Текст книги "Дом шепотов"

Автор книги: Серж Брюссоло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

9

Вернувшись в Лос-Анджелес, Сара решила без промедления отправиться за советом к Тимоти Зейну. Она обнаружила его, как обычно, в его берлоге, в окружении этажерок, уставленных самыми нелепыми вещицами. Она рассказала ему все без утайки.

Реквизитор не перебивал ее, давая выговориться.

– Меня это не удивляет, – вздохнул старик, когда Сара закончила монолог. – О Рексе ходили странные слухи. Однажды я разговаривал с девушкой, которая гримировала его перед съемками. Выпив три порции виски подряд, она рассказывала всем, кто готов был слушать, что Фейнис обладал сверхъестественными способностями. «Спрыгнув с башни, – утверждала она, – он повредил ногу. До гримерки добрался, хромая, но утверждал, что это обычный вывих». Девушка, о которой я веду речь, утверждала, будто у него был открытый перелом. Она клялась, что видела рану и куски сломанных костей, торчавших наружу.

– Ну и?..

– Ну а через два дня выздоровевший Фейнис снова появился на съемках без единой царапины.

– Ты сам сказал, что эта твоя подружка пила как сапожник.

– Она еще говорила, что он был холодным, как мертвец. Когда к нему прикасались, его кожа была ледяной. Он никогда не потел, даже после тяжелых физических нагрузок. К тому же от него плохо пахло. Это был запах тухлого мяса, который он пытался замаскировать литрами одеколона. Эта девочка, гримерша, повторяла, что «от него воняло, как в мясной лавке».

– Да ладно, ты не хуже меня знаешь, как звезд пытаются выставить на посмешище, особенно после смерти. Если верить журналистам, Валентино красил черепушку в черный цвет, чтобы скрыть лысину, и каждое утро сжигал наволочку, которую испачкал ночью во сне… Я могу тебе выдать с десяток подобных историй. К тому же большинство из них рассказал мне ты.

– Да знаю я, – сдался Тизи. – Но с Рексом все не так… Это особый случай. Как только его фильмы перестали показывать по телевизору, его забыли на следующий же день. Его самых преданных поклонников поразила амнезия, словно пленка была заколдована и Рекс существовал только тогда, когда его показывали на экране.

Сара устало вздохнула. Сегодня вечером романтическое настроение Тизи ее утомляло.

– Делакур посоветовал мне встретиться с одной из партнерш Фейниса, – сообщила она. – Актрисой по имени Гвеннола Маэль. Это имя тебе о чем-нибудь говорит?

Тимоти Зейн вздрогнул.

– Гвеннола… – протянул он, сжав ладонями подлокотники кресла. – Священное чудовище. Это была девочка-звезда, вроде Ширли Темпл. Девочка лет десяти невероятной красоты. Она пела и танцевала. Ее прозвали «маленькой принцессой с глазами-незабудками». Посмотри в моих архивах… синяя коробка, прямо за тобой. У меня должно быть на нее досье.

Сара повиновалась. Ей понадобилось меньше минуты, чтобы вытащить из пыльной стопки коробку, перевязанную старой бечевкой. Она открыла ее, и на стол высыпались пожелтевшие фотографии и вырезки из газет. С первого взгляда ее поразило невероятное очарование девочки. На снимке она отбивала чечетку посреди декораций, напоминающих «Волшебника Изумрудного города».

– Она играла в многосерийном фильме, – объяснил Тизи. – Он назывался «Королевство безумной надежды». Очень трогательная была картина. Гвен там исполняла роль маленькой цветочницы, продававшей гвоздики у входа в театр в шикарном квартале. Ее отец погиб на войне, а мать умирала на чердаке от туберкулеза. Однажды ее сбил лимузин богатого промышленника. Когда ее привезли в больницу, она впала в кому. С этого момента фильм превращался в музыкальную комедию вроде «Волшебника Изумрудного города». Гвен просыпалась в сказочном мире, где была принцессой.

Заговорщики свергли ее с трона; она нашла убежище у домовых и стала пытаться вернуть себе корону. Ужасно глупый, но очаровательный сериал. Имел бешеный успех. Гвен, в свою очередь, стала «маленькой невестой» Америки. Она чудесно пела и к тому же была ангельски, почти нереально красива… По всей стране продавались куклы и статуэтки с ее личиком. Она заполонила рынок. Ей поклонялись. На Рождество на тротуаре соорудили ее двенадцатиметровую статую в костюме принцессы. В правой руке она держала плюшевую гориллу, похожую на Кинг-Конга. Обезьяна явно пребывала в шоке от того, что ее свергла с престола какая-то маленькая коматозная цветочница. Для всех Гвен была живой куклой, идеальной маленькой девочкой, которая никогда не вырастет – такой, какую хотела бы иметь каждая мать.

Сара пролистала фотографии. Красота ребенка была бесспорной, и это явно был ее звездный час – ясно, что она начнет увядать по мере взросления. Такова судьба детей-актеров. С тринадцати лет они становятся «слишком старыми». Они теряют все детское очарование и превращаются в ужасных прыщавых юнцов с длинными ногами и руками.

– Полагаю, сказочка закончилась, как только она подросла? – рассеянно спросила Сара.

– Нет, – ответил Тизи. – В этом-то вся и проблема… Гвен не выросла.

– В смысле?

– Ее родители понимали, что она перестанет приносить деньги, как только превратится в девушку, а они уже привыкли к роскоши, хорошей жизни, Атлантик-Сити и шикарным домам… Они спускали гонорары малышки за игорными столами в Лас-Вегасе. И им пришла в голову совершенно безумная идея: возможно ли помешать девочке расти? Они обращались к врачам – как к настоящим, так и к шарлатанам. Один доктор объяснил им, что можно замедлить рост, если «подправить» щитовидную железу Гвеннолы. Он рассказал им о неотении, педогенезе, так, как он существует в природе.

– А что это за нео-что-то-там?

– Неотения? Это блокировка процессов роста. Можно всю жизнь оставаться ребенком – с детским телом и голосом. В природе так существуют некоторые виды земноводных – они становятся взрослыми особями только совсем в преклонном возрасте.

Сара выпучила глаза.

– Вот черт! – прохрипела она. – Ты же не хочешь сказать, что эти сумасшедшие сделали своей дочери операцию, чтобы она навсегда осталась ребенком?

– К сожалению, именно так. Они отвалили кучу денег хирургу – специалисту по эндокринной системе. Что-то вроде Франкенштейна для хороших семей, у которого была своя частная клиника. Малышка шесть раз попадала на операционный стол, ее резали до бесконечности, чтобы переделать организм. Потом еще пришлось прибегать к помощи косметической хирургии, чтобы скрыть следы вмешательства в дела природы. Врач заверил их, что после этого она будет стареть на год каждые семь лет. С тех пор ее внутренние часы замедлились. Таким образом, можно было надеяться, что она будет продолжать свою карьеру еще как минимум лет пятнадцать. В возрасте двадцати четырех лет она должна была выглядеть всего на двенадцать!

– Но это все, естественно, провалилось…

– Вовсе нет, это отлично сработало. Гвен действительно перестала расти. Проблема в том, что она в конце концов вышла из моды. Ее фанаты подросли, стали молодыми людьми, потом взрослыми, в то время как она навсегда осталась пленницей в теле вечной девочки. Всем это стало казаться странным, потом журналисты из скандальных газетенок распустили слух, что Гвеннола Маэль вовсе не ребенок, а карлица, у которой лицо подправлено косметическими хирургами. Идиотизм, конечно, но сомнения остались. С тех пор в ней видели только ярмарочного уродца, переделанное существо, каприз природы, чье настоящее место – в балагане. Ей перестали предлагать роли, она попала в черный список всех киностудий. Ее забыли. К счастью, она была богата, потому что ее родители разбились в автокатастрофе, не успев пустить все деньги на ветер.

Сара вздрогнула – среди журнальных вырезок она только что углядела огромное желтоватое фото, на котором Гвеннола вальсировала с… Рексом Фейнисом.

Рекс был в белом смокинге, Гвен – в костюме принцессы. Оба улыбались, глядя друг другу в глаза. Взгляд девочки светился обожанием.

– Она играла с Фейнисом? – спросила Сара.

– Да, он был ее покровителем и представлял ее интересы после смерти родителей. Не давал киностудиям обобрать ее до нитки. Понемногу он стал для нее кем-то вроде опекуна.

– Рекс?

– Да, я знаю, по поводу их отношений было много пересудов, ходил даже слух о педофилии, но это безосновательно. Думаю, Рекс интересовался малышкой, потому что она была монстром, а его это забавляло. Он баловал ее, как дрессированного пуделька. Он хотел посмотреть, как она будет стареть. Словно король, купивший шута.

Саре понадобилось время, чтобы переварить эту информацию. Лицо девочки гипнотизировало ее. Оно было похоже на личико феи или эльфа. Казалось, она не принадлежит к миру людей.

– Сколько ей сейчас лет? – прошептала она.

– Примерно столько же, сколько тебе, – ответил Тизи. – Я бы сказал, тридцать пять – тридцать шесть. Если ее эндокринная система не восстановилась, она должна быть похожа на тринадцатилетнюю девочку…

– Ты знаешь, где она живет?

– Да, в глубине Холли-Каньон, в поместье, откуда никогда не выходит. Никто не видел ее вот уже десять лет. Известно только, что она все еще жива. Думаю, у нее немного съехала крыша. За ней присматривает экономка, кажется, бывшая гримерша, последовавшая за ней в изгнание. Зачем тебе это? Хочешь с ней поговорить?

– Да, Делакур сказал, что она может рассказать мне о Фейнисе. Что-то нелицеприятное. Я хочу как можно больше узнать об этом человеке, прежде чем открыть контейнеры. Я должна понимать, что ждет меня там, в глубине пустыни. Если мне покажется, что это слишком… подозрительно, я брошу это дело.

– Думаешь, Адриан Уэст тобой манипулирует?

– Да. Магнитофон, пленка, последние слова Рекса – все это похоже на дымовую завесу. За этим что-то кроется. И я должна узнать что.

Получив от Тизи адрес, Сара тут же откланялась. Она ожидала, что ее будет выпроваживать охрана «звездного» ребенка, но решила все же рискнуть.

К ее великому удивлению, ей ответили на первый же звонок.

– Я Настасья Ковак, экономка Гвеннолы, – прозвучал гнусавый голос из трубки. – Буду рада встретиться с вами. Вы хотите договориться о встрече?

И они договорились – на следующий же день! Сара поняла, что записная книжка бедной женщины безнадежно пуста и что она воспринимает ее визит как настоящий нежданный подарок. Она пыталась представить себе жизнь двух затворниц за стенами их чудесного поместья в Холли-Каньоне. Каково это – жить рядом с бывшим священным чудовищем?

Сара тронулась в путь, вооружившись блокнотом и магнитофоном, надеясь, что с этими символическими предметами сможет сойти за писательницу. Странное предвкушение щекотало нервишки. Всю дорогу она не могла не думать, как сейчас выглядит Гвеннола. Наум приходили эпизоды из фильмов ужасов. То она представляла ее в виде карлицы с чудовищным лицом, то в виде маленькой старушки низенького роста, почти мумии, одетой в розовое платьице десятилетней девочки, живущей благодаря постоянным переливаниям крови.

Холли-Каньон оказался жилым кварталом, застроенным претенциозными виллами. В самом конце этого тупика роскоши она уперлась в стену в мексиканско-испанском стиле с единственной кованой дверцей. Чтобы попасть внутрь, надо было представиться по интерфону.

– Сейчас подойду, – прошептал в громкоговоритель испуганный голос. – Ждите меня у входа. Не подходите к дому.

Дверь автоматически открылась, затем захлопнулась за спиной Сары, как только та переступила порог. «Фотоэлементы», – догадалась девушка.

Сад был запущен. Поначалу его создатель задумал парк в английском стиле, но без должного ухода деревья и кустарники разрослись, образовав неприветливые джунгли, из которых там и сям внезапно возникали, словно застывшие призраки, мраморные статуи сказочных персонажей: волшебница, дракон, карета в форме тыквы, гномы… Подойдя поближе, Сара поняла, что статуи изрешечены осколками пуль, словно по ним стреляли, как по мишеням.

Худенькая женщина, одетая во все белое и поэтому похожая на медсестру, отвела ветки ивы и пошла ей навстречу. Ее седоватые волосы были собраны в пучок, она улыбалась, но выглядела усталой. Немедленно, словно она слишком долго ждала этого мгновения, она начала говорить быстро-быстро:

– Я Настасья Ковак, – в ее речи чувствовался легкий восточноевропейский акцент, – когда-то давно я работала гримершей у Гвен. В то время я была еще молода и являлась одной из самых преданных ее поклонниц. Вы, конечно, не можете знать, но тогда достаточно было один раз увидеть ее, и вы попадали под ее обаяние, словно она околдовывала всех, кто к ней приближался. Настоящая фея. Она покорила меня до такой степени, что от меня сбегали все мои дружки, столько я о ней бубнила. Я могла только повторять: «Гвеннола сделала то, Гвеннола сказала это». Они начинали сходить с ума и сваливали. Но мне было наплевать, потому что я знала, что на следующий день увижу Гвен!

Она внезапно замолчала, осознав, что выглядит глупо и смешно, и улыбнулась дрожащими губами.

– Извините меня, – пробормотала она. – Я отвыкла разговаривать с людьми. Я никогда никого не вижу. Даже курьеры не переступают порог. Они боятся, что Гвен будет по ним стрелять.

– Ах вон оно что! – деланно легкомысленным тоном произнесла Сара. – Статуи – это ее работа?

– Да. У нее… у нее иногда случаются приступы, во время которых ей мерещатся разные… разные вещи. Это связано с ее состоянием, с изменениями, которые произошли в ее организме. Похоже, это вызывает временное помешательство из-за гормонов и еще каких-то веществ, в которых я ничего не смыслю. Но она всегда потом успокаивается. Однако когда она приходит в это состояние, лучше находиться от нее подальше. Я думаю, необходимо предупредить вас. Пойдемте, не надо оставаться здесь. В охотничьем домике нам будет удобнее.

Сара догадалась, что «удобнее» означает вдали от шальных пуль.

Охотничий домик оказался чем-то вроде беседки из сказки про Спящую красавицу и был увенчан островерхой крышей. Посреди стоял круглый столик на одной ножке, на нем – чайный сервиз с чайником в форме девочки с лейкой. Склонившись над этой странной вещицей, Сара поняла, что фигурку лепили с Гвеннолы.

– Я… я прошу прощения, – произнесла Настасья, не пытаясь скрыть замешательство. – Это сервиз для девочки, но ничего другого у нас нет. Мы используем только вещи, на которых изображена Гвен. Иногда это становится неудобным. Например, полотенца уже сильно вытерлись.

– Забавно, – произнесла Сара, усаживаясь как можно дальше от окна. – Окажись я на месте Гвеннолы, думаю, в конце концов возненавидела бы собственный образ. Смотреть на него каждую секунду, видеть повсюду.

– Да, – снисходительно ответила Настасья. – Но вы же не актриса. Актеры сделаны совершенно из другого теста. А уж Гвеннола тем более, ведь ее тело было перекурочено до такой степени, что перестало подчиняться законам физиологии. После операции она уже не совсем человек.

– Она постарела? – спросила Сара.

– Нет, – с чуть утомленной улыбкой ответила экономка. – Я знаю, этот вопрос интересует всех, но нет. Вопреки катастрофическим предсказаниям генетиков, за последние двадцать пять лет она не подверглась никакой физической деградации. Она безупречна. Нужно хорошо ее знать, жить с ней под одной крышей, чтобы уловить малозаметные признаки усталости. В некоторых местах ее кожа уже не такая гладкая и мягкая. Мимические морщины стали чуть глубже, но все равно почти незаметны. В тридцать семь лет она выглядит как двенадцатилетняя девочка.

– А… умственно? – не унималась Сара.

Настасья страдальчески сморщилась, фарфоровые чашки начали позвякивать, пока она дрожащими руками разливала чай.

– У нее бывают хорошие и плохие дни, – прошептала она, отводя глаза. – Когда случается приступ, она замыкается в своем прошлом. Может раз тридцать подряд проиграть ту или иную сцену из какого-нибудь фильма. Она ведет себя как капризная, но очаровательная малышка, и ты опять попадаешь под ее обаяние. В другое время она отдает себе отчет в своем состоянии и становится той, кто она и есть на самом деле, – тридцатисемилетней женщиной, заключенной в тело маленькой девочки, у которой никогда не было любовных приключений, которую никогда не полюбит ни один мужчина. В такие минуты она смотрит на себя как на балаганного урода и начинает пить, курить, грязно ругаться. Из ангелочка превращается в демона. Разыгрывает теневой вариант спектакля про принцессу Гвеннолу. Выдает ужасные вещи. Приказывает мне… найти жиголо в каком-нибудь баре на Сансете и заплатить ему, чтобы он ее трахнул. Да, я ничего не придумываю. Именно так она и говорит, да еще добавляет физиологические подробности, которые приводят меня в ужас. Конечно, я всегда отказываюсь это делать, тогда она швыряет мне в лицо все, что попадается ей под руку. Однажды она запустила мне в голову чем-то тяжелым, и у меня случилось сотрясение мозга. Я двенадцать часов пролежала без сознания на плитках в холле у лестницы. Она и пальцем не шевельнула, чтобы меня спасти или вызвать «скорую». В такие моменты я, признаться, боюсь ее. Но я ведь не могу ее бросить, правда? Что с ней будет? У нее же никого нет, кроме меня.

– Она никогда не выходит из дома?

Настасья провела рукой по лицу, словно для того, чтобы стереть неприятные воспоминания.

– Однажды мы попробовали, – прошептала она. – Это было ужасное испытание. Я попыталась «переодеть» ее в современную маленькую девочку, чтобы никто не обратил на нее внимания, но одежда, которую я предложила, показалась ей чудовищно вульгарной. Она настаивала на том, чтобы надеть те наряды, которые принесли ей популярность и в которых она когда-то появлялась на публике. Это был экстравагантный викторианский сценический костюм. Понимаете, она просто не отдавала себе отчета в том, что происходит. У нас тут нет телевизора, да и газет мы не читаем. Ну вот, мы отправились в Малибу. Естественно, дети начали смеяться над ней, дразнили ее «маленькой сироткой Анни». А потом нашелся человек, который ее узнал, и тут нас окружила толпа. Все ужасные старухи хотели ее потрогать, ущипнуть за щечку, чтобы проверить упругость кожи. Выискалась даже одна, которая задрала ей юбку! Они словно обезумели от зависти. Гарпии. Требовали, чтобы она показала им шрамы.. . Они беспрестанно повторяли: «Где твои шрамы? Что у тебя вырезали? Покажи! Покажи!» Я боялась, что они разденут ее догола, чтобы удовлетворить свое грязное любопытство. Пляж превратился в ярмарочный балаган, выставку чудовищ. Такого Гвен не ожидала. Она-то думала, что ее все еще любят, помнят ее чудесной маленькой феей. Мне стоило чудовищных усилий вырвать ее оттуда и усадить в машину. Она неделю ничего не говорила, лежала на кровати и смотрела в потолок. После этого мы не пытались никуда выйти.

Настасья замолчала и сделала вид, что пьет чай, чтобы потянуть время и сглотнуть слезы.

Сара смущенно отвела взгляд. Она уже жалела, что согласилась прийти. Чем больше она слушала экономку, тем меньше ей хотелось выбраться из беседки и встретиться с Гвеннолой Маэль.

– На самом деле, – промямлила она, – меня больше интересует Рекс Фейнис, он – центральный персонаж моего исследования. Мне хотелось бы услышать воспоминания, которые остались у Гвен от их совместной работы.

– Рекс вел себя как настоящий джентльмен, – произнесла Настасья Ковак, и лицо ее внезапно осветилось. – Он единственный, кто помог Гвен, когда все ее бросили. Он управлял тем, что осталось от ее состояния, я имею в виду, что не успели промотать ее родители. Он удачно вложил ее деньги, и они стали приносить доход. Благодаря ему мы до сих пор не бедствуем. Если бы он не занимался нами, Гвен закончила бы свои дни в цирке, в вагончике для уродцев, между бородатой женщиной и человеком-змеей.

– То есть родители Гвеннолы все промотали?

Настасья зашипела как змея:

– Это были настоящие свиньи! Их ничего, кроме денег, не интересовало. И только поэтому они отдали свою единственную дочь, одиннадцатилетнюю девочку, на растерзание хирургу из Беверли-Хиллз. Чтобы она продолжала нести им золотые яйца. Эти кретины из Техаса воображали, что она по-прежнему будет играть роли маленьких девочек в течение двадцати лет и ни у кого не возникнет никаких вопросов! Они умерли в подходящий момент, не успев опустошить банковский счет Гвен. Когда я узнала об аварии, то упала на колени и возблагодарила Бога.

«Да, – подумала Сара, – авария по меньшей мере удачная. К которой Рекс Фейнис, возможно, приложил руку».

Внезапно повисло тягостное молчание. Чай остыл. Настасья была не в силах скрыть нервозность.

– Извините, я сорвалась, – сказала она. – Наверное, я показалась вам сумасшедшей… Но мне стало гораздо легче после разговора с вами. Уже так давно… так давно. Иногда мне становится так невыносимо тяжело! Гвеннола бывает такой неблагодарной. Она смеется над моим возрастом, обзывает меня старухой. Заходит в ванную и хохочет, показывая пальцем на мои груди. Говорит: «Какие чудные уши спаниэля!» Я делаю вид, что смеюсь, но мне трудно сдержать слезы. – Она остановилась, собралась с силами и объявила: – Если вы хотите ее видеть, придется принять ее правила игры. Ничему не удивляйтесь. Войдя в дом, будьте настороже. Случиться может все, что угодно, – как хорошее, так и плохое. Она может кинуться вам на шею и расцеловать или выстрелить в вас из карабина. Ей подарил его Джон Уэйн, вы знали об этом? Небольшой «винчестер» с золотым прикладом. Я предпочитаю предупредить вас. Именно поэтому у нас нет садовника. Гвен его запугала, и он уволился. То же самое со всеми остальными слугами. Они все уволились, один за другим. Некоторые даже угрожали судом. Я не хочу, чтобы с вами случилось то же самое. Если вы не чувствуете в себе сил идти туда, не ходите. Она разорвет вас на кусочки. Она, как все животные, чует запах страха за сотню шагов.

Сара заставила себя улыбнуться.

– После всего, что вы мне рассказали, мне ужасно хочется с ней познакомиться, – соврала она.

– Ну ладно, – сдалась Настасья. – Если все обернется плохо, бегите. Кричите, я приду и успокою ее. Будьте терпеливы. Сначала она будет изучать вас издалека, не показываясь. Оценивать вас. Если вы ей подойдете, она позволит вам играть в ее игру… – Экономка подняла руки, словно демонстрируя свое бессилие. – Ну вот, – закончила она. – Я все сказала. Могу только пожелать вам удачи. Если вы закончите партию, вы ее увидите, она будет стоять на последней клетке.

Сара в замешательстве покачала головой, в очередной раз улыбнулась и, зажав свои инструменты под мышкой, вышла из беседки и направилась к дому.

По обеим сторонам дороги, покрытой мелким голубоватым гравием, высились причудливые статуи. В конце концов Сара догадалась, что они представляют персонажей из фильма «Королевство безумной надежды». Она узнала капитана Пикабо, заклятого врага принцессы с глазами-незабудками, кого-то вроде Капитана Крюка[5]5
  Капитан Крюк – главный герой одноименного фильма Стивена Спилберга о новых приключениях Питера Пэна.


[Закрыть], закутанного в немыслимые доспехи. Приглядевшись повнимательнее, девушка поняла, что то, что она приняла за мрамор, на самом деле было отделочным гипсом.

«Тут все фальшивое, – подумала она. – Я нахожусь внутри декораций к фильму. Эти огромные деревья с обрезанными кронами, возможно, всего лишь видимость».

Она подняла руку, чтобы потрогать дрожащие листочки на тощих деревцах, и улыбнулась – они оказались резиновыми!

В этом саду были перемешаны реальные и фальшивые растения. Калифорнийская сушь и редкие дожди позволяли сажать здесь «декоративные элементы», которые в любом другом месте не выдержали бы непогоды.

Дом был «подправлен» – это сразу бросалось в глаза. Фальшивый фасад скрывал настоящий. Добавленные там и сям детали превратили обычное здание в сказочный замок. Крепостные стены, эркеры, башенки, сооруженные из гипса, без конца подвергались атакам сантаны – этого горячего ветра, налетавшего из пустыни, – и уже начали осыпаться.

«Вперед! – скомандовала себе Сара, собрав смелость в кулак. – Партия началась».

Сжав зубы, она поднялась по ступенькам террасы и, толкнув двойную стеклянную дверь, оказалась в холле. Можно было подумать, что это королевский бальный зал. Люстры с подвесками и зеркала в позолоченных рамах придавали помещению сказочный вид. По обе стороны от мозаичного столика, на котором лежали рожок для игральных костей и пергамент, стояли каменные единороги в натуральную величину.

Озадаченная, Сара подошла к столику. Послание состояло из трех строчек, написанных корявым детским почерком. Она прочла:

Киньте кости. Если в сумме вы получите меньше шести, валите отсюда. Не пытайтесь жульничать. За вами следят. Если вы этого не сделаете, единороги проткнут вас насквозь – и поделом!

Сара сжала зубы, не понимая, стоит ли принимать угрозу всерьез. Она осмотрела скульптуры, не нашла никаких признаков механизмов и почувствовала облегчение. Через секунду она разозлилась на себя за то, что поддалась панике. Единороги были такие же гипсовые, как и все остальное. Она бросила кости. Девятка. Можно продолжать.

Слева донеслось злобное хихиканье. Смех хитрой маленькой девчонки, шалуньи, который сопровождался приглушенным звуком убегавших детских ног в тапочках. Сара решила идти в том же направлении. Маршрут оказался размечен цифрами, нарисованными прямо на полу!

Почти час Саре пришлось играть в эти утомительные прятки. Она переходила из одной комнаты в другую, решая глупые или вообще невразумительные загадки. Иногда кости заставляли ее отступить на десять клеток назад или требовали какой-нибудь фант. Ей велели снять левый башмак, потом пройти по коридору, держа туфлю на голове. Она должна была выпить содержимое чудесного бокала из богемского хрусталя. Жидкость оказалась такой горькой, что на мгновение Сара решила, что ее отравили.

Еще ей пришлось уколоть подушечку большого пальца серебряной булавкой и подписать кровью невнятный контракт. Понемногу ее охватил глухой гнев, затем раздражение сменилось страхом. Ей казалось, что за ней наблюдают. Хитренький смешок раздавался то дальше, то ближе, равно как звук убегающих ног в тапочках…

«Эта маленькая зараза меня опережает, – подумала Сара. – Она пишет эти дурацкие записки за две минуты до того, как я вхожу в комнату. Хочет взять меня измором».

Она задумалась о том, что может произойти, если, наплевав на задания, она бросится вдогонку за Гвеннолой и схватит ее за шкирку, как капризного котенка…

«Нет, – решила она обуздать свое нетерпение. – Это значит, что все усилия пойдут насмарку. Она откажется отвечать на мои вопросы. Лучше выполнить ее условия».

Когда она добралась до второго этажа, все приняло еще более неприятный оборот. Ее попросили снять всю одежду, сделать пи-пи в фарфоровый ночной горшок, расписанный сценами из «Королевства безумной надежды», и намочить в нем левую руку.

На этот раз Сара уже готова была отказаться, страшась того, что будет потом, однако, нервничая, она все же разделась, сложив одежду на алое бархатное кресло. Ей было любопытно, что Гвеннола подумает об ожогах, изуродовавших ее тело. «Она увидит, что я тоже в некотором роде чудовище, – размышляла Сара. – Если повезет, это внушит ей симпатию ко мне. В конце концов, не такие уж мы и разные».

Она правильно угадала – на этот раз никакого хихиканья. Когда она вошла в следующую комнату, никакой записки не было. Саре почудилось, что вид шрамов сбил Гвеннолу с толку.

Сара обхватила себя за плечи – из-за кондиционера на всем этаже царил арктический холод.

Она решила идти вперед. Переступив порог элегантного будуара, она заметила брошенный на софу шелковый сиреневый халат. Коротенькая записка на картонке гласила:

Отлично. Вы выиграли. Оденьтесь и присоединяйтесь ко мне в тронном зале.

Сара взяла халат и завернулась в него. Это оказалась одежда взрослой женщины, наверняка позаимствованная у Настасьи Ковак.

Обретя приличный вид, она толкнула новую дверь. Там ее ожидала комната с закрытыми ставнями, утонувшая в полутьме. На полу стоял голубоватый детский ночник с абажуром, на котором были нарисованы улыбающиеся, нахмуренные и смеющиеся личики Гвеннолы Маэль. Он вращался вокруг своей оси, наигрывая детскую песенку. Это пятно голубоватого света освещало фигуру, скрытую за полупрозрачной занавеской, свисавшей с потолка. Сара подошла поближе. Она различила контуры высокого барского кресла. Кто-то скрючился на дешевом троне – маленькая девочка с вьющимися волосами, одетая в невообразимое розовое платье с воланами. Колыхание занавеса скрывало ее черты, превращая лицо в размытое пятно.

«Она постарела, – догадалась Сара. – Наверное, у нее полно морщин. Она надеется ввести меня в заблуждение, используя такую тактику».

– Достаточно, – прошипела девочка. – Вы и так подошли близко. Тут где-то есть стул, можете пристроить на нем свой зад. Не пяльтесь на меня. Если вы, по несчастью, приблизитесь к занавесу, я пальну в вас из ружья. Я вполне в состоянии всадить вам пулю в коленку, учтите. Я брала уроки стрельбы вместе с самим Дьюком[6]6
  Прозвище актера Джона Уэйна, знаменитого своими ролями ковбоев.


[Закрыть].

– Вы не хотите, чтобы на вас смотрели? – спросила Сара. – Но ведь говорят, что вы по-прежнему очень красивы.

– Избавьте меня от всего этого идиотизма, – раздраженно ответила Гвеннола. – Я тридцатисемилетнее чудовище, заключенное в теле двенадцатилетней девочки. Я никогда не целовалась. Ни один мужчина не обнимал меня, не шептал мне слов любви. Я чудище, наводящее ужас на людей. Мамаши смотрят на меня как на колдунью. Старухи завидуют. Если я и согласилась с вами встретиться, то только потому, что вам, как мне кажется, тоже досталось. Мужики небось делают странные рожи, когда вы показываете им свои сиськи? Можно подумать, что это расплавленная резина.

И она закудахтала, как веселый гномик.

– Расскажите мне о Рексе Фейнисе, – перешла в наступление Сара. – Настасья сказала, что он вам здорово помог, когда вы перестали сниматься…

Карлица за занавеской оживилась.

– Рекс… – залепетала Гвеннола. – Красавец Рекс… Это самая ужасная свинья, которую я когда-либо видела.

Детский голосок зазвенел от ненависти. Сара насторожилась.

– Он был так красив, что они все от него с ума сходили, – продолжала Гвен тем же тоном. – Мужчины, женщины, гомосексуалисты, гетеросексуалы – все они хотели с ним переспать. Рекс вызывал возбуждение у всех, к кому приближался. Но он этим никогда не пользовался… Его это не интересовало. Он был здесь не за этим.

– Значит, по-вашему, у него была своя роль?

– Вы что, тоже не сечете? Рекс был не человеком, а демоном. Демоном, явившимся терзать людей. Он первый громко и во всеуслышание заявлял об этом. Его имя было настоящей визитной карточкой. Вы ничего не заметили? Это анаграмма: Rex Feinis, EX INFERIS – Тот, кто вышел из ада.

«О-ля-ля!» – подумала Сара, и у нее сжался желудок.

– Вы, конечно, считаете, что я сумасшедшая, – усмехнулась псевдо-девочка, спрятанная за занавеской. – Настасья никогда не хотела мне верить. Она всегда была влюблена в Рекса. Втюрилась в него с первого взгляда, как все эти дуры, которые к нему приближались. Мои родители ни при чем, они не виноваты в том, что со мной случилось. Я одна повинна в своем несчастье. Это Рекс меня надоумил однажды вечером. Мы тогда снимали четвертую серию. Он там играл роль восточного принца, летающего на ковре-самолете. Мне было одиннадцать лет, и он казался мне прекрасным как бог. Я была счастлива прогуливаться с ним под ручку, как большая. Я видела, как женщины бросают на меня яростные взгляды, в их глазах сверкали молнии ревности. Это так возбуждало! Эти гниды отдали бы все, что угодно, чтобы оказаться на моем месте. У них трусы намокали, как только они его видели. Ему-то было наплевать, он был здесь не за этим. Мы сидели за столом, и он предложил предсказать мне будущее по руке. Я засмеялась, как маленькая дурочка, заелозила на своей дурацкой девичьей попке. В то время я гордилась своим смехом, знала, что он золотой… Я даже записала пластинку, на которой только смеялась – от начала до конца, и ее продали сотнями тысяч экземпляров. На обложке было написано: «Вас одолела хандра? Тогда послушайте смех маленькой принцессы! Запаситесь смехом, который лечит!»