Текст книги "Сигрид Унсет. Королева слова"

Автор книги: Сигрун Слапгард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 42 страниц)

А она – понимала ли она, от чего бежала? От него или от невыносимой ситуации? Во всяком случае, одно Сигрид Унсет Сварстад знала твердо: сочетать писательскую карьеру с воспитанием шестерых детей невозможно. Три года в Синсене и периоды, когда надо было наладить быт семьи с пятью детьми, не лучшим образом сказались и на ее отношениях со Сварстадом. Возможно, он все больше раздражал ее; она злилась на него за частые отлучки, но и будучи дома он не всегда мог ей угодить. В особенности ее выводило из себя его равнодушие к бытовым проблемам. В тридцать семь лет Унсет прекрасно знала, что такое полное физическое изнеможение. А еще ей не понаслышке была знакома кочевая жизнь – она сама так выросла и хотела для своих детей лучшей доли. Чтобы они, пока маленькие, успели пустить корни. По-видимому, как только Ханс Бенедикт появился на свет, она уже твердо решила: о возвращении в Кампен не может быть и речи. Она не возьмет на себя заботу о большой семье Сварстадов. Но какими были ее чувства к мужу? Неужели его взгляд искоса, широкая улыбка и большие руки совсем утратили для нее былое очарование? Многое свидетельствует о том, что решение покинуть Сварстада было принято после мучительной внутренней борьбы и что она долго еще не хотела признавать неминуемого последствия такого шага, каким должен был стать развод.

На Новый год Сварстад приехал в гости, он вел себя дружелюбно, но почти все время молчал. В письме Нини Ролл Анкер Сигрид самокритично замечала, что не следовало ей надевать ему на шею такое ярмо, как «тщательно организованный буржуазный быт». Возможно, она слегка кривила душой, не решаясь на полную искренность – все-таки Нини Ролл Анкер изначально была подругой Сварстада и в свое время немало сделала для тайных любовников. Теперь же Сигрид Унсет сообщала Ролл Анкер, что Сварстад дал ей то, в чем она больше всего нуждалась, – детей.

Нини Ролл Анкер и сама прошла через развод, но по другой причине. Она сделала это прежде всего потому, что выбрала любовь. Сигрид Унсет, напротив, собиралась отказаться от любви, которая подвела ее – или просто изменилась со временем. Возможно, она боялась, что Нини Ролл Анкер не сумеет ее понять и не захочет поддержать.

Одно было ясно: если Сигрид Унсет собиралась сохранить за собой усадьбу, у нее не было другого выхода, кроме как писать. Она нуждалась в деньгах. «Точка зрения женщины» едва ли могла считаться подходящей книгой для рождественского сезона подарков, однако за нее удалось получить приличный гонорар. Теперь же Унсет занимал проект совершенно иного рода, при этом главной движущей силой все-таки были творческие, а не экономические потребности.

Любовь, попирающая все законы, могущественные гудбрандсдалцы и трёндеры, детали повседневной жизни на хуторе Йорюндсгорд. Под пером писательницы Средневековье оживает в виде красочных картин, время от времени она отрывает взгляд от бумаги и любуется буйным течением Логена или линией холмов, сливающихся с горизонтом за Вингромом. В разгар собственной личной драмы она создает образы Эрленда и Кристин. И хотя они, безусловно, в родстве с Агнетой и Свеном, плодами ее юношеского воображения, в них куда больше реального. Теперь Унсет обладала необходимым знанием жизни и психологии. Не говоря уж об исключительной осведомленности относительно деталей средневекового быта – домах, людях, лошадях, скоте, одежде, оружии, конской упряжи. Она рисовала карты и набрасывала планы исторических событий. Изучала старинные законы. Уточняла даты, связанные с историей ее фиктивных персонажей. Припоминала места, куда в детстве возил ее отец, чтобы снова осмотреть их. Действие романа разворачивалось не только в долине Гудбрандсдал, но также в старом Осло и на родине ее отца – в Трёнделаге. Вдохновленная материалом, она и не замечала, сколько кофе и сигарет идет на то, чтобы побороть усталость, – а ведь это наверняка не лучшим образом сказывалось на материнском молоке. Случалось ей тогда выпить и бокал вина? Возможно, закончив «ночную смену» и отложив карандаш, она с удовлетворением наблюдала, как светлеет небо над горой Вингромсосен? По воле автора Кристин родилась на хуторе Скуг близ Фолдена, к юго-востоку от Кристиании, – там же, где находился пансионат в Свартскуге, в котором ее создательница написала «Йенни». Как далеко ей удалось завести Кристин этой ночью? В лесах рядом с Гердарудом, где Кристин отдалась Эрленду, Сигрид Унсет бродила летними ночами со Сварстадом по возвращении из Рима. Так она ткала свое художественное полотно, одновременно пытаясь заглянуть далеко в будущее Кристин.

А как насчет ее собственного будущего? Под силу ли ей творить его в одиночку? Этот вопрос вновь встал перед ней, когда в марте вернулся Сварстад. Он хотел попрощаться, прежде чем продолжить свое путешествие в Париж. Как всегда, он был молчалив. Изменился он мало – такой же худой, сухопарый, с пронзительным взглядом. Разве что черты лица еще больше заострились. А она была снова цветущая пышнотелая мать. Его медлительность вошла в легенду, он умел держать в разговоре долгие паузы, заставляя гостей и знакомых мучиться от нетерпения, а потом разряжал обстановку саркастическим и язвительным замечанием. Ранее эти его особенности нравились ей и даже приводили в восхищение, но теперь молчание становилось тягостным. Возможно, и остроумных замечаний с его стороны стало меньше. Ей давно было известно, что он презирает сборища болтливых писателей, но уж с ней-то он мог поговорить?

Похоже, они мыслили и реагировали на все по-разному: он с годами становился все более молчаливым, неуверенным и замкнутым, в то время как ее мозг работал все быстрее, по мере того как она взваливала на себя все больше различных обязанностей. Теперь Сварстад уезжал за границу на целых восемь месяцев. Казалось, со времен счастливых лондонских деньков, когда она сидела с книгой, а он стоял за мольбертом и они вместе смеялись над каламбурами Оскара Уайльда, прошла целая вечность. Вспоминала ли Унсет, как они тогда издевались над модернистами? И как, к ее вящему восторгу, он записал под картиной Дерена «печная сажа и уличная грязь»? Каждый из них на свой лад был художником Кристиании, каждому на свой лад удалось занять свое место в европейской живописи и литературе соответственно. Упрямые и независимые, они нашли друг друга. Какие у них теперь были общие интеллектуальные увлечения? Сигрид опять перечитывала английскую литературу, многие из этих книг она приобрела еще во время свадебного путешествия в 1912 году. Теперь они украшали ее новые книжные полки: Томас Мор, Чосер, Диккенс и, надо полагать, Роберт Хью Бенсон. Но мировоззрение ее претерпело коренные изменения, жизнь двинулась новым курсом, и теперь ей нечего было обсуждать с «мужчиной, которого она могла назвать своим господином».

«Ни до какого семейного совета дело так и не дошло, и Сварстад уехал, ни единого словечка не сказав о будущем», – жаловалась она Нини Ролл Анкер после отъезда Сварстада в Париж.

Судя по всему, Сигрид Унсет не приходило в голову, что ее семейные проблемы вполне укладываются в общую статистику. Она не сделала никаких выводов из того факта, что большинство женщин – ее коллег по Союзу писателей разведены. Зато не упускала возможности подчеркнуть, что место женщины – дома. На предложение Нильса Коллетта Фогта войти в состав недавно организованного Комитета по защите риксмола^{40} она ответила согласием, при условии, что не будет занимать какой-либо должности. И напомнила другу: женщинам не пристало занимать официальные должности, поскольку это может отразиться на исполнении домашних обязанностей. Начав новую жизнь в Лиллехаммере, вряд ли она теперь будет писать как раньше, но читать читает. Вероятно, у друга возникли некоторые сомнения насчет того, насколько реальная Сигрид Унсет, какой он знал ее по усердной работе в Экспертном совете, соответствует этому «идеалу». Всем, кто как-то соприкасался с ней, сразу же бросались в глаза ее мощный интеллект и невероятная работоспособность. Невозможно было представить себе, чтобы такая женщина пожертвовала страстной увлеченностью своими и чужими книгами ради занятий домашними делами и воспитания детей. Да ей это и не удалось.

Унсет продлила срок аренды дома и стала именовать его Бьеркебек^{41} – так звучало более по-норвежски. Это был шутливый намек датским друзьям, что отныне писательница намеревается культивировать все самое что ни на есть норвежское. В доме царил идеальный порядок и цветов было не меньше, чем у самых положительных персонажей из ее романов. Да и сама она считала буйный рост комнатных растений добрым знаком. Но душевного равновесия Унсет так и не обрела – ее по-прежнему снедало беспокойство и мучили сомнения. В письме Нини Ролл Анкер Сигрид Унсет признавалась, что ищет точку опоры: «Мне отчаянно не хватает старой церкви, которая никогда не учила: вот это хорошо, потому что старое или – потому что новое, но имела к причастию вино, что чем старше, тем лучше, и хлеб, который лучше всего вкушать свежим»[320]320
  Brev til Nini Roll Anker, 3.9.1920, NBO, 171.


[Закрыть]. Внешне же душевные метания Унсет были незаметны. С годами она выработала в себе стойкость и казалась стороннему наблюдателю скорее замкнутой, нежели беспокойно-энергичной. На большинство людей она производила внушительное впечатление. Детьми и домом с его бесконечными хозяйственными хлопотами писательница управляла властной рукой.

Прислугу Сигрид Унсет держала на дистанции и даже с главной экономкой, датчанкой Астрид Андерсен, доверительных бесед не вела. В повседневной жизни она играла одновременно две роли – старозаветной хозяйки и современной работающей женщины. Время от времени замечала, что хорошо бы и ей в свободную минутку посидеть с вязанием, как это было принято у других хозяек, не говоря уже о крестьянках. Однако в ее устах иначе, чем милым кокетством, такие признания не назовешь.

Напротив, когда летом 1920 года, в День Святого Удава, она стояла на лестнице усадьбы Бьёрнстад в Майхаугене и рассказывала о великом святом, то чувствовала себя в своей стихии. Величественная и уверенная в себе, несмотря на тихий голос, возвышалась она над многочисленными собравшимися, которым приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова. Сигрид Унсет быстро успела подружиться с коллекционером Андерсом Сандвигом, и когда он пригласил ее выступить в качестве почетного гостя, тут же согласилась. В особенности на этой старой лестнице и в день этого святого. Со временем история Святого Улава превратилась в любимую тему, которую она неустанно разрабатывала. Сага об Улаве украсила ее коллекцию историй о святых. А библиотека с годами пополнилась красивыми старинными томами в кожаных переплетах. Здесь были не только любимые отцовские энциклопедии, которые ей удалось выкупить, но и многочисленные издания, составляющие объемную литературу о крестителе Норвегии. Версия Снорри казалась ей не совсем убедительной. Об обращении Гудбранда из Долин она рассказала так, как не удавалось никому до нее.

Сигрид Унсет обладала определенными задатками драматурга и режиссера. При виде первых солнечных лучей, озаривших очертания гор, Улав в ее повествовании говорит: «Посмотри же вверх и на восток. И увидишь нашего Господа в сиянии великого света». Что думали лиллехаммерцы, глядя на нее, возвышающуюся на ступеньках старинной каменной лестницы, и слушая ее монотонный голос, с легким датским акцентом почти выпевающий слова? Возможно, они были разочарованы – после всех-то сплетен о развеселой богемной жизни в Риме, о странном браке, в котором муж и жена живут по разным адресам! Не показалась ли она на их вкус чересчур набожной? А она все говорила и говорила, углубляясь во всякие диковинные детали.

Жития святых очаровали ее. Первое собственное переложение – о жизни, смерти и чудесах Святого Халварда[321]321
  Tidens Tegn, 17.4.1920.


[Закрыть] – она опубликовала еще той весной. Там она напоминала, что не только древняя языческая вера в рок «укрепляла дух и расширяла границы сознания». Еще в 1043 году Халвард был готов рискнуть жизнью во имя христианской идеи справедливости. Свободно толкуя легенду, Унсет набрасывает картину цветущего мая – гибкие ивы, окруженные стайками желтых гусят, толкущихся вдоль берега каждого ручья, – и образ «светловолосого паренька, что во имя Господа пошел ко дну с мельничным жерновом на шее, ибо защищал одного из малых сих от несправедливости».

За несколько недель до появления в печати ее первого «жития», «Афтенпостен» в двух номерах напечатала в выделенном «подвале» примечательное сочинение, озаглавленное «Гимнадения»[322]322
  Aftenposten, 7.2.1920 og 19.2.1920.


[Закрыть], – опять-таки за подписью «Сигрид Унсет». Продолжение этой современной истории о жизни и духовном развитии Пауля Селмера выйдет в свет только девять лет спустя. Таким образом, параллельно с работой над историей Кристин, дочери Лавранса, она занималась не одними только короткими повестями о святых и газетными статьями, но и делала наброски еще к одному большому роману. Вопрос о том, какого мнения она тогда была о Пауле Селмере и его обращении, остается открытым, но, во всяком случае, первые строки в более или менее неизменном виде вошли в окончательную редакцию.

Святой Улав проезжал через долину Гудбрандсдал за триста лет до условного «рождения» Кристин, дочери Лавранса. Если бы Святой Улав не побывал там, история Кристин была бы совсем другой. Складывается впечатление, что всё, над чем теперь работает Сигрид Унсет, является звеньями одной цепи, что она наконец нашла ту связующую красную нить, что проходит через всю ее жизнь. Но позволив Кристин пойти до конца в запретной любви к Эрленду, писательница неизбежно должна была вернуться к вопросу: что же сталось с ее собственной любовью? Разве не взяла она на себя обязательство жить вместе со Сварстадом? Падчерицы из Кампена постоянно жаловались на то, как им тяжело. Возможно, ей стоит умерить свои требования. Возможно, они могли бы найти какой-то компромисс. Если Сварстад продаст дом в Кампене, они могли бы вместе присмотреть что-нибудь поближе к Кристиании. Может быть, надо поговорить с ним об этом, когда он вернется из-за границы.

Такие мысли обуревали Сигрид Унсет к моменту завершения работы над рукописью. Нини Ролл Анкер она пишет, что проглотила свои обиды и «с помощью Бога и Святого Улава» решила «сделать все, что в моих силах».

Роман стал настоящей сенсацией. Накануне Рождества, когда она приехала в Кристианию, на всех книжных прилавках штабелями лежали свежеотпечатанные экземпляры «Кристин, дочери Лавранса». Судя по всему, «Венцу» была уготована судьба рождественского бестселлера этого года. Единодушие рецензентов могло нагнать скуку. На сей раз общий восторг захватил и Рональда Фангена, – и хотя все написанное после «Йенни» он считал шагом назад – и не одним, – последний роман, несомненно, оказался долгожданным прорывом. «Кристин, дочь Лавранса» стала бестселлером не только в Норвегии, но и во всей Скандинавии.

Никогда еще писательница не была так довольна своим детищем. Но радоваться в полную силу не могла. Ее тревожила неопределенность их отношений со Сварстадом, из-за всего, что осталось невысказанным между ними. И по мере приближения Рождества, по мере того как множились похвалы ее успеху, росло и беспокойство. Устами Осхильд Сигрид Унсет замечает: «Лучшие дни – те дорого обходятся»^{42}, но сколь дорого придется заплатить лично ей?[323]323
  Kransen, s. 58.


[Закрыть] В письме от 3 декабря 1920 года она писала Нини Ролл Анкер, что все еще готова подчиниться: людям, которые пережили вместе много хорошего, все-таки надо держаться друг друга, считала она. Но особой радости при мысли, что придется возвращаться «в свои окопы», она не испытывает. Решив сделать последнюю попытку, она навещает Сварстада в его мастерской.

За четыре дня до наступления Рождества Сигрид Унсет садится на поезд до Лиллехаммера. Рождественского настроения у нее нет и в помине. Она чувствовала себя не как писательница, добившаяся невероятного успеха, но как женщина с нерешенными семейными проблемами. Как женщина, потерпевшая поражение. Рождество она праздновала одна со своими детьми в Бьеркебеке.

Брат Эдвин в «Венце» говорит: «Я хотел, чтобы ты пришла к Богу с девическим венцом, Кристин!»[324]324
  Kransen, s. 279.


[Закрыть]^{43}. Не впервые Сигрид Унсет пишет о том, как чудовищна власть Эроса. Теперь она только укрепилась в этом мнении.

И уже решила, как назовет первую часть второго тома: «Плод греха».

Два творения

Лиллехаммер, Вадстена.

Жизнь Сигрид Унсет проходила в повседневных хлопотах – тут и малыши, болеющие коклюшем, и стертые от работы пальцы, одежда, которую приходилось постоянно покупать и латать. Дети, просыпающиеся, когда сама она ложилась спать после напряженной писательской смены. Трое детей, за каждого из них она по разным причинам тревожилась. Иногда она так уставала, что засыпала, едва успев приложить младшего к груди. Тревожилась она и за приемных детей, хотя тут тревоги были иного рода. Все время, за исключением того, что они проводили в гостях в Бьеркебеке, она мучилась тревогой и угрызениями совести. Все это были реалии ее жизни. Но только с одной стороны. А с другой – она была целиком погружена в мир Кристин, захвачена ее судьбой.

Вокруг были разбросаны словари, книги по истории, источники, блокноты с заметками и множество карандашей. Только самой писательнице и ее близким было известно, как часто она вынуждена «выключаться» из собственной жизни. Время наедине с персонажами и исторической литературой летит быстро.

А ведь оставалось еще столько деталей, которые надо было проверить. Ошибок быть не должно. Попадались и вопросы, ответов на которые в своих словарях она не находила. И тогда она писала человеку, который в свое время предложил ей выступить с трибуны Студенческого общества, – историку, литератору и специалисту по средним векам Фредрику Поске. Они познакомились на встрече писателей вскоре после выхода в свет первой книги Унсет. Поске тогда был молодым студентом-филологом и превосходил знаниями большинство своих однокашников. Знакомство вышло довольно необычным, позднее Поске даже написал воспоминания об этом. Унсет задала вопрос о Вальтере фон дер Фогельвейде, и Поске, по счастью, знал кое-какие стихи этого немецкого поэта, творившего семьсот лет назад. А как насчет Освальда фон Волькенштейна? К своему стыду, студент Поске был вынужден признать, что не слышал о таком. «Потом мы продолжили прочесывать Средневековье. Сигрид Унсет говорила о шотландских балладах, „Эдде“, исландских сагах, а мне оставалось только внимательно следи ть за разговором и поддакивать в нужных местах»[325]325
  Edda, hefte 6, 1975.


[Закрыть]. После этого Поске рискнул задать вопрос, почему Сигрид Унсет не пишет на средневековую тему – когда ее любовь к Средним векам видна невооруженным глазом? «Тема может быть какой угодно, все зависит от исполнения», – отвечала она. С тех пор Поске превратился в известного специалиста по Средним векам, а в 1914 году защитил докторскую диссертацию на тему «Христианство и средневековая поэзия». В отличие от Унсет, он снискал уважение в академических кругах. В 1920 году была опубликована его книга «Король Сверре», после которой он получил звание профессора.

Поске написал в «Тиденс тейн» хвалебную рецензию на «Венец». Там он помимо прочего заявлял, что Унсет этой книгой опровергала свое высказывание. Совершенно очевидно, что именно материал, тема позволили в полной мере раскрыться ее таланту. Здесь она нашла свою среду, свое время, «получила гораздо большую свободу для своего богатого воображения», считал Поске[326]326
  Edda, hefte 6, 1975.


[Закрыть]. В начале 1921 года, когда Фредрик Поске получил письмо Сигрид Унсет, его работа над второй книгой о Снорре была в самом разгаре. В этой связи он даже попросил писательницу прислать свой доклад о Святом Улаве. Она, со своей стороны, нуждалась в подробных ответах на вопросы, связанные с продолжением истории Кристин.

Она дает краткий пересказ предполагаемых событий. Следующий том должен стать последним. Но еще в прошлом году ей пришлось изрядно помучиться с разбухшим материалом, и в итоге роман стал значительно длиннее, чем она предполагала. Судя по всему, в первоначальном плане Эрленду выпадала довольно неприглядная роль[327]327
  Edda, hefte 6, 1975.


[Закрыть]. «Меня очень порадовала Ваша рецензия. Вы правы: никогда еще я не получала такого удовольствия от работы над книгой, не чувствовала такого понимания и симпатии по отношению к ее героям». Она собиралась отправить Эрленда на 1327–1328 годы королевским военачальником на Вардёйхюс, «потому что он больше не в состоянии выносить жизнь дома с женой. Кристин <…> стала до того набожной, что он просто не знает, куда деваться. Каждый год она рожает ему по сыну, а в остальном он с таким же успехом мог бы жить и в монастыре»[328]328
  Edda, hefte 6, 1975.


[Закрыть]. Унсет планирует приурочить помилование Эрленда к королевскому собору 1337 года в Осло, и относительно этого момента ей не хватает исторических данных. Сохранилась ли переписка Бергенского епископа? Где можно выяснить, какому чиновнику по должности полагается взять Эрленда под стражу? Еще дело против Кристин – в чьем ведении оно состоит? Подробные вопросы занимают целых пять страниц, но в письме находится и место для похвалы книге Поске. Она всегда считала «глупым» толковать слова Сверре в том смысле, что «биркебейнеры просто подлизывались к церкви, будучи по большому счету к ней равнодушными». В целом Унсет весьма раздражают «попытки современных историков очистить средневекового человека от „суеверий“». Она добавляет еще, что получила огромное удовольствие от книги Поске «Христианство и средневековая поэзия», и заканчивает письмо извинениями за такое количество вопросов и подписью: «Преданная Вам Сигрид Унсет Сварстад».

Получив обстоятельный ответ по всем вопросам и массу конкретных советов, Унсет снова пишет Поске. На сей раз она даже смущена – ей не хватает некоторых деталей: «Как Вам, должно быть, надоели все мои воображаемые личности! Да и сама я, признаться, готова впасть в отчаяние от бесконечных сложностей, что они создают для себя и других. Когда же наступит тот счастливый день, когда я наконец положу Кристин в гроб в монастыре Рейнсклостер^{44} и хор пропоет заупокойную по ее непутевой жизни?»[329]329
  12.2.1921, fra Edda, hefte 6, 1975.


[Закрыть]

Изучение истории стало частью жизни Сигрид Унсет еще с тех пор, когда она декламировала сестрам рыцарские баллады и писала первые рассказы для школьной газеты «Четырехлистник». При работе над «Кристин» она снова обращается к любимым народным балладам. В «Венце» Эрленд говорит Кристин: «Вы будете танцевать со мной сегодня вечером, Кристин?»^{45} Эта чувственная фраза на самом деле является прямой аллюзией на ее любимые баллады, в которых речь чаще всего шла о соблазнении девушки. Среди них была и баллада о Малютке Кристин. Еще в 1901 году в письме Дее Сигрид упоминала балладу о Кристин и приводила цитату из своей «Книги Книг», сборника народных баллад Грундтвига: «Скажите мне, милая матушка, как же я могу забыть Малышку Кристин»[330]330
  Undset 1979, s. 51.


[Закрыть]. В том же письме она объясняет подруге: «Таков эрос. Мощное желание, что, неудовлетворенное, делает жизнь невыносимой…» А когда мать Кристин Рагнфрид делится с мужем опасениями насчет того, что Кристин с Эрлендом не дождались свадьбы, Лавранс отвечает прямой ссылкой на баллады: «Э! Об этом люди сочиняют песни»[331]331
  Amadou 1994.


[Закрыть]^{46}. Лето, проведенное три года назад в Лаургорде, также помогло оживить в памяти старинные песни, которые они пели под гармонику Йосты. И хотя особого голоса у Сигрид не было, зато она единственная помнила все куплеты – будто учила их наизусть, – а подчас могла воспроизвести несколько версий одной и той же баллады.

Теперь, в разгар работы над своим большим эпическим произведением, Унсет написала обширное эссе «Некоторые размышления о скандинавских средневековых балладах» и отослала его в журнал «Эдда». В датских балладах, объясняла Сигрид Унсет, бушуют роковые страсти, они отличаются «торжеством жестоких и неукротимых эмоций». Она вспоминает, что в детстве ей запрещали читать Грундтвига, разрешали только Ландстада – так она сразу же поняла, чьи баллады должны быть лучше и интереснее. Далее следует мягкий упрек в адрес Хульды Гарборг, которая занималась народными танцами и норвежской фольклорной традицией и, по мнению Сигрид Унсет, «допускала небрежности в работе». Сама Унсет подошла к анализу фольклора со всей свойственной ей основательностью и научной эрудицией. Для подтверждения гипотезы о том, что баллады являлись «стилизованными картинами повседневной жизни», она обращается к источникам. Норвежские баллады, считает она, свидетельствуют о существовании в Норвегии скромного и образованного зажиточного крестьянства, чье возникновение обусловлено особым развитием страны в Средние века. Далее, по мнению Сигрид Унсет, в те времена церковные иерархи Норвегии держались на редкость достойно, были способными юристами и администраторами. В подкрепление такого тезиса она могла привести специально изученные ею письма того периода. Эмоциональная жизнь средневековых норвежцев была ничуть не менее бурной, чем у их соседей. Сердце человеческое остается неизменным, идет ли речь о разладе в отношениях между мужчиной и женщиной или о других разрушительных эмоциях. Как замечает Унсет: «Что в прошлом, что в наши дни, труд является единственным средством, спасающим человека от разрушительных страстей в его интимной жизни». Хорошим примером тому является образ Улава Святого в балладах: «Такой же норвежский в своей стойкости, как норвежские леса, и такой же боговдохновенный, как деревянные церкви». Она подчеркивает материнскую роль католической церкви, которая радела «как о постах, так и о праздниках для своих детей» и к тому же научила народ петь. «С чистой совестью признаюсь, что значительная часть древненорвежской воспитательной литературы и по сей день кажется мне вполне пригодной для воспитания», – пишет она, замечая, что большинство воскресных колонок в газетах можно без ущерба заменить цитатами из древненорвежской «Книги проповедей» и тому подобной литературы. И сразу же обрушивается с критикой на современное церковное сообщество. По мнению Сигрид Унсет, именно лютеранство повинно в том, что «песенный источник в душе народов Северных стран постепенно иссякает», а больше всех от Реформации пострадала, конечно, Норвегия.

Трон архиепископа, а также изрядную часть монастырского и церковного имущества перевезли в Данию, что имело только негативные последствия: «Мощи Святой Суннивы и ее сподвижников, а также мощи Святого Улава и Святого Халварда преданы земле, никто не знает где. Потревожены и могилы норвежских королей, так что теперь от них не осталось и следа, и куда делся их прах, тоже неизвестно».

Это было открытое нападение на главенствующую в Норвегии в то время историческую традицию. Признавая достоинства статьи, профессор Фредрик Поске, естественно, не мог разделить подобную точку зрения на Реформацию[332]332
  Tidens Tegn, 21.12.1921.


[Закрыть]. Он не соглашайся, что Реформация принесла одни несчастья, не говоря уж о том, что она уничтожила культурную жизнь скандинавских стран. Однако он отдает должное глубоким познаниям Унсет, не в последнюю очередь ее гипотезе, разграничивающей норвежские и датские баллады.

С тех пор как Унсет переселилась в Лиллехаммер, прошло почти два года. Здесь в полной мере раскрылся ее писательский талант, возможно за счет остальных сторон жизни. В творчестве Унсет искала решение, и не только проблем в отношениях со Сварстадом, но и проблем внутренних. В начале 1921 года искания и упорная борьба Кристин целиком завладели вниманием писательницы. Но когда весна только-только возвестила о себе набухшими почками, Сигрид Унсет нашла предлог, чтобы сделать паузу в работе. Ее сестру Рагнхильд, жившую в Стокгольме, преследовали болезни и семейные неурядицы. Сигрид никогда не была особенно близка с сестрой, поэтому ей раньше не приходило в голову навестить ее в Стокгольме. Теперь же повод нашелся. И в марте Сигрид Унсет впервые за семь лет, что прошли с последней поездки в Париж, отправилась за границу. Детей она оставила под присмотром служанок, предупредив, что вернется только после Пасхи. Проведя несколько дней в гостинице в Стокгольме, она проследовала к действительной цели своего путешествия – монастырю Вадстена. Там писательница намеревалась в тишине и покое провести пасхальные праздники, наедине со своими мыслями и недавно приобретенными «Божественными откровениями Святой Биргитты».

Легенды и чудеса, связанные с католическими святыми, все больше завладевали душой и воображением Сигрид Унсет. История шведской Святой Биргитты была ей давно известна. И хотя после Пасхи писательница продолжила активно работать над «Хозяйкой», не забывала она и о Святом Улаве. В «Афтенпостен» появился ее вариант истории святого короля в форме большой статьи, поделенной на три части. Серия публиковалась на первой странице под заголовком «Святой Улав»[333]333
  Den første stod på trykk 28.7.1921.


[Закрыть].

Непостижимым образом жизнь и работа Унсет складывались в одно целое. Вот она направила Кристин, сокрушенную грехом, каяться перед алтарем Святого Улава в Нидаросский собор. Путь паломницы Кристин пролегал через те самые горы, по которым так любила бродить в свое время ее создательница. Все пережитое и прочитанное превращалось в целостную мозаику. Порой Унсет не знала, где заканчиваются духовные искания героини и начинаются ее собственные. Когда она глубже погружалась в себя? У алтаря Святой Биргитты в Вадстене? Или с карандашом в руке, описывая коленопреклоненную Кристин под триумфальной аркой Нидаросского собора, взирающую снизу вверх на распятие? Во всяком случае, ее мысли обретают абсолютное созвучие с мыслями, например, Честертона, Хью Бенсона или Фомы Аквинского, чьи собрания сочинений она в ту пору активно изучает.

«А сама она, пав на колени, держит здесь в объятиях плод своего греха! Кристин крепко прижала ребенка к груди – он свеж и здоров, словно яблочко, красен и бел, словно роза… Ребенок теперь не спал и лежал, глядя на мать своими ясными, милыми глазками»^{47}, – писала Сигрид Унсет. Как далеко Кристин до той счастливой новобрачной, уверенной в своих силах, какой была восемь лет назад фру Сигрид Унсет Сварстад, когда родила свое «зачатое в грехе» дитя! Но далеко ли? Как долго, скажем, крутились в голове Унсет такие безжалостные мысли, прежде чем она записала их на бумагу? «Зачатый в грехе. Выношенный под ее жестоким, злым сердцем. Извлеченный из ее зараженной грехом плоти таким светлым, таким здоровым, таким несказанно восхитительным, свежим и чистым. Незаслуженная милость разрывала ей сердце; подавленная раскаянием, стояла она на коленях, и слезы лились потоком из ее души, как кровь из смертельной раны». Сокрушаясь над ребенком, Кристин напоминает себе: «Бог взыскивает грехи родителей с детей»^{48}. А что думает ее создательница о собственной жизни? Насколько Сигрид Унсет в состоянии дистанцироваться от своих персонажей?