Текст книги "Ночь для двоих"

Автор книги: Шерри Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Глава 17

Кровать Анжелики была застелена малиновым итальянским шелком. На нем бесстыдно раскинулась обнаженная хозяйка дома. Часть существа Фредди приказывала ему отвести глаза, а еще лучше – отвернуться. Но другая часть, взявшая верх, велела ему протянуть руку и еще раз приласкать совершенные груди.

– Это было здорово,– сообщила Анжелика.

Его щеки порозовели. Наклонившись, Фредди коснулся губами ее губ.

– Все это следовало сказать мне.

Как, интересно?

– Могу я сделать признание? – неуверенно спросил он.

– Хм. Ты никогда не делал никаких признаний. Приступай немедленно.

– Меня не слишком интересовало происхождение картины с ангелом.

– Нет? – Удивление Анжелики было не наигранным.

– Твоя старинная подруга хочет, чтобы ты нарисовал ее обнаженной. Ты испытываешь адское искушение, но не знаешь, как сказать «да». Разве не резонно найти какое-нибудь правдоподобное задание и для нее, чтобы можно было говорить об обмене любезностями?

Анжелика села, прикрыв грудь малиновым шелком.

– Фредди! Я и не думала, что ты такой коварный!

Фредди отвел глаза.

– Я и не коварный, по крайней мере, как правило. Просто мне не хотелось, чтобы мои желания были совершенно очевидными.

Она легонько ударила его по руке.

– Ты гений маскировки. Не выдал себя ни словом, ни намеком! Я уже отчаялась, решив, что ты никогда не обратишь на меня внимание.

– Ты могла просто сказать мне все, что хотела.

– Если бы могла, я бы сделала это десять лет назад. – Она поцеловала то место, по которому ударила! – Думаю, даже лучше, что я этого не сделала. Ты всегда считал меня лишенной всяческой женственности.

– Это неправда. Точнее будет сказать: я никогда не видел в тебе женщину. Ты всегда была – ну и есть, конечно – моей стариной подругой. Тебе не нужны были грудь и ягодицы, чтобы иметь для меня значение.

– Полагаю, моя грудь и мои ягодицы с этим не согласятся.

Фредди улыбнулся.

Анжелика придвинулась к нему ближе.

– Ты считал, что я тебя слишком часто критикую? Или указываю, как надо поступить?

– Нет, дело не в этом. Это отец слишком часто меня критиковал. Ему доставляло удовольствие унижать меня. А я никогда не мог дать ему достойный отпор, как Пенни. Твои предложения всегда имели основанием искренний интерес ко мне. И наша дружба не зависела от того, сделаю я, как ты сказала, или нет. Ты давала совет, а я мог следовать ему или нет.

– Хорошо, – улыбнулась Анжелика.

Фредди явно колебался.

Анжелика смотрела на него и ждала.

– Ты что-то еще хочешь сказать? – наконец спросила она, так и не дождавшись продолжения. – Ну давай же, я хочу знать все.

Он уже и забыл, как хорошо она его знает.

– Было время, когда я считал тебя слишком честолюбивой для меня. Ты постоянно твердила, что я должен рисовать быстрее, выставляться, создать большой запас картин.

– Ах, вот ты о чем. Это было, когда я отчаянно ревновала тебя к леди Тремейн. Я хотела дать тебе понять, что она далека от искусства, в то время как я – настоящий эксперт.

Он действительно был слеп. Ему ни разу не пришло в голову, что ее, по-видимому, неистовое желание подтолкнуть его к известности в художественном мире как-то связано с сердечными тайнами.

Фредди накрутил на палец ее шелковистый локон. Похоже, он ошибся при подборе красок. Волосы Анжелики отливали еще и рыжиной.

– Перед тем как леди Тремейн уехала в Америку, она хотела, чтобы я утешился в твоих объятиях. Но когда ты пришла меня утешить, я тебя почти что выгнал.

– Я не виню тебя. Сама виновата. Проявила несдержанность.

– Когда ты неожиданно вышла замуж за Каналетто, меня постоянно мучила мысль, что твое решение было спровоцировано моим поведением в тот день. Знала бы ты, как я об этом сожалел.

Анжелика встряхнула головой.

– Моя неспособность справиться с разочарованием, не делая глупостей, не твоя вина. Это мой недостаток. Кстати, в то время я твердо решила, что даже если ты дашь мне от ворот поворот, не стану делать никаких глупостей – например, не пересплю с Пенни, чтобы утешить оскорбленное самолюбие.

– Пенни был бы травмирован. Он считает тебя сестрой.

– Я тоже была бы травмирована, – фыркнула Анжелика.

Она начала машинально крутить в пальцах маленькую картинку в рамке, стоявшую на ее ночном столике. Фредди увидел, что это карандашный набросок ее лица, который он сделал много лет назад и подарил ей. Живший в Анжелике художественный критик должен был найти в этом простеньком наброске слишком много дефектов в композиции и технике исполнения. Только искренности там было с лихвой.

Фредди всегда любил эту женщину и думал о ней, но теперь его сердце было настолько переполнено нежностью, что это граничило с болью.

– Я так рад, что ты вернулась, – сказал он и погладил ее по щеке.

– Я тоже, – ответила Анжелика и посмотрела ему прямо в глаза. – Я тоже.

Было уже очень поздно, а ее супруг все еще не вернулся из Лондона.

Элиссанда лежала без сна в полной темноте, устремив взгляд в потолок, который не могла видеть, и думала о своей первой встрече с Виром. Она отчетливо помнила каждую деталь: в чем он был одет, как солнце отражалось от его запонок, теплую улыбку, обращенную к брату.

Если бы только они встретились неделей позже, когда ей больше не надо было никого заманивать в ловушку! Тогда все могло бы сложиться иначе.

Но она заманила его в капкан. И это ему не понравилось. И если он не станет разговаривать с ней и заниматься любовью, она навсегда останутся чужими в этом браке.

Дверь, соединявшая их комнаты, открылась. Он был дома. Он стоял на пороге. Ему оставалось сделать всего лишь шаг, чтобы войти в ее комнату.

Элиссанду охватило волнение, граничащее с паникой. Отчаянно заколотилось сердце. Ей пришлось прикусить губу, чтобы дыхание не казалось таким громким.

Ей следует вести себя тихо. Тогда муж подумает, что она спит. Возможно, тогда он подойдет к ней. Дотронется до нее. А там, кто знает, может быть, она когда-нибудь получить прощение.

Как же ей хотелось, чтобы он оказался рядом, пожелал найти утешение в ее объятиях!

Но дверь тихо затворилась. Он предпочел одиночество.

Старинные напольные часы пробили три. Металлический звон растревожил ночную тишину.

Почему-то всегда было три часа.

Он бежал. Чернильно-темный коридор казался бесконечным. Что-то ударило его по ноге. Он вскрикнул от боли и споткнулся. Но он должен бежать. Он обязан догнать маму и предупредить о смертельной опасности.

Вот и зал. На его другом конце начинается лестница. Он почти успел. Он спасет ее, не даст упасть.

Он еще раз споткнулся, сильно заболело колено. Прихрамывая, побежал дальше.

Однако когда он добрался до последней ступеньки, она уже была там. Под ее головой расплылась лужа крови, такая же красная, как ее платье и рубины на груди.

Он закричал. Ну почему он снова не смог ее спасти? Почем он каждый раз опаздывает?

Кто-то позвал его по имени. Кто-то потряс его за плечи. Наверное, это человек, убивший маму. Он изо всех сил оттолкнул этого человека.

– Пенни, что с тобой? – воскликнул женский голос. – Ты в порядке?

Нет, он не в порядке и никогда больше не будет в порядке.

– Пенни, прекрати, ты делаешь мне больно.

Почему бы и нет? Сейчас в самый раз сделать кому-то больно.

– Пенни, пожалуйста!

Он открыл глаза, тяжело дыша, словно убегал от демонов ада. В комнате было темно, как и в его сне. Он попытался что-то сказать, но голос пока еще не повиновался ему.

– Все в порядке, – наконец просипел он тому, кто сидел на краю постели. Этот человек был мягким и теплым, от него пахло медом и розами. – Мне приснился кошмар.

Женщина рядом с ним ласково погладила его по лицу, взъерошила волосы.

– Это всего лишь плохой сон, – повторила она. – Не бойся.

Что за нелепость! Он ничего не боится.

Она поцеловала его в уголок рта.

– Я здесь, с тобой. Все хорошо. Я не позволю, чтобы с тобой случилось что-то плохое.

Он был большим, сильным и умным. Ему не нужен был никто для защиты от таких эфемерных врагов, как сны.

Она обняла его и принялась укачивать, как ребенка.

– У меня тоже бывают кошмары. Иногда мне снится, что я Прометей, навсегда прикованный к скале цепью. Я в страхе просыпаюсь и больше не могу уснуть. И тогда я представляю себя на Капри. На далеком красивом Капри.

У нее удивительный голос. Как же он раньше этого не замечал? Но сейчас, когда она говорила, ее голос звучал ласково и нежно, журчал, как ручеек прохладной воды в иссохшей пустыне.

– Я часто представляла себе, что у меня есть своя лодка, – шептала она. – Когда тепло и дует свежий вечерок, я уплываю в море, сплю под открытым небом и загораю дочерна, как рыбак. А когда штормит, я стою на скалах и смотрю, как злится море, зная, что бурное море никого ко мне не подпустит и я в безопасности.

Дыхание Вира выровнялось, стало спокойнее и тише. Он понимал, что она делает. После внезапной смерти матери он так же успокаивал Фредди: обнимал его за плечи, прижимал к себе и говорил о постановке сетей на форель и ловле светлячков, пока он не засыпал.

Однако он никогда не позволял никому делать то же самое для себя.

– Я всегда знала, что мои мечты никогда не сбудутся, и даже если удастся сбежать от дяди, мне придется зарабатывать себе на жизнь. Женщинам за работу много не платят, а нужно еще что-нибудь отложить на черный день. Так что мне повезет, если когда-нибудь я сумею скопить на билет до Брайтона. – Ее пальцы снова погладили его лоб, задержались на скуле. – Но все равно о Капри мечтать не перестала. Это был мой огонек в ночи, счастливое избавление, когда избавления нет.

Вир только теперь понял, что все еще обнимает ее.

– Я знаю все, что только можно знать о Капри, по крайней мере, все, что люди сочли необходимым написать в путеводителях: историю и топографию, этимологию названия. Я знаю, что растет на острове и плавает в омывающих его водах. Я знаю, откуда приходят течения и ветры.

Элиссанда говорила и говорила. Ее слова были тихими и производили почти что гипнотическое воздействие. Она вполне могла бы убаюкать его, если бы ее тело так уютно не прижималось к его телу.

– Так расскажи мне, – попросил маркиз.

Она, должно быть, почувствовала происшедшие в нем физиологические изменения, но не отодвинулась, а наоборот, прижалась к нему теснее.

– Сейчас там, наверное, очень много людей. В одной книге было сказано, что там создана колония писателей и художников из Англии, Франции и Германии.

Маркиз больше не мог сдерживаться. Он целовал ее лицо и шею, одновременно расстегивая ее ночную рубашку. Гладкость и бархатистая нежность ее кожи заставляла сердце биться неровно.

Конечно, – продолжила она, но теперь ее голос звучал неровно, – в мечтах я игнорировала присутствие людей и сохраняла иллюзию земного рая. Я представляла себе, что нет ничего, кроме острова, моря, солнца и меня.

– Конечно, – согласился он.

Вир снял с жены ночную рубашку, избавился от своей и уложил Элиссанду на себя.

– А о чем ты думаешь, – едва слышно спросила она, – когда просыпаешься после кошмара?

Он потянул за кончик ленты, удерживавшей ее волосы, и они тяжелой копной рассыпались по плечам.

– Об этом, – ответил он. – Я думаю об этом.

Он имел в виду не сам половой акт, а присутствие другого человека. Близость, которая успокоит и защитит его.

Когда у него был кошмар в Хайгейт-Корте, проснувшись, он думал о ней. Как она игнорировала присутствие колонии иностранцев на каменистых берегах Капри, так же и он игнорировал ее антагонизм и свое негодование ее лживостью и помнил только ее чарующую улыбку.

Каждый по-своему старается пережить ночь.

Элиссанда, мягкая и податливая, лежала на нем. Она не просто разрешила, она потребовала, чтобы он проник в глубь ее тела. Она стонала и всхлипывала от наслаждения, а ее дыхание, щекотавшее ухо, вызывало прямо-таки яростное желание.

За разрядкой наступило благословенное забытье.

Ее дыхание шевелило его волосы. Ее сердце билось рядом с его собственным. Ее руки в темноте нашли его руки, и их пальцы переплелись.

Близость, которая укрыла и защитила его.

И все же в этом сонном тепле он не нашел мира. Что-то было не так. Возможно, все было не так. Он не хотел думать.

Ночь стала его убежищем. После рассвета наступал хаос. А в темноте существовали только ее объятия.

Вир пробормотал слова благодарности и позволил сну овладеть им.

Рассвет ничем не отличался от любого другого рассвета в деревне: птичьи трели, мычание коров на пастбище за домом, лязганье ножниц садовников, уже приступивших к работе.

Даже звуки, производимые самим маркизом, были мирными и домашними: плеск воды в умывальнике, шуршание выдвигаемых и задвигаемых ящиков, отдергиваемых штор.

Элиссанда еще спала в его постели, тихо и ровно дыша. Ее волосы разметались по подушке, одна рука лежала на одеяле и была протянута к нему.

Во сне Элиссанда казалась абсолютно безвредной, ее внешность была почти ангельской. Такие женщины легко вызывают у мужчин желание защищать. Вир прикрыл ее руку одеялом. Элиссанда пошевелилась и сонно улыбнулась.

Он отвернулся.

Стоя спиной к ней, он надел подтяжки и жилет. Отыскал на подносе, стоявшем на комоде, пару запонок. А потом как-то сразу почувствовал, что она проснулась и наблюдает за ним.

– Доброе утро, – сказал Вир, не поворачиваясь. Он был чрезвычайно занят запонками.

– Доброе утро, – ответила Элиссанда хриплым со сна голосом.

Маркиз продолжил одеваться. За его спиной заскрипела кровать. Судя по всему, супруга надевает свою ночную рубашку, которую он утром обнаружил под собой вместе с ее лентой для волос, – тонкое и светлое напоминание о событиях ночи.

– Я иду на прогулку, – сказал он, так и не повернувшись. – Можем пойти вместе, если хочешь.

То, что он собирался сказать ей, лучше было говорить вдали от лома.

–Да, конечно, с радостью.

Искренний восторг в ее голосе ударил по его сознанию, как хлыст.

– Жду внизу.

– Я быстро,– заторопилась Элиссанда. – Мне нужно только одеться и сказать несколько слов сиделке.

У двери маркиз все же задержался и взглянул на жену. После сегодняшнего дня он больше не увидит ее такой – радостной, полной надежд.

– Не спеши, – сказал он.

Элиссанда оделась с рекордной скоростью, взглянула на еще спящую тетю и поговорила с миссис Грин – сиделкой, нанятой по рекомендации миссис Дилвин после приезда в Девон. Миссис Грин заверила, что позаботится о завтраке и ванне для тети, а потом вывезет ее в сад.

Миссис Грин была очень доброй женщиной, но более твердой, чем Элиссанда. Под ее надзором тетя Рейчел уже могла пройти короткое расстояние без поддержки, что, по мнению племянницы, было чудом.

А теперь, чтобы сделать Элиссанду совсем уж счастливой, муж занимался с ней любовью. И пригласил на прогулку. Эго, несомненно, было началом новой замечательной жизни.

Они позавтракали в небольшом торговом городке Торне, перешли реку Дарт и направились дальше на север. Они брели мимо раскинувшихся по обе стороны дороги полей, миновали несколько крошечных деревушек, углубились в небольшой, но густой лесок и вышли из него у руин старого замка.

Пройдя добрых пять миль, Элиссанда должна была чувствовать себя утомленной, но не ощущала ничего, кроме ликования.

– Ты когда-нибудь разговариваешь? – наконец спросила она, немного запыхавшись на подъеме.

– Полагаю, все мои знакомые единодушны во мнении, что я только и делаю, что болтаю.

Элиссанда сняла шляпу и принялась ею обмахиваться.

– Я имею в виду, когда ты не играешь роль.

Маркиз не ответил. Его взгляд был устремлен в сторону моря. Замок располагался на холме, с которого открывался захватывающий вид на окрестности. Элиссанда снова задумалась о его двойной жизни. Почему он ее ведет? Но у нее были причины поступить так, как она поступила, и она признавала, что у него, должно быть, тоже имелись весомые причины так жить.

– Скажи мне кое-что, наконец, – проговорил он.

Она почувствовала себя польщенной. Муж так редко задавал ей вопросы.

– Что ты хочешь знать?

– Ты спрашивала о Капри в беседе с миссис Каналетто. Ты упоминала об этом острове снова, когда хотела, чтобы мы все покинули Англию и укрылись где-нибудь. А судя по тому, что ты говорила прошлой ночью, ты всю жизнь много думала о Капри. – Он засунул руку в карман.

– Это правда.

– Но я не вижу, чтобы ты планировала посетить Капри теперь, когда у тебя есть такая возможность. Почему?

Ей никогда это не приходило в голову. Однако ответ был столь очевиден, что Элиссанда искренне удивилась вопросу.

– Потому что все это время я любила не Капри как физический объект. Это могло быть любое красивое удаленное место. Для меня имели значение лишь надежда и утешение, которые оно давало мне, пока я оставалась пленницей в доме дяди.

Маркиз повернулся к жене. Его взгляд был суровым. Возможно, он ее не понял?

Она решила сделать еще одну попытку.

– Представь себе плот. Если река слишком широка, а течение – быстро, мы не можем переплыть ее. Тогда необходим плот. Но, переправившись на другой берег, мы оставляем плоту кромки воды.

– А ты уже переправилась на другой берег?

Элиссанда погладила кончиками пальцев шелковые цветы, украшавшие шляпу.

– Я пересекла реку. И как бы мне ни нравился мой плот, он больше не нужен.

Маркиз отошел на несколько шагов.

– Значит, ты теперь довольна своей жизнью? И поддержка больше не нужна?

Леди Вир прикусила губу.

– Возможно, еще некоторая поддержка мне не помешает.

– Какая?

Она считала, что ей потребуется больше смелости, чтобы признаться в своей привязанности. Но когда он ночью обнимал и целовал ее, а утром прошел рядом с ней пять миль, оказалось, что все очень легко.

– Ты, – сказала она без малейших колебаний.

– И что же я должен сделать?

– Только то, что уже делал: гулять со мной, заниматься любовью. – Тут она все же покраснела.

Вир отошел еще дальше.

Она пошла за ним в замок. Во внутреннем дворе когда-то был дом, но теперь от него остались только каменные стены с арками и пустыми оконными проемами. Утреннее солнце проникало сквозь бреши в стенах, и внутри было прохладно, но не мрачно.

Элиссанда положила руку на плечо мужа. Он не отстранился. Тогда она, осмелев, поцеловала его сначала в щеку, а потом, слегка поколебавшись, и в губы.

Вир жадно впился в ее губы.

И сразу оттолкнул.

Еще никогда в жизни Вир не вел себя так глупо и непоследовательно, как в этом, с позволения сказать, браке.

Он не знал, что с ним случилось.

Или знал, но не желал признавать?

Леди Вир не была спутницей, которая была ему нужна, это уже давно решено. Та, что он хотел, отличалась от его теперешней супруги, как остров Капри от Австралии. Он хотел молока и меда, питания, сладости, пользы. Леди Вир была опием, мощным, вызывающим зависимость, иногда способным помочь, но опасным в больших дозах.

А еще она была лгуньей и использовала людей для своей пользы. Маркиз все еще хранил записку, которую она написала Фредди той ночью, намереваясь заманить его в свои сети, ради своих целей лишить его заслуженного счастья с Анжеликой.

Однако здесь, на открытом месте, куда в любой момент может подъехать омнибус с туристами, он опять едва не лишился контроля. На этот раз даже не было никаких оправданий вроде слез, алкоголя или кошмаров. День только начался, леди Вир была оживленна, а он был исполнен решимости сказать ей неприятную, однако необходимую правду.

Он сделал несколько шагов в сторону.

Если он не сделает этого сейчас, то уже ничего не скажет никогда. Элиссанда излучала такую чистую радость, что он едва не отказался от своего намерения и был вынужден себе напомнить, что она вовсе не милая простушка, способная изгнать мрак из его души.

– Когда твоего дядю осудят, я намерен аннулировать брак, – выдавил он и почувствовал облегчение. Все-таки сказал!

Несколько мгновений она смотрела на него озадаченно, но все еще с надеждой, однако потом застыла и сильно побледнела. Теперь в ее глазах плескалась боль.

– Я позабочусь обо всем. У тебя будет достаточно средств, чтобы жить безбедно где захочешь. Хоть на острове Капри.

– Но ведь аннулировать брак нельзя, – сказала она, и у Вира все перевернулось в душе. Он услышал в ее голосе наивное смущение. – Он же был осуществлен.

– Теоретически – да. Если достаточно денег и хорошие адвокаты, это возможно.

– Но... тогда придется лгать.

Элиссанда была в явном замешательстве, и Вир впервые допустил, что она не настолько умудрена опытом, как он посчитал вначале. Вероятно, она действительно считает, что они связаны брачными узами навеки.

– Мы оба умеем лгать блестяще. Не вижу никаких проблем.

Она подняла голову и посмотрела на прямоугольник голубого неба, ограниченный стенами замка.

– Таково всегда было твое намерение?

–Да.

Ее пальцы вцепились в ткань юбки, плечи поникли. Маркиз ощутил острую боль в сердце.

– Мне нужна свобода, – сказал он, намеренно продемонстрировав бессердечие. – Ты должна понять.

Их брак и долгое заточение в доме дяди произвели должный эффект. Вселенское отчаяние в ее глазах сменилось мрачным гневом.

– Итак, речь идет о сделке, – сказала она. – Ты даешь мне деньги за свою свободу.

– Да.

– Если я правильно поняла, после всего, что было прошлой ночью, твоя свобода сегодня стоит дороже, чем вчера.

– Возможно.

– Иными словами, я шлюха в собственном браке.

Это был удар в солнечное сплетение.

– Я плачу за потерю самоконтроля.

– Ох, милорд, что же вы раньше не сказали? – язвительно полюбопытствовала она. – Знай я, что потеря вами самоконтроля принесет мне больше средств, я бы занималась вашим соблазнением дни и ночи напролет.

– Скажи спасибо, что у меня хватает порядочности выплатить компенсацию за то, что я пользовался твоим телом. Кстати, я буду хранить молчание о том, как ты поймала меня в ловушку, в которую хотела заманить Фредди.

Элиссанда вздрогнула. Собственное бессердечие удивило даже Вира. Он использовал ее акт отчаяния для оправдания своего эгоизма.

Она глубоко вздохнула и медленно выдохнула.

– Я всегда знала, что не являюсь желанным подарком. Но считала подарком тебя, тихо проговорила она. – Я думала, что мужчина, который прячется под маской идиота, будет восхитительным. Он поймет, что это значит – всю жизнь играть роль. И еще я надеялась, что он почувствует ко мне симпатию, потому что я действовала не со зла и никогда не была расчетливой. Просто у меня не было иного выхода. Следует признать, что я ошиблась. Идиот – лучше тебя. Он мил, добр и честен. Очень жаль, что я не сумела его должным образом оценить, пока у меня был шанс.

То-то и оно. Вот почему ему нужна другая спутница – молоко и мед. Она никогда не поймет, что он не мил, не добр и далеко не всегда честен, но будет любить его нежно, слепо и не задавая вопросов.

Это было как воздушный замок или ее фантазия о диком и пустынном острове Капри. Как и она, Вир держался за свою фантазию в самые тяжелые дни, именно так представляя себе домашний рай. Но в отличие, от теперешней леди Вир маркиз еще не был готов бросить то, что поддерживало его так много лет, ради женщины, которую он не хотел любить. Ну разве что когда был пьян, одинок или по какой-то другой причине не мог себя контролировать.