Текст книги "О команде Сталина - годы опасной жизни в советской политике"

Автор книги: Шейла Фитцпатрик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Сергей Киров и Серго Орджоникидзе, 1920 год. ИТАР-ТАСС

Каганович (в центре) с секретарем Компартии Украины А. В. Медведевым (слева) и Постышевым (справа), 1927 год. РГАКФД

Сталин, его жена Надежда, Ворошилов с женой и Енукидзе в Сочи, 1932 год. РИА «Новости»

Сталин и его коллега

(Так фотография называется в архиве: «коллега» – вероятно, Бухарин, а время – конец 1920-х годов.) РГАСПИ

Набросок портрета Сталина, сделанный Бухариным, 20 февраля 1928 года. РГАСПИ

Набросок портрета Рудзутака, сделанный Валерием Межлауком, без даты

(конец 1920-х годов (?)). Подписано художником. РГАСПИ

Вожди на трибуне Мавзолея, 1933–1934 годы. Передний ряд слева направо: Валерий Межлаук (Госплан), Молотов, Каганович, Сталин, Ворошилов, Калинин, Андреев и Чубарь. РГАКФД

Вожди на XVII партийном съезде, 1934 год. Второй ряд слева направо: Енукидзе, Ворошилов, Каганович и Куйбышев; передний ряд: Орджоникидзе, Сталин, Молотов и Киров. РГАКФД

Пятидесятипятилетний юбилей Сталина в Кунцеве, 1934 год (снимал телохранитель Сталина, генерал Власик). Дальний ряд слева направо: Анна Аллилуева-Реденс, Дора Хазан и Зинаида Орджоникидзе; средний ряд: Мария Сванидзе, Мария Каганович, Сашико Сванидзе, Сталин и Полина Жемчужина (Молотова), Ворошилов; передний ряд: неизвестная, Евгения Аллилуева, Бронислава Поскребышева, неизвестный. РГАСПИ

Групповое фото, 1934 год: Киров, Сталин, Куйбышев, Орджоникидзе – на переднем плане; позади них – Каганович, Калинин и Микоян (заслонен). РГАСПИ

Сталин и Ворошилов на приеме в Кремле, 1936 год. РГАСПИ

Встреча команды с руководителем Коминтерна, героем дела о поджоге Рейхстага Георгием Димитровым, 1934 год. Орджоникидзе на переднем плане слева, Димитров и Сталин сидят на диване, Молотов и Куйбышев облокотились на диван слева, Ворошилов – справа. РГАСПИ

Сталин, Ворошилов, Микоян и Молотов на трибуне Мавзолея на праздновании восемнадцатой годовщины революции, 7 ноября 1935 года. РИА «Новости»

Берия со Светланой Сталиной, середина 1930-х годоа. РИА «Новости»

Семья Микоян, середина 1930-х годов. В заднем ряду: Степан и Владимир; средний ряд: Алексей, Анастас и Ашхен; в переднем ряду Иван и Серго. РГАСПИ

Сталин в восточном одеянии (вероятно, это подарок от делегатов из Средней Азии) на встрече с крестьянами, 1935 год. РГАСПИ

Молотов, Хрущев и Сталин в летних костюмах с трибуны Мавзолея смотрят парад физкультурников, 1936 год. Совфото

Ворошилов, Молотов, Сталин и Ежов на канале Москва – Волга, 1937 год. РГАКФД

Сталин с детьми: Василием (слева), Светланой (стоит) и Яковом (справа), рядом с Василием– Жданов, 1 июля 1938 года. РГАСПИ

Руководители партии на встрече с народом Западной Украины, 4 октября 1939 года. В переднем ряду слева направо: неизвестный, Шверник, Андреев, Молотов, Ворошилов, Сталин, Калинин, академик Цицинов, неизвестный, Каганович, Жданов, Маленков и Хрущев. РГАСПИ

Черчилль и Сталин в Кремле, 1942 год. РГАСПИ

Молотов подписывает советско-чешский договор, 1 декабря 1943 года. На заднем плане: Ворошилов, Калинин и Сталин. РГАСПИ

Жуков на белом коне на Параде Победы на Красной площади в Москве, 24 июня 1945 года. Совфото

Сталин на Потсдамской конференции, 1945 ГОД-РИА «Новости»

Команда на похоронах Калинина, 1946 год: Берия, Маленков, Сталин и Молотов (впереди), Вознесенский (в следующем ряду, между Маленковым и Сталиным), Кузнецов (виден за плечом Вознесенского), Каганович (позади, между Сталиным и Молотовым) и Жданов (сзади, крайний справа).

На кунцевской даче, 1 октября 1947 года.

В переднем ряду, слева направо: Каганович, Маленков, Сталин и Жданов; в заднем ряду: неизвестный, дети Сталина Василий и Светлана, рядом со Светланой Поскребышев. РИА «Новости»

Гроб Сталина, март 1953 года. Молотов, Ворошилов, Берия и Маленков (слева); Булганин, Хрущев, Каганович и Микоян (справа). РГАСПИ

Вынос гроба на похоронах Сталина, март 1953 года. Маленков слева, Берия справа, чуть позади него Ворошилов. Сзади справа – Микоян и Хрущев. РГАСПИ

Семья Молотовых, 20 апреля 1953 года. Стоят: зять Алексей Никонов и Полина Жемчужина (фотография, вероятно, сделана через несколько недель после ее возвращения из казахстанской ссылки); сидят: дочь Светлана, ее трехлетняя дочка Лариса и Молотов. РГАКФД

Члены «коллективного руководства» в Китае, 1954 год.

Передний ряд: Микоян, Екатерина Фурцева (первый секретарь московской партийной организации), Хрущев, Булганин и Шверник. РИА «Новости»

Прибалтийские страны также были оккупированы и включены в состав Советского Союза, но это произошло позднее, а сразу после подписания пакта их только вынудили согласиться принять защиту Советского Союза. В октябре подобное предложение было сделано и Финляндии, маленькой стране с сильным антисоветским правительством, но финны отказались. Действия Советского Союза все больше не нравились всем малым странам, которых они касались, большинство из них были независимыми всего несколько десятилетий после развала Российской империи в 1917 году, но только Финляндия оказала серьезное сопротивление. Финляндия призвала барона Карла Густава Маннергейма, который участвовал в Гражданской войне в России на стороне белых, чтобы он возглавил военное сопротивление; и не только объявила войну Советскому Союзу, но и, несмотря на значительное превосходство Советского Союза в военной мощи, прекрасно проявила себя в так называемой Зимней войне 1939–1940 годов, доказав слабость советской армии.

Советы просчитались. Как вспоминал Хрущев, они думали, что «достаточно громко сказать им, если же не услышат, то разок выстрелить из пушки, и финны поднимут руки вверх, согласятся с требованиями». Вместо этого они послали отряды лыжников и выставили русских дураками. Сталин был в гневе, особенно он был зол на наркома обороны Ворошилова, его жестко критиковали на заседании ЦК и заменили на настоящего военного профессионала, маршала Семена Тимошенко. По словам Хрущева, сталинские упреки так подействовали на Ворошилова, что однажды на приеме он заявил: «Ты виноват в этом. Ты истребил военные кадры», и разбил стоявшее на столе блюдо с жареным поросенком[457]457
  N. Khrushchev, Khrushchev Remembers, р. 152, 154–155.


[Закрыть]. Война закончилась перемирием, по которому Советский Союз получал военную базу на полуострове Ханко и дополнительно 15 километров между Ленинградом и границей, но при этом потери советской стороны составили до миллиона убитыми и ранеными, и в глазах мировой общественности репутации страны был нанесен большой ущерб. Сталину пришлось заплатить такую большую цену, чтобы понять, что военный опыт Гражданской войны уже в значительной мере не актуален. Это фиаско нанесло непоправимый ущерб репутации Ворошилова как полководца и лидера, его политическое влияние также пошло на убыль[458]458
  Overy, Russia’s War, р. 57.


[Закрыть].

В мае 1940 года Германия напала на Францию и нанесла ей поражение так быстро, что это потрясло не только ее союзника, Англию, но и Советский Союз, который был союзником Германии. В июне 1940 года под предлогом «провокаций» со стороны Прибалтийских государств Советский Союз отправил полумиллионную армию, чтобы оккупировать эти три маленькие страны и включить их в состав Советского Союза. Финляндия (которая до революции также входила в состав Российской империи) благодаря своей неуступчивости и военной доблести избежала этой участи. Ответственным за советизацию Эстонии был назначен Жданов, а два заместителя Молотова на посту наркома иностранных дел, Владимир Деканозов и Андрей Вышинский (прокурор на московских показательных процессах), отвечали за Литву и Латвию.

На западе Гитлеру оставалось еще расправиться с Великобританией. В ноябре 1940 года Молотов с большой помпой совершил поездку в Берлин, чтобы обсудить предложение Риббентропа о присоединении Советского Союза к Трехстороннему пакту, который незадолго до этого подписали Германия, Япония и Италия. Сталин отверг это предложение как уловку с целью втянуть Советский Союз в войну с Великобританией, а этого он хотел меньше всего, но Молотов, возможно, был немного более открыт для этой идеи[459]459
  Watson, Molotov, р. 183–186.


[Закрыть]. Он стал осваиваться в дипломатии, по крайней мере, в его версии дипломатии. Позже он не без удовлетворения описал свои разговоры с Риббентропом: «Он – свое, я – свое. Начал нервничать. Я – настойчиво, в общем, я его допек»[460]460
  Чуев, Молотов, с. 33.


[Закрыть]. Одной из причин нервозности Риббентропа могло быть то, что они в это время укрывались в подвале от британской бомбардировки. Как гласит история, на заверения Риббентропа, что англичане уже почти побеждены, Молотов холодно спросил, почему в таком случае они находятся в убежище и чьи это бомбы падают[461]461
  Berezhkov, At Stalin's Side, p. 46–47


[Закрыть]. У Молотова была встреча с Гитлером, и он с интересом заметил, что Гитлер пытался его «сагитировать» (то есть Гитлер, в отличие от самого Молотова, не вел себя как упрямый реалист), что он явно был «однобокий очень, националист крайний, шовинист, который ослеплен идеями»[462]462
  Чуев, Молотов, с. 35.


[Закрыть]. Этот прямой контакт с Гитлером и растущий апломб в отношениях с немцами повысили статус Молотова в глазах Сталина и команды и завоевали уважение Сталина. По крайней мере, в этот период Сталин оценил Молотова как эксперта по внешней политике.[463]463
  Константин Симонов, Глазами человека моего поколения (Москва: Новости, 1988), с. 348.


[Закрыть]

Для Запада Вторая мировая война началась в сентябре 1939 года, когда Великобритания и Франция после оккупации Польши объявили Германии войну. Советский Союз еще не воевал, но международная обстановка была главной заботой его лидеров. В результате пакта Молотова – Риббентропа у страны появились новые границы для демаркации и пограничные зоны для мониторинга, новые территории, где надо было ввести советские учреждения, разместить беженцев из Западной Польши, переселить крестьян для укрепления пограничных зон, где нужно было перевести промышленность на военное производство и организовать воинский призыв. Это больше не походило на задачи мирного времени.

(Одной из проблемных сфер, занимавших Сталина, была авиационная промышленность, ключевой сектор советского военного производства, где производственные показатели отставали. Наркомом авиационной промышленности был Михаил Каганович, старший брат Лазаря, и Сталину стало ясно, что он не справляется с этой работой. Он насмехался над Михаилом за то, что тот называл нос истребителя «мордочкой»: «Что он понимает в авиации? – издевкой говорил Сталин. – Сколько лет живет в России, а по-русски как следует говорить не научился!»[464]464
  А. С. Яковлев, Цель жизни (Москва: Политиздат, 1972), с. 198.


[Закрыть] Берия, который дружил с Михаилом, хотя Лазаря терпеть не мог, утверждал, что защищал Михаила в Политбюро, когда его критиковали за низкие показатели авиационной промышленности, но это не помешало его ведомству внутренних дел возбудить против Михаила дело – как против вредителя и немецкого шпиона. Михаил покончил с собой в середине 1941 года, после встречи, на которой эти обвинения были выдвинуты. (После смерти Сталина в 1953 году Михаил Каганович был одним из первых, кого Берия посмертно реабилитировал, – примерно за месяц до того, как сам Берия был арестован своими коллегами, в том числе Лазарем Кагановичем, и расстрелян.)[465]465
  программа июльского пленума ЦК КПСС и другие материалы (Москва: Международный фонд «Демократия», 1999), с. 42–43 (реабилитация 1953).


[Закрыть]

Падение Михаила происходило на глазах у его преемника, авиаконструктора Александра Яковлева, представителя новой когорты, которая после репрессий заполняла освободившиеся места в правительстве, на партийной, военной и дипломатической работе. Это было редкое явление (как правило, в 1937 или 1938 году старый начальник становился жертвой чистки до того, как появлялся его окончательный преемник), еще более редким случаем было то, что Яковлев оставил воспоминания об этом. Он и его молодые коллеги, в основном в возрасте около тридцати лет, разделяли презрение Сталина к пятидесятилетнему Михаилу Кагановичу, считая его грубым, невежественным, состарившимся революционером с идишским акцентом, который не должен отвечать за техническое министерство. В коротком промежутке между Большим террором и войной все члены команды были заняты отбором лучших молодых людей, часто взятых непосредственно из инженерной школы или аспирантуры, для обучения в качестве руководителей управлений и заместителей наркомов. Их взлеты бывали головокружительными: Алексей Косыгин стал советским наркомом через четыре года после окончания инженерной школы, в возрасте тридцати пяти лет, а затем во время войны был членом Государственного комитета обороны[466]466
  Jerry Hough and Merle Fainsod, How the Soviet Union Is Governed (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1982), p. 242–244.


[Закрыть]; Андрею Громыко было тридцать три года, и он окончил экономический факультет только за три года до того, как стал главой американской коллегии в Наркомате иностранных дел; через год или около того, когда он немного подучил английский, его отправили в Вашингтон в качестве второго лица в советском посольстве, а в тридцать четыре года он стал послом[467]467
  А. А. Громыко, Памятное (Москва: Издательство политической литературы, 1988), т. 1.


[Закрыть]. Появление новой когорты было источником гордости, особенно для Сталина и Молотова; и Сталин, который, казалось, всегда находил время для своих протеже, таких как Яковлев, завоевал их благоговейную любовь и уважение. С этими молодыми людьми он проявлял себя с лучшей стороны – мудрый, доброжелательный, готовый пошутить или сказать пару дружеских слов, чтобы ободрить их, и впечатляюще хорошо информированный об их сфере деятельности[468]468
  Sheila Fitzpatrick, “Stalin and the Making of a New Elite,” in Fitzpatrick, The Cultural Front (Ithaca, NY: Cornell University Press,1992), p. 149–182; Яковлев, Цель жизни, с. 196–197, 490–492.


[Закрыть].

Согласно сталинскому сценарию, у Советского Союза должно было быть в запасе как минимум несколько лет, чтобы восстановить полную боевую готовность, но Гитлер решил иначе. Операция «Барбаросса» была подготовлена, и 22 июня 1941 года, нарушив договор, Германия предприняла массированный удар по западной границе Советского Союза.

Сказать, что Сталин, Молотов и команда были застигнуты врасплох этим нападением, было бы не совсем точно, поскольку весь смысл советской политики в течение последних двух лет состоял в подготовке к войне на западе. Но абсолютно верно, что Сталин просчитался, отказываясь верить сообщениям разведки о неминуемом нападении и отчаянно пытаясь избежать провокации, которую, по его мнению, немцы могли использовать в качестве предлога. Сталин и Молотов были убеждены, что Гитлер не рискнет напасть на Советский Союз до того, как справится с Британией[469]469
  Чуев, Молотов, с. 42.


[Закрыть]. Нет никаких сведений о каких-либо разногласиях в команде, хотя впоследствии Микоян утверждал, что лично у него был менее оптимистичный взгляд на намерения Германии[470]470
  Куманев, Говорят сталинские наркомы, с. 56.


[Закрыть]. В записке, написанной в начале июня, Берия, казалось, стремился подчеркнуть, что именно Сталин мудро определил, что в этом году нападения не будет, несмотря на многочисленные настойчивые предупреждения, которые Берия получал и передавал[471]471
  Christopher Andrew and Vasili Mitrokhin, The Sword and the Shield (New York: Basic Books, 1999), p. 94.


[Закрыть]. По словам генерала Жукова, Молотов и Каганович были полностью согласны со Сталиным в этом вопросе, но Жданов выразил сомнение: «Он неизменно говорил о немцах очень резко и утверждал, что Гитлеру нельзя верить ни в чем»[472]472
  Симонов, Глазами, с. 355.


[Закрыть]. Жданову не повезло, война застала его в Сочи, куда он только что прибыл на отдых с семьей, и ему пришлось развернуться и возвращаться обратно[473]473
  Волынец, Жданов, с. 328–329; Симонов, Глазами, с. 348 (обратите внимание на противоположное, но неубедительное свидетельство в: S. Beria, Beria, Му Father, р. 52, что Жданов был германофилом, с энтузиазмом поддерживавшим союз с Германией).


[Закрыть].

Когда 22 июня началась операция «Барбаросса», настойчивое требование Сталина не реагировать на провокации сильно затруднило советские ответные действия и привело к уничтожению большей части военно-воздушных сил на земле и хаотическому отступлению сухопутных войск и населения в первые недели войны. Новые границы еще не были полностью укреплены, а укрепления на старой границе были в основном заброшены или демонтированы[474]474
  Overy, Russia’s War, р. 64–65.


[Закрыть]. Это нападение очень разозлило Сталина, он обвинял всех, даже самого себя: «Ленин оставил нам великое наследие, мы – его наследники – все это просрали»[475]475
  Куманев, Говорят сталинские наркомы, с. 62.


[Закрыть]. После первой катастрофической недели (29–30 июня) Сталин скрылся на своей даче, говорили, что он «в прострации, что он ничем не интересуется, потерял инициативу… на звонки не отвечает»[476]476
  Куманев, Говорят сталинские наркомы, с. 63 (Микоян со ссылкой на Молотова).


[Закрыть]. Кажется правдоподобным, что, допустив серьезный и весьма заметный просчет, он счел целесообразным последовать примеру Ивана Грозного и уйти в уединение в ожидании, чтобы дворяне пришли и пригласили его обратно и тем самым подтвердили свою лояльность. Они так и сделали, и это подтверждает ту важную роль, которую команда всегда играла в советском управлении. В отсутствие Сталина и без связи с внешним миром основные члены команды – Молотов, Маленков, Ворошилов, Берия, Микоян и Николай Вознесенский (новый кандидат в члены Политбюро, отвечавший за экономическое планирование) – встретились на экстренном заседании в Кремле. Берия предложил создать новый орган для руководства в условиях войны – Государственный комитет обороны (ГКО), который возглавил бы Сталин. Было решено, что они должны отправиться на дачу как группа, без приглашения, чтобы сообщить Сталину об этом решении. Молотов, по общему согласию, считался руководителем группы в отсутствие Сталина, а значит, и руководителем делегации[477]477
  Radzinsky, Stalin, р. 469–472; Чуев, Сто сорок бесед, с. 330; Чуев, Так говорил Каганович, с. 88.


[Закрыть].

По воспоминаниям Микояна, когда они приехали на дачу, Сталин вел себя так, будто думал, что они собираются его арестовать, но, возможно, Микоян домыслил это уже позднее. В любом случае Сталин явно считал себя частью команды и был необычайно скромен. Он согласился на предложение сформировать ГКО с ним во главе[478]478
  А.И.Микоян, Так было, с.391; Куманев, Говорят сталинские наркомы,с.63–64; Политбюро и дела Берии,с. 20 (обратите внимание на отсутствие на встрече, созванной Берией, Хрущева, Жданова, Кагановича, Андреева и Калинина; первые двое, вероятно, отсутствовали потому, что их не было в Москве. Андреев примчался с дачи, как только услышал о нападении Германии [Андреев, Воспоминания, с. 323], но, очевидно, его присутствие не требовалось. Что касается совместного визита к Сталину, то существуют разные указания о том, в котором часу это произошло и где именно, а также, как долго продолжалось уединение Сталина, но несколько участников подтверждают, что это имело место).


[Закрыть]. Но по его настоянию с первым, после нападения Германии, обращением к народу по радио должен был выступить именно Молотов. Сталин сказал, что сам он не в силах это сделать. Текст сочиняли все вместе, а само выступление Молотова, по мнению неблагодарного Сталина, было неудачным, он снова начал запинаться. Однако заключительные слова речи тронули сердца людей: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами»[479]479
  Watson, Molotov, р. 189–190; Куманев, Говорят сталинские наркомы, с. 58, 481.


[Закрыть]. Только неделю спустя Сталин выступил по радио с речью, в которой людей поразило обращение, начинающееся со слов: слов «Братья и сестры!» – это приветствие принято в русской православной церкви. Основная мысль речи состояла в том, что это будет война ради защиты Отечества, с тех пор ее стали называть Великая Отечественная война. Предполагалось, что Гитлер – это новый Наполеон, вторгшийся в Россию с запада полтора столетия назад. Но Сталин, как и Молотов, был очень взволнован, можно было слышать, как он прерывается, чтобы сделать глоток воды[480]480
  Service, Stalin, р. 449–450.


[Закрыть].

Несмотря на июньский провал, в дальнейшем влияние Сталина не уменьшилось, наоборот, его роль возросла еще больше. В мае 1941 года Молотов официально передал ему должность председателя Совнаркома (для Молотова это было понижением, он стал теперь одним из пятнадцати заместителей, но продолжал выполнять большую часть повседневной работы, а также сохранил пост наркома иностранных дел)[481]481
  Хлевнюк, Политбюро, с. 254 (резолюция от 4 мая 1941); Watson, Molotov, р. 188.


[Закрыть]. В июле Сталин занял пост наркома обороны (раньше эту должность занимал Ворошилов, которого сняли после провала финской кампании). 8 августа Сталин сделал рискованный ход – он принял должность Верховного главнокомандующего вооруженными силами и таким образом стал непосредственным участником войны. Функция принятия наиболее важных решений перешла от Политбюро к Государственному комитету обороны, членами которого были ключевые участники команды. Председателем был Сталин, заместителями Маленков, Берия, Каганович, Микоян, Ворошилов и новый участник – Вознесенский. (В феврале 1941 года Маленков и Вознесенский стали кандидатами в члены Политбюро.) Начиная с декабря 1943 года у ГКО появилось Оперативное бюро, куда входили Молотов, Маленков, Берия и Микоян.

Начальный этап войны был провальным, сопровождался крупными отступлениями, потерей территорий, разрушением промышленной инфраструктуры, поспешной и хаотичной эвакуацией миллионов людей из западных частей страны. Немцы окружали и брали в плен буквально миллионы советских солдат и даже целые армии. В конце июня немецкие войска подошли к Ленинграду, и к сентябрю город оказался в блокаде. Советское отступление продолжалось полтора года, немецкие войска дошли до Волги и захватили территории, на которых раньше проживали 85 миллионов человек (45 процентов населения страны) и где производилось 63 процента всего добывавшегося в стране угля и 58 процентов стали[482]482
  Michael К. Roof and Frederick A. Leedy, “Population Redistribution in the Soviet Union, 1939–1956,” Geographical Review (April 1979), p. 210; Alec Nove, An Economic History of the USSR (Harmondsworth: Penguin, 1972), p. 27.


[Закрыть]. В то время, что примечательно, не было никаких серьезных угроз советскому режиму и сталинскому руководству изнутри – разительный контраст с опытом Первой мировой войны, когда поражения России и огромные потери привели к свержению царского режима. Но были моменты, когда военное поражение казалось почти неминуемым. Реакция Сталина была предсказуемо резкой: осенью он разработал печально известный приказ о том, чтобы считать всех солдат, которые сдались или попали в плен, предателями и наказывать за это их семьи[483]483
  Dmitri Volkogonov, Stalin: Triumph and Tragedy (Rocklin, CA: Prima, 1991), p. 427 (русское издание: Д. Волкогонов, Триумф и трагедия: политический портрет Сталина (Москва, 1989))-


[Закрыть]. В первые месяцы войны у него бывали моменты паники: один из генералов на шатком Западном фронте сообщал о почти истеричном телефонном звонке, когда Сталин, говоря о себе в третьем лице, сказал: «Товарищ Сталин не предатель, товарищ Сталин не изменник, товарищ Сталин честный человек… товарищ Сталин сделает все, что в его силах, чтобы исправить сложившееся положение»[484]484
  Симонов, Глазамщ с. 398 (со слов генерала, позднее маршала Ивана Конева).


[Закрыть].

В начале октября, когда быстрое наступление Германии создало угрозу Москве, ГКО приказал правительству и дипломатическому корпусу эвакуироваться в Куйбышев на Волге. 16 октября, когда немцы находились на севере Москвы в пригороде Химки и в основном им оказывали сопротивление ополченцы, Сталин приказал членам Политбюро тоже эвакуироваться. Но все основные члены команды – Микоян, Молотов, Маленков и Берия – отказались выполнять этот приказ и остались в Москве. Вознесенский отправился в Куйбышев в качестве исполняющего обязанности главы правительства, надеясь, по словам язвительного Микояна, что это прибавит ему власти и статуса, но, как только он туда приехал, оказался вне игры. Андреев, Калинин и Каганович тоже отправились в Куйбышев вместе со своими женами и детьми, а также с семьями других членов команды, но Андреев и Каганович вскоре вернулись в Москву. Собственные намерения и передвижения Сталина в течение нескольких дней оставались неясными, но в действительности он остался в Москве, отправив Светлану и домочадцев в Куйбышев[485]485
  Watson, Molotov, р. 192–193; А. И. Микоян, Так было, с. 417, 421;
  Чуев, Молотов, с. 68; Маленков, О моем отце, с. 42; Андреев, Воспоминания, с. 325.


[Закрыть]. Это были отчаянные дни: на улицах хозяйничали мародеры, а простые москвичи в последнюю минуту принимали решение о том, остаться или убегать. Немецкая бомба убила писателя Александра Афиногенова, когда он выходил из здания ЦК в самом центре Москвы[486]486
  Jochen Hellbeck, Revolution on My Mind (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2006), p. 341.


[Закрыть]. 7 ноября, чтобы показать, что Советский Союз еще не вышел из игры, Сталин, Берия, Каганович, Молотов, Маленков, Микоян и Александр Щербаков (кандидат в члены Политбюро с февраля 1941 года, заменивший Хрущева на посту первого секретаря Московского городского комитета партии) присутствовали на урезанной версии обычного парада в годовщину революции на Красной площади. Герой Гражданской войны маршал Буденный принимал парад верхом на коне, его пышные усы были в снегу. В заранее записанном обращении Сталин приводил в пример героев из прошлого России, от Александра Невского, сражавшегося с тевтонскими рыцарями в XIII веке, до царских военачальников Суворова и Михаила Кутузова, противостоявших Наполеону[487]487
  Правда, 8 ноября 1941, с. і; Overy, Russia's War, p. 115.


[Закрыть].

Другой катастрофой был Ленинград. Ворошилов, отвечавший за вооруженные силы в этом районе, оказался не в состоянии справиться с наступлением немцев и был отстранен представителями ГКО Молотовым и Маленковым, которые прилетели туда с проверкой[488]488
  Чуев, Сто сорок бесед, с. 63; Watson, Molotov, р. 192.


[Закрыть]. Партийный руководитель Ленинграда Жданов также был в смятении, он был в плохой физической и психологической форме (в сентябре у него случился сердечный приступ, и он страдал от астмы). Сын Маленкова утверждает, что его отец застал Жданова в состоянии шока «в роскошном бункере – опустившегося, небритого, пьяного»[489]489
  Маленков, О моем отце, с. 44.


[Закрыть], а Молотов, менее красочно, писал, что Жданов был «очень растерян»[490]490
  Чуев, Молотов, с. 63–64.


[Закрыть]. По словам Микояна, Жданов позже рассказал Сталину, что у него был панический страх погибнуть под обстрелом или под бомбами, поэтому ему пришлось оставить большую часть повседневной работы в городе своему заместителю Алексею Кузнецову[491]491
  Волынец, Жданов, с. 333, 347; А. И. Микоян, Так было, с. 562.


[Закрыть]. Поначалу падение города казалось лишь вопросом времени, но в ноябре 1941 года фронт, которым теперь руководил Жуков, стабилизировался. Поскольку для ленинградского населения, составлявшего несколько миллионов человек, продовольствия осталось меньше чем на неделю, по льду Ладожского озера была проложена дорога, а в январе 1943 года добавился и узкий наземный коридор. Тем не менее в осажденном Ленинграде погибло более миллиона человек, и блокада была снята только 27 января 1944 года[492]492
  Overy, Russia's War, р. 105


[Закрыть].

Учитывая то, через что прошла команда во время больших чисток, удивительно, что они вообще в последующие годы были в состоянии действовать, не говоря уже о том, чтобы проявлять какую-либо инициативу. Тем не менее по большей части во время войны им это удавалось; они эффективно работали под огромным давлением, и часто им приходилось принимать решения самостоятельно. Члены ГКО, как и большинство их подчиненных, прошли без отдыха всю войну. В годы войны произошло возвращение к модели начала 1930-х годов – «коллективное руководство», сосуществующее со сталинской диктатурой де-факто, где каждый член команды имел свою зону ответственности. В этих областях им не только позволено было проявить инициативу, от них это требовалось. Как позже вспоминал Микоян, в первые годы войны команда, как единое целое, была на пике, все работали на полную мощность в обстановке взаимного доверия, важные вопросы решались по телефону без волокиты, и команда трудилась в «отличной товарищеской атмосфере»[493]493
  Watson, Molotov, р. 195; Олег Хлевнюк, «Сталин на войне», Саhiers de monde russe, 52: 2–3 (2011), p. 211.


[Закрыть]. Когда основная группа из пяти членов ГКО (Сталин, Молотов, Маленков, Берия и Микоян) собиралась, как это обычно бывало, поздно вечером, без заранее запланированной повестки и без протокола, у каждого была возможность высказаться и отстаивать свое мнение, а отношение Сталина было здравым и терпеливым, даже если ему не нравилось это выслушивать. Нередко Сталин под воздействием аргументов сотоварищей менял свое первоначальное мнение[494]494
  А. И. Микоян, Так было, с. 465.


[Закрыть].

Каждый советский гражданский или военный руководитель, посетивший Сталина в Кремле в то время, вспоминал, что его обычно окружали Молотов и другие члены команды, чаще всего Берия и Маленков, хотя говорили они редко[495]495
  Куманев, Говорят сталинские наркомы, с. 67–68.


[Закрыть]. Некоторые из посетителей считали, что они там просто, чтобы поддакивать, и были раздражены их присутствием, но маршал Жуков, который бывал у Сталина чаще, чем кто-либо еще, помимо членов команды, видел это по-другому: «Участвуя много раз при обсуждении ряда вопросов у Сталина в присутствии его ближайшего окружения, я имел возможность видеть споры и препирательства, видеть упрямство, проявляемое в некоторых вопросах, в особенности Молотовым; порой дело доходило до того, что Сталин повышал голос и даже выходил из себя, а Молотов, улыбаясь, вставал из-за стола и оставался при своей точке зрения. Многие предложения Сталина, касавшиеся укрепления обороны и вооружения армии, встречали сопротивление и возражения. После этого создавались комиссии, в которых шли споры, и некоторые вопросы тонули в этих спорах. Это тоже была форма сопротивления»[496]496
  Симонов, Глазами, с. 347–348.


[Закрыть].

Молотов, несмотря на проблемы 1939 года и понижение в должности в мае 1941 года, почти постоянно находился рядом со Сталиным в Кремле и других местах встреч в Москве и Подмосковье, включая бомбоубежище на станции метро «Кировская». Позже Микоян выражал недовольство этим и утверждал, что то, что Молотов обязан был присутствовать на этих встречах, отвлекало его от полезной деятельности, что Молотов служил «украшением», но это могло быть вызвано ревностью. Сам Микоян также часто бывал в сталинском кабинете в Кремле, хотя и не так часто, как он утверждал (в годы войны он не был вторым после Молотова по частоте посещений Сталина, а был четвертым в списке, пропустив вперед Берию и Маленкова). Сталин и Молотов были двумя членами команды, которые постоянно находились в Москве, в то время как другие ездили по фронтам. За исключением Тегеранской конференции с союзниками в конце 1943 года, Сталин практически не покидал столицу во время войны. В первые годы войны Молотов совершил две-три поездки по стране, чтобы устроить выволочку какому-нибудь старшему военачальнику от имени Сталина, но в остальном его поездки в качестве наркома иностранных дел были международными: важная (и опасная) поездка на самолете в Великобританию и США в 1942 году, а затем в Тегеран в 1943 году[497]497
  А. И. Микоян, Так было, с. 463; Чуев, Молотов, с. 63; Симонов, Глазами, с. 398; Watson, Molotov, р. 199–205.


[Закрыть].

В отчасти формализованном разделении работы в ГКО Сталин отвечал за военную сферу, а остальные – за экономику (успехи в экономике, по мнению историков, были на удивление хорошими, лучше, чем у военных). Маленков, Берия и Микоян вместе с Молотовым сформировали оперативное руководство ГКО. Микоян, как обычно, занимался снабжением, в том числе Красной армии, а затем и производством вооружений; он также по-прежнему возглавлял Наркомат внешней торговли и, таким образом, руководил ленд-лизовскими поставками из США и Великобритании. Это был один из самых ярких моментов его карьеры, как с точки зрения эффективности, так и по той роли, которую он играл во власти. Производство танков, авиастроение и атомная промышленность в разное время находились под контролем Молотова, Маленкова и Берии, причем Берия на протяжении войны брал на себя все больше обязанностей[498]498
  Watson, Molotov, p. 195–196; А. И. Микоян, Так было, с. 425; Ю. Н. Жуков, Тайны Кремля (Москва: Терра, 2000), с. 200, 208; Seweryn Bialer, Stalin and His Generals (New York: Pegasus, 1969), p. 342.


[Закрыть]. Планированием занимался новый фаворит Сталина Николай Вознесенский, который быстро шел в гору.

Это был этнический русский 1903 года рождения, компетентный, энергичный и (как говорили критики) высокомерный человек, один из сравнительно немногих выпускников Института красной профессуры, которые заняли высокие должности. В команде его отличали не только молодость и образование, но и умственные способности. Экономист по образованию, он был первым профессионалом команды и лидером новой когорты молодых коммунистов-профессионалов, которые выдвинулись после больших чисток и на которых Сталин и Молотов возлагали большие надежды. В качестве протеже Жданова Вознесенский несколько лет работал в Ленинграде в области государственного планирования, а затем в 1938 году был назначен главой Госплана в Москве. Через несколько лет работы, в феврале 1941 года, он стал кандидатом в члены Политбюро. Как писал Микоян, Сталин был «очарован» Вознесенским и однажды, в 1942 или 1943 году, объявил, что теперь Вознесенский будет первым заместителем председателя Совета народных комиссаров по экономическим вопросам, что сделало его номинальным руководителем как Микояна, так и Молотова. По мнению Микояна, это ударило ему в голову, и он сделался высокомерным, стал проявлять амбиции, что побудило Берию начать против него интригу, которая имела некоторый успех[499]499
  Волынец, Жданов, с. 223–224; Куманев, Говорят сталинские наркомы, с. 495–498; А. И. Микоян, Так было, с. 435.


[Закрыть].

Берия, возглавлявший ведомство госбезопасности и тесно сотрудничавший на протяжении всей войны с военными, был в это время на высоте, хотя некоторые объясняли это интриганством. О Берии вообще трудно получить ясное представление, так как его дискредитация в 1953 году сделала его удобным козлом отпущения, а воспоминания как гражданских, так и военных о его деятельности во время войны носят почти сплошь негативный характер. Обязанности Берии во время войны были огромны. Помимо внутренней безопасности, внешней разведки, депортаций, ГУЛАГа и нескольких сотен тысяч пограничных войск НКВД, он контролировал эвакуацию оборонной промышленности, снабжение рабочей силой и передвижение войск и техники на фронт. В ГКО он курировал оборонное производство, в частности, вооружения и боеприпасы. Расширение сферы его обязанностей, часто описываемое как стремление к созданию империи и любовь к интригам, также предполагает и необычайную степень его компетентности. Более того, он не всегда хотел новых обязанностей: когда Сталин, недовольный работой железных дорог под руководством Кагановича, пытался передать их ему, он отказался. «Четко мыслящий, хладнокровный и рациональный» – таким видел его Сталин, сообщает близкий наблюдатель. В контекст сталинского стиля руководства, хорош он был или плох, Берия вписывался идеально[500]500
  Чуев, Сто сорок бесед, с. 436; Knight, Beria, р. 112–113,118; Куманев, Говорят сталинские наркомы, с. 339–341; Рядом со Сталиным, с. 432 (цитата Я. Е. Чадаева).


[Закрыть].