Текст книги "Биография создателя Гарри Поттера Дж. К. Ролинг, написанная Шоном Смитом"

Автор книги: Шон Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Шону Джоанна посвятила вторую книгу «Гарри Поттера» – «лихому водителю и верному другу». Не был забыт и бирюзовый форд «Англия»: именно такой автомобиль у семейства Уизли. Волшебная летающая машина становится настоящим символом спасения. Сначала это средство передвижения фигурирует в истории о том, как братья Уизли организуют побег Гарри из виртуальной тюрьмы в доме номер четыре по Тисовой улице, где его заперли в спальне: «Из заднего окна старой машины бирюзового цвета, висевшей в воздухе, выглядывало лицо Рона». А позже, когда Гарри с Роном опаздывают на школьный экспресс, этот автомобиль доставляет их в Хогвартс: «Гарри слышал рев мотора, чувствовал, как вибрирует под ним сидение, подпрыгивают руки на коленях и очки на носу». Наконец, самый важный эпизод: все тот же форд, на этот раз «одичавший», спасает друзей от гигантских пауков в Запретном лесу. «Гарри на прощание благодарно погладил машину, и она, развернувшись, скрылась в лесной чаще». Джоанна любила старенький потрепанный автомобиль Шона и была довольна, когда иллюстратор Клифф Райт изобразил его на форзаце детского издания «Тайной комнаты».

23 апреля 1983 г. Энн Ролинг составила завещание. Джордж Фрэнсис, местный адвокат, подготовил все документы. Энн было всего тридцать восемь, но она понимала, что сделать это необходимо, тем более что состояние ее быстро ухудшалось. Все свое имущество она оставила Питу, а в случае его смерти одна половина отходила сестре Мэриан и ее мужу Лесли, а другая – Обществу помощи больным рассеянным склерозом. Энн, если бы была жива, наверняка гордилась бы причастностью дочери к деятельности этого общества в Шотландии и даже, без сомнения, сама отправилась бы с жестянкой в руках собирать пожертвования в фонд его поддержки.

В выпускном классе Джоанна была избрана старостой. Голосование, в котором принимали участие как ученики, так и преподавательский состав, стало для Джоанны настоящим испытанием на самостоятельность и авторитетность. Болезнь матери и тучи, сгустившиеся над Черч– Коттеджем, как ни странно, сделали Джоанну более открытой и общительной. В последние годы училась она блестяще, и было решено, что она будет поступать в Оксфордский университет на отделение современного языкознания. Энн с Питом, которые никогда там не бывали, с трепетом ждали этого момента. По мнению Джона Неттлшипа, Ролинги, помня себя в двадцатилетием возрасте, всегда хотели, чтобы их дочери получили высшее образование и им было бы легче устроиться в жизни. Умные и талантливые, Энн и Пит в свое время с легкостью освоили бы университетскую программу. «Пит был смышленый парень, и они всегда жалели, что не окончили университет. Потому так тернист был их жизненный путь – Питу пришлось наверстывать упущенное, посещая занятия вечерней школы. Оба они были очень одаренные люди».

Джоанна сдала вступительный экзамен в Оксфорд, и ее фамилию занесли в резервный список. Но в итоге ее не приняли. М-р Неттлшип убежден, что ее «отсеяли», потому что она закончила государственную общеобразовательную школу. История ее поступления как две капли воды похожа на случай с Лаурой Спенс. В 2000 г. об этом случае писали многие британские газеты: утверждали, что Лауру не взяли в Оксфордский университет из-за того, что она была выпускницей государственной, а не частной школы. Реакцией на этот скандал стало гневное выступление канцлера Гордона Брауна по поводу элитарности Оксфорда и Кембриджа. Оратор во всем винил старый режим и консервативную систему образования: «Пора положить конец старой Британии, где решающее значение имеют сословные привилегии, а не природные дарования. Пора заставить университеты распахнуть свои двери женщинам и представителям всех социальных слоев».

М-р Неттлшип помнит, что вместе с Джоанной в резервном списке значилось имя еще одной девочки, которая тоже училась в Уайдене, но в последнем классе родители перевели ее в независимый колледж, где она и сдавала выпускные экзамены. Джоанна получила две степени «А» (за английский и французский) и одну степень «В» (за немецкий), а у ее бывшей одноклассницы по тем же предметам было две степени «В» и только одна «А». И тем не менее поступила именно последняя. «Я считаю, что предпочтение было отдано ей потому, что родители могли позволить себе перевести ее в частное учебное заведение. Благодаря этому она получила неоправданное преимущество. Мы все были в курсе событий, потому что каждое утро встречались с работавшей у нас мамой Джоанны. И все считали это вопиющей несправедливостью».

«В Уайдене не так много учеников, способных освоить программу поступления в Оксбридж ¹³– два-три серьезных кандидата в год, из которых, как правило, не поступает ни один».

Вот мнение одной из близких подруг и одноклассниц Джоанны: «Даже сейчас выпускники

Уайдена сталкиваются с огромными трудностями, а в те времена попасть в Оксбридж после общеобразовательной школы было вообще невозможно». В публичных выступлениях и интервью Джоанна ни разу не упоминала об этом эпизоде, но постфактум можно сказать, что для писательницы Ролинг провал в Оксфорд обернулся удачей. Как верно заметил Джон Неттлшип, «если бы она поступила, еще не известно, написала бы она эти гениальные книги».

★

Неудача не сломила Джоанну. Она никогда не оглядывалась назад.

В субботу 28 апреля 2001 г. в Уайдене состоялась встреча выпускников 1983 г. – одно из тех забавных мероприятий, где бывшие соученики из кожи лезут вон, чтобы показать друг другу, как они повзрослели и преуспели. Всем уже перевалило за тридцать. Там был и мальчик, который когда-то нравился Джоанне. Но увы, его прежняя воздыхательница была уже не та. Возможно, одноклассникам нравилось греться в лучах славы Джоанны, но сама она не горела желанием возобновлять старые знакомства. Паула Уайтхаус, секретарь дирекции, подтверждает, что администрация дважды обращалась к Ролинг с просьбой посетить школу, но так и не получила благоприятного ответа от своей самой знаменитой ученицы.

В свое время для умной, свободомыслящей восемнадцатилетней Джоанны главной целью было побыстрее закончить Уайден и уехать подальше от Динского леса. Но все же школе тоже есть чем гордиться. Годы учебы здесь не прошли для писательницы бесследно: на ее литературное творчество повлияли и школьные друзья – такие, как Шон Харрис, и учителя – например, Джон Неттлшип или Люси Шеферд, и даже классные комнаты, в которых занималась Джоанна. Как сказал Джон Неттлшип, «Джоанна была очень проницательна и наблюдательна. Мне кажется, что за семь лет, проведенные здесь, она накопила большой багаж знаний и опыта». Джоанна не раз говорила, что отчетливо помнит детские и юношеские годы. Рассказывая о жизни Гарри, Гермионы и Рона в Хогвартсе, она описывала свои школьные впечатления. Поэтому нельзя недооценивать и положительное значение Уайдена, хотя школа и все, что с ней связано, всегда напоминает Джоанне о маме.

Наконец, не стоит забывать и о сказочном Динском лесе, который, несмотря на стремление Джоанны покинуть эти края, питал ее воображение мифами и легендами, не говоря уже о дивных пейзажах. По утверждению Фила Льюиса, преподавателя гончарного дела и скульптуры в Уайдене, хозяина собственной студии в деревне Брим, «невозможно жить у леса или в долине Уай и не вдохновиться местными легендами и сказаниями. В детстве я гулял в лесу до темноты. Увидишь магические грибные кольца – и тебяохватывает суеверный трепет. А через несколько шагов словно чувствуешь, что рядом затаилась нечистая сила».

Местный фольклор полон преданий о волшебстве и злых чарах. В 1906 г. жительница Синдерфорда по имени Эллен Хэйворд была обвинена в том, что она «незаконно использовала в колдовских целях некие предметы или приспособления для причинения намеренного вреда одному из подданных Ее Величества». А сама «старушка Эллен», как звали ее местные жители, утверждала, что она всего лишь травница и с помощью растений лечит язвы, порезы и раны.

В первый год в Хогвартсе школьники три раза в неделю изучают травологию, которую преподает «низкорослая полная дама, профессор Стебль» (Спраут). Уроки проходят в оранжереях позади замка, где дети узнают, для чего используются всякие странные и грибы, и растения и как за ними ухаживать. Именно профессор Стебль в «Гарри Поттере и тайной комнате» выращивает мандрагору, чтобы вернуть к жизни людей, которых превращает в камень чудовище Василиск, стерегущий тайную комнату.

В 1892 г. в деревне Даймок на северном краю Динского леса была найдена свинцовая табличка с заклинанием против некой Сары Эллис, чье имя задом наперед было написано вверху таблички. «Проклятие Даймока» было обращено к восьми духам с просьбой «изгнать указанную персону из этого края и страны. Аминь, да сбудется это, аминь». (В «Философском камне» Гарри находит Зеркало Еиналеж – это слово «желание» наоборот.) Сара, узнав о проклятии, сошла с ума и покончила с собой. Ее, как в то время было принято хоронить самоубийц, погребли на перекрестке дорог, вбив ей в грудь осиновый кол.

Одна из самых известных связанных с Лесом легенд – предание о юноше, который тщетно пытался увидеться со своей возлюбленной, дочерью местного жителя, ревниво оберегавшего ее от посягательств мужчин. Однажды летним днем отец сидел у себя в саду и вдруг увидел, как к его дому идет поклонник девушки. Убедившись, что он прошел мимо, старик задремал, пригревшись на солнце. Его дочь в это время стряпала. Проснувшись, он увидел зайца, смотрящего на дом. Сельчанин схватил ружье и выстрелил в животное, рассчитывая поужинать вкусной зайчатиной, но лишь ранил его в заднюю лапу. Через какое-то время со стороны поля, куда ускакал заяц, показался упомянутый молодой человек. Он хромал.

В своих книгах Джоанна Ролинг называет волшебниц и чародеев, умеющих превращаться в животных, зверомагами. В самом начале «Гарри Поттера и философского камня» м-р Дарсли был потрясен видом большой полосатой кошки, изучающей карту. Зрение его не обмануло: этой кошкой была профессор МакГонагалл.

Динский Лес – поистине «маленькая страна», этот край, где выросла Джоанна, неизбежно повлиял как на мировоззрение, так и на творчество писательницы. Конечно, куда большую роль в становлении Джоанны как личности сыграли книги и семейный круг, но нельзя недооценивать и значение Леса. Взять хотя бы Хагрида, хогвартского гиганта-лесничего, который говорит с западно-английским акцентом.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Юность

«Она была человек замкнутый и не допускала слишком тесного контакта с окружающими»

С

транно, что выпускница, мечтавшая общаться со свободомыслящими радикалами, способными изменить этот мир, выбрала для поступления именно университет Эксетера, который удостоился сомнительной чести быть внесенным в сатирический Официальный справочник «Слоун Рейнджер» для молодых британских барышень из состоятельных семей начала восьмидесятых годов. «Слоун Рэйнджер» – производное от «Лоун Рэйнджер» ¹⁴, прозвища одного из героев старых вестернов, и названия площади Слоун– Сквер в лондонском Челси. Слоун Рэйнджеры были предметом безобидных насмешек. Если бы Джоанна заглянула в этот справочник, она нашла бы названия рекомендуемых питейных заведений (разумеется, вполне благопристойных) вроде «Каули-Бридж Инн », паба ¹⁵« Дабл Л оке »,

«Пассажа» в Топшеме и винного бара «Кредитов». Что касается прочих развлечений, «два с половиной часа на 125-м поезде до Паддингтона – и вперед по лондонским магазинам». В Эк сетере«своими» считались выпускники частных учебныхзаведений (а такие, как Джоанна – «чужаками»). Неудивительно, что университет славился самым большим в стране количеством личных автомобилей. Джоанна, однако, водить не умела.

После Уайдена она не захотела «терять» год и с головой окунулась в студенческую жизнь университетского городка, хотя представляла ее себе несколько иной. К тому же, ей пришлось все начинать с нуля. В Уайдене она была старостой, а в Эксетере – всего лишь робкой восемнадцатилетней первокурсницей из провинциальной государственной школы. Один из ее преподавателей, Рэй Дэвисон, вспоминает, что «ей было нелегко здесь самоутвердиться».

Эксетер был относительно неплохим вариантом, и Джоанна оказалась там во многом по настоянию родителей. Это уже был первый шаг к самостоятельной жизни, но не такой большой, как хотелось бы: Эксетер находился всего в двух часах езды на машине от родительского Черч– Коттеджа, а на поезде из Чепстоу, с пересадкой на бристольском «Темпл-Мидз», – и того меньше. От станции «Сент-Дэвидс» до университета была миля пешком, в основном в гору. Университетский городок располагался в живописной местности с обширными лужайками, высокими раскидистыми деревьями и теннисными кортами. На одной из лужаек красовалась скульптура Барбары Хепворт под названием «Мать и дитя».

Когда после провала в Оксфорде Джоанна выбирала место учебы, единственным университетом к юго-западу от Бристоля (хотя и слишком уж близко от дома) оказался Эксетер. Устав университета был утвержден в декабре 1955 г., а это означало, что Эксетер получил свой статус задолго до остальных окрестных политехникумов. Студенческий городок лежал на холме, с которого открывались изумительные виды на древний город —кафедральный и административный центр Девоншира. Иветт Каулес, подруга-однокурсница Джоанны, вспоминает, как та звонила маме: «Здесь так красиво. Мне тут очень нравится».

Тихая, спокойная атмосфера университетских аудиторий не распространялась на жилые корпуса. Это был первый дом Джоанны после отъезда из Черч-Коттеджа. Ее разместили в общежитии Джесси Монтгомери, красном кирпичном здании, где каждой студентке отводилась крохотная безликая комнатушка. Все это больше напоминало скорее обстановку в телевизионном сериале «Тюремная камера, Блок Н», чем в Школе чародейства и волшебства «Хогвартс». Джоанна, стараясь по возможности воссоздать домашний уют, перевезла в общежитие свои книги, рисунки, акустическую гитару, но все равно ее новое жилище не шло ни в какое сравнение с родным домом. До учебных корпусов и, самое главное, до студенческой кофейни и баров приходилось добираться по крутой тропе, по вполне понятным причинам прозванной «Дорогой к инфаркту».

По вечерам в Экстере, по крайней мере, было два развлечения: городской киноцентр «Одеон», где в первую неделю после приезда Джоанны шлитри картины: «Обучение Риты», «Осьминожек» и «Толстяк-П», и находившийся на территории университета театр «Норткотт», один из лучших провинциальных театров в стране. В первом семестре хитом сезона был фарс Тома Стоппарда «Грязное белье».

Сначала главной проблемой Джоанны стал поиск подруг, с кем у нее были бы общие интересы. Легче всего заводить знакомства оказалось в студенческом клубе под названием «Девоншир-Хаус», в кофейне с вывеской: «Не только кофе... пирожки, печенье, мясные и овощные кебабы, горячие сэндвичи». Для Джоанны кофейный бар стал вторым домом, и, когда в 1999 г. по окончании Эксетера ей была присвоена почетная степень, одна из университетских подруг пошутила, что запись об этом стоит выгравировать на подносе и повесить его на стену кофейни «Девоншир-Хаус».

В университете с Джоанной произошло что-то странное. Имидж этакой зубрилы-Гермионы, довлевший над ней в старших классах школы, к окончанию вуза бесследно испарился. Невзрачная девочка в очках с толстыми стеклами превратилась в привлекательную, чувственную девушку в контактных линзах, больше интересовавшуюся не учебой, а «светской» жизнью. «Она носила длинные юбки, одной из любимых ее вещей был голубой джинсовый жакет. Джо была очень стройная, укладывала волосы в пышную прическу и сверху поливала лаком, подводила глаза ярким карандашом. Думаю, от парней у нее отбоя не было».

Эти перемены в Джоанне объяснялись двумя причинами. Во-первых, свободой, обретенной вне дома. Иветт говорит, что, если бы не знала, ни за что бы не догадалась, что Джоанна приехала из провинции. Во-вторых, она не особенно блистала в предметах выбранного ею курса, так что к учебе тянуло ее куда меньше, чем если бы она специализировалась по английскому языку. «Она была довольно посредственной студенткой, – вспоминает один из преподавателей. – Но не из– за того, что ей не давалась учеба, просто у нее не было особого интереса к этой области лингвистики» . По словам профессора Кейт Кэмерон, преподававшей у Джоанны на последнем курсе и тогда же, в 1987 г., назначенной заведующей кафедрой современного языкознания, «по сравнению с некоторыми у нее были не такие большие способности к языкам».

Джоанна закончила французское отделение, поддавшись влиянию родителей, которые считали, что так ей будет легче найти работу. С филологическим образованием можно было устроиться там, где требовались секретари со знанием иностранного языка, или переводчиком. Наверное, это отец, с его практическим складом ума, сумевший без высшего образования стать главным инженером, отговорил дочь от поступления на бесперспективное английское отделение. «Я хотела выбрать английский, – рассказывала Джоанна Энджеле Левин, репортеру газеты «Дэйли Мэйл», – но все вокруг говорили: «А тебе это пригодится? » Хотя мне с детства хотелось быть писательницей, я не надеялась, что моя мечта осуществится, и об этом знали только близкие друзья».

Так Джоанна стала изучать французский язык и классическую литературу. Брайан Клэпп, автор хроник Эксетера, писал: «Университетская среда всегда допускала некоторую эксцентричность». На кафедре же современного языкознания отношения между студентами и преподавателями носили скорее формальный характер. «К ним [преподавателям] нельзя было обращаться просто «Мартин» или «Рэй», – объясняет Иветт Каулес. – Обязательно нужно было говорить «мистер» или «профессор». Наверное, это было следствием консервативного подхода к обучению, в том числе и к стилю преподавания. Упор делался на литературный, книжный язык. В реальной жизни так не говорят. Когда мы, как было положено, жили и учились в течение года во Франции, я обнаружила, что на французском могу рассуждать о философских материях, но не в состоянии толком объяснить, как вскипятить чайник».

«Но Джо любила классику. Ей нравилась вся эта мифология. Ей это было интересно. Наверное, это и не удивительно».

«Очень наблюдательной и проницательной», по выражению Джона Неттлшипа, Джоанне нравилась компания студентов кафедры современного языкознания, и они, в свою очередь, были заинтригованы поведением девушки, которую Рэй Дэвисон назвал «очень задумчивой». «Она была человек замкнутый и не допускала слишком тесного контакта с окружающими», – добавил он.

Разумеется, Джоанна была достаточно проницательна, чтобы понимать: все считают, будто она немного не от мира сего. Особенно снисходителен к ней был один преподаватель, который, как позже вспоминала писательница, «обладал невероятным терпением, снося мое чудовищное безразличие к его предмету. Только один-единственный раз, и то косвенно, он упрекнул меня за частые прогулы и обыкновение терять раздаваемые им материалы: сказал, что я живу, словно лунатик. Это было произнесено с долей обреченности и иронии. Потом я горько раскаялась, что обмолвилась об этом друзьям. Эта фраза показалась им до того остроумной, что они стали повторять ее к месту и не к месту, и мне уже было не до смеха».

Плохая посещаемость и успеваемость – это не то, что одобрила бы Гермиона Грэйнджер. Самое интересное, что «новая» Джоанна нравилась себе больше, чем прежняя. Во многом она даже стала типичной студенткой. О том, с каким уважением она относилась к университету, можно судить по тому, что она по просьбе одного из лекторов, Дэвида Харви, согласилась дать весьма самокритичное интервью о своем студенчестве для «Пегаса» – журнала, выпускаемого классическим отделением.

На втором курсе Джоанна переехала в другое студенческое общежитие, Лафрода. Комнаты здесь были не лучше, чем в прежнем: маленькие каморки с односпальными кроватями и скудной казенной мебелью. Джоанна предпочла бы поселиться в Томас-Холл – особняке на краю студенческого городка, женском общежитии, которое имело свой стиль и более жилой вид. К бледно-желтому дому с бронзовой парадной дверью внушительного вида вела лужайка с высокими хвойными деревьями. Легко представить себе, как Гарри Поттер в своей мантии– невидимке осторожно спускается по поросшему травой холму, прячась под сучковатыми ветвями сосен и елей, ежась от холодной воды, переходит вброд ручей и бежит к спасительным дверям, за которыми его ждет теплая, уютная общая комната с письменными столами, деревянными стульями и старым пианино.

В 1984 г. Джоанна открыла для себя «Смите», которые и сейчас остаются ее любимой группой. Среди выбранных ею на «Дезерт Айленд Диске» музыкальных композиций был их классический хит мая 1986 г. «Bigmouth Strikes Again». «Я люблю звучание их гитар, лиричность и остроумие», – объяснила Джоанна Сью Лолн. «Смите», с неподражаемым вокалистом Моррисеем и гитаристом-новатором Джонни Марром, были кумирами и строгих критиков, и привередливых студентов, воротивших нос от «Спандо Бэлли», «Калче Клаб» и «Нью Романтике». Джоанна часами сидела в своей комнате, подбирая аккорды к «What Difference Does It Make?» и «Heaven Knows I’m Miserable Now». «Не понимаю, за что она любила «Смите», – недоумевает Иветт Каулес. – Иногда они наводили такую тоску. Я думаю, Джоанна, с виду резковатая, уверенная в себе, веселая, общительная, на самом деле была человеком застенчивым и замкнутым в себе. В этом смысле она была очень одинока, потому что по большей части жила своими мечтами и фантазиями».

Как и в Уайдене, Джоанна не уставала поражать своих друзей талантом рассказчицы. Хотя у нее было немало поклонников, девушка всегда предпочитала им шумную, веселую компанию подруг. Собираясь вместе, они обсуждали свои проблемы и, разумеется, чаще всего мужскуюполовину человечества. Иветт хорошо помнит истории, которые сочиняла Джоанна: «В них главными героинями были мы. Обычно она придумывала истории о шпионах, с лихо закрученным сюжетом, а каждая из нас выступала в роли эта койМата Хари. Я была «роковой женщиной» по имени Снейк Хипс. Да и остальные тоже были «роковые», единственные и неповторимые. И из любойпередряги мы всегда выходили победительницами».

Теплыми летними вечерами девушки садились в машину Катрины МакКиннон и ехали в паб «Дабл Локс» на берегу Эксетерского канала. До паба тащились три четверти мили по узкой грунтовой дороге, которая становилась еще уже и страшнее по пути домой после закрытия заведения. Тесный паб с низкими потолками, расшатанными деревянными лавками и дубовыми столами, за которыми при очень большом желании можно было разместиться и вдесятером, напоминает «Три метлы» в Хогсмиде. Три вечера в неделю там была живая музыка, в основном джаз. В хорошую погоду народ высыпал из паба на воздух, подружки занимали скамьи у самой воды и таскали подносы, уставленные кружками с пивом, половину расплескивая по дороге. Джоанна, истинная поклонница Джеймса Бонда, редко пила пиво, предпочитая более крепкие напитки, как правило водку.

Из пабов ей больше всего нравилось бывать в «Черной лошади», где она проводила столько же времени, сколько прежде за чашкой кофе в « Девоншир-Хаус». Иветт Каулес запомнился один вечер, когда подвыпившая компания, включая Джоанну, пешком возвращалась из паба в общежитие, по пути, во весь голос распевая «You Make

Me Feel Like a Natural Women» Ареты Франклин, а потом столь же вдохновенно затянув «Respect» из ее же репертуара. Мирные обыватели Эксетера, без сомнения, были в восторге от ночного концерта!

В расписании на неделю обычно стояло семь– восемь часов лекций и семинаров и четыре-пять часов консультаций. Помимо этого студентам предлагался материал для самостоятельного изучения. Джоанна уделяла учебе минимум времени. В конце второго курса на горизонте черной тенью замаячили экзамены, и Джоанна – в этом полная противоположность Гермионе – отнеслась к ним крайне легкомысленно. Начать с того, что она забыла оформить экзаменационные бумаги, и, чтобы получить допуск, ей пришлось объясняться с Рэем Дэвисоном. Джоанне удалось вывернуться, но было решено, что на последних двух курсах ей лучше отказаться от изучения греческого и латыни.

Время покажет, поумерит ли свое рвение к знаниям повзрослевшая Гермиона Грэйнджер и поймет ли она, что жизнь – это не только учеба и книги...

Самый ответственный выбор, который пришлось сделать Джоанне на этом курсе, – это принять решение, где провести следующий год: для прохождения обязательной языковой практики студентов отправляли во Францию. У Джоанны было три варианта: преподавать английский на полставки во французской школе по проекту, организованному Британским институтом в Париже, поступить студенткой во французский колледж или устроиться на работу во французскую компанию. Джоанна выбрала первое, и следующий академический год провела в Париже. Впервые в жизни она попробовала себя в роли преподавателя.

«Год во Франции – отличная возможность познакомиться с французской культурой, – говорит профессор Кэмерон. – Студенты совершенствуют знание языка как в устной, так и письменной форме. Становятся более самостоятельными, и, что более важно в случае Джоанны, лучше постигают особенности и идиоматику родного языка. Это прививает большую любовь к родной речи. К тому же я не знаю ни одного студента, у которого остались бы неприятные воспоминания о времени, проведенном во Франции».

Джоанне понравилось в Париже. Она жила в одной квартире с итальянцем по имени Фернандо, девушкой из Испании и русской женщиной. Испанка была до того помешана на чистоте, что Джоанна, за которой никогда не водилось ничего подобного, вообще избегала появляться на кухне и почти все время проводила в своей комнате за книгами. В литературной передаче «С большим удовольствием» на Радио-4 она рассказывала, что однажды все воскресенье просидела у себя, читая «Историю двух городов» Чарльза Диккенса: «Когда я вечером вышла из комнаты, то в дверях столкнулась с Фернандо и насмерть его перепугала. У меня расплылась тушь, так он решил, что я получила известие о чьей-нибудь смерти, и он был недалек от истины – о смерти Сидни Картона». Бедняга Картон решает взойти на эшафот вместо Чарльза Дарнея, потому что влюблен в его жену Люси, и, принося себя в жертву, находит в этом путь к избавлению от мук: «Это самое, самое лучшее из того, что я сделал в жизни; я обретаю душевный покой, которого прежде не знал».

Джоанна считает, что «ни одна книга не заканчивается более совершенной строкой» и что «от нее всегда на глаза наворачиваются слезы». Свою последнюю строку о Гарри Поттере она пока что не написала, и читателям остается только ждать, когда выйдут остальные из обещанных семи книг. Интересно узнать, чем закончится история с Волан-де-Мортом (Вольдеморт), чье имя переводится с французского как «Полет Смерти».

Из Парижа Джоанна вернулась в общежитие Лафрода. Многие однокурсники закончили трехгодичный курс, получили диплом и разъехались. Это еще больше сблизило Джоанну со студентами французского отделения, которые были на год старше. «По вечерам, – вспоминает Иветт, – мы встречались в баре, а потом шли к кому-нибудь в комнату, выпивали, болтали. Джо любила выпить. Ей нравилось весело проводить время на вечеринках. Но была в ней и какая-то серьезность, и мне даже казалось, что «душа компании» – это всего лишь маска. Глядя на нее, невозможно было догадаться, что ее угнетает состояние мамы. Я думаю, она хорошо скрывала свои переживания. Я всегда считала, что у Джо много общего с той девушкойв «Бриоллине», Риццо: внешне она грубая, но очень мягкая по натуре. Я всегда восхищалась ею».

Джоанна оставалась «душой компании», даже когда у нее завязался первый серьезный роман, который с переменным успехом длился несколько лет. Это был ее однокурсник, высокий, смуглый парень, которому нравились веселые пирушки. «Он был рядовой студент, – говорит Иветт, – она же была сильная личность. Мне всегда казалось, что он для нее простоват. Помнится, еще в Эксетере они были на грани разрыва».

На последнем курсе, в марте 1987 г., Джоанна вызвалась участвовать в подготовке ежегодной театральной постановки на французском языке, которую режиссировал Мартин Соррелл. Пьеса французского драматурга Обалдии, шуточная философская фантазия, называлась «Сельский космонавт». Джоанна была назначена костюмером. «Я бы назвал это хорошим, веселым, динамичным спектаклем, – говорит профессор Соррелл. – В самый раз для студентов, потому что пьеса не слишком длинная и в ней всего три персонажа: четырехлетняя девочка, которую играла студентка Клэр Вудкок, и ее родители. Девочка – космонавт, и однажды она исчезает. Тогда родители пускаются в философские дискуссии. Есть в этом некая сумасшедшинка».

Джоанна очень серьезно относилась к своим обязанностям и присутствовала на всех репетициях. «Ей была поручена ответственная работа, потому что костюмы играют далеко не последнюю роль, – вспоминает профессор Соррелл. – Дольше всего она возилась с костюмом Клэр, космонавта. Получилось нечто потрясающее: серебристый комбинезон, белый шлем и аппарат для искусственного дыхания. Меня поразило, что Джоанна решила участвовать в постановке, – некоторым студентам все безразлично, другие сначала соглашаются, а потом на них нельзя положиться... Но тогда все прошло хорошо, и костюмы были великолепны».

Спектакль шел три вечера в театре Св. Луки, тоже на территории студенческого городка, только в другой его части. Зал всегда был полон, что довольно удивительно, учитывая, что пьеса была полностью на французском языке.

Еще одной заботой Джоанны в тот период была диссертация, необходимая для присвоения степени, – эссе из 3000 слов на французском языке. «Это проверка на умение организовать их в слаженный текст», – говорит профессор Соррелл. Его коллега профессор Кэмерон добавляет: «Судя по всему, Джоанне лучше удавалось то, во что она вкладывала душу, поэтому ее диссертация была настоящим шедевром».

В конце последнего курса Джоанне предстояло еще одно испытание: выпускные экзамены. И готовилась к ним она совсем не так, как Гер _м ионаГрэйнджер. Рассказывает Иветт Каулес: «Я непомню, чтобы Джоанна была особенно при лежнойстуденткой. Она всегда любила книги, была очень начитанной и, наверное, поэтому ко всему подходила несколько иначе, чем требовали в университете».

Джоанна много времени проводила в библиотеке. Выбор был самый богатый. В университете более миллиона книг, и только около 600 ООО – в главном корпусе студенческого городка. Джоанну интересовала прежде всего английская литература, а не выбранная специализация – французский язык. Она постоянно забывала возвращать книги в библиотеку, и за просроченные задолженности у нее накопился штраф 50£ (75$) – довольно приличная для студентки сумма.