Текст книги "Гнев божий"

Автор книги: Сержио Равени

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Участкового передернуло от воспоминания ужасного зрелища.

– Следующий в сарайке повесился. Толи от горя, толи тоже помешался. Чёрт его знает. Еще одного скрючило так, что он ни встать, ни сесть не мог. Лежал целыми днями, как парализованный, пока через неделю не окочурился. Самой страшной смертью бригадир их погиб. В возрасте он уже был – лет под пятьдесят, из которых половину по тюрьмам отсидел. Строители все уважали бригадира да и мне он особо не докучал. Даже помогал, ежели его архаровцы сильно баловали. Ну, так вот. Возвращался он вечером, как сейчас помню, в субботу после попойки в избу, которую им выделили для ночлега, в крепком подпитии. Шёл не один – в компании своих головорезов. Как они его не углядели одному Богу известно. Видно сами тоже были в тютельку пьяные. Судя по всему, бригадир отстал от своей компашки да и завалился в первый попавшийся двор, чтобы отоспаться на свежем воздухе. Но случилась незадача. Завалился он прямиком в свинарник. Короче утром нашли от бригадира одни обглоданные кости. А последние, оставшиеся в живых, угорели в той самой избе со всем своим хозяйством. Все строители успели выбраться, а эти остолопы сгинули в огне. Только пепел и остался. Короче пропали восемь здоровых мужиков за ломаный грош. Вот вам истинный крест.

Участковый торопливо перекрестился и сплюнул через плечо. Майор пожарной службы строго посмотрел на представителя полиции, перевёл взгляд на врача и девушку. Их лица выражали полное доверие сказанному.

– Вы что тут с ума все посходили? – взвился пожарный, стукнув для острастки по столу, – Какие к чёрту потусторонние силы?

– Интересненько получается, – съехидничал участковый, чувствуя поддержку у женского пола, – А откуда взялись эти отпечатки? Сам угоревший бегал по комнате и хлопал по стенам и потолку? А тени, которые видели очевидцы пожара?

– Слушай ты мне голову не морочь, – краснея лицом от распиравшего возмущения, обрубил дискуссию майор, – Моя задача разобраться в причине возгорания. А отпечатки и тени можешь в уголовное дело подшить и своему начальству байки рассказывать. Найди мне рюкзак. Хоть с того света достань. Точно знаю одно: источник воспламенения находился на месте кровати. Исходя из слов девушки, под ней кроме рюкзака ничего больше не было. Да и церковные побрякушки бесследно пропасть не могли.

– Снова здорово, – отшутился лейтенант полиции, рассуждая про себя: «мы хоть и деревенские, но нам палец в рот не клади», – В эту проклятую комнату лишний раз боюсь войти. Тем более до прибытия расчета пожарных там были завхоз, начальник лагеря, главный врач и вожатый. И никто из них этого проклятого рюкзака в глаза не видел. По-вашему, его корова языком слизала?

Ксения Михайловна соглашаясь со сказанным кивнула и, забыв про усталость, увлеченно наблюдала за перепалкой мужчин. Эльвира водила взглядом по лица спорщиков, гадая чьи аргументы в итоге победят.

– Может девочку отпустим? – жалобно спросила Ксения Николаевна, обращаясь к мужчинам.

– Можно и отпустить, – согласился пожарный, – У меня больше вопросов нет.

– Иди девочка гуляй, – махнул рукой участковый, довольный фактом ухода Эльвиры при которой он сдерживался в словах, – Только за собой прикрой.

Эльвира послушно поднялась из-за стола и вышла из комнаты, захлопнув дверь. Просьба лейтенанта стала ясна, как только она отошла к лестнице. В комнате началось громкое выяснение отношений с детальным обсуждением мест, в которые мог задеваться рюкзак, включая физиологические отверстия в человеческом теле. Пока они спорят до хрипоты, им будет не до меня – решила Эльвира и направилась к лестнице, намереваясь подняться в комнату Кости и лично убедиться в правдивости слов Арсения.

Ступая по залепленному чёрной гарью коридору, Эльвира чувствовала, как с приближением к комнате начинает бешено колотиться сердце и в душе нарастает страх. Тело, подчиняясь инстинкту самосохранения, противилось безумному стремлению своей хозяйки несмотря ни на что добраться до места чуждому человеческой природе. Где смерть и потусторонние силы слились в одну страшную и необъяснимую субстанцию. С трудом переступая ногами, будто налившимися свинцом, девушка медленно приближалась к дверному проёму, через который в тёмный коридор проливались лучи солнечного света. Казалось, расстояние в несколько шагов от лестницы до комнаты растянулось на километры.

Чем ближе она подходила к цели – тем яснее ощущала жуткий холод, сквозивший от обожженных стен. Дверной проём, как рубеж между двумя мирами, разделял её и пространство, наполненное гибельной силой. Сделав невероятное усилие над собой и протолкнув тело через него, Эльвира оказалась в отдельном мире, заключенном в четырех закопчённых стенах. Здесь не было места для радости и жизни, здесь властвовали смерть и страдание. Стены и потолок, усыпанные отпечатками рук яростно пульсировали, требуя новую жертву. Всё нутро Эльвиры пронизало мучительным холодом, она застыла на месте, не имея малейшей возможности сопротивляться невидимой силе. Перед глазами девушки явственно промчались события, произошедшие в прошлую ночь. Она увидела, как комната наполнялась мрачными тёмными тенями призванными предметами из храма. Рыская по полу, распахивая дверцы шкафа и жадно втягивая воздух, силуэты взбирались по стенам и потолку. Эльвира каждой клеточкой тела ощущала их холодное дыхание и пронзительные взгляды пустых глазниц. Разъяренные безуспешным поиском тени вспыхнули яркими факелами, осветив своим пламенем всё вокруг. Сжигая в безумном вихре всё находящееся в комнате и наполняя её густым дымом, силуэты взорвали тишину дикими воплями. Костя невозмутимо спящий словно не чувствовал огненной вакханалии. Кровать и постельное белье вспыхнули под ним, а он продолжал неподвижно лежать.

– Костя, Костя! – вырвалось из груди Эльвиры, но крик утонул в шуме огненной феерии. Тени, как вампиры жаждущие свежей крови, слетелись к объятому пламенем телу подростка и облепили со всех сторон. Прогоревший остов кровати развалился на горящие куски. Костя повалился на пол.

Комната вдруг задрожала. Стёкла дрогнули и рассыпались на осколки. В окно влетела сгорбленная старуха и кинулась к Косте. Разогнав тени руками, она схватила парня за плечи и грозно завопила.

– Он мой! Забирайте утварь и сгиньте!

Тени, повинуясь приказу, забрали предметы и вылетели в окно. Радуясь новой жертве, старуха зашлась в громком хохоте, и, обернувшись к Эльвире, вперила в неё взгляд полный ненависти.

– Никто от меня не уйдет! Всех заберу!

Почувствовав, как закружилась голова и пол плавно уходит из-под ног, девушка потеряла сознание и повалилась навзничь.

Глава шестнадцатая.

Эльвира очнулась и увидела склонившееся над ней бледное лицо Ксении Николаевны и светло-зеленую крышу беседки.

– Девочка моя. Как же ты всех перепугала, – вымолвила она и сбрызнула водой на лицо Эльвиры, – Тебе легче?

– Да, да, уже лучше, – прошептала девушка, приподнимаясь со скамьи и намереваясь присесть.

– Полежи пока, – сочувственно посоветовала врач и, опустив руки ей на плечи, вернула Эльвиру в лежачее положение, – Дыши глубже. На свежем воздухе быстрее придёшь в чувство.

Эльвира обвела взглядом столпившихся вокруг неё ребят. Арсений с испуганными глазами. Майя бледная от переживаний. Ярослав с вечно невозмутимой физиономией. Павел, заинтересованно глядящий на перепачканное в саже лицо Эльвиры.

– Зачем ты вообще туда заходила? – спросила Ксения Николаевна, положив тёплую ладонь на лоб девушки.

– Хотела узнать, что там произошло.

– И узнала? – съехидничал Ярослав.

– Да, – кивнув головой, ответила Эльвира и посмотрела в лицо Арсения, единственного человека, который её понимал и знал, что сказанное будет истинной правдой, – Она забрала Костю. Она всех заберёт.

Схватив руку Ксении Николаевны, Эльвира крепко сжала её. При воспоминании об увиденном сердце вновь бешено застучало.

– Успокойся, Эля, – женщина достала из халата платок и вытерла им лицо девушки, – Никого она больше не заберёт. Лагерь закрывается. Скоро приедут автобусы и увезут вас домой. Ребята, расступитесь пожалуйста.

Арсений присел у головы Эльвиры и пригладил рукой её растрепавшиеся волосы. Майя расположилась напротив, не сводя глаз в Эльвиры и испытывая вину за сегодняшний горький разговор. Одев наушники, Павел взгромоздился на перила беседки, свесил ноги и свысока обозревал всю картину происходящего в лагере.

– Как же не заберёт! – вскипел Ярослав, опершись на стол руками и наклоняясь к врачу, – Вы что за дураков нас держите! Думаете мы не доросли, чтобы понять весь бардак, который здесь устроили!

– Ты совсем спятил? – испуганно пролепетал Арсений, ища взглядом поддержку у окружающих, – Причём тут Ксения Николаевна?

Женщина опустила лицо и замолчала, осознавая бессмысленность оправданий. Подросток ожесточившись на всех не столько из-за смерти ребят, сколько за вынужденное двухдневное голодание и не думал останавливаться в мерзких обвинениях.

– Да мы тут все не причём, только четверо уже погибли, – сердито огрызнулся Ярослав, – Одни ни черта не могут обеспечить нашу безопасность, другие, развесив уши, истово верят в россказни вещей Эльвиры о вмешательстве потусторонних сил. Только я не собираюсь сгинуть в проклятом лагере и не верю не единому вашему слову.

– Чего ты вообще припёрся? Кто тебя звал? – снимая наушники с головы, поинтересовался Павел, – Сидел бы у выезда и ждал деда.

– Я-то пойду, – Ярослав бросил взгляд на ворота лагеря и, заметив подъехавшую Волгу, схватил свой рюкзак и кинул напоследок, – А вы оставайтесь и витайте в облаках. Знаете, я ни капли не удивлюсь, если эти деятели умудрятся и вас похерить. Arrivederci!

Ярослав направился к воротам лагеря мимо главного корпуса, из которого вышел с пунцовым от волнения лицом Николай Михайлович в сопровождении представительной делегации. Позади всех шли почерневший от горя отец Антона, прижимающий к себе рыдающую жену. Оказавшись на улице, грозный городской начальник продолжал громко браниться. Обрывки его фраз долетали до беседки и ребятам стало понятным, что одними выговорами персоналу лагеря дело не обойдется. Мужчина в темно-синем пиджаке грозил выявить виновных всех до единого и отдать под суд. Женщина, стоявшая рядом с ним, изредка добавляла сдержанным тоном свои замечания, пытаясь унять пыл разгорячившегося начальника и сгладить неприятный разговор. Николай Михайлович сопел и молчал. Сказать ему было нечего да и его жалкие оправдания еще больше распыляли гнев начальства.

Эльвира присела на скамье. Тревожные предчувствия закрались её душу. Легкий аромат ладана пронесся по беседке. Девушка с опаской оглянулась по сторонам.

– Вы это чувствуете? – произнесла она, глубоко вдыхая воздух и пытаясь найти источник запаха.

– Что, Элечка? – переспросила Ксения Михайловна, подняв глаза на девушку.

– Ладан, пахнет ладаном.

– Действительно, – втянув воздух, согласилась женщина, – Откуда этот запах?

Майя заметно напряглась, вслушиваясь в диалог, и судорожно задрожала. У первого корпуса гудела толпа пожарных и медработников. Шумно переговариваясь, мужчины изредка взрывались смехом. Из этого скопления людей вышел водитель ЗИЛа и, забравшись на приступок кабины, потянулся за сумкой. Машина внезапно дёрнулась с места и покатилась прямиком на автомобили начальства. Молодой пожарный, не удержавшись на узком приступке и свалившись с него, кубарем покатился по траве. Набирая скорость, огромный ЗИЛ стремительно приближался к легковушкам, из которых сломя голову повыскакивали водители. Грозный мужчина побледнел лицом, рядом стоящая женщина пронзительно закричала. Николай Михайлович остолбенел и поражённо наблюдал за разворачивающейся сценой.

Не доехав нескольких метров до легковушек, пожарная машина, зацепившись выдвижной лестницей за стальной трос натянутый поперёк территории лагеря, дёрнулась и остановилась. Послышался скрежет металла. Фонари, висевшие на тросе, звонко затряслись и, хлопнув плафонами, разлетелись на мелкие осколки. Сопротивляясь массе автомобиля, протяжно загудел трос. Жалобно затрещали деревья, между которыми он был натянут. Водитель, вскочив на ноги и подбежав к машине, влетел в кабину. Со всей силы он дёрнул вверх рычаг стояночного тормоза и расслабленно обмяк в кресле. Вздохи облегчения разнеслись по лагерю. Очевидцы внезапного помешательства пожарной машины еще не догадывались, что худшее ждёт всех впереди.

Растущая за беседкой высокая осина, к которой был привязан трос, затряслась кроной. Корни, как натянутые канаты, лопались и с треском вырывались из земли. Широкий ствол дерева стал крениться и заваливаться на крышу беседки. Эльвира вжала голову в плечи и непроизвольно закрыла глаза. Ксения Николаевна обхватила девушку и крепко прижала к себе. Арсений нырнул под стол и сжался в комок. Осина проломила хрупкую деревянную конструкцию крыши и всем весом обрушилась на левую сторону беседки. Майя в последний момент успела выскочить. Павел безвольно наблюдал, как дерево и обломки крыши рушатся на него.

Шум падающего дерева смешался с диким криком. Эльвира раскрыла глаза и увидела лежащего под поваленным деревом Павла. На толстом стволе, из-под которого виднелись лишь руки и голова парня, восседала старуха, уставившаяся злобными глазами на перекосившееся от боли и исполосованное мелкими порезами лицо Павла. Эльвира кинулась к ней, пытаясь отогнать ненасытную мразь от следующей жертвы. Руки безуспешно рассекали воздух, а старуха и не собиралась покидать облюбованное место. Щерясь прогнившими зубами, она, не отрывая взгляд, наблюдала за смертной агонией подростка.

Набежавшие со всех сторон мужчины схватились за ствол и приподняли его. Ксения Николаевна, взяв Павла под руки, потянула его на себя и вытащила из-под дерева. Наушники, слетев с головы, упали рядом с его грудью, раздавленной осиной и превращенной в кровавое месиво. Обезумевший взор метался по сторонам. Лихорадочно дергая руками и ногами, он раскрыл рот, пытался что-то сказать, но из раздавленной груди вырвался лишь глухой хрип и изо рта потекла тоненькая струйка крови. Взгляд полный страданий замер на Эльвире. Потянувшись к ней рукой, он издал последний вздох и застыл. Старуха, неуклюже сползла со ствола, неспешно подошла к безжизненному телу и беззвучно рассмеялась.

– Еще один, – пробормотала она и, развернувшись, направилась в лес.

– Как мне уберечь остальных? – воскликнула Эльвира и кинулась вслед за ней.

– Всех заберу! Всех! – прошипела Евдокия, обернулась к Эльвире и, тыча в нее пальцем, добавила, – А ты верни, что взяла из храма. Иначе за ними отправишься.

Девушка замерла на месте и безмолвно смотрела, как старуха исчезает в лесной чаще. Очевидцы, наблюдающие странный монолог Эльвиры и не видящие образа старухи, посчитали, что девушка двинулась умом на фоне непрекращающихся смертей. Слёзы от осознания гибели Павла и своей беспомощности покатились по её лицу. Ксения Николаевна склонилась над Павлом, прижалась к холодной голове забрызганной кровью и взахлёб зарыдала. Майя застыла, смотряя остекленевшими от страха глазами на безжизненное тело. Гробовая тишина воцарилась в лагере, прерываемая плачем женщины и доносящимся из наушников голосом Фредди Меркьюри, распевающим «Another One Bites The Dust»:

Ещё один свалился замертво,

Ещё один свалился замертво,

И ещё одного нет, ещё одного нет,

Ещё один свалился замертво, эх

Эй, тебя я тоже достану,

Ещё один свалился замертво

Глава семнадцатая.

Кольцо из зевак, сбежавшихся к беседке и столпившихся вокруг погибшего, за считанные минуты разрослось. Медики, державшие в руках носилки, с трудом пробились сквозь плотные ряды людей. Накинув на тело Павла белоснежную простынь, мужчины бережно положили его и не торопливо, словно боясь нарушить покой усопшего, понесли к машине скорой помощи. Участковый с пожарными расталкивали толпу и прикрикивали на особо неугомонных ребятишек, освобождая путь медикам. На месте гибели Павла по траве расплылось алое кровавое пятно.

Городской начальник, стоя у злосчастной осины и задумавшись, озадаченно потирал подбородок правой рукой. За его плечо держалась заместитель, до сих пор не пришедшая в себя от увиденного. Ксения Николаевна, поднявшись на ноги, направилась в медпункт, отрешенно глядя перед собой.

– Кто мне наконец объяснит что за чертовщина происходит в лагере, – обескуражено произнес Николай Михайлович, внимательно рассматривая разрушенную беседку и яму, образовавшуюся вырванным с корнем деревом, – Вожатые быстро уберите детей! – скомандовал он, увидев ребятишек с интересом разглядывающих последствия несчастного случая, – Не хватало еще, чтобы кому-нибудь стало плохо! Живо, живо, отправляйтесь обратно на площадку!

Дети с неохотой вернулись к играм, продолжая громко обсуждать между собой происшествие.

– Говорил я вам, говорил, – тараторил участковый, обращаясь к майору, – Можете мне не верить, но пока дети в лагере им всем грозит страшная опасность.

Майор ничего ответил. Молча смотря на кровавое пятно перед своими ногами, он начинал понимать, что оказался свидетелем ужасных и непонятных событий, природу происхождения которых не смог бы объяснить ни он сам, ни кто-то другой. Решив остаться в лагере до момента отъезда ребят и убедившись, что больше им ничего не грозит, мужчина твердым шагом отправился к Николай Михайловичу.

– Когда детей заберут? – обратился он к начальнику лагеря.

– Автобусы скоро будут. В девять утра из Москвы выехали, – растерянно пробормотал Николай Михайлович, удивившись интересу сотрудника МЧС.

– Надо срочно всех вывозить. И детей и персонал, – категорично заявил майор, – В лагере находится опасно. Здесь на самом деле происходит что-то мистическое.

Участковый, вытерев выступивший пот со лба, закивал головой, признавая правоту слов майора.

– Хорошо, хорошо, – без обсуждений и споров согласился Николай Михайлович, которому самому пребывание в лагере было уже поперек горла. Эта смена совершенно выбила его из колеи. Без сомнений он знал, что забота за детьми и надзор за порядком в лагере дело непустяковое и требует определённых моральных и психологических издержек. Но к такому потрясению даже его характер, закалённый долгими годами руководства детскими коллективами, оказался не готов. Последнюю ночь он совершенно не мог заснуть. Не помогла ни таблетка снотворного, ни долгая прогулка перед сном на свежем воздухе. Он ощущал фибрами души разлитый по территории лагеря ужас смерти, явившийся за детьми. Как бы этот очевидный факт он не отрицал и совершенно неправдоподобным ему это не казалось – пугающая реальность лишь подтверждала правоту его догадок и ощущений.

– Виктор Леонидович ты где? – закричал он, высматривая в толпе завхоза.

– Здесь, – выскочив из толпы, как чёрт из табакерки, отозвался Леонидыч, – Что сделать?

– Протяни сюда шланг и смой следы крови, – умоляюще обратился к нему начальник лагеря, – И пожалуйста возьми бензопилу, распили эту проклятую осину и разбери беседку, чтобы она никого не пришибла.

– Будет сделано, – гаркнул завхоз, приложив руку к голове в воинском приветствии, и кинулся к гаражу выполнять приказ.

Со стороны тропинки уходящей к реке послышался громкий детский гомон.

– Нашли, тело нашли, – заверещали дети, увидевшие водолазов вернувшихся с реки и несущих на носилках утопленника. Майор МЧС, услышав детский гвалт, во весь дух бросился к подчинённым. За ним кинулись пожарные и участковый.

Эльвира была не в силах смотреть на тело Антона. Подошедший Арсений обнял подругу со спины, обхватив руками и прижавшись к её шее лицом, но девушка резко вырвалась из объятий и направилась ко второму корпусу. Арсений молчаливо смотрел ей вслед, не осуждая подругу за этот поступок и догадываясь об эмоциях, бушующих в её душе. Шагая к себе в комнату, Эльвира мечтала быстрее оказаться в автобусе и убраться подальше от лагеря, от окаянного места забирающего жизни ребят. Приподнятое утреннее настроение сменилось жесткой хандрой. Щемящее чувство безысходности закололо в сердце. После гибели Павла всё казалось пустым и напрасным. Даже собственная жизнь перестала быть для неё ценной. Её пока еще короткое и не насыщенное событиями существование разделилось на две части: счастливую и радостную до момента гибели Игоря и мрачную и трагическую после. Почему Бог так к ним жесток? Неужели порушенный храм стоит жизней молодых ребят? Эльвира вспомнила свои размышления двухдневной давности, когда идя в лагерь по тропинке через поле, она удивлялась божьей нерасторопности и всепрощении к тем, кто порушил его дом. Теперь же когда кара господня их настигла – она укоряет его в излишней жестокости. О чём я думала, призывая Бога покарать нечестивцев?

Её раздумья прервал пронзительный женский плач. Мама Антона, добежав до бездыханного тела своего сына, прижалась к его лицу молочно-жемчужного цвета и продолжала безудержно рыдать.

– За что? За что мне это горе? – кричала женщина, воздевая руки к ясным небесам, – Почему ты забрал у меня самое дорогое?

Отец Антона, опустившись на колени и взявшись за распухшую руку сына, раскачивался и тихо приговаривал сквозь выступившие слёзы:

– Сынок, любимый сынок. Прости меня, пожалуйста, если чем-то тебя обидел. Если не мог уделить времени, в котором ты нуждался. Я люблю тебя, очень сильно люблю. Прости, что я не говорил этого – пока ты был жив. Прости меня мой мальчик.

Мужчины, несущие носилки, остановились, опустили их на землю и отвернули лица в стороны, сдерживая жгучее желание заплакать. Небо, словно услышав обращенный к нему призыв, затянулось грозовыми облаками и пролилось мелким дождём. Грянул гром. Детвора вмиг разбежалась по корпусам, на площадке перед носилками остались стоять мужчины, склонив головы, и безутешные родители Антона.

Эльвира остановилась. Сердце дрогнуло от доносившегося плача. Мир перевернулся в её глазах, сиюминутно перестав быть прежним приветливым и ласковым и превратившись в озлобленную и жестокую сферу наводнённую смертью и страданиями. Смахивая полившиеся ручьём слёзы, Эльвира как в тумане добралась до комнаты, изнемождённо упала на кровать и зарылась лицом в подушку. В открытое окно повеяло свежим воздухом, наполненным дождёвой прохладой.

Дверь в комнату распахнулась. Майя чуть слышно вошла и присела на краюшек кровати рядом с Эльвирой. Поглаживая рукой по её спине, Майя приговаривала.

– Элечка, Элечка, что с нами будет?

Арсений замер посреди площадки растерянный, как собачонка брошенная своими хозяевами. Он до безумия хотел с кем-нибудь поделиться страхами, заполонившими его душу. Но вокруг пустота. Даже Эльвире, которая всегда была готова выслушать, сейчас не до его переживаний. Храм, треклятый храм. Это с него начались несчастья. Воистину чёрт их направил в это место, верно рассчитывая, что они сгинут все до одного, столкнувшись со смертельной таинственной силой. Подняв лицо навстречу дождевым каплям и вытянув руки вверх, Арсений внимал раскатам грома, силясь услышать ответ на самый главный вопрос.

Глава восемнадцатая.

В автобусе, держащем путь на Москву, висела гнетущая тишина. Только монотонный шум ревущего мотора разносился по просторному салону. Эльвира, прижавшись лицом к прохладному стеклу, сидела у окна. На соседнем кресле расположился Арсений. С момента посадки автобуса они не перекинулись и парой фраз. Арсений не хотел показаться надоедливым, а Эльвире разговор был ни к чему. Скорая встреча с родными грела её сердце. Откинув мрачные воспоминания о лагере, девушка была поглощена ожиданием приезда домой. Туда где всегда её ждали, где ей были рады и счастливы только лишь от одного её присутствия. Сдобный запах бабушкиных булочек с корицей приятно щекотал в носу. А вкус! За них Эльвира готова была отправиться в любой конец земли и не променяла бы их ни на одно из изысканных блюд мишленовского ресторана. А какие многолюдные семейные посиделки устраивала бабушка. Когда в их трехкомнатной квартире на Малом Предтеченском переулке собиралась вся многочисленная родня, разлетевшиеся по одной шестой части суши. Следуя зову рухнувшей в одночасье родины, родственники съезжались к ним, заполоняя все комнаты собой и своими вещами и внося сумятицу в устоявший семейный уклад. Кутерьма, приходящая в дом с приездом гостей, всегда нравилась Эльвире. Помимо новостей из провинции, гости привозили многочисленные угощения для московской родни, начиная от алтайского мёда и заканчивая огромными копчёнными астраханскими осетрами. Эльвире было не обременительно сопровождать гостей в прогулках по Москве, тем паче в отличие от большинства визитёров в первопрестольную они выбирали не привычные походы по торговым центрам, заполонившими собой любой свободный клочок земли от Садового кольца до МКАДа. Им, как потомкам уроженцев Москвы, больше были по сердцу неспешные прогулки по старинным переулкам, паркам, музеям и храмам столицы.

Ей – коренной москвичке (вырождающийся вид, как говорила её прабабушка Ирина Аркадьевна), нравилось выступать в роли экскурсовода, проводя гостей по знакомым с детства местам и делясь малоизвестными фактами об истории зданий. Нельзя было сказать, что рождением в Москве Эльвира гордилась и считала каким-то особо важным достоинством, выделяющим её из многомиллионного населения столицы. Напротив её родословная, намертво приросшая к этому месту, как древесное семя, попав в благодатную почву, вырастает, поднимаясь своей кроной к небесам, и одаривает всю окрестную землю своими ростками, побуждала Эльвиру со всей любовью к родному городу рассказывать приезжим об его укромных уголках.

Согласно семейным преданиям, основателем московского рода Самойловых был купец Афанасий, перебравшийся в столицу из Касимовского уезда в середине семнадцатого века для развития торговли мукой и прочим продуктовым разнообразием Черноземья. Его братья, оставшиеся на родных землях, всячески способствовали расцвету дела Афанасия, направляя в его лавки первостатейные товары по сходным ценам. Перенеся и наполеоновское нашествие, и смертоносные эпидемии оспы и чумы, и разоряющие пожары род Самойловых за три с лишним века разросся до астрономических размеров, включив в себя кроме неизменных купцов: учёных, инженеров, промышленников, музыкантов и даже балерину Большого Театра. Одно за века осталось неизменным – сплоченность людей, вышедших из рода Самойловых и связанных одной кровью.

Первым огромным ударом по коренным жителям Москвы и по разросшемуся семейству Самойловых в частности явилось послереволюционное время, когда Москва, обретя столичный статус, столкнулась с массовым наплывом людей из окрестных губерний, бежавших в столицу в надежде спастись от голода и найти работу. Растворив в своей массе недобитые большевиками жалкие остатки дворянства и купечества, эта людская волна, презрев историю древнего города, принялась рушить старинные здания, особняки, церкви, монастыри и воздвигать на их месте монструозные символы новой эпохи. Москва стремительно превращалась из зажиточного купеческого города в яркую витрину победившего коммунизма. Милый слуху московский говор сгинул под натиском твердых чеканных лозунговых фраз, оставшись с тех пор на задворках столичных театров и превратившись для старых москвичей в систему опознавания «свой-чужой».

В смутный год начала первой мировой войны, в семье профессора Императорского Московского технического училища Самойлова Петра Кузьмича родился четвёртый ребенок Савва – прадед Эльвиры. Заботливая матушка большого семейства Анна Андреевна, пожертвовавшая на благо детей великолепным образованием, полученным во французском пансионе и на историко-философском отделении Московских женских высших курсов, приняла на себя хлопоты по ведению домашнего хозяйства и воспитанию детей.

Их гостеприимный дом на Остоженке вечерами наполнялся знаменитыми гостями: художниками, писателями, музыкантами, театральными режиссерами и актерами, богатыми купцами и промышленниками.

Лихолетья двух революций перевернули сложивший годами уклад жизни Самойловых. Пётр Кузьмич хоть и не разделял взгляды большевиков и бойкотировал многие из их начинаний, всё же категорически отвергал саму мысль об эмиграции. Впрочем, новая власть, нуждающаяся в квалифицированных инженерах, сквозь пальцы смотрела как на непролетарское происхождение профессора, так и на его монархические воззрения. С деньгами при большевиках стало заметно хуже, но по сравнению с уровнем жизни большинства жителей столицы даже этот мизер казался немыслимым богатством. Савва же, благополучно пережив лихолетья гражданской войны под заботливым крылом родителей, окончил школу с отличием и, следуя совету отца, разглядевшему в отпрыске задатки инженера, поступил в только что созданный Московский авиационный институт. Окунувшись с головой в зарождающуюся аэронавтику, юноша после получения высшего образования был принят в центральное конструкторское бюро.

Родню по прабабушкиной линии, испокон веков посвятившую себя служению Богу, сталинский террор выкосил напрочь. Большинство сгинули безызвестно в застенках НКВД, оставшихся заморили в лагерях ГУЛАГа. Уцелели только прабабушка, спасшаяся тем, что оказалась устроенной близким другом отца на должность чертёжника в конструкторский отдел туполевской шаражки, да её сводная сестра, служащая в литературной части МХАТа под началом самого Немировича-Данченко. Помимо спасительной роли авиационное бюро сыграло в жизни бабушки еще ключевое значение в обретении семейного счастья. Взаимная любовь с сотрудником её отдела плавно перетекали в запланированное бракосочетание, как в дело вступил его величество случай. Одна из командировок на Урал в составе многочисленной группы сотрудников их бюро обернулась мимолётным знакомством с молодым, но очень перспективным конструктором Саввой. Вначале не придав ему особого значения, бабушка продолжала готовиться к скорой свадьбе, с прежним энтузиазмом пытаясь раздобыть наряд, приличествующий этому важному в жизни каждого человека событию.

Случайные встречи на работе с новым знакомым повторялись с завидной регулярностью, став по прошествии недели ежедневными с неизменным обсуждением культурных событий столицы. С каждым разом Ирина замечала странное волнение в душе при одном появлении Саввы. Стараясь при разговоре с ним сохранять самообладание, девушка чувствовала как всё сильнее и сильнее привязывается к красивому немногословному молодому человеку. День свадьбы неумолимо приближался. Когда до церемонии бракосочетания оставалось четыре дня, Савва зашёл в конструкторский отдел и, осмелев, пригласил Ирину на вечернюю прогулку по Лефортовскому парку, раскинувшемуся по другую сторону Яузы. Девушка, не раздумывая, приняла приглашение, тем не менее, утаив от своего жениха планируемый променад.