Текст книги "О чем грустят кипарисы"

Автор книги: Шамиль Ракипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Ночь семьсот восьмидесятая

Перелетая на очередной новый аэродром, мы оставили на старой площадке недалеко от деревни Красный Бор техника-лейтенанта Галю Пилипенко под охраной пятерых работников ПАРМа. Они должны были отремонтировать неисправный самолёт, на что требовалось не менее четырёх дней.

Точно в назначенный срок Галя на отремонтированном самолёте догнала нас и рассказала удивительную историю:

– Как старшая по званию, я взяла командование на себя. И кормление подчинённых, само собой, тоже. Работали дружно, всё шло по графику. Утром на четвёртый день слышу:

– Товарищ техник-лейтенант, на лесной дороге немцы!

У нас на всех одна винтовка, три пистолета. Указала каждому позицию, говорю, стоять насмерть, без команды не стрелять.

Немцы идут вразброд, их человек десять, почти все вооружены автоматами: Присмотрелась – у одного немца в руке палка с белым флагом. Слава тебе, господи, думаю, сдаваться идут. Подпустила их шагов на двадцать, крикнула:

– Стой!

Остановились. Я поднялась, делаю вид, что отдаю распоряжение целой роте. Потом показала им один палец, машу рукой, пусть, мол, парламентёр подойдёт поближе.

Подошёл переводчик, говорит:

– Генерал Фалькнерс со своими оставшимися в живых штабными офицерами желает в плен.

– Зер гут, – говорю, – очень хорошо, что ж, пусть сдаётся. Подходить по одному, оружие – сюда, – кажу себе под ноги. – Начнём с генерала, пусть подойдёт, первым.

Подошёл. Гляжу: в самом деле генерал, в полной форме, худющий, в глазах – зелёная тоска. Швырнул пистолет на землю и отвернулся. Подозвала двух ребят, говорю, отведите в сторонку. Чем, думаю, кормить их буду, продуктов мало осталось.

Вот и всё. Обезоружила всех, усадила на траву, супчик сварила, накормила и – шагом марш на сборный пункт…

За находчивость Бершанская объявила Пилипенко благодарность.

Мы им счёт потеряли, своим пленным.

Остановились в Новоельне. Небольшой городок, железнодорожная станция, а рядом, в лесу, – последняя площадка, с которой мы наносили удары по немецким частям, находящимся на территории Белоруссии. С других площадок, на которых базировался полк позднее, мы уже летали за границу – в Польшу, в Восточную Пруссию.

Площадку, небольшую лесную поляну, подобрали, как и другие, наспех и угодили в капкан. Сесть сели, а взлететь… Это была почти неразрешимая проблема. Почва песчаная, разбег небольшой, взлетать можно только в сторону леса. Командиры эскадрилий исходили полянку вдоль и поперёк, ощупали каждый бугорочек и пришли к выводу: взлететь невозможно, тем более с бомбами, самолёт неминуемо врежется в деревья.

Бершанская помрачнела, уткнулась в карту. Полк уже получил задание: уничтожить отступающую по лесной дороге большую вражескую автоколонну. Промедлим, зацепятся за какой-нибудь рубеж, выковыривай их потом. Или драпанут в Восточную Пруссию. Гвардейский женский полк не выполнил задания – такого ещё не бывало…

Мне было больно смотреть на Бершанскую, даже голова разболелась. Думаю, заберусь в кабину, отдохну. Светлая голова у нашего командира полка, но так получилось – безвыходное положение. Конечно, начальство не осудило бы нас, но мы сами себя казнили. Поторопились.

До самолёта я не дошла, слышу:

– Командиры эскадрилий, ко мне!

Неужели, думаю, что-то придумала? Представьте себе – и придумала!

– Работать будем так, – голос у Евдокии Давыдовны ровный, спокойный, как всегда. – Несколько человек будут держать самолёт за плоскости. Лётчица даёт полный газ. Когда мотор наберёт предельную мощность, по команде все отпускают самолёт, отбегают в стороны. Принцип катапульты. Ясно?

– Ясно! – хором закричали девушки.

– Первым вылетает экипаж Ароновой – Гельман. Бершанская назвала десять самых опытных экипажей, и работа закипела.

Техники выкатили на старт первый самолёт, вооруженцы подвесили бомбы. Мотор воет, самолёт дрожит…

– Пошёл! – крикнула Бершанская.

Девушки – врассыпную. «По-2» запрыгал по кочкам, взлетел, высоту набирает медленно, с трудом. Моя Валюша уткнула лицо в ладони. Уже стемнело, ждём. Даже от удара о верхние ветки бомбы могут взорваться. Но Бершанская рассчитала точно, самолёт улетел.

Через две минуты тем же способом вытолкнули в небо второй самолёт.

Мы с Валюшей вылетели пятыми. Колонну обнаружили без труда – головные машины были охвачены огнём. Пробка! Пролетели над дорогой, присмотрелись.

– Цурюк, паразиты! – властным голосом крикнула Валя. – Цурюк, вам говорят! Хенде хох!

Я рассмеялась, спросила:

– Что это за урюк?

– Значит, назад! – Валя тоже рассмеялась. – Народ дисциплинированный, должны послушаться.

– Нет, лучше пусть стоят на месте, – рассудила я. – Ударим по задним машинам.

Вернулись на аэродром, от техников узнали: первый снайперский удар по колонне нанесли Рая Аронова и Полина Гельман – подорвали двумя «сотками» две головные машины.

К утру от колонны остались рожки да ножки.

– Мужской полк пришлось бы выволакивать с этой поляночки тягачами, – заявила Валя, когда мы, выполнив «программу», взяли курс на аэродром.

– Почему ты так уверена? – я решила немного подзадорить своего штурмана.

– Потому. Во-первых, мужчины тяжелее. Во-вторых, такого командира, как Бершанская, в мужских полках не было, нет и не будет.

– Очень убедительно, – согласилась я.

– Это ещё не всё. В-третьих, она верит в вас, лётчиц, беспредельно. Была бы площадка в два раза меньше, вы всё равно взлетели бы, как миленькие.

– Просто она очень опытная лётчица, – по инерции продолжала я. – Прикинула, глаз у неё точный.

– Сердце у неё точное, – перебила меня Валя. – Это самое главное.

– Ты права, мой штурман. Сдаюсь…

На другой день погода испортилась, полётов не было. Вечером в парадной форме, при орденах и медалях, с полковым знаменем, мы выстроились на площади города. Посмотреть на нас собралось всё население, как говорится, от мала до велика. Ребятишки облепили заборы, ближайшие деревья, крыши. Раздалась команда:

– К исполнению Государственного Гимна, полк, смирно!

И мы вдохновенно исполнили принятый у нас недавно новый Государственный Гимн Союза Советских Социалистических Республик. Так здорово, пожалуй, мы больше никогда не пели. Слушали нас со слезами на глазах. Мы-то разучивали Гимн, а эти люди, пережившие страшные годы оккупации, слушали его впервые:

 
Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки великая Русь.
Да здравствует созданный волей народов
Великий, могучий Советский Союз!
 

Ночь семьсот восемьдесят первая

Валя крепко держит меня под руку, старается идти в ногу. Мы бредём, не спеша по лесной тропинке к аэродрому, с наслаждением вдыхаем сырой, пахнущий хвоей и грибами воздух. Впереди и сзади нас то и дело вспыхивают фонарики, не заблудимся. У Вали тоже в руке фонарик, но она почему-то не включает его.

– Испортился? – спросила я.

– Нет, в порядке. Не бойся, я тебя держу крепко, упасть не дам. Знаешь что, я получила от Игоря сразу два письма.

– Поздравляю. Что пишет? Жив-здоров?

– Слушай. Письмо первое. «Ненаглядная моя красавица…» Даже повторять неудобно, какая я красавица. «Добрый день или добрая ночь, как поживаешь? Жду, жду, жду твоего письма, а его нет, нет и нет…» Давно написала, наверно, уже получил. «Что-нибудь случилось? Ты меня разлюбила?..» Надо же, разлюбила! «У девушек это бывает…» Издевается он, что ли? У девушек бывает! А у парней – нет? Ох, зла не хватает.

– По-моему, он шутит, – заметила я.

– Любовью не шутят! А дальше… «Я знаю, ваши бочаровцы от тебя без ума…» Надо же такое выдумать… Он знает, откуда, интересно? Сорока на хвосте принесла? Бочаровцы меня и в глаза не видели.

– Видели, – возразила я.

– Ну, несколько человек, и то издали.

– Он, Игорь, этих, несколько человек, и имеет в виду. Не думала я, что он такой проницательный.

– И ты туда же, – рассмеялась Валя. – Но на тебя я обижаться не могу.

– И на Игоря не обижайся. Шпарь дальше.

– «Бочаровцы от тебя без ума… Выбор богатый…» Делать мне больше нечего, только выбирать неизвестно кого, неизвестно зачем.

– Всё известно, – не удержалась я и сама рассмеялась. Давай, давай вспоминай.

– «Мы так мало были вместе. Всё время думаю о тебе. Ты такая чистая, доверчивая…» Понимаешь, куда он клонит? Доверчивая! Как бы не так. «И за тысячи вёрст от меня. Правда, с тобой рядом командир, старший лейтенант, она мне очень понравилась, в обиду тебя не даст, передай ей привет и мою просьбу: если будут какие-то перемены, пусть мне напишет…» Ты поняла что-нибудь? Какие перемены он имеет в виду?

Я, конечно, всё поняла, но промолчала. Шла и улыбалась в темноте. Валя замедлила шаг, все девушки нас обогнали.

– «Моё пожелание вам обеим: летайте вместе до конца войны, до победы…» Вот с этим я согласна. «Скоро и я полечу, переучиваюсь на штурмана, разрешили…» Лучше бы не разрешали. Это не в письме, это я говорю. «Хочется написать ещё многое, но подожду твоего письма. Обнимаю, целую, твой Игорь…» Письмо второе. «Здравствуй, моя милая, сероглазая ведьма. Вчера отправил тебе письмо, сегодня решил написать снова, кое-что добавить, очень важное. О любви я писать не умею, но одно скажу…»

В лесу, справа от нас, прогремела короткая автоматная очередь, пули пропели у моего виска. Валя толкнула меня вперёд, крикнула:

– Беги!

Сама отскочила куда-то в сторону и начала палить из пистолета.

– Отставить! – приказала я и кинулась к штурману. В голове мелькнуло: «Это она нарочно, отвлекает огонь на себя, врежут по вспышкам…»

Обхватив Валю руками, я повалила её на землю, нащупала губами её ухо, прошептала:

– Спокойно. Отползаем в лес.

За деревьями мы почувствовали себя в безопасности. Медленно, стараясь не шуметь, стали пробираться к аэродрому.

– Я в него попала, – шёпотом сказала Валя. – Стреляла по вспышкам, по тому месту. Чувствую, что попала. Завтра утром придём сюда, ладно? Обнаружим труп, вот увидишь. И почему они не сдаются, недобитки несчастные. На что рассчитывают? Бродят по лесам, как волки.

Мы увидели огоньки на тропинке, они двигались нам навстречу, наверно, девушки возвращаются, услышали выстрелы.

– Нас идут выручать, – сказала Валя. – Крикнуть?

– Подожди, подойдём поближе.

Оказалось – бойцы из батальона аэродромного обслуживания, их направила сюда дежурная по аэродрому. Я рассказала, что произошло.

Бойцы пропустили нас вперёд, и Валя, снова взяв меня под руку, продолжала:

– «Но одно скажу: мою любовь к тебе даже сравнить не с чем…» Вот уж точно: ни в сказке сказать, ни пером описать. «Верю, что всё у нас будет хорошо. Я без тебя жить на свете не могу. Буду ждать, и ты вернёшься. Обнимаю, целую, твой навеки Игорь.»

– Хорошее письмо. Пиши ему почаще.

– Два письма уже написала. Он мне два, и я ему два, баш на баш. Вот послушай. Письмо первое. «Здравствуй, мой дорогой Игорь. Долетели благополучно. Всю дорогу думала о тебе, мысленно написала миллион писем, а вот сейчас не знаю, о чём писать. Как хорошо, что мы встретились, как плохо, что расстались. О будущей встрече стараюсь не думать, слишком она прекрасна. Но всё это должно быть: победа, мир, встречи. Знай: я теперь живу в ожидании твоих писем. Привет от моего командира. Целую. Валентина.» Ну как? «спросила она и, не дав мне слова сказать, продолжала:

Письмо второе. «Игорёк, любимый мой, когда же я получу письмо от тебя? Мне кажется, что ждать первого письма, именно первого, труднее всего. Потом, наверно, будет легче…»

– Вы о чём шепчетесь, ведьмы? – раздался сзади мужской густой голос. – Что за секреты?

– А вам интересно? – спросила Валя, даже не обернувшись.

– Очень даже.

– Да вот, рассказываю командиру о своих, любовных приключениях.

– А много их было?

– К сожалению, мало. Меньше, чем хотелось бы.

– И когда вы успеваете?

– Используем нелётную погоду, – нашлась Валя. Любопытства у идущего следом прибавилось:

– А как Бершанская на это смотрит? – со смешком спросил он.

– Сквозь пальцы.

– Ну, ну, забавляйтесь. Дело молодое. Только ты выдумываешь всё, я воробей стреляный, меня на мякине не проведёшь.

Потеряв интерес к провожатому, Валя опять перешла на шёпот:

– На чём я остановилась? Ах да… «Потом, наверно, будет легче. Обо мне не беспокойся. Мой командир, старший лейтенант Сыртланова, которой, кстати, ты понравился, – гордись – чувствует себя в воздухе, даже под самым сильным обстрелом, как рыба в воде. Я за её спиной, во второй кабине, песни пою, чтобы она не скучала. К тому же немцы нас почти не обстреливают, не то, что в Крыму. Просто не успевают, бегут сломя голову на запад. Твоё первое письмо я даже во сне видела, держала его в руках, но прочитать не успела. Значит, оно уже в пути, не сегодня-завтра получу. Тоскую, люблю, целую, твоя навеки Валентина…». – Она чуть помедлила и добавила – А третье письмо я ещё не дописала.

– От меня привет, не забудь. И напиши, что я веду за тобой круглосуточное наблюдение, пусть не беспокоится.

В лес на поиски трупа мы, конечно, не пошли. Бершанская не разрешила бы. Да и не до того было – утром мы перелетели на другой аэродром.

Ночь семьсот восемьдесят третья

В полку произошёл несчастный случай – Женя Жигуленко, возвращаясь из ПАРМа, попала в автомобильную аварию, потеряла сознание и её отправили в госпиталь.

– Ничего страшного, кости целы, – успокаивала нас полковой врач Оля Жуковская. – Через несколько дней выпишут.

Размышляя о превратностях судьбы, я бродила возле аэродрома. Что происходит? Нас с Валей едва не изрешетил пулями какой-то бродячий немец или власовец. На счету Жени – более семисот боевых вылетов. Она – настоящий ас, одна из лучших лётчиц полка, в каких переделках не побывала, и вот авария. Не в небе, на земле. Впрочем, действительно, ничего страшного не произошло: я и мой штурман живы-здоровы, отделались, как говорится, лёгким испугом, а Женя… Нет худа без добра, пусть отдохнёт немного от войны. Веселья в полку поубавится, но ненадолго. Женя – неугомонная, жизнерадостная, очень музыкальная девушка, знает наизусть все женские арии из «Евгения Онегина» и «Пиковой дамы». Часто с удовольствием исполняет их по просьбе подруг…

– Магуба, загляни ко мне, – Лейла приглашала меня в свои «хоромы», под крыло самолёта.

Я подошла, улеглась на брезент.

– Поздравляю тебя, – Лейла поцеловала меня в щёку.

– С чем? – удивилась я.

– Взгляни, – она указала на карту. – Сегодня мы перелетим через границу. Я так мечтала об этом дне, вернее, об этой ночи. Думала: пересечём границу, сбросим бомбы на цель и будь что будет.

– Известно, что будет, – я ткнула пальцем в Берлин. – В полосе нашего фронта.

– Да, на пути полка, примерно 750 километров по прямой. Долетим?

– Конечно, мне хотелось добавить для точности «Не всё», но я решила повернуть разговор на другое: – Ахмет пишет? Уже выписался, наверно.

– Да, летает. Привет тебе от него.

– Привет и всё? Хоть бы ручку поцеловал.

– Он не в настроении – погиб командир эскадрильи. На его глазах.

– Понятно. Прощаю…

Женя Жигуленко отдыхать в госпитале не захотела, вечером появилась на аэродроме – в халате и тапочках, весёлая, шумная, как весна. Сбежала.

«Сорвиголова, – огорчённо подумала я. – Будь моя воля, отправила бы её обратно».

Девушки встретили беглянку как героиню. Она торопливо рассказывала:

– Открыла глаза, не пойму, куда попала: светлая комната, роскошная постель. Вспомнила всё, сообразила – госпиталь. Думаю – как глупо. Ощупала себя – всё на месте, только голова немного побаливает. Вошёл врач, я взмолилась: «Отпустите! У меня ничего не болит, полк будет выполнять очень важное задание…» И улыбаюсь ему самой обворожительной, как мне казалось, улыбкой. Не помогло. Лежите, говорит, спокойно, это самое важное задание. И ушёл. Я полежала немного, всё обдумала и быстренько сориентировалась. Перво-наперво установила, где склад. Подхожу, говорю кладовщице: голубушка, дай мою одежду, я её почищу, меня завтра выписывают. Она смеётся, пальчиком грозит: «Сбежать хочешь? Марш в палату!» Делать нечего, выбралась на дорогу и на попутной машине – сюда.

Ликование длилось недолго: из госпиталя пришла машина, и беглянку под охраной увезли обратно. Если прочитаете в какой-нибудь книге, что раненый сбежал из госпиталя, и это сошло ему с рук, не верьте. Порядок есть порядок, без него никуда…

Наши войска уже вели бои на территории Польши. Полк получил задание нанести удары по переправам и дорогам в районе Белостока, которые были забиты отступающими частями противника.

Как обычно – взлетели, набрали высоту, легли на курс. А на душе светло, пою про себя: «Широка страна моя родная.» Удивляюсь, что Валя молчит, спрашиваю:

– Где мы?

Она словно ждала моего вопроса, весёлым голосом, громче, чем всегда, ответила:

– Через две минуты – граница. Польша!

«Приступаем к освобождению Европы, – подумала я с гордостью. – Что бы ни случилось, свою миссию мы выполним. По-другому нельзя. Рокот наших моторов для поляков сейчас, наверное, самая сладкая музыка».

– Ура! Ура! Ура! – выкрикнула Валя с воодушевлением и ворчливо добавила – Опять работаю за двоих.

– Я кричала вместе с тобой, только мысленно.

– Ты права. Выразить вслух словами то, что мы испытываем в эти мгновения, невозможно.

– Стихи напиши, – сказала я серьёзно.

– Попробую, только вряд ли что получится. Очень правильно замечено: лицом к лицу лица не увидать. Кто бы другой написал, я бы послушала… До цели десять минут…

Над переправой висели САБы, качались световые столбы прожекторов. Я легла на боевой курс. Отчётливо видела тёмную полоску, пересекающую реку. Взрывы слева и справа. На моих глазах полоска оборвалась – прямое попадание. Это работа Никулиной – Рябовой. Ничего не скажешь – молодцы.

Наш самолёт качнуло – Валя сбросила сразу четыре бомбы. Теперь уходить. Я резко отвернула влево, в сторону реки. Прожекторы, как ни старались, нас не поймали. Восстановить переправу гитлеровцам теперь не удастся, не позволим…

Это была незабываемая ночь-максимум. Когда приземлился последний самолёт, девушки запели «Гвардейский марш», хотя и шатались от усталости.

Засыпая, я услышала радостные возгласы:

– Жигули! Жигули!

Так называли Женю Жигуленко её самые близкие подруги. Сон как рукой сняло. «Неужели опять…» Я приподнялась и увидела, что Женя – в форме – исполняет с подругами какой-то первобытный танец. Успокоилась, снова легла и сквозь сон услышала голоса:

– Здорово попало?

– Ограничились строгим внушением…

Давно я так не спала, как в этот день, – без снов, без галлюцинаций.

Ночь восемьсот восьмая

В августе 1944 года на нашем фронте шли бои местного значения. После катастрофического поражения в Белоруссии немцы начали возводить на территории Польши мощную оборонительную систему, включающую множество прожекторов и зенитных установок. В Восточной Пруссии совершенствовались старые и создавались новые долговременные железобетонные сооружения. Общая протяжённость траншей и противотанковых рвов, проволочных и минных заграждений, прикрывающих Берлинское направление, исчислялась тысячами километров.

Наши наземные войска вгрызались в оборону немцев, захватывали отдельные населённые пункты, плацдармы. А полки ночных бомбардировщиков делали своё дело – наносили удары по вражеским позициям, лишали гитлеровцев отдыха и сна…

18-го августа мы прилетели на новый аэродром, расположенный возле деревни Куровице, разместились в красивом белом доме с колоннами. Это было имение какого-то богатого польского пана, удравшего с немцами.

После шалашей и землянок военная судьба преподнесла нам, как на блюдечке, просторные светлые комнаты, старинный парк с тенистыми аллеями, большой пруд. «Шикарная» жизнь, однако, продолжалась недолго – два дня. Среди нас нашлась принцесса на горошине, которой почудилось, что где-то под полом тикает часовой механизм. И хотя на стене дома красовалась надпись «Разминировано», Бершанская приказала нам переселиться в парк, под деревья. Погода стояла тёплая, в имении нашлась солома, и мы без особого сожаления покинули панские апартаменты. Ждали, что дом вот-вот взлетит на воздух, но он так и не взлетел. Шутки по этому поводу сыпались, как из рога изобилия:

– Гостиница «Тик-так».

– Обидно, улетим и не узнаем, была мина или нет. Надо оставить адрес, пусть нам сообщат.

– Не улетим, пока не взорвётся.

– Ни одного минёра в полку, безобразие…

Таня Макарова и Вера Белик получили почётное задание – разведать погоду к северу от аэродрома, пересечь границу Восточной Пруссии и сбросить бомбы на вражеские позиции. Пусть гитлеровцы знают, что «ночные ведьмы» близко. Это будет первый удар, нанесённый силами нашего полка по фашистам на их собственной территории.

Набрав высоту, «блондинка» скрылась в мглистом вечернем небе. Все экипажи, конечно, завидовали Тане и Вере, каждая из нас мечтала о таком полёте. К этому времени мы уже многое знали о цитадели прусской военщины, знали, – что именно в Восточной Пруссии находилась ставка Гитлера.

– Вот бы долбануть по этому логову, прихлопнуть фюрера, – мечтательно вздохнула Валя. – Представляешь, подлетаем ночью с выключенным мотором – бац! – четыре «сотки» залпом, и порядочек. Мы – Герои Советского Союза, слава на весь мир.

– Ты думаешь, ставка Гитлера – это дачный домик? – усмехнулась я. – Долбануть можно, но что толку. Эти гады сидят в подземелье, над ними такие железобетонные пласты, никакими бомбами не прошибёшь.

– Всё равно, – заупрямилась Валя. – Попытка не пытка.

– И не жалко тебе бомбы? – переходя на шутливый тон, спросила я.

– Выходят же они подышать свежим воздухом.

– В самом деле, как я не подумала. Что ж, может быть, сегодня и долбанём. Нагоним на них страху, и то хорошо. Хенде хох! Капут! Полундра!

Валя весело рассмеялась, потом напустила на себя озабоченный вид, взглянула на карту:

– Установить бы точно, где это подземелье.

– Установим. Столько генералов в плен взяли, кто-нибудь из них наверняка наведывался в ставку.

– Паулюс!

– Да, он-то уж точно там бывал и не раз. Попросим Бершанскую, пусть позвонит в разведотдел…

Стоя у самолёта, мы продолжали досконально разрабатывать свою операцию, пока вдали не послышался рокот заходящего на посадку «По-2».

Макарова и Велик считали эту ночь самой счастливой в своей жизни. Они сбросили бомбы на вражеские траншеи, немцы не ожидали удара и открыли беспорядочный огонь, когда «По-2» был уже недосягаем.

В эти дни в Москве, в зале имени Чайковского, проходил Четвёртый антифашистский женский митинг, в котором участвовали представительницы нашего полка: Евдокия Давыдовна Бершанская, командир эскадрильи Мария Смирнова и штурман Полина Гельман. Когда на трибуну поднялась Бершанская, стройная, в парадной форме, при орденах, в зале долго-долго не смолкали аплодисменты.

– Сегодня вечером с далёкого маленького аэродрома, расположенного на польской земле северо-восточнее Варшавы, – начала она своё выступление, – один за другим взлетят и растают во мраке ночи лёгкие ночные бомбардировщики «По-2». Схваченные цепкими щупальцами прожекторов, они прорвутся сквозь заградительный зенитный огонь и обрушат смертоносный груз на вражеские позиции, уничтожая живую силу противника, танки, орудия и миномёты, бронетранспортёры, автомашины, склады. В кабинах фанерных самолётов сидят юные девушки, вчерашние школьницы и студентки, ставшие асами, которых гитлеровцы называют «ночными ведьмами». Все они пошли на фронт добровольно. У колыбели женских боевых авиационных соединений стояла прославленная советская лётчица, гвардии майор, Герой Советского Союза Марина Михайловна Раскова… Женщины слушали Бершанскую с огромным, благоговейным вниманием. Свою речь она закончила словами: – Наступление Красной Армии продолжается, и вместе с ней, приближая светлый день Победы, идёт в наступление 46-й гвардейский Краснознамённый Таманский женский авиационный полк. Заверяю вас, что мы выполним свой долг до конца, с честью пронесём своё боевое знамя до самого фашистского логова – Берлина!

В перерыве иностранные корреспонденты обступили «ночных ведьм», задавали вопросы, переписывали в блокноты записи из лётной книжки юной девушки, на груди которой сияли три боевых ордена: Красной Звезды, Красного Знамени и Александра Невского.