Текст книги "Ночь для двоих"
Автор книги: Шерри Томас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
– «Мы тоже разбрасываем стрелы» [4]4
Pedicabo ego vos et irrumabo – строка из стихотворения Гая Катулла. Существует много вариантов перевода с латыни, все неприличные. Пример – «Поимею я вас и в задницу, и в глотку».
[Закрыть]– кажется, так звучит перевод девиза Эджертонов, не правда ли, Фредди?
– Я... кажется.
Лорд Вир с удовольствием почесал под мышкой и кивнул:
– Пожалуй, мисс Эджертон, я рассказал вам все, что знал об этих людях.
Элиссанда была даже рада, что пространный генеалогический трактат вогнал ее в ступор. Она не могла думать. И значит, не могла почувствовать весь ужас от того, что сделала самую ужасную ошибку в своей жизни.
Но, как выяснилось, маркиз ей еще не все сказал.
– Мне только что пришло в голову, мисс Эджертон, что вам не подобает принимать так много мужчин. Это неприлично.
– Неприлично? Когда леди Кингсли контролирует каждый шаг? – Элиссанда лучезарно улыбнулась, продолжая энергично распиливать кусок оленины на тарелке. – Уверена, что вы ошибаетесь, милорд. Кстати, моя тетя тоже в доме.
– Да? Странно, я, должно быть, забыл, что имел удовольствие познакомиться с ней.
– Все в порядке, милорд. Вы с ней не встречались. У нее слабое здоровье, и поэтому она никого не принимает.
– Понятно. Значит, в этом огромном доме живете вы и ваша вдовствующая тетушка?
– Тетя не вдова, милорд. Мой дядя жив и пребывает в добром здравии.
– Да? Приношу извинения за ошибку. Его здоровье тоже оставляет желать лучшего?
– Нет, он в отъезде...
– Понятно, – протянул Вир, – Вы по нему скучаете?
– Конечно, – солгала Элиссанда. – Он душа и сердце семьи.
Лорд Вир вздохнул:
– Я тоже стремлюсь к этому. Мне бы очень хотелось, чтобы когда-нибудь моя племянница сказала, что я душа и сердце семьи.
В этот момент Элиссанда была вынуждена признать, что лорд Вир не просто идиот. Он клинический дебил.
– Уверена, что так и будет, – пробормотала она и улыбнулась: – Вы будете превосходным дядей... или, может быть, вы уже им являетесь?
Маркиз картинно заморгал:
– Моя дорогая мисс Эджертон, ваша улыбка божественна.
Ее улыбка была ее оружием. Она была жизненной необходимостью.
Элиссанда подарила Виру еще одну. Не жалко.
– Спасибо, милорд. Вы очень добры ко мне, и я чрезвычайно рада вашему приезду.
Наконец лорд Вир вернулся к разговору с мисс Мельбурн, сидевшей по другую сторону от него, а Элиссанда сделала глоток воды, чтобы успокоиться. Она ни о чем не могла думать, но чувствовала себя отвратительно.
– Я внимательно изучил вашу весьма интригующую картину, мисс Эджертон, – сказал лорд Фредерик, почти весь вечер молчавший, – но так и не смог определить художника. Вы знаете, кто ее написал?
Элиссанда бросила на него усталый взгляд. Идиотизм, кажется, передается по наследству? Впрочем, он задал вполне разумный вопрос, на который она не могла не ответить, хотя ей хотелось заползти под одеяло и, приняв дозу опия, забыться во сне, а не вести светские беседы.
– Боюсь, я никогда не интересовалась, – вздохнула она. Картины – их три на одну тему – всегда висели в доме, и она всячески старалась их не замечать. – У вас есть какие-то догадки?
– Я считаю, что это кто-то из символистов.
– Кто такие символисты? – спросила Элиссанда. – Уж извините мое невежество.
О символистах невозможно было говорить в отрыве от других художественных школ. Символизм отличался от декадентства, которое возникло как реакция на романтизм...
В общем, Элиссанда очень скоро поняла, что лорд Фредерик весьма сведущ в искусстве, особенно современном.
После глупейших разглагольствований лорда Вира было огромным облегчением встретить умного человека, который был способен поддержать интересный разговор. Получив первые сведения об идеях и мотивах символизма, Элиссанда спросила лорда Фредерика:
– Как вы считаете, какие символы в этой картине?
Лорд Фредерик положил вилку и нож.
– У картины есть название?
– Да. «Предательство ангела».
– Интересно. – Лорд Фредерик откинулся на спинку стула, чтобы лучше разглядеть полотно. – Я сначала подумал, что ангел – это ангел смерти. Но ангел смерти должен отбирать у человека жизнь. Значит, это никак не согласуется с темой предательства.
– Может быть, человек заключил соглашение с ангелом смерти, а потом ангел изменил своему слову?
– Интересная идея. Или, возможно, человек не знал, каким ангелом он является. Он мог считать, что он обычный ангел, играющий на арфе.
Элиссанда задумалась.
– Разве такой ангел не должен иметь белое облачение и белые крылья?
– Полагаю, что должен. – Лорд Фредерик почесал подбородок. – Хотя, может быть, он трансформировался? Если бы я писал эту тему, я бы показал промежуточную стадию превращения. Его белые крылья и платье становились бы черными, когда он улетел от него.
Если бы он писал эту тему.
– Вы художник, сэр?
Лорд Фредерик снова взял вилку и нож и склонился над тарелкой, явно не слишком радуясь перспективе обсуждать свои склонности.
– Мне нравится рисовать, но не уверен, что могу называться художником. И я никогда не выставлялся.
Элиссанда поняла, что этот человек ей нравится. Он не имел внешности олимпийского бога, как его брат, но был очень приятным мужчиной, не говоря уже о том, что по сравнению с братом казался интеллектуальным гигантом.
– Разве Шекспир не был поэтом и до того, как опубликовал свой первый том?
Лорд Фредерик застенчиво улыбнулся:
– Вы слишком добры ко мне, мисс Эджертон.
– Вы пишете портреты, классические композиции или, быть может, библейские сюжеты?
– У меня есть несколько портретов, но больше всего мне нравится изображать людей на природе, когда они занимаются самыми простыми вещами – гуляют, работают, мечтают. – Лорд Фредерик явно был смущен.
– Мне бы очень хотелось когда-нибудь увидеть ваши работы, – вполне искренне сказала она. Большую часть жизни она провела взаперти, и то, что лорд Фредерик считал простым и само собой разумеющимся, для нее было в высшей степени соблазнительным.
– Что ж... – И без того донельзя смущенный лорд Фредерик покраснел еще больше. – Если вы когда-нибудь приедете в Лондон...
Его столь явное смущение показалось Элиссанде невероятно привлекательным и трогательным. Неожиданно она сообразила, что лорд Фредерик тоже мог бы стать ее мужем.
Конечно, он не был маркизом, но зато он был сыном маркиза и братом маркиза. Иными словами, он был членом очень влиятельной семьи и вполне мог бы ее защитить.
Более того, она могла довериться ему и рассказать о неприятной ситуации, в которой оказалась. Если вдруг явится ее дядя, лорд Вир, несомненно, кивнет и согласится, что миссис Дуглас мечтает вернуться в родной дом, и даже поможет подсадить ее в экипаж. А лорд Фредерик, куда более проницательный человек, непременно почувствует, сколько зла скрывается в ее дяде, и поможет Элиссанде обеспечить сносное существование для тети Рейчел.
– О, я попытаюсь, – сказала она. – Я непременно попытаюсь.
Глава 5
Вир вышел бы из образа, если бы, находясь в чужом загородном доме, не ошибся комнатой. У него были разные варианты, к кому забрести по ошибке. Мисс Мельбурн подняла бы самый громкий крик. Мисс Бичамп смеялась бы больше всех. А Конрад ворчал бы до утра.
Поэтому, конечно, он выбрал комнату мисс Эджертон.
Он уже заходил туда. Когда леди после ужина удалились в гостиную, маркиз покинул остальных джентльменов, заявив, что ему необходимо достать из своего багажа особую колумбийскую сигару.
Вир уже получил полное представление о плане дома и обитателях каждой комнаты. Просто ему было совершенно необходимо побыть в одиночестве, и он несколько минут стоял в пустом коридоре, прислонившись к двери своей комнаты и закрыв лицо рукой.
Собственно говоря, он ничего не потерял. Да и как можно потерять то, чего никогда не существовало? И, тем не менее, у него было чувство, что он лишился всего. Он больше не мог думать о своей постоянной спутнице, представлять ее такой, какой она всегда была – теплой, понимающей, всегда готовой помочь. Теперь он видел мысленным взором лишь хищное очарование мисс Эджертон и льстивый огонек в ее глазах – так солнце сверкает на крокодиловых зубах.
Только теперь он понял, почему мальчишки иногда швыряют камни в прелестных девочек. Ими владеет такая же молчаливая ярость, боль от рухнувших надежд.
Он был здесь, чтобы бросить камень в мисс Эджертон.
Она сидела перед туалетным столиком в профиль к нему и медленно расчесывала волосы. Когда она в очередной раз подняла руку со щеткой, короткий широкий рукав ее ночной рубашки сполз, обнажив руку до плеча и – на какую-то долю секунды – часть груди сбоку.
– Мисс Эджертон, что вы делаете в моей комнате? – воскликнул Вир, бесшумно открыв дверь.
Элиссанда оглянулась, открыла от удивления рот и вскочила со стула. Поспешно схватив халат, она надела его и туго завязала пояс.
– Милорд, вы ошиблись, это моя комната.
Вир склонил голову набок и самодовольно ухмыльнулся:
– Так всегда говорят. Но вы, моя дорогая мисс Эджертон, еще не замужем, и такие проделки для вас непозволительны. Так что уходите побыстрее.
Элиссанда смотрела на него в изумлении. Что ж, по крайней мере, сейчас она не улыбалась.
Он не стал счастливее от того, что после ужина она ни разу не подошла к нему. Весь вечер она увлеченно играла в карты с Фредди, Уэссексом и мисс Бичамп. И при этом слишком часто улыбалась. Глупая, нелогичная часть его существа все еще жаждала ее улыбок. Хуже того, он ревновал ее ко всем окружающим, не сомневаясь, что обладает единоличным правом на все ее улыбки.
Маркиз вошел в комнату и сел в изножье кровати, оказавшись лицом к лицу с картиной, висевшей на противоположной стене. Это было полотно размером приблизительно три на четыре фута, на котором была изображена большая кроваво-красная роза, ощетинившаяся острыми словно бритва шипами. В нижней части картины лицом вниз на снегу лежал мужчина, а возле его безжизненной руки черное перо. Связь с висевшей в столовой картиной была очевидна.
Вир медленно ослабил галстук и снял его.
– Сэр! – Руки Элиссанды намертво вцепились в ворот халата. – Вы не можете раздеваться здесь! Вы не должны!
– Разумеется, я не стану полностью раздеваться, пока вы здесь, мисс Эджертон. Кстати, а почему вы до сих пор здесь?
– Я уже говорила вам, что это моя комната.
Маркиз вздохнул:
– Если вы так настаиваете, ладно, я вас поцелую. Но больше я ничего делать не стану.
– Я не хочу, чтобы вы меня целовали.
Вир снисходительно улыбнулся:
– Вы уверены?
К его немалому удивлению, она залилась краской. А его бросило в жар.
Он молча уставился на мисс Эджертон.
– Пожалуйста, уходите, – неуверенно сказала она.
– Пенни, Пенни, ты перепутал комнату! – На пороге стоял Фредди.
Элиссанда бросилась к нему.
– Вы даже не представляете, как я вам благодарна, лорд Фредерик. Я никак не могла объяснить лорду Виру, что он ошибся.
– Я вовсе не ошибся, – громко заявил маркиз, – и сейчас докажу это вам обоим. Посмотрите, я всегда кладу сигару на подушку, чтобы выкурить ее перед сном.
Он подошел к изголовью кровати и отдернул покрывало. Конечно, на подушке не было никакой сигары.
Вир округлил глаза:
– Вы выкурили мою сигару, мисс Эджертон?
– Пенни! Послушай меня, ты действительно ошибся комнатой.
– Ну ладно, ладно, – примирительным тоном сказал Вир, подняв руки. – Как вы мне надоели! Но мне нравится эта комната.
– Пойдем, – сказал Фредди, – я провожу тебя в твою комнату.
Маркиз с неохотой пошел за братом, но на пороге Фредди остановился:
– Пенни, ты ничего не хочешь сказать мисс Эджертон?
– Ах да, конечно! – Вир обернулся. – У вас милая комната, мисс Эджертон.
Фредди слегка подтолкнул брата локтем.
– И еще примите мои извинения.
С некоторым трудом Элиссанда отвела глаза от Фредерика.
– Это вполне объяснимая ошибка, милорд. Ваша комната совсем рядом.
Их комнаты действительно были рядом. Его дверь находилась напротив. Через две двери в одну и другую сторону от него находились комнаты леди Кингсли и Фредди. Девица все очень тщательно спланировала. Так легче всего случайно столкнуться с маркизом, которого она рассчитывала поймать в свои сети.
Словно чтобы продемонстрировать, что ее отношение не изменилось из-за глупой ошибки, мисс Эджертон одарила Вира чарующей улыбкой, ничуть не менее обворожительной, чем те, на которые она не скупилась в течение всего дня. Но теперь он отлично знал, что ее улыбки ничего не значат. Она изготавливала их, как фальшивомонетчик делает двадцатифунтовые банкноты. А на него снова нахлынула тоска.
– Спокойной ночи, мисс Эджертон. – Маркиз поклонился. – Еще раз примите мои извинения.
Высота ее испугала. Гора возвышалась над оставшимися где-то далеко внизу долинами, и Элиссанде показалось, что она очутилась на балконе у самого Зевса. Воздух был разреженным, солнце палило во всю мощь. Она подняла руку, чтобы защитить глаза от солнца. Но рука лишь слегка шевельнулась. Элиссанда в ужасе опустила глаза и заморгала. На ее запястье был черный наручник. От него тянулась цепь, каждое звено которой было размером с ее кулак. Конец цепи уходил куда-то в гору.
Элиссанда взглянула на другое запястье. Та же картина.
Она скована, как Прометей.
Сделав резкое движение рукой, Элиссанда почувствовала боль. Она дернула еще раз – и боль усилилась.
«Пожалуйста, нет. Все, что угодно, только не это».
Раздался резкий пронзительный крик. Черная точка, появившаяся в небе, быстро приближалась, одновременно увеличиваясь в размерах. Это была птица – орел с острым, словно нож клювом. Он уже кружил над ней. Элиссанда начала отчаянно вырываться. По рукам потекла кровь. Но освободиться было невозможно.
Орел испустил еще один крик, и его клюв вонзился ей в живот. Боль оказалась такой сильной, что Элиссанда не могла даже кричать, только отчаянно металась по своему каменному ложу.
Проснувшись, она еще несколько секунд металась по кровати.
Через некоторое время кошмар отступил. Все еще дрожащими пальцами она зажгла свечу и достала из ящика с нижним бельем путеводитель по Северной Италии.
«К западу от деревни поднимается почти вертикальная известняковая стена, отделяющая расположенное на возвышенности плато от восточной части Капри. Раньше достичь его можно было только поднявшись с берега по восьмистам вырубленным в скале ступенькам. Эту лестницу соорудили, должно быть, еще до римского правления. Теперь туда ведет отличная дорога. По пути путешественники могут полюбоваться восхитительными видами».
Вир начал заниматься делом Дугласа по просьбе леди Кингсли. Он не возражал, поскольку был обязан ей за ценную помощь в деле Хейслея, но не был полностью убежден в виновности Дугласа. Эдмунд Дуглас находился в отеле «Брауне» оба раза, когда туда приводил след добытых вымогательством алмазов. Также он всякий раз ездил из Лондона в Антверпен, когда торговцы алмазами подвергались вымогательствам, однако у Дугласа имелись законные основания для поездок и в Лондон, и в Антверпен, важные центры торговли алмазами. И даже леди Кингсли, убежденная, что Дуглас – преступник, не могла объяснить, зачем человеку, и без того купающемуся в алмазах, идти на преступление.
– Возможно, он имеет меньше, чем мы думаем, – он вполне мог преувеличить богатство своей шахты, – сказала леди Кингсли Виру после трехчасового изучения бумаг Дугласа в его кабинете,– Ходили слухи, что он напал на такую богатую жилу, что в каждом ведре породы содержится целое состояние. Но реальность может быть иной.
Вир аккуратно поставил коробку с документами на место.
– Не исключено, что имеет место воровство среди персонала.
– Такая возможность существует всегда. Но даже если он так думал, то не отправился лично, чтобы проверить. Во всяком случае, ни штейгер [5]5
Горный мастер, ведающий рудничными работами.
[Закрыть], ни бухгалтеры никогда не упоминали о его визите. – Леди Кингсли подняла фонарь выше, чтобы Вир мог рассмотреть, где находится следующая коробка. – А как насчет домашних счетов?
Леди Кингсли с необычайной легкостью справлялась с деловыми документами. Этой ночью Вир ей помогал, но его основной обязанностью была переноска тяжестей. Однако читать при тусклом свете свечи было тяжело, и леди Кингсли потребовалась передышка. Вир ею воспользовался, чтобы изучить домашние счета.
– В этом поместье немного земли. Доход мизерный, а расходы велики, – доложил он. – Но расходы не выходят за рамки обычных. Я не нашел ничего, что могло бы подтолкнуть его к криминалу.
– Некоторые идут на это ради острых ощущений.
– Но большинство людей вообще стараются держаться подальше от криминала. – Вир поправил коробки, чтобы они стояли, как раньше. – Вы видели где-нибудь упоминание об искусственных алмазах?
– Нет.
Дело против Эдмунда Дугласа началось случайно. Мошенник, арестованный бельгийской полицией по совершенно другому поводу, похвастался, что регулярно обдирает торговцев алмазами Антверпена по поручению английского джентльмена. Бельгийская полиция посчитала эти разговоры простой дерзостью и бахвальством и не заинтересовалась делом. Хотя Вир считал, что причиной столь явной незаинтересованности бельгийской полиции является то, что практически все торговцы алмазами Антверпена евреи.
Несмотря на очевидную апатию бельгийской полиции, такую же незаинтересованность Скотленд-Ярда и упорное молчание предполагаемых жертв Дугласа, дело привлекло внимание Холбрука и нашло воинствующего сторонника в лице леди Кингсли, отец которой совершил самоубийство, когда не смог больше выполнять требования вымогателя.
Она с завидным упорством занималась этим делом в течение многих месяцев и собрала обширное досье. В нем одна вещь с самого начала удивила Вира – причина, по которой, как заявил бельгийский мошенник, у торговцев алмазами вымогали деньги, а они безропотно платили, заключалась в том, что они продавали искусственные алмазы как настоящие.
Насколько было известно Виру, французский химик Анри Муассан опубликовал, сообщение об успешном синтезе искусственных алмазов, используя печь с электрической дугой, но эти результаты никому не удалось повторить [6]6
Фактически опыты Муассана по синтезу искусственных алмазов тоже были неудачными.
[Закрыть]. Синтетических алмазов не существовало. Но даже если бы они были, миру не грозила опасность остаться без натуральных алмазов. Торговцам Антверпена и Лондона не было смысла связываться с подделками.
Леди Кингсли первой покинула кабинет. Выждав несколько минут, Вир тоже выскользнул за дверь и направился вверх по лестнице для слуг. Дверь с лестничной площадки вела в восточный конец дома, где находились апартаменты хозяина и хозяйки.
Маркиз замедлил шаги у двери в комнаты Дугласа, прислушался и, не услышав ничего, вошел. В спальню мужчины всегда входит много народа – слуги застилают постель, чистят камин, приводят в порядок одежду, вытирают пыль. Маловероятно, что Дуглас станет прятать здесь что-то важное. Но, заглянув в спальню, Вир рассчитывал лучше понять характер Дугласа. Он вытащил из кармана авторучку и осторожно развинтил ее. В этой ручке было какое-то количество чернил, и ею вполне можно было написать несколько строк. Но главная ее ценность заключалась в плоской сухой батарее и крошечной лампочке, закрепленной там, где должен был находиться контейнер для чернил.
Он быстро осмотрел комнату, насколько позволял тонкий лучик света. Следовало поторопиться. Батарея очень быстро садилась. Луч остановился на фотографии, стоявшей на прикроватном столике. Это была первая фотография, которую Вир пока видел в доме. Он присел на корточки, чтобы рассмотреть ее ближе.
Оказалось, что перед ним свадебная фотография удивительно красивой четы. Женщина была нереально, просто-таки ангельски красива. Да и мужчина, худощавый, среднего роста, был очень хорош собой. На рамке были выгравированы слова: «Позволь мне сказать, как сильно я тебя люблю».
В лице женщины было что-то знакомое. Он ее уже где-то видел, причем недавно. Но где? И когда? У маркиза была хорошая память на лица и имена. Но даже если бы ее не было, женщину с такой внешностью забыть невозможно.
Неожиданно он понял: странная картина в столовой. Лицо ангела.
Быть может, это невеста мистера Дугласа? Если да, тогда логично предположить, что жених на фото – мистер Дуглас собственной персоной. Было бы странно, если бы мужчина поставил на свой прикроватный столик свадебную фотографию другого мужчины. Однако утонченная внешность жениха на фото никак не соответствовала всему тому, что Вир знал об Эдмунде Дугласе.
Разве он не должен быть массивнее? Если Вир не ошибся, Дуглас был боксером, но даже если он не был тяжеловесом, где его шрамы, рассеченные брови и сломанный нос?
В комнате миссис Дуглас отчетливо чувствовался запах опия, женщина спала. Ее дыхание было медленным, а сама она выглядела настолько исхудавшей, что казалась плоской.
Он направил фонарь на лицо женщины. Понятно, что красота недолговечна. И все же внешность миссис Дуглас потрясла Вира. Она казалась мумифицированной пародией на саму себя. Ее волосы были редкими, глаза – ввалившимися, рот полуоткрыт в тяжелом опийном оцепенении. Таким лицом можно пугать маленьких детей.
Но такова жизнь. Даже все на свете алмазы не могут гарантировать мужчине, что его жена со временем не превратится в высохшее чучело.
На прикроватном столике миссис Дуглас тоже стояла фотография, на которой Вир увидел крошечного ребенка в маленьком красном гробу в окружении цветов и кружев. В нижней части фото Вир прочитал подпись: «Наша возлюбленная Кристабел Юджиния Дуглас».
Маркиз вернул фотографию на место и снова поднял фонарик. Тонкий луч осветил очередную картину из цикла «Предательство ангела». На этой мужчина, недвижимо лежащий в снегу, находился на переднем плане. Вместо крови, которая должна была вытекать из раны в боку, была изображена ярко-красная роза. Об ангеле напоминал только край черного крыла и окровавленное острие меча в правом верхнем углы картины.
Вир провел кончиками пальцев под рамой. Вот она, задвижка. Картина отодвигалась, открывая сейф в стене. Это было разумно. Слабое здоровье миссис Дуглас было законным поводом ограничить к ней доступ слуг, а значит, ее комната была идеальным местом для тайника.
Маркиз достал из потайного кармана жилета набор отмычек и, зажав фонарик в зубах, приступил к работе. Через несколько минут замок щелкнул и дверь открылась. За ней оказалась еще одна, на этот раз с американским кодовым замком.
В коридоре послышались шаги. Вир закрыл сейф, вернул на место картину, убрал в карман ручку-фонарик и притаился в темном углу за изножьем кровати.
Дверь открылась. Судя по звуку шагов, тот, кто вошел, направился прямо к кровати. Маркиз вжался в стену. Только бы женщина – легкие шаги, безусловно, принадлежали женщине – не подошла ближе.
Она остановилась у кровати. Маркиз почувствовал, что не может дышать тихо и спокойно. Ее присутствие волновало его.
– Я не отступлюсь, ты знаешь, – тихо сказала она.
Вир даже не сразу понял, что мисс Эджертон обращается не к нему, а к своей пребывающей в полукоматозном состоянии тетке.
– Это возможно, не так ли? – спросила она, не рассчитывая на ответ.
Что – это? Чего она добивается?
Элиссанда наклонилась, поцеловала миссис Дуглас и ушла.
Утром Элиссанда приказала, чтобы завтрак подали в их комнатах всем гостям, кроме лорда Фредерика. Потом она устроилась в утренней гостиной, дожидаясь, когда он спустится к завтраку. Она рассчитывала приятно провести с ним время.
Она попросит его рассказать ей об искусстве и, возможно, что-нибудь о Лондоне. Она станет слушать его очень внимательно, кивать и время от времени отпивать глоточек чая, как истинная леди. А потом? Знать бы еще, что потом. Ей нравился лорд Фредерик, очень нравился. Но она не имела ни малейшего понятия, как добиться его расположения, как соблазнить его. В отличие от...
Нет смысла отрицать очевидное. С лордом Виром Элиссанда и не думала о тонкостях ухаживания. Имело значение только одно: сократить расстояние между ними. Все ее существо жаждало быть к нему ближе.
До тех пор пока все ее существо не получило от него отпор.
Но даже после этого, когда он сказал, что поцелует ее...
Нет, она ровным счетом ничего не почувствовала, услышав столь неподобающее предложение! Ничего, кроме гнева и отвращения.
В гостиную вошел лорд Фредерик. Отлично! Ее план сработал. Она нежно улыбнулась ему, но уже в следующее мгновение ее улыбка застыла, поскольку вслед за братом в утреннюю гостиную вошел лорд Вир в грязных ботинках и с соломой в волосах.
– Приветствую вас, мисс Эджертон, – громогласно заявил лорд Вир. – Вот и я. Я ходил на прогулку. Вернулся и увидел Фредди, который направлялся завтракать. И вот мы оба перед вами. Не знаю, как Фредди, а я зверски голоден.
Элиссанде следовало бы пожалеть маркиза. Он же не виноват, что уродился слабоумным. Но она не чувствовала ничего, кроме раздражения. Этот придурок испортил ее тщательно разработанный план.
– Как мило с вашей стороны, – Элиссанда заставила себя вежливо улыбнуться, – а то я здесь совсем одна. Пожалуйста, наполняйте свои тарелки и присаживайтесь.
Но как же теперь спасти завтрак? Она собиралась засыпать лорда Фредерика вопросами об искусстве вообще и его картинах в частности, как только он сядет за стол.
Но и здесь помешал лорд Вир. Еще стоя у буфетной стойки и наполняя свою тарелку жареными яйцами, рыбой и булочками, он начал длиннейший монолог о животноводстве. Вероятно, он раз или два в своей жизни побывал на сельскохозяйственных ярмарках и потому считал себя крупным специалистом в этом вопросе.
Маркиз долго говорил о шропширском овцеводстве, его достоинствах и недостатках, после чего сравнил шропширских овец с другими породами – сатдаунской, оксфордской и хэмпширской, бараны которой обладали, по его убеждению, красивыми римскими носами.
Элиссанда, хотя и выросла в деревне, ничего не знала об овцах. Но она могла представить, сколько грубейших ошибок он допустил в своих пространных высказываниях. Ей все еще хотелось как следует встряхнуть его за плечи и спросить, как она могла иметь в своей гостиной картину «Освобождение святого Петра» Рафаэля, если это настенная фреска в Ватиканском дворце – в апартаментах самого папы.
В какой-то момент лорд Вир переключил свое внимание с овец на крупный рогатый скот. Он пожелал сообщить Элиссанде, что не только посещал сельскохозяйственные ярмарки, но и видел карточки выставленных на продажу животных.
– Вы даже не представляете, дорогая мисс Эджертон, как строго их оценивают. Обращают внимание на все: голова, туловище, передние ноги, задние ноги. Вот вы, к примеру, знаете, чему придается самое большое значение при оценке молочных коров?
– Нет, уверена, что не знаю этого, милорд, – спокойно сказала Элиссанда, воткнув нож в булочку на тарелке.
– На размер вымени, – с торжествующим видом сообщил Вир. – Если у коровы большое вымя, она будет цениться на тридцать пять процентов больше. Вымя должно быть большим и упругим, а соски – крупными и равномерно расположенными. – Теперь маркиз смотрел на грудь Элиссанды. – С тех пор я смотрю на молочных коров совершенно другими глазами. Когда я их вижу, вместо того чтобы сказать себе: «Смотри, какая симпатичная коровка», я изучаю вымя и соски с точки зрения соответствия принципам животноводства. Ну и конечно, мне просто нравится смотреть на вымя и соски.
Элиссанда не могла поверить своим ушам. Ее глаза помимо воли округлились. Она скосила глаза на лорда Фредерика, уверенная, что он вот-вот вмешается, одернет брата, скажет ему, что речи переходят все границы приличий.
Но лорд Фредерик молча ел, не обращая никакого внимания на рассуждения брата. Очевидно, он не слышал ни слова.
Лорд Вир еще немного поговорил о вымени и сосках, не сводя глаз с груди Элиссанды. В запале он уронил две вилки и ложку, перевернул чашку с чаем и, наконец, сбросил на себя жареное яйцо. После этого он вскочил, опрокинув стул, который с громким стуком рухнул на пол. Яйцо тоже упало на пол, оставив ярко-желтое пятно на панталонах маркиза – как раз в том месте, куда не принято смотреть. Все это вывело из состояния глубокой задумчивости лорда Фредерика.
– Пенни, какого черта?
Ох, Боже мой, – вздохнула Элиссанда, – вам лучше немедленно пойти и переодеться, милорд. Иначе ваша прекрасная одежда окажется испорченной.
Наконец лорд Вир совершил первый в этот день разумный поступок – вышел из комнаты. Элиссанда медленно разжала кулаки под столом. Но прошло еще несколько минут, прежде чем она окончательно пришла в себя и улыбнулась лорду Фредерику:
– А как вы себя чувствуете сегодня утром, лорд Фредерик?
* * *
Мисс Эджертон желала завтракать вдвоем с Фредди.
Маркиз не мог сказать, что у нее плохой вкус. Фредди был прекрасным человеком. Вот только она со своими лживыми улыбками и хитроумными планами была его недостойна. Но пусть попытается. А он станет препятствовать, расстраивать и разрушать все ее планы.
А пока ему было необходимо поговорить с леди Кингсли, и он просунул под ее дверь записку. Она встретилась с ним пятью минутами позже на лестничной площадке между этажами. С этого места открывался превосходный обзор, и их никто не мог застать врасплох.
– Я сказал Холбруку, что нужен Най.
Най был взломщиком сейфов. Покинув комнату миссис Дуглас, Вир переоделся, написал вроде бы бессмысленную записку – только Холбрук сможет ее расшифровать – и отправился в деревню. Как раз перед его приходом открылся телеграф. Часть обратного пути он преодолел на телеге с сеном, в которой немного поспал, и проснулся только у ворот Хайгейт-Корта. Войдя в дом, он встретил Фредди, который шел завтракать.
– Где сейф? Кстати, у вас солома в волосах.
– В комнате миссис Дуглас за картиной, – ответил Вир и погладил свою буйную шевелюру, нащупывая соломинки. – Вы уже составили представление о перемещениях слуг?
– Они не заходят в комнату миссис Дуглас без особого распоряжения. Дважды в неделю мисс Эджертон сажает эту достойную леди в инвалидное кресло и катает по коридору. В это время слуги убирают комнату и меняют белье. В остальные дни к ней входит только мисс Эджертон. Ну и, вероятно, сам Дуглас.
– В таком случае Най сможет приступить к работе, как только мисс Эджертон спустится к ужину.
Леди Кингсли подняла глаза и помахала племяннице, которая тоже махнула рукой в ответ и скрылась в коридоре, вероятно, спеша навестить кого-нибудь из подруг.
– Сколько ему потребуется времени?
– Я видел, как он открыл сейф с кодовым замком за полчаса. Но там он мог сверлить. Здесь у него такой возможности нет.
Леди Кингсли нахмурилась:
– Вчера вечером, когда дамы разошлись по своим комнатам, мисс Эджертон сначала зашла к миссис Дуглас и лишь потом направилась к себе.
– Значит, мы должны постараться, чтобы она сегодня подольше засиделась.
– Сделаем, – кивнула леди Кингсли. – Думаю, я смогу задержать ее и после того, как остальные разойдутся, но не слишком долго.
На верхней ступеньке лестницы появилась мисс Кингсли.
– Лорд Вир, могу я украсть на несколько минут тетю? Мисс Мельбурн не в состоянии решить, что ей сегодня надеть.
