Текст книги "Я, Хобо: Времена Смерти"

Автор книги: Сергей Жарковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)

ГЛАВА 8. КТО БРЕЕТ БРАДОБРЕЯ

К концу истории все протрезвели, и праздник кончился; разошлись молча, даже не прощались, хотя до распределителя объёмов «улитка» летели вместе, вереницей, иногда сталкиваясь и потираясь. Основная масса компании поныряла в шахту к бублу-MEDIUM, ну а мы со Шкабом жили близко от невесомости, через тупичковый коридор секции 9 бубла-DOWN у нас личники соседствовали: десять секунд вниз по шахте руками поперебирать, приняться к настилу при четверти центробежного да минута шагом по коридору. Тихо, не людно, до ангаров недалеко. Я уже взялся за дверную ручку личника, но Шкаб взял меня за плечо и спросил:

– Ты как ещё, активен, Марк?

Я прислушался к себе. Мне было бодро: как-никак трезвел сегодня уже дважды, меня не раз тошнило, долго сидел в невесомости, ну, а со сном у меня после смерти отношения сложились странно. Мне было бодро, так я и ответил Шкабу.

– Дожать не откажешься? – спросил он.

– А Хайк?

– Мне нужно на Землю! – предупредил Хич-Хайк, заглядывая мне в лицо. Я похлопал его по груди, успокаивая, мы помним, Хайк, при первой же возможности.

– Ну уложи Хайка спать, а сам приходи. – Шкаб помедлил. – Что-то мне не по себе сейчас, Марк. Давай дожмём. Ты да я.

– А есть рычаги?

Он картинно усмехнулся. Смысл усмешки был прост и ясен: мол! – но исполнение Шкабу не удалось, вышло слишком натужно, и я обеспокоился. В хорошо известном мне наизусть прайсе пьяных состояний Шкаба позиции "душевный упадок" никогда не стояло.

– ОК, шкип, – сказал я, не подавая к виду беспокойство. – Дожмём ваш день рождения. Если не я – то кто же? Я вам многим обязан.

Хайк засыпал у меня сразу, стоило ему убедиться, что штаны снял я и банку свою разбираю. Так я обманул его и сегодня. Снял штаны и рванул плёнку на постели. Он важно кивнул, лёг, подложил под щёку кулак, накрыл голову подушкой и выключился. Теперь, с единичной вероятностью, он не должен был проснуться ни за чем верных часов пять, хоть его ты бей, хоть над ним ты пой. Я надел штаны обратно, просунулся в умывальник, плеснул в лицо воды, попортил очередную салфетку, погасил в личнике свет – и стукнулся к моему шкиперу через пять минут, не больше. Шкаб успел переодеться в шорты и распашонку, опустить столик и легко накрыть его чем накопил. И музыка чуть тихо играла – именно что Allend Джексона, что вызывало у меня довольно нервный смешок; и его я постарался от Шкаба скрыть, и успешно, он ничего не заметил, вскрывая галеты. Я занял свой насест, спиной к двери, Шкаб сидел от меня через стол на затянутой плёнкой спальной банке. Придвинув ко мне галеты, он взял из раскрытого портсигара мундштук и, сосредоточенно посапывая, приступил к его снаряжению. Личник освещала только столешница, а два зелёных линка, сидящих на настенном щитке сервиса, добавляли пару свечей от силы. Молчанье затянулось. Пара тысяч землян родилась.

– С днём рожденья, исповедник, – сказал я.

Он включил зажигалку, затянулся и, высопнув дым через нос, уставился на меня сквозь образовавшееся над столом облако. Личник Шкаба сквозило недостаточно: тупик, по-борт, – обычно Шкаб спал с открытой дверью. Дополнительный воздуховод он завести к себе не позволил, его раздражало пыхтенье в рукаве.

Вербально Шкаб не отреагировал.

– Вы что, шкип? – спросил я, когда прошла пара минут. У меня шею заломило молчать. Он спросил в ответ:

– Ты ей поверил, Марк?

– Туче?

– Ну да, Туче. Вот это всё, что она сегодня.

Я взял с пластикового квадратика один из семи ломтиков Шкабова лимона, отодрал полоску шкурки и откусил кусочек.

– История мне понравилась, – жуя, сказал я недовольно. – Туча отличная байчила.

– Угу. Ясно, – сказал Шкаб. – Понимаю… Без комментариев… Своих проблем хватает.

– Ну да, – кивнул я и спохватился. – Каких проблем, Шкаб? Неотчётливо.

Он вертикально махнул на меня рукой, разделив табачное облако надвое. Глядел он мимо, но, нет, не ловил он меня на реакцию, как бы выбрав момент и подкинув заманку. Он разговаривал как бы сам с собой. Себя ловил. Левую половину его лица, от складки на краю рта, вдруг как рвануло тиком книзу, да так и приморозило. Шкаб страдал от тика, да и кто из нас не страдал, в большей или меньшей, но сейчас у него прямо голова дёрнулась, и я дёрнулся эхом.

– Может, релаксанчику? – сдерживаясь, спросил я. – Чего вас разобрало, старичина, в виду рабочего дня грядущего?

– Обеспечение жизнедеятельности, – сказал он. – Вот наша проблема. Она же – смысл жизни… Я отвечаю на твой вопрос, Марк. Обеспечение жизнедеятельности. От веку, поныне, в данный момент, и далее, в простор планетный. Бескрайняя эта проблема, (…)[20]20
  вот так (трбл.)


[Закрыть], сынок, бля. Сюда льём, отсюда выливается, а излишки вручную отчерпываем. Ты знаешь, сынок, когда летали первые русские (орбитально ещё), официальная формулировка была: «Запущен корабль-спутник с человеком на борту».

– Не понимаю вас, шкип. Что изменилось-то?

– А вот и ничего. То-тэка и оно.

И мне снова пришлось ждать продолжения. Опять он замолк. МолчА, закрыл клапан на мундштуке, помедлил, пока картридж довыгорит, выбил его в мусорную нишу на столешнице, уклал мундштук на место в портсигар, налил мой и свой по край стаканчики прозрачной жидкостью из бутыли, и вприкуску с икорными палочками мы стаканчики опустошили, без объявлений, по взаимодействию, туттейно на одну из сильных долей Джексона. Я ждал, ждал-то. А Шкаб, видимо, ждал от меня поддержки. Но у меня-то не было вопросов, это ведь Шкаба что-то ломило. Но вопросы пришлось изобретать, потому что молчал мой Шкаб, его ломило, я отчаялся, и шею у меня опять свело, я пошёл на выручку.

– Может быть, вы знаете больше, старичина? – задал я, изобретя его. – За Тучу что-то играет всерьёз, документированное?

– Да нет, – сказал Шкаб. – Хотя, а что, "Нелюбов" как таковой здесь тебе не?

– А что там, на "Нелюбове", отыскались прикованные скелеты и власти скрывают правду? – спросил я, изыскав у себя довольно слабенького ядку и добавив его в звук фразы в части "прикованные скелеты".

Как я и ожидал (и надеялся), Шкаб хотя бы усмехнулся. А меня уже подмокало, впрочем, в личнике становилось душновато физически. Я же дышал. Мёртвые не потеют? да ладно вам.

– Читать тебе меньше надо всемирную литературу, космач! – молвил почти обычным голосом Шкаб. – Того и глядишь, пойдёшь стихами отчёты файлить.

– Давно бы начал, – сказал я. – Да читатели некомпетентны.

– Тренировать надо их, читателей.

– А вы не читатель. Сами ж и сгноите поэта.

– Это правда, – согласился Шкаб. – Но и доставил бы старику удовольствие.

– Отчётом в рифму?

– Результатом сгноения.

Я засмеялся. Он подхватил, и судорога у него на лице растворилась. Разумеется, все мы ходим над кафаром по слюдяным пайолам, и я, конечно, заподозрил сначала, что старичину моего повело и его стекло треснуло, а он, как честный товарищ, решил себя мне посвидетельствовать пред госпитализацией и дать последние наставления. Но смеялся он здорСво, и подозрения мои разошлись, и взял я ломтик с отодранной шкуркой и, съев его, спросил Шкаба:

– Шкаб, открою я дверь? душит.

– На немного отодвинь.

– Да спит Палладина.

– После Тучиной байки не удивлюсь сейчас и хосту Претор-ниана, – сказал Шкаб и погасил улыбку. – Он любил… вот об сию пору как раз выявиться… с крайним на сегодня баллоном малинки… Представляешь?

Я всплеснул руками – в невесомости меня бы крутануло.

– Шкип, сняли бы уже, а? Мне уже нелепо. Ваша грусть меня бесит.

Шкаб налил себе одному, быстро выпил и заговорил:

– Вот что я тут тебе: ты знаешь, на первый кислород мы пошли кучей. Нахав-Цац, Френч, Мако-соператор, бригада Фрачера в девять душ, ну, ты их всех. Как раз народу на быстро погрузить. Башня разговаривала со мной бегло, но я с подхода заметил, что платформа пАрит в подбрюшье. Много льда в радиусе, я ловил квадратным метром до ста тычков в минуту. Ну, "Будапешт" не шаттл, вихляться вокруг платформы рук не хватит – тебя-то не со мной, – сказал Шкаб, – так что не стал я осматривать утечки снаружи, а пошёл прямо на стыковку.

– Погодите… Это когда я Хайка спасал, что ли? – уточнил я, по тону Шкаба поняв, что дожатие вечера началось, вот оно, именно вот.

– Ну, кто там кого спасал, ты – Хайка или – он тебя… Слушай, младой, не затычь. Реябта начали кислород грузить, а я осматриваться в Башню полез. Воспользовался служебным положением, вот так. Жилуха полностью освещена. Ты мой видеоотчёт видел? – Я покачал отрицательно головой. – Ну, не важно. Башня вообще была на полную в свету, её не консервировали. Покинули на ходу, между делами… токамак в режиме, процессор под светом, вентиляция вертит, кислородный завод дышит… все дела – на деле.

– Да это все знают…

– Ты спать хочешь пойти? – спросил Шкаб прямо.

– Мне не нравится ваш настрой, шкипер, – так же ответил я. – Он замогильный какой-то.

– Тогда выпей вон малинки. Кто-то же должен исповедовать исповедника. Он же ведь тоже человек, исповедник.

– Я понимаю. Но что-то мне не очень, Шкаб. Не исповедник я, психикой не выхожу.

– Я бы не стал тебя подвергать опасности, Марк, – сказал Шкаб. – Мы просто с тобой дожимаем вечер, байками несём, что ты, космач? сиди, слушай… А мне полегчает.

Шкаб разлил по второй общей в этом цикле.

– Сделай мне такое одолжение, Марк. Твоему старичине. – И он поднял свой стаканчик, приглашая меня последовать, выражая моё согласие. Мне ничего не оставалось: товарищ просит.

– Вы что там, хостов увидели на Башне? – спросил я, сдаваясь и прикасая свой стаканчик к его. Отказать я ему не мог. Он, разумеется, вынуждал меня принять исповедь, а мне противопоказано, и Шкаб это знал, но ему, видно, прижало, и товарищ есть товарищ. Жизнь товарища всегда дороже твоей – закон нам един. А ты должен заботиться о себе, только если это не противоречит единственному закону.

Так вот, я спросил:

– Вы что, там хостов увидели?

– Да вот до сегодня считал, что мне померещилось… – И я поперхнулся спиртом, и он хохотнул. – Как такое, понимаешь, может не померещиться?

– В полуримане что не померещится… – сказал я, зорко наблюдая за Шкабом. – Вы что, шкипер, в излучатель залезли там, на Башне?

– Ага, с постнаркоза, например, да? Без головы, но с руками? Ты, второй мой, не заговаривайся, не оскорбляй меня, старого, без причины. Как я мог в излучатель залезть? Ты что, младой?

– Ну а где ж вы тогда там полуримана хлебнули? – обмирая, спросил я.

– Ну зачем, зачем мне был полуриман? – настаивал Шкаб.

– Но если вы хостов видели…

Шкаб тяжело вздохнул (или разочаровано?), отломил от брикета боксик и боксиком закусил.

– Признаюсь тебе, было здорово страшно. Ещё с подхода, на перехвате я понял, что мне отвечает и со мной взаимодействует только и единственно БВС Башни, и людей на платформе нет, хотя сеть "Башня – Фундамент – Экватор-4 – Экватор-6" опознавалась и несла. Радиус был завален льдом… я уже рассказал. Как только смог вытребовать у машины сводку по кислороду и безопасности, я пошёл на стыковку, без попыток вызвать бройлеров с Фундамента и Экваторов. Тем более Мако сообщил мне, что сетевые входы на Экваторы кодированы, ну и тут, ко всему, Мьюком сообщает, что с тобой беда и он готовит "Сердечника" к подъёму в север системы без меня, не подождав… надо было оборачиваться поюлее. Ну, я сошёлся с платформой, присосался, стянулся, поюзал кормой, вижу – сижу плотно, бросили к элеватору эстакаду, завели транспортёр, реябта подняЄлись и начали перегрузку. Элеватор КП забит кислородом под подволок. Радостно, но и тревожно: чего это? Нуивот. А я – перелез по техническому рукаву под эстакадой в Башню и бегом побежал её осматривать… как мол, тут, здесь, на Башне… – Шкаб прервался и закурил. – У меня и было всего пять-семь средних: грузили бегом.

Сразу из трюма я – в диспетчерскую. Гаркнул по громкой внутренней, ноль кто отозвался. Обежал жилуху по коридорам, в пару личников и клубов ткнулся – никого, ни пятна. Пыльно, но без беспорядка. Ну, меня и так обстановка за поддых держала, а когда я добрался до штаба ЭТО, осмотрелся там и позвал на прочёт логи событий и отказов… Марк, там одних отказов перевалило за тысячу, не считая мелких замечаний. Что возможно – БВС чинила, но бесконтрольно, сама собой…

– Не понимаю, простите, перебью, – сказал я, увлечённый его рассказом. – Не консервировали – ладно, чтотаслучилось. Почему БВС сама не перевела платформу в режим беспилотный, там же несколько контуров снятия режима должно стоять: по схеме потребления-расхода, по командам-отсутствию…

Шкаб кивнул.

– Да. Правильный ответ, учлёт. Но ни один из контуров не активировался, хотя стояли в очереди. Я проверил. Но снятия режима не было. Как будто и потребление-расход наличествовали, и всё остальное, что хочешь. Вот так и думай, чем хочешь, почему. Контуры просто не срабатывали, как будто платформа посещалась… людьми.

– Мало ли что, – сказал я, сделав вид, что подумал.

– Я себе тоже так тогда сказал, те же слова, – сказал Шкаб. – Мало ли что. Космос большой, мы маленькие, автоматика врёт, а Император велик. Важно другое, о чём я тебе и. Платформа выработалась настолько, что потеряться могла в ближайшие дни. Серьёзно. Дело днями исчислялось, потому что один из отказов (по сепараторам системы обогащения центрального ствола отвердительной установки КП) перешёл в разряд аварии, и значение распространения её равнялось почти ровно единице. Конденсат – нефильтрованный, Марк! – тёк по внешней стенке шахты в трюм, электрику СДТ и ЦДТ уже мкнуло – БВС перебрасывала на резервные, но их не восьмёрка лежит, правда? Я ж тебе говорю – с Космоса платформа и пАрила и обледенела. Сильно.

– Ни хрена себе! – сказал я искренне.

– Полыхнуло бы синеньким, и привет-прощай, Императорская. Вот мы и без кислорода, навсегда, до самой смерти.

– А из Фундамента… Ах, ну да ж.

– Ну, в любом случае, связи с бройлерной командой у меня не было. Теперь известно, что там они и не вылупились. Не тогда. Коротко говоря. Причесал я волосы, чтобы дыбом не мешались, отвлёк Нахав-Цаца и Френча от погрузки, вызвал их к себе в диспетчерскую и показал, как тут и что. Надо фиксить хотя бы вот этот, сепараторный, отказ, снимать с дежурства СТД – обе шахты и ставить Башню в режим "ожидание". До лучших времён, пока заселим платформу постоянным экипажем. Короче, надо было догружать "Будапешт" твердышом, переходить на Башню всем, кто был, и хотя бы её полуконсервировать. Работы на сутки-двое. Реально. Не то реально, что времени было, а то реально, что деваться некуда. Все со мной согласились, и Фрачер подошёл, чтоб с кворумом решать…

Шкаб, (…)[21]21
  (…) (трбл.)


[Закрыть] его, опять замолчал, как бы налетев на стену. Его паузы сегодня производили на меня впечатление бСльшее, чем самый рассказ.

– Очень мне было не по себе на Башне, страшно. Не аварии страшно, а вообще там было жутко… Как-то. Не понимаешь? – Взгляд его обрёл фокус. Он глядел на меня испытующе.

– Нет, – твёрдо сказал я.

– Эх, Марк! – Шкаб расхохотался. – Вот что значит… Ладно. Молодец Туча, но она-то рассказчик опытный, а из меня только и выходит лекции младым читать… Ладно, слушай отчётно. Поговорили мы с товарищами вчетвером, и порешили: остаёмся, спасаем платформу. Сообщили ситуацию и наш вариант решения Мьюкому, он от неожиданности даже спорить не стал, согласился, пометил. Я засел в диспетчерской – на первый пост перевели все ленты данных – на страже; остальные впряглись в перегрузку. Полностью освободили элеватор КП, забили шесть танков "Будапешта" твердышом. За шесть часов. Теперь как? Процедура стандартная. – Я кивнул. – Я перешёл в грузовоз, сел на вахту, а все остальные – вообще все, в нарушение, но тут понятно, рук и так не хватало на такого объёма отказ, – все остальные в спецкостюмах набросились на эченный этот СДТ. Я следил удалённо: отвёл грузовоз на край оптической, чтобы, если что, хоть этот груз доставить… повис там… – Я кивнул. – Старший – Фрачер. Они вывели аварийный ствол из рабочего контура, погасили инерцию центрифуги ЦДТ, стечение конденсата прекратили, завели несколько кибер-пассов из личного состава Башни на осушку затопленного трюма (открыли аварийный люк и скалывали лёд в Космос), – на полтора суток аврала. Фрачер сообщил, всё, мол, спать: пожара не будет, закончим со сна. Согласились, что переходить на грузовоз сил нет. Они обустроили себе спальную в холле перед диспетчерской Башни. Обмылись, перекусили и взялись за жребий – кому вахтить. Тут я пилотским серьёзным, как старший, их отменил. Всем спать, я железо не кидал, на спорамине, вахчу – я. Только предложил Пулеми бросить мне линии с операторского БВС и с радиопоста платформы, тем делом чтоб и сторожить, и в околопланетной сети копнуть. Он выполнил и свалился, а я понёс.

– Что понёс-то? – спросил я, вздрогнув.

– Вахту понёс! – рявкнул Шкаб, которого мой дурацкий вопрос сбил с паза. – Сел, как герой, перед консолью и начал, колбу твою этти, бодрствовать на страже систем и оборудования, и, мать её, самого платформы естества!

– Я понял, понял, Шкаб, простите!

– Не быть тебе никогда исповедником, – сказал Шкаб с усталой уверенностью. – Ну, хоть пилот какой-никакой, хоть за это тебя поить можно…

Я намёк понял. Мы выпили. В бутылке осталось ещё на раз. Меня интересовало, крайнюю ли в личнике Шкаба бутылку мы приканчиваем, или есть запас. Сюита Джексона игралась уже за третьим разом.

– Шаги я услыхал! – проревел Шкаб неожиданно, я выронил пустой стаканчик и отшатнулся, едва не кувыркнувшись с насеста на пол, схватился за край стола.

– Сижу, придерживаю верхние веки, чтобы, значит, мне информацию не закрывали, читаю ситуацию по закрытой аварии – оцениваю, (…)[22]22
  обнанную (трбл.)


[Закрыть] динамику (…)[23]23
  эбнанных (трбл.)


[Закрыть] событий. И вдруг сзади шаги, подковы по настилу цокают.

– Где?! Вы ж в "Будапеште"!

– Да в "Будапеште", в "Будапеште", будь ты неладен, Марк! Прямо за спиной, почти ко мне кто-то вплотную подходит! Я на грузовозе один. Что я, не знаю? Знаю, как капитан. Не оборачиваюсь. Сплю? Заснул на вахте? Уверен – нет. Все признаки реала налицо, меня не обманешь. Сна нет ни в глазу ни в мозге, а приборов перед собой не вижу, кожу на загривке собрало в складку, все волосы дыбом: жду смертельного удара. И одно знаю: так я и знал. Так оно и бывает. Вот так Марта и пропала. Подошёл кто-то сзади, цокая, вцепился и утащил! – Шкаб заглотнул большую порцию воздуха. – Мать моя человеческая!

Я смотрел на своего шкипера, на моего исповедника, на Шкаба моего любимого. Мы были глаза в глаза сейчас, но он не видел меня. Ладони к вискам. Сидит, как штырь в позвоночник вогнали. Если бы я сейчас окликнул его – его хватил бы наш общий брат по разуму Кондратий. Не знаю, почему я так решил, но я решил и уверился. Шкаб был белый, как белая марка.

Он справился с воспоминанием без помощи. Перевёл дух, опустил руки и очень криво улыбнулся мне. Не стыд. Он сам своей же памяти старался не верить. Так выходило дешевле. Я очень хорошо его понимал. Я тоже себе давно не верил. Функционировал по привычке. Действительно, так дешевле. Свидетельствую.

– Хороший Туча рассказчик, – сказал он. – Навеяла, понимаешь… воспоминания…

– Кто был-то, шкип? – очень осторожно спросил я. – Видели его?

– Был никто, естественно, – сказал Шкаб. – Кто-то подошёл, облокотился на спинку моего кресла – я почувствовал, как обивка натянулась, подышал надо мной… Тут я стал настоящим неизвестным героем: обернулся. Никого в рубке. Глюк. Самый обыкновенный глюк.

Я внимал, не решаясь издать ни звука.

– Тогда что ж меня так перекосило от страха? – спросил себя Шкаб. – Что у меня, глюков не бывало? Да сотнями, что я, уникум у нас тут в Космосе?… Но меня перекосило, Марк. Помню, достал я из кармана релаксант, сжевал две дозы сразу, закусил предельной спорамина, поднялся, походил по рубке, выглянул в холл. Посмотрел на мониторе, как там мои космачи на Башне, не раскинулись ли, наполовину съеденные, медленно переворачиваясь среди кровавых пузырей… Нет, живые спят себе. А меня, (…)[24]24
  Марк (трбл.)


[Закрыть], дружище, озноб колотит, никак не справлюсь. Главное, понимаешь, что страшно: на своём родном борту, не на Башне пустой… ОК. Таблетки подействовали. Если плохо – поработай. Я вернулся к сводному, взялся за попробовать до Экваторов и Фундамента достЩпиться. Я не радист, тем более не соператор, дело тонкое: увлёкся-отвлёкся. Экваторы в канале закодированы – оба. Вот ещё загадка – кто их замкнул. Как будто специально, чтобы бройлеры с платформой связи не имели, да и длинная связь с Космосом у них же через Башню заводилась по умолчанию. Блок стоял на уровне администратора. Начал я возиться с ним. Запросил БВС Башни, она мне что-то мелет божественное, про акриды и медовуху: истории постановки блока у неё в логе сервера связи, видите ли, как-то не сохранилось, она считает это каким-то сбоем, но я-то вижу, что блок поставлен руками! Сначала решил оставить как есть, хороший соператор может и имя блокировщика узнать, если ничего не потереть случайно, но махнул рукой я, авторизовался через свою БВС администратором по командирскому паролю и отозвал, на хер, команду-блок. И – бац! – сразу у меня на монитор вскочили две картинки – Экваторы, оба, стояли на вызове, в ожидании. И пялятся на меня два бройлера-дежурных. Службу знают. Но челюсти отвисли. А у меня и подавно.

– И? И? – сказал я.

– "Я – Шкаб! – говорю, – Экватор-4, Экватор-6, доложите ситуацию, приём". Оба они, значит, закрывают рты, протирают в глазных впадинах и наперебой докладывать. Так, мол, так, я Экватор-четвёртый, я – шестой, вахтенные такие-то, ситуация на маяках нормальная, связи с Башней (и вообще ни с кем) не имеем почти столько-то сотен средних суток, что и думать не знаем… Требую от них информации по развитию гнёзд, они мне отвечают, всё штатно, развились в полном объёме, ну, это ты, Марк, и сам всё знаешь. Почему нет связи с гнездом Фундамента? – спрашиваю я у них. Гнездо Фундамента да и не активировалось, отвечают. То есть так и было, никого там не было изначально. Неплохо, считаю я. Почему, чей приказ не активировать то гнездо, если Башню установили и завели? Им неизвестно. Ну, мачелки вахтенные могут и не знать, считаю, приказываю позвать к связи старших гнёзд. Они уже – оба – за своими старшими послали, просят меня подождать. Знают службу, тренировались.

И вот тут я снова слышу за спиной – ну прямо в метре от меня – эти шаги.

Я вспомнил, что надо дышать хоть изредка, для приличия.

– Тут до меня доходит, – продолжал Шкаб, – что бройлер с Экватора-4 просит меня представиться наново… То есть шаги стихли – как и в тот раз, подошли ко мне сзади, облокотились на спинку моего кресла, – и я услышал вопрос бройлера, точней, понял смысл. Этот, значит, дошёл до меня, и до меня дошло… Обернуться не в состоянии. Пялюсь в монитор на радостное рыльце мачелка и говорю: "Мастер-пилот Люка Ошевэ, звать Шкабом, член основной экспедиции…" Он у себя там что-то помечает на пульте и продолжает: "И коллега ваш?…" – "Какой коллега?" – И мачелок с экрана тычет стилом мне за плечо. И тогда я оборачиваюсь.

– И? Это был?… – спросил я.

– Опять никто, Марк.

А мачелок, бройлер (он себя назвал, но сейчас не помню имени) – видел этого никого! Значит, и видеокамера его видела. А я не видел. Ну, я же не видеокамера…

– Это вы пошутили, Шкаб?

– Это я попытался. Не перебивай…И маленький повторяет: "Как вашего коллегу зовут?"

"Какого коллегу, мать твою колбу?" – спрашиваю.

"Но вот же. – Тычет снова своим стилом. – Товарищ?…"

Шкаб запнулся.

– Тут я, наверное, что-то потерял.

Шкаб помял подбородок и без смеха хохотнул.

– Да, я уверен, потеря была. Потому что окна на мониторе как бы мигнули, оба, разом, и – на них уже другие маленькие – старшие гнёзд, по форме меня приветствуют. Майкл Киран с четвёртого Экватора, и Обжа Бро с шестёрки… Приветствуют, но уже как бы обеспокоенно, – не первый раз уже, как понимаю, приветствуют, а я, значит, молчу в ответ, а связь несёт, сбой у меня, а не в канале. И меня как подбрасывает. Оборачиваюсь. Никого в рубке. Обежал, в отсеке осмотрелся, опять в холл выглянул… Глянул на Башню: сон продолжается, спят, как твой Хайк обычно спит, приглашение казнить… Вернулся к связи. Прошу прощения, помехи, представьтесь, доложите, что можете сказать по факту исчезновения людей Кигориу. Сказать ничего не могут. Шестьсот сколько-то суток назад прекратилась связь, с тех пор никаких контактов, гнёзда в автономе, всё в порядке, помощь не нужна. И тут Киран по-новой: не могли бы вы представить своего коллегу, что вот стоит. Оборачиваюсь. Никого нет! Какого коллегу, уже почти ору, Киран, я один в диспетчерской! Он начинает: "Но как же…" – и тут брадатый Бро ему: "Киран, у вас помехи на линии, проверьте…" что-то там проверьте. А я на взводе, я за ними слежу, полное впечатление, ну как кто-то лишнего ляпнул, а более реактивный сообразил, и выручает ситуацию, чтобы значит, секреты не выдавать… И тут меня Мьюком вызывает. Знаешь, что я подумал?

– Что? – спросил я.

– Я подумал: слава богу! – сказал Шкаб.

– Выключил я местную связь, даже не отфлажившись, – продолжил он, – и побежал с Мьюкомом разговаривать. Любил я его тогда! Слов нет как.

– ОК, шкип, а вот, а запись-то была? Вы её на свежую голову, позже, анализировали?

И тут я и узнал, зачем Шкаб хотел исповедаться. Тут и была его исповедь. Зерно её.

– Была, Марк, – сказал Шкаб, блеснув коротким взглядом. – Но я её стёр.

– Она в оперативке сидела, – сказал он. – А в кристалл я её переносить запретил машине. А буфер поклирил.

Шкаб глотнул прямо из бутылки, зажмурился и сунул мне бутылку. Мне уже не пилось, я отставил бутылку.

– Не смотрел я её, – сказал он.

– Не знаю даже, почему, – сказал он.

– Нормально, шкипер, – сказал я.

– Впервые в жизни. Запомни это, сынок. Ты это знаешь.

– ОК, шкип.

– Мне важно, что ты знаешь.

– ОК, шкип, – повторил я.

– Нуивот, – сказал он своё обычное и допил бутылку.

– А дальше? – спросил я.

– История должна иметь край? Эта – бескрайняя, Марк. У Тучи хоть приз – "Нелюбов", а у меня…

– Да, "Нелюбов" не файл в буфере… – не сдержался я. – Но вы не правы. У Тучи "Нелюбов", а у вас – целая Башня, шкип. Тоже ничего. У вас даже помассивней вышло…Так, вы говорите, больше ни шагов, ни теней?

– Теней я и не видел. – Он принялся, не вставая, прибирать на столе. – Ладно, парень, давай по банкам. Шесть утра уже, скоро рабочий день.

Я вернулся к себе. Хайк спал. Я видел, он даже не пошевелился за пока меня не было. Я разделся и лёг. Погасил свет. Малиновая анестезия работала, но я предчувствовал, что через несколько секунд, когда я буду балансировать на грани сна, и там от ужаса высоты накрай протрезвею, реакция на рассказы Тучи и Шкаба воспоследует цветной и хорошо озвученной репризой…

Точны мои предчувствия. Заснув, я во всех подробностях, медленно, просмотрел рассказ Шкаба. Он о многом умолчал или забыл. А потом, через небольшую, – но отчётливую – паузу я увидел то, что рассказала Ирэн "Туча" Эйшиска. Я увидел её призраков. В главной роли (вместо Тучи) был я сам. Хотя и оставался Тучей.