Текст книги "О чем грустят кипарисы"

Автор книги: Шамиль Ракипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Ночь семьсот четвёртая

– Что это за крестик? – спросила Валя, указывая на мою отметинку на карте.

Я рассказала ей о подвиге своего земляка-артиллериста Абдулхака Умеркина.

– Он жив?

– В том бою он был ранен.

– Значит, жив. А среди лётчиков есть татары – Герои Советского Союза?

– Анвар Фатхуллин, лётчик-штурмовик. Может быть, есть и другие, не знаю. Он родом, как и я, из Башкирии, мне о нём написали земляки из Белебея. Воюет на Первом Украинском фронте.

– А за что ему присвоили звание Героя?

– В октябре 1943 года его самолёт был подбит. Пробоины в крыле и фюзеляже. Второй член экипажа, стрелок-радист, погиб. С трудом управляя машиной, Фатхуллин летел к линии фронта. На уме одно – дотянуть до аэродрома. Увидел вражеский эшелон, идущий к фронту. А на «Иле» ещё три бомбы. Не раздумывая, развернулся и повёл самолёт со снижением навстречу эшелону. Его заметили, открыли огонь из крупнокалиберных пулемётов. На платформах – танки, пушки. Все бомбы попали в цель, паровоз покатился под откос, за ним посыпались платформы. На счету Фатхуллина, точнее на счету экипажа, командиром которого он был, помимо поражённых наземных целей, – шесть сбитых «Юнкерсов», два истребителя.

– Молодец! Передай ему через своих земляков мой пламенный гвардейский привет.

– Передам.

– Сколько ему лет, не знаешь?

– Двадцать три года.

– Наверное, не женат. Учтём…

Я интернационалистка, меня, как и других девушек, радовало, что в полку есть представительницы многих национальностей. Но не забывала, что я татарка, что по моему поведению, по моим делам окружающие в какой-то мере будут судить о татарах вообще. И естественно, гордилась боевыми успехами земляков. У каждого народа есть своя национальная гордость. Было бы чем гордиться. Главное – не унижать других, не задирать носа, за счёт этого выше не станешь. Если человек, или народ, поддаётся чувству неоправданного превосходства над другими, значит, налицо заболевание ужасной болезнью – манией величия.

Более 160 татар – Герои Советского Союза. Первым по времени в этом ряду стоит Гильфан Батыршин, пограничник, участник боёв у озера Хасан в 1938 году. Отделение, которым он командовал, отбило несколько атак превосходящих сил японцев. Он сам уничтожил вражеский танк. Но звание Героя ему присвоили не за это. Он переправил на своей спине через озеро Хасан восемь раненых бойцов. Переплыл озеро, почти не отдыхая шестнадцать раз! Затем вынес с поля боя тяжело раненного начальника заставы и с ним ещё раз переплыл озеро. А замыкает этот ряд поэт и воин Муса Джалиль. Я счастлива, что мне и моей подруге Ольге Сапфировой нашлось место среди этих богатырей. С женщинами как-то веселее, правда?

Высокую оценку мужеству моих земляков дал Маршал Советского Союза Малиновский. «Я старый солдат, – пишет он в своих воспоминаниях, – много видел на фронте бойцов и командиров-татар и всегда восхищался их непреклонным упорством, железной волей в бою».

Я отвлеклась, вернёмся в семьсот четвёртую ночь.

Прожекторы поймали нас ещё на подходе к цели. Высота две тысячи метров. Воздушные волны грубо толкают самолёт то влево, то вправо, то вверх, то вниз. Дышать нечем. Злое, штормовое небо! Струя трассирующих маленьких снарядов пронеслась чуть ли не перед глазами.

– С Малахова кургана бьют, сволочи, – осуждающе сказала Валя. – Вниз!

Задевая крыльями клубы разрывов, «По-2» по спирали пошёл к земле. Высота быстро падает. 1500 метров. 1200. 1000… За какую-то минуту мы провалились на целый километр. Пожалуй, довольно. Плавно выравниваю самолёт. Перед глазами вращаются шаровые молнии, ноют плечи, спина.

– Десять градусов вправо! – командует Валя сдавленным голосом. – Держи так. Сейчас…

Взрываются наши «сотки». Мы крушим укрепления на внутренней стороне обвода, где немцы чувствуют себя в относительной безопасности. Но там, где пролетают наши самолёты, взрывается всё, что может взорваться, горит всё, что может, гореть.

Снова резко снижаюсь, лечу над немецкими траншеями, блиндажами. Валя опустошает свой ящик, наполненный термитными бомбами весом от пятисот граммов до двух с половиной килограммов, и кричит страшным голосом:

– Хенде хох! Битте-дритте!.. Гитлер капут! Антонеску капут!..

Она выкрикивает ещё какие-то немецкие и румынские слова, у штурманов их целый набор, искренне веря, в что её «глас небесный» вызовет смятение и ужас в стане врага.

Из последнего полёта возвращаемся, как обычно, на рассвете. Летим на небольшой высоте. Внизу мелькают бушлаты, бескозырки.

Многие моряки, пришедшие с боевых кораблей в отряды морской пехоты, переоделись, скрепя сердце, в обычную армейскую форму, чтобы не служить мишенью для фашистских снайперов. Оставили лишь тельняшки. Бескозырки до поры до времени хранились за пазухой.

И вот настал час – перед штурмом Севастополя каски были заменены чистенькими, тщательно выстиранными бескозырками.

Как известно, немцы в начале войны довольно часто прибегали к так называемым психическим атакам: наглотавшись шнапсу для храбрости, шли на наши позиции во весь рост. Но нервы у наших воинов были крепкими, подобные спектакли кончались плачевно для гитлеровцев.

Не выдерживали психических перегрузок и фашистские лётчики: если два самолёта сближались на огромной скорости лоб в лоб, отворачивал всегда немецкий самолёт, подставляя под снаряды и пули своё брюхо.

Советские моряки тоже ходили в психические атаки и неизменно обращали врагов в бегство. «Шварцих тод! Шварцих тод!..» Это означает – чёрная смерть.

Поёрзав в кабине, Валя предложила!

– Надо нашим покричать. Как ты считаешь?

– Конечно, – согласилась я. – Немцам кричали, румынам кричали. Как же нашим не покричать, обидятся. Погромче, ладно?

– Давай вдвоём!

– Нет, лучше по очереди. Сегодня ты, а завтра я.

– Хитришь, Магуба, знаю тебя. Постараюсь за двоих. – Валя перевесилась через борт кабины и задорным голосом исполнила свой коронный номер:

– Полундра! Распахивай бушлаты, вперёд! Даёшь Севастополь! Бей гадов! Пусть тебе помогает, от пуль сберегает моя молодая любовь! Магуба-джан, можно я ракету пущу?

Я не разрешила. Ракеты нам ещё пригодятся.

Рукоятка управления в штурманской кабине – металлическая труба с изогнутым, обрезиненным концом – прикреплена вдоль борта двумя лирообразными зажимами. Привести её в рабочее положение – минутное дело. В зеркало вижу, что Валя уже ухватилась за неё руками.

С удовольствием передаю управление штурману. Пусть набирается опыта. После того, как Глаша Каширина привела на аэродром и посадила самолёт с убитой лётчицей в передней кабине, мы учим штурманов, между делом, своей профессии. Валя способная ученица, научилась летать «под колпаком», может взлететь и – самое трудное – совершить посадку.

Превращусь на время в пассажира, помечтаю…

Кончится война, раскидает нас жизнь по разным городам и сёлам, по разным республикам, распадётся наша фронтовая гвардейская семья – как же мы будем существовать друг без друга? Каждая из нас, наверно, задумывалась над этим. Я в Башкирии или Татарии, Валя в Москве, Хиваз Доспанова в Казахстане, Лейла… Она, пожалуй, будет жить в Крыму, если выйдет замуж за своего Ахмета. Чтобы навестить всех однополчанок, никакого отпуска не хватит. Первое время ещё ничего – встречи с родными, близкими, с подругами детства, с земляками, с родным краем, а потом? Просто необходимо что-то придумать, заранее договориться. Сейчас, конечно, договариваться рано, надо ещё дожить до Победы, но составить какой-то план, продумать варианты можно и нужно.

В полку несколько коренных москвичек, многие после войны будут учиться и доучиваться в Москве – проще всего там и устраивать встречи, скажем, раз в год. Может быть, в день Победы. Буду брать отпуск в одно и то же время, из года в год, – несколько дней в Москве, наговоримся вволю, вспомним минувшие дни, битвы, и с Лейлой, с Верой Белик – в Крым…

– Магуба, ты спишь?

– Нет.

– Значит, думаешь.

– Как ты угадала? Удивительно.

– Очень просто. Это только в книгах пишут: бездумно смотрел в окно, бездумно бродил по лесу. Человек, если не спит, обязательно о чём-нибудь думает. Скажешь, не так?

– Не скажу.

– Я могу угадать даже, о чём ты думала. У тебя хорошее настроение, удачная ночь, восемь вылетов, штурм Севастополя идёт успешно, значит, мечтала о мирной жизни, думала, как же я одна-одинёшенька буду жить в своём Белебее, без своего штурмана, без Лейлы, без полка, мамочка моя, умереть можно…

Я от души рассмеялась.

– Угадала? – обрадовалась Валя.

– Ты сможешь после войны выступать на сцене! угадывание мыслей на расстоянии.

– На близком расстоянии, – уточнила Валя. – У меня есть один план, слушай. Договариваемся так. Когда у кого-то из нас будет намечаться какое-нибудь торжество, свадьба, например, юбилей, рождение сына или дочери, рассылаются приглашения всем однополчанкам. Пир на весь мир, в складчину. Первое такое мероприятие – моя свадьба. Демобилизуюсь, вернусь в Москву, сразу выскочу замуж.

– Жених есть?

– Нет, но за этим дело не станет. У меня же будет орден, две медали. Это минимум. На белом платье, представляешь?

– Фантазёрка. Но в твоём плане есть рациональные зёрна. Придёт врейя, обсудим на общем собрании полка.

Валя неожиданно перешла на официальный тон, подражая мне, спросила:

– Где мы, штурман? Я чётко доложила:

– До аэродрома десять минут, товарищ командир! Валя действовала уверенно, но посадила самолёт не очень удачно, на тройку с минусом. Бершанская, наверно, поморщилась. Поймёт, конечно, в чём дело, но замечание сделает мне. Переживём.

Ночь семьсот шестая

Пропущу одну ночь. Как и предыдущие, она была очень тяжёлой, максимальной. Мы бомбили вражеские укрепления на Малаховом кургане, скопления автомашин на дорогах – помогали нашим атакующим войскам, которые отбросили гитлеровцев за последний обвод.

Девятое мая 1944 года.

Войска 4-го Украинского фронта форсировали Северную бухту и ворвались на Корабельную сторону.

Над Малаховым курганом – красное знамя.

Эти великолепные новости сообщала кому-нибудь из девушек Рачкевич, и они перелетали из комнаты в комнату, наполняя радостью наши сердца. Спали в этот день урывками.

Смотрю на карту. Северная бухта, святыня моряков-черноморцев, их колыбель, освобождена. Скоро вернутся они сюда, домой, большие и малые корабли, которых приютило на время Кавказское побережье. Севастополя нет, но он восстанет из пепла, его возродят любящие руки, способные творить чудеса, и счастливы будут те, кто увидит его в блеске новой красоты и славы.

Эта часть Крымского полуострова, пожалуй, самая живописная, словно была задумана природой как идеальное место для города-порта. Людям оставалось только построить корабли, причалы, дома.

Северная бухта, постепенно сужаясь, вклинилась в полуостров с запада. Её южный берег, повернув на юго-запад, причудливо изгибается, образуя небольшие бухты Южную, Карантинную, Стрелецкую, Омегу, Камышёвую, Казачью, и заканчивается мысом Херсонес. Бухты в бухте – как по заказу. Цепляясь за каждую из них, немцы будут отступать на мыс Херсонес, больше некуда.

Корабли вернутся не все. На дне Южной бухты лежит крейсер «Червона Украина», потопленный фашистами. Глубина небольшая, моряки сняли с корабля орудия, использовали их в обороне Севастополя.

Мне вспомнился очерк писателя Евгения Петрова «Прорыв блокады», опубликованный в газете «Красная звезда» в июле 1942-го года. В предисловии от редакции сообщалось, что очерк публикуется посмертно. За несколько дней до своей гибели писатель отправился в Севастополь на лидере «Ташкент», который прорвался сквозь кольцо вражеской блокады в осаждённый город. Вернувшись на этом же корабле на Кавказское побережье, Евгений Петров начал работать над очерком, но успел написать только первую часть. Как погиб один из авторов «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка», я тогда не знала.

Из очерка запомнилось, что «Ташкент», самый красивый и самый быстроходный корабль Черноморского флота, доставил в Севастополь воинскую часть, боеприпасы и вывез оттуда две тысячи детей, женщин, раненых. Увидим ли мы этот славный корабль на Севастопольском рейде? Немцы называли его голубым дьяволом.

Встретив в коридоре Веру Велик, я спросила:

– Ты слышала что-нибудь о лидере «Ташкент»? Это военный корабль.

Вера как-то странно посмотрела на меня, улыбнулась:

– Магуба-джан ты слышала что-нибудь о Луне? Это спутник Земли.

Мы обе рассмеялись, зашли в комнату.

– Я его видела, – сказала Вера.

– Где он сейчас?

– На дне Чёрного моря.

– Как жалко… А что такое лидер? Идущий впереди эскадры?

– Да, во время походов он возглавлял кильватерную колонну эсминцев. В составе Черноморского флота – несколько лидеров, эскадренных миноносцев большого водоизмещения с усиленным вооружением. Можно сказать, что «Ташкент» был лидером лидеров. Серо-голубой красавец, длинный, узкий, с обтекаемыми орудийными башнями – от него трудно было отвести глаза.

– Почему немцы называли его голубым дьяволом?

– По заслугам! Многие корабли флота участвовали в обороне Одессы и Севастополя, в том числе «Ташкент». Немцы люто его ненавидели. За ним специально охотились несколько эскадрилий бомбардировщиков я торпедоносцев, подводные лодки, торпедные катера. Во время обороны Одессы он своим огнём уничтожил дальнобойную немецкую батарею, которая обстреливала город.

– Не «Дору»?

– Нет.

– Интересно, где она сейчас.

– Я слышала, немцы, отступая, разобрали её на части и бросили. Некоторые её снаряды, падавшие на улицы Севастополя, не взрывались. Каждый весил семь тонн.

– Наверно, эту дуру уже переплавили в наших мартенах. Ладно, рассказывай дальше.

– В осаждённый Севастополь «Ташкент» прорывался семнадцать раз! Он маневрировал в море, как истребитель в воздухе. Немцы атаковали его много раз, он сбивал самолёты огнём своих зенитных установок, топил катера, но сам был неуязвим – до рокового последнего похода. Он вышел из Новороссийска днём 26-го июня 1942 года. На борту – стрелковая бригада и отряд моряков. В сопровождении двух миноносцев полным ходом шёл к Севастополю. В пути его атаковали сначала торпедоносцы – безуспешно. Потом налетели пикирующие бомбардировщики. Лишь один из них сумел прорваться сквозь заградительный огонь и был сбит. Стало темно, самолёты улетели. В полночь «Ташкент» отшвартовался в Камышёвой бухте. Очерк «Прорыв блокады» кончается фразой: «Корабль вышел из Севастополя около двух часов…»

На обратном пути эсминец снова атаковали пикирующие бомбардировщики, он получил повреждения, встал на ремонт в Новороссийске. Немцы обнаружили его, послали большую группу бомбардировщиков, потопили. Командир корабля капитан 3-го ранга Василий Николаевич Ерошенко чудом остался жив; воздушная волна сбросила его с мостика в море. А Евгений Петров погиб в авиационной катастрофе, на пути в Москву в тот же день, 2-го июня 1942-го года.

– Где ты видела «Ташкент»?

– Здесь, в Северной бухте, – Вера взяла с тумбочки карандаш, указала точку на карте. – Любовалась им и горько сожалела, что родилась девчонкой. Очень люблю море, корабли.

Вера вздохнула, с минуту молча рассматривала карту, провела карандашом линию на Северной стороне, правее братского кладбища, и продолжала:

– Здесь был арсенал флота. Когда-то в этом месте добывали из-под земли солнечный камень, ракушечник, остались штольни. В них и хранилось боевое хозяйство флота. Когда наши войска оставляли северный берег, матросу Александру Чикаренко было приказано взорвать арсенал. Он мог включить часовой механизм взрывного устройства и уйти, но поступил по-другому: дождался, когда в штольню ворвались гитлеровцы и… арсенал взлетел на воздух. Ребята в ПАРМе мне рассказывали, что камни перелетали через бухту на Корабельную сторону. Матрос погиб и «прихватил» с собой сотни две фашистов.

Константиновский равелин… – Вера указала на мыс у входа в Северную бухту, расположенный слева, если смотреть со стороны моря. – Ещё Суворов приказал установить здесь батарею для защиты внутреннего рейда. Накануне Крымской войны на мысу был сооружён двухъярусный равелин, крепостное сооружение с казематами и пушками. В июне 1942 года небольшой отряд моряков и красноармейцев сдерживал здесь натиск фашистов, прикрывая эвакуацию наших войск через бухту. Командование просило защитников равелина продержаться двое суток, они продержались шесть. Когда кончились боеприпасы, оставшиеся в живых взорвали орудия, по подземному ходу, о котором немцы не знали, вышли на берег моря и вплавь переправились через Северную бухту. Тут не найти точки, где бы не совершался подвиг. Ты знаешь, фашистские самолёты появились над Севастополем 22-го июня 1941 года в три часа утра, за целый час до того, как гитлеровские войска перешли нашу сухопутную границу. Лётчики рассчитывали нанести удар по освещённому городу, ведь война ещё не началась, уничтожить флот. Но просчитались. По приказу наркома Военно-Морского Флота адмирала Кузнецова в Севастополе вскоре после полуночи была объявлена боевая готовность номер один. Орудия были расчехлены, моряки стояли на своих боевых постах. В Севастополе был вырублен свет. Когда появились самолёты, зенитчики, не ожидая дополнительных указаний, открыли огонь и сбили два бомбардировщика. Это была первая победа Черноморского флота в Великой Отечественной войне. На кораблях потерь и повреждений не было. Воздушным пиратам удалось лишь разрушить в городе здание средней школы и несколько небольших домов.

– Ты хорошо Знаешь историю обороны Севастополя, Верочка, – похвалила я подругу. – После войны будешь рассказывать ученикам…

– Что ты, я многого не знаю, – Вера посмотрела на меня грустными глазами. – Никто ещё не знает всей правды. Только после войны историки во всём разберутся, восстановят события, день за днём. Тысячи безвестных героев.

– А ты можешь сказать, когда возьмём Севастополь?

– Намекаешь, что наш прогноз оказался неточным? – улыбнулась Вера. – Предсказывали, что город будет взят седьмого мая, а сегодня уже девятое. Мы люди не гордые, признаём свою ошибку – немного недооценили противника. Севастополь будет взят сегодня. Пролететь бы сейчас над городом…

Вечером на аэродроме девушки выглядели свежими, бодрыми, словно только что вернулись с морского купанья. Часть экипажей, наш в том числе, будет бомбить Херсонесский аэродром, остальные – узлы обороны противника. Мы с Валей вылетели первыми.

Пересекли Северную бухту, в ней горело какое-то судно, по-видимому, танкер. Слева – тёмно-серые террасы города, кое-где видны малиновые отблески пожаров. Судя по вспышкам и огненным трассам, бои идут в районе Графской пристани, на берегу Южной бухты.

Мы над целью. Внизу в мертвенном, голубовато-ледяном свете САБа – ровная каменистая степь, покрытая редкими пятнами растительности. Это и есть Херсонесский аэродром. Никаких признаков присутствия человека. Наверно, этот мыс выглядел так же тысячи лет назад. Но это обманчивое впечатление. Под нами – важный военный объект, отличный аэродром, здесь могут приземляться и взлетать в любом направлении самые тяжёлые самолёты. Возможно, в капонирах притаились транспортные самолёты, бомбардировщики. Капонир – углубление в земле, с двух сторон – насыпи. Сверху натянута маскировочная сеть размером пятьдесят на пятьдесят метров с привязанными к ней кусочками зелёной материи. Так же замаскированы дворики, в которых укрыты зенитные орудия и пулемёты; траншеи и блиндажи, в которых притаились 600–700 гитлеровцев, обслуживающих аэродром; механические мастерские, склады продовольствия, боеприпасов, горючего и смазочных материалов. Днём аэродром просматривается с Сапун-горы, там теперь расположены наши батареи, поэтому принимать и отправлять самолёты немцы могут только по ночам.

САБ догорел. Валя сразу бросила второй. Перегнувшись через борт, она внимательно осматривает каждое пятно на аэродроме, ищет цель.

Наша задача – сбросить бомбы в этом квадрате и вернуться на свой аэродром. Мы так бы и поступили, если бы нас обстреливали, но немцы затаились, поэтому спешить не будем. Если не обнаружим конкретную цель, постараемся увеличить зону поражения – сбросим бомбы в два приёма, разбросаем термички по всей территории аэродрома. Бомба может взорваться рядом с капониром – укрытый в нём самолёт не пострадает. Только прямое попадание выведет его из строя.

Немцы надеются, что мы покружимся и улетим. А они свернут сети в рулоны, выкатят самолёты по откосам капониров на лётное поле или встретят желанных посланцев из Румынии – пузатые транспортные «фокке-вульфы» и – прощай, Крым. «В первую очередь улетят генералы, – подумала я, – гестаповцы, самые гнусные выродки, которые потом появятся снова, может быть, в Белоруссии. Как не хочется выпускать их из капкана!»

– Ничего не видно, – недовольно проворчала Валя. – Умеют маскироваться, черти. Бросаю!

Громыхнул двойной взрыв, и началась огненная свистопляска. Самолёт качнуло. Валя сбросила оставшиеся бомбы, принялась за термички… Пронесло. Поразили мы цель или нет, неизвестно. Надежды мало, но теперь мы точно знаем, что аэродром действует, к будем колошматить его до утра. Летим над Казачьей бухтой.

– Магуба, поверни к берегу, – попросила Валя. – Какие-то тени.

Она бросила САБ, и мы увидели колонну автомашин. Из прибрежных траншей вырвались снопы трассирующих снарядов и пуль. Я отвернула в море, от греха подальше.

– Драпают! – ликующим голосом крикнула Валя. – Эх, где наши четыре «сотки»!

– А куда им драпать? На мыс, под наши бомбы?

– Да, крышка 17-й армии. Доложим Бершанской?

– Непременно.

В час ночи мы возвращались после четвёртого вылета. Поравнялись с Северной бухтой. И вдруг… Всё побережье к северу от Севастополя и к юго-востоку до самого горизонта озарилось множеством разноцветных огней. В голове мелькнула дикая мысль: «Десант!» Но Валя сразу сообразила в чём дело:

– Мамочка моя! Салют! Севастополь наш! Ура!

Стреляли из всех видов оружия, сотни ракет осветили небо.

– Магуба-джан, выпущу все ракеты?! – взмолилась Валя.

– Давай! Оставь одну красную, на всякий случай.

И мы внесли свою долю в этот стихийный, победный салют, первый в нашей жизни, который мы видели воочию. Умирать буду, вспомню это майское ночное, крымское небо, расцвеченное огненным дождём, и смутные очертания севастопольских руин.

В час ночи 10-го мая по радио Левитан прочитал приказ Верховного Главнокомандующего:

«Войска 4-го Украинского фронта, при поддержке массированных ударов авиации и артиллерии, в результате трёхдневных наступательных боёв прорвали сильно укреплённую долговременную оборону немцев, состоящую из трёх полос железобетонных оборонительных сооружений, и несколько часов тому назад штурмом овладели крепостью и важнейшей военно-морской базой на Чёрном море – городом Севастополем.

Тем самым ликвидирован последний очаг сопротивления немцев в Крыму, и Крым полностью очищен от немецко-фашистских захватчиков».

Немцы ещё удерживали мыс Херсонес и несколько бухт, но Ставка, по-видимому, эту группировку в расчёт уже не принимала.

Наша радость в ту ночь была омрачена; дежурная по аэродрому сообщила, что Лейла ранена и отправлена на санитарном самолёте в Ялту, в госпиталь.

– Рана пустяковая, – успокаивала она меня. – Лейла даже хотела скрыть, что ранена, но Бершанскую не проведёшь.

Рана в самом деле была не опасной, мне сказала Руфа, ей-то я поверила. Осколок попал в ногу, выше колена. Бершанская испугалась, что Лейла потеряла много крови, и в ране могли быть осколки, настояла на отправке в госпиталь.

«Нет худа без добра, – размышляла я, – для Лейлы война в Крыму закончилась. Она отвоевала у захватчиков своё прекрасное крымское «поместье». Говорят, после окончания боевых действий в Крыму нам предоставят недельный отдых. Навещу Лейлу. Все будут воевать, а мы… Целую неделю! Мамочка моя, как говорит Валя, не может этого быть. Впереди ещё Белоруссия, Польша, Германия, отдыхать не время. Правда, бои были очень тяжёлыми, изнурительными, как никогда, отдохнуть бы не помешало. Потом будем сражаться, как львы!»