Текст книги "Испытание зверя"

Автор книги: Сэйити Моримура

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

– Они могут и до вас добраться. И потом, ваша сестра была не единственной жертвой этой троицы, просто все молчат. И будут еще новые жертвы. Нельзя упускать такой возможности рассчитаться с этими подонками.

– Чего же вы от меня хотите?

– Убедите сестру и родителей подать на Наруаки Ообу в суд. Изнасилование было групповым, поэтому по закону заявление самой потерпевшей даже необязательно, но все-таки лучше, чтобы именно она обратилась в органы правосудия. Я не очень полагаюсь на того парня, который сознался, – он может отказаться от своих слов. Даже наверняка откажется, если полиция нажмет на него как следует. Без заявления Митико не обойтись.

– Она не захочет.

– Потому я и обращаюсь к вам. Поймите, если не дать бандитам отпор, они не оставят Митико-сан в покое.

– Думаете, не оставят? – побледнела Норико.

– Уверен. Разве такие выпустят добычу из рук? Нет, они еще покуражатся над ней вволю.

Девушка молчала.

– Норико-сан, неужели вы еще колеблетесь? Нужно действовать! Слушай, девочка, – схватил ее Адзисава за плечо, – если ты хочешь спасти сестру, не теряй времени даром!

Затем Адзисава навестил Горо Уракаву, бывшего заведующего отделом «Вестника Хасиро». Тот так и сидел дома, как бы под домашним арестом, временно отстраненный от дел по приказу главного редактора. Впрочем, формулировка «временно» никого не обманывала. Жалованье, правда, ему шло прежнее, так что семья не бедствовала. Делалось это специально: человек, доведенный до крайности, мог стать опасен, а так он был надежно обезврежен.

Вынужденное бездействие продолжалось не так уж долго, но Уракава совсем опустился. Адзисава застал его валяющимся на неубранной кровати и тупо глядящим в телевизор. Время было дневное, но от бывшего редактора сильно пахло спиртным. Взгляд налитых кровью глаз был жалок и растерян, лицо заросло многодневной щетиной. Уракава выглядел намного старше своих лет. Хоть он и смотрел на экран, но было заметно, что мысли его витают где-то далеко.

Трудно было поверить, что этот человек еще совсем недавно вместе с Томоко Оти пытался нанести сокрушительный удар по империи Ооба. Адзисава увидел наглядный пример того, во что превращается человек, лишенный своего любимого дела.

Уракава неузнавающе поглядел на гостя и отвернулся. Система «домашнего ареста» сработала безотказно.

Уже не надеясь на успех, Адзисава заговорил о том, что привело его сюда. Страстные речи гостя не оказали на бывшего редактора ни малейшего воздействия – было непонятно, слушает он или нет.

– Уракава-сан, появился шанс отплатить им за все. В дамбе найден труп Акэми Идзаки, выяснилось, кто убил Томоко Оти. Убийца, сын мэра, во главе банды хулиганов терроризирует горожан, насилует их дочерей! Если все пострадавшие объединятся, а вы как журналист еще и выступите с разоблачением аферы в низине Каппа, империя Ооба рухнет. Вы же профессионал, Уракава-сан, нам не обойтись без вашего пера.

– Все это чушь, полнейшая чушь, – прервал Уракава посетителя, дохнув на него перегаром.

– Чушь?!

– Да. Ничего у вас не выйдет. Бороться с Ооба – это воевать с ветряными мельницами. Бред!

– Нет, не бред! Вы же наверняка читали, что тело Акэми Идзаки найдено. Все сейчас только и говорят об этой истории, о дамбе. Самое время выступить с разоблачением.

– Бред, я сказал! Подумаешь, труп нашли. При чем здесь земля?.. А хоть бы и при чем, мне до этого дела нет.

– Как это нет?! – воскликнул Адзисава. Он хотел напомнить хозяину дома о деле, за которое отдал жизнь Сигэёси Оти, но сдержался – разговор грозил перейти в ссору.

– Кончено, все давно кончено, – пробормотал Уракава. – Уехать бы отсюда куда-нибудь, да поздно, годы уже не те. Ничего, главное – помалкивать и вести себя тихо, тогда можно и тут прожить. Зарплата, слава богу, идет, жена довольна… Первое время, действительно, было как-то не по себе, а потом я понял: какой смысл пахать, нутро перед читателями выворачивать, все равно им наплевать и на газету, и на меня. Их ничего не интересует, кроме рекламы стиральных порошков и будильников. Все они таковы, все до единого. А мы… мы только болтаем, что работаем ради общества: кто платит, тот и заказывает музыку. Был журналист Уракава – и нет его, а обществу наплевать. Работаю я, не работаю – все одно. И так скоро пора на пенсию. А тут и надрываться не надо, и денежки идут. Теперь-то я понял, как надо жить. Раньше, бывало, и с женой словом перемолвиться времени нет. Разве это жизнь? Вот теперь – живи не хочу.

– Вы говорите неправду. Вам тошно и одиноко без работы, поэтому вы и заливаете горе вином.

– Я не собираюсь дискутировать с вами по этому вопросу. Меня такая жизнь устраивает, поняли? Левые, правые, революция, контрреволюция – мне на все начхать. Оставьте только меня в покое и творите, что хотите.

– А не противно вам будет жить, зная, что ваше молчание куплено жалкой подачкой?

– Подачкой?! – Хмельной взгляд журналиста вспыхнул гневом.

– Разве нет? Вы же продали и совесть, и журналистскую честь за вашу «зарплату». Ну, если не продали, то забыли о них. Не продешевили, а?

– Идите вы… Семья и спокойная жизнь – вот все, что мне нужно. Хватит с меня романтики и болтовни о справедливости. Все, разговор окончен, убирайтесь.

– Подумайте. Неужели вы сдались? Неужели пропьете свое призвание? Будете закрывать глаза на то, что творят Ооба и компания? Не противно вам?

– Нет. А вы-то сами, чего вы добиваетесь? Ну, свалите вы Ообу, а дальше что? Думаете, людям лучше жить станет? Ха! Мир каким был, таким и останется. Может, еще и похуже времена начнутся. Сейчас хоть порядок и покой. Если империя Ооба рухнет, она погребет нас всех под обломками! Какое нам дело до низины Каппа? Все равно земли эти были бросовые, их каждый год водой заливало. Спасибо надо сказать мэру, что он добился строительства дамбы. А уж вам-то, чужаку, в наши дела вообще соваться нечего! Нашли убийц Томоко-сан – и прекрасно, вот и подавайте на них в суд. А дамбу не трогайте, понятно? И ради бога, уходите, я спать хочу.

– Не собирались дискутировать, а целую речь произнесли в защиту Ообы. Подачку отрабатываете? – язвительно бросил Адзисава.

Мутные глаза журналиста на миг прояснились, он открыл было рот, хотел что-то ответить, но вдруг обмяк и только безвольно махнул рукой.

КОНТРУДАР

1

У мэра Хасиро было четверо детей. Старший сын, Нарута, возглавлял совет директоров компании «Природный газ Ооба» – главного звена гигантского концерна; второй сын, Нарудзи, был президентом «Транспортной компании Хасиро» и членом правления еще нескольких компаний; единственная дочь, Сигэко, вышла замуж за Ёсиюки Симаоку, ставшего благодаря этой выгодной партии главным редактором «Вестника Хасиро» и одним из вице-президентов всего концерна.

Трое старших детей радовали отца, но вот с младшим, Наруаки, были одни неприятности: он еще и школу окончить не успел, а полиция уже все уши прожужжала отцу о его неблаговидных забавах с девицами и прочих художествах. Блюстители порядка до поры до времени старались не обращать внимания на «проделки» юного отпрыска августейшей фамилии, но в последнее время Наруаки начинал переходить все границы.

Чего стоили хотя бы пресловутые «Бешеные псы», которые по выходным дням совершали налеты на соседние города, где устраивали грандиозные побоища с местными рокерами.

– Господин мэр, попросите вашего сына ограничить свою… э-э… деятельность пределами Хасиро, – взмолился начальник полицейского управления. – В другом городе мы не сможем его защитить.

Иссэй Ооба вызвал сына и задал ему взбучку, но большой пользы от отцовского нагоняя не вышло, Наруаки вскоре взялся за старое.

– Нет, не будет из него толку, – вздыхал мэр, но почему-то питал к своему непутевому отпрыску особую слабость, а тот пользовался этим и день ото дня становился все наглее. Он знал, что любая выходка сойдет ему с рук – его всегда надежно укроет любовь отца и мощь отцовской империи.

В последние дни Иссэй стал замечать, что с его младшим творится что-то неладное. Каждый из членов большой семьи жил в собственных апартаментах, но юного Наруаки мэр пока держал при себе. И вот тот уже несколько дней не появлялся за столом во время семейных трапез.

– Где это Наруаки пропадает? – спросил Иссэй у старшей горничной Куно, прислуживавшей за обедом.

– Молодой господин заперся у себя. Говорит, аппетита нет, – ответила Куно, лучше кого бы то ни было осведомленная о том, что происходит в доме.

– Аппетита нет? Да я его уже дня три не вижу! Он что, заболел?

– Вроде бы нет.

– Так заболеет – столько дней без еды сидеть!

– Я ношу ему поесть, только он к еде почти не притрагивается.

– Ах, паршивец, опять что-нибудь натворил, – забеспокоился Иссэй. Должно быть, дело нешуточное. Досадливо прищелкнув языком, мэр быстро закончил обед и поднялся из-за стола. «Старшие – дети как дети, помогают отцу, на них можно положиться, а с этим просто беда. Но до чего все-таки хорош, сорванец. Если даже что натворил, я для него ничего не пожалею».

Иссэй подошел к комнате сына и толкнул дверь. Она – | была изнутри закрыта на ключ. Это показалось мэру странным. Он постучал и прислушался: в комнате раздался шорох.

– Наруаки, а ну-ка открой. Это я.

– Пап, неохота мне ни с кем разговаривать. Шел бы ты.

– Да что с тобой происходит? Молодой, здоровый парень, а сидишь который день взаперти!

– Ладно, ладно, я один хочу побыть.

– Немедленно открой! – слегка повысил голос Иссэй. Этого оказалось достаточно, чтобы сын повернул ключ в замке.

В комнате все было вверх дном, Наруаки с кислым видом уселся на пол и опустил голову. Потянув носом, Иссэй поморщился:

– Ну и вонища тут у тебя. Открой окно! Как ты можешь сидеть в таком бардаке?

Он сам подошел к окну и распахнул его пошире. Потом взглянул на сына и ахнул – до того Наруаки осунулся и побледнел.

– Ты что, заболел? Сейчас врача вызову!

– Не надо, я в порядке.

– В каком порядке! А ну выкладывай, что натворил?

– Ничего я не натворил.

– Наруаки!! – загремел голос мэра. Сын сжался и мелко задрожал.

Иссэй заговорил мягче:

– Послушай, я – твой отец. Думаешь, я не вижу, тебя что-то гложет? Скажи мне, и я помогу. Можешь не сомневаться, у отца хватит сил вытащить тебя из любой беды.

– Из любой? – поднял наконец голову Наруаки. Глаза его смотрели на отца со страхом и мольбой.

– Да, – твердо ответил Иссэй. – Из любой. Для меня не существует невозможного.

– Папа, мне страшно! – всхлипнул Наруаки и, словно ребенок, спрятал лицо на груди отца. Он прекрасно знал, чем лучше всего разжалобить отцовское сердце.

– Ну-ну, тебе нечего бояться, у тебя есть я. Говори.

Иссэй погладил сына по плечу. Сейчас он был похож на самого обыкновенного папашу, который ни в чем не может отказать своему избалованному чаду.

– Кадзами засыпался!

– Что еще за Кадзами?

– Один из моих парней.

– Что значит «засыпался»?

– Его зацапала полиция. Он наверняка все выложил!

– При чем тут полиция и что такого он мог им выложить? Давай-ка по порядку.

Выслушав сбивчивый рассказ сына, Иссэй вздохнул с облегчением: подумаешь, побаловался парень с девчонкой, это еще дело поправимое – родителей можно подмазать, с полицией договориться тоже не проблема. Тут он, однако, заметил, что сына гнетет еще что-то, и снова нахмурился.

– Ты мне рассказал не все?

– Нет, нет… Всё.

– Ну, тогда нечего сидеть с такой кислой рожей. Пускай твой Кадзами болтает что хочет, это я беру на себя. Только заруби себе на носу – забавы с девками ты брось. Рано еще в твоем возрасте такими делами заниматься.

Надо будет поучить парня уму-разуму, но не сейчас, позже, когда все утрясется, подумал мэр.

– Я больше не буду, – смиренно ответил Наруаки.

Иссэй задумался – что-то в рассказе сына его встревожило. И потом, эта его похоронная физиономия… Ах да!

– Наруаки, ты, кажется, упомянул имя «Адзисава»?

– Да. Этот тип повадился торчать в «Шлеме» и все расспрашивал ребят про Митико Ямаду. Вот мы и решили его пугнуть.

– Что он за человек?

– А кто его знает. Какой-то ее знакомый, что ли… Эх, Кадзами, кретин, не мог в седле удержаться.

– Адзисава, Адзисава… Ах ты черт, неужели тот самый страховой агент?! – встрепенулся Иссэй.

– Точно! Он что-то такое нес про страхование, я думал, врет. Пап, ты его знаешь, да? – удивился Наруаки.

– Интересно, – озабоченно протянул мэр, – с чего это он занялся твоей девчонкой?

– Откуда мне знать. А чего, она девка классная.

– Тут другое, – резко оборвал сына Иссэй.

Тот испуганно замер на полуслове. Хоть Иссэй и был с ним ласков, Наруаки все-таки здорово побаивался своего грозного отца. Мэр впился пронзительным взглядом в лицо парня:

– Этот самый Адзисава крутил роман с некой Томоко Оти, которую в начале сентября убили. Ты, наверно, слышал про эту историю. Она – дочь Сигэёси Оти, работала в «Вестнике Хасиро», так что об убийстве писали все газеты. Преступников пока не нашли. Если Адзисава занялся твоей Митико Ямадой, значит, тут есть какая-то связь с делом Томоко Оти… Погоди-погоди, ту ведь, кажется, тоже изнасиловали?

Кровь отлила от лица Наруаки.

– Что с тобой, мальчик? Тебе нехорошо?

Наруаки не ответил, его трясло в нервном ознобе.

– Ты… Нет, не может быть!

На мгновение Иссэй оцепенел от ужаса, но тут же прогнал страшную мысль – нет-нет, это невозможно! Однако на лице сына застыло такое странное выражение…

– Если я не ошибаюсь, Томоко Оти насиловал не один человек, а несколько, – пробормотал мэр, напрягая память.

– Это не я! – истерично завопил Наруаки. – Не я!

Этот крик сказал отцу все.

– Разве кто говорит, что это был ты?

– Нет! Я не виноват! Это не я!!! – захлебываясь от рыданий, кричал Наруаки, он совсем потерял голову от ужаса.

Дав ему немного утихнуть, Иссэй сказал:

– А теперь рассказывай всю правду.

Наруаки прекрасно понимал, что отец – это его единственная надежда, никто другой не сможет вытащить его из трясины.

Выслушав признание сына, Иссэй некоторое время не мог прийти в себя. Его не так-то просто было вывести из равновесия, но убийство, да еще с групповым изнасилованием – тут даже он бессилен. Подумать только, его сын – насильник и убийца, сам признался в этом.

Местная полиция верно служит хозяину Хасиро, но на такое тяжкое преступление даже она не сможет закрыть глаза. Да и выходит это дело за рамки ее юрисдикции, убийствами занимается префектуральное управление.

– Кадзами тоже был там? – спросил Иссэй, желая выяснить до конца, насколько плохо дело. – Ну, отвечай, был или не был?

– Был, – еле слышно прошептал Наруаки.

– Та-ак.

«Совсем паршиво, – подумал Иссэй. – Если парень проболтается, моему олуху несдобровать. Может быть, он уже раскололся. Неудивительно, что мальчику кусок в горло не лезет… Однако, если бы полиции что-то стало известно, мне бы уже доложили. Пока все тихо…» Мозг мэра начал быстро прорабатывать возможные варианты.

– Папа, что же мне делать? – спросил Наруаки, испытавший значительное облегчение после того, как переложил тяжкий груз на плечи отца.

– Ты еще спрашиваешь, мерзавец?! – грозно рявкнул мэр. – Сиди здесь и чтобы никуда, понял?!

Первым делом Иссэй вызвал Таскэ Накато – в таком деле он мог помочь лучше, чем кто-либо другой.

– Так это ваш сынок дочку Оти… – поразился босс городской мафии, всякое повидавший на своем веку.

– И еще два стервеца. Но заводилой был Наруаки.

– Ай-я-яй, скверная история.

– Ох, поганец, руки бы ему оторвать. Если дело примет паршивый оборот, всей нашей семье придется туго. Тут еще твой Идзаки со своей женой и операция с земельными участками… Наруаки надо вытащить во что бы то ни стало.

– Не нравится мне Адзисава. Больно прыток.

– Да, если Кадзами проболтается ему обо всем, жди беды. Я думаю, уже проболтался. Адзисава возьмет и представит его в суд в качестве свидетеля, что мы тогда будем делать? Ты можешь что-нибудь посоветовать?

– Заткнуть Кадзами рот, да и дело с концом, – пожал плечами Накато.

– Я думал об этом. Больно рискованно.

– Еще рискованнее этого не делать.

– Ты считаешь? Ладно, полагаюсь на тебя. Только смотри, чтобы мое имя осталось в стороне.

– Обижаете, хозяин. Когда я вас подводил?

– Я тебе верю, потому и позвал.

– Не беспокойтесь, беру все на себя, – уверенно заявил Накато.

Покинув резиденцию мэра, Накато немедленно занялся сбором информации о Сюндзи Кадзами и выяснил следующее. Парень был младшим сыном Акихиро Кадзами, владельца зубоврачебной клиники, учился в выпускном классе школы. Оценки имел неважные, характеризовался учителями как юноша скрытный и подверженный чужим влияниям. Тот факт, что он ходит в подручных у Наруаки Ообы, был достаточно широко известен.

Итак, Кадзами вместе с сыном мэра и еще одним приятелем напали на Адзисаву, затем, удирая от патрульной машины, парень не справился со своим мотоциклом, расшибся и угодил в больницу, где в настоящее время и находится.

– Муниципальная больница – это славно, – довольно пробормотал Накато. Заведение со всеми потрохами принадлежало семейству Ооба. Тревогу вызывало только одно: в палату к больному без конца наведывался Адзисава.

Узнав об этом от своего человека, посланного на разведку в больницу, Накато выругался. Нельзя было терять ни секунды.

Хадзэ, доверенный помощник главы клана, продолжал:

– Адзисава втерся в доверие к родителям малого – как же, он вроде как пострадавший, а такую заботу проявляет. Но заботливость неспроста, это уж точно.

Официально Хадзэ занимал должность заведующего отделом исследований компании «Предприятия Накато» – главного владения клана, но на самом деле так называемый «отдел исследований» и его шеф занимались различного рода тайными операциями. Если мафия Хасиро была личным войском семейства Ооба, то Хадзэ возглавлял ударный отряд этой армии.

– Неспроста, говоришь? – забеспокоился Таскэ Накато.

– Уж больно он липнет к парню. С чего это вдруг такая сердобольность?

Накато прищурился:

– Ну что ж, это можно использовать.

– Надо спешить, а то будет поздно. Рентгенограмма черепа у Кадзами хорошая, ключица заживает быстро – кости-то молодые, – кивнул Хадзэ, на лету схвативший намек хозяина. Или он и сам додумался до того же плана?

– Травма головы – штука сложная, – произнес Накато, красноречиво глядя на своего помощника. – Вроде пошел человек на поправку, и вдруг – бац! – беда. В общем, не стану вдаваться в тонкости, обдумаешь детали сам. Состояние Сюндзи Кадзами должно резко ухудшиться.

– Все понял. Через два дня, не позже, доложу об исполнении, – поклонился хозяину его верный помощник.

2

После ухода гостя Горо Уракава никак не мог прийти в себя. Душа, казалось опустошенная апатией и пьянством, горела от обидных слов.

«Подачка, сказал он. Нет, хуже – я продал честь и совесть», – прошептал журналист. Сердце щемило все сильнее. Слова, брошенные Адзисавой, разлились жгучей горечью в груди, не давали успокоиться.

«Это верно, – думал Уракава, – если я буду вести себя тихо, никто меня не тронет и душу можно ни перед кем наизнанку не выворачивать. Доживай спокойно сколько там тебе осталось со своей старухой. Но сколько ни убеждай себя, что это и есть настоящая жизнь, а все, бывшее раньше, – ошибка, придет такой вот Адзисава, бросит в лицо: „Ты продал честь журналиста за жалкую подачку“, и уже не вздохнуть от горечи. Как вынести эту муку?

Но чего он от меня-то хочет? Я же ничего не могу!.. Полно, так уж и ничего? А история с дамбой, это завещание, оставшееся от Томоко Оти? Разве не мог бы я взяться за перо, ведь осталось же еще что-то от бывшего редактора отдела местных новостей! В конце концов можно передать материал кому-нибудь из знакомых, которые работают в других газетах. Власть Ооба имеет свои границы, а материал сенсационный, его возьмут. Там же все правда, все проверено. Если редакция заинтересуется, то может копнуть и поглубже.

Эх, все не так просто. Есть в Хасиро отделения центральных газет, но там тоже засели дружки мэра. Стоит материалу попасть на глаза кому-то из них, и все пропало. И дело будет загублено, и мне головы не сносить. Я и так оставлен жить на белом свете лишь из милости, а если попробую еще раз выступить против своих „благодетелей“, пощады не жди. От их мести никуда не скроешься, везде достанут. Ладно еще будь я один – старуху жалко, никого у нее не осталось, кроме меня».

Потерпев поражение один раз, Уракава не мог найти в себе мужества для новой схватки. Он понимал, что за ним, «предателем», постоянно ведется слежка. Его визит в местное отделение какой-нибудь столичной газеты не останется незамеченным.

«Отправиться прямиком в столицу, в редакцию? Еще неизвестно, заинтересует ли их сюжет о злоупотреблениях в провинциальном городе. Нет, нужно, чтобы шум поднялся именно здесь, на месте, а потом потянулась ниточка к министерству строительства, разгорелся бы грандиозный скандал – только так можно заставить Ооба пошатнуться. Да и вряд ли я доберусь до Токио, мне из Хасиро и шагу ступить не дадут».

Уракава выдумывал все новые и новые причины, по которым ему никак нельзя было включиться в борьбу.

«Свой долг перед Сигэёси я исполнил. Неужели я должен погубить и себя, и жену?»

«Ладно, ты никому ничего не должен. Так тебе жить будет легче?» – спросил его чей-то новый голос. Это был не Адзисава, вопрос задал прежний, казалось, уже умерший Уракава. Из пьяного забытья вставал втоптанный в грязь журналист, и Уракава почувствовал, что дышать стало легче.

«Надо поговорить с той девушкой, которую якобы изнасиловал сын мэра со своими приятелями, – заработала профессиональная репортерская хватка. – Если Адзисава не солгал, у нас в руках сильный козырь против Ооба. Газеты обожают такие скандальные истории. Начать с изнасилования, потом потихоньку перейти к главному, к афере. Адзисава сказал, что Томоко убили те же мальчишки. Доказать это будет трудно – девушка мертва, но та-то, вторая, жива. Если она даст показания против сынка мэра, тому придется несладко. Вот когда нужно будет дать материал о низине Каппа! Думаю, это должно сработать».

Однако, составляя план действий, Уракава не хотел отрезать себе путь к отступлению. Он решил держаться от Адзисавы подальше. Имя и адрес пострадавшей он запомнил, принял к сведению и то, что влиять на Митико лучше через младшую сестру. Для начала журналист собирался встретиться с этой самой Норико и в зависимости от результата разработать дальнейшую тактику.

3

– Папа! Папа!

Ёрико растолкала его во время самого сладкого, предутреннего сна. Адзисава открыл глаза, но окончательно проснулся не сразу.

– Что такое? – непонимающе уставился он на бледное, встревоженное лицо приемной дочери. Она, видимо, уже давно не спала.

– Папа, я слышала голос тети Томоко.

– А? Голос Томоко?

– Да, она звала тебя.

– Это тебе приснилось, детка. Мертвые никого звать не могут.

– Я слышала! На самом деле слышала!

– Да? И что же сказал голос?

– Он велел, чтобы ты позвонил по телефону.

– Сейчас, ночью? Кому?

– Все равно. Кому-нибудь из знакомых.

– Ёрико, это тебе приснилось. Как это я буду среди ночи людей тревожить? Скоро уже утро, надо спать. Ложись, а то не выспишься, – сказал Адзисава, взглянув на будильник. Было четыре часа.

– Я правду говорю, – упавшим голосом произнесла Ёрико. – Томоко-сан звала тебя…

Должно быть, она и сама уже сомневалась, не приснилось ли ей это. Адзисава вспомнил слова профессора о том, что люди, обладающие прямым видением, склонны переносить работу своего воображения в реальность. «В квартире и телефона-то нет, – подумал Адзисава. – Неужели для того, чтобы позвонить неизвестно кому, поднимать весь дом?»

И он решил оставить слова девочки без внимания, отнеся их за счет ее излишне развитого воображения.

– Послушай, со мной говорил один человек, Адзисава-сан, – сказала Норико старшей сестре во время очередного посещения больницы.

– Откуда ты его знаешь? – воскликнула Митико.

– Знаю. Адзисава-сан разыскал тех гадов.

– Не может быть!

– Может. Это Наруаки Ооба, бешеный сынок нашего мэра. Точно?

– Как ему это удалось?! – задыхаясь от волнения, вымолвила Митико. Новость поразила ее в самое сердце.

– Ага! Значит, правда!

– Зачем он приходил к тебе?

– Он хочет, чтобы мы заявили в суд. Говорит, иначе они не оставят тебя в покое.

– Нори, уж не думаешь ли ты, что я и в самом деле пойду в суд? Да я скорее умру, чем соглашусь на такой позор!

– Тебе же нечего стыдиться.

– Нори, я тебя прошу, перестань!

– Значит, тебе все равно, если они и меня изнасилуют?

Митико испуганно воскликнула:

– Они не посмеют!

– А Адзисава-сан сказал, что они вполне могут и до меня добраться.

– Он лжет!

– Ты уверена? Эти типы, чтоб тебе было известно, мне уже звонили!

– Ты правду говоришь?

– Правду! Адзисава-сан говорит, что ты не одна такая, вас много. Если все будут сидеть и помалкивать, насильники совсем распояшутся.

– Но почему именно я? Ты пойми, меня же после этого никто замуж не возьмет! Все станут показывать на меня пальцем! И папу, наверно, с работы выгонят.

– Вот уж не думала, Митико, что ты такая несовременная, – фыркнула младшая сестра.

– Почему несовременная?

– А потому. Чего тебе стыдиться-то, ты ведь ничего плохого не сделала! Это все равно, как если бы тебя бешеная собака покусала. Ну кто станет на тебя пальцем показывать? И папу никто не тронет, он ведь ни в чем не виноват. А если тронут, люди заступятся. Я сама в газету напишу!

– Эх, Нори, дитя ты еще малое. Хуже этого для девушки ничего не бывает. И кто за нас заступится? Это в Хасиро-то? Здесь все решают Ооба, с ними не посудишься. Если ты хочешь мне помочь, так лучше держи язык за зубами. Если ты мне сестра, ты выполнишь мою просьбу.

Сколько ни убеждала Норико старшую сестру, ее пылкие речи разбивались о страх Митико. Постепенно школьнице начало казаться, что теперь она лучше понимает доводы Адзисавы. Дело даже не в том, что Митико испугалась угроз своих обидчиков. Просто она думает только о собственном покое, до других ей дела нет, она даже к надругавшимся над ней подонкам ненависти не испытывает. Ей нужно, чтобы ее не трогали, а весь остальной мир пускай хоть развалится на куски. Пережитая трагедия не только осквернила тело девушки, она изуродовала ей душу.

Норико чувствовала, что сестра, какой она стала теперь, еще отвратительнее ей, чем сами преступники. «Ну и бог с ней, – решила девочка, – все равно я буду помогать Адзисаве-сан».

Как раз в это время и посетил ее бывший редактор отдела местных новостей. Момент для визита был выбран как нельзя более удачно. Или наоборот?

После ухода сестренки Митико встала с кровати и пошла звонить по телефону. Ей строго-настрого велели лежать, но позвонить надо было во что бы то ни стало. К счастью, тот, кто был ей нужен, оказался дома. Услышав голос Митико, он поначалу удивился, но тут же небрежно хмыкнул:

– А ты, оказывается, ловкачка.

Девушка уже пожалела, что стала звонить, но отступать было поздно.

– Ради бога, – умоляюще произнесла она, – не трогайте мою сестру.

– Ладно, не хнычь, – хохотнули на том конце провода и бросили трубку. До Митико только теперь дошло, какую непоправимую ошибку она совершила.

Разговор с сестрой так напугал ее, что она, не подумав, бросилась звонить Наруаки. «Совсем от страха голову потеряла! – ругала она себя теперь. – Нашла к кому обращаться!»

Но что сделано, то сделано. Она невольно выдала сестру Наруаки, он догадается, что Норико хочет выступить против него, и непременно расправится с ней. Скорее всего, тем же самым способом. Он давно уже делает круги вокруг Норико!

«Я этого не допущу! – лихорадочно думала старшая сестра. – Но как ее спасти, как?» И тут у нее перед глазами встало лицо Адзисавы. Только этот человек может обуздать Наруаки. Он один решился вступить в борьбу с семейством Ооба. У нее где-то была его визитная карточка!

Митико быстро набрала номер телефона, указанный на карточке. Ей ответили, что Адзисава вышел и когда вернется – не известно. Она попросила передать ему, что звонила Митико Ямада.

4

Кэйко Нарусава, медицинская сестра хирургического отделения муниципальной больницы, отправилась на обычный утренний обход. До конца тяжелой ночной смены оставалось всего два часа, в восемь придут сменщицы. Ночью дежурили три медсестры, восемьдесят пациентов хирургического отделения находились на их попечении с полуночи до восьми утра. Работы хватало – ни на минуту не приляжешь. Едва закончится один обход, уже пора начинать следующий: вдруг кому-то из больных хуже стало.

А мало ли было случаев, когда сразу двоим, а то и нескольким пациентам требовалась срочная помощь? И еще бесконечная писанина! Молоденькой медсестре в ночную смену приходилось тяжко. «Отработай десять таких ночей в месяц, ни на какую личную жизнь времени не будет, так и останешься в девках», – думала Кэйко. В последнее время она все чаще задумывалась, стоило ли идти в медсестры. Пошла бы секретаршей в какой-нибудь офис – знаний особых не нужно, отсидела рабочее время и свободна. Но тогда не было бы этого чувства, что ты нужна людям, которое играло не последнюю роль в жизни Кэйко. Только это сознание удерживало ее на трудной, неблагодарной работе.

Утренние обходы она любила – долгая ночь позади, палаты наполнены свежестью и светом, пациенты уже не спят. Утром все чувствуют себя лучше, в том числе и самые тяжелые.

Кэйко переходила из палаты в палату, больные приветливо здоровались с ней. У нее было ощущение, что они с нетерпением ждут ее утреннего появления, даже те, кто от слабости не может ей и кивнуть.

Всем надоело лежать, всех утомила бесконечная ночь. Кэйко ставила пациентам градусники и на ходу обменивалась с ними парой слов. Эти мимолетные беседы были для многих единственным контактом с миром здоровых людей, медсестра для них стала окошком в бескрайнюю вселенную, отгороженную больничными стенами.

Так, переходя из палаты в палату, Кэйко оказалась у двери триста двадцатой. Едва она вошла, как сердце сжалось от нехорошего предчувствия – Кэйко сама бы не смогла объяснить почему.

– Доброе утро, Кадзами-сан! – весело произнесла она, усилием воли отогнав неясную тревогу. Ответа не было. – Какой вы сегодня соня, – сказала она, подходя к кровати.

Этот молодой парень попал в больницу с травмой головы и переломом ключицы, однако с головой, кажется, все было в порядке, да и кость заживала быстро. Вынужденная неподвижность томила юношу, и, если бы не гипс, Кадзами наверняка сбежал бы домой. Вечно он пытался втянуть Кэйко в разговор.

– Что-то вы заспались, Кадзами-сан. Чем это, интересно, вы ночью занимались? Ну-ка, просыпайтесь, будем температуру мерить.

Кэйко взглянула на больного, и веселые слова застряли у нее в горле: лицо Кадзами было пепельно-серым.

– Кадзами-сан, что с вами?! – воскликнула она, машинально пытаясь нащупать пульс. Пульса не было. Кэйко поняла, что все кончено.