Текст книги "Гнев божий"

Автор книги: Сержио Равени

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Но есть же основные постулаты православной религии, на которых она стоит?

– Я их и не оспариваю, на то они и постулаты. Приняв православие, я изначально согласился с ними. Но помимо догматов, присутствуют и другие вопросы духовной жизни, на которые зачастую и сами священники не знает единственно правильного ответа.

– Но как ты мог осознавать верность догм, когда прабабушка тебя покрестила еще во младенчестве?

– Это не меняет суть дела. Последующие годы жизни только подтвердили правильность моего крещения. Я с детства впитал дух православной религии и культуры, который как путеводная звезда вёл меня через тревоги, сомнения, предательство друзей, придавая сил пройти испытания, не потеряв себя. Конечно, в годы антирелигиозной истерии сложно было пройти через осуждение и насмешки окружающих, но по сравнению с временами Древнего Рима, когда христиан распинали, жгли и отдавали на растерзание диким животным мои злоключения кажутся просто невинной забавой. Всю жизнь я считал, что вера – это не только слепое следование написанному в священных книгах, но и собственный поиск истины, размышления о многообразном мире и своём месте в нём, сомнения в правильности своих поступков. «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам».

– Прабабушка говорила, что господь Бог есть истина.

– Верно, как и то, что к истине каждый сам должен найти свой путь. Возможно, в этом и есть самый главный смысл жизни. Возвращаясь к твоему первому вопросу, думаю, что живым никогда не найти к нему разгадку. Одни считают человеческое тело сродни ореховой скорлупе, под которой сокрыта душа – истинная сущность личности. Другие предполагают, что душа и тело неразрывно связаны и насколько чист и светел внутренний мир человека, настолько приятна и гармонична его телесная оболочка. Мне трудно согласится и с одними и вторыми в силу незнания. По моему мнению, гораздо важнее размышлять не о загробном существовании, а о реальном сегодняшнем. Бог нас одаривает жизнью и смерть мы принимаем из рук его. Каждому он отмеряет свой отрезок пребывания на грешной земле, а как человек его проживёт это его собственный выбор. Но тебе еще рано думать о смерти. Всему своё время. Время разбрасывать камни, и время собирать камни.

Пока Эльвира с дедушкой брели по дорожке и обсуждали вопросы веры, они дошли до дома.

– Припозднились вы сегодня? – всполошилась бабушка, встречая мужа и внучку, – мы то не стали вас дожидаться – уже поужинали.

– Поди всё съели, – забрюзжал дед, снимая туфли.

– Типун тебе на язык. Когда это мы оставляли деда без еды, – возмутилась бабушка с кухни, гремя посудой, – Сейчас подогрею и садитесь кушать.

– Бабуль, я не буду ужинать. Я у Машки покушала, – крикнула из ванной Эльвира, смывая мыльную пену с рук, – Пойду к себе, а то голова сильно разболелась.

Зайдя в комнату, девушка переоделась в домашний халат и прилегла на диван, подложив под голову мягкого медвежонка. Мысли путались. Ребята. Вера. Бог. Евдокия. Возмездие. Бешено пульсировали виски, в груди зажгло сердце объятое переживаниями. Эльвира сильно сжала голову руками, не в силах бороться с адской болью. Хватит, хватит, хватит. За что мне это наказание? В комнату вошла мама и, присев на краешек дивана, погладила Эльвиру по руке.

– Как день прошёл? – полюбопытствовала она.

– Хорошо. С Арсением в кино сходили и погуляли на Воробьевых горах, – с трудом сдерживая боль, прошептала Эльвира.

– Хотела тебе предложить в выходные поехать с нами на дачу и остаться там с дедом с бабушками. На свежем воздухе отдохнешь и развеешься. Не всё же в душной Москве сидеть. Если хочешь, предложи Арсению с нами поехать. Свободная комната в доме найдется.

– Не получится, он в Крым улетает.

– Что-то ты неважно выглядишь, – смотря на бледное лицо дочки, сказала мама, положив руку ей на лоб, – Температуры нет, но вид у тебя болезненный. Ложись-ка сегодня пораньше.

– Да, я сейчас чуть отдохну и зайду к вам.

– Если боишься здесь ночевать, давай я у нас расстелю?

– Нет, всё хорошо. Мы вещи с прабабушкой отнесли в храм, так что сегодня спокойно буду спать.

– Не забудь к нам зайти перед сном, – произнесла шепотом мама, поцеловала дочку в щеку и вышла из комнаты.

Целый час, промучившись с болью и не сумев её перебороть, Эльвира решила попросить таблетку у бабушки. Пройдя в гостиную, где на длинном кожаном диване расселись старики, смотревшие по телевизору последние новости, она присела рядом с Екатериной Михайловной.

– Бабуль у тебя есть таблетка от головы?

– Конечно, внученька. Принеси, пожалуйста, мою сумку из комнаты. Она на комоде стоит.

Ведущая новостей, протараторив про события за последний день, случившиеся в Москве, в завершении выпуска собралась передавать слово ведущему прогнозу погоды, как услышав команду режиссера, взволнованно добавила.

– Срочная новость! Трагедия в Товарищеском переулке! Сегодня вечером у строящегося торгового центра на Таганской улице упавшими строительными балками был смертельно ранен проходящий мимо подросток. С места события передаёт наш корреспондент Максим Лихачёв.

Эльвира остановилась у выхода из комнаты и, обернувшись в сторону телевизора, внимательно всмотрелась в экран.

– Да, Татьяна, – откликнулся молодой репортёр, возникнув в кадре, – Сегодня около половины восьмого вечера у строящегося торгового центра «Олимпия» произошёл несчастный случай с проходящим мимо подростком. От полученных травм он скончался на месте до приезда скорой помощи. По предварительным данным причиной его гибели послужили незакрепленные строительные балки, упавшие с большой высоты. Личность погибшего установлена. Им оказался Сидников Арсений ученик десятого класса тысяча двести семидесятой школы. На месте трагедии работают следователи.

Услышав из телевизора знакомую фамилию, Эльвира оцепенела и почувствовала, как обмякли её ноги. На экране мелькнула сцена, на которой санитары заводили в машину скорой помощи носилки с телом погибшего, накрытым белой тканью, из-под которой виднелась темно-синяя клетчатая рубашка. Её Эльвира узнала бы из миллиона остальных рубах. Арсик погиб! Дыхание замерло, под ногами качнулся пол, предметы вокруг свои потеряли свои силуэты и слились в одну туманную сферу. Девушка схватилась за дверной косяк, стараясь удержать равновесие, и упала на пол без чувств.

Глава двадцать шестая.

Григория Федотова разбудил противный пронзительный звон будильника, установленного на телефоне. Протянув руку к старенькой Нокиа, он нажал потертую клавишу отбоя и, похлопав себя по щекам, чтобы отойти ото сна, встал с обшарпанного матраса. Взяв с тумбочки пачку сигарет и коробок спичек, Григорий закурил, жадно втянув кислый вкус тлеющего дешёвого табака, и отправился на кухню.

– Лежебоки, вставайте, – проходя по темному коридору, выкрикнул он, хлопнув ладонью по запертой двери комнаты, в которой спали его коллеги по стройке. Выпустив струйку табачного дыма в узкое пространство кухни, Григорий щелкнул тумблером на электрическом чайнике и сел на табуретку.

Минувшие три дня выбили его из привычного ритма. Работая последние пятнадцать лет на стройках Москвы и изредка навещая свою семью на выходных, он освоился жить в съемных квартирах, своим интерьером более напоминающие приют для бомжей; питаться всякой дешевой дрянью, приготавливаемой в киосках; вкалывать как проклятый без выходных по четырнадцать часов. И всё это ради благополучия семьи и детей. Никому бы он не пожелал такой жизни как у себя. А начиналось всё так радужно. Процветающий колхоз имени Калинина в Тульской области со своими коровниками, свинофермами и птицефабриками на несколько тысяч голов, огромными посевными площадями, мельницей с элеватором, пекарней, большим домом культуры. Работающий механизатором отец, зарабатывающий приличные по тем временам деньги, достаточные для строительства кирпичного дома и покупки новинки отечественного автопрома «Москвича», переливающегося на солнце жёлтыми боками. Большое подсобное хозяйство, держащееся на плечах матери, вдоволь обеспечивало большую семью свежим молоком, яйцами и мясом. Будущее юному Григорию казалось безоблачным и предопределённым на многие годы вперёд. Глядя на трудолюбивых родителей, он мечтал продолжить дело отца, помышляя остаться в родном колхозе до конца своих дней. Учебой Григорий себя никогда особо не утруждал, следуя отцовскому принципу: читать и писать умеешь – значит грамотный. Его отец вообще всегда ограничивался приземленными понятиями, не помышляя о каких-то высоких материях и сторонясь любых обсуждений политики и прочих вещей, мало соотносящихся с деревенским образом жизни

– Если дома все накормлены, одеты и есть где поспать, стало быть, ты не зря прожил день – наставлял он сына, – остальное придумано умниками-пустозвонами, по жизни из себя ничего не представлявшими и не способными своими руками сделать ничего путного. Всё это чушь собачья. И религии, и политические партии, и философы. Дурят головы простым людям, хотя непреложная истина давным-давно известна. Не делай поступков, за которые потом будет стыдно, и проживешь всю жизнь в спокойствии.

Успев перед армией обучиться на механизатора и получить права на вождение грузовых автомобилей, Григорий был отправлен служить в секретную ракетную часть в Подмосковье, где провёл два года как у Христа за пазухой, будучи всегда накормленным досыта и не одолеваемый редкими военными учениями. Вернувшись из армии, Григорий был неприятно удивлён, как привычный уклад жизни начал претерпевать дикие метаморфозы. Провозглашённая новым руководством страны перестройка, помимо гласности и возможности безнаказанно заниматься коммерческой деятельностью, за которую раньше осуждали на серьёзные сроки, принесла с собой чудовищнейший размах разнузданности и вседозволенности.

Сложившиеся хозяйственные связи начали рушиться. Колхоз в прежние годы никогда не испытывающий проблем с реализацией своей продукции столкнулся с парадоксальной ситуацией: столичные магазины с опустевшими витринами не имели возможности самостоятельно приобретать дефицитные товары; вся государственная система закупок одномоментно рухнула, породив огромное число спекулянтов, закупающих за бесценок продукцию селян и продающих втридорога горожанам; городские рынки были оккупированы этническими преступными группировками, допускающими за прилавок откровенных перекупщиков, имеющих возможность беспрепятственно расплачиваться со своими благодетелями наличными деньгами. Централизованные поставки техники и запасных частей прекратились полностью. Колхозное начальство судорожно искало новых производителей, неизменно выходя на кооперативы, перепродающие продукцию заводов в два-три раза дороже закупочной цены. Система потребкооперации канула в лету, вынуждая колхозников за каждой мелочью, будь то пачка стирального порошка или пара детских колготок, ехать в город отстаивать гигантские очереди.

Сеть спекулянтов и перекупщиков оплела всю страну, двигающуюся в неизвестно что семимильными шагами. Колхоз пошатнулся, вынужденный сократить поголовье скота и засеваемые площади, но с грехом пополам выдержал. «Не дай вам Бог жить в эпоху перемен» – ценность это древнего изречения Григорий сполна прочувствовал на своей шкуре, когда ведомая горе-деятелями великая страна окончательно развалилась. В магазины хлынула продукция импортных производителей, поддерживаемых субсидиями своих правительств, оставив мизерные шансы для российских колхозов, и без того гибнущих на корню. Бездарное руководство независимой России, отдавшее страну на откуп олигархам, заинтересованным в повальном разворовывании доставшегося наследства и попытках удержаться на нефтегазовой игле, безучастно смотрело на жалкие попытки сельхозпроизводителей выжить в рыночных условиях. Доселе процветающий колхоз имени Калинина был признан нерентабельным и распродан со всеми потрохами. Коровник и свиноферма стремительно развалились, птицефабрика доживала последние дни. Посевные площади пустели и зарастали сорняками. По своему гибельному размаху нынешние времена могли с успехом соперничать с несколькими месяцами фашистской оккупации. Семью Григория спасало подсобное хозяйство, выручающее от полной нищеты в дни, когда удавалось сдать мясо перекупщикам на городских рынках за ничтожные, но всё-таки живые деньги.

Появившиеся на развалинах колхоза фермерские хозяйства, заняв малую долю от прежних посевных площадей колхоза, пытались выжить в сложной рыночной ситуации. Григорий, сперва загоревшийся идеей организовать своё хозяйство, вняв словам умудрённого жизненным опытом отца, решил не торопиться и посмотреть на горький опыт своих предшественников и не прогадал. Из восьми фермерских хозяйств к концу неурожайного года осталось четверо, к весне удержались на плаву лишь двое. К одному из этих фермеров, успевших выкарабкаться из бездны разорения, Григорий подрядился помощником. Решив взвалить на себя все коммерческие вопросы по выбиванию субсидий и сбыту продукции, фермер переложил заботы по ведению хозяйства в крепкие руки Григория и его отца. Решение оказалось верным. Тщательно прикидывая в какой год какими злаковыми засевать поля, исходя из спроса и прогнозируемых погодных условий, успевая следить за порядком в коровнике и надлежащим уходом за техникой, трудолюбие Григория способствовало расцвету хозяйства. Поголовье коров выросло с нескольких голов до сотни, засеваемые площади увеличивались год от года, к тому же верный расчет на развитие свиноводства принёс быструю и серьёзную прибыль. Глава фермерского хозяйства, видя неподдельную заинтересованность своих помощников, не скупился в оплате их трудов. Григорий, упоенный видимым благополучием, решил завязать с холостой жизнью и в короткий срок подженился на односельчанке, за которой ухаживал еще до службы в армии. Через три года он обзавелся крепким домом из бруса и двумя ребятишками, родившимися с разницей в пару лет. Жизнь наладилась и потекла по размеренному руслу, о котором так давно мечтал Григорий. Но ничто не вечно под луной и на исходе девяносто восьмого года фермер, возвращаясь из Тулы домой на своём фургончике, вылетел на встречную полосу под проходящую фуру и отдал Богу душу под её колесами, проносящимися по его бренному телу. Убитая горем жена, оказалась не столь сведущей в коммерческой стороне фермерства. До поры до времени хозяйство продолжало приносить доход, снижающийся каждый год, пока через четыре года совершенно не пришло в упадок. Попытки Григория с отцом вмешаться в управление и выправить пошатнувшееся положение встретили яростное сопротивление вдовы, посчитавшей это злыми происками, направленными на захват хозяйства и оставление её без средств к существованию. Вместе с развалом фермы исчезла заработная плата, а с ней и надежда Григория на спокойную жизнь. Ему не склонному к сантиментам было обидно не столько за невозможность помочь загибающемуся хозяйству, сколько за его развал фермы, в которую было вложено немало трудов. Промучившись весь следующий год в поисках сколь что-нибудь стоящей работы и перебиваясь временными заработками, он не опускал рук обременённый семьей, желающей помимо ежедневного питания еще и одеваться.

Повстречавшись на улице и разговорившись со своим односельчанином, Григорий узнал от него про возможность поработать на стройке в Туле. При ответственном подходе к делу, работодатель обещал приличные деньги в разы превышающие оплату труда в сельской местности. Быстро прикинув, что попытка не пытка, Григорий отправился на следующей неделе в областной центр, заняв вакантное место каменщика. Труд был не из лёгких, но Григорию, тащившему на себе огромное фермерское хозяйство, он показался сущим раем. Имея навыки работы с техникой, он при первой же возможности обучился на крановщика и, получив корочки, перешёл на проблемное место на кране, которое до него занимали лица, сплошь отягощенные алкогольной зависимостью. Выгода была очевидной: зарплата у крановщика чуть выше каменщика и при этом работа не на открытом воздухе (под дождём или на морозе), а в теплой кабине. Плюсом шло рабочее времяпрепровождение не за тасканием кирпичей, а дёрганием рычагами, что для Григория мучившегося болями в спине было самым важным положительным моментом в смене вида деятельности. Обвыкнув за пару месяцев на новом месте, он уже и не помышлял о чём-то другом. Объекты строительства менялись, дети росли, жена довольная прибытком в семье успевала следить за домом и подсобным хозяйством. Строительная компания, поднявшаяся на тульских подрядах, постепенно перебралась на московские стройки, выгодно отличающиеся и ценой и объемом работ.

Отдаленность от семьи время от времени тревожила сердце Григория, но успокаивая себя мыслью, что сытые дети, растущие без внимания отца, лучше, чем оборванные и голодные зато рядом с непутёвым родителем, он продолжал нести своё бремя. Радовало одно: дети выросли, выучились и выпорхнули из родного гнезда, сняв с него надобность их обеспечивать. Старший сын, окончив университет путей сообщения и отслужив в армии, трудился на подмосковной станции заместителем начальника. Деньги, конечно, получал невеликие, но предоставленная железной дорогой просторная комната в общежитии снимала проблему по поиску и оплате жилья. Семью он пока заводить не собирался, разумно решив сперва устроить карьеру и обзавестись собственной недвижимостью. Дочка, завершив обучение в пединституте, преподавала в школе районного центра Узловая. Снимая однокомнатную квартиру со своей подружкой, она рассчитывала перебраться после свадьбы, запланированной на осень, в дом к бабушке новоиспечённого мужа.

Григорий, подначиваемый уговорами жены, подумывал о завершении своей строительной саги и возвращении в родные пенаты. В чём-то она была права. В его возрасте уже несерьёзно болтаться по съемным квартирам. Работу хоть и не настолько денежную можно найти и у себя в деревне, тем более на свадьбу дочери да и себе на первое время удалось скопить. С одной стороны, конечно замечательно после стольких лет скитаний работать рядом с домом, с другой боязнь не найти новую работу и потерять насиженное место и наработанное годами расположение начальства, которое ценило Григория и время от времени подкидывало премиальные. Озадаченный непростой дилеммой, Григорий изводился душой весь последний месяц и тут во вторник позвонил отец. Не привыкший жаловаться на тяжелую деревенскую жизнь, старик посетовал сыну, что здоровье пошаливает и сил на хозяйство уже не хватает. Если Григорий надумает остаться работать в Москве, им придётся распродать племенных коров. Попросив дать время на раздумье, расстроенный Григорий решил на выходных съездить домой и, посовещавшись с родными, окончательно уладить вопрос с местом работы.

Отхлебывая из кружки крепкий черный кофе, Григорий нервничал, предчувствуя завтрашний непростой разговор. На кухню ввалились полусонные Мишка и Колька – два молодых каменщика из Костромской области, приданные Григорию под присмотр и наставничество. Вернувшиеся в прошлом году из армии, парни, оценив ничтожные шансы найти работу в своей деревне, перебрались в Москву, надеясь поднять деньжат.

«Если вы приехали зарабатывать, так относитесь серьёзно к своей работе», – строго напутствовал Григорий молодежь при первой встрече, – «На выходных можете делать, что вам заблагорассудиться, но в рабочие дни вы должны быть трезвые, как стёклышко. Я вам не мамка – уговаривать и бегать за вами не буду. Хоть раз увижу вас в рабочий день пьяным или с похмелья – выгоню к чёртовой матери и никакие оправдания не помогут. Мы на стройке работаем, а это объект повышенной опасности. В пьяном виде и человека можете угробить, и себя». Неизвестно дошли его слова до парней, но особых хлопот они Григорию не доставляли. Мишка в отличие от задумчивого и неторопливого Кольки был по характеру неугомонный и склонный к небольшим загулам. Впрочем и он, контролируемый с двух сторон другом и Григорием, старался держать себя в рамках и соблюдать положенные условия.

– Дядя Гриша, ну что вы кофе глыкаете? – протирая сонные глаза, пробормотал Николай, – Подождите пять минут. Сейчас я яичницу с колбасой сварганю.

– Не привык я утром брюхо набивать, – ответил Григорий, допивая кофе и потушив сигарету, – Это вам молодым силы нужны, а мне на кран еще забраться надобно. Вы хозяйничайте, а я пока пойду умоюсь.

Наскоро умывшись, Григорий, выйдя из ванной, увидел кухонный стол, накрытый приготовленной яичницей, порезанными тонкими ломтиками сала, батоном, разломанным на большие куски и горкой из домашних помидоров и огурцов.

– Садитесь, дядя Гриша, – пригласил Мишка, жадно уплетая завтрак, – Позавтракайте.

– Спасибо, ребята. Кушайте. Я кофейком побалуюсь, – ответил Григорий, наливая еще один стакан кофе и присаживаясь за стол.

Отсутствием аппетита парни не страдали. Их организм, нагруженный весь день тяжелой работой, требовал соответствующей компенсации в виде разнообразной и обильной пищи. Еда сметалась со стола со сверхзвуковой скоростью.

– Вы где вчера шастали? – поинтересовался Григорий у парней, вернувшихся домой в час ночи.

– С девчонками в центре болтались да в кафешке посидели, – отозвался Мишка, доедая с хлебом последний ломтик сала.

– В Москве много соблазнов где погулять и потратить деньги, – отметил Григорий, отхлебывая кофе и закурив новую сигарету, – Гулять, гуляйте, ваше дело молодое. Только помните, что у вас и родители в деревне, которым помогать надо, да и вам не лишним будет деньжат подкопить. Не вечно же каменщиками трудится. Что кстати с институтом надумали?

– Я на следующей неделе отнесу документы в строительный колледж, – с гордостью сообщил Колька, – Промучаюсь четыре года. Зато бесплатно и по окончании есть возможность поступить на бюджетное место в институт. Так глядишь и до начальника вырасту.

– Если все начальниками станут, кто будет дома строить, на заводах работать? – возразил Мишка, – Мне и моих девяти классов школы хватит. Я наполеоновских планов не строю. Скоплю бабульки, а как надоест или по здоровью тяжело будет каменщиком работать, переберусь обратно в деревню. Домик построю, поддержанный трактор возьму да несколько гектар земли – буду жить и радоваться.

– Что хорошего в твоей деревне? Грязь вечная и поголовное пьянство, – недовольно зыркнув глазищами, произнёс Колька, – На силу вырвались оттуда, а ты обратно попрёшься.

– Вообще-то там твоя родина. Я считаю: где родился, там и пригодился. А насчёт начальства давно известно. Любому руководству глубоко насрать, что там делается у простых людей. Шебуршат себе чего-то, особо не возникают. Ну и слава Богу. Вот и ты такой же будешь. Сидеть в тёплом кабинете и приказы раздавать, а на то, как там твои работяги живут, как их семьи на такую нищенскую зарплату умудряются выкручиваться – будет глубоко по барабану.

– Не понимаю, чем плохо, что я не хочу, как проклятый, всю жизнь в говне ковыряться? И что с того, что я родился в деревне. Мне теперь до гроба батрачить за копейки?

– Да будь ты кем хочешь. Хоть президентом. Только не надо с важным видом, будто ты пуп земли, постоянно об этом талдычить. Я вообще слыхал, что скоро роботы всех начальников заменят. Вот и посмотрим что ты тогда запоёшь.

– Ты прикалываешься что ли. Забыл в какой стране мы живём? У нас на заводах людей простыми роботами не могут заменить, а ты мне про какую-то фантастику рассказываешь.

– Всё, хватит трепаться. А то на работу опоздаем, – завершил спор Григорий, допив кофе и вставая из-за стола, – Вы оба правы. Неважно кто кем станет, важно оставаться человеком и помнить про дом свой и своих родных. А будет дома порядок и счастье и человеку от этого будет хорошо. Идите умывайтесь и выходите, а я пока в магазин сбегаю, что-нибудь к обеду куплю. От вашей кафешки у меня изжога.

– Лады, дядя Гриша, – откликнулся Мишка, складывая грязную посуду в раковину, – Мы тогда вечером помоем, как с работы придём.

Добираясь на метро до стройки и вглядываясь в сосредоточенные лица москвичей, Григорий размышлял – знают ли они погруженные в рабочие и семейные дела, как живёт остальная Россия. Навряд ли. С чего живущему в благополучии и достатке забивать себе голову мыслями об убогих, которых он не знает да наверняка и знать не хочет. Хотя в пассажирах метро коренных москвичей раз-два и обчёлся. Основная масса, это, как и он, работяги и мелкие офисные сотрудники, приехавшие в столицу не от хорошей жизни обслуживать московскую элиту. На таких как он держится этот город, который они кормят, перевозят, строят, убирают, а не на богатеях, разъезжающих в лакированных лимузинах и озабоченных вопросами: как побольше своровать, не попав за это в тюрьму, и как быстрее свалить отсюда в цивилизованную страну желательно с роскошной виллой на берегу океана, купленной на эти самые стянутые у простого народа деньги. По большому счёту и вся Россия держится на плечах этого самого народа, который для москвичей простоват, глуп, необразован. Которому можно рассказывать бесконечные басни о процветании России, о врагах, окружающих плотными рядами бедную родину, и который в эту ахинею верит. Жители столицы напомнили ему древних римлян, считающих границей цивилизации крепостные стены Рима, а за ними лежали необъятные просторы варварских земель. Постой, а чего ради я тут распыляюсь! Всю жизнь люди делились на бедных и богатых. Так устроен мировой порядок и ничего с эти не поделаешь. Кому то судьба выкинула фортель, одарив деньгами, а кто-то всю жизнь горбатится, родившись нищим да так и померев. Да пропади она пропадом эта Москва, деньги и треклятая работа. Вернусь домой и точка – решил Григорий, отбросив страхи и сомнения. Сегодня же приеду и скажу жене, что навсегда перебираюсь в деревню и ставлю перед собой цель найти новое место работы. Довольный собой за разрешение сложной дилеммы, Григорий остаток дня пребывал в приподнятом настроении.

Отдавшись полностью рабочим делам, Григорий и не заметил, как время подкралось к пяти часам вечера. Будильник, предусмотрительно поставленный им, чтобы часа времени хватило добраться до электрички, издал пиликающий сигнал. Спохватившийся Григорий кинул взгляд вниз на строительную площадку и увидел въезжающий через ворота цементовоз.

– Гриша, – в рации раздался скрипучий голос прораба, – убери балки, а то машина не проедет.

– Семёныч, куда я их уберу? – торопливо ответил Григорий, переживая что может не успеть на электричку, – На площадке ни одного свободного места. Тем более я предупреждал – сегодня до пяти.

– Помню, Гриша, – раздосадовано сказал прораб, – У тебя займет это от силы пять минут. Закинь их наверх, чтобы внизу не мешались. А после выходных разберёмся.

– Ладно. Цепляйте. Только по-шустрому, – Григорий повернул стрелу и опустил крюк, с висевшими на нём тросами, к балкам. Подскочившие работяги мигом закинули тросы под балки и отбежали в стороны.

– Вира, – хрипнула рация. Григорий дёрнул рычаг и крюк с грузом медленно пополз вверх.

– Мишань, – выглядывая в форточку, выкрикнул Григорий, каменщику, выкладывающему стену на верхнем этаже, – Велено вам балки поднять. Куда их положить, чтобы не мешали?

Мишка, обвёдя взглядом этаж, весь заставленный поддонами с кирпичами, махнул рукой на дальнюю стену.

– Дядя Гриша. Туда закинь. Мы той стеной займёмся после выходных.

– Там всё занято вашими кирпичами. На них сверху что ли?

– Клади прямо на поддоны, – Мишка соглашаясь кивнул, – Балки не тяжелые. Ничего с ними за выходные не случится. Только на крайние поддоны клади. Нам остальные могут пригодиться.

– Лады, тросы не забудьте мне освободить.

Опустив балки на крайний ряд поддонов с кирпичами и дождавшись пока каменщики вытащили из под балок тросы, Григорий отогнал кран на стояночное место, обесточил его и, закрыв кабину, спустился вниз. Не забыв поставить башмаки под колёса и еще раз прикинув всё ли он сделал, он со спокойной душой отправился в раздевалку. Через десять минут, переодевшись в парадно-выходную рубашку и брюки, Григорий махнул своей бригаде на прощание и поспешил на вокзал.

Мишка с Колькой провозились с кладкой стены, пока солнце не стало опускаться за горизонт.

– Хватит Мишань, пошли уже домой, – разведя руки в стороны, измождённо пробормотал Колька, – Руки от усталости уже сводит. Завтра доделаем.

– В принципе, осталось немного, – оглядев плоды своего труда, с удовлетворением отметил Мишка, – С утра со свежими силами за час управимся. Пошли переодеваться. Сумку с инструментами не забудь забрать. А то здесь быстро ей ноги приделают.

– Куда ты её закинул?

– Чтоб под ногами не болталась, я её на дальнюю стену отнёс. Вон там – за поддонами под балками.

Колька, медленно перебирая ногами, пробрался между плотно стоящими поддонами к дальней стене, поднырнул под балки и вытащил сумку.

– Ну, ты скоро там? – нетерпеливо крикнул Мишка, потирая разъеденные цементом руки.

– Да иду уже, – откликнулся Колька, обернувшись на крик, наступил на пол, заляпанный пролившимся строительным раствором и, не удержав равновесие, завалился назад спиной. Бухнувшись всем телом на стоящие позади балки, он столкнул их с поддонов. Двутавры со протяжным свистом ухнули вниз.

Идя домой с испорченным настроением, Арсений обдумывал целесообразность завтрашнего визита храма. Если всё так обернулось со шкафом, какая есть гарантия что его раскаяние перед Богом в силах будет изменить проклятие. Глупость взбрела ему в голову, а Эльвира вместо того, чтобы как-то его успокоить и обнадёжить, своими рассказами вгоняет в еще большие переживания. Это она своей болтовней про веру и Бога надоумила пойти в церковь – внезапно озлобившись на подружку, подумал Арсений. Смысл просить прощения у Бога, который ожесточился на ребят и, по всей видимости, не собирается никого щадить. Сколько угодно можно осторожничать, стоять перед иконами, плакать навзрыд, а от судьбы не уйдешь. Пять погибших ребят тому доказательство. Человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чём фокус! Осознание неизбежности ранней смерти настолько поглотило мысли Арсения, что он, задумавшись и не обратив внимания на красный свет, чуть не выскочил на проезжую часть под мчащиеся машины. Эй, парень не киснуть – воззвал он к своему рассудку – будет крайне глупо погибнуть под колесами автомобиля, размышляя о всевышнем провидении. Соберись нытик, осторожность и предусмотрительность защитят тебя от любой неприятности.

Проходя мимо строящегося торгового центра, Арсений прижался к краю узкого тротуара, пропуская едущую навстречу женщину с коляской, и услышал странный свист, раздающий сверху. Спустя мгновения рухнувшие масса из стальных брусьев обрушилась всем скопом на его голову. Арсений, не успев сообразить: откуда явилась его смерть, почувствовал резкий сильный удар балки, проломившей череп, и, свалившись на тротуар, затих, заваленный тонной стали. Разлетевшаяся во все стороны кровь, смешанная с ошметками мозга из пробитой головы, обрызгала очевидцев ужасной гибели. Женщина истерично закричала, захлёбываясь от слёз и леденящего ужаса. Старичок, идущий позади Арсения и чудом не попавший под завал, утёр рукой обляпанное молочно-алой кашей лицо, вдохнул кисло-сладкий запах крови и тут же, лишившись чувств, грохнулся на асфальт.