Текст книги "Подкаменная Тунгуска (СИ)"

Автор книги: Сергей Шведов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

– Какие академики?

– Вымирающие народцы. Нас надо охранять от полного исчезновения.

9.5

Учёный «док» ещё немного помолчал, подбирая слова, чтобы истина наконец дошла до непонятливого мужика.

– Ты про неадертальцев слышал?

– Чаво?

– Ну, про «снежного человека».

– Как не слыхать! Лохматых чулуков в тайге до сих пор встречают, хотя уже всё реже да реже. Но старики ещё про них помнят.

– Так вот, мужик, представь себе – когда-то такие вот обросшие шерстью мускулистые и высокорослые чулуки жили в Западной Европе, где теперь Цитадель Цивилизации.

– Ну и чо с того?

– А то, что неандертальцы были выбиты и съедены слабосильными кроманьонцами.

– А это кто?

– Белые люди, как мы с тобой. Они потом стали русскими, немцами, французами, англичанами и прочими европейцами. Так мы с тобой теперь вроде тех чулуков. Нас надо беречь от вымирания.

– В зоопарк посадить и кормить бесплатно?

– На Западе нужны прирученные русские, которые против русских, сколько тебе повторять! Теперь понятно, почему я выкрестился и обрусел?

– Эт-то понятно. Только почему мы с тобой в заднице?

– Потерпи. Генетики научатся выращивать ещё в утробе матери отдельно рабов и отдельно повелителей. Урождённый раб уже не станет бунтовать, а прирождённый властитель может не беспокоиться за сохранность своих капиталов. Весь мир будет принадлежать банкам. Все им будут должны, а они – никому.

– Красотища! А войны будут?

– Обязательно. Утилизировать снаряд в мирное время куда дороже, чем пульнуть его в тех, кого назначат врагами демократии. Будет сгорать зерно на корню, кофе и чай будут бросать в топку, по горам апельсинов будут ездить трактора, лишь бы удержать высокие цены. Экономика после войны всегда оживляется.

– Война всех дурных побьёт.

– Нет! На войне гибнут самые умные, отважные и непокорные, поэтому – опасные. Собаки пошли от волков. Их приручали. Топили непокорных щенков, оставляли ласковых и угодливых. И хвостики у дворняжек завилась колечком – признак покорности. Так и новую породу людей выведут, верных и покорных хозяевам. Нужно только почаще устраивать всемирную бойню. Только так можно вывести новую породу людей.

ГЛАВА 10.0 НОВЫЙ ТАЛМУД ОТ ПОЛИТЭКОНОМИИ

Пурга не унималась. Прежде никто из них и не подумал бы, что можно по пятнадцать часов в сутки проводить за накрытым столом с выпивкой. Ни Шмонс, ни Ерофеич. Но попробовали, убедились – можно. Если иметь такую семижильную прислужницу, как Фёкла.

– А ты поздоровел и чуточку раздобрел за последнее время, Шманец. Тебе… того… больше никогда?

– А чём ты?

– Черти, спрашиваю тебе больше не являются?

– Нет, видения исчезли, припадки дрожи в руках и ногах прекратились.

– Выздоровкался, значицца.

– Хотелось бы надеяться. Психика уже в норме, сон спокойный, только физическая слабость не оставляет.

– Ну, это дай только первой травки дождаться – враз окрепнешь на весеннем солнышке!

– Лучше на берегу Индийского океана.

– И я не против буржуйской жизни. Я против маосталинистов. Они – тормоз для прогресса.

– Дурак же ты, мужик.

– А чо тута не так-то?

– А то, что за проклятыми маосталинистами будущее, а банки только тормозят прогресс и переводят всю планету на говно.

– Сам-то ты за границу к буржуям намылился.

– Тут уж причина природного свойства – у моей психики высокопримативный статус. По-другому жить не могу.

– Эт-та как понять тебя?

– Хищник я по духу. Присваиватель чужого. Не могу быть счастливым в равенстве с остальными.

– Первенствовать хочется?

– Не то. Я чувствую себя уютно при богатстве, если знаю, что где-то рядом ночует на улице бездомный нищий. Без этого мне счастья нет. Я себя полноценным человеком чувствую только при виде голодных попрошаек.

– То есть ты прямой садюга?

– Не берись судить о высоких материях, если ты в них не разбираешься. У меня психическая конституция такая.

– Если ты псих, то так и признай.

– Путать психологию с психопатологией может только необразованный мужлан, кем ты, собственно, и являешься.

– То ись не мово ума дело? Согласный. Только я и сам люблю посмеяться с нищедранцев, когда у меня карманы набиты деньгами. Значицца, Шманец, мы с тобой два сапога – пара.

– Уволь меня от таких сравнений. Ты мне не ровня, запомни. Это мы сейчас на равной ноге. А как китайскую границу перейдём, помни, что ты мой слуга и не более того. При мне рот будешь открывать только по моей команде. Обращаться только на вы и только по имени-отчеству.

– Бу-сделано, начальничек!

10.1

– Мы с тобой, мужик, – отмирающая ветвь гомо сапиенс. Рано или поздно победят древние пророчества и откровения. Человечество преобразится и стряхнёт с себя паразитов, вроде нас с тобой.

– Это скоро уже?

– Нет, ещё поборемся за выживание. Думали, нам поможет великий макро– и микроэкономист Энгель Марксад, в миру Эльмир Максудов, помесь киргиза и кореянки. Он написал фундаментальный труд «Как вести бизнес без прибыли. Новая экономика для русского народа безо всякой хрематистики».

– Хренотистика – это чаво?

– Хрематистика – наука об обогащении. Ну, как бы тебе это точнее сказать, накопление богатства как самоцель, как сверхзадача, как поклонение прибыли. А русским он предлагает отказаться от накопления богатств, а вернуться к прежней дикости, чтобы не было социальных конфликтов.

– По уму дело – так-то этот Энгель Марксад предлагает русским влезать в лапти, чтобы шлёпать по навозу.

– Ты правильно понял… Целых двадцать пять безбедных лет этот гений отбывал двенадцатичасовую каторгу за компьютерной клавиатурой на собственной вилле с бассейном во Флориде. Перелопатил горы финансово-экономической отчётности с помощью наёмных консалтинговых фирм и аудиторских компаний.

– И чо вышло-то?

– Смешал в одну кесю-месю невразумительные представления псевдотеоретиков разного толка от анархиста князя Кропоткина, сельского кооператора Чаянова, недорепрессированного царизмом недомарксиста Энгельгардта, кагэбиста Паршева и даже дельные соображения о сельских мельницах талмудиста Давида Бронштейна, то есть Троцкого-старшего. Потом слепил из этих «нераспущенных подонков», то есть нерастворимых осадков по-старому, экономическую теорию для построения русской крестьянской супердержавы в условиях страны, половина территории которой всегда стояла на вечной мерзлоте.

– А сам он так-то с одной своей хренотистики жил?

– Да как сказать… Выучил семерых отпрысков в лучших университетах Европы, а под старость увлекся рыбалкой, для чего ему пришлось купить шикарную прогулочную яхту. В знак уважения к величайшему гению в области русской экономики налоговая служба штата Флорида и федеральные фискалы ни разу не поинтересовались, на какие средства благоденствует Энгель Марксад. Тиражи переводов его книг даже в удачные годы не превышали двух тысяч в год, да и то большинство экземпляров университетские библиотеки получали бесплатно.

– Хотел бы я так-то наукой заниматься.

– Научный подвиг великого экономиста, Нобелевского лауреата, не остался незамеченным на далёкой родине, хотя в конечном итоге его труды привели к весьма неожиданным политическим последствиям. Малозаметная секта русских маосталинистов использовала фундаментальную монографию Энгеля Марксада по методу «от противного».

– А кто там был противный?

– Ты о Карле Марксе слышал?

– Это прародитель коммуняк во всём мире.

– Немножко не то. Маркс хотел построить коммунизм только для Европы. А Россию, Китай, Индию, Африку думал использовать как источник сырья и рабочей силы. Сталин и Мао Цзэдун тоже пошли методом «от противного». И перевернули его учение с нога на голову. И добились лучшей жизни для своих народов, а европейцев послали в пешее эротическое путешествие.

– Я что-то в школе слышал, но точно уже не помню.

– Вместо натурального хозяйства, пастбищного и отгонного скотоводства и собирательства съедобных кореньев, грибов и ягод они нацелились на построение компактных экопоселений с интенсивным сельским хозяйством и полностью автоматизированными промышленными предприятиями по «безлюдному» принципу.

– Как так-то можно?

– Можно, если на заводе работают роботы.

– А безработица?

– Страна с такой территорией легко решает этот вопрос. Вместо всеобуча с трёхклассными церковноприходскими школками для русских, как рекомендовал Марксад, они ввели обязательное высшее образование для всего населения, считающего себя русскими. Детей малых, гордых или избранных народов маосталинисты освободили от бездны премудрости. Хотят родители, пусть строят за свой счёт любые медресе, хедеры или училища при дацанах. Не хотят родители учить девочек – и не надо. Паранджи не срывать, гаремы не распускать, гомосексуализм между братьями, педофилию и зоофилию у туземцев не преследовать, рабства среди инородцев не отменять, раз оно им так нравиться. Мол, мы никому не благодетели. У самих забот хватает.

10.2

– Эт-то как понять? Пусть они русских на цепь в подвал сажают, как меня когда-то посадили?

– Нет, только не русских, а своих соплеменников, если им это нравится. Да пусть даже человеческие жертвы из своих приносят. Маосталинисты учтиво извинились перед малыми народами за многовековое угнетение и пообещали больше не вмешиваться в их внутренние дела. Не строить для больницы, школы, не печатать учебников и не строить дорог. Без финансовой подпитки нацмены сделали глубокий выдох, а вдохнуть уже не смогли. Русские перестали быть дойным стадом. Аллах не разрешает лечить младенцев? Тогда «иншалла» – на все воля Аллаха. Рожайте без роддомов.

– Так они ж повыздыхают, эти малые народцы. Горе им будет.

– У транснациональных горнодобывающих корпораций случилось горе ещё более великое. Строго-настрого был запрещён вывоз любого сырья. Маосталинисты разрешили экспортировать только продукт с высокой добавленной стоимостью. Даже взывания папы римского о помощи многострадальной Европе, где зимой жутко мёрзли арабы, конголезцы и сенегальцы, не возымели действия. Европейским банкам пришлось обирать другие страны. С шестой части суши они перестали взимать дань, как когда-то кормились хазары.

ГЛАВА 11.0 ГНЁТ КЛАУСТРОФОБИИ

Изречения Шмонса казались Ерофеичу всё более странными и пугающими. Коротать беспросветные зимние дни и долгие тёмные ночи в таёжном зимовье лицом к лицу с вооруженным психом – слишком опасно. Гость не расставался с пистолетом даже в постели, а клал его под подушку. Даже вербальная терапия, то есть бесконечная трепотня, ему не помогла.

– Фёкла, – прошептал Ерофеич при закрытых дверях в сенцах, где у них был тёплый туалет, – если мне нужно будет выйти по нужде или ещё куда по делам – всё бросай, садись перед гостем. Его нельзя одного оставлять. Болтает, как умалишённый. Мало ли чо с тобой или над собой уделает!

Тунгуска послушно закивала, хотя не разберёшь, дошло хоть что-то до этой таёжной гнилушки или нет.

– Подливаешь ему дурман-травы для успокоительной настойки?

Тунгуска опять послушно закивала.

– Твоё зелье на него не действует. Ты, слышь-ка, имеешь на примете кого-нить из твоих тунгусских бабок-шептух, какие испуг сымают?

Тунгуска застыла каменным изваянием – так она натужно задумывалась.

– Шамана крепко надотя, хозяйна.

– Далеко твой шаман живёт?

– Крепко далеко.

– Ну, имей на примете этот пунктик на всякий случай, коли чо.

11.1

Но их опасения оказались напрасными. Психическое расстройство Шмонса, как говорят психиатры, имело волнообразное течение. Случались приливы и отливы умопомрачения. Гость притерпелся к пурге, слабенькому освещению избы и невольному заточению. Перестал расхаживать в валенках с обрезанными голенищами по избе да разговаривать сам с собой, читая длинные лекции невидимым слушателям.

– Ты не обижайся, мужик… Дурак не виноват, что он дурак. Вот за что я не люблю политику, что она из любого дурака может президента слепить.

– А чо, даже из меня можно президента сладить?

– Запросто… Демократия – это всегда правление худших, а уж ты дурак набитый, подонок из подонков, мужик. Готовый президент. Без запросов и понтов.

Физически гость был по-прежнему дороден, высок, красив и здоров, как бык. Такого и литром водки с ног не свалить. Щупленькому Ерофеичу приходилось всё чаще пропускать очередной тост или просто для вида прикладывался к рюмке. Угнаться за гостем ему было не под силу – разные весовые категории.

– Политика – выгребная яма, а политики – дерьмо, которое в ней булькает. Согласен?

– Ещё как!

– Когда-то императоры в открытых каретах и автомобилях ездили среди толпы, а сейчас даже папа римский сидит в «папомобиле», как попугай в клетке. Демократическая власть всё дальше прячется от народа за пуленепробиваемыми стёклами. Значит, демократия – не власть народа.

– Всё правильно, Лёва. Пошли спатиньки! Детское время вышло. Фёкла уже в белую женщину переоделась и легла к тебе.

У Ерофеича отлегло от сердца. Наверное, на Шмонса таёжное зелье тунгуски подействовало. Но рано радовались.

ГЛАВА 12.0 ПРОКЛЯТИЕ ПРАВЕДНОСТИ

В коровнике тунгуска поманила знаками Ерофеича к себе.

– Чо те надоть? – отложил он вилы, которыми снимал пласты навоза пополам с сеном, чтобы натрусить корове с тёлочкой новую подстилку. Перепревший навоз нужно было выносить в компостную яму на мороз, чтобы не самовозгорелся.

– Хозяйна, большой хозяйна крепко больной. У него глаз жёлтый и вот так делает. – Тунгуска приподняла пальцем левое веко, потому что не умела выразительно моргнуть. – И пенка в уголках губей.

– И чо делать так-то?

– Шамана кликнуть.

– Никак нельзя. Шмонс нет велел чужих водить.

– Тогда дать свежей крови с водкой. Накормитя сырой печёнкой. Наши всегда так делают, а то зуб шататься будятя. Тёмно для него. Солнца нету. Лицо и руки свету не подставлятя.

– И как такого бугая заставить сырую печёнку съесть?

– С солью.

– Ладно, чо-то придумаю, не боись. В следующий раз свалится в припадке – режь молодую важенку. Отпоим дурака кровью.

И вскоре случай представился. Шмонс в запале красноречия то покрывался испариной и краснел от натуги, то бледнел до синевы, как от удушья. То и дело хватался за пистолет в потайной кобуре под мышкой. И под конец вытаращил глаза. Лицо перекосила судорога. Из раскрытого рта вывалился фиолетовый язык. Стал пускать ртом пузыри, закатил глаза, потерял сознание, громко стукнувшись лбом о столешницу.

* * *

Кровь с водкой вливали ему в рот через лейку. Сырую оленью печёнку запихивали в рот маленькими кусочками. Больной судорожно сглатывал, не приходя в сознание. Через три дня открыл глаза и зажмурился от яркого света из окошек избы. Пурга закончилась. Ерофеич очистил маленький дворик от снега. Теперь большая изба стояла у чистой площадки, ограниченной ровными стенами снега, высотой под два метра.

Шмонс поднялся с полатей без чужой помощи. Ни слова не сказал. Подошёл к окну. Полюбовался на белоснежные горные хребты. Солнце стояло в зените, самый полдень. Повернулся к столу и потянулся за водкой, но Ерофеич решительно отодвинул штоф:

– Не гони коней, Лёвыч! Хоть слово скажи. Может, тебя кондрашка хватила.

Гость не обиделся, а как-то странно улыбнулся перекособоченным ртом:

– Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто же был кидала?

– Лёва, ты снова с нами?

Шмонс кивнул с улыбкой. Глаза его блестели, как прежде.

– Никогда не стану президентом. И не упрашивай.

– А я тебя и не заставляю, Лёва, лезть в президенты. Рюмашку заглотнёшь?

Гость что есть силы грохнул по столу кулаком, но тот стал даже не шелохнулся. Перенести такой стол с места на место – сил у двух человек не хватит.

– Лей!

12.1

Здоровье, силы и помпезная велеречивость вернулись к Шмонсу после третьего стакана.

– Ха, маосталинисты изобрели психосоциальную сегрегацию – отделили волков от овец, а овнов от козлищ! Пассионарных лидеров, пламенных вождей, харизматических проповедников поместили в комфортные ВИП-городки. За забором и с охраной, но на свои харчи. Зона, она и есть зона, пусть даже и комфортабельная. Переводи свои миллионы с Запада и тем кормись. Не хочешь – на хлеб и холодную водичку.

– Даже Гитлер со Сталиным до такого садизма не додумались, Шманец.

– Придурков, помешавшихся на науке – в наукограды на усиленное питание. Добросовестных трудяг, рационализаторов и изобретателей, искусных врачей и учителей-подвижников – в индустриальные поселения повышенной комфортности. Лодырей, прогульщиков и тунеядцев – за «сто первый километр». Спивайся себе в прохудившейся избе, если тебе в лом даже крышу перекрыть. Зэков-рецидивистов, громил, наркоманов и бомжей – в психиатрические санатории за колючей проволокой. Для выздоравливающих предписывают трудотерапию. Для деградирующих больных – карцер. И это у них, видите ли, называется отделение управляемых животными инстинктами личностей от трудоголиков и «творюг», одержимых творчеством.

– Это ещё что, Лёвыч! Больше нет отдельных зон для ментов. А на общей зоне порядочный мент больше месяца не проживёт.

– Ха-ха-ха! Это всё равно, что меня, шпильмана суперкласса, в Лас-Вегас сослать и заставить против казино играть. Там суперкомпьютер, сотни скрытых видеокамер и томографических сканеров, с десяток первоклассных консультантов-шулеров вживую и онлайн. Мне тупые игроманы нужны, а не каталы высшей квалификации. С профессионалов и клочка шерсти не настрижешь, сам остриженный останешься. Никакого шанса не оставили в жизни ловкачам, лихачам и громилам! Забыли, что характер взаимоотношений между особями в иерархии внутри замкнутой группы лиц определяет свойства выживания популяции.

– Чаво-чаво? Ты мне на человеческий язык переведи.

– Хорошо, снижаю уровень интеллекта… Владельцы собачьих питомников выбирают производителей из числа неоспоримых клыкастых лидеров в стае.

– Понятно. На сучку первым вскакивает самый злобный, ловкий и сильный кобелина.

– До маосталинистов не доходит, что эволюция пойдёт в не ту сторону. Слабаки и праведники должны гибнуть под колёсами истории, как дворняжки на дороге. Кровь сражений, повальный мор от эпидемий, массовые казни, нищета, холод и голод – вот что движет эволюцию, очищая общество от человеческого мусора.

– Эт-та верно-а-а! – поднял и свой стакан Ерофеич.

– Эх, Рассеюшка родимая!.. Если это идолище поганое нельзя изъять из русской жизни, остаётся только убегать. Я выбираю свободу в Гонконге!

– Там тожить китайцы, Лёва?

– Китайцы, но нашенские, буржуйские.

12.2

Шмонс в ораторском запале резко оттолкнулся ногами от пола да так упористо, что перевернул на себя массивное дубовое кресло и остался беспомощно тыкаться на полу из стороны в сторону в деревянной западне между ручками и сиденьем, как черепаха под панцирем.

– Э, Лёвыч, так у нас в тайге черепушкодробильную ловушку из бревен на медведя ставят. И как ты умудрился так неловко попасться? Фёкла, мать твою распротак, подсоби! – крикнул Ерофеич.

Только на пару с тунгуской и то с большим трудом они поставили на ножки массивное дубовое кресло. Вызволенный из плена гость потирал ушибленную голову и морщился, словно горсть клюквы раскусил.

– Голова-то цела? Ложись-ка ты, Лёва да поспи ещё разок. После обеда ещё поболтаем за политику, не боись. Обещаю все твои выступления выслушивать покорно, как на встрече с депутатом от партии власти. Вечера зимой длинные. Ты только с ума не свихнись на своей политике, обещаешь?

– Ни за что не лягу! Сон после еды толстит. Тепло в доме расслабляет. Хочу на мороз. Хочу деятельности! Хочу движения! Хочу солнца!

– Взял бы тебя на озеро сети проверить, да на лыжи тебя ещё рано ставить – слабоват, паря. Будешь под ноги на снег смотреть – головка закружится, а на льду в майну с ледяной крошкой бухнешься.

– Могу расчистить снег перед крыльцом и окнами. Хочу физической работы! Хочу деловой активности! Хочу испытать мышечную радость.

– На кой тебе эта забота? Оставь, моя тунгуска уже расчистила.

– Хочу света! Хочу солнца! Не в темноте же под снегом весь день сидеть. Мне не хватает в крови гормона радости серотонина.

– Ты же опять пьяный вдрызг ещё до полудня. Постой, чудак! – попробовал удержать гостя Ерофеич.

– Не ос-та-но-вишь меня!

– Ну и лопату тебе в руки! Авось протрезвеешь.

12.3

– А где гость? – всполошился Ерофеич, откладывая в сторону в сторону собачью упряжь, которую собрался починить и смазать барсучьим жиром.

Тунгуска мыла посуда, склонившись над большой лоханью, и молча, не оборачиваясь, дёрнула острыми плечиками в ответ.

– Что-то он слишком долго в снегу копается. Не случилось бы чего с дураком пьяным.

Ерофеич раздетый выскочил наружу.

– Лёва, ты где? Вот экскаватор, мать его, дурака, распротак!

Шмонс проложил в снегу настоящий туннель до входа в пристройку, служившей моторной избой, где стоял дизель-генератор и бочки с соляркой. Эта пристройка соединяла бывшее административное здание заброшенной шахты, со строением, в котором находился околоствольный двор с шахтным подъёмником. Никогда с этой стороны снег не отгребали – незачем.

Дубовый засов был сдвинут, дубовая же дверь в моторную избу приоткрыта. Ерофеич изогнулся и хорьком юркнул в открывшуюся щель. Нашарил на стене выключатель. В самом дальнем конце моторной избы дверь, которая вела в пришахтные службы, была нараспашку. Ерофеич прислушался. У входа в шахту что-то тихо пыхтело, как тесто в квашне.

– Лёвыч! Ты за каким чёртом полез в шахту?

Шмонс лежал на спине. Закатил глаза и уставился в тёмный потолок одними белками глаз. Толстые губы его двигались, издавая чуть слышное пуф! пуф! пуф!

– Ты что, гроши свои перепрятывал, жмотяра? Да никто на них не позарится!… Фёкла, мать твою, где ты там! Помоги мне затащить этого борова в избу.