Текст книги "Ночь для двоих"
Автор книги: Шерри Томас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
В ее мечтах о свободе никогда не присутствовал мужчина – только она сама в замечательном упоительном одиночестве.
– Да, я, кажется, не сказала, – продолжила леди Кингсли, – что один из этих молодых людей, самый красивый, является маркизом.
Сердце Элиссанды забилось чаще. Ее не интересовала мужская красота – дядя Эдмунд был весьма хорош собой. Но маркиз был важным человеком, имеющим влияние и связи. Маркиз мог защитить ее – и тетю – от дяди.
Если, конечно, он женится на Элиссанде в течение трех дней, которые дядя будет в отъезде.
В вероятность этого события даже ей самой верилось с большим трудом. А если она примет десяток гостей, которых дядя не приглашал, – это будет настоящий бунт, на который раньше она никогда не осмеливалась – и не достигнет своей цели, что тогда?
Шесть месяцев назад, в годовщину смерти Кристабел, дядя забрал опий тети Рейчел. Три дня она страдала так, словно ей ампутировали руки и ноги без наркоза. Элиссанда, которой запретили приближаться к тете, колотила подушки на своей кровати так сильно, что вскоре не могла шевелить руками, и в кровь искусала губы.
Потом, конечно, он отказался от попыток отучить тетю Рейчел от опия, иначе говоря, от того зла, к которому сам же ее и приучил. «Я просто не могу больше видеть, как она страдает», – сказал он в присутствии миссис Рамзи и служанки. И они безоговорочно поверили ему, ни на секунду не усомнившись в его правоте, и не важно, что это случилось не в первый и не во второй раз, и даже не в пятый.
За ужином в тот вечер он пробормотал: «По крайней мере, она не подсела на кокаин». И на Элиссанду, которая тогда даже не знала, что такое кокаин, внезапно повеяло таким холодом, что она всю ночь просидела, скрючившись у камина в своей комнате.
Шанс на успех бесконечно мал. А цена поражения немыслима.
Элиссанда встала и подошла к окну. Отсюда были хорошо видны ворота поместья. Прошло уже много лет с тех пор, как она выходила за эти ворота. А ее тетя – еще дольше.
Неожиданно ей стало трудно дышать. К горлу подступила тошнота. Элиссанда ухватилась за подоконник, борясь с дурнотой, а за ее спиной леди Кингсли продолжала говорить о воспитанности и дружелюбии своих гостей, о том, как им весело будет вместе. Элиссанде вовсе не стоит беспокоиться относительно запасов еды для гостей. Кухни в Вудли-Мэнор расположены отдельно от дома. Туда крысы не добрались.
Элиссанда медленно повернулась. И улыбнулась. Такой же улыбкой она одарила своего дядю, когда он объявил, что, нет, он все же не поедет в Южную Африку – после того как она, наблюдая за многомесячными приготовлениями, наконец поверила, что он действительно туда отправится.
Увидев эту улыбку, леди Кингсли почему-то замолчала на полуслове.
– Мы будем рады вам помочь, – сказала Элиссанда.
Глава 3
Тетя Рейчел никак не отреагировала на новости. Она дремала.
Элиссанда аккуратно заправила тусклые седые прядки за уши.
– Все будет в порядке, тетя, я обещаю.
Она укрыла тетю Рейчел еще одним мягким шерстяным одеялом, чтобы та не мерзла.
– Нам придется на это пойти. Такой возможности может больше не представиться.
Мысленно она изумилась тому, как поразительно своевременно на дом леди Кингсли случилось нашествие крыс. Создавалось впечатление, что крысы знали, когда уедет дядя.
– Я не боюсь его.
Так или иначе, правда не имела значения. Главное, что Элиссанда должна была верить в собственное бесстрашие.
Она опустилась на колени у кровати тети Рейчел и всмотрелась в ее исхудавшее, но все еще красивое лицо.
– Я вытащу тебя отсюда, тетя. Я нас обеих вытащу.
Вероятность успеха была бесконечно мала. Но она была. Пока можно довольствоваться и этим.
Она прикоснулась губами к ввалившейся щеке тети Рейчел.
– Поздравь меня, я собираюсь выйти замуж.
– Нам необходимо жениться, – сказал Вир своему брату. У леди Кингсли было два экипажа, но только одна упряжка лошадей. Поэтому первыми в Хайгейт-Корт отправились дамы, а джентльмены остались ждать транспорта.
– Мы еще молоды, – сообщил Фредди.
Конрад и Уэссекс увлеченно играли в двадцать одно. Кингсли сидел на своем багаже и читал иллюстрированную лондонскую газету. Вир и Фредди медленно прогуливались по аллее.
– Мне почти тридцать. И чего я достиг?
Легко потерпеть неудачу, если волочиться только за самыми популярными дебютантками сезона, еще легче, если при этом периодически поливать платья упомянутых дебютанток пуншем. Вир считал, что его должны рассматривать как человека, желающего осесть. Это должно сделать его роль еще более убедительной – несчастный безобидный идиот слишком туп для того, чтобы понять: сук надо рубить по плечу.
– Позволь девушке узнать тебя получше, прежде чем ты сделаешь ей предложение, – сказал Фредди. – Я уверен, что женщина не сможет не полюбить тебя, если ты дашь ей время.
Прошло тринадцать лет, а Фредди все еще говорит с Виром так, словно ничего не изменилось, и Вир остался тем же братом, который защищал мальчишку от их отца. Вир ожидал обычного укола вины, но совершенно не предвидел, что ему придется отворачиваться, чтобы скрыть слезы. Разобравшись с Дугласом, ему придется взять длительный отпуск – пожалуй, он слишком сильно устал.
Но ответ Фредди дал Виру лазейку, которая была ему так нужна.
– Ты считаешь, что я должен сделать предложение миссис Каналетто? Он знает меня всю жизнь.
– Нет! – воскликнул Фредди и покраснел. – Я имею в виду, что она, конечно, любит тебя, но только как брата.
– Ну и ладно. А как насчет тебя? Думаешь, тебя она тоже любит как брата?
– Я... м-м-м... ну...
Когда Господь раздавал своим созданиям умение лгать и притворяться, он Фредди пропустил. Тот не умел не только говорить неправду, но даже не мог уклониться от прямого ответа.
– Я точно не знаю,– наконец сказал он.
– Почему ты не спросишь у нее, – жизнерадостно полюбопытствовал Вир, – чтобы знать наверняка? Я уверен, мы можем оба спросить у нее одновременно. Иначе я не могу быть убежден, что она втайне не вздыхала обо мне все эти годы.
Кингсли, которому надоела газета, подошел к Виру попросить сигарету, и Фредди оказался избавленным от необходимости отвечать.
Дружелюбие гостей буквально захлестнуло Элиссанду. Они были счастливы познакомиться с ней, благодарны за то, что она открыла перед ними двери своего дома, и рады снова оказаться в комфорте, к которому привыкли.
«Крысиное дело», конечно, было крайне неприятным, рассказывали молодые люди Элиссанде. Но все они были молоды и не столь злопамятны, как леди Кингсли. Все они уже стали забывать ужасное событие. Мисс Кингсли смеялась над собой, вспоминая, как орала на всю округу, и если бы лорд Вир не рассказал ей, она бы так никогда и не узнала, что ему пришлось дать ей пощечину, чтобы прервать истерику. Мисс Бичамп тоже с улыбкой повествовала, как лорд Вир вынес ее, пребывавшую в полубессознательном состоянии, на руках, причем она мертвой хваткой вцепилась в отвороты его сюртука, и ее потом с трудом уговорили разжать пальцы.
Их радостный и беззаботный смех изумлял Элиссанду.
Они казались ей пришельцами из другого мира – румяные, энергичные молодые девушки, не ведающие страха. Похоже, им в головы никогда не приходила мысль, что наслаждение влечет за собой последствия, поэтому оно должно оставаться скрытым, как и страдание. Она не знала, как себя вести в этой беззаботной компании, поэтому обычно сидела молча и улыбалась. А они, наоборот, постоянно суетились вокруг нее. Не осталась незамеченной белизна ее зубов и аристократичная бледность кожи – ведь Элиссанда не ездила верхом, никогда не каталась на лодке и не играла в теннис. Когда же она спустилась к чаю, мисс Кингсли во всеуслышание объявила, что в точности такое платье видела на манекене в витрине магазина мадам Элизы на Регент-стрит, но мама отказалась его купить. Элиссанда мысленно усмехнулась, подумав, как долго продлился бы интерес мисс Кингсли к моде, если бы ей пришлось каждый день переодеваться к чаю и к ужину с дядей Эдмундом.
– Жаль, что вы не приехали в Лондон на сезон! – воскликнула мисс Бичамп. – Там было столько всего интересного!
– Даже слишком много, – вздохнула мисс Дюваль. – Мои ноги едва выдержали такое количество танцев.
– А я набрала целый стоун [3]3
1 стоун равен 6,35 кг.
[Закрыть], – вздохнула тощая как палка мисс Мельбурн.
– Не слушайте ее, мисс Эджертон, – сказала мисс Кингсли, – даже сделав крошечный глоток воды, она заявляет, что от лифа ее платья отлетают пуговицы.
– Ну тогда джентльмены должны выстраиваться в длинные очереди, – усмехнулась Элиссанда, – чтобы подать мисс Мельбурн напиток.
Юные дамы несколько секунд недоуменно таращились на хозяйку, но потом расхохотались. Причем громче всех смеялась мисс Мельбурн.
Элиссанде хотелось присоединиться к ним, но она воздержалась. Смеяться самой ей приходилось даже реже, чем слышать смех других.
Внезапно мисс Бичамп подняла руку:
– Ш-ш-ш. Думаю, джентльмены уже здесь. – И все юные леди устремились к окнам. Мисс Кингсли потащила за собой Элиссанду.
Открытая коляска еще не подъехала к дому, а взгляд Элиссанды уже был прикован к одному пассажиру – возмутительно привлекательному мужчине. Он слегка склонил голову набок, рассматривая дом, потом повернулся к сидящему рядом джентльмену и улыбнулся.
На мгновение Элиссанда забыла о невыполнимой задаче, которую поставила перед собой, и почувствовала радость, какую никогда не испытывала раньше.
– Пошли скорее! – Мисс Кингсли потянула ее за рукав, – Мы же не хотим, чтобы они заметили, как мы стоим тут и хихикаем, словно глупые школьницы.
Элиссанда отошла от окна и села на стул. У нее не было никаких сомнений в том, что маркизом был именно он – самый красивый мужчина из всех. Он спас молодых леди от крыс, у него были симпатичные друзья, а выглядел он как античный герой. Но главное – он маркиз – важный человек, который сможет защитить ее и тетю от дяди Эдмунда.
Элиссанда всем своим существом почувствовала: что-то изменилось. Судьба совершила поворот, и теперь все будет иначе.
Время пришло. Он пришел. С этой минуты начался отсчет трех дней.
Экипаж подъехал к трехэтажному каменному зданию, построенному в неоготическом стиле. Фасад его был покрыт плющом, что делало сооружение как-то значительнее и старше. Окна были узкими, с остроконечными арочными перемычками, как того требовал стиль, имелись даже горгульи – водосточные трубы, выполненные в виде уродливых фантастических фигур.
Дом был более чем респектабельным. Он казался величественным. И все же, несмотря на содержащийся в идеальном порядке сад, в нем было что-то нежилое.
Старое деревенское поместье, как то, в котором вырос Вир, являлось средоточием садоводства, огородничества и скотоводства. Там был огороженный стеной сад, снабжавший фруктами и овощами семьдесят человек, виноградник, дающий сотни фунтов винограда, и полдюжины специализированных теплиц, в которых выращивали такую роскошь, как клубнику к Рождеству и ананасы в январе. В поместье было где поохотиться, если возникало желание, также имелся пруд с утками, курятник и голубятня.
А Хайгейт-Корт был просто домом в окружении ожесточенно вылизанного сада.
Вир краем глаза заметил девушек, столпившихся у единственного большого окна.
– Мне необходима алмазная шахта, – заявил Уэссекс, которому всегда не хватало денег, восхищенно оглядываясь по сторонам.
– А разве алмазы добывают в шахте? – воскликнул Вир. – Я думал, они растут в устрицах.
– Ты думаешь о жемчуге, – сохраняя обычное спокойствие, сказал Фредди.
– Правда? – Вир почесал голову. – Впрочем, тебе виднее. Как бы то ни было, мне здесь нравится.
– Здесь все – Людовик XIV, – сказал Кингсли, рассматривая мебель в просторном, элегантно обставленном холле. – А он знал толк в таких вещах.
Пожалуй, всему не хватало патины – ощущения старины. Но в остальном никто не мог подвергнуть сомнению вкус хозяина дома, не поддавшегося вульгарному желанию выставить напоказ свое богатство, чего вполне можно было, ожидать от человека, сколотившего состояние недавно.
Вир припомнил немногие известные факты о жизни Эдмунда Дугласа. Его отец был не то трактирщиком, не то портовым рабочим в Ливерпуле. У него было две или три сестры, причем рождение последней из них убило мать. В четырнадцатилетнем возрасте он сбежал из дома – очень вовремя, потому что вскоре после этого все его родные умерли от эпидемии инфлюэнцы. Затем он попал в Южную Африку, где за ним прочно закрепилась репутация скандалиста и драчуна, и довольно быстро разбогател на алмазах.
Ни один факт, известный Виру о Дугласе, не предполагал утонченности или сдержанности. В Кимберли, что в Южной Африке, люди до сих пор помнят дикие разнузданные оргии, которые он устраивал, став богатым человеком. И – Вир осознал это только теперь – ни один факт не говорил и о его склонности к уединению.
Он еще раз осмотрел холл и направился вслед за остальными джентльменами в гостиную. Как только Фредди отошел в сторону и перестал заслонять ему обзор, Вир увидел мисс Эджертон в ярко-желтом платье.
Леди Кингсли сказала, что девушка прелестна. Она действительно была очень хорошенькой: яркая блондинка с карими глазами – весьма необычное сочетание – и мягкими тонкими, почти меланхоличными чертами лица.
Она выглядела несколько ошарашенной, когда в гостиную ввалилось так много мужчин. Ее взгляд сначала метался от одного гостя к другому, но потом остановился на нем. Спустя мгновение ее губы – очень пухлые, мягкие, наверное, податливые губы – раскрылись и слегка изогнулись, продемонстрировав ряд ровных идеально белых зубов. После этого появились ямочки на щеках – глубокие, круглые, очаровательные. И наконец, ее глаза – Боже, что это были за глаза! – огромные, блестящие, чарующие – вспыхнули, обещая головокружительное, ни с чем не сравнимое наслаждение!
Впервые входя в гостиную, следует помнить о многих важных вещах. Прежде всего, следует оценить, где можно споткнуться и упасть, ничего себе не повредив, какую антикварную вещь можно «случайно» свалить, не разбив ее, да и не мешает сразу наметить возможные пути отхода.
На этот раз маркиз забыл обо всем. Он просто стоял и смотрел на нее.
Эта волшебная улыбка! Он узнал ее по волне восторженной радости, которая едва не сшибла его с ног.
Маркиз считал себя неспособным радоваться, во всяком случае, долго. Он был не прав, да еще как! Он никогда бы не смог насытиться этой свежей чистой радостью. Он хотел плескаться в ней, пить ее до тех пор, пока каждая частичка его тела не наполнится блаженством.
Девушка его грез. Он все-таки нашел ее.
Леди Кингсли вышла вперед.
– Мисс Эджертон, позвольте представить вам маркиза Вира. Лорд Вир, мисс Эджертон.
– Рада познакомиться с вами, милорд, – улыбаясь, сказала девушка его мечты.
Маркиз с трудом вернул себе способность соображать.
– Не могу выразить, как я счастлив нашему знакомству, мисс Эджертон.
Повезло так повезло. Теперь удача уж точно будет на его стороне.
Он нарушил собственные правила поведения, которые требовали, чтобы он немедленно начал совершать идиотские поступки, и вместо этого просто стоял в десяти футах от нее и млел, наслаждаясь ее присутствием, пока сервировали чай.
Но девушка его грез не обделяла его вниманием. Периодически она поворачивала к нему свое ангельское личико и улыбалась. И всякий раз, когда она улыбалась, маркиз чувствовал, что на него нисходит мир, который всегда обходил его стороной.
Слишком скоро пришло время дамам удалиться в свои комнаты, чтобы переодеться к ужину.
– Вы можете чувствовать себя здесь как дома, – сказала мисс Эджертон, обращаясь к джентльменам. – Но, я очень прошу вас не входить в кабинет моего дяди. Это его личное святилище, и он не любит, когда туда входят, даже в его отсутствие.
Мимо сознания Вира прошло абсолютно все, кроме улыбки, которую мисс Эджертон подарила лично ему – уже подойдя к двери, она обернулась и улыбнулась, глядя прямо ему в глаза. Выйдя из ступора, маркиз принялся ходить взад-вперед по гостиной, бездумно переставляя безделушки, барабаня пальцами по стульям, трогая тяжелые шторы,
Леди Кингсли пришлось лично явиться и за руку отвести Вира к кабинету Эдмунда Дугласа, чтобы провести первичный обыск. Он выполнил все необходимые действия и обнаружил два тайника в письменном столе. В одном лежал револьвер, в другом – измятые и грязные стофунтовые банкноты. Ничего незаконного.
В массивных шкафах были сложены документы. В одном были учетные книги, касающиеся управления поместьем. В других – письма, телеграммы, доклады управляющих алмазной шахтой – летопись богатства Дугласа в документах.
Леди Кингсли караулила за дверью.
– Ну что?
– Идеальный порядок в делах. Полная открытость, – сказал он. – Да, кстати, мадам, я уже говорил, что работать с вами – удовольствие?
Леди Кингсли подозрительно нахмурилась:
– С вами все в порядке?
– Никогда не чувствовал себя лучше, – ответил Вир.
Глава 4
– Это правда, что алмазы находят в шахтах, а не в устрицах? – спросил Вир свое отражение в зеркале над умывальником.
Чертовщина.
– А может быть, все-таки, если расколоть жемчужину, внутри окажется алмаз?
Слабоумный кретин.
Все получилось чертовски неудачно. Эта девушка была рядом с ним в мечтах уже больше десятилетия, бродила с ним по утесам Корнуолла, вдыхала чистый морской воздух, следила, как бьются о камни волны, поднимая облака брызг. Она была его спасением, его убежищем. Маркизу было наплевать на то, что ее дядя скорее всего был преступником. Ему было все равно, что он должен подчинять свое поведение правилам, которые общество считает приемлемыми. Но почему, скажите на милость, он должен был встретить ее именно тогда, когда не имел права ни на шаг отступить от своего имиджа пустоголового придурка?
Среди всех собравшихся джентльменов он имел самый высокий титул и потому должен был сидеть рядом с ней за столом. Значит, им предстояло беседовать. Возможно, долго. И он должен играть роль безголового идиота, хотя больше всего на свете ему хотелось остаться самим собой.
Он взъерошил волосы. Былое ликование сменилось сумятицей издерганных нервов. Ему никто не мог помочь. Придется ее разочаровать. Вир только надеялся, что это будет умеренное разочарование и что в своей доброте она не обратит на него внимания, в должной мере оценив его добродушие. Он, как никто иной, умел изображать приятность и добродушие, копируя Фредди.
Закончив одеваться, маркиз сел и постарался выработать линию поведения: проницательная глупость, если такое возможно. Но мысленно он постоянно уносился к утесам и болотам, к ошеломляющей, но суровой красоте юго-западного побережья.
Солнце садилось. Небо было окрашено яркими красками заката. Ветер рвал ее плащ, пытался развязать ленты шляпки. Маркиз положил ей руку на плечо, и она обернулась. Как она была прелестна! Глаза цвета хорошо заваренного чая, прямой носик, мягкие податливые губы.
Неожиданно Вир с тревогой осознал, что их встреча была для него не счастливой удачей, как он решил вначале. Теперь у нее было лицо, имя и прошлое.
Они долго были единым целым, А теперь стали разными сущностями. Совершенно разными. Она его почти не знала. И только от него зависело возвращение былого единства, с которым он за долгие годы свыкся.
Невыполнимая задача для тупого идиота.
– Ты прекрасно выглядишь, Пенни, – сказал Фредди, пока они вместе шли в гостиную.
Виру не нравилось, как он выглядел. Слишком уж он был похож на своего покойного, никем не оплакиваемого отца. Но сегодня он надеялся, что внешность сослужит ему хорошую службу. В сложившейся ситуации лишняя стрела в колчане не помешает.
Не успел он войти в гостиную, как леди Кингсли оттащила его в сторону и что-то возбужденно зашептала. Маркиз не слышал ни единого ее слова, потому что как раз в это время гости расступились, и он увидел мисс Эджертон. Она стояла спиной к нему в элегантном платье из бледно-голубого шелка. Украшенная мелким жемчугом юбка плотно облегала бедра и мягкими складками спадала до пола. Девушка была похожа на Венеру, только что родившуюся из волн, и на ее ногах еще осталась морская пена.
Словно почувствовав его взгляд, мисс Эджертон оглянулась. Декольте ее платья оказалось довольно-таки скромным. Но даже самая строгая одежда не могла скрыть красоту ее груди. Вир мимоходом удивился, как он мог раньше не заметить столь божественных форм, но сразу понял, что просто не опускал взгляд ниже ее подбородка.
Его сердце пропустило один удар. Конечно, он занимался с ней любовью и раньше, но всегда мягко и бережно. Это была скорее прелюдия к спокойному сну в его объятиях, чем попытка достичь пика наслаждения. Вир и подумать не мог, что девушка его мечты разбудит в нем дикую животную похоть.
Ну, в этом вопросе он ничего не имел против ошибки. Она улыбнулась. Чудо, что он не пробил головой ребристый сводчатый потолок, поскольку наверняка воспарил ввысь над полом.
Кто-то обратился к ней. Она повернулась к своему собеседнику, а маркиз почувствовал такую сильную боль в руке, что тихонько зашипел, сообразив, что леди Кингсли весьма чувствительно ткнула его веером.
– Лорд Вир, – прошептала она, – вы слышали хоть одно слово из того, что я сказала?
– Простите?
– Извольте смотреть на меня, когда я с вами разговариваю.
Вир неохотно отвел взгляд от мисс Эджертон.
– Я вас слушаю.
Леди Кингсли вздохнула:
– Она думает, что вы умны.
– Правда? – взволнованно переспросил маркиз.
– Она ничего не должна заподозрить. Нам следует думать о деле, сэр.
Его воображение оказалось довольно-таки бедным. Сколько раз он гулял с ней рука об руку? Сколько миль они прошли вместе? И все же он не знал, что она пахнет медом и розами, а ее кожа светится, как жемчуга Вермеера.
Однако, войдя в столовую, маркиз быстро лишился своего романтического восторга. Над камином висела большая и, мягко говоря, своеобразная картина: белокурый ангел в полете – черное одеяние развевается, черные крылья расправлены, в руке окровавленный меч. Далеко внизу лежит на снегу лицом вниз человек, рядом с ним – красная роза. Вир был не единственным гостем, обратившим внимание на необычную и не слишком приятную картину. Но общий настрой был позитивным, мисс Эджертон – весела и мила, и потому гости решили проигнорировать картину, вызывавшую мысли о смерти.
Мисс Эджертон оживленно беседовала с гостями, а Вир вознес молитву судьбе. Он просил удачу повернуться к нему лицом и позволить пройти по тонкой грани, отделяющей нормального человека от клинического идиота, не свернув в сторону.
– Мисс Эджертон, – сказал он, когда подали суп, – вы, случайно, не родственница Мортимера Эджертона из Абингдона?
– Нет, лорд Вир. Семья моего покойного отца из Камберленда, а не из Беркшира. – Ее голос был полон очарования и тепла. Глаза сияли. Она смотрела на него так, словно он был мужчиной ее грез и она ждала его всю жизнь, а Виру хотелось сию же минуту сделать ей предложение и увезти из этого дома. И пусть кто-нибудь другой побеспокоится об Эдмунде Дугласе.
На другом конце стола леди Кингсли с громким стуком поставила на стол бокал. Вир стиснул пальцами ложку, и заставил себя продолжать разговор.
– А как насчет брата старины Мортимера – Албермарля Эджертона? К нему вы тоже не имеете отношения?
– Нет, боюсь, что к мистеру Албермарлю Эджертону я тоже не имею никакого отношения.
– Но тогда вы, должно быть, родственница их кузин, Браунлоу-Эджертонов из соседнего графства!
Теперь никакая ошибка невозможна. Она убедится, что он не просто глупец, а глупец, считающий себя умником.
Однако очаровательное личико мисс Эджертон не выражало ничего, кроме удовольствия, как будто маркиз допытывался у нее, не родственница ли она Елены Троянской.
– С ними у меня тоже нет родственных связей. Но вы, очевидно, знаете их очень хорошо. У них большая семья?
Неужели она не поняла, о чем он говорил? Как она могла никак не отреагировать на его слова? Любой нормальный человек реагирует на явное проявление глупости по крайней мере паузой. Где же ее пауза?
– Да, я их прекрасно знаю и был уверен, что вы родственница кого-то из них. Это чудесные люди. Остается только сожалеть, что ни старина Мортимер, ни его братец, так и не женились. А их кузины – старые девы.
В начале вечера маркиз и подумать не мог, что намеренно, станет вести себя как осел. Но сдержаться было выше его сил.
Она серьезно кивнула:
– Да, вы правы. Действительно жаль, что у таких замечательных людей нет детей.
Никакой паузы. Никаких колебаний. Она, казалось, даже не заметила, что он несет вздор.
Вир принялся есть суп, желая выгадать время, чтобы немного подумать. И понял, что ничего не соображает. Его мозги находились в состоянии паралича. Все шло не так, как должно.
Маркиз не мог – и не хотел понимать, что это значит.
Он проглотил еще две ложки супа – судя по вкусу, это была вода, доставленная прямо из Темзы и даже не кипяченая, – и украдкой покосился на молодую хозяйку дома. Ее спокойствие и непринужденность убивали. Что с ней происходит? Как она может не моргнув глазом вести беседу с круглым дураком?
Вир уставился на картину за ее спиной.
– Хорошая вещь. Настоящее произведение искусства. Это «Освобождение святого Петра» Рафаэля?
Маркиз был исполнен решимости вызвать ее реакцию, даже если это его убьет.
– Вы так считаете, сэр? – спросила она ровным голосом. Ее глаза смотрели на него с восхищением, которого он не заслужил.
Он подумал – да что там, понадеялся, – что она сама не блещет умом. Но она слегка перегнула палку. Ее глаза светились лестью.
Неужели она нацелилась на него?
Нельзя сказать, что этого раньше не случалось. В конце концов, он был богатым титулованным аристократом, и время от времени та или иная девица, у которой за спиной пять бесплодных сезонов и никаких оснований рассчитывать на лучший вариант, пыталась поймать его. Но маркиз не мог поверить, что мисс Эджертон из таких.
– Ну, на «Освобождении святого Петра» есть ангел и человек, – сообщил он.
Девушка его мечты оглянулась на картину, после чего удовлетворенно сказала:
– Здесь тоже.
Она была хороша! Очень хороша! Будь он действительно идиотом, был бы в восторге.
Да, сегодня он уж точно ведет себя как кретин, разве нет? Одна улыбка, и он уже готов поклясться в вечной любви.
Как он мог быть настолько глуп? Как мог увидеть в нечестной, неискренней женщине, которую знает всего лишь пять минут, простодушную девушку своих грез? А ведь они были совершенно разными. Полярными противоположностями.
Мисс Эджертон снова взглянула на него. Ее улыбка была яркой и лучистой – вполне могла бы служить настольной лампой у Господа. Вир немедленно почувствовал радость, возбуждение, удовлетворение, а в следующую секунду – смятение.
Романтичный мальчишка, не желавший следовать логике, который все еще жил в нем, не понимал, что девица была всего лишь умной талантливой актрисой. Он видел только обворожительную улыбку, лишавшую его способности соображать.
– Вы расскажете мне о ваших друзьях Эджертонах? – спросила она.
Маркиза злило все – ее вопрос, ее улыбка, его глупейшее неумение отделить правду от иллюзий. Вир никогда раньше не мучил женщин, пытавшихся поймать его в свои сети, обычно он испытывал жалость к ним – униженным, лишившимся надежд, считающим его своим последним шансом. Но мисс Эджертон... лукавая, коварная и абсолютно уверенная в себе мисс Эджертон не могла рассчитывать на его симпатию.
Маркиз слегка подался вперед.
– Конечно, – заявил он, – я могу рассказывать часами.
Он и рассказывал много часов – нет, дней, хотя не исключено, что и лет. С течением времени лицо Элиссанды покрылось морщинами.
Эджертоны из Абингдона, Браунлоу-Эджертоны из соседнего графства, Эджертоны-Фезерстоунхафы из другого соседнего графства – их достаточно много по соседству, а были еще и Браунлоу-Фезерстоунхафы. Генеалогическое древо семейства было разветвленным, и лорд Вир, казалось, был знаком даже с самым маленьким листочком на этом древе.
Или он так думал.
Пока он вел свой пространный рассказ, ни один человек, о котором он однажды упомянул, не оставался собой в ходе дальнейшего повествования. Дочери превращались в сыновей, сыновья – во внуков, пара, которой он приписал двенадцать отпрысков, впоследствии оказалась бездетной. Женщины, никогда не бывшие замужем, в конце рассказа стали вдовами, а один мальчик родился дважды – один раз в Лондоне, другой – в Глазго, и, как будто этого было недостаточно, пять лет спустя родился в третий раз – в Испании.
Элиссанда слушала его с неослабевающим вниманием.
Когда маркиз вышел из гостиной, она была покорена. Этот человек был не просто хорош собой. Он был потрясающим. До сей поры она и не знала, что ей необходим именно такой мужчина – ее рыцарь, ее опора, ее крепость.
Вир, похоже, чувствовал то же самое, когда увидел ее впервые. А потом, когда они сидели в гостиной, он смотрел на нее, словно она была воздухом, водой, поэзией.
Вечернее сидение в уборной тети Рейчел оказалось не бесплодным! Для Элиссанды это был прекрасный знак. Она спустилась к ужину, дрожа от возбуждения, слыша в ушах звон колоколов судьбы.
Маркиз оказался так же красив вблизи, как показалось ей на расстоянии. Безупречные черты лица не слишком грубые, но и не слишком утонченные. Восхитительные голубые глаза, при свечах казавшиеся темнее и более глубокими. А губы... глядя на них, Элиссанда чувствовала робость и сама не знала почему.
До тех самых пор, пока они не уселись за стол и эти губы не начали двигаться. В его словах оказалось удручающе мало смысла. Дальше было только хуже. Чем сильнее она была встревожена, тем более увлеченной казалась и тем обольстительнее улыбалась. Сказался рефлекс, выработанный на протяжении всей ее жизни.
Этот человек был ее надеждой. Ее единственным шансом. Элиссанде отчаянно хотелось, чтобы беседа выправилась. В конце концов, допущенные им глупые ошибки вполне могли быть результатом усталости или нервного срыва. Она решила, что, если попросить его рассказать о людях, которых он знает, это поможет делу. Ужасная ошибка. Вместо забавных случаев и семейных анекдотов он выдал длинный и нудный перечень рождений, браков и смертей.
Элиссанда надеялась, что все еще можно поправить, до тех пор, пока Лайонел Вудсли Эджертон не отдал Богу душу в третий раз. После этого надежды ее оставили.
Она улыбнулась. А почему бы и нет? Что ей еще оставалось?
– Я вам говорил, какой у Эджертонов девиз? – спросил Вир после длительной паузы.
– Кажется, нет.
– Pedicabo ego vos et irrumabo.
На другом конце стола лорд Фредерик закашлялся, подавившись едой, и залился краской.
Не долго думая лорд Вир встал, подошел к брату и несколько раз сильно ударил его по спине между лопатками. Еще гуще покраснев, лорд Фредерик пробормотал слова благодарности. Лорд Вир молча вернулся на свое место.
