Текст книги "Гробница Александра"

Автор книги: Шое Хемингуэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

15

Во второй половине дня Том предался сиесте. Обычно он снимал жилье в городе, но сейчас, по окончании сезона, в доме археологов имелась свободная комната, там он и устроился. Этот дом был чудесным старинным традиционно критским каменным строением, которое некогда служило маслодавильней, а после в течение долгого времени – пристанищем для семейства коз. Начавшиеся раскопки привлекли сюда команду энергичных студентов-волонтеров, которые помогли расчистить дом, а нанятые по контракту местные рабочие тщательно восстановили его, создав жилые и служебные помещения, к тому же разбили очаровательный сад. Таким образом, возникла удобная обстановка для работы и быта археологической партии; во время сезона раскопок, когда дом населяло большое количество людей, здесь царила приятная атмосфера.

Том распаковал вещи, принял душ и переоделся к вечеру. Потом прошел на кухню, налил себе стакан воды из холодильника и, усевшись на веранде, с удовольствием ее потягивал. Он не хотел нигде засиживаться допоздна, однако решил пройтись пешком до ближайшей деревни Хиеронеро – пропустить стаканчик и перекусить в одной из тамошних таверн. Никого из местных знакомых о своем приезде он не предупреждал, но в таких местах новости разносятся быстро.

Когда он шел по дороге в Хиеронеро, сзади раздался автомобильный гудок. Поравнявшись с Томом, машина остановилась, продолжая урчать мотором.

– Привет, друг! – крикнул водитель потрепанного старенького пикапа.

Том присмотрелся, и его лицо расплылось в улыбке.

– Привет, старина, как поживаешь? – воскликнул он по-гречески. – Я направляюсь к Барбояннису выпить. Увидимся там?

– Да, буквально через несколько минут, – ответил мужчина, снова трогаясь с места.

Том продолжил свой путь, вдыхая свежий деревенский воздух и любуясь пейзажем, который выглядел сейчас гораздо свежее и зеленее, чем летом. Он перешел через мостик над высохшим руслом, которое наполнялось водою только весной, и вошел в деревушку. Хозяин местной ракийной Кириос Барбояннис сидел за деревянным столом в центре зала, болтая с мужчиной, зашедшим купить сигарет.

– Ahhh, Palaikari, kalosorizete! – затрубил он своим сиплым зычным голосом. Это было традиционное критское приветствие. «Kalosorizete» означает «пусти здесь свои корни и останься с нами».

Том тепло пожал старику руку, прежде чем сесть за центральный стол в ожидании своей очереди. Пока хозяин разговаривал с посетителем, он оглядел небольшой зал. Это было действительно крохотное квадратное помещение. Кроме относительно небольшого центрального стола по трем углам располагались столики еще меньшего размера и маленькая толстопузая печка с плоской крышкой у задней стены – для приготовления пищи. Стулья были традиционные для таких таверн – с плетеными тростниковыми сиденьями и спинками, сделанными из светло-коричневых перекладин оливкового дерева. Платановые столешницы опирались на зеленые – в цвет нижней части стен – ножки. Верхняя часть стен и потолок были ослепительно белыми, как и наружные стены дома. У двери, ведущей в жилые комнаты Барбоянниса и его жены Георгии, стоял огромный холодильник. Между дверью и холодильником висел телефон с круглым диском. Когда в 1988 году Том впервые приехал в Дикту на трехмесячный – с начала марта по конец мая – сезон раскопок, это был единственный общественный телефон во всей деревне. Более того, он был единственным средством связи и для всех близлежащих деревень, поскольку ни в одной из них телефона не было. Теперь, когда у всех есть мобильные и на другом конце селения установлен еще один общественный аппарат, телефоном в ракийной пользовались крайне редко. Он стал персональной линией связи Барбоянниса и Георгии.

На другом конце ракийной находилась маленькая кухня, где хозяин мыл стаканы, разливал раки и готовил мезе[34]34
  Мезе – в Западном Средиземноморье это набор закусок или маленьких блюд, подаваемых с напитками, такими как арак, узо, раки или различными винами.


[Закрыть], которое подавал с графином раки. В кухне было маленькое окно – единственное во всем помещении, занавешенное кружевной занавеской, чтобы Борбояннис, пока готовил закуски, видел, что происходит снаружи. В угол на высокой подставке был втиснут телевизор. Том вспомнил, что в 1989 году, когда его установили, Георгия закрывала пульт управления толстой пластиковой пленкой, чтобы защитить от мелкой красной пыли, которая в Дикте проникает повсюду, особенно в летние месяцы, когда дует мелтеми – летний ветер. Туалет находился снаружи, за домом, и был самым примитивным из когда-либо виденных Томом, он был встроен прямо в естественную скалу. Расщелину-вход вполне можно было принять за вход в подземный мир.

Наконец посетитель, пришедший за сигаретами, отбыл, и Барбояннис повернулся к Тому. Похлопав его по спине, он сказал по-гречески:

– Рад видеть тебя, Том. Что привело тебя сюда в такое время года? Мы не знали, что ты приедешь.

Том ответил тоже по-гречески:

– Нужно кое-что изучить на раскопе. Я ненадолго, всего на несколько дней. В пятницу улетаю в Рим.

– Итак, что будешь пить? – спросил Барбояннис тоном завзятого бармена. – У меня есть раки этого года, прямо из казана. Думаю, тебе понравится. – Барбояннис славился своим раки и тщательно оберегал секрет его приготовления. В это время года здесь все гнали домашнюю водку в собственных дистилляторах, которые называли казанами, винокурни обычно устраивали в горах.

Том заказал карафачи – маленькую бутылку и попросил две стопки.

– Ахиллес будет здесь с минуты на минуту, – объяснил он.

И действительно, вскоре, широко улыбаясь, в дверях показался Ахиллес. Том встал, они обнялись, потом уселись за стол, чтобы насладиться раки и беседой, наблюдая закат. Время от времени по узкой дороге, проходящей перед скромным деревенским баром, проползала машина. В остальном же благословенную вечернюю тишину нарушали лишь звуки деревенской жизни да птицы, певшие в оливковых деревьях, окружавших дом.

– Рад видеть тебя, Том, – сказал Ахиллес, поднимая стопку и провозглашая традиционный критский тост: «Stigeiamas».

Том стукнул дном своей стопки по столу, потом поднял ее, ответил тем же тостом, означавшим «за наше здоровье», и отпил добрый глоток бодрящего алкоголя, который согрел горло, после чего они с Ахиллесом продолжили беседу по-гречески.

– Что ты делаешь здесь в такое время года? Надолго приехал? Если на несколько недель, можем устроить отличную утиную охоту. Я знаю идеальное место, там утки останавливаются на пути в Африку. Как известно, задерживаются они здесь всего на три дня, так что надо ловить момент, но я провел кое-какую разведку и видел, что несколько птиц уже прилетело. Думаю, в этом году их будет много.

Раки Барбояннис подал вместе с мезе – широким блюдом, полным разных закусок, и тарелкой сырых помидоров и огурцов, нарезанных ломтиками и посыпанных морской солью. В Греции алкоголь никогда не подают сам по себе, его всегда сопровождают какой-нибудь едой.

– К сожалению, я приехал всего на несколько дней. Мечтал бы посмотреть перелет диких уток. Знаешь, в минойской настенной живописи он использовался в качестве одного из сюжетов. Видимо, и тогда пути сезонной миграции уток пролегали здесь. Особенно прекрасна нильская сцена, найденная в Акротири, на Санторине, утки там изображены очень реалистично. Думаю, художник рисовал их с натуры. – Том заглянул в глаза Ахиллеса, ожидая реакции, но у того был непроницаемый взгляд завзятого покериста. – Я привез новое специальное оборудование для исследования стелы, которую мы обнаружили летом перед малым храмом Александра Великого, – продолжал Том. – Часть надписи на ней стерлась, и я надеюсь, что это приспособление поможет восстановить не читаемые невооруженным глазом фрагменты. Завтра еду на раскоп. Результат должен быть получен сразу же, поэтому нет нужды задерживаться. Да и консервация статуи Александра практически закончена. Так что, боюсь, в этом году утиную охоту мне придется пропустить. А как прошло открытие заячьего сезона? Твой новый пес хорошо себя зарекомендовал?

Ахиллес держал двух превосходных охотничьих собак местной критской породы, одной из старейших в Европе. Минойцы охотились с такими более четырех с половиной тысяч лет назад. Несколько минойских собачьих предков было найдено в историческом пласте позднего бронзового века. Собаки были поджарыми, мускулистыми, с отличным нюхом и острым зрением, словно являлись воплощениями Анубиса, египетского бога с собачьей головой. На охоте они были очень резвы и, что неудивительно, напоминали классическую греческую породу охотничьих собак.

– Он еще молод, но проявил себя прекрасно, – улыбнулся Ахиллес. – Принес мне двух отличных зайцев. Ты же знаешь, это мой любимый спорт. Собаки вели себя потрясающе. Они обожают охоту так же, как я. Видел бы ты их! Берут след зайца и преследуют его, как те самонаводящиеся тепловые ракеты, которые показывают в военных американских фильмах. Стоит им засечь цель – и считай, что мишень поражена.

– С другими охотниками проблем больше не возникает? – поинтересовался Том. Ахиллес в равной степени был известен и как превосходный собакозаводчик, и как страстный охотник-спортсмен, поэтому между ним и некоторыми другими охотниками из соседних деревень шло острое соперничество. Дважды его собак травили гнилым мясом – мучительная смерть для животных и конец охотничьего сезона для их хозяина.

– Нет. Я теперь гораздо осторожней, никого не подпускаю к собакам.

– Случилось ли что-нибудь новое с тех пор, как я был здесь последний раз в августе? – спросил Том, наливая по второй стопке раки из маленькой бутылки.

– Это – от меня, – подошел Барбояннис, ставя на стол тарелки с печеной картошкой и охотничьими колбасками – сезонным блюдом, подаваемым только в это время года.

– Вообще-то не так давно случилось нечто странное и трагическое. – Ахиллес сделал паузу для большего эффекта и для того, чтобы Том успел наполнить стопки. – Старая пастушка из деревни, Даная, может, ты ее помнишь, погибла несколько недель тому назад. Она прожила необычную жизнь. В детстве, когда ей было всего шесть лет, она потеряла всю семью, все они утонули во время шторма, перевернувшего лодку. Девочку взяли на воспитание тетка и дядя. Она ухаживала за их овцами и большую часть жизни проводила со стадом на пастбище.

– Да, конечно, я помню ее, – сказал Том. Пастушество было необычной для женщины восточного Крита профессией. Почти все местные пастухи были мужчинами.

– Говорят, в молодости, задолго до моего рождения, она была очень красива. Но проведя столько времени в одиночестве, немного одичала, и никакой мужчина не сумел ее приручить. Она никогда так и не вышла замуж. Ходили слухи, будто она язычница, потому что редко – чтобы не сказать вообще никогда – посещала церковь. В нашей маленькой деревушке на такое вызывающее несоблюдение религиозных обычаев смотрят косо. Поговаривали также, что она была жрицей Зевса и, находясь в горах со стадом, исполняла странные ритуалы жертвоприношения животных. Разумеется, сам отчасти будучи пастухом, я ни на йоту не верю этим слухам. Думаю, это всего лишь домыслы суеверных селян, которые любят посудачить на подобные темы. Хотя она действительно любила носить ярко-синие одежды с золотой каймой и с возрастом стала все больше выделяться из среды своих сверстниц, которые большей частью были вдовами и одевались только в черное.

Том всегда считал эту традицию слишком суровой, тем более что в Греции женщины в основном живут гораздо дольше мужчин. В любом случае ему представлялось несправедливым, что мужчинам предписывалось носить траур только три года после смерти супруги, а женщинам – до конца жизни.

– Даная, как я уже сказал, никогда замужем не была, и поэтому обычай не требовал от нее ходить в черном. Но согласно старинной традиции, то, что она так и не нашла себе мужа и не имела детей, считалось ее большим несчастьем, которое усугубилось странной и трагической смертью. – Ахиллес снова сделал паузу, допил свой раки и еще раз наполнил стопки. – Собирая фиги вдали от дома, она упала в заброшенный колодец, но выжила – в свои восемьдесят она все еще была женщиной сильной. Несколько дней звала на помощь. Кое-кто из туристов позднее вспоминал, что слышал ее крики. Колодец находится неподалеку от старой подсобной дороги на задах Кастри, которая ведет к берегу. Но туристы не могли понять, откуда доносятся крики. В конце концов она сдалась и умерла. Тело нашли через неделю после ее исчезновения. Странный и очень печальный конец. – Слушая, Том вспоминал эту энергичную женщину. – Но кое-что еще более странное произошло через семь дней после обнаружения тела. Случилась страшная гроза. Обычно в начале октября здесь не бывает гроз с проливными дождями, поэтому фермеры очень обрадовались. А после грозы один из них обнаружил, что большая часть его стада пропала. В плохую погоду овцы, бывает, прячутся в пещерах. Поначалу фермер заподозрил, что недостающих животных украл у него какой-нибудь конкурент, такое в наших краях иногда случается. – Ахиллес глотнул раки и подмигнул Тому.

Возможно, в свое время он и сам увел у соседей немало овец, подумал Том, поднимая стопку.

– Но овец нашли при страннейших обстоятельствах неподалеку от вершины Петсофы, рядом с руинами горного минойского святилища, – продолжил Ахиллес. – Их поразило молнией. Ничего подобного я в жизни не видел: восемь овец и два больших барана были обуглены. Я сам ходил смотреть. Люди начали говорить, что это Зевс востребовал десятину за потерю своей жрицы. Можешь себе представить, что сказал наш священник, услышав это? – Ахиллес снова наполнил стопки и кивнул в сторону церкви, маленький купол которой виднелся через дверной проем. – В этих языческих разговорах он, разумеется, увидел козни дьявола. Помнишь, как в две тысячи четвертом году он отнесся к твоей затее провести на раскопе языческую церемонию?

– Да, хотя затея была абсолютно безобидной, – заметил Том.

Летом 2004 года, как раз накануне возвращения Олимпийских игр в Грецию впервые после того как они возродились в современном виде в 1896 году, Олимпийский огонь был пронесен через остров. Местные жители мечтали, чтобы путь огня прошел и через Дикту, но Олимпийский комитет постановил, что достаточно будет ему побывать в близлежащей Ситии. Бегуном, которому доверили нести факел, был критянин, завоевавший золотую медаль на Играх 1948 года. Он выглядел старше Мафусаила и бежал со скоростью улитки. Выбор был очень трогательным, но было понятно, почему Олимпийский комитет сократил ему дистанцию, не доведя до Дикты.

Так или иначе, археологи вместе с местными жителями решили провести свои олимпийские торжества. Они организовали представление в честь Зевса Диктейского, сопровождавшееся музыкой и последующим минойским празднеством на раскопе. Подготовка шла очень весело, пока об этом не прослышала церковь. Она бойкотировала праздник и всячески отговаривала местных жителей от участия в нем. Том счел тогда, что это перегиб, но потом разговоры о современных язычниках, практикующих свои ритуалы в Греции и в других местах, участились. Их религию здесь называли эллинизмом, а последователей, как оказалось, у нее насчитывались десятки, если не сотни тысяч человек. В прошлом году им даже удалось получить в Греции официальное признание в качестве культурной ассоциации. Это и взбесило православный клир. Теперь Том понимал, почему в свое время так ополчились против его затеи местные священники.

– Ну так вот, люди до сих пор не оправились от потрясения, вызванного мистическими обстоятельствами гибели Данаи – упокой, Господи, ее душу – и последующей грозой. Вот уже месяц в деревне только и разговоров что об этом. Проходя мимо, все крестятся сами и осеняют крестным знамением ее дом – ты ведь знаешь его, тот, что построен на старом минойском фундаменте в конце улицы, на краю деревни.

– Какой страшный конец и как печально сознавать, что ее можно было спасти. А о том, что в Петсофу ударила молния, я ничего не слышал. Святилище ведь находится даже не на самой вершине. Очень странно. Тебе же известно: в классический период греки верили, что каменные топоры эпохи неолита – это оставшиеся на земле физические следы ударов молнии. В Дикте их найдено множество.

– Да, я сам нашел один такой несколько лет назад. Помнишь? И передал его в отдел древностей местного археологического музея, – сказал Ахиллес.

– Да-да, я и забыл. Это был чудесный экземпляр, сделанный из характерного светло-зеленого камня, который, судя по всему, был в ходу в ту эпоху. Мы все еще не знаем, где его добывали. В этой местности находят немало свидетельств того, что в эпоху неолита здесь существовало человеческое поселение, и, похоже, те люди поклонялись богу-громовержцу Зевсу в его диктейском святилище.

Вечер тянулся очень приятно, и после еще одной бутылки раки и нескольких полных вкуснейшей еды тарелок, которые не уставал подносить Барбояннис, Том понял, что сыт и нет нужды идти куда-нибудь ужинать. В конце концов он решил, что пора прощаться.

– Ну, друзья, мне завтра рано вставать. У меня утром встреча с настоятелем монастыря Топлу: хочу посмотреть одну старинную книгу, которая хранится в их собрании. А к полудню надо быть на раскопе.

– Я был очень рад повидать тебя, Том. Удачи тебе в твоем исследовании и кланяйся от меня настоятелю, – сказал Ахиллес, подмигнув. Он не был особо ревностным приверженцем греческой православной церкви, хотя верил в Бога и во многие природные чудеса.

Том расплатился с Барбояннисом и пошел обратно к дому археологов, в свою комнатушку рядом с кухней. Ночь выдалась ясной, звезды, в Дикте всегда особенно яркие, заполонили все небо. Завтра – большой день, подумал Том. Он надеялся, что устройство, которым снабдил его Артур, сработает, позволит прочесть больше текста на стеле и, быть может, приоткроет тайну местонахождения усыпальницы Александра. Прежде чем отправиться спать, он заглянул в церквушку Святого Стефана, располагавшуюся рядом с домом археологов, чтобы поставить свечку и помолиться за удачу.

16

Следующий день начался с прохладного прекрасного утра – такие выдаются на Крите в октябре. По дороге в монастырь Топлу Том опустил стекла, чтобы впустить в машину ветерок. Дорога шла параллельно берегу, но вдали от него, так что море появлялось в поле зрения лишь изредка. В окружающем пейзаже доминировали следующие одна за другой горы восточного Крита с типичной для здешних краев растительностью. Это была сельская местность, и земли, начинавшиеся сразу за долиной, в которой расположена торговая гавань Дикты, принадлежали монастырю. Вскоре Том доехал до развилки, отходившая под прямым углом вправо дорога вела к пляжу возле Вая. Том повернул туда. До встречи с настоятелем оставалось время, и он решил быстренько искупаться, что должно было его освежить.

Вай представлял собой исключительную достопримечательность – единственную в Европе естественную пальмовую рощу. О возрасте и происхождении ее существовало немало противоречивых предположений. Долгое время считалось, что эти пальмы завезли на остров римляне или арабы, однако потом выяснилось, что это эндемичный подвид. Пальмы необычайно высоки и восхитительно красивы, поэтому роща выглядит как островок тропиков.

Сейчас, когда туристский сезон закончился, пляж будет абсолютно пустым, подумал Том. Вскоре он уже ехал вдоль рощи, которая простиралась на несколько сотен метров от берега, – настоящий пальмовый лес. От пляжа он был отгорожен забором и сохранял свой первозданный вид. На многих самых высоких деревьях нижние ветки увяли и обвисли. Корневые побеги дали жизнь похожим пока на кусты молодым пальмам, которые взрастали в густой тени старых, зрелых деревьев.

Когда Том подъехал к автомобильной стоянке, в кассе никого не оказалось, и все пространство грунтовой парковки было пустым. В такую рань здесь, как и предполагал Том, не было ни души. Он припарковался у самого входа на пляж, достал из багажника полотенце и пошел по деревянному настилу, доходившему до самой воды. Там скинул мокасины и босиком побрел вдоль моря по мельчайшему белому песку. Дойдя до середины пляжа, расстелил полотенце и разделся. Берег в обе стороны был совершенно безлюден. Том забежал в воду; когда она дошла ему до пояса, нырнул и доплыл под водой до глубины, где ноги не доставали дна. Прохладная вода бодрила и приятно освежала. На море царил полный штиль, поверхность воды была гладкой, по греческому выражению, как оливковое масло. Том полежал на спине, глядя в безоблачное небо. Потом, дважды проплыв из конца в конец пляжа, вышел из воды, вытерся полотенцем и снова оделся. Прекрасное начало дня. Теперь он почувствовал голод и вспомнил о маленьком кафетерии в магазинчике на Топлу, где перед встречей с настоятелем можно будет полакомиться свежим йогуртом с медом.

Он ехал по петляющей дороге, ведущей к монастырю, теперь она круто поднималась в гору. На верхней точке подъема была площадка, откуда, взглянув назад, можно было увидеть гавань Дикты, а в противоположном направлении – величественный силуэт Драгонера, необитаемого скалистого острова, где в конце лета выводят птенцов колонии соколов.

Вскоре Том миновал небольшую каменную церковь с двумя апсидами и добрался до края широкого горного плато, на котором стоял монастырь. Прежде чем сделать резкий поворот, он остановил машину в месте, откуда открывался вид, захватывавший дух. «Топлу» на старом турецком означает «пушка». Монастырь назван так в память о пушке, которую монахи установили здесь в семнадцатом веке для защиты от мародерствующих визитеров. Впервые монастырь был построен в конце пятнадцатого века и посвящен Покрову Пресвятой Богородицы. Один монах наткнулся на чудотворную икону Пресвятой Богородицы в пещере неподалеку и решил устроить там пристанище.

Том окинул взглядом напоминающий крепость монастырь, живописно расположившийся посреди виноградников и оливковых рощ. Для здешних монастырей это было типичное окружение, хотя Том не мог припомнить ни одного, который был бы так хорошо виден издали. В свои лучшие времена монастырь насчитывал более дюжины монахов, которые жили в нем и возделывали поля. Теперь здесь монашествовало лишь несколько братьев, а в сельских трудах им помогали миряне из окрестных деревень. Том бывал в прославленных монастырях на святой горе Афон и в метеорских на севере Греции. Посещал также и знаменитый монастырь Святого Иоанна Богослова на Патмосе. Но с его точки зрения, Топлу, хоть его история и менее известна, представлял собой ничуть не менее впечатляющий образец аскетического и истинно религиозного образа жизни.

Въехав на плато, Том оставил машину возле небольшой каменной церкви и отправился в кафетерий завтракать. Он заказал вкуснейший густой греческий йогурт, политый тимьяновым медом – и то и другое монастырского изготовления, – двойной греческий кофе с кусочком сахара и свежевыжатый апельсиновый сок, занял низкий турецкий столик в прохладной тени и принялся за трапезу, любуясь фиолетовыми бугенвиллеями, каскадом ниспадавшими с крыши, и всевозможными кактусами в горшках, живописно расставленными вокруг столиков. Покончив с завтраком, он расплатился и спросил у прислуживавшей в кафетерии женщины:

– Уважаемая, вы не знаете, где сейчас можно найти настоятеля? У меня на девять часов назначена с ним встреча.

– Не может быть, сэр. Вы, наверное, ошиблись. Настоятеля сегодня здесь нет. Он сейчас в пути. Но вы можете повидаться с братом Стелиосом. Уверена, он вам поможет. Сейчас он на утренней молитве, но вы можете подождать здесь или в церкви. Он обычно заканчивает минут в пятнадцать десятого.

– Вот как? Хорошо. Зайду пока в церковь. Может, это пойдет мне на пользу.

Том с улыбкой поблагодарил женщину и направился к главному монастырскому корпусу.

Пройдя через двойную дверь в передний двор, миновав сувенирную лавку и просторную приемную, в которой настоятель обычно встречался с официальными посетителями, он подошел к главному входу, именовавшемуся Колесными воротами. Ворота были тяжелыми и открывались с помощью приводного колеса. Том остановился, чтобы полюбоваться искусной работой. Резьба по камню над притолокой изображала крест и дельфина, а над ними имелась «убойная дыра», через которую монахи в свое время выливали кипящее масло на головы незваных визитеров. Во времена венецианского владычества на монастырь нередко нападали корсары-мусульмане, а позднее – рыцари Мальтийского ордена. Монахи были вынуждены оборонять свой дом, как крепость. И не без успеха, мысленно отметил Том. Топлу был едва ли не единственным местом на восточном Крите, которое большей частью сумело отразить подобные атаки. Многие деревни были сожжены дотла и больше никогда не возродились.

Пираты обожали восточный Крит и близлежащий остров Карпатос, поскольку оба лежали на главном морском пути от Западного Средиземноморья на восток, но при этом были расположены достаточно далеко от больших городов, поэтому здесь можно было разрабатывать планы нападения и укрываться в случае необходимости, не опасаясь ответных ударов. Согласно местной легенде, бухта, расположенная сразу за Диктой в прибережных скалах, была потайным пиратским схроном. В молодости, впервые приехав на раскопки, Том прыгал там со скалы. Это была глубокая расщелина, довольно узкая, но все же достаточно просторная, чтобы в ней могли спрятаться и команда, и само большое пиратское судно, и достаточно скрытая от посторонних глаз, чтобы использовать момент неожиданности, внезапно появляясь из нее и перехватывая плывущую мимо добычу. Поскольку место здесь было глубокое, корабль сразу же развивал максимальную скорость и таранил вражеские суда. Любой, у кого хватало духу, мог взобраться на крутую скалу, как это делали в свое время пираты, чтобы обозреть побережье острова в обе стороны, а потом, как тогда с приятелями Том, прыгнуть в море с высоты шестидесяти футов. Ощущение было ошеломляюще жутким. Это молодость смеялась в лицо смерти, подумал Том, или по крайней мере испытывала судьбу, преодолевая страх, от которого сводило все внутренности, и все же бросаясь в пропасть. С тех юных пор он кое-чему научился и образумился.

Колесные ворота были открыты, поэтому, пройдя через маленькую прихожую, Том вышел в открытый двор, вымощенный мозаикой из бело-голубой морской гальки. Справа находился вход в католикон – основное помещение монастырского храма. Старинная деревянная дверь была приоткрыта, и Том услышал звуки молитвы. Прежде чем войти, он остановился, чтобы прочесть античную надпись, вырезанную аккуратными буквами на мраморном блоке, встроенном в фасад. Надпись была на древнегреческом и датировалась 138-м или 132 годом до Рождества Христова. Судя по рисунку букв, она относилась к более раннему периоду, чем та, что была найдена на стеле перед храмом Александра Великого и которую он собирался обследовать.

Войдя внутрь, Том перекрестился перед иконой Богородицы с младенцем, установленной у входа на изящной деревянной подставке восемнадцатого века. Слева в заполненном песком подносе было вертикально воткнуто несколько тонких восковых свечей. Их фитильки трепетали, излучая теплое сияние, отбрасывавшее тени на каменные стены. Прямо перед Томом находилась апсида северного нефа, посвященного Рождеству Девы Марии. Это была самая старая часть церкви, ее изысканный серебряный иконостас отделял эту святая святых храма с ее иконами в богато украшенных окладах от молящихся. Многочисленные серебряные и золотые пластинки с обетами были прикреплены к передней части иконостаса ленточками или проволокой, на цепях перед иконами висели две серебряные лампады, заправленные оливковым маслом.

К северному примыкал чуть более просторный южный неф, посвященный святому Иоанну Богослову. Монах стоял на деревянной кафедре, украшенной изящной резьбой: распростерший крылья орел держал на спине тяжелый молитвенник, молитву из которого брат Стелиос читал в размеренном напевном ритме, словно наизусть. Том сел в заднем ряду на одну из скамей с высокими спинками, изначально предназначавшихся для насельников Монастыря. Он несколько раз встречался с братом Стелиосом прежде. Этот молодой человек – похоже, ему не было и тридцати – жил здесь уже несколько лет. Был он высок ростом, с длинной окладистой черной бородой и густыми черными волосами, которые завязывал на затылке хвостом. Благодаря своему трудолюбию брат Стелиос стал правой рукой настоятеля. Он родился в Афинах, там же вырос, окончил университет, стал участвовать в семейном бизнесе, но потом почувствовал призвание и присоединился к Церкви. Пройдя послушание и посвящение в одном из монастырей на святой горе Афон, был направлен на служение в Топлу. Монастырское уединение пришлось ему по душе после афинской суеты, однако он сохранил острое деловое чутье и любовь к техническим новшествам. Именно брат Стелиос помог настоятелю расширить производство натурального оливкового масла и вина, теперь оно процветало и приносило монастырю существенный доход. Потом к продукции хозяйства были добавлены мед и горный чай, а в последнее время монахи начали подумывать и о производстве раки. Брат Стелиос установил деловые связи в Афинах, куда – наряду с разными городами самого острова от Ситии до Ираклиона – они поставляли плоды своих трудов.

Том сидел тихо, прислушиваясь к молитве. Через маленькое окошко за кафедрой в церковь проникали дневной свет и легкий ветерок. В какой-то момент послышался византийский колокольный перезвон. Том подумал, что это часть службы, пока не увидел, как брат Стелиос, одной рукой перелистывая молитвенник, другой достает из кармана мобильный телефон, отключает звук и читает текстовое сообщение, притом ничуть не сбиваясь с молитвенного ритма. Если не считать этого немного комичного вторжения современности, разворачивавшаяся сцена могла иметь место и в восемнадцатом веке. Том сидел так, чтобы видеть главное сокровище монастыря – икону, называющуюся «Велик ты, Господи» и считающуюся одним из самых прекрасных образцов критской религиозной живописи. Она висела на центральной стене между двумя апсидами.

На этом многофигурном полотне были изображены четыре основные сцены: схождение Христа в ад; Богоматерь на троне с младенцем Христом на руках, Адамом, стоящим справа, и Евой – слева от нее; крещение Иисуса в Иордане и святая Троица: Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой в окружении небесных сил. Эти основные картины обрамлялись пятьюдесятью семью сценами, последовательно рассказывающими о Великом Благословении. В тусклом освещении церкви Тому пришлось придвинуться поближе, чтобы рассмотреть икону и оценить богатство изображения. У него был любимый эпизод, когда Ноев ковчег плывет по необозримому морю во время Великого потопа. Соседняя сцена изображала, как с ковчега, причалившего у горы Арарат под гигантской радугой, сходят на сушу животные. А сцена над ней – Иону, выходящего из чрева похожего на гигантскую рыбу кита у побережья древнего ближневосточного города Ниневии. Все сценки были занимательны: Моисей, ведущий евреев через картинно расступившиеся воды Красного моря, Тайная вечеря… и каждый сюжет был воплощен в красивой живописной миниатюре.