Текст книги "Квинтет из Бергамо"

Автор книги: Шарль Эксбрайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Можешь не сомневаться, – сжав зубы, заверил молодой Гольфолина, – она обязательно порепетирует, а не захочет – силой заставлю!

– Полно, Марчелло, – вмешалась Клаудия, стараясь загладить явно неуместную выходку сына,– не надо казаться хуже, чем ты есть на самом деле!.. Вот видите, синьор профессор, вопреки общепринятому мнению музыка вовсе не всегда смягчает нравы. Умоляю извинить нас за эту некрасивую сцену, но, поверьте, нынешних молодых женщин порой бывает очень трудно понять.

– Ну что вы, синьора, – любезно поклонился Ромео, – в моем возрасте уже мало чему удивляются.

– Вы очень добры, синьор.

Возвращаясь к себе в комнату, веронец столкнулся с Терезой. Он взял ее за руку и увлек за собой.

– Что все это значит, Тереза? – поинтересовался он, закрыв за собой дверь.

– Вы о чем?

– Я имею в виду этот неожиданный визит полицейских.

– А почему вы меня-то об этом спрашиваете, вы ведь, синьор профессор, знаете столько, сколько я, а? Этот проходимец жил у нас под чужим именем. Эх, если бы они вовремя меня послушали!

– И что же вы им говорили?

– А все то же самое, синьор! Что этот парень мне с самого начала не понравился, а я, если хотите знать, редко ошибаюсь в людях... Он весь был какой-то скользкий, фальшивый... Вечно что-то выслеживал, вынюхивал! Никогда не знаешь, где он, бывало, откроешь дверь, а он стоит, подслушивает...

– И что же он выслеживал?

– Поди знай! Правда, у меня-то на этот счет есть кое-какие догадки.

– Интересно было бы узнать, что вы имеете в виду.

– Ну что ж, могу и сказать! Вот хоть убейте, а я все равно уверена, что этот Альберто или там Эрнесто хотел выведать какие-нибудь семейные тайны, чтобы потом шантажировать дона Ладзаро.

– Но послушайте, Тереза, что-то у меня не создалось впечатления, будто в семействе Гольфолина есть какие-то уж очень страшные секреты...

– Так-то оно так, да только... какую семью ни возьми... всегда что-нибудь да не так, разве нет? Вот и появляются такие... суют везде свой нос... разнюхивают, вынюхивают... а потом начинают шантажировать... Думаете, так не бывает?

– И вы уверены, что этот Баколи?..

– Нет уж, увольте, я вовсе не сказала, что уверена, но, если честно, это бы меня нисколько не удивило... Вот, к примеру, синьор профессор, если начать рассказывать направо и налево, будто донна Клелия у нас немного того... ведь в таком старом городке, как наш, это уже произвело бы очень даже плохое впечатление... вот и заработал пару-тройку лир за молчание... как вы считаете?

– В общем-то, конечно... но с такими тайнами много не заработаешь, а?

– Не вынуждайте меня говорить то, что я не хочу и не имею права вам сказать...

– Ой-ой-ой!.. Вот теперь-то вы меня действительно заинтриговали...

– Ах, вы еще и любопытны, синьор профессор? – рассмеялась Тереза.

– Просто не терплю, когда молодые плачут.

– Ах, вот оно что!.. Это вы, конечно, про Софью... да?

– Вид у нее был совершенно убитый.

– Дело в том, что... просто мне так кажется... только это между нами, договорились?

– Само собой.

– В общем, я бы ничуть не удивилась... если бы выяснилось, что ей и в самом деле приглянулся этот Альберто...

– У них что, не очень ладится с мужем?

– Да как сказать... похоже, семьи у них так и не получилось. Да и что тут удивляться, ведь дон Марчелло – он ведь настоящий мужчина! А эта вечно молчит, вечно стонет, вечно чем-то недовольна, ну кому это может понравиться? Какая же это семья? Вот и начинаются всякие разногласия...

– И думаете, она пыталась искать утешения на стороне?

– А почему бы и нет?

– Вы меня очень огорчили... А я-то думал, что у Гольфолина такая дружная семья...

– Думаете, они на самом деле существуют, дружные-то семьи?

Тарчинини чуть было не ответил: да, моя! Но вовремя остановился и лишь лицемерно вздохнул:

– Что ж, по крайней мере мне теперь не так обидно, что я так и не создал своей... Спасибо вам, Тереза.

– Рада служить, синьор профессор.

Она уж было собралась выйти из комнаты, но вдруг замедлила шаг и обратилась к Ромео:

– Единственное, чего я никак не могу понять, это как полицейские догадались искать у нас этого Баколи?

– Ну, они ведь народ хитрый!

– И все-таки это... очень странно.

И она исчезла с этим замечанием на устах, которому веронец без труда мог найти ответ, но счел, что время еще не подоспело.

Несколько взбудораженный последними переживаниями: музыкой, вторжением комиссара, истерикой Софьи, нескрываемой ненавистью Марчелло к своей супруге и признаниями Терезы, Ромео решил вознаградить себя хорошей сиестой, надеясь, что она прояснит ему мозги, несколько просветлит взгляд на мир и позволит более здраво судить о создавшейся ситуации. Во всяком случае, именно так он себя убеждал, пытаясь в собственных глазах оправдать эту невинную слабость, которой всегда с удовольствием потворствовал.

Ромео не ошибся в своих расчетах и при пробуждении почувствовал себя в самой что ни на есть распрекрасной форме. Вместе с тем надежды, что сиеста разбудит дремлющую в нем гениальную интуицию и позволит с легкостью решить не дававшую покоя головоломку, явно не оправдались, и он вынужден был с глубоким разочарованием признать, что раскрытие убежища и имени, под которым скрывался Баколи, в сущности, не продвинуло его ни на сантиметр вперед, разве что давая ему основание поконкретней поговорить об усопшем с хозяином «Меланхолической сирены». И если хорошенько поразмыслить, то и это уже кое-что...

Тарчинини не спеша ополоснул прохладной водой лицо, старательно вымыл руки и уже кончал приводить себя в порядок, как вдруг заметил, что в доме царит какое-то непривычное оживление, и царит уже давно, просто он спросонья не сразу обратил на это внимание. Он приоткрыл дверь как раз в тот момент, когда мимо пробегала Тереза.

– Ma che! Эй, малышка, скажи-ка мне, что это у вас здесь происходит?

– Вечно одно и то же! – служанка, явно в дурном расположении духа, сердито пожала плечами.– Каждый раз, когда они уезжают на концерт, в доме начинается эта суматоха! Никто не знает, где его вещи, и все зовут меня! В жизни не встречала таких безалаберных людей! Из всех только одна донна Клаудия способна без посторонней помощи уложить свои чемоданы... И потом, надо еще почистить инструменты, уложить их в футляры, да еще хорошенько обернуть, а то ведь в дороге всякое бывает, неровен час поломаются. Пресвятая Мадонна, ну не будь меня здесь, им бы волей-неволей пришлось выпутываться самим, разве не так?

– Но ведь вы же здесь, Тереза...

– Да, что правда, то правда! Раз уж я здесь…

И она удалилась той покачивающейся походкой, которая так волновала нашего бедного веронца.

Ромео не спеша направился на пьяцца Веккья, намереваясь навестить своего нового приятеля Луиджи Кантоньеру и выяснить его мнение по поводу последних событий в доме на вьале делла Мура. В тот момент, когда он остановился перед входом в кафе, дверь распахнулась, и на пороге показался комиссар Даниэле Чеппо в сопровождении своего помощника. При виде Тарчинини полицейский остановился как вкопанный.

– Ma che! Если не ошибаюсь, профессор Роверето? Неужто вы посещаете это кафе?

– Вы угадали. Надеюсь, синьор комиссар, вы не находите в этом ничего предосудительного?

– У нас в Бергамо, синьор профессор, каждый ходит куда ему заблагорассудится, но, по правде говоря, я несколько удивлен, что человек с вашим положением посещает заведения такого сорта, а вам это не кажется странным?

– Дело в том, что я подружился с Луиджи Кантоньерой и...

– Знаю, знаю...– сухо оборвал его тот.– Похоже, вы стали здесь завсегдатаем с тех самых пор, как впервые появились у нас в городе.

– Кажется, я уже в том возрасте,– начинал раздражаться Ромео,– что могу посещать любые заведения?

– Несомненно... только…

– Только?

– Только мне, синьор профессор, было бы очень любопытно узнать, по какой такой причине в доме у Гольфолина вы представляетесь холостяком, а здесь рассказываете Кантоньере о своей жене и многочисленных детях?

Застигнутый врасплох веронец не сразу нашелся, что и ответить, и собеседник, воспользовавшись паузой, коварно заметил:

– Догадываюсь, что когда уезжаешь подальше от дома, куда приятней чувствовать себя холостяком, не так ли?

– Уверяю вас, синьор комиссар...

– Седина в бороду, бес в ребро, так что ли? Позвольте, синьор профессор, дать вам один совет: вы, ученые, по своей наивности часто становитесь легкой добычей для всяких темных махинаций... так что будьте поосторожней, вы меня поняли?

И, не дожидаясь реакции Тарчинини, комиссар в сопровождении помощника быстро зашагал прочь.

Сердясь на коллегу и на себя самого, Ромео вошел в кафе, где его тут же перехватил Луиджи.

– Он и к вам тоже приставал? Я все видел через окно... Не понимаю, что это вдруг с доном Даниэле, какая муха его укусила?

– Наверное, ведет расследование.

– Насчет этого бедняги Баколи? А что там такое случилось-то?

Не уточнив, что это благодаря его стараниям удалось обнаружить убежище Баколи и имя, под которым он там скрывался, наш веронец подробно описал сцену, свидетелем которой оказался в доме Гольфолина, после чего заключил:

– Надеюсь, этот ваш комиссар не подозревает, будто я сообщник или еще, чего доброго, убийца этого Баколи?

– Интересно, какая связь может быть между этим бродягой Баколи и почтенным университетским профессором? – он с явным отвращением вздохнул и добавил: – Ведь вроде бы неглупые люди, а иногда такое придумают!

– Расскажите мне немного про этого Баколи.

– Ну что я могу рассказать? Я ведь его только знал как клиента, который не всегда исправно платил за выпивку... одно слово, голодранец! А вообще-то, между нами, зачем вам все это надо?

– По правде говоря, с тех пор как я поселился в той же комнате, где жил этот странный парень, который так ужасно кончил... между нами установилась какая-то таинственная связь... будто мы родственники, что ли... И мне бы хотелось понять, что это был за человек?.. откуда появился?.. за что его убили?..

Прежде чем ответить, Луиджи наполнил вином два стакана и протянул один из них Ромео.

– Что-то у вас, синьор профессор, больно уж разыгралось воображение... Что говорить, парень он был симпатичный, этот Баколи, да только ведь все равно бездельник... так, шпана и все... Откуда он появился? Никто этого не знает, да, по правде говоря, никому это и не интересно... Скорее всего, сбежал откуда-нибудь, где ему уже нельзя было оставаться... Он ведь из тех несчастных, кому везде не по себе, вот они и шляются по свету, все ищут, где им будет получше... Но это все бесполезно, ведь свое несчастье повсюду таскаешь за собой... Хотите откровенно? Бездельник, он и есть бездельник, от него всего можно ожидать, даже самого плохого.

– Но ведь обычно бездельники никому особенно не мешают, а этого Баколи кому-то понадобилось прикончить, вам это не кажется странным?

– Поди догадайся, в какую историю он мог вляпаться, чтобы добыть себе пару лир на пропитание. Вы уж не обижайтесь, синьор профессор, но я хочу вам дать один добрый совет. Забудьте вы об этом... Поверьте мне, ничего кроме неприятностей вы от этого не получите. Одни только неприятности. Луиджи Кантоньера зря говорить не будет.

– Наверное, вы правы, только не забывайте, мы ведь всю жизнь только и делаем, что по буковкам расшифровываем всякие древние надписи или по камушкам пытаемся восстановить давно прошедшие времена... так что мы народ упрямый и терпеть не можем, если нам приходится сдаваться в борьбе против забвения... Поэтому мне во что бы то ни стало хочется представить себе, какой же он был на самом деле, этот Баколи?..

– И что вам это даст?

– Ничего.

– Тогда зачем вам нарываться на неприятности?

– Неприятности? Какие неприятности?

– Вы что, забыли, что беднягу все-таки кто-то прикончил, и уж, наверное, не без причины, как вы считаете, а?

– Да, вы правы...

Тарчинини состроил гримасу, которая по замыслу должна была изобразить внезапный испуг, потом добавил:

– Конечно, это глупо, но... даже не знаю, как сказать... Раз уж так получилось, что я занял его место в доме Гольфолина, я вроде бы чувствую себя в какой– то степени обязанным... нет, не отомстить, упаси Боже, этим пусть занимается полиция... а просто хоть что-то для него сделать... Ведь, надо полагать, у парня была семья?

– Вы, конечно, можете поступать, как считаете нужным, синьор профессор, но я вас предупредил.

– Вот кто меня действительно интересует,– после продолжительной паузы признался Ромео,– так это тип, который приходил за вещами Баколи...

– Наверное, какой-нибудь приятель?

– Возможно... Только вот каким образом этот приятель мог узнать, что Баколи уже нет в живых?

– Ну, это уж вы слишком много от меня хотите! А вообще-то, синьор профессор, хочу сделать вам одно признание: в нашем деле никогда нельзя вмешиваться в чужие дела, иначе обязательно потеряешь клиентов. И вот когда я открыл свой бар, то решил раз и навсегда: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю.

– Но если бы Баколи встречался у вас с какими-то приятелями, уж мне-то вы могли бы это сказать?

– А зачем вам это знать?

– Я попытался бы их найти, узнал бы, не рассказывал ли им Баколи о своих близких, о родных местах... Если бы оказалось, что у него есть мать, я бы ей написал...

– Странный вы все-таки народ, ученые,– покачал головой Кантоньера,– вроде умные люди, а такое иногда говорите! Дался вам этот парень, вы ведь его даже в глаза не видели, слышать о нем не слышали, а теперь вдруг загорелись, будто это ваш родной брат! Что за причуды, ей-Богу...

– Да нет, для людей, привыкших жить скорее прошлым, чем настоящим, это самая обычная вещь.

– Ну что ж! Очень сожалею, синьор профессор, но в таком случае должен вас огорчить: всякий раз, когда ваш Баколи заходил ко мне сюда, он всегда был один, и ни с кем, кроме меня, никогда даже словом не перемолвился. Теперь успокоились?

– Да нет, не сказал бы...

– Очень жалко... Но все равно, давайте-ка сменим тему, как вы считаете, а?..

***

К Гольфолина Тарчинини вернулся только к десяти вечера. Зная, что те собираются в дорогу, он старался пробраться к себе, производя как можно меньше шума. Уже нажимая на рукоятку двери в свою комнату, он вдруг замер, услышав доносившиеся откуда-то странные, словно приглушенные звуки. Ему понадобилось некоторое время, чтобы понять, что эти звуки сильно смахивают на рыдания и что, возможно, в двух шагах от него кто-то безутешно плачет в одиночестве. Будучи человеком по природе жалостливым, Ромео терпеть не мог чужих страданий и всегда спешил их разделить. Поэтому он на цыпочках направился к гостиной, откуда, как ему казалось, неслись эти скорбные звуки. Поколебавшись, стучать или нет, он в конце концов решил, что не стоит, и осторожно открыл дверь.

Там, при тусклом свете затененной огромным абажуром лампы, забившись в уголок дивана горько рыдала Софья Гольфолина.

– Послушайте, синьора... – нежно проговорил, приблизившись к ней, до глубины души взволнованный веронец.

Вздрогнув от неожиданности, молодая женщина подняла голову, вот-вот готовая испуганно закричать.

– Милая донна Софья... – успокаивающе проворковал джульеттин муж, – разве молено быть несчастной в вашем возрасте?..

– Ах, если бы вы знали!..

– Ma che! Я ведь все знаю!

– Вы... – удивленно уставившись на него, пробормотала она, – вы что, действительно все знаете?

Воспользовавшись паузой, Ромео уселся рядом с невесткой донны Клаудии.

– А что же тут знать, милочка, все ведь и так видно!

– Неужели?!

– Конечно, это ведь ясно как Божий день... Наша славная крошка недавно вышла замуж... Повздорила с мужем... И тут же решила, что он ее больше не любит... Что она совершила ужасную ошибку... И что жизнь окончательно не удалась... Милочка моя! Да у каких же молодоженов этого не бывало...

– Нет, синьор профессор, – бросив на него ледяной взгляд, заметила она, – видно, вы так ничего и не поняли.

– Неужели? – замер от удивления несколько огорченный Ромео.

– Марчелло уже давно меня не любит, – добавила она.

– Это вы все себе придумываете...

– Может, и то, что Тереза его любовница, я тоже придумала?

От этого сообщения Тарчинини даже на мгновенье лишился дара речи. Одновременно рассерженный и огорченный. Выходит, эта Тереза строила ему глазки, а сама... Может, она просто над ним издевалась? И он попытался найти всему этому более удобное для себя объяснение.

– А вы, донна Софья, уверены, что...

– Ma che! Это всем давно известно, и никто не находит в этом ничего предосудительного!

– Ну, не надо преувеличивать!

– Неужели вы не поняли, что я здесь для всех чужая? Что меня все просто терпеть не могут? Что мне не доверяют?

– Не доверяют?

Она снова разрыдалась, и веронец инстинктивным жестом обнял молодую женщину за плечи и по-отцовски прижал к себе. Тронутый этим безысходным отчаянием, он почувствовал, что тоже вот-вот прослезится. Он поцеловал еще по-девичьи нежную щеку, бормоча слова утешения.

– Ну, малышка, разве можно так расстраиваться... Я же здесь... рядом... я вам помогу...

Он шептал все, что приходило ему в голову, и Софья, подняв к нему искаженное рыданиями лицо, заикаясь пробормотала:

– Они все меня ненавидят, потому что боятся...

И тут, без всякой задней мысли, просто чтобы показать ей, что она не одинока, Ромео покрепче обнял ее и стал нежно целовать. Она даже не шевельнулась, и веронец, исполненный самых благородных побуждений, повторил попытку. Трудно предсказать, как могли бы дальше развиваться события, и как далеко зашел бы Ромео в своей акции спасения, если бы гостиную вдруг не осветил яркий свет люстры и почти одновременно с этим не раздался ледяной голос:

– А вы, синьор археолог, я вижу, тут даром времени не теряете!

На пороге, в лиловом домашнем платье, испепеляя презрительным взглядом странную парочку, стояла суровая донна Клаудия.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Тарчинини провел одну из самых мучительных в своей жизни минут. Проворно отстранившись от Софьи, он вскочил с дивана.

– Послушайте, синьора... Я вам сейчас все объясню...

– Вы полагаете,– презрительно усмехнулась донна Клаудия,– что здесь еще нужны какие-нибудь объяснения? А тебе, Софья, должно быть стыдно, как ты себя ведешь!

– Ma che! – сразу позабыв о своих огорчениях, взбунтовалась Софья. – Если этому старому синьору вдруг захотелось меня пожалеть, то я уже, по-вашему, последняя дрянь, так, что ли?

Ромео больно кольнуло упоминание о «старом синьоре», и Софья сразу же показалась ему куда менее симпатичной. Оскорбленная же супруга Марчелло, ничуть не заботясь об уязвленном самолюбии жильца, продолжала кричать, уже явно теряя контроль над собой.

– А то, что мой муж спит со служанкой, это вы считаете в порядке вещей, да?

– Бедняжка,– холодно заметила донна Клаудия,– я с самого начала знала, что ты хамка, и теперь, увы, вынуждена констатировать, что время ничего не меняет.

– А Тереза, по-вашему, не хамка, да?

– Да она в сто раз лучше тебя! Она по крайней мере умеет работать!

– Знаю я ее работу!

– Ты сама не знаешь, что говоришь!

– Хотите, чтобы я ушла, да? Или, может, чтобы я наложила на себя руки, тогда ваш Марчелло сможет жениться на этой замечательной Терезе – как же, она ведь благодетельница всего семейства Гольфолина!

Донна Клаудия вдруг сразу резко переменилась в лице.

– Ты замолчишь или нет? – угрожающе прошипела она, приближаясь к невестке.

– Нет, не замолчу!

– Устраивать сцены в присутствии постороннего! Ты уже совсем стыд потеряла!

– А если я все расскажу этому постороннему, а? Что вы тогда будете делать?

– Думаешь, кому-нибудь интересны твои альковные тайны?

Привлеченные шумом оба в несколько кричащих домашних халатах, в дверях показались дон Ладзаро с доном Марчелло.

– Что здесь происходит? – тоном, не предвещающим ничего хорошего, поинтересовался глава семейства.

Донна Клаудия с пылающим от злости лицом показала в сторону Ромео и Софьи.

– Я застала нашу невестку в объятьях профессора!

– Что-о-о?.. – подскочил от удивления Марчелло.

– Брось, Марчелло, не надо изображать из себя Отелло, тебе все равно никто не поверит! Вот если бы на моем месте оказалась Тереза, тогда другое дело... а ревновать меня!..

– Марш спать, потаскуха! А с вами, синьор...

Тарчинини почувствовал, что его терпению приходит конец.

– Все, с меня довольно! – это было произнесено таким тоном, что все сразу же замолчали. – Вбейте себе хорошенько в голову, что ваши семейные секреты меня совершенно не интересуют. Я зашел в гостиную, потому что, вернувшись домой, услышал, что кто-то плачет. Увидев донну Софью в слезах, я попытался ее успокоить, как, вероятно, на моем месте сделал бы кто угодно.

– Заключив ее в объятья? – усмехнулась донна Клаудия.

– Именно так! Я действительно ее обнял, чисто по-отечески!

– Если допустить, что вы говорите правду, – с издевкой в голосе возразил Марчелло, – то я попросил бы вас, синьор, удовлетворять свои отцовские инстинкты где-нибудь подальше от моей жены!

– Следует ли мне понимать, синьор, – смерил молодого Гольфолина взглядом веронец, – что вы позволили себе выставить меня за дверь?

– Если он уйдет, – завопила Софья, – я тоже уйду вместе с ним, во всяком случае, до ближайшего полицейского участка!

– Мне кажется, – вступил в разговор дон Ладзаро, – что здесь сегодня говорится слишком много глупостей. Лично я отказываюсь верить в недостойное поведение синьора Роверето. Он принадлежит к тому кругу, где не принято злоупотреблять гостеприимством. Значит, произошло какое-то недоразумение, и надеюсь, ночь поставит все на свои места. Марчелло, уведи жену в спальню... А ты, Софья, подчинись. Ты ведь достаточно умная девочка, так что не заставляй меня разочаровываться. И нам тоже пора спать, Клаудия. Спокойной ночи, синьор профессор.

Наблюдая за Софьей, Ромео было подумал, что она снова взбрыкнет, однако под ледяным взглядом свекра плечи ее как-то сразу бессильно опустились. Она встала и, не произнеся больше ни слова, безропотно вышла вслед за мужем из комнаты.

– Очень сожалею, синьор профессор, – слегка поклонился дон Ладзаро,– что вам пришлось стать свидетелем дурацких семейных ссор. Наша бедняжка Софья болезненно ревнива и... чуть-чуть не в себе. Она уже много раз пыталась наложить на себя руки, придумывая самые невероятные поводы. Настоящая мифоманка, но мы все равно к ней очень привязаны, иначе следовало бы уже давно обратиться к помощи медицины... Возможно, в конце концов так и придется сделать. Еще раз приношу вам тысячу извинений, синьор профессор. Пошли, Клаудия?

Донна Клаудия со смущенной улыбкой простилась с Ромео и вышла вслед за мужем.

Тишина, воцарившаяся в гостиной после всех этих криков и шума, казалась даже какой-то нереальной. Несколько сбитый с толку, веронец пытался разобраться в том, что только что произошло на его глазах. Он нисколько не поверил, будто Софья не в своем уме, хотя нервишки у нее действительно пошаливают. Он полагал, что она, конечно, не лгала, говоря о связи мужа с Терезой, ибо, будь он на месте Марчелло, он тоже предпочел бы цветущую красавицу Терезу этой бледной жалкой Софье. Безоговорочно встав на сторону обманутой жены, Ромео, возможно, действовал из чувства справедливости, однако не последнюю роль, похоже, сыграл в этом неосознанный инстинкт ревности. Не отдавая себе в этом отчета, он был глубоко травмирован тем, что Тереза не только ничуть не была им увлечена, как он сам себе напридумывал, а скорее всего, просто смеялась у него за спиной.

Софья в ярости проговорилась, будто Гольфолина все как один боятся своей служанки. Тарчинини так и этак вертел фразу, пытаясь найти хоть какое-то правдоподобное объяснение. Потом, почувствовав усталость, решил махнуть рукой на все эти головоломки и тоже отправиться спать.

В доме Гольфолина царил безмятежный покой. Покой после бури, не претендуя на оригинальность, подумал наш самозваный профессор. В тот момент, когда он уже закрывал за собой дверь комнаты, ему в голову пришла еще одна загадка: «Интересно, а по какой причине в гостиной так и не появилась Тереза?»

Ну ладно старики, они уже не в том возрасте, чтобы участвовать в бессмысленных семейных ссорах, но где была Тереза? Почему, слыша весь этот гам в гостиной, не спустилась выяснить, что там происходит? Еще один вопрос, которому пока что суждено оставаться без ответа.

Тарчинини зажег свет и почти сразу же сквозь зубы выругался, увидев на единственном в комнате кресле спящую донну Клелию. Нет, пора кончать, это уже слишком! Он похлопал старушку по плечу, та, не открывая глаз, тут же вскочила на ноги.

– Послушайте, донна Клелия, это просто неблагоразумно... почему бы вам не пойти к себе в постель?

– Ты был с ней, да, Серафино?

– Что-то не пойму, о ком это вы?

– Признайся, ты ведь был на свидании с Софьей?

– С чего вы взяли?..

– Я же знаю, она только и думает, как бы переманить тебя к себе... Но ты ведь ее не любишь, правда, Серафино? Скажи, что ты любишь только меня одну... И мы с тобой скоро уедем в Мантую, да?

Теряя терпение, Ромео подумал, неужели ему придется снова поднять на ноги весь дом, чтобы избавиться наконец от этой полоумной старухи.

– Донна Клелия, ну будьте благоразумны... ступайте-ка спать.

– Я дожидалась тебя... А вдруг бы ей удалось тебя у меня отнять?.. Учти, если она не оставит тебя в покое, мне придется просто ее убить! Ты понял, Серафино? Убью ее, и все станет по-прежнему!

Этой ночью, которая, возможно, для других была безмятежной и лунной, здесь что-то уж очень часто упоминают о смерти. Взяв старую женщину под руку, Тарчинини заставил ее подняться из кресла.

– Не надо говорить такие ужасные вещи, донна Клелия... Вы только всех огорчаете.

– Какое мне до них дело, Серафино, на всем свете для меня существуешь только ты... Пообещай мне, что мы скоро уедем... Я так устала ждать...

Выпроваживая старушку в коридор, веронец как мог пытался ее успокоить.

– Подождите еще чуть-чуть, донна Клелия, совсем капельку... а потом мы с вами уедем...

Она одарила его улыбкой, от которой лицо ее как– то сразу удивительно помолодело.

– Я верю тебе, Серафино... Я ведь верила только тебе одному...

Оставшись наконец в одиночестве, он с облегчением вздохнул. Интересно, семейство Гольфолина оставит его когда-нибудь в покое цли нет?

***

Комиссар Сабация уже поджидал его в нефе Сан-Бернардино, одной из церквей, где, по заведенному уже между ними обычаю, Тарчинини назначил ему свидание, и не смог сдержать смеха, слушая рассказ коллеги о его приключениях в семействе Гольфолина.

– У меня такое впечатление, дорогой Тарчинини, что вместо того, чтобы заниматься подпольной торговлей наркотиками, вы оказались втянуты в какую-то странную и не менее запуганную историю, а?

– Все это сильно осложняет мою задачу... Теперь они начнут относиться ко мне с подозрением, и потом еще эта выжившая из ума старуха, от которой никак не удается избавиться! Хорошо еще, что она не выходит из дому, а то ведь могла бы целыми днями таскаться за мной по городу!

– Не огорчайтесь! А вдруг это все к лучшему? Может, как раз то, что вы невольно оказались в центре событий семейства Гольфолина, отвлечет от вас внимание других?

– Других? Каких еще других?

– Ну, скажем, тех, кто убил Велано и Баколи.

Ромео совсем не нравилось, когда кто-то напоминал ему об этой страшной реальности.

– Кстати о Баколи, должен признаться, никто о нем ровным счетом ничего не знает и, что самое поразительное, похоже, никому совершенно не интересно, кто он такой и откуда появился. Ни Гольфолина, ни Луиджи Кантоньера не смогли мне дагь об этом погибшем юноше никакой хоть мало-мальской вразумительной информации. А хозяин кафе, тот даже не скрывает, что после убийства клиента вообще не желает поддерживать о нем никаких разговоров. Да, чуть не забыл, а вы не находили у него в кармане какого-нибудь ключа?

– Ключа?

– Да, от комнаты. Похоже, перебираясь в лучший мир, он на всякий случай прихватил с собой ключ.

– Я лично обыскивал карманы Баколи. И могу со всей уверенностью утверждать, что никакого ключа там не было.

– В таком случае, кому же он его отдал?

***

Расставшись с Сабацией, Тарчинини уселся в первом попавшемся кафе и принялся сочинять письмо Джульетте, которая, возможно, уже давно считала себя вдовой. Поначалу он взялся за этот труд без всякого вдохновения, потом, мало-помалу увлекаясь, забыл про Бергамо и про дело, которое привело его в этот город, и будто снова оказался в родной Вероне. Фраза за фразой, он все глубже и глубже погружался в прошлое. В ушах звучал смех Джульетты. Раздавались крики детишек. Одной силой воображения Ромео будто перенесся домой, в свое семейство, и посетители кафе, подталкивая друг друга локтями и подмигивая, не могли отвести глаз от этого круглого коротышки, который, подскакивая на стуле, говорил сам с собой и смеялся невесть чему. И только подписавшись: «Навеки влюбленный в тебя Ромео целует твои ноги и мечтает умереть в твоих объятиях», веронец вновь вернулся к действительности. С повлажневшими от слез умиления глазами он огляделся вокруг и сразу заметил, как одни украдкой улыбались, а другие вдруг сразу низко опускали головы. Из всего этого он заключил, что по каким-то непонятным причинам оказался предметом чужих насмешек. И сразу пришел в скверное расположение духа.

Дабы поднять настроение, Ромео решил побаловать себя отменным обедом и отправился на бульвар Витторио Эммануэле, где и провел пару незабываемых часов в ресторане «Манарини», лакомясь всякими фирменными блюдами этого заведения, как-то: редкостного разнообразия закуски, tortellini^[6] alla Manarini, costella alla bergamasca^[7], и запивая все это отличным «Бардолино дель Гарда».

Желая облегчить пищеварение, которое явно нуждалось в дополнительных стимулах, он, несмотря на жару, решил подняться к центру города пешком. Оказавшись на Старой площади и не испытывая особого желания сразу возвращаться в дом Гольфолина, он подумал, а не заняться ли для разнообразия своим расследованием и не пойти ли поболтать с доном Джованни Фано, а вдруг ему случалось сталкиваться с Баколи. По правде говоря, шансов на это было довольно мало, и если веронец и выполнил свое намерение, то в основном ради той успокоительной прохлады, которая царила всегда в церкви Санта Мария Маджоре.

Тарчинини был уже на паперти церкви, как вдруг его словно пригвоздил к месту чей-то резкий окрик:

– Синьор профессор!

Он обернулся и увидел, что за ним вдогонку стремительной походкой, так что даже полы сутаны развевались у ног, мчался тот, кого он желал увидеть – дон Джованни Фано собственной персоной. Почтенный падре был явно чем-то не на шутку рассержен.

– Ах, синьор профессор, а я как раз молил Господа, чтобы он направил меня на ваш путь, и, видно, Господь меня услышал.