Текст книги "Сердце огня и льда. Леди (СИ)"

Автор книги: Серина Гэлбрэйт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– Маленьким принцессам нужно много места, а не ютиться по каким-то хибарам, – тёплое дыхание на моей шее, на плече. Лёгкие поцелуи рассыпаются по груди, заставляя выгибаться, и я, погружённая в собственные ощущения, впитывающая каждое губкой, начинаю терять нить пространного разговора. – Лет через десять-двенадцать они всё равно захотят жить в раздельных комнатах, потребуют самостоятельности…

– Норд?

– Не обращай внимания, – усмешка в голосе. – Просто мысли вслух.

Очередной намёк? Но я не могу и не хочу сейчас играть в угадайку, искать в словах Нордана второе дно, скрытый смысл. Понимаю, это может быть важно, и всё же откладываю разговор до утра.

Ладони, губы скользят по моему телу медленно, исследуя, изучая заново, на сей раз и впрямь неторопливо. Кутаюсь в аромат, словно в ажурную шаль, он накрывает меня пеленой невесомой, кружевной, стирающей обычный ход времени, мир за пределами сумрачной спальни. Постепенно я перестаю принадлежать себе, таю под уверенными руками Нордана, знающего меня лучше, чем я сама, таю в забытьи тумана, родном, долгожданном. Нордан опускается ниже, обводит языком ямку пупка, и я замираю на вдохе. И выдыхаю резко, когда мужчина отводит в сторону мою ногу. Цепочка поцелуев по бедру, близко, но не там, где мне хотелось бы, и продолжает опускаться дальше, вниз по ноге. Доходит до ступни, и я ощущаю пальцы Нордана на левой ноге, как он поглаживает щиколотку. Столь же неспешно поднимается по второй ноге, рождая дрожь нетерпения. Касается губами внутренней стороны бедра, я, зажмурившись, подаюсь навстречу, не сдерживаю стона, и тончайшее кружево тумана превращается вдруг в сеть крепкую, плотную, в которой я запутываюсь мгновенно, бьюсь беспомощно. Легчайшие прикосновения к чувствительной точке вынуждают выгибаться сильнее, я запускаю пальцы в волосы Нордана, не зная, чего хочу прежде всего – прижаться теснее, стремясь к желанному освобождению, или оттолкнуть, чтобы прекратил мучить меня.

Руки на бёдрах удерживают меня на месте, и остаётся лишь вскрикивать бессвязно, задыхаться в объятиях тумана с клюквенным привкусом. Снова и снова я застываю на грани, готовая сорваться в наслаждение упоительное, кружащее голову, и снова и снова Нордан останавливает меня, не позволяя сделать последний шаг. Кажется, это длится бесконечно, вальс по краю, то степенный, когда мужчина чуть отстраняется, трётся щекой о внутреннюю часть бедра, то стремительный, едва он вновь приникает к пылающей плоти. Шаг вперёд, шаг назад, па над пропастью, воздушное, бесшабашное. И я опять замираю в фигуре танца, опять на грани и ощущаю, как Нордан отодвигается, накрывает меня своим телом, целует. Входит медленно, плавно, и я прижимаюсь, обнимаю руками и ногами. Мужчина по-прежнему не торопится, начинает новый тур пьянящего, причудливого вальса. Через незадёрнутые шторы в спальню проникает лунный свет, отражается в глазах Нордана блеском льда, раскрашивает линии худощавого тела призрачными тенями. Я тянусь к его губам, всё ещё барахтаясь в сомкнувшейся тугим коконом сети, пытаюсь прильнуть теснее, опасаясь оказаться порознь, опасаясь любых возможных расстояний между нами. А скольжение по краю бездны продолжается, сводит с ума, срывает стоны. Снова шаг вперёд и шаг назад, с каждым мгновением всё ближе, всё ярче. И наконец Нордан отпускает – не меня, но нас обоих и реальность перестаёт существовать, рассыпавшись разноцветными осколками, а сеть распадается невесомыми клочьями аромата ягодного, оседающего на покрытой испариной коже.

Нордан устроился рядом со мной, нащупал откинутое на край постели одеяло, накрыл нас обоих. Я перевернулась на бок, чувствуя, как мужчина обнял меня со спины.

– Я люблю тебя, моё маленькое сладкое безумие, – произнёс вдруг Нордан.

– Я тоже тебя люблю, – прошептала я, радуясь минутам счастья тихого, безмятежного, радуясь, что больше мне не придётся засыпать рядом с телом холодным, неподвижным, пустым. Радуясь, что Нордан со мной, в физическом мире, а не блуждает в бескрайних долинах сновидений. – Очень-очень.

– Знаю, – поцелуй в макушку.

Я улыбнулась и закрыла глаза, теснее прижавшись к мужчине.

* * *

Меня разбудили запахи.

Кофе. Туман и мох. Сандал и лето.

Голоса в глубине дома.

Ощущение внимательного, нежного взгляда, тёплого тела рядом, кольца рук. Я не стала открывать глаза сразу, позволила себе полежать немного в любимых объятиях.

– Ты не спишь, – тихий голос Нордана звучит возле моего уха.

– Сплю, – мне не хочется вставать, не хочется возвращаться к дневным заботам, к нерешённым проблемам.

– И притворщица из тебя никудышная.

Я открыла глаза, встретилась с пристальным, задумчивым немного взглядом, улыбнулась. Кажется, за всю ночь Нордан так и не выпустил меня из объятий, не поменял положения, только я успела перевернуться на другой бок. За окном разгорался новый день и дома, похоже, собрались все. По крайней мере, Дрэйк вернулся.

– Доброе утро, – прошептала я.

– Доброе, – мужчина провёл рукой по моим спутавшимся волосам.

– Ты спал?

– Нет. Смотрел, как спишь ты, – пальцы начали перебирать длинные тёмно-каштановые пряди.

– Всю ночь? – встревожилась я.

– Не беспокойся, у меня была уйма времени на сон. Выспался.

– Норд, это был искусственный магический сон, и он не заменит нормального, необходимого любому организму отдыха, – я приподнялась на локте, всмотрелась в лицо Нордана, вспоминая его странные намёки накануне. – Мой запах изменился?

– Да, – мужчина потянулся к моей шее, провёл по ней кончиком носом. – Ты пахнешь сладкой сдобой. И корицей.

Я села резко, прижав край одеяла к груди, высвобождаясь из рук Нордана.

– То есть я пахну булочкой с корицей?

– Заметь, ты сама это сказала, – мужчина откинулся на подушку, и от меня не укрылась хорошо знакомая предвкушающая усмешка в потемневших глазах.

Изменившийся запах. Сияние, материализовавшееся иначе, чем обычно. И силы было так много, пылающей, обжигающей, словно настоящий огонь.

Рука Нордана на моём животе.

– Да, котёнок, ты беременна, – самодовольная улыбка на губах Нордана, будто сейчас я могла ждать ребёнка лишь от него, будто нет другого мужчины, от которого я так легко забеременею.

Но более чем очевидно, что отец – Дрэйк.

Я отвернулась от Нордана, пытаясь собраться с мыслями, унять забившееся чаще сердце. Только один раз и уже… Неумолимое действие привязки – Рейнхарт упоминал когда-то, что лунные жрицы быстро беременеют. И три года назад я уже ждала Эстеллу и с Дрэйком тогда ничего не вышло бы в любом случае, но теперь… Теперь всё иначе. И будет впредь, потому что отныне я не только рискую собой, но и ребёнком.

Не могу понять, чего во мне больше – радости, изумления или растерянности. Я полагала наивно, что если всё же у нас будет второй ребенок, то я узнаю обо всём сама. Догадаюсь по задержке, по утренней тошноте, по какому-нибудь из тех обычных признаков, о которых рассказывали женщины в общине. Но не услышу новость о собственном положении из уст моего мужчины, утром в постели после ночи страсти.

– Норд… – я посмотрела подозрительно на Нордана, улыбающегося спокойно, удовлетворённо. – Ты знал? Знал и не сказал раньше?!

– И испортить наш последний вечер вдвоём? – глаза светлеют до серебристо-серого оттенка, улыбка становится шире. – Нет, такого я бы не допустил.

– Но намекал!

– Не смог удержаться.

Я потянулась к своей подушке с твёрдым намерением ударить ею мужчину, зашвырнуть, да хоть что-нибудь сделать в попытке выместить возмущение, копящееся внутри, но аромат сандала и лета усилился вдруг, из коридора донеслись стремительные шаги. Негромкий стук и дверь открылась, Дрэйк вошёл в спальню, окинул нас обоих быстрым оценивающим взглядом, улыбнулся мне сдержанно.

– Доброе утро, Айшель, – Дрэйк обошёл кровать, присел на край постели с моей стороны и поцеловал меня в уголок губ, как делал всегда в последние дни.

Уже полностью одет, собран, причёсан. Бесстрастен, словно мы встретились для занятий в его кабинете или в столовой во время завтрака, словно мы с Норданом не находимся перед ним растрёпанные, с налётом запаха друг друга на коже, прикрытые лишь одним одеялом.

– Ты скажешь или я? – уточнил Нордан вкрадчиво, будто невзначай.

– Сейчас? – ещё минуту назад мне казалось странным узнать от Нордана в постели о собственной беременности. Теперь же я сообразила, насколько странно, дико будет для Дрэйка узнать о своём отцовстве в такой… нетрадиционной обстановке.

– Я всё ещё надеюсь, что Дрэйк попросту не понимает, что означают изменения в твоём запахе. Не настолько же он былую хватку подрастерял, безвыездно сидя в Эллоране.

– В чём дело? – спросил Дрэйк ровно, не глядя на Нордана, игнорируя его замечание.

Стискивая прижатое к груди одеяло, я повернулась к Дрэйку, смущённая, растерянная.

– Я… – слова застревают в горле. Сглатываю судорожно, собираю мысли заново, суетливо. – Я… Кажется, я… беременна.

– Не кажется, а точно, – добавляет Нордан.

Мы с Дрэйком смотрим друг на друга и моя растерянность, удивление отражаются в его карих глазах. Я вижу себя, взлохмаченную, обнажённую фактически, вижу своё побледневшее лицо. Вижу замешательство, недоумение продолжением охвативших меня чувств, вижу тьму, разливающуюся в пристальном взгляде, но она не пугает, наоборот, зовёт, приглашает под свой надёжный оберегающий покров. И тепло – шальными рыжими искрами в глазах, распускающимся нежным цветком в сердце, лёгким прикосновением к моей руке, лежащей поверх одеяла. Дрэйк берёт мои пальцы в свои, удерживает, поглаживая бережно. На губах появляется улыбка, слабая, скрывающаяся в приподнявшихся уголках, однако мне не нужны слова, не нужно выражение безмерного счастья напоказ. Я ощущаю его тепло, огонь радости, не дикий, пожирающий всё на своём пути, но пламя спокойное, уютное. Мы сидим рядом и не можем отвести глаз друг от друга, с трудом веря, боясь поверить, что всё-таки это случилось, что у нас будет ребёнок. Придвигаюсь ближе к Дрэйку и он, обняв меня за плечи второй рукой, привлекает к себе, целует в висок. Время тянется лентой мёда, душистого, стекающего медленно, лениво, и я едва замечаю, как Нордан встаёт и, даже не пытаясь прикрыться чем-либо, уходит, по пути подобрав с пола позабытое полотенце. Дверь остаётся открытой, и вскоре я слышу шаги, голос Нордана, полный насмешливого удивления:

– И кто у нас такой бесстрашный, успевший зайти в ванную и даже навести здесь порядок?

– Я, – ответил Дрэйк негромко, однако я не сомневалась, что Нордан прекрасно его расслышал. – Лиссет вряд ли справилась бы с тем катком, который ты там оставил.

– Каким катком? – помню лужи на полу, нашу одежду, но не каток же!

– Видимо, Норд так решил проблему разлившейся воды и вероятной протечки на первый этаж – заморозил её, превратив пол в ванной в каток.

– Но я ничего не заметила…

– Заморозить воду дело нескольких секунд.

Я, сообразив вдруг, вспыхнула, спрятала лицо на груди Дрэйка, уткнулась в белую рубашку.

– Ты не должен был этого видеть, – и тем более убирать за нами. – Я сама навела бы там порядок…

– Айшель, я не увидел в ванной ничего, чего бы не видел за столько лет, – Дрэйк говорит успокаивающе, однако ласковые, ободряющие нотки только усиливают чувство неловкости, смущение.

– Где ты был всю ночь? – спросила я, помолчав немного.

– С Беваном в баре неподалёку.

– Значит, Норд вас всё-таки выгнал…

– Он не выгнал, он попросил, и мы согласились, – Дрэйк усмехнулся неожиданно, коснулся губами моей макушки. – Стоит отметить, что Норд в своей жизни просит не часто.

– Дрэйк, но так не может продолжаться и дальше, – сомневаюсь, что Нордан, в свою очередь, будет уступать безропотно, станет уходить на всю ночь, оставляя нас с Дрэйком вдвоём. – Понимаю, вы друг друга лишь терпите, видите друг в друге соперника, однако неужели мы так и будем жить: игнорирование, демонстративное равнодушие, ночи напролёт в барах?

– У каждого из нас было более чем достаточно времени на размышления. И на пересмотр и корректировку приоритетов тоже. Неполные три года в разлуке – серьёзный срок и при обычных обстоятельствах, поэтому никто не собирается ни отступать, ни возвращаться к тому, что было прежде. Постарайся не волноваться об этом, – Дрэйк погладил вновь мои пальцы, окутывая теплом, тихим счастьем. – Огонь капризная стихия и требует жёсткого контроля.

Я подняла голову, посмотрела на свои пальцы в ладони мужчины, лишь сейчас вспомнив о силе ребёнка. Я замораживала предметы, когда была беременна Эстеллой, теперь же смогу… поджигать? И сестрёнка Звёздочки будет огненной, как и её отец.

Веледа управляла ветром.

– Она не его дочь, – пробормотала я.

– Айшель? – Дрэйк чуть отстранился, чтобы лучше видеть моё лицо.

– Вы с Нордом правы: Веледа не дочь Рейнхарта, – повторила я. – Я не подумала об этом раньше и только сейчас вспомнила, что Веледа управляла ветром. Ты ведь говорил, что сила Рейнхарта связана с землёй, а наши девочки наследуют как сияние матери, так и дар отца. Эсти умеет замораживать, а… её сестра сможет поджигать.

– Ветер? – Дрэйк нахмурился, в глазах – сосредоточенная задумчивость. – В поколении, предшествовавшем моему, был собрат, управлявший ветром.

– Он ещё жив?

– Нет. В том поколении, набранном уже после охоты на колдунов и уничтожения лунных жриц, тоже было трое собратьев. Они погибли практически одновременно при загадочных обстоятельствах незадолго до приёма последнего поколения.

– В братстве есть кто-то ещё, способный управлять ветром? – уточнила я.

– Из тех, кого я знал лично и кто жив до сих пор, – нет.

Может ли быть, что тот погибший собрат, о котором сказал Дрэйк, и есть отец Веледы?

– Ты хорошо его знал?

– Не лучше остальных собратьев, с которыми меня связывал только круг. Несмотря ни на что, Рейнхарт был моим наставником, а я, в свою очередь, – наставником Норда и Бевана, поэтому в определённой степени мы были несколько ближе друг другу, с остальными же я поддерживал ровные отношения…

– Коллег? – подсказала я.

– Да, пожалуй, именно коллег, – подтвердил Дрэйк. – Члены ордена не так часто встречаются, в основном, на собраниях или если партии пересекаются, к тому же тогда я и сам был новобранцем. Поэтому то поколение я знал даже хуже, чем остальные. Полагаешь, он мог быть отцом Веледы?

Я кивнула.

– Получается, те трое собратьев погибли… – Нордан и Беван в братстве больше двух веков, хотя точные цифры или дата вступления мне неизвестны, – более двухсот лет назад?

– Примерно двести сорок-двести пятьдесят лет назад, – поправил мужчина.

– Но если эта теория верна, то Веледа фактически ровесница последнего поколения! Как она смогла прожить так долго? Или она бессмертна, как и вы? – на мгновение стало страшно. Я хочу, надеюсь, что Эстелла проживёт долгую, интересную и счастливую жизнь, однако не уверена, что желаю нашей дочери жизни вечной. В пустоте, в холоде, потому что однажды она поймёт, что проще ни к кому не привязываться, чем бесконечно хоронить любимых.

– Наше бессмертие искусственное и едва ли передаётся по наследству, в отличие от врождённого владения стихией, – Дрэйк успокаивающим жестом погладил меня по голому плечу. – Гораздо больше меня занимает вопрос, что связывает Рейнхарта и эту девушку. Почему столько лет никто из нас её не видел и не слышал ни о ней, ни о самой возможности рождения детей, а теперь она внезапно появилась в должности его секретаря? Если Рейнхарт так категорично выступает против лунных жриц и союзов с ними, то почему держит при себе дочь столь порицаемого им альянса?

Шаги на лестнице и по коридору, и в спальню осторожно заглянул Беван со сложенной бумажкой в руке. Дрэйк движением резким, быстрым подтянул одеяло и набросил другой его край мне на плечи, закутывая едва ли не как ребёнка по самый нос. Я не успела ни смутиться, ни удивиться, оказавшись под двумя слоями одеяла, прижатая к мужской груди, Беван же, намеренно не глядя на меня, помахал беспечно бумажкой.

– Записка от Галена, – сообщил Беван. – К ним с ожидаемо неожиданным визитом нагрянул собрат Маркус. Как Гален пишет, не иначе как проповеди во спасение души собратской читать. Причём старина Марк приехал в Атрию инкогнито и, вооружённый, вероятно, вашим опытом – полагаю, старшие решились просветить его на сей счёт, – прежде всего отправился на поиски прелестницы, сбившей его бывших учеников с пути истинного. Гален наставнику чуть голову не оторвал в самом прямом смысле, когда узнал, что тот уже успел тайно познакомиться с их драгоценной птичкой.

– Разве сирена не с Вэйдаллом? – спросила я.

– С Вэйдом, – ответил Беван. – И с Галеном. Я же говорил, у них всё сложно.

Сложнее, чем у нас?

В комнату стремительно вошёл Нордан, уже одетый в брюки и рубашку, забрал молниеносно у Бевана бумажку, развернул.

– Значит, старшие засуетились, – Нордан глазами пробежал записку и повернулся к Бевану. – И кстати, Бев, ещё раз увижу тебя в комнате, или на пороге комнаты, или подглядывающим за комнатой, где находится моя… где находится не совсем одетая Шель, и я с удовольствием напомню тебе, какие переломы срастаются, а какие гарантируют летальный исход даже долгожителю с ускоренной регенерацией.

Беван лишь усмехнулся и беспрекословно покинул спальню. Нордан обошёл кровать, наклонился ко мне, поцеловал в висок и сразу выпрямился. Я почувствовала, как напряглась рука Дрэйка, обнимающего меня за плечи, однако вслух мужчина ничего не сказал.

– Одевайся, Шель, и спускайся к завтраку, – велел Нордан ласково. – Хватит пока обсуждений в постели.

– Норд прав, – Дрэйк отпустил меня, встал. – Продолжим разговор за завтраком.

И, как ни в чём не бывало, оба мужчины вышли, закрыв за собой дверь, оставив меня растерянную, не понимающую, что и почему происходит. Только что Нордан поцеловал меня на глазах Дрэйка, а чуть ранее Дрэйк вошёл в нашу спальню, ни словом, ни жестом не выдав охвативших его эмоций, вероятной реакции на свою женщину, свою пару, находящуюся в постели с другим мужчиной. Как такое возможно? И Дрэйк попросил не волноваться об этом… Странно.

Я выпуталась торопливо из одеяла, привела себя в порядок, воровато проскользнув в ванную. Нашла там своё брошенное накануне платье, повешенное аккуратно на крючок вместе с чистыми полотенцами, и бельё и вновь залилась румянцем, вспомнив, что именно Дрэйк прибирал здесь, видел оставшийся после нас хаос, валявшуюся на полу одежду. Вернувшись в спальню, оделась и спустилась на первый этаж. Лиссет я нашла на кухне, хлопотавшую возле плиты. На столе блюдо с бутербродами, поднос с чашками, чайником и кофейником.

– Лиссет, – я приблизилась к обернувшейся ко мне подруге, понизила голос: – Я беременна.

– Что? – на лице лисицы застыло знакомое уже недоумение, растерянность, так похожие на мои недавние чувства, на чувства Дрэйк.

– Норд сказал, я беременна, – я с трудом сдерживала радость, детское желание попрыгать на месте, хлопая в ладоши. – Поэтому у меня изменился запах, поэтому моё сияние было золотистым с огненными всполохами, когда я пробудила Норда. Я беременна, – хотелось повторять это снова и снова, без страха, без обречённости, что преследовали меня в прошлый раз, повторять и наслаждаться воздушным ощущением счастья, лёгкости. – У Эсти будет сестричка.

– Уже?! – Лиссет посмотрела с сомнением на мой живот, затем принюхалась настороженно. – И впрямь, запах изменился… а я и не заметила. Дрэйк?

Я кивнула. Лисица обняла меня.

– Что ж, тогда поздравляю. Будет каждому мальчику по маленькой девочке.

– Стыдно признать, но я даже ревновала Дрэйка к сыну Хейзел, хотя её малыш ни в чём не виноват. Думала, почему Дрэйк гуляет с чужим ребёнком, уделяет ему своё внимание, возможно, даже испытывает тёплые чувства, когда у него мог бы быть родной? Дрэйк должен любить своего малыша, а не постороннего. Ужасно, да?

– Ладно тебе, – Лиссет отстранилась от меня и нахмурилась вдруг. – Надо дать тебе противозачаточное.

– Зачем? – удивилась я искренне. – Поздно уже.

– На будущее, – поправила лисица серьёзно. – Думать о предохранении никогда не поздно, особенно в вашем случае. Ты же с Дрэйком после того раза больше не…

– Только тогда, и всё.

– Вот-вот! Ты ведь не собираешься теперь практически постоянно ходить беременной и ежегодно рожать?

– Я не против большой семьи, – в детстве я часто жалела, что я единственный ребёнок, что нет у меня, как у других детей, братьев и сестёр, с которыми можно играть, которые поддержат в беде и в радости и не предадут.

– Семья у тебя и так уже не маленькая, – возразила Лиссет. – А детей надо не только рожать, но ещё и вырастить, воспитать и на ноги поставить. Если через несколько лет ты захочешь третьего, просто перестанешь принимать противозачаточное, дальше дело за природой и мальчиками, а до той поры лучше обожди. Да, благодаря яду ты восстанавливаешься быстрее, чем обычные женщины, но усердствовать всё равно не стоит.

– Хорошо, – вздохнула я смиренно, признавая правоту подруги.

– Где еда? – на кухню заглянул Беван, улыбнулся мне. – Мне рассказали, так что поздравляю, Шелли, с грядущим пополнением.

– Благодарю.

– Бери поднос и неси, – велела лисица.

– Вы тоже подтягивайтесь, – мужчина забрал со стола поднос с чашками. – Счастливые папаши места себе не находят, когда их цветочек не рядом, а я накопал информацию о хвостатом господине Игнаси.

Лиссет подхватила блюдо с бутербродами, и мы направились в столовую.

* * *

Веледа

У меня отняли свободу. Или, скорее, иллюзию свободы, в которую я наивно поверила, которой беспечно наслаждалась все эти месяцы.

Отняли надежду на лучшую жизнь, отняли робкие мечты и воспоминания, которыми я грезила в долгих снах.

Отняли Кадиима и папу.

Наши апартаменты в императорском дворце – золотая клетка, полная роскоши, всевозможных удобств и прислуги, готовой исполнить малейший мой каприз, любое моё пожелание. Почти любое. Я никуда не выходила одна, мне запрещено покидать территорию дворцового парка, даже в наших комнатах практически постоянно есть кто-то посторонний: горничные, лакеи, фрейлины Катаринны. За дверью дежурили по очереди папины наёмники, одетые как местные служащие, чтобы не привлекать лишнего внимания. Если я собиралась пройтись по дворцовым галереям или прогуляться по парку, меня обязательно сопровождали или один из них, или дама из свиты императрицы. Со мной мало и редко разговаривали – я не считала за разговор ни подобострастное кудахтанье прислуги, кружащей вокруг беспокойной, суетливой наседкой, ни нарочито бессодержательное щебетание фрейлин, полагающих, будто маска глупенькой недалёкой куколки способна меня обмануть. Отец близок к Катаринне, и поэтому мне известно лучше многих, что большая часть её фрейлин прекрасно обучены как флиртовать и соблазнять мужчин, выведывая для своей правительницы нужную информацию, так и убивать без промедления, если поступит приказ или возникнет острая необходимость. Я знала, что они сидели со мной не ради развлечения моей персоны, но для предотвращения побега или нежелательных контактов, словно мне есть куда бежать или с кем встречаться.

Папа отсутствовал целыми днями, а когда возвращался – чаще всего поздним вечером, когда я уже лежала в своей постели с книгой в руках, – то ни о чём не рассказывал, ничем не делился, и мне приходилось делать выводы по обрывкам чужих разговоров, складывать целую картину из случайных эпизодов.

Корпус, где располагались кабинеты братства, поджёг Дрэйк, и это его перстень в бумажном пакете передал слуга. В Атрии находились ещё два члена ордена, Гален и Вэйдалл – благодаря разбору отчётов я знала это наверняка. Тело Нордана забрали, итого братство Двенадцати лишилось сразу четверых. Формально они по-прежнему часть круга, сила и бессмертие всех двенадцати членов сохраняются, но позиции обозначены, братство разделено и теперь между отдавшими перстни и оставшимися пролегает пропасть, баррикады негласной войны.

А я – один из немногочисленных папиных союзников, его надежда, опора и оружие. Папа говорил, я единственная в своём роде, уникальная, я его дочь и потому враги прежде всего попытаются добраться до меня, если не с целью склонить на свою сторону, то похитить, использовать в качестве рычага воздействия на него. Поэтому меня охраняли, следили, глаз не спуская. Поэтому я не должна покидать территорию дворца. Каждый вечер я ждала, что папа вернётся, зайдёт в мою спальню, пожелает спокойных снов и вонзит в мою руку иглу со снотворным. И я усну надолго, а когда проснусь, то мир опять изменится, всё давным-давно будет кончено и, возможно, забыто. Я действительно никогда больше не увижу Бевана, не узнаю правды о моей матери, не спрошу, каково быть соединённой узами парной привязки с членом братства.

Не узнаю, бывает ли привязка к бывшему собрату.

Я скучала по Кадииму, по прежнему папе, что остался, кажется, лишь в моих воспоминаниях. Нынешний предстал передо мной незнакомцем с резкими движениями и ледяным взглядом, я будто впервые увидела этого мужчину. Отец раздражён, недоволен, срывается на прислуге и молчалив и хмур со мной. Я искала и не находила в папе теплоты, нежности, любви ко мне. Пыталась объяснить себе, что папино плохое настроение временно, что позже, когда всё уляжется, он успокоится, улыбнётся мне ласково, как раньше, и скажет «моя роза», что трудно в сложившейся ситуации винить его в чрезмерной раздражительности. Что он оберегает меня, не рассказывая об истинном положении дел. И всё же я не могла не вспоминать папиной реакции на мою ложь, не могла не думать, почему отец забрал у меня кольцо, почему именно сейчас, когда, казалось бы, защита и опека духа были бы более чем кстати?

Не могла не думать, что было бы, если бы в катакомбах я согласилась на предложение Бевана уйти с ним.

Моя единственная отдушина – встречи с Пушком во время прогулок по парку. Я знала, в какой беседке Валерия пила второй чай по утрам, если погода благоприятствовала, и ходила туда каждый день. Не присоединялась к наследнице и её свите, даже не приближалась к самой беседке, просто ждала неподалёку среди деревьев, когда Пушок почует меня и прибежит поздороваться. По крайней мере, с псом играть не запрещено и в его присутствии моё сопровождение сразу отступало, стараясь исчезнуть из поля зрения. Мы находили какую-нибудь ветку или Пушок приносил один из своих мячиков и на полчаса я могла притвориться, будто ничего особенного не произошло, будто меня не заперли во дворце, словно я заточённая в высокую башню сказочная принцесса, будто можно попросить машину и уехать куда глаза глядят.

Дворец гудел, готовясь к приезду принца из Альсианы и завтрашнему балу, но нас с Пушком эта суета не касалась. Сегодня пёс принёс мячик, и я бросала его снова и снова, а Пушок находил и тащил обратно, то в одной пасти, то в другой. Все эти дни погода, точно назло, стояла хорошая, солнечная и, глядя на плывущие по небу белые облачка, мне всё сильнее хотелось сбежать отсюда, вырваться на свободу. Пусть и прежняя моя свобода была только иллюзией, временной передышкой, но даже иллюзия способна раздразнить обещанием большего, обещанием целого мира, которого, по сути, я никогда не видела по-настоящему.

– Госпожа Ритт?

Я вздрогнула от неожиданности, Пушок, нёсший мячик из кустов, бросил его на полпути и метнулся к вышедшей на лужайку Валерии.

– Ваше императорское высочество, – я присела торопливо в кривеньком реверансе – надо признать, делать реверанс, будучи в брюках, довольно странно.

Из-за деревьев появился сопровождавший меня сегодня наёмник, шагнул к девушке, но Валерия смерила мужчину взглядом холодным, повелительным.

– Я наследница трона и будущая правительница этой страны, и я желаю побеседовать с госпожой Ритт наедине.

– Ваше императорское высочество, у меня приказ… – начал наёмник, но Валерия жестом перебила его. Пёс повернулся к мужчине, и левая голова зарычала негромко, угрожающе, обнажив клыки.

– У меня тоже. Вот мой приказ – оставь нас.

Наёмник помедлил, однако всё-таки отступил под сень деревьев. Девушка погладила левую голову и приблизилась ко мне. Пушок потрусил следом, уселся на траву рядом с нами.

– Какие исполнительные джентльмены, – заметила наследница безмятежно.

Я натянуто улыбнулась. Мне не нравилась Катаринна, не нравился её акулий оскал и насмешливый, пренебрежительный взгляд. Валерию же я почти не знала, мы редко виделись, и всё наше общение сводилось к вежливым приветствиям.

– А я-то всё гадала, на кого Пушок меня променял? – продолжила девушка. – Оказывается, на вас. Помню, столько внимания он прежде уделял только леди Айшель Ориони. Три года назад у нас даже было маленькое совместное приключение – у меня, леди Ориони и Нордана. Оно стало для меня хорошим уроком. Люди притворяются, будто любят вас, говорят нежные слова, обещают своё сердце навек, а на самом деле используют в своих интересах, подчас самых меркантильных и грязных. Знаете, с тех пор мне всегда отрадно видеть тех, кого связывают настоящие чувства, кто не боится пойти за своим любимым в огонь, воду… или дворцовое подземелье.

– Вы… знаете? – я посмотрела настороженно на Валерию, улыбающуюся беззаботно, словно мы обсуждали природу и погоду.

– Мне многое известно, особенно происходящее на территории дворца. Я учусь у лучших и однажды стану императрицей. Что же тогда, мне принять на службу мамину агентурную сеть? Они всё равно преданы ей, не мне, а если они так легко готовы сменить хозяина, то стоят ли моего доверия? Поэтому я плету свою, новую, с теми, кто готов служить мне, будущей правительнице империи. Впрочем, я пришла не для обсуждения моих или маминых шпионов. Вчера вечером Пушок отлучился ненадолго – вы, наверное, знаете, что я не позволяю его запирать на ночь и он волен уходить и приходить, когда ему вздумается, – и вернулся с посланием. Для вас.

– Послание? – повторила я едва слышно, чувствуя, как сердце забилось быстрее.

– К сожалению, мне придётся передать вам его на словах, – лицо девушки оставалось спокойным, невозмутимым, зато я наверняка побледнела. – Саму записку я уже сожгла, хранить её слишком рискованно.

– От кого?

– От странствующего рыцаря, твёрдо намеренного вызволить прекрасную принцессу из заточения в высокой башне.

Беван? Да он с ума сошёл! Передавать мне тайное послание, к тому же через Пушка и наследницу?! Риск чересчур велик, о чём он только думал?!

– Он совсем обезумел, – пробормотала я.

– Мне кажется, он влюблён в вас, – Валерия наблюдала за мной пристально, заинтересованно.

– Тем хуже для него.

– Отчего же? Разумеется, я не претендую на хорошее знание мужчин, но думаю, тот, о ком мы говорим, лучше и приятнее того, с кем вы… живёте.