Текст книги "Крест"

Автор книги: Сигрид Унсет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

III

Кристин от всего сердца признавала, что Юфрид была из тех женщин, которые ко всему умеют приложить руки. Если все обойдется хорошо, то Гэуте окажется счастливцем – ему достанется жена не менее деятельная и усердная, чем богатая и красивая. Сама Кристин, обыщи она хоть всю Норвегию, не смогла бы найти женщины, более подходящей для того, чтобы заступить ее место в Йорюндгорде. И вот однажды Кристин сказала, – потом она сама не могла понять, как эти слова сорвались с ее уст, – что в тот день, когда Юфрид, дочь Хельге, станет законной супругой Гэуте, мать передаст молодой хозяйке ключи от хозяйства, а сама переберется с Лаврансом в старый дом.

После она часто думала, что ей следовало бы поразмыслить хорошенько, прежде чем произносить подобные слова. Уж не раз случалось, что она бывала слишком опрометчива в разговорах с Юфрид.

Но все дело в том, что Юфрид была нездорова. Кристин поняла это почти сразу, как только девушка появилась в усадьбе. И Кристин вспоминала ту первую зиму, когда она жила в Хюсабю. Она-то была замужем, ее муж и отец были уже связаны свойством, хотя и не ясно было, как сложатся их отношения впоследствии, когда грех выплывет наружу. И все же она так безмерно страдала от стыда и раскаяния, затаив в сердце горькую обиду на Эрленда! А ведь ей было тогда уже полных девятнадцать лет, в то время как Юфрид едва ли минуло семнадцать. И девочка живет здесь, среди чужих, увезенная тайком из родного дома, бесправная и опозоренная, и носит под сердцем ребенка Гэуте. Кристин в глубине души не могла не признать, что Юфрид казалась более сильной и мужественной, чем когда-то она сама.

Но Юфрид не осквернила святости монастыря, не нарушила слова, данного при обручении, не лгала, не обманывала, не растоптала чести своих родителей у них за спиной. Если даже эти двое молодых людей и погрешили дерзко против законов страны, против послушания и добродетели, то все-таки они не должны были страдать от угрызений совести так тяжко, как страдала когда-то она. Кристин непрестанно молилась о благополучном исходе этой сумасбродной затеи Гэуте. Она утешала себя тем, что бог в справедливости своей не может ниспослать Гэуте и Юфрид более суровую участь, чем та, что выпала на долю ее и Эрленда, – а они ведь в конце концов поженились, и ребенок их, зачатый в грехе, родился законным наследником всех своих родичей.

Поскольку ни Гэуте, ни Юфрид ничего ей не говорили, то и Кристин тоже не хотела заводить об этом разговор. Но все-таки ей очень хотелось побеседовать с молодой, неопытной женщиной. Ведь Юфрид должна была теперь беречься, подольше нежиться в постели по утрам, а не вскакивать раньше всех в усадьбе. Кристин замечала, что страстным желанием Юфрид было подниматься раньше свекрови и делать за день больше, чем она. Но Юфрид была не такова, чтобы Кристин могла предложить ей помощь или высказать сострадание. Матери оставалось только втихомолку делать за нее самую тяжелую работу и обращаться с ней наедине и на людях так, словно бы она по праву была молодой хозяйкой в усадьбе.

Фрида бесилась оттого, что принуждена была уступить свое место на скамье рядом с хозяйкой, этой Гэутовой… И она обозвала Юфрид бранным словом. Это произошло, когда они с Кристин стряпали однажды в поварне. Впервые в жизни Кристин ударила свою служанку.

– Уж не тебе бы говорить подобные слова, ты, старая блудливая сука!

Фрида отерла кровь с носа и с губ.

– А разве вы, дочери знатных вельмож, такие, как ты и эта Юфрид, не должны быть лучше нас, детей скотников?.. Вы знаете, что вас наверняка ожидает брачная постель под шелковым покрывалом… Это вы, верно, бесстыжие блудни, если не можете обождать и таскаетесь по лесам с молодыми кобелями, а потом приносите пащенков в подоле… Тьфу!..

– Молчи, ты… Пойди и умойся… Ты закапаешь кровью все тесто, – сказала хозяйка почти спокойно.

В дверях Фрида столкнулась с Юфрид. При взгляде на молодую женщину Кристин поняла, что та, должно быть, слышала ее разговор со служанкой.

– Бедняжка болтает все это по глупости… Я не могу ее выгнать – ей некуда деваться.

Юфрид презрительно улыбнулась. Тогда Кристин сказала:

– Она выкормила грудью двух моих сыновей.

– Гэуте она не кормила грудью, – ответила Юфрид. – Об этом она то и дело напоминает и мне и ему. А не могли бы вы выдать ее замуж? – резко спросила она.

Кристин невольно рассмеялась.

– Думаешь, я не старалась? Но стоило только парню один раз побеседовать со своей нареченной невестой, как дело дальше не шло…

Кристин подумала: не воспользоваться ли ей этим случаем и не поговорить ли сейчас с Юфрид – дать ей понять, что она встретит здесь, дома, только материнскую благожелательность? Но Юфрид глядела холодно и разгневанно…

Глядя на Юфрид, можно было уже сказать, что она беременна. Как-то собиралась она перебирать перья для новых подушек. Кристин посоветовала ей повязать чем-нибудь голову, чтобы в волосы не набился пух. Юфрид надела полотняную косынку.

– Пожалуй, мне теперь больше идет такая повязка, – сказала она и негромко рассмеялась.

– Может, и так, – коротко ответила Кристин. Все-таки ей было непонятно, как Юфрид может

этим шутить.

Несколько дней спустя Кристин зашла в поварню и увидела, что Юфрид потрошит дичь и руки ее до локтей покрыты брызгами крови. Кристин в испуге оттолкнула девушку в сторону:

– Дитя, тебе ведь нельзя пачкаться в крови теперь… Неужто ты даже этого не знаешь?

– А вы думаете, что это правда, о чем болтают женщины? – недоверчиво спросила Юфрид.

Тогда Кристин рассказала об огневом знаке, который был на груди у Ноккве. Намеренно рассказала она об этом так, чтобы молодая поняла: Кристин не была еще замужем, когда глядела на горящую церковь.

– Ты, верно, не думала обо мне такого? – спросила она тихо.

– Да нет, Гэуте рассказал мне обо всем. Ваш отец обещал вас в жены Симону Дарре, а вы бежали с Эрлендом, сыном Никулауса, к его тетке, и тогда Лаврансу пришлось дать свое согласие…

– Положим, это было не совсем так… Мы не бежали из дому. Симон освободил меня от обещания сразу же, как только понял, что Эрленд мне больше по душе. И тогда отец тоже согласился, хотя и с большой неохотой. Но все-таки он сам соединил наши руки. Целый год я была нареченной невестой Эрленда… Ты думаешь, это еще хуже?.. – спросила Кристин, так как девушка сильно покраснела и с ужасом глядела на свекровь.

Юфрид соскребла ножом сгустки крови со своей белой руки.

– Да, – ответила она тихо, но очень твердо. – Я не стала бы играть своей честью и добрым именем без нужды. Об этом я не расскажу Гэуте, – быстро прибавила она. – Он думает, что его отец увез вас силой, так как не мог добиться вас мольбами, просьбами.

«Быть может, она и права», – думала Кристин.

По мере того как шло время и Кристин непрестанно размышляла о случившемся, она все более и более убеждалась, что самым пристойным для Гэуте было бы послать гонцов к Хельге в Ховланд, передать все дело в его руки и просить у него в жены Юфрид на тех условиях, какие тот сам назначит. Но когда она заговаривала об этом с Гэуте, он приходил в замешательство и уклонялся от ответа. Наконец однажды он запальчиво спросил мать, может ли она сейчас, в зимнее время, доставить письмо через горы. «Нет, но ведь отец Даг наверняка сумеет отправить его до Рэумсдалского мыса, а оттуда дальше по побережью», – ответила мать. Священники могут пересылать письма даже зимою. Гэуте возразил, что это обойдется слишком дорого.

– Тогда нынешней весною у тебя родится дитя не от твоей законной жены, – гневно сказала мать.

– И все-таки дело это нельзя устроить так быстро, – ответил Гэуте. Кристин заметила, что он был очень зол.

Мать все больше охватывало темное, нехорошее опасение. Кристин не могла не видеть, что то пылкое восхищение, с каким Гэуте относился к Юфрид в первые дни, почти совсем исчезло. Теперь у Гэуте постоянно бывал недовольный и удрученный вид. Вся эта история с похищением невесты с первых же дней выглядела как нельзя хуже, но Кристин считала, что во сто крат ужаснее будет, если потом юноша выкажет себя трусом. Если молодые люди раскаиваются в своем грехе, то это очень хорошо, но если тут не столько богобоязненное раскаяние, сколько недостойный мужчины страх перед человеком, которого он оскорбил, то это уж просто отвратительно. Гэуте, ее сын, на которого она всегда полагалась больше, чем на всех других сыновей! Неужто правду говорят люди, будто он человек ненадежный и ветреный в обхождении с женщинами? Неужто и впрямь ему уже наскучила Юфрид, особенно теперь, когда невеста стала такой отяжелевшей и некрасивой и когда приближается время держать ответ перед ее родственниками за похищение?

Она пыталась оправдать сына. Если она сама, которая, подрастая, не видела перед глазами ничего, кроме благочестия и набожности, позволила совратить себя… А ведь сыновья Кристин еще с детских лет знали, что их собственная мать согрешила в юности, что отец прижил детей с супругой другого человека и прелюбодействовал с замужней женщиной в те годы, когда они были уже большими парнями. Ульв, сын Халдора, их приемный отец; легкомысленная болтовня Фриды… Не мудрено, что мальчики столь легко поддаются соблазнам… Разумеется, Гэуте придется жениться на Юфрид, – если он получит согласие ее родичей, – да еще при этом сказать спасибо; но жаль девушку, если она поймет, что он женится на ней по необходимости, а не по доброй воле.

Однажды во время поста Кристин и Юфрид готовили мешки со съестным для лесорубов. Они обвивали сушеную рыбу, пока она не становилась тонкой и плоской, накладывали масло в туески, наливали в деревянные бутыли пиво и молоко. Кристин видела, что молодой женщине огромных трудов стоит быть все время на ногах, но Юфрид только раздражалась, когда Кристин просила ее хотя бы ненадолго присесть и отдохнуть. Чтобы немного развлечь Юфрид, Кристин пришло в голову расспросить ее об этой истории с укрощенным жеребцом, на которого Гэуте надел девичью ленту.

– Это, как видно, была твоя лента?

– Нет, – сердито ответила Юфрид, покраснев как маков цвет. Но потом она сменила гнев на милость.

– Это была лента моей сестры Осе, – сказала она, смеясь. – Осе первая приглянулась Гэуте, но когда я приехала домой, то он уже и сам не знал, кто из нас ему больше по сердцу. Это ведь Осе надеялся он застать у Дагрюн нынешним летом, когда ехал в Согн. Я стала допекать его ею, а он разгневался и поклялся богом и людьми, что он не из тех, кто позволяет себе заходить слишком далеко с дочерьми почтенных людей. Он сказал, что между ним и Осе не было ничего такого, что помешало бы ему с чистой совестью покоиться в моих объятиях нынче же ночью. И тут-то я поймала его на слове… – Она опять рассмеялась. Увидев лицо Кристин, она упрямо тряхнула головой. – Да, я хотела получить Гэуте в мужья, и уж будьте покойны, матушка, я все-таки получу его. Я почти всегда добиваюсь своего…

Кристин пробудилась в кромешной тьме. Холод пощипывал нос и щеки. Когда она плотнее натянула на себя меховое одеяло, то почувствовала, что оно заиндевело от ее дыхания. Было, наверное, уже близко к утру, но она вздрогнула при одной мысли о том, чтобы выйти на холод и посмотреть на звезды. Кристин свернулась калачиком под меховым одеялом и решила еще немного полежать в тепле. В ту же минуту она вспомнила свой сон.

Ей привиделось, что она лежит на постели с новорожденным младенцем в маленькой горенке в Хюсабю. Дитя лежало в ее объятиях, завернутое в овчину, которая соскользнула и раскрылась, обнажив маленькое красное тельце. Крошечные ручки были сжаты в кулачки и подняты над головой, колени прижаты к животику, ножки скрещены. Время от времени ребенок слабо шевелился. Ей не пришло в голову удивиться, что ребенок не спеленат и что в горенке нет никого из женщин. Теплота ее тела окутывала лежащего подле нее ребенка; она чувствовала, как он шевелится у нее под рукой, и эти слабые толчки все еще отзывались в самых глубинах ее сердца. Усталость и боль все еще туманили ее сознание, но постепенно рассеивались, подобно тьме. А она лежала и смотрела на сына, и чувствовала, как восторг и любовь к ребенку растут в ней столь же неотвратимо, как заря занимается над гребнем гор.

Но одновременно с этим она увидела себя стоящей у стены дома. Перед нею в лучах утреннего солнца расстилалась долина. Была ранняя весна – Кристин с жадностью вдыхала бодрящий свежий воздух; ветер был пронизывающе холодный, но в нем ощущался вкус далекого моря и талого снега. На склонах пересекающих долину лесистых гор, озаренных утренним солнцем, вокруг усадеб уже чернела лишенная снежного покрова земля, но на лесных прогалинах, среди темно-зеленых деревьев все еще лежал сверкающий серебром снежный наст. Небо было словно умытое, бледно-голубое и золотистое, с редкими клочьями развеянных ветром темных тучек. Но все-таки было еще холодно. Снежный сугроб около Кристин затвердел, словно камень после ночных заморозков. В тени между домами стоял мороз, потому что солнце было низко над горным хребтом к востоку от усадьбы. А прямо перед Кристин, где кончалась тень, утренний ветерок шевелил блеклую прошлогоднюю траву. Она клонилась и блестела, хотя корни ее все еще были скованы сверкающим, как сталь, ледяным покровом.

– О… О!.. – Жалобный вздох помимо воли вырвался из груди Кристин. Только Лавранс оставался еще с нею. Она слышала ровное дыхание мальчика на соседней кровати. А Гэуте… Он лежит там, наверху, со своей любовницей. Мать снова вздохнула, беспокойно задвигалась. Старый пес Эрленда теснее прижался к ее поджатым ногам.

Тут она услышала, что Юфрид уже поднялась и расхаживает по горнице. Кристин быстро выбралась из постели, сунула ноги в мохнатые меховые сапоги, натянула на себя сермяжное платье и меховую куртку. Она ощупью добралась в темноте до печи, села на корточки и стала дуть на остывшие угли. Но ей не удалось раздуть ни единой искры: за ночь головня совсем погасла.

Кристин вытащила огниво из висевшего у нее на поясе мешочка и хотела высечь огня. Но трут, должно быть, отсырел и замерз. Наконец ей стало больше невмоготу тереть; она взяла сковороду для углей и пошла занять жара у Юфрид.

Наверху в печурке ярко горел огонь, освещая горницу. При свете мерцающего пламени сидела Юфрид и прилаживала покрепче застежки к куртке Гэуте из оленьего меха. В отделении, в полутьме кровати Кристин различила нагое до пояса тело мужчины: Гэуте спал без рубахи даже в самые лютые морозы. Он сидел и закусывал в постели.

Юфрид поднялась с места тяжело, степенно, по-хозяйски. Не хочет ли мать глоток пива? Она только что согрела утреннее питье для Гэуте. И пусть матушка захватит эту чашу для Лавранса. Он ведь отправляется с Гэуте рубить лес. Мужчины намерзнутся там сегодня.

Разжигая печь у себя в горнице, Кристин недовольно сжимала губы. Привычные домашние хлопоты Юфрид, Гэуте, лежащий в постели и открыто принимающий прислуживания своей невенчанной жены, заботы любовницы Гэуте о своем незаконном девере – все это казалось ей таким нескромным и отвратительным.

Лавранс остался в лесу, но Гэуте к вечеру воротился домой, голодный и усталый. После ухода слуг женщины остались посидеть с хозяином, пока он ест и пьет.

Кристин видела, что Юфрид было не по себе нынче вечером. Внезапно молодая женщина опустила шитье на колени, и гримаса боли исказила ее лицо.

– Тебе больно, Юфрид? – тихо спросила Кристин.

– Да, немножко, ноги ломит, – отвечала девушка.

Она, как обычно, весь день хлопотала, не желая щадить себя. А теперь у нее начались боли и сильно отекли ноги.

Вдруг несколько слезинок показалось у нее на ресницах. Кристин никогда не видала, чтобы женщина так удивительно плакала – беззвучно, крепко сжав зубы. По подурневшему, покрытому коричневыми пятнами лицу Юфрид катились круглые, чистые слезинки. Кристин они казались жесткими, словно жемчужины. Юфрид словно досадовала на то, что поддалась нездоровью. Неохотно позволила она Кристин отнести себя в постель. Гэуте пошел следом за ними.

– Худо тебе, моя Юфрид? – беспомощно спросил он.

Лицо у него было огненно-красное от мороза, и он с убитым видом смотрел, как мать устраивала Юфрид поудобнее, снимала с нее башмаки и чулки, а затем принялась растирать ее опухшие ноги.

– Худо тебе, моя Юфрид? – без конца спрашивал он.

– Да, – тихо со сдержанной яростью ответила Юфрид. А иначе стала бы я так плакаться, как ты думаешь?

– Худо тебе, моя Юфрид? – снова затянул он свое.

– Ты же сам видишь… Да не стой тут остолопом, разинувши рот, парень! – Кристин обернулась к сыну, она вся пылала от злости. Страх за исход всей истории, раздражение из-за того, что молодые ведут жизнь в блуде, а она вынуждена терпеть такое у себя в усадьбе, гложущие сомнения в сыновнем мужестве – все это теперь переплелось в ее душе и излилось бешеным гневом. – Ты, видно, последнего ума лишился, ежели думаешь, что ей может быть сладко… Она же видит, что у тебя не хватает храбрости пуститься в путь через горы из-за того, что там бушует ветер и валит снег… Ты ведь знаешь, что эта бедная женщина скоро будет ползать на коленях и корчиться в тяжких муках, а дитя ее будет прозываться ублюдком из-за того, что ты не осмеливаешься повстречаться с ее отцом лицом к лицу. Ты сидишь тут, в горнице, и греешь задом скамью, и даже пальцем не шевельнешь, чтобы защитить от беды свою жену и ребенка, которого она тебе родит… Твой отец не настолько боялся моего отца, чтобы не посметь вступить с ним в разговор, и не был таким неженкой, чтобы не отважиться перевалить через горы на лыжах в зимнее время. Позор тебе, Гэуте… И горе мне, дожившей до такого часа, когда я должна обозвать трусом одного из сыновей, зачатых Эрлендом!

Гэуте схватил обеими руками тяжелый табурет из чурбака и изо всех сил грохнул его об пол, подскочил к столу и смахнул с него все, что там было. Потом он бросился к двери, на прощание лягнув чурбак ногой. Слышно было, как он с громкими проклятиями помчался вверх по лестнице.

– Нет, матушка… На этот раз вы были слишком суровы с Гэуте. – Юфрид приподнялась на локте. – Неужто вы всерьез стали бы требовать, чтобы Гэуте с опасностью для жизни отправился через горы в зимнее время только для того, чтобы встретиться с моим отцом и узнать, получит ли он разрешение жениться на соблазненной им девушке, взяв в приданое рубашку, в которой он привез ее к себе в усадьбу, или он будет объявлен вне закона и принужден будет бежать из страны?..

Волны гнева все еще бушевали в груди Кристин. Она гордо ответила:

– Все же я не думаю, что мой сын может рассуждать так!

– Верно, – сказала Юфрид, – не рассуждай я в этом деле за него, то…

Когда она увидела лицо Кристин, в голосе ее зазвенел смех:

– Дорогая матушка… Немалых трудов стоило мне утихомирить Гэуте. Я больше не хочу, чтобы он творил ради меня всякие безрассудства и лишил наших детей богатств, которых я могу ожидать в наследство от своих родичей, если Гэуте придет с моим отцом к соглашению, которое будет выгодно и почетно для всех нас.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Кристин.

– А то, что, когда мои родственники станут искать встречи с Гэуте, господин Сигюрд встретит их как подобает; и тогда они поймут, что и у Гэуте-есть родичи, которые могут постоять за него. Гэуте придется сполна уплатить назначенную пеню но зато потом отец мой по всем правилам обручит меня с ним и я опять получу права наследства наравне с моими сестрами.

– Значит, ты и сама не без вины в том, что дитя твое появится на свет до того, как ты выйдешь замуж? – спросила Кристин.

– Раз я могла убежать с Гэуте из дома, то… никто все равно не поверит, что он клал между нами обнаженный меч по ночам…

– И он так и ни разу не сватался к тебе через твоих родичей?

– Нет, мы знали, что это было бы понапрасну, будь Гэуте даже во много раз богаче. – Юфрид снова залилась смехом. – Видите ли, матушка, отец мой воображает, что он больше всех смыслит в торговле лошадьми. Но тот, кто намеревается при обмене лошадьми провести Гэуте, сына Эрленда, должен быть половчее моего отца…

Кристин не могла не улыбнуться, как ни тяжело было у нее на душе.

– Я не очень сведуща в законах на этот счет, – сказала она серьезно, – но я уверена, Юфрид, что Гэуте легко будет прийти с твоим отцом к такому соглашению, которое ты называешь почетным и выгодным. А что, если Гэуте будет объявлен вне закона, а тебя отец увезет домой, чтобы излить на тебя свой гнев… или отошлет тебя в монастырь замаливать грехи?..

– Сбыть меня в монастырь без богатого вклада ему не удастся, так что для него дешевле и почетней будет прийти с Гэуте к полюбовному соглашению и получить пеню. Видите ли, если он теперь выдаст меня замуж, ему не будет надобности раскошеливаться… И уж он вовсе не захочет лишить меня права наследства, чтобы большую часть добра заполучил Улав, муженек моей сестры. К тому же в этом случае моей родне пришлось бы заботиться о ребенке. Я полагаю, отец мой не раз призадумается, прежде чем решится взять меня домой в Ховланд с приблудным ребенком, для того чтобы излить на меня свой гнев… Ведь он-то меня знает… Я тоже не очень сведуща в законах, но я знаю отца и знаю Гэуте. А теперь прошло уже так много времени, что мы едва ли достигнем цели, пока я не освобожусь от бремени и снова не стану бодрой и здоровой. Тогда, матушка, вы не увидите моих слез. О нет, отец примирится с Гэуте на тех условиях, которые…

Вспомните, матушка, ведь Гэуте ведет свой род от вельмож и королей, и вы происходите из лучших родов в стране. Тяжко вам было видеть, как ваши дети утратили то положение, которое им пристало занимать по крови, но зато в будущем вам еще доведется увидеть возвышение своего потомства в моих и Гэуте детях.

Кристин сидела молча. Весьма вероятно, что все будет так, как того хочет Юфрид. Мать поняла, что не стоит так сильно оплакивать молодую женщину. В последнее время Юфрид очень исхудала лицом, нежная округлость щек исчезла, и теперь стало более заметно, какой у нее тяжелый и крупный подбородок.

Юфрид зевнула, села на постели и огляделась в поисках чулок и башмаков. Кристин помогла ей одеться. Юфрид поблагодарила.

– И не изводите больше Гэуте, матушка. Он и сам близко к сердцу принимает то, что мы не можем покуда пожениться. Но все-таки я не хочу, чтобы ребенок мой стал нищим, еще не успев появиться на свет…

Две недели спустя Юфрид родила большого и красивого сына. Гэуте тотчас послал гонца в Сюндбю, и господин Сигюрд незамедлительно прибыл в Йорюндгорд. Он был восприемником Эрленда, сына Гэуте, у купели. Но как ни радовалась Кристин своему внуку, ее все-таки сердило, что именем Эрленда нарекли незаконного ребенка.

– Отец твой решался на большее, добиваясь прав для своего сына, – сказала она однажды вечером Гэуте, когда он сидел в ткацкой и смотрел, как она укладывает ребенка. – Не слишком-то он любил старого господина Никулауса, но все-таки никогда не проявил бы к нему подобного непочтения и не назвал бы в его честь сына, рожденного вне брака.

– Ну да, ведь Орм – это, кажется, имя его деда по матери? – спросил Гэуте. – Быть может, и не подобает сыну говорить подобные вещи, но вы ведь знаете, матушка, когда отец был жив, мы, братья, замечали, что вы не считали его способным быть для нас примером во всем. А теперь вы с утра и до ночи говорите о нем словно о каком-нибудь праведнике или вроде того. Но он не был таким, и вы знаете, что нам это известно. Мы были бы безмерно горды, если бы нам когда-нибудь удалось дотянуться до него – хотя бы до плеча! Мы помним, что он был храбрый воин и благородный вельможа и превыше всех других людей обладал достоинствами, которые украшают человека. Но вы никогда не заставите нас поверить, что он был таким уж рачительным хозяином или отличался особой скромностью и благонравием в женском обществе… И все-таки, если бы ты, мой Эрленд, уродился в него, то ничего лучшего тебе нельзя было бы пожелать. – Он поднял спеленатого ребенка на руки и прижался подбородком к крохотному красному личику, выглядывавшему из-за белого шерстяного свивальника. – Ты, многообещающий и даровитый юнец, Эрленд, сын Гэуте, из Йорюндгорда, скажи своей бабке: ты не опасаешься, что отец твой бросит тебя на произвол судьбы.

Он перекрестил ребенка и положил его на колени Кристин. Затем он подошел к постели и взглянул на спящую молодую мать.

– Так вы говорите, что с моей Юфрид все обстоит как нельзя лучше? Что-то она бледновата… Но вы-то, уж верно, лучше во всем этом разбираетесь… Ну, почивайте с миром, храни вас господь!

Когда исполнился месяц со дня рождения мальчика, Гэуте устроил большой пир по случаю крестин, на который съехались его родичи из самых отдаленных краев. Кристин догадывалась, что Гэуте собрал их всех здесь, чтобы держать совет о своих делах. Ведь уже наступила весна и со дня на день можно было ожидать вестей от родичей Юфрид.

На долю Кристин выпала радость опять увидеть у себя дома обоих близнецов – Ивара и Скюле. И еще в Йорюндгорд прибыли ее двоюродные братья Сигюрд Кюрнинг, который был женат на дочери ее дяди из Скуга, Ивар Йеслинг из Рингхейма и Ховард, сын Тронда. Сыновей Тронда она не видела с тех пор, как Эрленд вовлек в беду обитателей Сюндбю. Они стали теперь уже пожилыми людьми. В прежние годы они отличались беспечностью и легкомыслием, но всегда были прямодушными и учтивыми. Теперь они не намного изменились. Они обращались с сыновьями Эрленда и со своим двоюродным братом и преемником в Сюндбю, рыцарем Сигюрдом, открыто и с искренним родственным расположением. Пиво и мед лились рекою в честь маленького Эрленда. Гэуте и Юфрид так непринужденно принимали своих гостей, словно они были уже женаты и сам король устроил их свадьбу. Все веселились, и никто, казалось, не думал, что на кон все еще поставлены честь и благополучие молодых людей. Но Кристин поняла, что Юфрид не забывает об этом.

– Чем высокомерней и самодовольнее встретят они моего отца, тем скорее он пойдет на уступки, – сказала она. – А Улав Гудочник никогда не мог утаить, что ему нравится сидеть на одной скамье рядом с людьми из старинных родов.

Единственным, кому было как будто не по себе и кто не веселился от всего сердца на этом сборище родственников, был господин Яммельт, сын Халварда. Нынешним рождеством король Магнус пожаловал ему рыцарское звание; сестра Кристин называлась теперь фру Рамборг, дочь Лавранса.

На этот раз господин Яммельт привез с собою своего старшего пасынка Андреса, сына Симона. Кристин просила об этом зятя, когда он последний раз был у них на севере, потому что до нее дошли слухи, будто мальчик растет каким-то странным. Кристин ужасно перепугалась, не нанесла ли она вреда его душе и телу тем, что сотворила над ним, когда он был ребенком. Но отчим сказал, что вовсе нет, мальчик крепкий, здоровый, просто чудесный и, может быть, умнее многих иных. Но дело в том, что он ясновидящий. Иногда он становится как бы не в себе и в таком состоянии часто совершает удивительные поступки. Вот как, например, в прошлом году: в один прекрасный день он взял свою серебряную ложку, еще ту самую, что Кристин подарила ему на зубок, и еще пряжку для рубахи, доставшуюся ему в наследство от отца, и отправился со всем этим к мосту через реку, который стоит у проезжей дороги близ Элина. Тут он много часов сидел и ожидал. И вот через мост прошли нищие – старик и молодая женщина с грудным младенцем. Андрес подошел к ним, протянул им принесенные с собой вещи и попросил у женщины позволения нести ее младенца. Дома все были вне себя от страха, когда увидели, что Андрес не явился к столу ни днем, ни вечером. Бросились на розыски мальчика, и в конце концов Яммельт разузнал, что Андреса видели в лежащем к северу соседнем приходе, в компании неких людей, прозывающихся Крепп и Крока. Он шел с ними и нес их мальчонку. Когда Яммельт на следующий день наконец догнал Андреса, тот после долгих отнекиваний рассказал, что в прошлое воскресенье во время обедни ему послышался голос в ту минуту, когда он стоял и разглядывал нарисованную на доске перед алтарем картину. Там были изображены божья матерь и святой Иосиф, направляющиеся с младенцем в землю Египетскую. Андресу вдруг захотелось жить в те времена, потому что тогда он попросил бы позволения следовать за ними и нести младенца девы Марии. И вот тут-то он услыхал голос, нежнейший и сладчайший; и голос этот обещал явить Андресу знамение, если он в такой-то день отправиться к Бьеркхеймскому мосту…

Но вообще-то Андрес неохотно рассказывал о своих видениях, потому что их приходской священник говорил, что это были частью выдумки, а частью бред и помрачение рассудка; к тому же все эти удивительные поступки до смерти пугали его мать. Но все-таки он толковал об этом со старой служанкой, очень набожной женщиной, и с братом-проповедником, который обычно странствовал в их краях во время великого поста и на рождестве. И мальчик, как видно, изберет духовную стезю, так что в будущем хозяином Формо станет скорее всего Симон, сын Симона. Это живой и здоровый ребенок, любимец Рамборг. И он удивительно похож на своего отца.

Брак. Рамборг и Яммельта все еще был бездетным. Люди, видевшие Рамборг в Рэумарике, передавали Кристин, что сестра ее стала очень толстой и ленивой. Она зналась с самыми богатыми и могущественными людьми на юге страны и часто гостила у них, однако на север, в родные края, она так ни разу и не пожелала съездить, и Кристин не видела своей единственной сестры с того самого дня, когда они расстались в Формо. Но она предполагала, что Рамборг по-прежнему таит на нее обиду. Рамборг жила с Яммельтом в добром согласии, и он любовно и заботливо устраивал благополучие своих пасынков и падчериц. Он сговорился с человеком, который являлся его основным наследником, что если Яммельт умрет бездетным, то старший сын возьмет в жены Ульвхильд, дочь Симона. Тогда по крайней мере дочь Симона Дарре получит в наследство его добро. Арньерд выдали замуж за Грюнде из Эйкена спустя год после смерти отца. Гюрд Дарре и Яммельт дали за ней богатое приданое, каким, по их мнению, обеспечил бы свою дочь Симон Дарре, будь он в живых. Яммельт рассказывал, что живется ей хорошо. Грюнде во всем идет на поводу у жены. У них уже трое красивых детей.

Кристин была необычайно взволнована, когда снова увидела старшего сына Симона и Рамборг. Вот он уж действительно был вылитый Лавранс, сын Бьёргюльфа, – гораздо больше, чем даже Гэуте. К тому же в последние годы Кристин пришлось разувериться в том, что Гэуте нравом напоминает ее отца.

Андрес Дарре был теперь уже двенадцатилетним мальчуганом, высоким, стройным, светловолосым и очень красивым. Он был несколько медлительного и тихого нрава, но тем не менее казался вполне здоровым и веселым. У него были крепкие руки и ноги и хороший аппетит. Вот только мясо он отказывался есть. И все-таки что-то отличало его от других мальчиков. Кристин не могла понять, что именно, хотя все время внимательно присматривалась к нему. Андрес очень подружился с теткой, но никогда не упоминал при ней о своем даре провидения, и. за все время, пока он жил в Силе, видения ни разу не посещали его.