Текст книги "О чем грустят кипарисы"

Автор книги: Шамиль Ракипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Ночь семьсот сорок девятая

Летим над израненной украинской землёй. Выплывают навстречу и уходят под крыло разрушенные мосты, пепелища, закопчённые печные трубы, разбитые танки, орудия, самолёты. Траншеи, противотанковые рвы и воронки уже поросли травой. На душе радостно: эта земля свободна! А раны она с помощью хозяев постепенно залечит и шрамов не останется.

Наверно, сказку о живой воде люди придумали в незапамятные времена, наблюдая, как дожди и талые воды обновляют землю.

Моего штурмана следы, оставленные войной, не интересуют, её внимание привлекает другое:

– По курсу слева – два трактора, – деловито докладывает она. – Справа – товарный поезд, везёт лее. Новые избы, видишь? С огородами.

«Первые послевоенные годы будут, конечно, трудными, – размышляю я, любуясь первыми ростками мирной жизни. – Будем голодать, бедствовать, но вынесем всё. Никто нам не поможет, наоборот, мы ещё поможем другим. Труд – наша волшебная живая вода. < Снова зашумят хлеба на нивах, закипит, заиграет жизнь в воскресших станицах, сёлах, городах. Воевать научились, а работать мы всегда умели».

Под вечер прилетели в Харьков, разместились в подвалах бывшей гостиницы аэрофлота. Ничего, жить можно. Что ж делать, если самой гостиницы не существует.

Утром нам объявили, что вылет по техническим причинам откладывается на сутки. В местном оперном театре сегодня – оперетта Стрельникова «Холопка» на украинском языке, билеты уже заказаны.

И вот, поэскадрильно, сидим в переполненном зале – музыка, огни, артисты в ярких костюмах. Сон или явь?..

Запомнилась остановка в Курске. Вечером в открытые окна гостиницы вместе с майской прохладой хлынули соловьиные трели. Они становились всё громче, гуще, знаменитые курские соловьи словно решили превзойти себя. Девушки сгрудились у окон.

– Как хорошо, боже мой…

– Они забыли о войне…

– Не уснёшь… – слышались восхищённые вздохи и шёпот.

Некоторые девушки, захватив шинели, выходили в парк. Вышла и я. Соловьиные голоса, полные задора и света, и кромешная тьма – в этом сочетании было что-то невыразимо приятное, таинственное. Я сделала несколько шагов, нащупала ствол дерева, расстелила шинель на траве и легла.

– Магуба, ты где? – услышала я чей-то шёпот.

– Здесь, – еле слышно ответила я. Почувствовала – кто-то ощупывает мою ногу.

– Это твоя нога?

– Моя.

– Это я, Валя.

Она устроилась рядом, минут пять мы лежали молча. Её плечо жгло меня сквозь гимнастёрку. Глаза привыкли к темноте, я смутно различала её одухотворённое лицо, распущенные волосы.

«Да, весна есть весна», – мелькнуло в голове.

– Хочу тебе рассказать, – защебетала вдруг Валя, – только ты никому-никому, даже Лейле…

Что-то соловьиное было в её голосе, я слушала и не слушала. А она увлечённо рассказывала:

– Сошли мы с крыльца, темно, только фары на аэродроме, он меня сразу обнял. Хотела сказать: не надо, пусти, язык не слушается, ноги не держат, думаю, отпустит, упаду… Схватилась руками за его шею, чувствую, повисла… Поцеловал – крепко-крепко, подхватил на руки и начал кружить. Я закрыла глаза, думаю: дежурная, Галя Пилипенко, сейчас осветит фонариком… Ну и пусть, только бы не споткнулся, не упал… Только бы его не убили, лучше меня. Представила: лежу в гробу, как царевна, красивая, вся в цветах, а он, живой, стоит рядом. Так жалко стало и его, и сё0я, даже всхлипнула. Он спрашивает; ты что? Молчу, все слова забыла. Так до мотоцикла и нёс меня на руках, поцеловал в последний раз. Пора, говорит, в двадцать два ноль-ноль должен быть на месте, не забывай, береги себя и жди… Я тебе не мешаю? Мамочка моя, соловьи как распелись, это они специально для нас, в жизни такого не слышала…

Какофония войны терзает не только уши, но и души людей. Год за годом, изо дня в день, из ночи в ночь – грохот, скрежет, вой, лязг… Это не проходит бесследно, наши души нуждались в очищении. Соловьиный хор – такая отрада…

В небе появилась узкая, яркая полоска, пролетел метеор – я вспомнила Женю Рудневу и тут же будто оглохла. Кончилось очарование, я уснула.

Вижу во сне: иду по лесу, ищу Рудневу, знаю, что она где-то здесь, живая, здоровая, только почему-то прячется от меня. Впереди мелькнула её гимнастёрка, пробираюсь туда через кустарник, кругом хмурые, старые сосны, ели. Прямо – кара урман – тёмный лес. Бесшумно, как тени, летают какие-то птицы. И вдруг деревья расступились – излучина моря. Сидит моя беглянка на камне, разулась, ноги в воде, рядом сапоги, машет мне рукой, смеётся… Проснулась, не могу прийти в себя, так ясно я её видела. Рядом спит Валя, на щеках румянец, лицо безмятежное, как у ребёнка, на губах – улыбка. Что-то ей хорошее снится. Слышатся голоса:

– Подъём!

– Доброе утро.

– А куда соловушки подевались?..

Соловьи попрятались, но их голоса навсегда остались в памяти…

Летим над Брянской областью. Один самолёт изменил курс, отделился от эскадрильи и скрылся в облаках.

«Вот будет встреча, – подумалось мне. – Подарок судьбы. Всем бы так – развернуться, и домой».

Маршрут полка проходил недалеко от родной деревни Нины Худяковой, и Бершанская разрешила ей навестить родителей, переживших гитлеровскую оккупацию.

В тот же день Нина и её штурман Таня Костина возвратились в полк.

На вопросы подруг Худякова ответила коротко:

– Повидала. Живы-здоровы.

Подробности мы узнали от её штурмана.

Отступая, немцы сожгли деревню дотла, на её месте девушки увидели чёрное пепелище. Сделали круг. Словно из-под земли появились люди, они махали руками, что-то кричали.

– Видишь своих? – спросила Костина.

– Нет, – ответила Нина, – слёзы мешают. – Потом сообразила: приглушила мотор и крикнула – Мама, папа, это я! Встречайте!

Сели на окраине бывшей деревни, возле землянок, в которых ютились жители, в основном это были женщины и дети. Начались объятия, поцелуи, девушки еле успевали отвечать на вопросы.

– А как вы живёте? – спросила Нина, глядя сияющими глазами на постаревшие, худые, но счастливые лица родителей.

– Да ничего, – бодро ответил отец. – Посеяли пшеницу, ячмень. С хлебом будем.

– Теперь не пропадём, – поддержали его женщины.

– А семена где взяли?

– Сибирь-матушка выручила.

Понимая, что их гости долго не задержатся, пригласили в землянку:

– Как говорится, чем богаты, – сказал отец.

Девушки от угощения отказались, времени было в обрез.

Мимолётная встреча – в буквальном смысле – один из маленьких праздников на нашей большой улице…

22-го мая 1944 года мы прибыли на свой первый белорусский аэродром, расположенный возле городка Сеща. Впрочем, городок существовал лишь на карте. У немцев здесь была авиационная база, они взорвали все сооружения, все здания.

Развалины и лётное поле окружены берёзовыми рощами. Ни одной живой души. Мы разместились в землянках, в шалашах, днём загорали, изучали карту Белоруссии. Техники не спеша приводили в порядок самолёты, проверяли каждый винтик. Вылетов боевых не было, но мы были уверены, что затишье продлится недолго.

В Белоруссии нам показалось всё не так, как на юге. Ночи короткие, какие-то серые. Солнце заходит поздно, и даже в полночь полной темноты не бывает. Поля, леса и кустарники, болота, множество озёр и речек, деревушки – не отличишь одну от другой. И ни одного надёжного ориентира. Ничего, как-нибудь приспособимся.

В Сеще мы встретились с французскими лётчиками из прославленного полка «Нормандия – Неман». Своих имён они не назвали. На ломаном русском языке выразили своё восхищение, поцеловали девушкам руки и удалились. Может быть, среди них был и лётчик Франсуа Жоффр, написавший после войны книгу «Нормандия – Неман», в которой есть строки, посвящённые нашему полку?

«В чёрном беззвёздном небе время от времени пролетают одиночные невидимые самолёты, гул которых долго слышится в тишине ночи. Это ночные бомбардировщики или самолёты, выполняющие специальные задания.

Русские лётчицы, или «ночные колдуньи», как их называют немцы, вылетают на задания каждый вечер и постоянно напоминают о себе. Подполковник Бершанская, тридцатилетняя женщина, командует полком этих прелестных «колдуний», которые летают на лёгких бомбардировщиках, предназначенных для действий ночью. В Севастополе, Минске, Варшаве, Гданьске – повсюду» где бы они ни появлялись, их отвага вызывала восхищение всех лётчиков-мужчин».

Мы прожили в Сеще несколько дней, затем полк перебазировался ближе к фронту, на лесную поляну, расположенную возле деревни Пустынки. Спасаясь от злющих комаров, разместились в бывшем монастыре. День за днём – политзанятия, лекции и беседы, строевая подготовка, тренировочные полёты.

Проводили в отпуск командира звена Нину Алцыбееву, она улетела к дочурке в Абакан. В последнее время Нина прямо не находила себе места. Дело в том, что старуха, на попечении которой оставалась девочка, постоянно жаловалась в письмах на нехватку денег. Это беспокоило: получает по двум аттестатам более двух тысяч рублей и не может прокормить одного ребёнка. Позднее мы узнали: почти все деньги присваивал взрослый сын этой старухи. Нина Алцыбеева в полк не вернулась забрав дочку, она выехала к мужу, лётчику-штурмовику Ивану Позднякову. Командование разрешило ей перейти в другую воздушную армию, до конца войны она летала на связном «По-2» в части, где служил муж.

В полку между тем зрело недовольство. Пусть на фронте относительное затишье, но сколько можно кружиться над своим аэродромом? Прошёл слух, что командующий 2-м Белорусским фронтом имеет какой-то свой, особый взгляд на ночную бомбардировочную авиацию.

– Он просто не знает, что с нами делать, – утверждала Валя. – Ночи не спит, думает, свалились на мою голову, как от них избавиться?

– Типичный случай, – поддакивала ей Вера Велик. Таня Макарова выдвинула свою версию:

– Боится ответственности. Общее мнение: надо протестовать!

Бершанская почуяла неладное и приняла меры. В полк прибыл новый командир нашей дивизии полковник Покоевой.

– На Кавказе и в Крыму, – сказал он, – у вас были чёткие ориентиры – горы, морское побережье. А здесь равнина, даже днём лётчикам трудно ориентироваться. Ландшафты, сожжённые деревушки – все на одно лицо. На ваших картах они обозначены цифрами. Возле каждой деревни вы увидите большие белые номера, которые ночью будут обозначены световыми сигналами.

Продолжайте тренировочные полёты, изучайте район будущих боевых действий. Бои предстоят нелёгкие, потерять Белоруссию для гитлеровского командования – значит открыть границы Польши и Восточной Пруссии. А там и до Берлина недалеко.

Все вновь прибывшие мужские авиационные полки тоже не совершают пока боевых вылетов, тренируются, как и вы…

Дневные и ночные тренировочные полёты продолжались целый месяц. Большого наступления ждали не только мы – миллионы людей на фронте ив тылу, не говоря уже о тех, кто томился в оккупации. Три года в Белоруссии хозяйничали немцы.

Вечером 22-го июня наши знаменосцы вынесли на старт полковое знамя. Снова прибыл командир дивизии с группой штабных офицеров. Состоялся короткий митинг.

– Товарищи гвардейцы! – торжественно открыла его Бершанская. – Нам выпала высокая честь – мы начинаем битву за освобождение белорусской земли от фашистских захватчиков. Бейте врага по-гвардейски, как били его на Тереке, на Кубани, на Таманском полуострове и в Крыму! Пронесём с честью через Белоруссию наше боевое знамя, полностью очистим родную землю от ненавистного врага!

Девушки дали клятву сражаться, не щадя жизни, до последнего дыхания.

Полк получил приказ нанести удар по вражеским позициям в районе деревни Перелоги.

– Побольше шума, – напутствовала Бершанская. – Необходимо заглушить грохот танков, которые выходят на рубеж атаки.

– Пошумим! – со смехом отвечали мы. И пошумели…

Самолёты стартовали с интервалом в две минуты. Курс – прямо на запад, ударно квадрату, правый разворот и – на аэродром…

Подлетая к Перелогам, я увидела несколько сильных, взрывов, пожаров, порадовалась за подруг, стартовавших раньше – хорошее начало.

Едва отцепились бомбы, Валя завопила:

– Хенде хох! Шнелль-шнелль!

Это означает – руки вверх, быстро-быстро! Постепенно, благодаря штурманам, я овладеваю немецким языком.

Странно, нас не обстреляли, не зажглось ни одного прожектора, как-то даже непривычно.

– Это ты их напугала, – сказала я, взяв курс на аэродром. – Душа у них ушла в пятки.

– Я ещё не так их напугаю, – пообещала Валя.

Во время второго вылета она дала немцам короткий урок русского языкам «Полундра! Даёшь Беларусь!..» Потом перешла на смешанный, предельно выразительный жаргон, мол, шуметь так шуметь.

В ту ночь полк уничтожил более десяти вражеских складов горючего и боеприпасов, пожары были видны издалека. Судя по тому, что нас почти не обстреливали, немцы не ожидали ночного удара. Возможно, сообразили, что наши бомбы – это лишь цветики, не захотели обнаруживать огневые средства.

На рассвете началась мощная артиллерийская подготовка.

Знамя полка всю ночь колыхалось у командного столика под густой, раскидистой кроной старого дуба. Докладывая Бершанской о выполнении задания, мы невольно переводили взгляд на тёмное полотнище, расшитое золотыми буквами, и оно словно вливало в нас новые силы.

Утром, лёжа в постелях, девушки тихонько переговаривались:

– Вступили в четвёртый год войны. Он будет последним. Понимаете, девочки, последний год воюем. Может быть, последние месяцы.

– Наступление готовили долго. Значит, не остановимся до самой границы.

– Да, скоро будем в Минске. Партизаны помогут. Они не сидят сложа руки. Придётся немцам воевать на три фронта.

Наступает короткая пауза – и снова голоса:

– Я всё думаю, почему Гитлера не пристрелит кто-нибудь из его же окружения. Как бешеную собаку.

– Кто его окружает, сами бешеные: Геринг, Геббельс, Гиммлер, кто там ещё, других близко не подпускают…

«Может быть, и пристрелят, придёт время, – подумала я, – может быть, и четвёртый фронт появится, в самой Германии».

Ночь семьсот шестьдесят седьмая

Сегодня я опять запаслась шпаргалкой, чтобы сообщить вам некоторые точные данные. На память теперь уже не надеюсь – боюсь напутать.

Операция «Багратион», в результате которой советские войска летом 1944 года освободили всю Белоруссию, большую часть Литвы, часть Латвии, часть Польши и вышли к границам Восточной Пруссии, была одной из самых крупных во второй мировой войне. В этой битве участвовали войска четырёх фронтов 1-го, 2-го, 3-го Белорусских и 1-го Прибалтийского, которыми командовали генералы Рокоссовский, Захаров, Черняховский и Баграмян. Действия фронтов координировали представители Ставки маршалы. Жуков и Василевский.

В ходе боёв было разгромлено около 70 немецких дивизий. Родина 36 раз салютовала нашим наступающим войскам.

Перед началом наступления в Белоруссии нам противостояла группа армий «Центр», которой командовал фельдмаршал Буш, часть дивизий групп армий «Север» и «Северная Украина». Всего» в полосе наступления немцы сосредоточили 1 200 000 солдат и офицеров, около 10 тысяч орудий и миномётов, 900 танков и самоходно-артиллерийских установок, тысячу боевых самолётов.

В составе наших четырёх фронтов насчитывалось более двух миллионов человек, более 30 тысяч орудии и миномётов, 5200 танков и самоходно-артиллерийских установок, 6 тысяч самолётов.

Сравните эти цифры.

Всю подготовку к Белорусской операции провели скрытно. Фашистское командование ожидало, что главный удар летом 1944 года наши войска нанесут на южном фланге советско-германского фронта, а вышло иначе.

Утром 23-го июня, как я уже говорила, на немцев обрушился шквал артиллерийского и миномётного огня. Войска 2-го Белорусского фронта, в составе которого сражался наш полк, нанесли удар на центральном участке. Прорвав вражескую оборону, они устремились на запад, в направлении на Могилёв и Минск.

Южнее и севернее наступали войска 1-го и 3-го Белорусских фронтов – по сходящимся направлениям, чтобы окружить основные силы группы армий «Центр», сосредоточенных восточнее Минска.

Этот замысел был полностью осуществлён. Поэтапно это выглядело так:

25-го июня войска 3-го Белорусского фронта окружили пять немецких дивизий в районе Витебска и уничтожили их в течение двух дней.

29 июня войска 1-го Белорусского фронта освободили Бобруйск, окружив и уничтожив в этом районе несколько немецких дивизий.

Войска 2-го Белорусского фронта с ходу форсировали Днепр и 28-го июня освободили Могилёв. В тот же день Гитлер отстранил от командования фельдмаршала Буша и назначил командующим группой армий «Центр» фельдмаршала Моделя.

3-го июля войска 1-го и 3-го Белорусских фронтов освободили столицу Белоруссии. Восточнее Минска в гигантском котле оказалось более 100 тысяч гитлеровцев. Для их ликвидации потребовалось девять дней. Разгром группы армий «Центр», которая в 1941 году рвалась к столице нашей Родины, был завершён. Сдавшиеся в плен 19 генералов и 60 тысяч солдат и офицеров 17-го июля прошли по улицам Москвы – под конвоем…

Помогая наземным войскам, наш полк бомбит мосты, переправы, скопления живой силы противника на дорогах. Чтобы не отстать от наступающих войск, нам часто приходится менять аэродромы. Больше трёх дней на одном месте не задерживаемся. Никаких удобств, спим в основном под крыльями самолётов, но мы люди привычные, не ропщем. Даже штаб полка, как правило, располагается под открытым небом. В случае сильного дождя на скорую руку сооружаются шалаши.

Немцы отступают быстро и не успевают организовать противовоздушную оборону – ни одного серьёзного зенитного обстрела в Белоруссии мы не испытали…

Рано утром отправились с Валей на поиски подходящей площадки. Летим на бреющем полёте, иначе ничего не разглядишь. Выбрать площадку непросто, одно из непременных условий – наличие поблизости воды. Любая из нас может погибнуть во время выполнения задания, мы никогда не забываем об этом и каждый раз выходим на вечернее построение в свежем белье, с белоснежными подворотничками. А чтобы быть чистыми, опрятными, нужна вода.

Когда мы осматривали берега речек, окрестности лесных озёр, нас над небольшой берёзовой рощей неожиданно обстреляли из автоматов. Слава богу, промахнулись.

– Недобитки, – презрительно говорит Валя, делая отметку на карте.

Эта территория уже освобождена, но в лесах скрываются отдельные группы немцев, они то и дело заявляют о себе. Мы активно участвуем в их ликвидации.

Подходящей поляны, на которой мог бы разместиться полк, мы не нашли. С надеждой, что другие экипажи, получившие такое же задание, будут удачливее нас, возвратились на аэродром.

В этот день из автоматов были обстреляны ещё два наших самолёта, оба получили повреждения, и заместитель командира полка Серафима Амосова настояла, чтобы на «По-2» установили пулемёты. Вскоре все самолёты были оснащены новым оружием…

И вот, возвращаясь на аэродром на рассвете после последнего вылета, я уже решила: передам управление штурману, а сама посплю. Дело в том, что все лётчицы нашего полка научились спать сидя в кабине самолёта. Мне иногда кажется: так даже удобнее, чем в постели.

Передать управление я не успела. Валя доложила:

– «Мессер» сзади. – И сразу открыла огонь из пулемёта.

Немец тоже дал очередь, но я успела вовремя отжать ручку от себя: смертоносная трасса нас не задела. Истребитель пронёсся метрах в двадцати, немец, выпучив глаза, делал разворот.

Я выровняла самолёт, высота сто метров, ниже спускаться опасно. «По-2» окрашен в тёмно-зелёный цвет, если фашист нас выпустит из виду, мы спасены, затеряемся на фоне бескрайнего леса. Валя молчит.

– Где «мессер», штурман?

– Чёрт его знает, – проворчала она. – Удрал. Недовольна, что промахнулась.

В это утро немецкие истребители атаковали ещё несколько наших самолётов, а Лейле и Руфе Гашевой пришлось отбиваться от «мессеров» дважды. Всё обошлось, но на душе тревожно, похоже, гитлеровские асы специально охотятся за «По-2».

Наконец мы нашли то, что искали, – Новосады. Село на берегу Немана, утопающее в садах. Два ряда домов, одна широкая улица, которая и стала нашим новым аэродромом. После полётов мы укрываем самолёты под деревьями в палисадниках, хвостами к домам. Очень удобно. Кто-то из девушек пошутил:

– Как телеги…

Вечером разразилась гроза, значит, полётов не будет, но жители предупредили нас: в ближайшем лесу появились гитлеровцы. Голодные, обозлённые, они могут ночью напасть на деревню. Мы выставили усиленное боевое охранение, спали в кабинах по очереди. Ночь прошла спокойно.

Утром 15 бойцов из батальона аэродромного обслуживания, вооружённые автоматами и гранатами, отправились на разведку. Вскоре прибежал связной, доложил Бершанской:

– Нужна помощь, немцев много, нам одним не справиться.

– Поможем, – коротко ответила командир полка, и тут же распорядилась – Боевая тревога!

Она назвала экипажи, которым предстоит нанести удар по немецкой группировке среди бела дня: Амосова, Себрова, Аронова, Никулина, Макарова, Пискарёва. Остальных предупредила: быть в полной боевой готовности.

Шестёрка «По-2» пролетела над лесом, мы с вершины небольшого холма видели, как падали бомбы.

Через полчаса более 200 гитлеровцев, размахивая белым лоскутом, вышли из леса. Мы их обезоружили, накормили кашей и отправили на сборный пункт.

В это счастливое для нас утро Рачкевич собрала всех на беседу.

– Сегодня вечером будем встречать гостей, – известила она, – белорусских партизан, которые уже соединились с нашими наступающими частями. Я коротко расскажу вам об их героической борьбе в тылу врага.

С начала оккупации гитлеровцы уничтожили в Белоруссии по неполным данным два с половиной, миллиона человек. В условиях кровавого террора население вело и ведёт с фашистами непримиримую истребительную войну.

Партизанские действия не месть, а борьба за освобождение Родины.

Действия партизанских отрядов и подпольных групп в Белоруссии, как и на всех оккупированных территориях, координируются Ставкой Верховного Главнокомандования.

К началу 1943 года 60 процентов территории республики контролировались партизанами. Только за первые четыре месяца этого года они пустили под откос 3000 вражеских эшелонов. За один прошлый год здешние партизаны взорвали и сожгли 3000 мостов, уничтожили более 8000 автомашин, разгромили более 300 вражеских гарнизонов.

Минские подпольщики уничтожили палача белорусского народа рейхскомиссара Белоруссии Кубе, изменников Родины ~. главаря белорусских националистов Акинчица, редактора фашистской «Белорусской газеты» Козловского, бургомистра Минска Ивановского.

Подпольщики вывезли из Минска в партизанские зоны более тысячи семей, которым угрожало уничтожение…

«Наши партизаны и подпольщики, – подумала я, – открыли подлинный второй фронт и открыли вовремя. А там, во Франции, открыт третий фронт».

Кстати, уже после войны я выяснила, что только белорусские партизаны уничтожили больше гитлеровцев, чем наши союзники, американцы и англичане, вместе взятые.

Партизан мы встретили как самых дорогих гостей.

Оказалось, они – приветливые, жизнерадостные люди. Мы представляли их совсем другими – суровыми, бородатыми. Впрочем, удивление было обоюдным.

Позднее мы узнали, что благодаря подпольщикам в Минске были сохранены многие здания, в том числе Дом правительства, здание Центрального Комитета партии, Дом офицеров. Они внимательно следили за тем, как гитлеровцы закладывали мины замедленного действия, и когда наши войска освободили город, помогли сапёрам быстро обнаружить и обезвредить их.