Текст книги "Хроники царя Давида"

Автор книги: Штефан Хейм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

15

Записи, примечания и наблюдения Эфана, сына Гошайи, по поводу внешних войн Давида, а также иных различных событий во время правления Давида, которые обсуждались членами царской комиссии по составлению Единственно Истинных и Авторитетных, Исторически Точных и Официально Признанных Хроник об Удивительном Возвышении и так далее на последнем их заседании.

Все достается тому, кого избрал ГОсподь, а те, кому суждено пасть, будут повергнуты.

Как бет следует за алефом, так и помазание Давида неизбежно последовало за убийством Иевосфея. Старейшины Израиля пришли к Давиду и говорили: «Смотри, мы плоти твоей и крови; ты и раньше, когда Саул царствовал над нами, вел израильтян в походы и приносил богатую добычу, и именно ты должен стать царем над Израилем». И Давид заключил с ними союз в Хевроне пред ГОсподом, и они помазали его на царствование над Израилем.

Однако после всех злоключений и бед, интриг и убийств, походов и набегов такой исход не вполне удовлетворял Давида.

ОБРАЩЕНИЕ ЦАРЯ ДАВИДА К ВОЙСКУ ПЕРЕД ШТУРМОМ ТВЕРДЫНИ СИОН,

КАК БЫЛО ОНО ИЗЛОЖЕНО ЧЛЕНАМ ЦАРСКОЙ КОМИССИИ ВАНЕЕЙ, СЫНОМ ИОДАЯ

– Итак, сыны Израиля, а также Иудеи, слушайте избранника ГОспода. Священники принесли в жертву барана и спросили оракулов урима и тумима; те клянутся, что не было еще более благоприятного дня для того, чтобы штурмом взять город иевусеев Иерусалим, отобрав его у язычников. А еще видел я сон, в котором Яхве, повелитель наших воинств, явился мне и сказал: «Смотри, я вывел израильтян из Египта и шел я впереди, днем – в столпе облаков, а ночью – в столпе огня, так и сейчас хочу я идти впереди тебя и народа твоего, если пойдете вы на стены Иерусалима».

(Крики «Ура!»)

– О, храбрецы мои, меч которых порождает страх в сердцах врагов, хочу я, чтобы вы пали ниц пред ГОсподом и возблагодарили его за то, что избрал он вас для этого дня. Ибо завидовать вам будут во веки вечные, потому что избраны вы из всех мужей Израиля, чтобы штурмовать твердыню Сион и захватить ее во славу ГОспода БОга и во славу царя вашего Давида и обессмертить тем самым ваши имена, а также захватить большую добычу.

(Громкие крики «Ура!»)

– Но вот раздаются голоса – а у меня очень острый слух, – которые вопрошают: а зачем Давид хочет сделать Иерусалим своим городом? Ведь это лини, груда камней, летом здесь жарко, зимой – холодно, и вообще место безрадостное. Но во сне, о котором я уже упоминал, ГОсподь сказал мне: «Давид, ты царь над всеми детьми Израиля; посему город твой должен быть не в Иудее, и не Вениамине, и не в Манассии, и вообще не на земле любого другого колена, а должен это быть твой собственный город, и лежать он должен посредине; и я, ГОсподь БОг, приду, дабы жить в Иерусалиме, на пользу и благо всех его жителей и всего народа Израиля». Видите, мои львиные сердца, что ГОсподь уготовил Иерусалиму великую роль в истории; потому нам надлежит взять этот город.

(Крики «Ура!»)

– И еще дошли до меня разговоры – а слух у меня и вправду очень острый – о том, что твердыня Сион и стены Иерусалима настолько неприступны, что оборонять их могли бы одни хромые и слепые. Эту ложь распространяют враги Давида. Ибо во сне, к которому я снова хочу возвратиться, ГОсподь сказал мне также: «Давид, в скале есть тайный ход, который ведет от источника за стенами города к городскому водоему; кто поднимется по нему, выйдет прямо в тыл защитников крепости и поразит их, и таким образом сделает то, что есть благо в очах ГОспода».

(Восторженные крики «Ура!»)

– А посему, мои непобедимые, я вам говорю: «Да нашлет на меня БОг все свои кары, если к наступлению ночи Иерусалим не будет взят. А тот, кто первым доберется по подземному ходу до водоема и поразит иевусеев вместе с их хромыми и слепыми, тот будет у меня главным военачальником. Трубач, труби атаку!»

(Не заглушить громких криков «Ура!» Труба зовет к атаке.)

Ванея, сын Иодая, закончил чтение. Члены комиссии явно испытывали неловкость; одни рассматривали свои ногти, другие почесывали носы. Причина их смущения была очевидной, ибо первым, кто прошел по подземному ходу, добрался до водоема и сражался с иевусеями, поразив их, был Иоав; но в отношении Иоава, как было известно, царь Давид дал поручение сыну своему Соломону: «Поступи с Иоавом, как подскажет тебе твоя мудрость, дабы седая голова его не упокоилась с миром в могиле».

Наконец Иосафат, сын Ахилуда, дееписатель, всплеснул руками и изрек:

– Отчего возникают в сердцах господ моих сомнения на счет того, как представить Иоава в наших хрониках? Разве в Книге Бытия не повествуется совершенно откровенно о змие, разве не говорится там о Каине, убийце брата своего Авеля? В иных странах тот, кто неугоден царю, упоминается в книгах лишь вскользь или не упоминается вообще и таким образом как бы перестает существовать, а сыновья его вдруг неожиданно становятся ничьими сыновьями. Но так поступают необрезанные, а кроме того, это немудро, ибо полное искажение фактов может ввести в заблуждение лишь полных глупцов и вызывает недоверие ко всей книге; и как только на трон восходит новый царь, он приказывает переписать все по-новому: те, кто при предыдущем царе был в опале, снова извлекаются на свет БОжий, а любимчики соответственно отправляются в небытие, так что история целого народа зависит от того, какие задачи ставятся перед теми, кто эту историю пишет. Мудрейший из царей Соломон предпочел бы, чтобы наша комиссия подошла к этому вопросу более тонко: если правду следует подправить, то делать это нужно очень осторожно, и вообще действовать деликатно, чтобы народ поверил написанному; царь надеется, что Единственно Истинные и Авторитетные, Исторически Точные к Официально Признанные Хроники об Удивительном Возвышении и так далее переживут все другие книги такого рода.

Я заметил, как нахмурился Ванея, сын Иодая. Гневно засопев, он высказался:

– Довольно. Пусть БОг нашлет на меня все свои кары, если я не устрою открытого суда над Иоавом. У меня хватает свидетельств против него и его собственных признаний, чтобы дважды, даже трижды его повесить, и отрубить ему голову, и прибить его тело к первой попавшейся стене; на этом суде он расскажет всю правду, так что ничего подправлять не понадобится.

Дееписатель Иосафат, сын Ахилуда, вежливо улыбнулся. Возбуждение судебного процесса, заметил он, выходит за пределы компетенции господина Ванеи, а также предполагает согласие царя Соломона; и одно дело – вздернуть человека, а другое дело – написать о нем.

Взглянем на царя Давида в зените его славы.

Волосы его порыжели, в бороде появились первые седые волоски. Необходимость постоянно быть начеку проложила вокруг глаз бороздки морщин, а сами глаза утратили былой блеск.

(Иосафат: «Здесь необходимо упомянуть, что ГОсподь поставил Давида царем над Израилем по воле народа Израиля».)

Царь живет в крепости Сион и нарекает ее градом Давида. Он укрепляет ее. Он ведет переговоры с Хирамом, царем Тира, который посылает ему стволы кедров, а также плотников и каменотесов, чтобы построить Давиду дворец.

Из дочерей города Иерусалима берет он себе новых жен и наложниц. Ему нужны свежие женщины, ему нужно больше сыновей, он надеется, что расширение его семьи за счет местных красавиц сделает его любимцем народа.

(Элихореф: «Здесь следует указать имена сыновей Давида, которые родились у него в Иерусалиме».)

Он истинно избранник ГОспода. Дом Саула после смерти его основателя пал, а дом Давида должен существовать многие поколения. Власть Давида освящена высшей целью – поэзия его проникнута этой мыслью; вместе с текстами главный царский музыкант получает подробные указания относительно того, как их надо исполнять. Однако Давид ищет более надежное свидетельство своего божественного предназначения.

И вспоминает о Ковчеге Завета.

(Нафан: «Хорошо бы ввести здесь короткую главу о переносе Ковчега ГОспода в Иерусалим».)

БОжий Ковчег с восседающим меж херувимов незримым Яхве. Его везли в Иерусалим, и вместе с ними везли Яхве, неосязаемого, изменчивого БОга всех израильских родов. Там, где БОг, там и власть.

Но где же находится Ковчег? Поспешно проведенные расспросы показали, что в последний раз перед ним преклонялись, по всей видимости, во время судейства пророка Самуила, точнее, после того как его в битве захватили филистимляне, но вскоре, измученные насланными Яхве нарывами и язвами, отправили его назад в Израиль. С тех пор стоит он, покрытый пылью, в сарае некоего Абинадава из Кириафарима близ БОжьего храма.

(Садок: «Подробности, которые могут вызвать сомнения в святости предметов культа, следует опустить».)

Ковчег очищают от паутины и красят свежей краской, после чего царь Давид в сопровождении тридцати тысяч верующих отправляется к дому Абинадава, чтобы забрать оттуда Ковчег. Его устанавливают на новую деревянную колесницу, которую поручают вести Озе и Ахию, сыновьям Абинадава.

Давид знает, как он обязан ГОсподу, поэтому это была самая торжественная процессия в истории Израиля: бесчисленные музыканты играли пред ГОсподом на арфах, гуслях, литаврах, на тимпанах, систрах и кимвалах; шум стоял такой, что мог испугать даже самого невозмутимого вола. И в самом деле: когда процессия дошла до гумна Нахона, волы шарахаются, колесницу заносит, Ковчег кренится набок, Оза хватается за него, чтобы поддержать. За это на него обрушивается гнев ГОспода, и он умирает тут же, возле БОжьего Ковчега.

(Садок: «Этот эпизод следует несколько смягчить, дабы не возникло сомнений в справедливости ГОспода».)

Давид испуган: если Оза поражен лишь за то, что поддержал БОжий Ковчег без должной почтительности, что же тогда грозит тому, кто хочет использовать его ради собственной корысти?

И Давид решил избавиться от опасной вещи. Тело Озы оставляют лежать на месте, а БОжий Ковчег заносят в стоящий неподалеку дом гефянина Аведдара, чтобы посмотреть, что будет дальше: если гнев ГОспода окажется продолжительным, то он убьет и Аведдара.

(Ахия: «Выбор для этой цели иноземца необходимо подчеркнуть, ибо это свидетельствует о великой любви Давида к народу Израиля».)

За три месяца ничего не случается: на Аведдара не только не обрушились бешенство, язвы или гнойники, но, по всей видимости, ГОсподь благословил его дом и все, что ему принадлежит.

Тогда Давид решается на еще одну попытку. Чтобы действовать наверняка, он приказывает приносить в жертву тельца и жирного барашка через каждые шесть шагов. Он надевает на себя полотняные одеяния священника и в экстазе танцует перед ГОсподом к великому ликованию народа, восхищенного его дарованиями, и к огромному неудовольствию Мелхолы, наблюдающей из окна за его прыжками; так сопровождал он Ковчег до дарохранительницы.

(Элихореф: «Чтобы подчеркнуть щедрость Давида, здесь необходимо добавить, что Давид в этот день приказал раздать всем израильтянам, мужчинам и женщинам, по хлебному караваю, доброму куску мяса и кружке вина».)

Перечень побед Давида над различными чужеземными врагами,

составленный Ванеей, сыном Иодая, и им же представленный в комиссию

с целью занесения в Хроники царя Давида

ПЕРВЫЙ ПОХОД ФИЛИСТИМЛЯН:

филистимляне вторгаются в страну через долину Рефаим. Следуя совету ГОспода, Давид наносит по ним удар у Ваал-Перацима. Разбитые филистимляне бегут, оставив изображения своих идолов, которые Давид приказывает сжечь.

ВТОРОЙ ПОХОД ФИЛИСТИМЛЯН:

Филистимляне вновь вторгаются в Израиль через долину Рефаим. ГОсподь советует Давиду совершить обходной маневр и атаковать тыл врага; ГОсподь сам подаст знак к атаке шелестом в верхушках тутовых деревьев. Давид поступает так, как говорит ему ГОсподь, и поражает филистимлян от Гавая до Газера.

ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ПОБЕЖДЕННЫХ:

Сопротивление растерзанных войск филистимлян сломлено; города филистимлян взяты; пять царств прекращают свое существование.

ПОКОРЕНЕНИЕ МОАВА:

Моавитяне подверглись нападению Давида и были разбиты. Из каждых трех способных держать в руках оружие мужчин двоих он приказывает убить, остальных моавитян облагают данью.

БОЛЬШОЙ СЕВЕРО-ВОСТОЧНЫЙ ПОХОД:

Сувский царь Адраазар угрожает распространить свою власть на воды и берега Евфрата. Давид выступает против него походом, разбивает его, берет в плен двадцать тысяч пеших воинов и семь сотен всадников, захватывает тысячу боевых колесниц. В Иерусалим доставлены золотые щиты офицеров Адраазара, а также большое количество меди из Бефы и Берофы, городов Адраазаровых.

ЗАХВАТ ДАМАСКА:

Сирийцы из Дамаска приходят на помощь сувскому царю Адраазару. Давид разбивает их двадцатидвухтысячное войско, размещает гарнизоны в Дамасской Сирии и облагает жителей данью.

ПОРАБОЩЕНИЕ ИДУМЕИ:

На обратном пути из Сирии, из Соленой долины, Давид разбивает войско, спешащее на помощь из Идумеи, – восемнадцать тысяч человек. Он размещает в Идумее свои гарнизоны и облагает жителей данью.

ВЕЛИКИЙ ПОХОД ЗА ИОРДАН:

Аммонитский царь Аннон, разгневавшись, приказал до половины обрезать бороды посланникам из Израиля, наполовину укоротить их одежды и отправил с голыми задами. Давид высылает Иоава с войском. В двойной битве у ворот Раввы по очереди разбиты аммонитяне и прибывшее им на помощь сирийское войско. Сирийцы снова собираются с силами и к тому же получают подкрепление от царя Адраазара, Давид собирает все войско израильское, переходит Иордан и побеждает у Елама объединенное сирийское войско под предводительством Совака, военачальника Адраазара. Войско Давида разбивает сорок тысяч всадников и отряды, состоящие из семисот боевых колесниц; Совак умирает от ран. Многие сирийские царства, признав свое поражение, прекращают воевать и покоряются израильтянам. Аммон разорен Иоавом, столица Равва разрушена при осаде. Жители ее порабощены; корону аммонитского царя весом в талант золота, украшенную драгоценными камнями, Давид водружает на свою голову.

ОБЩИЙ ВЫВОД:

Во всех этих битвах и походах ГОсподь хранил Давида, куда бы тот не отправлялся.

– А теперь, господа мои, – сказал дееписатель Иосафат, сын Ахилуда, – переходим к последнему на сегодня вопросу: почему царь Давид, хотя и перенес Ковчег БОжий в Иерусалим, однако храм для него не построил, оставил это святое дело для своего сына и наследника Соломона?

У меня появилось опасение, что Иосафат заставит отвечать на этот вопрос меня. Храм из-за бесконечных непомерных расходов был постоянной причиной общественного недовольства, и многие в народе хвалили Давида за то, что старый царь, в противоположность своему сыну, мудро уклонился от строительства такого грандиозного, пусть и священного, сооружения.

Иосафат с вопросительной улыбкой обратился ко мне:

– Эфан?..

Однако, как и я, да и остальные члены комиссии, Иосафат прекрасно знал что двигало Давидом. Это не было бережливостью. На строительство своего дворца Давид денег не пожалел, о них вообще не шла речь, когда Давид желал показать величие своего царства. На самом деле он опасался ссор с духовенством. Перенос Ковчега БОжьего в Иерусалим стал причиной многих обид и разочарований, ибо это сократило доходы храмов в Силоме и Сихеме, как и доходы сотен маленьких святилищ, разбросанных по всей стране, каждое из которых кормило кого-то из священнослужителей; Давид боялся, что из-за царского Храма, утопающего в роскоши, украшенного кедром, мрамором, медью и драгоценными камнями, недовольство священников перейдет в открытую враждебность, что преумножит трудности, которых, несмотря на победы его войска, у царя и так было предостаточно.

Поэтому ответил я, что судить о Храме ГОсподнем и обо всем, что с ним связано, есть дело особ, приближенных к ГОсподу; я же всего лишь скромный сосуд, томящийся в ожидании, чтобы его наполнила мудрость их слов. Тут священник Садок и пророк Нафан стали предлагать друг другу взять слово, пока наконец Ванея, сын Иодая, не поинтересовался, не должна ли комиссия просидеть здесь всю ночь.

Наконец слово взял Садок.

– Как известно присутствующим, – начал он, – Давид подготовил все для строительства Храма: он собрал много железа, и гвоздей для ворот и шарниров, и меди, и кедровой древесины. Затем он позвал к себе Соломона, в то время еще мальчика нежного возраста, и сказал ему: «Сын мой! У меня был помысел построить дом во славу ГОспода БОга Израилева, красота которого должна быть невиданной и прославиться во всех землях. Но дошло до меня слово ГОспода: „Ты пролил много крови и вел большие войны; ты не должен строить дом имени моему. Но у тебя должен родиться сын; он будет человеком мирным; и я хочу дать ему покой от всех врагов вокруг, посему имя его будет Соломон, миролюбивый. Он построит дом имени моему; и должен он стать мне сыном, а я буду ему отцом и буду утверждать его царский престол над Израилем во веки веков“».

Тут все зааплодировали, а Иосафат заявил, что история эта весьма поучительна и имеет очень глубокий смысл, особенно в отношении мудрейшего из царей Соломона. Однако пророк Нафан нахмурил брови и задал вопрос: считают ли члены комиссии мудрым привлекать внимание народа к тому, что царь Давид пролил так много крови.

На это Иосафат заметил:

– Возможно, господин Нафан располагает иными сведениями и будет любезен поделиться ими с нами?

Охотно, сказал Нафан, ибо то, что он знает, совершенно неоспоримо, поскольку прозвучало из уст ГОспода. В книге воспоминаний, над которой он сейчас работает и которую думает назвать Книгой Нафана, все это изложено, и он, Нафан, будет рад зачитать комиссии соответствующую главу.

Иосафат поблагодарил Нафана и сказал, что наверняка выскажет мнение всех членов комиссии, если с радостью примет любезное предложение; Нафан щелкнул пальцами, и двое слуг внесли корзину с глиняными табличками. Он взял одну из них и стал читать выдержки из главы под названием Сон Нафана.

Это был прекрасный и очень поучительный сон. Разумеется, главным действующим лицом там был ГОсподь, который долго беседовал с Нафаном об Исходе детей Израиля из Египта, о расселении родов, о временах Судей. Все эти годы, заявил ГОсподь, он обитал в палатках и скиниях, так что вполне может потерпеть еще несколько лет.

А когда Нафан повторял слова ГОспода, в которых выражалось его повеление, голос пророка зазвучал в полную мощь: «Иди и сообщи слуге моему Давиду: „Когда придет время твое и почиешь ты с праотцами своими, я сделаю сына твоего, плоть от плоти твоей, могущественным из могущественных. И должен он построить дом моему имени; я буду ему отцом, а он будет мне сыном; дом же мой и царство будут стоять вечно“».

Нафан помолчал. А затем закончил:

– Эти слова и весь сон я доподлинно передал Давиду.

И снова загремели аплодисменты, а Иосафат изрек, что сон этот совершенно чудесный и исполнен глубокого смысла, особенно в отношении сына Давидова. Священник же Садок пожал плечами и высказался в том смысле, что это и впрямь чудо, ибо в истории, которую он представил комиссии, ГОсподь почти слово в слово произнес то же, что и во сне Нафана, записанном в книге его воспоминаний.

Иосафат, сын Ахилуда, дееписатель, смущенно поперхнулся; потом он обратился ко мне:

– Эфан, что бы ты как редактор включил в Хроники царя Давида – рассказ Садока или сон Нафана?

– Сходство слов ГОспода у обоих, – сказал я после некоторых колебаний, – является доказательством их божественного происхождения. Так что рассудить здесь может только БОг. Вашему покорному слуге кажется, что придется бросать жребий или голосовать.

– Голосовать, – заключил Ванея, – закончим наконец.

Но случилось так, что три голоса оказались против трех, ибо Ванея, сын Иодая, писец Ахия и Садок высказались за рассказ Садока, а Иосафат, сын Ахилуда, писец Элихореф и Нафан – за сон Нафана. Поэтому вопрос был передан на суд мудрейшего из царей Соломона[6]6
  Решение Соломона, вынесенное через несколько месяцев: «Включить в Хроники оба текста» (прим. автора).


[Закрыть].

16

ЗАПИСИ ЦАРЯ ДАВИДА О СПОРЕ, ЧТО ВЫШЕЛ У НЕГО С МЕЛХОЛОЙ, ЖЕНОЙ ЕГО,

ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ ВЕЛИКОЙ ПРОЦЕССИИ В ЧЕСТЬ ПЕРЕНОСА КОВЧЕГА БОЖЬЕГО В ИЕРУСАЛИМ

Путь был долгим, день – жарким, а дорога – пыльной; танец мой пред ГОсподом утомил меня. Разве не может мужчина ожидать, что после этого в доме его встретят добрым словом, поднесут прохладный напиток и таз с водой, чтобы омыть ноги?

Однако Мелхола, дочь Саула, стоит в дверях и приветствует меня невыносимо насмешливым взглядом, а когда я хочу узнать, где остальные, отвечает: «Господин мой наверняка найдет их на площади или у городских ворот среди бродячих сказителей, уличных певцов, фокусников и шпагоглотателей; ведь не каждый день царь устраивает народу праздник с таким представлением». «Почему же ты сидишь дома», – спросил я ее. «Я дочь царя, – отвечала она, – мне не пристало быть среди простолюдинов; я достаточно увидела и из моего окна». «Ах да, – говорю я, – ну и как? Хороша была картина?»

Глядит она на меня, и я вижу, как вздымается ее грудь, а грудь у нее до сих пор красива и упруга, она язвит: «Как славен был царь Израиля, когда обнажился он пред служанками своих придворных льстецов, бесстыдно, словно шлюха».

ГОсподь БОг! Гнев слепит мой разум, и вспоминаю я две сотни крайних плотей филистимлян, которые отец ее заставил меня заплатить за нее, и взгляд, которым рассматривала она мое утреннее подношение Я говорю: «Пред ГОсподом показывал я себя, понимаешь, пред ГОсподом, избравшим меня вместо отца твоего и вместо всех сыновей отца твоего на царствование над всем Израилем. И хочу я еще более унизиться и обнажить себя пред ГОсподом; но что касается служанок, о которых ты упомянула, то я не стыжусь того, что они увидели; едва ли хоть одна из них осталась равнодушной; ты же будешь обделена и останешься бесплодной до дня твоей смерти».

«Как будто ты хоть раз приблизился ко мне с любовью, – хрипло отвечала она, – с тех пор как забрал меня у Фалтия и держал в своем доме сначала в Хевроне, а теперь в Иерусалиме».

На что сказал я: «Зачем же я буду умножать своим семенем род Саула, который был мне врагом?»

«О, Давид!» – воскликнула она. А затем: «ГОсподу БОгу ведомо, что сердце твое подобно куску льда, который превращает в лед любовь тех, кто тебе близок, и смертелен для души твоей. Наступит день, когда ты сам почувствуешь, как холод расходится по тебе, и даже самые нежные усилия ни одной из дочерей Израиля не смогут согреть тебя…»

* * *

Танцовщики и музыканты разыгрывали у городских ворот представление, в котором речь шла о том, как были повешены в Гиве семь сыновей Саула и как Рицпа, наложница Саула, их мать, выжидала под виселицей, отгоняя птиц небесных, а ночью – диких полевых зверей; так просидела она от начала уборки урожая до тех пор, пока наконец не пошли дожди, и победила таким образом царя Давида.

В общем-то, пятеро из семи были не сыновьями Саула и Рицпы, а внуками Саула, рожденными от дочери его Меровы, которая умерла молодой, и мальчиков воспитала принцесса Мелхола, сестра Меровы; она стала им второй матерью. Таким образом, выяснилось, что вновь в руках Мелхолы источник света, который мог бы осветить тьму, однако дорога к ней была мне заказана.

И держал я совет с Эсфирью, моей женой, и решил: чтобы не попасть в еще большую зависимость от Аменхотепа, нижайше просить у достопочтенного Иосафата, сына Ахилуда, дееписателя, разрешения снова встретиться с принцессой. Через несколько дней Иосафат вызвал меня к себе и сказал:

– Эфан, госпожа Мелхола нездорова; мудрейший же из царей Соломон советует, чтобы ты изложил свои вопросы к принцессе мне.

Меня вдруг до самых внутренностей пробрала дрожь: я понял, что царь не доверяет мне, его советники во мне сомневаются, потому и отказано мне в свидании с Мелхолой; однако я был достаточно благоразумен, чтобы не подать виду; я выразил сожаление по поводу нездоровья принцессы, после чего Иосафат потребовал рассказать, о чем я хотел расспросить принцессу.

– Господин, – сказал я, – с вопросами дело обстоит так же, как с растениями: один произрастает из другого.

– Мне кажется, – отвечал он, – ты переоцениваешь свою роль, Эфан. Писцу надлежит писать, а не думать; а тот, кто учен и имеет знания, умеет ограничиваться тем, что ему уже известно.

– Слуга ваш занимается исследованиями не ради самого процесса и не по своей прихоти, – возразил я. – Разве не сам мудрейший из царей Соломон поручил мне это дело? Разве не обещал он мне помощь, если буду я сомневаться, не зная, где ложь, а где правда? Почему же мне никто не помогает? Почему от меня утаивают то, что мне необходимо знать, чтобы писать книгу? Воистину, мне лучше возвратиться в родной Эзрах и жить спокойно, не мучая свою душу всеми этими «да» или «нет», «возможно» и «однако».

– Ладно, спрашивай! – сказал Иосафат, наморщив лоб.

– Я хотел бы услышать о танце царя Давида пред Ковчегом БОжьим: чем было вызвано неудовольствие Мелхолы, наблюдавшей за этим из окна…

– Ах вот как! – сказал Иосафат. – Речь об этом шла на последнем заседании комиссии. Неужели ты действительно считаешь, что размолвка между супругами стоит того, чтобы упоминать о ней в серьезном историческом труде?

– Танец царя пред Ковчегом БОжьим есть священное действо, наверняка достойное упоминания в серьезном историческом труде; и если жена царя из-за этого с ним бранится, то это ее позорит.

Иосафат вздохнул и сказал, что предвидел мой вопрос и подготовился к нему, после чего подвинул ко мне несколько глиняных табличек. Они выглядели как записи личного характера, сделанные рукой образованного человека, с красиво закругленными буквами, со многими сокращениями.

Я почувствовал себя так, будто крылья птицы-судьбы коснулись моего чела, и я спросил, хотя заранее знал ответ:

– Это почерк царя Давида?

Иосафат кивнул:

– Да, из моих архивов.

Он дал мне время прочесть. Позже я смог переписать текст, он приведен выше. А когда я дочитал до конца, Иосафат спросил:

– Что ты думаешь об этом?

– Лишь БОгу ведомо, – отвечал я, – что происходит в сердцах мужчины и женщины, которые так связаны друг с другом, как Давид и Мелхола.

– И это все, что почерпнул ты из слов Давида?

Я промолчал.

– Разве не чувствуешь ты страха, который подтачивает его, и призраков, которые его тревожат? И все эти призраки имеют одно и то же лицо: лицо царя Саула.

Я спросил себя: с чего это вдруг он проникся ко мне таким доверием? Может, участь моя уже решена, жить мне осталось недолго, и я не смогу все это использовать?

– Да извинит меня мой господин, – сказал я, – но представляется мне, что Давид был не из тех, кто отступает перед призраками; он больше общался с ангелами и самим ГОсподом БОгом.

Иосафат усмехнулся.

– Раскрой глаза, Эфан. Поскольку Давид сам вырвал для себя власть, то предполагал, что и другие могут замышлять против него подобное. Государство, которое он основал, было исторически необходимым и потому угодным ГОсподу; но Давид вызвал недовольство старейшин родов, власть которых оказалась урезанной. Войны его опустошили казну, правление его осуществлялось за счет народных денег, и вскоре дети Израиля стали с тоской вспоминать о временах Саула, когда царь еще сам ходил за плугом и оставлял крестьянам большую часть их доходов. Разве не было естественным, что обнищавшие, разочарованные и недовольные возлагали свои надежды на дух царя Саула и на последних, еще живых его потомков?

И очевидно, додумал я до конца мысль Иосафата, что тут даже самый здравомыслящий человек станет видеть в каждой группке случайно встретившихся людей мятежников, а в каждом негромко произнесенном слове – заговор? А долго ли тогда государству, созданному именем Господа, превратиться в Молох, питающийся телами невинных?

– Но не намекает же мой господин, – промолвил я, поражаясь собственной смелости, – на то, что это Давид приказал повесить пятерых юных сыновей дочери Саула Меровы и двоих сыновей его наложницы Рицпы?

– Тебе это не дает покоя?

– Мне известно, – поспешил заверить я, – что эти семеро молодых людей были погублены не Давидом, а жителями города Гивы, которые никогда не были детьми Израиля, так как принадлежат к аборигенам, то есть к остаткам аморреев, тем не менее мне представляется немыслимым, чтобы кто-либо в Израиле мог быть повешен шайкой жалких аборигенов без согласия царя.

– Значит, ты предполагаешь, – сделал вывод Иосафат, – что ссора Давида с Мелхолой и все, что с этим связано, как-то соотносится с трагедией в Гиве?

Наверное, я заметно побледнел, ибо он как-то странно на меня посмотрел.

– Господин, – пробормотал я, – только злонамеренные люди, недоброжелатели мудрейшего из царей Соломона, могут дать такое объяснение тем событиям; но ведь нельзя же не упомянуть об этой казни в наших Хрониках, коль уж бродячие артисты зарабатывают этой историей себе на пропитание.

– Ах, Эфан, – вздохнул Иосафат, – хоть ты и ученый, а плохо знаешь Давида, сына Иессея, избранника ГОспода; разве он сам не отвечал всем, кто хотел его оклеветать?

Казалось, что ошеломление мое его развеселило, и он продолжал:

– Тогда, во времена Давида, был голод; ты, наверное, это помнишь. Не очень жестокий голод, и продолжался всего три года. Однако в народе поднялся ропот, пошел слух, что ГОсподь покарал Израиль за кровь, в которой выпачканы руки царя Давида. И слова эти достигли ушей царя Давида, ибо даже в самой маленькой деревушке были у него свои уши, и сказал он мне: «Иосафат, кровь, что на руках моих, пролита была во имя ГОспода и ради добрых целей, поэтому не из-за меня наказывает ГОсподь народ Израиля. Не приходит ли тебе на ум чей-то кровавый грех, который еще не искуплен? Тогда бы нам удалось одновременно положить конец и голоду, и мерзким слухам».

Иосафат налил себе вина.

– Тут пришло мне в голову, – продолжал он, – что царь Саул в начале своего царствования выступил в поход на Гаваон и убил множество гаваонитян, невзирая на мирный союз, заключенный некогда между детьми Израиля и жителями Гаваона, и сказал об этом Давиду. Я помню, как отреагировал Давида: он закрыл глаза и склонил голову, словно к чему-то прислушивался, а когда очнулся после этой отрешенности, то поведал мне, что ГОсподь только что говорил с ним; он узнал бы голос ГОспода из тысяч голосов; и объявил ему ГОсподь, что голод наступил из-за Саула, из-за запятнанного кровью дома его, ибо истреблял Саул гаваонитян.

Иосафат посмотрел на свою чашу, словно опасаясь, что вино в ней скисло, и продолжал:

– Затем царь велел мне пригласить в Иерусалим оставшихся гаваонитянских старейшин, намекнув им, что царь намерен искупить подлость Саула. Когда гаваонитяне предстали пред Давидом, он спросил их: «Что могу я сделать для вас? Чем успокоить?» «Не нужно нам ни золота, ни серебра, – отвечали гаваонитяне, – но выдай нам семерых потомков мужского пола человека, который хотел истребить нас, и мы повесим их пред ГОсподом».

Иосафат отпил вина, причмокнул и стал рассказывать дальше: