Текст книги "Я, Хобо: Времена Смерти"

Автор книги: Сергей Жарковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 36 страниц)

– Кросс, да брось ты там в пульт чем-нибудь! – взмолился через десять минут Линёв. – У меня громкость не регулируется, усилитель отказный!

– Чем бросить-то? – спросил Валехов. – Три минуты потерпи. Сейчас я цикл доведу и отвечу.

– Брось собой, а?

– Через три минуты. Всем телом брошусь. Или, Роман, давай я двигатели зажгу. Тогда проще. Брошусь немедленно.

– Три минуты – нормально, – решил Володница.

– Уже меньше, – сказал Фаг. – Или ты опять усреднил?

– Немного, ЛитР, – сказал Валехов. – Так, плюс или минус.

– Бесконечность… – громко пробормотал Линёв.

– Рома, тогда пусть он двигатели пускает.

– Я хочу, чтобы на капремонт шаттл стал с резервом ресурса.

– Ты настоящий Шкаб! – с уважением сказал Линёв. – А я должен расплачиваться.

– Разве это я нас вызываю? – спросил Володница хладнокровно. – Разве это я не переключил НРС на автоотклик? Не ты ли, друг мой, этого не сделал? Не эм-дэ. Подождут. Мы тут не баклуши сбиваем с деревьев.

Через двадцать минут Фаг сказал:

– Всё, я всё бросаю и иду отвечать.

– А у тебя много ещё? – спросил Валехов с интересом.

– А какая разница? Ещё чуть-чуть, и я всплыву, как дохлая рыбка.

Недавно на Птице посмотрели фильм, где был аквариум с дохлыми рыбками.

– Ну я почти закончил, Фил.

– За это твоё "почти" я плюну в тебя дважды – в фас, а потом в профиль.

– Ну я ужИ закончил, космачи! Натурально. Висим, братва! Шесть часов у нас в гиро!

Сигнал продолжал надрываться.

– Да (…), Кросс!

– Кросс!

– Пилот Валехов, ответьте первому миссии!

– Я в гальюне! – прокричал Валехов издалека. – Минуточку! По-маленькому! Минуточку!

– Всё, я возвращаюсь на шаттл… – сказал Фаг с отчаяньем.

С облегчением отдуваясь, Вадим "Кросс" Валехов повернул клапан сброса отходов, закрыл АСУ, выбрался из туалета и полетел обратно в рубку. Он был в метре от оборавшегося НРС-ctrl, когда стойка вдруг погасла.

– Оп-са! – сказал, изумившись, Валехов. Он принялся в поручень на морде стойки. – Рома, они отчаялись. Вызвать в отместку?

– Кросс, да… – начал было Володница, но тут по громкой раздался предупреждающий сигнал радиостанции "Нелюбо-ва", на авто стоявшей.

– "Нелюбов", ответьте "Карусели"! – сказал ровный мужской незнакомый голос.

– Я "Нелюбов", – ответил Володница. – "Карусель"? Что стряслось? Кто на контакте?

– Подайте маяк "Карусели", – сказал голос. – Иду к вам. Приготовьтесь принять "Карусель".

– Маяк подан, – сказал Валехов, отработав запрос автоматически. – Кто говорит?

– Генерал-майор Шос, Управление перспективных колоний. Чем объясняется ваше молчание?

– Это вы вызывали? Мы работали, – сказал Володни-ца. – Некому было ответить. Вызов без пометки первой срочности… – Эфир потянула пауза. Её не выдержал Володни-ца, продолжил: – К приёму "Карусели" будем, конечно, готовы. Кросс, начинай. Где вы, "Карусель"?

– Я буду у вас через одиннадцать минут. Начинаем взаимодействие к перехвату и стыковке.

– Роман, я его вижу! – сказал Фаг. – Ничего себе он идёт!

– "Карусель", "Карусель", здесь "Нелюбов", вы приближаетесь с опасной скоростью, повторяю, приближаетесь с опасной скоростью! – закричал вдруг Валехов, и Володница, оценив его тон, сразу полез ногами вперёд в адаптер. Перебираясь по шнуру в трубе, Володница слышал, как Валехов орёт в эфир:

– "Карусель", до столкновения сто секунд! Вый-еденные яйца! "Карусель", у вас двигатель выбирает форсаж за тридцать, повторяю, за тридцать секунд, немедленно начинайте торможение!

Выбравшись в шлюз и впервые в жизни не закрыв за собой входной люк, Володница закричал:

– Кросс, откуда он идёт?

– Штирборт!

Володница толкнулся и почти влип лицом в иллюминатор. Там сияло синее солнце: ИТМ с безумцем в пилотском кресле тормозил на форсаже, с четырёх дюз. Он шёл прямо на "Нелюбова".

– До столкновения двадцать секунд! У вас тяги одиннадцать, отвечайте, вы управляете ИТМ? – орал Валехов.

– Чем он тебе ответит, придурок?! Одиннадцать тяги! – Ничего не успеть. Сейчас шарахнет в штирборт. Все огранични-ки… Да!

– Кросс, герметизируй объёмы! – закричал Володница.

Валехов услышал его – в метре от Володницы обвалилась жёлто-чёрная плита.

– Роман, он успевает, – спокойно сказал Линёв. – Я веду его дальномером.

– Точно? – переспросил Володница.

– Точно. Иначе бы я с тобой сейчас прощался.

– Он (…)[82]82
  обанный (трбл.)


[Закрыть] псих! – зачаровано сказал Фаг.

– Псих он или землянин, но в морду получит, – сказал Во-лодница. – EV, первый, второй – на борт, немедленно. Бросайте всё (…)[83]83
  нах (трбл.)


[Закрыть]! Кросс, спроси идиота, изволит ли он стыковаться или пойдёт улицей?

– Их там двое, Роман, – сообщил сорванным голосом Вале-хов. – Пилот и баба. Они уже идут, улицей. Роман, ты знаешь, а они на скафандровом кислороде шли. "Карусель" без атмосферы. Они даже не шлюзовались. Зря, пожалуй, мы на вызов не ответили, да? Очень я удачно гальюнное время выбрал!

Володница тем временем подплыл к первому шлюзу, открытому в Космос. В иллюминаторе люка камеры перепада он увидел две чёрные фигуры, уже вплывавшие в объём. Одиннадцать единиц в ось, хорошая физика, подумал Володница с уважением, давая автомату шлюза команду "принять".

Дейнеко вошла в "Нелюбова" первой. Чудовищный хрустящий удар в переносицу выключил сознание Володницы.

ГЛАВА 25. РАННИМ ВЕЧЕРОМ В ОВРАГЕ, И МЕРСШАЙР ФЫРКАЕТ

До поездки верхом на коне моя, заведённая в «лётке» «машинка времени» отказывала трижды: в незапамятные времена в Касабланке, когда я проходил тест на определение индекса SOC и сидел незабываемые сто часов в «бутылке Эдисона», и два раза – во времена менее незапамятные, после моего приключения с Щ-11. Это были сбои, контузии. Но впервые я вывел «машинку» из контура внимания сознательно, слишком занятого психологическим демпфированием (тело давно перестало отвечать на команды и тупо страдало) беспощадных ударов снизу через копчик в позвоночник. Зачем прикажете его, такое время, считать?

…Ехали на коне по холмам чужой планеты двое, где я был – сзади, носом в назатыльник спецкостюма Мерсшайра, и я не видел, как Мерсшайр выбирал направление. Видимо, по блику, а за рельефом под ногами следил конь. Ехали мы – не знаю сколько. Вечность, и ещё немного сотен лет. Темнело – то ли в глазах, то ли в общем. Вдруг Мерсшайр затормозил коня – шарахнув для этого мне обоими локтями под дых, мне этого очень не хватало. Конь затормозил, присев, едва не пойдя юзом. Меня немедленно опять повело назад, к земле, удариться об неё и так остаться, и опять Мерсшайр, не оборачиваясь, успел придержать меня. В книгах пишут: "Герой не чувствовал своего избитого тела". Я, к сожалению, тогда был не герой, – я очень хорошо чувствовал своё избитое тело, все его клеточки, с детализацией болевых ощущений на генном уровне. Вот мозга я не чувствовал.

Сизые пятна медленно уплывали из глаз. Конь стоял недвижно. Мерсшайр тоже не шевелился. Из последних сил обняв ногами брюхо домашнего животного, я выглянул из-за Мерсшайра. Мерсшайр тяжело, как будто бежал с седоками, а не был одним из них, дышал.

Альфа сильно присела, над востоком тучи на куполе ещё светились изнутри, но здесь, в проёме между холмами, стояла почти мрачная тень. Нет, не совсем мрачная. Что-то просматривалось. Сначала решил – какая-то разновидность болезненных, уже родных, пятен. Но нет. Это принадлежало внешней реальности. Впереди по курсу пространство перечёркивал страшно светящийся извилистый горизонтальный шрам. Свечение меняло интенсивность так, что я скоро сообразил: это электрический свет из-под грунта, из какого-то провала, несомненно. Мы приехали.

Мерсшайр фыркнул, конь переступил с боку на бок. Мерс-шайр отпустил натянутые стропы управления, привязанные к железке во рту коня. Над плечом Мерсшайра показался ствол флинта.

– Хана! – шёпотом прокричал Мерсшайр.

– Мерс? – ответил женский голос таким же шёпотом на всю округу.

– Я, Мерсшайр!

– Здесь овраг. Мы ждём Хана. Спускайтесь, Адам. Коня оставьте наверху. Радиомолчание!

И нам помигали фонариком.

– СползАй, прик, – велел Мерсшайр. О, тут я был рад подчиниться. Я упёрся Мерсшайру в спину лбом и сполз по гладкой потной заднице коня, всей грудью хватанув её, задницы, запаха. Хвост коня, замотанный зачем-то скотчем до состояния палки, попал мне между ног… в общем, я упал навзничь. Удар меня потряс совершенно. Глаза закрылись сами собой. Отдохновения не наступало, контузия продолжалась. Меня продолжали бить с четырёх подкованных ног в копчик. Но всё равно мне было хорошо лежать. Не заботиться о равновесии. Но Мерсшайр сильным пинком в бедро заставил меня подняться на четвереньки. (Отчётливо запомнилось удивление, которое я испытал оттого, что пинок меня ничуточки не оскорбил.) Проламывая ладонями и коленями подсохшую корку грунта и выдавливая из-под корки, словно зубную пасту, грунт мокрый, я добрался до провала. Мерсшайр надо мной вёл коня.

Это был молодой овраг, может быть, весенний. Внизу горели фонарики, двигались две фигуры. Глубину оврага я измерил точно: край обрыва у меня под руками обвалился, и я головой вперёд обвалился вместе с ним. Меньше трёх метров.

– Привет, хобо, – сказала Салло.

Она помогла мне сесть, привалила меня спиной к стене. Блэк-Блэк копался в рюкзаке поодаль.

– Сиди так, хобо, – сказала Салло.

По склону стоя съехал Мерсшайр.

– Ну? – сразу же спросил он.

– Обсли, – сказал Блэк-Блэк спокойно. – Много. Больше восьми. Трое напали из полутанка на Мадлу и Веренику. Мадле сломали шею, Веренику порезали. Одновременно – на лошадей. То есть сначала они напали на них. Крик, мы отвлеклись. На лошадей – неизвестно, сколько. Порезали всех. Затем со скалы попали ракетой в ровер. Взрыв. Мощная ракета. Хан ранен в руку. Дротик. Очень быстрый. Керамику раскололо. Болевой шок. Затем нас сильно ужаснули. Никогда такого не было. Отступили. Долго несли Хана. Мы с Салло – авангард… – Он натянул уголок рта на щёку. – Авангард отступления. Сейчас остальные подойдут.

– А мы что? – спросил Мерсшайр. Блэк-Блэк понял его вопрос не так, как я.

– Счёт плохой, – ответил Блэк-Блэк. – Считая того при-ка – четыре – четыре. Не считая лошадей и машину. – Он посопел. – И ПРО-станции… Ты хоть контейнер закрыл, Адам?

– Закрыл, закрыл, – медленно сказал Мерсшайр. – Четыре – четыре… А Порохов?

– Не появился. Мы и не звали.

– По-моему, они нас не убивали, – сказала Салло. – Отгоняли. А, Хендс?

– И мы отошли, – сказал Мерсшайр.

– Вас там не было, комиссар, – сказала Салло. – Быстрые, страшные – и много. Больше восьми. Ужаснули нас… очень. Н-да. Вот так.

Мерсшайр фыркнул, но промолчал.

Наверху, на той стороне оврага, раздались топот, чавканье по грязи, с обрыва посыпалось – и появились Колдсмит, Ни-кополов и раненый Рукинштейн. Сразу стало суетно.

Рукинштейн никому не позволял себе помочь, шипел на сующихся, словно сбоящий клапан. Он сполз в овраг по склону на спине. Он остался полулежать, зашипел матом на сунувшуюся к нему с "пенкой – подложить" Салло. Он стал ощупывать себя. Он вытащил из кобуры флинт и положил его под здоровую руку. Он отвалил здоровой рукой левый, расколотый надвое наплечник, сбросил его. Перчатка была заляпана грязью, он вцепился зубами, сорвал её. Он полез голой рукой под мышку. Перекошенное лицо его вдруг стало почти нормальным от боли, когда он нащупал свою рану. Один за другим он отщёлкнул замки на кирасе спецкостюма и, громко с прискуливанием шипя сквозь зубы, осторожным поворотом корпуса вылез из неё. Колдсмит подхватила отпавшую кирасу, поставила в сторонку. Поддёвку можно было резать – синтетическая, но ткань. Со стропорезом сунулся к Хану Мерсшайр – Хан на Мерсшайра прямо залаял, от этого Хану явно полегчало. Он распорол майку сам, своим ножом – обнажил кроваво-синее, пробитое навылет левое плечо. Рана сидела в багровом синяке. Кровь обильно и густо толчками плескала. Хан был бледен, словно новая бумага, черты лица почти не различались – белое пятно. Тут стали понятны предстоявшие раздеванию манипуляции Хана с флинтом. Он сдвинул ноги, выщелкнул в пах обойму, большим пальцем выдавил из неё патрон, сунул его пулей в рот, прикусил и принялся расшатывать, зажмурившись. "О чёрт, Хан, сэр!" – сказала Колдсмит. Хан плюнул в неё пулей. Высыпал взрывчатку из гильзы прямо в рану. Я догадался, что он собирается делать. Мигнула светящейся красной защитной головкой огромная спичка (в комплект кислородной шашки такие у нас входят). Держа её в кулаке, Хан несколько раз глубоко, кратко и сильно вдохнул, ногтем сковырнул головку, спичка вспыхнула и, без секунды не промедла, Рукинштейн сунул вспышку в заряженную рану. Взрывчатка взорвалась – полыхнуло насквозь плеча. Мерсшайр отвернулся.

Когда Хан замолчал, Блэк-Блэк, пряча в пояс баллончик с кровоостанавливающим средством, как ни в чём не бывало сказал:

– Можно и так. Сквозное. Удачно. Чисто. Дротик. Перелом срастётся. У меня бывало. Ничего. Без медсерва не справимся быстро. Не двигайте рукой, лидер. Вы теперь у нас надолго однорукий. Дайте мне сделать уколы.

Хан запрокинул голову, закрыл глаза.

– Какой у нас счёт, мистер Хендс? – спросил он.

– Четыре – четыре, если считать прика. Не в нашу, – повторил Блэк-Блэк.

– Морячка было не вытащить? – спросил Хан Салло. – Не похоронить? Я уже не видел.

– Морячок погибла и похоронена, – ответила она. – Ракета попала прямо в неё. Разорвало на части. И я, и Исмаэл – мы видели.

– Какая-бы-Морячок-не-была-старая-и-тупая, – произнёс Никополов, – спрыгнуть-она-должна-была-успеть… Спрыг-нуть-и-укрыться. Секунды-три-у-неё-было… пока-ракета-шла… Секунда-на-неожиданность… ОК. Две-секунды-выпасть-откатиться… не-пито-не-едено. Не-успела… не-марсианка. Батя-у-меня-аптечка-полная. Дать-что?

Мерсшайр фыркнул и зло сказал:

– О, Боря, да ты никак посмелел? Морячок, оказывается, старая и тупая?… Да оборудованию всё равно была хана, Хан, – поспешил сказать он невпопад, отшатываясь от вызверившегося на него Никополова.

– Мерс-не-трогай-меня-никогда-сука. Тебя-там-не-было. Слова-ты-не-имеешь.

– (…)[84]84
  Эхан (трбл.)


[Закрыть]! – сказал Хан. – Какой ты, Боря, Бля, умный, ни (…)[85]85
  эпатться (трбл.)


[Закрыть]! Стой спокойно, оставь комиссара!

Мерсшайр, отряхивая плечо, фыркнул.

– Софья Василиковна потеряла всё наше снаряжение, – сказал Блэк-Блэк. – Она пыталась его спасти. Но не сумела. Неудачная попытка не стоит благодарности. Во всяком случае, в поле. Вот бинт, лидер. Вы опять сами?

– Ладно, Хендс, ладно, – сказал Рукинштейн. – Хотя… вы правы… – Помогая здоровой руке подбородком, он перевязывал плечо – через шею и подмышку. У него выходило на удивление аккуратно, но с узлом ему помог, не слушая сдавленных протестов, Блэк-Блэк. И сразу же, закончив, Блэк-Блэк подал Хану откупоренную флягу, дождался окончания продолжительного глотка и вставил Хану под нос мундштук с горящим картриджем.

– А трупы? – спросил вдруг Мерсшайр. – Софья – я понял, а Прхалова и Слава?

– Слушайте… – произнёс Хан с оттенком признательности, адресуясь к Блэк-Блэку. – Мистер Хендс… Возьмите на себя… Похороните девчонок… А где наш уникум? – спохватился он вдруг, огляделся, увидел меня, кивнул. – На вас похороны, ОК, старшина?

– ОК, – сказал Блэк-Блэк.

– Вы там знаете… сделайте там всё нормально… Мне надо спокойно посидеть.

– ОК, – сказал Блэк-Блэк, поднимаясь. – Без напряжения.

– Я помогу вам, старшина, – сказала Салло. – Скажу слова нашим девочкам.

– ОК, – сказал Блэк-Блэк. Он вскинул скорчер на плечо, и вместе с Салло они пошли наверх.

– Мистер Блэк-Блэк, – окликнул Хан, не двигаясь. Старшина задержался, стоя коленом на краю обрыва. – Потом смените Луну: она (…)[86]86
  херово (трбл.)


[Закрыть] видит в темноте. Подежурьте вы. ОК? И поаккуратней там. – Негр поднял в знак понимания руку, чего Хан видеть не мог, но чего ему и не требовалось, и скрылся. Земля, сбитая негром со стенки обрыва, кончилась. Хан курил, осторожно трогая повязку. Юпи Эбони Колдсмит заняла надо мной пост: опустилась на колено, положила на другое горизонтально скорчер и облокотилась на него. Мерс-шайр стоял, закинув лицо вслед ушедшим, что-то бормоча. Ругался, а может быть читал молитву. Как «хобо» хоронят своих мертвецов? – подумал я. – Сжигают из скорчера? В землю закапывают? Мерсшайр несколько раз говорил о похоронах, но не говорил – кАк хоронят… А Закон об обязательной переправке на Землю? Впрочем, подозревал я, не всё однозначно с этим Законом. Да и «хобо» – не космачи. И не земляне. Марсиане. Хобо. Нет, рано мне ещё думать. Надо ещё посидеть просто так. Послушать.

– Эй, Мерс, яйцеглавый, – позвал Хан.

Мерсшайр фыркнул.

– Хан, не называй меня так, если рассчитываешь на моё сотрудничество, – сказал он.

– Сотрудничать, Мерсшайр, изволь со своим прободённым желудком, – сказал Хан. – Или со своим кривым (…)[87]87
  … (sensored – мтрн.)


[Закрыть], поскольку ни одна из наших тебе не пособит, а Слава наша общая кончилась. Но с ним, своим, кривым, сотрудничать – только в неслужебное время. А мне, Мерсшайр, ты будешь тупо подчиняться. Без всякого чревоугодия. Сотрудничество тебе? Слушай мой приказ, марсианин. Дано: мы в (…)[88]88
  …пе (трбл.)


[Закрыть]. Ответь, как тебе кажется, что за (…)[89]89
  урня (трбл.)


[Закрыть] и (…)[90]90
  эннабень (трбл.)


[Закрыть] происходят у нас тут, (…)[91]91
  сучья (трбл.)


[Закрыть], в поле? Почему мы в (…)[92]92
  …пе (трбл.)


[Закрыть]? Ведь не должны были!

– Представления не имею, Хан. Общий ответ. Вы у нас лидер. Ожидаю ваших распоряжений.

Хан затянулся яростно. Странно, но не походило, что он, как глупый командир, назначил комиссара болванчиком для вымещения злости и досады и вымещает их. Хотя так выглядело. По-моему, и Мерсшайр думал так же, как я чувствовал, и не поворачивал козырёк назад. Не был Марк Рукинштейн глупым командиром… Обстоятельства были умнее.

Хан поднял флягу Блэк-Блэка, не вынимая окурка, глотнул уголком рта, утёр пролившиеся капли запястьем. Выплюнул окурок – словно пулю давеча.

– Темнишь, падаль образованная! – сказал без, подчёркиваю, напора, неприцельно.

– Иди ты, сэр Хан, в (…)[93]93
  …пу (трбл.)


[Закрыть] ещё глубже, чем мы все уже в ней! – ответил ему Мерсшайр. – Может, оттуда, из глубин, лучше разглядишь обстановку… Дашь оценки и рекомендации… Вы лучше бы мне хоть вкратце рассказали, как у вас так криво пошло. Салло начала, но…

– Расскажи ему, Колдсмит, – приказал Хан.

– Несколько пар близнецов… – сказала Колдсмит.

– Два-тройника, – возразил Никополов. – Я-точно-уверен. Два-тройника.

– Их было больше, – возразил Хан. – Трое выскочили из полутанка. Одного из них я присадил. Двое резали лошадей. Один стрелял со скалы по роверу. И двое напали на Салло и Блэк-Блэка. Эти тоже не ушли. И одного присадили Юпи с Планетой. Устоциного.

– Я-тоже-присадил-одного, – заявил Никополов.

– Верить-то я тебе верю, Боря, но за лошадей – спасибо, – сказал Хан. – Напомни мне потом, я тебе медаль в грудь вобью. Ты очень храбро сражался.

Никополов отвернулся.

– Мадлу и Веренику подстерегали за полутанком, – проговорила Колдсмит тихо. – Я была справа, я не видела – полутанк заслонял. Сзади заржали кони, Хан открыл огонь, в него попали сразу же дротиком. Тётушка Софья повернула ровер в нашу с Луной сторону…

– Нет-не-сразу, – перебил Никополов через плечо. – Она-хотела-выскочить-сначала…

Хан поднял голову.

– А как ты это видел, мой дорогой? – спросил он тихо, как Колдсмит. – Разве ты не отбивался от обслей в ложбинке с лошадями? Героически? И одного убил?

Мерсшайр фыркнул.

– Да что ты расчихался, Мерс?! – заорал Хан. – Приманиваешь кого?

– Подожди, лидер, – сказал Мерсшайр. – Подожди. Давай потом. Подробности все – потом, насморк мой – потом, ОК? Обсли напали ещё до того, как вы включили запись, я правильно?… И Судью вы не видели?

– Да, до того, – ответил Хан, закрывая глаза. – И Судью мы не видели. Естественно. Ясен (…)[94]94
  (…) (трбл.)


[Закрыть].

– И в ущелье вы даже не вошли? – настойчиво продолжал Мерсшайр. – Никто, ни один? Резали обслей, а потом отступали, ужаснувшись? Вас было девятеро, обслей – хорошо, восемь, и вы даже не вошли в ущелье?

– Не вошли, – подтвердил Хан. – Резали обслей и отступали в беспорядке, гонимые невыносимым наведённым ужасом. Ты записываешь, комиссар? Всё было, как ты сейчас… подытожил. Выслушав наши сбивчивые показания.

– Отчёт есть отчёт, лидер.

– Сука ты, Мерс, – сказал Хан. – Мразь. Слов, падло, нет, какая ты мразь. Не украсть, не покараулить, только оперы писать. Как ты был красный, так и есть ты он, сколько за тебя глоток не режь…

– Мы не на Марсе, – сказал Мерсшайр.

Хан молчал.

– Мы не на Марсе, Хан! – крикнул Мерсшайр.

– Заткнись, Мерс, – сказал Хан. – Я думаю о тебе. Не мешай мне.

Мерсшайр сплюнул.

– Обо мне? – спросил он. – Обо мне? Хан, у нас провал! Провал, Рукинштейн! Мы должны были сползать по-тихому. По-тихому мы не сползали. Кто-то нам полосу переполз. Со стрельбой. С ужасом. Девчонок потеряли, снаряжение потеряли, ПРО – потеряли, Марачук потеряли, время потеряли. Были от ущелья близко – прорываться даже не стали. Отошли. Нам прикрытие нужно теперь, Хан! Да все аномалы в системе уже на ходу сюда! ("Аномалы"?! Я не поверил своим ушам. Мерсшайр что, всерьёз это – про "аномалов"?) А нас осталось… Надо связываться с "Черняковым", Хан. Пусть спускают "Чернякова" в атмосферу. Прикрывают нас.

Но ведь уже связались. Крестоносцы же уже на орбите, подумал я. Они же сейчас слушают все их разговоры – по блику Мерсшайра. Почему Мерсшайр молчит об этом? Он ведь явно решил молчать… А я решил, что он и поскакал сюда – сообщить им, что они уже не одни, намекнуть, вопреки приказу этого "крестоносца" Шоса…

– Я согласна с Мерсом, лидер, – сказала Колдсмит. – Со всем уважением, лидер, но дело он говорит. Это ведь аномалы, местные. Это не те два несчастных мёртвых прика-десантника шевельнулись. Это были матёрые, обстарелые мертвецы. Не марсианские. С ужасом, со скоростью. Ты правильно приказал отступать.

Повязка на плече Хана белела – и чёрное пятно проступило на ней. Хан думал, дёргая толстыми щеками. В овраг боком спустилась Лейбер, за ней – Салло.

– Лидер, Блэк-Блэк меня сменил. По вашему распоряжению. Девочек похоронили, – доложила Лейбер. – Как плечо?

– Нормально, милая Луна… Колдсмит, подними-ка ты нашего уникума и сюда его, ко мне, доставь-ка, – сказал Хан. – Он у нас свеженький хобо, не пахнет. Понимаете меня?

– Ну зачем это? – с огромным неудовольствием спросил Мерсшайр.

– А вот так. Давай, Юпи, давай его.

– И следи за словами, прик! – сказал мне Мерсшайр грозно. – Очень грубый прик, – объяснил он недоумённо поднявшему брови Хану.

Колдсмит легко подняла меня с земли за ткань комба на плечах. Рук своих, связанных за спиной, я не чувствовал так давно, что уже и забыл, что они у меня когда-то были, руки. Колдсмит тряхнула меня, утверждая стоять, и подтолкнула. Грунт меня держал, на коне я перестал ехать. Я, шатаясь, подошёл к Хану и остановился над ним.

– Развяжи-ка его, Колдсмит.

– Приказ, сэр?

– Приказ, (…)[95]95
  …дь (трбл.)


[Закрыть]! Чего ты боишься? Мерсшайр же с нами. Нам ничто не грозит.

Мерсшайр фыркнул.

Они могли бы меня и не развязывать. Руки мои упали по сторонам тела пустыми воздушными рукавами.

– Садись, прик. Посади его, Колдсмит. Осторожней! Не поломай его… Как ты себя чувствуешь, уникум? – подпустив в голос заботы, спросил Хан. Как будто мы были товарищи. – Как, не тошнит тебя?

– Нет.

– Нет… ещё бы. Ты хоть сам-то представляешь, как тебе повезло, прик?

– Повезло – с чем? – спросил я – и вышло без звука.

– Даже грубить не можешь? Колдсмит, дай ему воды. А то я ни слова не понимаю, что он хрипит.

В зубы мне ткнулось горлышко фляги, и я сразу вспомнил, как меня поил Ниткус, я вспомнил Саула Ниткуса. И Очкарика, и шкипера Ван-Келата. И моего Хич-Хайка.

– Пей, клоник, пей, – сказал Хан. – Земная вода. Настоящая. Адаптированная, конечно.

Я сделал несколько глотков, эффективных, долгих, с задержкой. Очень хотел пить, а так – вода как вода. Ничего особенного. Без привкуса. Без какой-либо чудесности.

– Ну? Как? – спросил Хан.

– Никак, – сказал я. – То есть благодарю.

– Считай, я тебя сильно ударил в морду, – сказал Хан. – За пессимизм и непочтительность. Повторяю важный вопрос: ты понял, как тебе повезло?

– Повезло – с чем? – повторил я. Произносить слова, конечно, стало не в пример легче с промоченной глоткой. Никогда в жизни не хотел пить. Свои четыре литра в день всегда я всегда получал бесперебойно.

– С жизнью, сынок, с жизнью. Тебе повезло с жизнью, ты обязан это понимать, как… – Хан щёлкнул пальцами. – Как… Мерсшайр, как?

– Как бином Ньютона, – фыркнул Мерсшайр.

– Я не силён в науках, – сказал Хан с искренностью. – Но и мне пришлось затвердить, как стишок: вероятность иммунитета к SOC-переменной – один шанс на две тыщи семьсот человек. Цифра точная, сынок. Выстраданная многими. У кого иммунитета не было. У нас он есть у всех. И у тебя вот прорезался. Поздравляю тебя, хобо!

– Хобо?

– Хобо. Бродяга. Ныряй на любые грунты – и ничего. Броди не хочу. Как это там определяется, Мерс?

– Да уродство, – сказал Мерсшайр. Он ходил взад-вперёд, словно маятник, у меня за спиной. Он нервничал – из-за меня. – Уродство, в общем. Как у свиней. Свиньи все иммунны, поголовно. И лошади. А приматы – почти поголовно нет.

– Вот так, сынок. Как у свиней. Понимаешь?

– Понимаю. Мне немного рассказали про Марс.

– О! – удивился Хан. – Твоя, наверно, работа, яйцеглавый? – спросил он вроде бы меня, я растерялся, а потом услышал:

– Моя, Хан. Зато тебе теперь не надо читать длинных лекций. Да у тебя бы и не вышло. Забыл бы, с чего начал, не дойдя до середины.

– Ну, что ж, Мерс, лыко и тебе, – сказал Хан без угрозы. – Я запишу.

– Не называй меня яйцеглавым, Хан. Ты не Ска Шос, а я не новик. Пока мы в поле – я твоё кушаю. Но на твоём первом "яй-цеглавом" я уже сижу. Больше кушать некуда. Запиши и это.

– Слыхал, сынок? – спросил меня Хан. – Как мне хочется его убить! А ему меня. Но нельзя, сынок. И мы не боимся суда за убийство. Мы боимся друг за дружку. Он знает – за скольких живу я, а я знаю – за скольких он. Мы друг дружку бережём, сынок. Сегодня я его прикрыл своим плечом. Завтра он меня прикроет. Мы хобо, сынок. Нас мало. У нас так и записано – "Нас мало". Но как мне с тобой поступить – я ума не приложу, сынок! Везучий-то ты везучий, но ведь не наш? Прик ведь, клон, а ни один клон не иммунен. А? Молчишь? Из свиней людей не клонируют. Пробовали: бесполезно. Почему тебе повезло? Непонятно. В непонятное я стреляю. У нас в венах текёт жизнь. А что у тебя? Жизнь текёт? Или кровь какая-нибудь?

– Я вас не понимаю.

– Не надоело тебе ничего не понимать?

– Что вы от меня хотите? – спросил я.

– От тебя? Я? Да хрен бы с тобой, прик, сынок. Мне от тебя ничего не надо. Я тебе хочу помочь, вот оно что. Ты молодец: жив до сих пор. Разодолжил всех нас. Но мы тебе отплатим. Расклад такой, прик, сынок. Старый расклад был: либо ты, сынок, даёшь сок, как твои старые приятели с грузовоза, либо ты хобо, как мы, твои новые приятели. Ты сыграл. Бросил фишку, прилипла в цвет. Молодец. Ты – хобо. Но ведь жизнь продолжается? И теперь новый расклад: либо ты в хане, либо тебе хана, хобо. Я предлагаю тебе выбрать. Пора. Я очень сильно тебе помогаю, заметь. И благодарности не надо, не благодари меня. Единственно, извини, времени мало. Я обозначил – ты выбрал. Прямо сейчас.

– Вы убьёте меня?

Он засмеялся. Его жестокое обаяние, несомненное, но ощутимое обычно лишь как бы аурно, явно, но невидимо, вдруг обрело образ – в блеске прищуренных глаз, в самом звуке его смеха, – он очень красиво смеялся, и я поймал себя на том, что непроизвольно улыбаюсь – в ответ.

– Как тебя звать, хобо? – спросил он, смеясь. – Я не запоминал.

– Байно.

– Нет, но имя, имя есть?

– Марк.

– Марк? Серьёзно? Марк! Тёзка! СлышаланахАна?

– Тёзка? – переспросил я.

– Ну имена у нас с тобой одинаковые. Называется – "тёзки". Ты Марк, и я – Марк.

– Понял.

– (…)[96]96
  Иппато (трбл.)


[Закрыть]. Уже кое-что. И оставайся таким же понятливым. Так вот, тёзка Марк. Если ты играешь за нас – мы тебя убивать, естественно, не будем. Кто ж убивает своих? Нас мало. Что, очень всё сложно? – спросил он, увидев, что я молчу.

– Вы убили моих друзей, – сказал я.

– Врёшь, – сказал он серьёзно. – Они, Марк, сами умерли.

Мы их всего лишь похоронили. Как наших подруг только что. Зачем, посуди сам, вас было убивать? Вас тут вообще быть было не должно. Если уж напрямки, то это ты убил их. Кто тебя просил сажать грузовоз? Нет, я знаю, ты не знал, но что это у вас, в заводе: увидел планету вблизи – и давай сажать?

– Я вас… Но грузовоз уже шёл на грунт. Программа вела "ОК" на грунт. Я вмешался, чтобы выжить.

– Никуда он не шёл на грунт, – возразил Хан терпеливо.

– Вы пилот? – спросил я.

– Я не люблю, когда мне задают вопросы не спросившись, – предупредил он. – Кто я и что я – не твоего ума вопросы. Ты запомни! Нет, сынок, я не пилот. И?

– Я же объяснял вам, товарищ…

– Товарищ тебе не я. И никогда не стану, – перебил он, не повышая голоса. – Я никому не товарищ. Запомни и это. Продолжай. Что ты мне объяснял?

– И вам, и вот – господину Мерсшайру…

– Хан, а время не потянем? – вмешался Мерсшайр. – Опять. Зачем он тебе – сейчас-то?

– Мерсшайр, заткнись. Видишь, с тёзкой говорю. Продолжай, Марк Байно. Ты – уже нам – объяснял…

– Я перехватил управление, то есть пытался перехватить, когда грузовоз уже был глубоко в пике, – сказал я, выбирая слова. – Уже за точкой возврата. Мы могли уже только сесть. БС.

– Бэ – что?

– Баллистический спуск. На машине был выставлен баллистический спуск, и она его проводила. С пиком тяги в девятнадцать джи, за четыре минуты набирался. И сам пик очень длинный, почти двадцать секунд. А экипаж приходил в себя, все бы погибли… мы все бы погибли. Я спасал себя и экипаж. Я расстрелял БВС…

– Бэ Вэ – что?!

– Компьютер управления. Я расстрелял компьютер…

– Из незаконного флинта… – вспомнил Хан. – Парень не промах.

– Да… Я расстрелял, открыл ручное и с рук подал на прямую автоматику команду "авария, угроза жизни". Экипаж же – приборы показывали – проснулся, понимаете? Как раз вот – проснулся. Один – точно. Они были не готовы к пиковой тяге, девятнадцать убили бы их… а если чудо – переломали и контузили бы. Манёвр "аварийная посадка" – раздел корпусов, запенивание обитаемых объёмов и парашютирование. Слава богу, всё сработало. Я почти не верил, что парашюты сработают. Сработали. – Я запнулся. – Программа посадки, которую я прервал, убила бы всех стопроцентно, – сказал я твёрдо. – И вас, скорее всего. Вы ведь тоже просыпались?… Ну, и мы принялись к грунту. Погиб шкипер. Поломался динамик. Но выжившие – в сознании. А про вас я не знал. У нас было почти два часа, чтобы собраться и использовать "лифты". Вы нас остановили. Саул Ниткус и… соператор и динамик умерли. Вы их убили.

– Экий ты настойчивый, – сказал Хан, потирая подбородок. – Мы их убили…

– Если бы оставался хоть малый шанс увести грузовоз в космос без принятия к грунту – до 15 единиц на десять минут – я бы рискнул. Но грузовоз не шаттл. Он "космос – космос". Он, может быть, всего раз за всё время эксплуатации садится на тяжёлую землю. И потом – капитальный ремонт. Две бочки, без следов планера… Грузовоз падал прямо как бомба. Прямо на ЭТАЦ. Могли бы прямо попасть… И я знал, что мои товарищи – да и я – не адаптированы к переменной сферы ориентации сознания. С какой же стати мне сажаться?