Текст книги "О чем грустят кипарисы"

Автор книги: Шамиль Ракипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Ночь тысяча первая

В праздничный день 8 марта 1945 года нам объявили: приедет командующий фронтом маршал Рокоссовский, вручит правительственные награды. До этого дня мы его ни разу не видели.

Полк базировался вблизи небольшого города Тухоля. Мы построились в зале городского театра. На стенах плакаты, лозунги, кресла из партера убраны, вместо них расставлены столы со всевозможными яствами, на полу – ковровые дорожки..

Прославленного полководца мы встретили не по уставу – бурными аплодисментами. Он немного смутился, что-то сказал Бершанской, наверно, сделал замечание. Она пожала плечами, что, мол, я могу поделать. Мы стали хлопать ещё сильнее, маршал улыбнулся и покачал головой.

Когда в зале наступила тишина, Бершанская отчеканила, как положено:

– Товарищ маршал, 46-й гвардейский Таманский Краснознамённый полк построен для вручения правительственных наград!

Первой к командующему подошла Ирина Себрова. Вручая ей Золотую Звезду и орден Ленина, он пошутил:

– Вся грудь в орденах, тебе уже некуда вешать награды!

Более семидесяти девушек получили ордена и медали из рук маршала. Но это было ещё не всё.

– Центральный Комитет ВЛКСМ, – объявил Рокоссовский, – награждает комсомольскую организацию полка Почётной Грамотой!

В зале снова грохнули аплодисменты. Мы к этому времени почти все стали коммунистами, но пришли-то в полк комсомольцами!

Грамоту приняла Саша Хорошилова, наш комсорг. За ней закрепилась какая-то необычайная популярность. При упоминании её фамилии все невольно улыбались. Будто свой особый настрой сразу появлялся в душе. Вот и на этот раз услышала я шёпот: «Вон идёт Хорошилова!» – и едва не рассмеялась.

Дело в том, что когда полк был сформирован и девушки перед отправкой в Энгельс собрались на вокзале, у одной из них на рюкзаке химическим карандашом было выведено: «Хорошилова». Надпись сделала, провожая Сашу в дальнюю дорогу, её институтская подруга. Девушки ещё не успели перезнакомиться, но хозяйку именного рюкзака запомнили все. В Энгельсе она часто слышала эту фразу: «Вон идёт Хорошилова!» и удивлялась – откуда такая популярность?

Маршал посмотрел на Сашу с удивлением – такая малютка, пришлось низко наклониться, чтобы пожать ей руку.

После вручения наград нас пригласили к столу. Рокоссовский произнёс тост:

– Я слышал легенду о вашем полку, когда ещё командовал 1-м Белорусским фронтом. Думал, это сказка. Теперь убедился – быль! Знаю, что вы не принимаете мужчин в свои ряды. Правильно делаете. У вас и без них дела идут хорошо. За девичий полк!

Нам говорили, что Рокоссовский распорядился так организовать торжество, чтобы «девушки запомнили этот праздник на всю жизнь». Мы и запомнили. И никогда не забудем его самого, обаятельного человека.

Ночь тысяча вторая

Мы получили задание бомбить Данцигскую бухту и направились к самолётам. Рая Аронова придержала меня за руку и, кивнув вслед убежавшей вперёд Асе Пинчук, спросила:

– Как твой штурманёнок?

– Она уже штурман, Раечка.

– Хорошо работает наша полковая академия. Ты довольна?

– Да, конечно…

Поднимаясь в кабину, ищу глазами Асю. Куда она подевалась? В сумерках девушки почти неотличимы одна от другой: в меховых комбинезонах и унтах они похожи на медвежат.

Мысленно лечу по маршруту – над Польским коридором к Балтийскому морю. По нашим расчётам войска 1-го Белорусского должны были наступать на Берлин, но мы не учли группу армий «Висла», около 40 немецких дивизий, которые могли ударить по северному флангу фронта. Наверно, гитлеровские генералы уже нарисовали на картах стрелы, направленные с севера на юг, в тыл наступающим советским войскам. Но маршал Жуков оказался умнее нас: отложив Берлинскую операцию, он повернул часть войск фронтом на север. 2-й Белорусский нанёс удар в северо-западном направлении, расчленив немецкую группировку на две части. Наши танковые соединения вот-вот выйдут к побережью и несколько гитлеровских армий в районе Данцига окажутся в котле. Немцы, скорее всего, попытаются спастись морем, возможно, эвакуация уже началась, но мы не допустим, чтобы отрезанные дивизии удрали из котла. Разгромив «Вислу», войска Жукова двинутся на Берлин с востока, а 46-й гвардейский ударит с севера, и Гитлеру крышка…

Я размечталась и не заметила, как Ася очутилась за моей спиной.

– Прихватила кое-какие инструменты, – сказала она. – Дорога дальняя, возможны приключения. Как думаешь, погода не испортится?

– Она уже попортилась! – рассмеялась я.

Дул порывистый ветер, высота облачности метров пятьсот, видимость плохая. Но по данным нашей воздушной разведки над целью небо чистое. Отбомбимся, выполним задание, это главное. Только бы не подвёл мотор, в отличие от моего штурмана он ветеран, которому давно пора на заслуженный отдых.

В голосе Аси я уловила тревогу.

– Опасаешься, не найдём аэродром?

– Где-нибудь сядем.

Подошла наша очередь, и мы взлетели. Мотор работает мягко, ровно, но на душе неспокойно. Летим под кромкой, время от времени пробиваем облака. Неуютное, плакучее небо. Ася крутит головой – она у неё, как у всех штурманов, поворачивается на 360 градусов – следит за воздухом, отмечает ориентиры.

– Линия фронта. До цели пять минут…

Впереди возникает частокол из мёртвенно-белых лучей – не меньше двадцати вражеских прожекторов.

– Над нами тяжёлые бомбардировщики, «Петляковы», – сообщила Ася.

Я посмотрела вверх: два самолёта схвачены прожекторами. Наш «По-2» немцы пока не видят.

В порту и в бухте полыхают пожары, полосы чёрного дыма упираются в горизонт, видимо, днём здесь поработали наши штурмовики. Вижу корабли, транспорты, баржи. Ложусь на боевой курс. Прожекторный луч ошпарил нас нестерпимо ярким светом, повёл, но обстрела почему-то нет. Ася прильнула к прицелу, в левой ладошке сжимает шарики бомбосбрасывателей… Где-то в стороне грохочут взрывы. Лёгкая жизнь кончилась – по самолёту бьют крупнокалиберные пулемёты.

– Бросила! – подаёт наконец голос Ася.

Непонятная, грубая сила швырнула самолёт в сторону, я не сразу сообразила, что это ветер.

– Вправо!

Разворачиваюсь и вижу, как в стороне, сверху вниз, проносится сноп огня.

– Сбили, гады, – глухим голосом говорит Ася.

Пылающие обломки тяжёлого бомбардировщика падают в бухту. Я с трудом выравниваю самолёт, шквальный ветер бросает в лицо колючие снежинки, нет ни земли, ни горизонта, летим в кромешной тьме.

– Светопреставление, – замечает Ася. – Как сердце чуяло. Старайся выдерживать курс девяносто градусов.

Веду самолёт прямо на восток, но ветер часто меняет направление, нас сносит неизвестно куда. Попали в сгущение снега. Мне даже показалось: самолёт повис в воздухе и начал вращаться вокруг оси… Наваждение. Почти час мы летели вслепую. Горючее на исходе.

– Где мы, штурман? – задаю я обычный вопрос, допуская, что в ответ услышу: «Не имею представления».

– Восточнее Вислы, над нашей территорией, точнее сказать не могу. – Ася помолчала: – Предполагаю, что нас тащит на юго-восток.

– Будем садиться, – сказала я. – Приготовь ракеты для подсветки.

– Готова, – с обидой в голосе доложила Ася, сама, мол, знаю, напоминать не обязательно.

С малой высоты удаётся различить тёмные пятна – это деревья. Лес! Я выбрала подходящую ложбинку и пошла на посадку. В свете ракеты – прямо по курсу дерево. Ручку на себя – ветки хлестнули по фюзеляжу.

Впереди, вроде, ровное поле, но вторая попытка приземлиться тоже оказалась неудачной – едва не налетели на кирпичную стену.

– Товарищ командир, по-моему, озеро. Возьми вправо. Видишь?..

Сели благополучно. Ася весело воскликнула:

– Ай-люли!

Переход от высочайшего напряжения к покою был слишком резким. Бегун на финише не может – сразу остановиться, замереть, ему просто необходимо двигаться. И мы, как угорелые, выскочили из кабин, обнялись, исполнили доисторический танец. Снова забрались в самолёт, намереваясь поспать, но мысли о судьбе других экипажей, как «мессеры», кружат в мозгу. Асе тоже не спится.

– Возможно, аэродром где-нибудь поблизости, – сказала она. – Девушки, которые вылетели раньше нас, конечно, дотянули. Кто-то на запасном, остальные, как мы…

«Успокаивает себя и меня, – подумала я, закрывая глаза. – В этих местах на каждом шагу – траншеи, противотанковые рвы, разбитые доты, и блиндажи, орудия, танки. И всё покрыто снегом. Выбрать подходящую площадку даже днём непросто. Нам повезло с озером».

– Магуба-джан, ты спишь?

– Нет.

– Шоколаду хочешь?

– Хочу, но нет сил пошевелиться. Погрызём утром.

– Я тоже устала до смерти. Тебе раньше приходилось попадать в такую круговерть, как сегодня?

– Пожалуй, нет. Что-то похожее было, когда летали над Керченским проливом.

– Я почему спросила – ты так лихо управляла самолётом, так уверенно маневрировала…

Ох, эти юные штурманы! Знала бы она – это ветер лихо управлял самолётом, а не я.

Через полчаса Ася снова подала голос:

– По-моему, аэродром к западу от нас. Помнишь дым над Данцигом? Ветер дул с северо-запада. Оттуда и ураган налетел. Значит, мы почти дома. Тут кругом озёра, я местность помню. Линейный ориентир – шоссейная дорога, прямая, как стрела. Взлетим, увидим.

На рассвете мы вылезли из кабин. Снегопад прекратился, ветер утих, но в небе никакого просвета, низкая облачность. Озеро, приютившее нас, окружал угрюмый чёрно-белый лес, искалеченный снарядами, бомбами, гранатами – ни одного целого дерева.

Протоптав дорожку, согрелись. Потом позавтракали плиткой шоколада.

– «По-2»! Миленький! – крикнула Ася. – Слышишь?

Знакомый отрадный рокот доносился из-за леса, но вскоре пропал, самолёта мы не увидели.

– Наверно, нас ищут, – предположила я.

Когда взлетели, я сделала круг, и Ася торжествующим голосом объявила:

– До аэродрома минут пять-шесть, курс двести шестьдесят.

Её расчёты, сделанные ночью, оказались почти точными. На последних каплях бензина мы дотянули до аэродрома и узнали, что не вернулись четыре экипажа.

Доложив о выполнении задания, о своих приключениях, выпили по чашке кофе и снова залезли в кабины. Я задремала. Сквозь сон слушала доклады штурмана: вернулся экипаж… второй… третий… Все они совершали вынужденную посадку – на дороге, на озере, в поле.

Один экипаж – Клавы Серебряковой и Тоси Павловой – пропал без вести.

Проходили дни, но мы не теряли надежды. Постели девушек не складывали, к их вещам не прикасались. И письма, что поступали на их имя, клали на подушки.

Прошло две недели. Я подолгу смотрела на мандолину, висевшую над кроватью Клавы Серебряковой, и мне мерещилась тихая, печальная музыка. Кто-то из девушек тоскливым голосом запел:

 
Жди меня и я вернусь.
Только очень жди.
Жди, когда навеют грусть
Жёлтые дожди…
 

Мне вспомнилось, как однажды в Белоруссии во время перелёта на новый аэродром самолёт Серебряковой обстреляли, и осколок снаряда повредил мандолину. Клава переживала: «Лучше бы меня ранило…»

На столике – шахматная доска с расставленными фигурами. Они тоже ждали.

Когда надежд не осталось, из штаба соседней армии пришла весть: Клава и Тося в госпитале. Полк ликовал, девушки обнимались, плакали, поздравляли друг друга. В тот же день Рая Аронова полетела навестить раненых. Вернулась на другой день, рассказала, что произошло.

Клава Серебрякова опытная лётчица, командир звена, начала воевать, как и я, на Кавказе, на её счету – 550 боевых вылетов. Над Данцигом, в тот памятный вылет, она была ранена. Когда горючего осталось в обрез, пошла на вынужденную посадку. В свете ракеты увидела ровную площадку, и… самолёт налетел на провода, которые в снежной буре не разглядеть.

Обе девушки потеряли сознание, их замело снегом. Когда Тося Павлова очнулась, было светло, рядом у разбитого самолёта копошились ребятишки. Она едва приподняла голову и тихо попросила:

– Дети, помогите.

Ребятишки перепугались, убежали. У Тоси была сломана рука. Превозмогая боль, она подползла к подруге, смахнула снег с её лица. Живая? Мёртвая?..

Дети привели взрослых, местных жителей. Кто они, немцы или поляки, Тося не разобрала. Они уложили девушек на одеяла и доставили в воинскую часть. Подруги пролежали без сознания под снегом двенадцать часов.

– Тосю Павлову скоро выпишут, – сообщила Рая Аронова, – а Серебрякова в очень тяжёлом состоянии.

Позднее Клаву навещали другие девушки, в том числе Хиваз Доспанова.

– Хирурги удивляются, – рассказала она. – Ни одного стона не слышали, только пот выступает на лбу. Приводят раненых, чтобы поглядели на неё. Ставят в пример. Тело неподвижное, в гипсе с головы до ног, а лице весёлое, глаза так и сияют. Я ей говорю: привезла тебе яблоки, ешь, в них много железа, кости будут крепкими, по себе знаю…

Что правда, то правда: Доспанова у нас лучший специалист по переломам.

Я тоже навестила Клаву однажды. Она была в подвешенном состоянии, встретила меня ослепительной улыбкой и в ответ на моё приветствие радостно объявила:

– У меня сегодня зашевелился мизинец…

Серебряковой сделали множество операций, не раз ломали неправильно сросшиеся кости рук и ног, удивляясь её воле, терпению, жизнерадостности. Всё вынесла. Выписавшись из госпиталя осенью 1946 года, заново научилась ходить. Окончила педагогический институт. Но и на этом не успокоилась – защитила диссертацию, вышла замуж, родила двух дочерей. Сейчас она живёт в Башкирии, преподаёт в школе историю. А её бывший штурман Тося Павлова живёт в Тамбове, тоже учительница, у неё трое детей.

За успешное выполнение боевого задания в сложных метеорологических условиях и за проявленные при этом мужество и отвагу Серебрякову и Павлову наградили орденами Красного Знамени.

В марте войска 1-го Белорусского фронта в своей полосе полностью очистили от противника побережье Балтийского моря. Наш фронт тоже выполнил поставленную задачу: 30 марта советские воины освободили Данциг, завершив разгром немецких войск в Восточной Померании.

До Берлина рукой подать, но мы понимали: к последнему, решительному бою надо подготовиться основательно. Фашисты, находясь на краю гибели, стремились любой ценой продлить своё существование, удержать свой последний плацдарм. Поэтому район между Одером, Нейсе и Берлином был основательно укреплён, приспособлен к длительной обороне. Здесь сосредоточено около миллиона солдат и офицеров, более 10 тысяч орудий и миномётов, полторы тысячи танков и штурмовых орудий, 3300 боевых самолётов. Берлин опоясан тремя оборонительными обводами, в самом городе более четырёхсот мощных железобетонных оборонительных сооружений, улицы перегорожены баррикадами. О захвате Берлина мечтали и наши союзники. В своих военных мемуарах Черчилль признаётся, что в марте 1945 года он считал «главной и подлинной целью англо-американских армий» взятие Берлина.

В освобождённых советскими войсками странах назревала революционная ситуация, это очень не нравилось Черчиллю и не только ему. В муках рождалась новая Европа.

Накануне решающего наступления наш полк был награждён орденом Суворова III степени. Мы в это время базировались на аэродроме Бухгольц, расположенном северо-западнее Берлина, и, естественно, рвались в бой.

Берлинская операция началась перед рассветом 16 апреля. В ней участвовало два с половиной миллиона советских воинов, путь к победе им прокладывали более 40 тысяч орудий и миномётов, 6300 танков и самоходных артиллерийских установок, 3255 «катюш», 7500 самолётов.

Наш полк в штурме Берлина не участвовал. Немножко обидно. В эти дни, вернее ночи, мы бомбили порт Свинемюнде.

25 апреля вся берлинская немецкая группировка оказалась в кольце наших войск. Ожесточённые бои не затухали ни днём, ни ночью. Гитлер и его приближённые всё ещё на что-то надеялись. 29 апреля фюрер узнал о бесславном конце Муссолини: итальянские партизаны схватили и расстреляли его, а труп повесили вниз головой для всеобщего обозрения. Возможно, это ускорило конец Гитлера. 30 апреля он отравился цианистым калием. В этот день бойцы Загитов, Лисименко и Минин первыми ворвались на крышу рейхстага и укрепили там Красное знамя корпуса, а поздно вечером разведчики Егоров и Кантария при поддержке автоматчиков водрузили над рейхстагом Знамя Победы. Это был 1410-й день Великой Отечественной войны.

Ночь тысяча шестьдесят вторая

В начале мая мы перелетели на аэродром, расположенный возле деревушки Брунн. Разместились в удобном двухэтажном доме. За окнами – большой парк, озеро. В течение трёх дней не получали никаких заданий. Берлин взят, других подходящих для нашего полка целей командование, видимо, не находило.

Вечером восьмого мая мы поужинали, спели Гимн и легли спать. Среди ночи услышали фанфарные крики дежурной по части – старшего техника эскадрильи Риммы Прудниковой:

– Победа! Подъём! Ура! Победа!..

Я вскочила, крепко обняла и расцеловала девушку.

Все выбежали в парк и начали палить из пистолетов, автоматов, винтовок, ракетниц. После каждого выстрела я шептала, глотая слёзы:

– За Лейлу… За Женю Рудневу… За Галю Докутович… За Таню Макарову… За Веру Велик…

Девушки кричали и прыгали, обнимались и плакали, пели. Ко мне подошла Рачкевич, спросила:

– Отстрелялась?

– Да, две обоймы израсходовала.

– А я десять ракет. Смотрю на девушек и вспоминаю, какими они были в сорок первом, когда принимали присягу. Такие юные, серьёзные. Это было седьмого ноября. До сих пор звучат в душе взволнованные голоса: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Красной Армии, торжественно клянусь не щадя сил и самой жизни сражаться до полной победы над врагом…»

Клятва исполнена. Повзрослели мои деточки. Вот Марина Чечнева. Что это за танец она исполняет?

– По-моему, вальс-чечётку.

– Потрясающе. Помню, в Энгельсе у неё что-то не ладилось, расстроилась. Раскова её подбодрила: «Верю, у тебя будет на груди два ордена». Маринка глаза вытаращила. И надо же – пять орденов.

Да, юные комсомолки превзошли все наши ожидания. В полку было вначале десять коммунистов, сейчас – сто восемьдесят!

Повзрослели и, на мой взгляд, стали ещё краше. Как-то Раскова объявила ночью очередную боевую тревогу – на одевание три минуты. Прошла вдоль строя, скомандовала, как обычно: «Разойтись!» Вижу; недовольна, спрашиваю, в чём дело. Она усмехнулась, говорит: «У некоторых сапоги на босу ногу, к тому же не на ту ногу, под шинелью у одной нет гимнастёрки, у другой брюк. Что делать, комиссар?» Кормим, говорю, неправильно, не ложкой надо, не вилкой, а с конца копья. Раскова улыбнулась, через несколько дней снова подняла полк ночью, но уже не отпустила досматривать сны, – а скомандовала: «На аэродром шагом марш!» Это в январскую ночь. Урок пошёл на пользу… Девушки налетели на нас, потащили танцевать. Опьянённые великой радостью, запахом цветущей сирени, мы угомонились только к утру. Завтрак проспали. Днём ходили по парку и не знали, куда себя девать. Майское солнышко, тишина, мир… Потом был праздничный обед. Столы расставили на лужайке. Надели сшитые по нашему заказу военные, с погонами, платья и туфли. Бершанская поднялась, провозгласила тост:

– За нашу Победу!

Мы выпили до дна – по полному стакану… Через несколько дней полк перевели в красивое курортное местечко Альт-Резе – на отдых. Однажды утром отправились на экскурсию в Берлин. Я прихватила с собой заранее приготовленную баночку с белой масляной краской. Помните, я рассказывала, Таня Макарова и Вера Велик просили меня: если они погибнут, написать их имена на здании рейхстага. Пришла пора выполнить священный завет подруг.

В пути сделали остановку, чтобы перекусить, разложили на салфетках бутерброды. Откуда ни возьмись – немецкие дети. Отдали им все свои припасы и двинулись дальше.

Город полуразрушен. На улицах трудятся немцы, взявшие в руки вместо оружия кирки и лопаты. Отсюда война выползла и сюда вернулась, как бумеранг.

Вот и рейхстаг – мрачное, некрасивое здание. Огромный каменный куб с четырьмя башнями по углам и колоссальным куполом, высотой 75 метров. На колоннах и стенах надписи. Свободное место наверху – не дотянуться, внизу – неинтересно, мы ведь лётчицы.

– Надо подняться на крышу, – предложила я.

У парадных дверей стояли часовые, мы прошли беспрепятственно. С трудом выбрались на крышу. От купола остался лишь скелет, все стёкла выбиты. Я подошла к большой женской статуе, в руку которой было вставлена красное знамя.

– Это богиня Победы, – уверенно заявил кто-то за моей спиной. – Ну и махина.

На постаменте этой статуи я и написала имена погибших девушек.

По решению западноберлинских властей здание рейхстага позднее отремонтировали, купол и башни были снесены, все надписи стёрты или заштукатурены. Но память заштукатурить нельзя.

24 мая исполнилось три года с того дня, как полк прибыл на фронт, мы решили торжественно отметить эту дату. Послали приглашение Константину Константиновичу Рокоссовскому, он бросил все дела и приехал с группой генералов. Увидел волейбольную площадку, предложил:

– Сыграем? Моя команда против вашей?

Мы с удовольствием согласились и обыграли генеральскую команду с разгромным счётом.

Осталось рассказать немногое.

Героями Советского Союза стали ещё девять лётчиц и штурманов полка: Марина Чечнева, Раиса Аронова, Нина Худякова, Зоя Парфёнова, Нина Ульяненко, Лариса Розанова, Полина Гельман и я.

Четвёртая часть лётного состава полка – Герои Советского Союза! Явление уникальное. В годы Великой Отечественной войны это высокое звание было присвоено 93 женщинам.

На счету Ирины Себровой 1008 боевых вылетов – это абсолютный мировой рекорд. Более тысячи поединков со смертью, и в каждом – победа.

Девятого октября мы провели последнее партийное собрание. Подвели итоги: сделали около 24 000 боевых вылетов, сброшено на головы врагов 3 000 000 килограммов бомб.

Единодушно приняли решение: ежегодно 2 мая и 8 ноября встречаться в Москве, в сквере у Большого театра. Я много раз была на этих встречах.

Как сложилась послевоенная жизнь моих однополчанок? Обо всех не расскажешь…

Гвардии подполковник Бершанская живёт в Москве, работает в Комитете советских женщин, у неё трое детей.

Гвардии подполковник Рачкевич ушла в запас, живёт в Москве. Мы по-прежнему зовём её мамой, теперь уже не за глаза, она смеётся:

– Я самая многодетная мамаша на свете!

Мария Ивановна Рунт окончила Академию общественных наук при ЦК КПСС, живёт в Куйбышеве, преподаёт в институте.

Марина Чечнева не рассталась с авиацией. После войны три года служила в Польше вместе с мужем, командиром эскадрильи штурмовиков, Героем Советского Союза Константином Давыдовым. В 1946 году у них родилась дочка. Сбылись наши пожелания.

Авиации Марина отдала восемнадцать лет своей жизни. Работала в родном Центральном аэроклубе имени Чкалова, участвовала в воздушных парадах, установила два мировых рекорда на спортивных самолётах, за высокое мастерство пилотажа получила свой седьмой орден. Написала несколько книг об однополчанках.

Хиваз Доспанова много лет работала первым секретарём Центрального Комитета комсомола Казахстана, награждена орденом Трудового Красного Знамени.

Саша Хорошилова – доктор экономических наук, профессор, мать троих детей.

Дуся Пасько, Катя Рябова, Аня Еленина, Ирина Ракобольская окончили Московский университет, Рая Аронова, Руфа Гашева, Наташа Меклин, Оля Яковлева, Лёля Голубева – Военный институт иностранных языков.

Катюша Рябова окончила университет с отличием, вышла замуж за дважды Героя Советского Союза Григория Сивкова. Он инженер-полковник, кандидат технических наук, она – доцент Полиграфического института, кандидат физико-математических наук. У них две дочки.

Майор Евгения Жигуленко окончила Военно-политическую академию имени Ленина, потом институт кинематографии, работает над сценарием фильма «В небе – ночные ведьмы».

Ирина Ракобольская – доцент кафедры космических лучей Московского университета, автор многих научных работ.

Наташа Меклин, теперь Кравцова, написала несколько документальных и художественных повестей, она член Союза писателей СССР. А всего мои однополчанки написали более десяти книг.

Валю, своего бывшего штурмана, после войны я не встречала. Её Игорь участвовал в войне с Японией, был тяжело ранен, она уехала к нему, поженились, живут на Дальнем Востоке в таёжном посёлке.

В годы войны нам не хватало книг, музыки, картинных галерей. Ну, конечно, после Победы стали отводить душу. Я читаю всё подряд, стихи и прозу. Не могу себе представить нашей военной литературы без книг, написанных женской рукой. Это книги, по-моему, ещё недостаточно оценены. Лучшие из них отличаются особой одухотворённостью, искренностью, непосредственностью. Ну кто из мужчин в военных мемуарах напишет такую фразу: «Уставы для меня – тёмный лес, хуже высшей математики»? Это высказывание Руфы Гашевой привела в своих воспоминаниях Рая Аронова. Кстати, муж Раи Ароновой – Леонид Пляц, а муж Руфы – его брат Михаил, оба лётчики.

Поэт-солдат никогда не напишет таких, например, строк:

Я только раз видала рукопашный. Раз – наяву. И тысячу – во сне. Кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне.

Не смерть страшит поэтессу Юлию Друнину, а то, что люди теряют человеческий облик. По-моему, это четверостишие – одно из лучших поэтических произведений на военную тему. Подобных примеров я могла бы привести немало.

Сама я даже не пыталась браться за перо, знаю, что ничего путного не получится. И рассказчица я неважная, не то что Шахерезада. Но я счастлива, что мы добрались до вершины стога. Простите меня за неумелость. Счастья вам и успехов. Растите достойными гражданами своей великой Родины.