Текст книги "Подкаменная Тунгуска (СИ)"

Автор книги: Сергей Шведов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

4.0 О ТЕХ, КТО ПОПАЛ ПОД ЗАМЕС

– Чего ж ты до сих пор с таким богатством в таёжной дыре торчал? – с издёвкой спросил гость, хотя заранее знал ответ.

– Боялся секирбашей Пса Габыра. Всё ждал, когда он подохнет, – вздохнул Ерофеич. – Чтоб не пустил за мной по следу своих гончаков.

– Так-таки пёс уже давно сдох.

Ерофеич недоверчиво скосился на гостя безо всякой надежды прочитать правду в его глазах.

– До меня такой информации не доходило.

– О! Умных слов в ментовке нахватался, мужик… Шлёпнули маосталинисты твоего пса Габыра в Тюмени без суда следствия на дому заодно с женой и тремя несовершеннолетними наложницами. Халдейская община заплатила бешеные деньги в Русский госбанк, чтобы Габыра похоронили в Месопотамии, на родине его далёких предков по обряду халдейских геддидов.

Ерофеич уставил мутно-голубые глазёнки в одну точку и яростно тёр подбородок, густо заросший рыжим волосом, похожим на проволоку.

– Вот же собака, этот старый Пёс Габыр!

Тот, кто в курсе, сразу бы понял, что речь шла не о собаке. И словосочетание «старый пёс» было совсем не обидной обзывалкой. Один из самых раскрученных в СМИ филантропов для детских домов и школ в незалежной Восточной Сибири со столицей в Ярилоярске (бывший Красноярск до закона о десоветизации) сам себе пришлёпал такую метку – «старый Пёс Габыр». В мистической секте халдейских геддидов, где дьяволопоклонники практиковали чёрные мессы с человеческими жертвоприношениями, одним из самых почитаемых демонов их пандемониума был кровожадный пёс Габыр, который разрывал в клочки души грешников.

Потом этот мифический пёс уносил разорванные клочки в пекло, где свора демонов калила их на углях до рассыпчатой золы, чтобы грешная душа не смогла возродиться к новой жизни, а разнеслась космической пылью по потустороннему пространству и сгинула в чёрной дыре, откуда уже нет выхода.

– Говорят, Пёс Габыр был непрочь побаловаться человечинкой, – криво усмехнулся док.

– Ага, я сам чуть ему на шашлык не угодил, – сказал Ерофеич и аж передёрнулся от воспоминаний.

– А зачем ты злобному псу на хвост наступил?

– Я не весь ихний общак, а только свою долю взял, что мне Габыр обещался за то, что я его отмажу от следаков, – отвернулся Ерофеич, чтобы гость не заметил слёз при одном воспоминании его кровной обиды.

– Старая отмазка всех продажных ментов – «преступники скрылись в неизвестном направлении»?

– Габыр, подлюка, потом сам же на меня в ментовку настучал.

– А ты думал хапнуть и тихонько залечь под лавку? Тактически ловко, но стратегически безвыигрышно. Догадываюсь, при первом же твоём появлении в райцентре… Как там он назывался?

– Волчанск.

– В Волчанске тебя схватили, пытали, где деньги спрятал? Ты из жадности терпел и молчал. Думаешь, тогда тебя случайно проиграли в карты, чтобы скомпенсировать убытки? Пёс Габыр хотел, чтобы ты до конца жизни в яме на цепи сидел и помалкивал про его делишки.

Ерофеич засопел и вытер тряпочкой красный с мороза широкий нос с вывернутыми ноздрями. Предательские слёзы от бессильной злобы так и наворачивались на глаза, а это не к лицу матёрому таёжнику.

4.1

– Ладно, мужик, без обид, – похлопал гость его корявую ладошку своей холёной пухлой лапой. – Прячь своё богатство, я нищих не обираю. Мы с тобой теперь оба на одной ниточке над пропастью болтаемся, только у нас капитализация разная.

– Чаво-чаво?

– Если ты у какого-то паршивого пса денежки дюбнул, то я по меньшей мере у медведя.

– Это надо понимать – увёл у маосталинистов?

– У маосталинистов бумажки не ходят. У них электронная валюта.

– Мог проплатить хакерам, а в банке конвертировать электронные деньги в иностранную валюту.

– Банков у них нет, чурбан! У них расчётно-кассовые центры. Безналичное денежное обращение.

– Я не чурбан, а чалдон. А если мне надо штраф оплатить?

– Расчётно-кассовые автоматы в каждом магазине.

– Они выдают наличку?

– Наличные деньги стали достоянием нумизматов.

– Магнатов?

– Коллекционеров дензнаков, дубина.

– А как же они расплачиваются?

– Кассовый аппарат считывает нужную сумму с твоего счёта на подкожном чипе, вот как. Или с карточки.

– Тю, я дурак! Не понял твою шутку про медведя. Ты медвежатников почистил, которые чуток облегчили сейфы Внешторгбанк.

4.2

Гость пнул ногой свой багаж на полу.

– Вот эти две сумки нужно спрятать так, чтобы сам тунгусский божок Етагыр не смог их высмотреть своим единственным оком.

– Это можно, – хлюпнул носом Ерофеич. – Только что мне за то будет?

– Хороший раб ни о чём не просит хозяина, как и добрый пёс сам себя прокормит.

– Чо ты всё заладил – раб да раб!

– А кто ты теперь? Вот поможешь мне перекинуть мою наличку через перевал в Китай, тогда я тебе вольную выпишу.

– В Китай – это слишком просто. А мне в Китае куда деваться?

– У тебя есть золото, есть валюта, снайперский глаз и звериное чутьё на опасность. Дальше сам крутись, как знаешь.

– Фигу тебе с маслом, паря! То ись док… Ты меня при себе определи. Даже рабски прислуживать тебя я согласный, лишь бы ты меня прикрывал там, у чертей семь раз ненашенских. А чо? Языкам я не обучен, компьютеру тожить. У меня даже счёта в банке никогда не было. Мне всё только наличкой платили. А если меня кидалы за бугром обдерут до костей, как ты рассказывал? Нет уж, я лучше при тебе в прислужниках буду, так-то надёжней. Свой всё-таки.

– У меня под Ниеншанцем такие «свои» двор коттеджа подметали.

– Ниеншанц теперь снова Питер?

– Размечтался! Ленинград.

– Может, и я в подметайлы при тебе сгожусь. Я чалдон из кержаков, охотник с детства. Я снайперов мерикосских из простого карабина, как белок, щёлкал. А у тех винтовка с лазерным прицелом и тепловизор. Это тебе как?

– Серьёзно, – дурашливо кивнул гость, поджав губы, чтобы не рассмеяться. – На сто юаней с каждого наверняка разжился?

– А то и больше… Я два месяца прожил в тайге без ружья, еды и огня, когда от своих же ментов прятался.

– Внушает.

– Так что бери меня с собой за кордон в верные прислужники, Шманец. Я тебе везде пригожусь.

– Ладно… Мы что-нибудь до лета придумаем, как тебя определить.

– Ты учёный, ты и выдумывай, – шмыгнул ещё раз носом Ерофеич, всё ещё отвернувшись от гостя, чтобы тот не видел предательских слёз его обиды на судьбу.

– Возможно, мне и понадобится садовник, шофёр и привратник.

– А ещё телохранитель. Причём в одном лице.

– Ты только к лету обучись кое-каким манерам, чтоб за тебя не стыдно было.

– Чаво?

– Дезодорантами и гигиенической косметикой научись пользоваться, а то от тебя русским духом за версту разит.

– Я тебе не гомик, – буркнул Ерофеич. – Может, и губы красить заставишь?

4.3

– Кстати, когда у вас лето приходит?

– Перевалы в горах открываются обычно в конце мая.

– О-о-о! У нас впереди целая вечность, тебе для обучения культурным манерам, а мне для зимнего отдыха в горах… И ещё – не хочу быть нахлебником. Вот тебе привет из Якутска.

Гость и снял с шеи замшевый мешочек на шёлковом шнурке. На чисто вытертый стол посыпались искристые камушки. Были среди них даже прозрачные, но в большинстве своём мутноватые, желтоватые и даже чёрные.

– Ты такого богатства ещё не видел.

– А чо там смотреть? Кварцу да щебня будто мало на скалах.

– Разбирался бы – алмазы чистой воды.

– Гля! Я бы таких камушков даже и ногой не пнул.

– Необработанные алмазы, знаток! Забирай себе в оплату за мой постой. Мне от твоего нищенства щедрот не надо. Могу потом навести и на сбытчиков алмазного сырья.

– Благодарствую, – сгрёб Ерофеич камушки в замшевый мешочек. – Только вот что, паря… то ись док. Золотишко – игра простая и несмертельная. Я договорился по-пацански с бурятами, хоть и скользкие они, как налимы. А тут по алмазам с якутами придётся схлестнуться, а за ними – всё ихнее трижды независимое ханство Саха под лапой горнодобывающих корпораций с частными военными компаниями. Ихние теплосканеры на дронах в тайге самую самомелкую блоху высветят.

– А ты им под прицел не попадайся… И незачем с незалежными якутами связываться – объегорят обязательно. Хотя, мужик, сейчас и в развитых странах необработанные алмазы как таковые никому не впаришь.

– Чо так-то?

– Перенасыщение рынка. Бриллианты внесены в международные каталоги – родословную любого огранённого камешка проследишь до ювелирной конторы какого-нибудь Хаима Минскера, Абрама Глускера, Фимы Докшицера, Моти Слуцкера или Смоленской госфабрики по огранке бриллиантов. Остаются только страны третьего мира. Там доходы от незаконной торговли алмазами умные люди используют для обострения гуманитарных кризисов, особенно в Африке. Горнодобывающие корпорации в тех местах тоже как у себя дома распоряжаются не слабее, чем в у вас в Сибири. Правда, их Интерпол пасёт ради обеспечения транспарентности.

– Чаво?

– Ну, прозрачности и подотчётности в торговле алмазами, но, если найти общий язык с чинушами-международниками, то можно эти камушки продать так, что в Сибири и цены такой не бывает.

– А сколько там за них можно снять?

– Немного. Чуть больше того, что ты у Габыра дюбнул.

– Да ты чо! Для кого немного, а для кого – в самый раз.

– Ну и продашь – всё равно это не деньги.

– А чо?

– Деньги это те, что в заморских банках на чистых счетах лежат. Остальное – грязные бумажки.

– Не понЯл?

– Их ещё надо отмыть.

– Да у меня бумажки не то что чистые, а все новенькие из-под станка!

– Ты думал, вот так с чемоданом денег нарисовался в Гонконге – и там с распростёртыми объятиями примут нового миллионера?

– А чаво им брезговать?

– Во башка фанерная! Легальные деньги должны быть у тебя, понятно?

– Не поддельные у меня, сто гарантий даю!

– Дурак ты, и никто тебя не вылечит. Ты должен доказать, что ты их честно заработал.

– Кому доказать?

– Мировой общественности, местным властям, налоговикам, международным аудиторам-криминалистам.

– А это кто ещё такие?

– Бухгалтеры высшего класса, которые на карман имеют побольше любого сибирского вора в законе. А ты думал – выложишь свой чемодан с наличными и скажешь: «Я, ребята, свою долю общака у Габыра честно взял за то, что криминального авторитета отпустил»?

– А чо не так-то?

– А то… Они как твоего Габыра пробьют по своей компьютерной базе, так тебе и от ворот поворот. Денежки конфискуют, а тебя экстрадируют.

– Уроют?

– Пинка под зад дадут на границе и добывай потом по помойкам пропитание, как пёс. Охота им была перед международным финансовым сообществом позориться связью с уголовником. Денежки сначала надо отмыть.

– Как?

– Э, тебе всё равно не втолкуешь, мужик.

Гость замолчал, картинно опершись лбом о ладонь, словно хотел произнести избитую фразу: «Как трудно жить среди идиотов!». Ерофеич от расстройства хлопнул ещё полстакана таёжной настойки из старинной бутыли, а гость едва слюной не подавился, глядя на него, но сдержал себя.

Оба не заметили, что чуднОе существо в расшитой замшевой одежде стояло посреди избы и смотрело на них немигающим взглядом из щелочек-амбразур своих непроницаемых глаз.

ГЛАВА 5.0 ВАЛЮТНЫЙ ДЕПОЗИТАРИЙ В ЗАБРОШЕННОЙ ШАХТЕ

Пауза за столом затянулась. Чтобы прервать неловкое молчание, Ерофеич схватился за спасительную бутыль:

– Ну, всё-таки, может, стопочку с морозу для аппетиту и за деловое сотрудничество, док? И вся твоя арелгия на спиртное пройдёт.

Гость снова вздрогнул, как-то странно насторожился и покрутил крупной красивой головой, словно услышал отдалённый угрожающий рык дикого зверя.

– Чо ты, док? Моя настойка пользительная, гипераллергенная.

– Гипоаллергенная, ты хотел сказать.

– Во-во, вроде того.

– Да нельзя мне, говорю же… Вдобавок ещё язву желудка недавно вырезали. Врачи вообще запретили пить.

– А моя настоечка – целебная, она твою язвочку залечит. Облепиха её смажет, спирт выжжёт гной, а кедровый орех швы залатает. Она ещё и на полусотне трав выдержанная, если моя тунгуска мне не врёт.

Тут-то они и заметили молчаливую прислужницу.

– Чо тебе, чУмная чумичка?

– Кушать в печке поспело – пора мне к огню.

– Так и пошла в кухонный угол к горшкам!

Ерофеич оттолкнул её, лёгкую, как пушинка, а сам ещё выхлестал стакан и скривился, занюхивая выпитое локтем.

– Самогонку-то для таёжного бальзама сам тиснешь?

– Не-а. Тунгуска моя по перегонке бо-о-ольшая умелица! Чистая, как слеза, у неё самогоночка получается. И травки целебные сама собирает. Попробуешь?

Гость решительно протянул поднятую ладонь, словно отталкивал от себя незримую опасность:

– Нет!

А сам жадно сглотнул слюну. Ерофеич это приметил.

– Так намёрзлись же в тайге. Надо бы принять для сугреву души, чтоб кровь по жилам разогнать.

Гость опять боднул широким лбом воздух после недолгого молчания и как-то испуганно передёрнулся, словно кого-то увидел:

– Я пока воздержусь.

– Не отраву же предлагаю, а лекарствие. На кой мне тебя травить, сам подумай! Или у тебя тайна какая-то есть?

– Есть. Мне пьяному чёрт является.

– Допился до чёртиков, понятно. Ну, эту беду мы вмиг вылечим. Достаточно сказать над рюмкой: «Не пьянки для, а лечения ради», и всё как рукой снимет. На себе проверял. А если молитвы знаешь, так «Отче наш» прочитай. Ты ж из православнутых, не то что я, кержак таёжный, семь раз нерусский по материнской линии.

– Ладно, – сломался гость и смачно гакнул, откашливаясь, словно подавился слюной. – Только самую капельку.

– Фёкла! Бери царские стаканЫ и наливай гостю и мне, – властно распорядился уже раскрасневшийся от выпивки Ерофеич.

5.1

Услужливая тунгуска подскочила к столу и ловко разлила тёмно-красного цвета таёжный бальзам в старинные стаканы, ещё не гранёные, а «с морозом», то есть с белыми разводами внутри толстых стенок.

– Царские золотопромышленники триста лет назад из таких водочку пивали… Теперь пошла к своим горшкам, низшая гоминидка недоделанная! – отмахнулся Ерофеич от прислужницы, которая захотела утереть ему фартуком его слюнявый рот. – Дальше мы сами управимся… Ну, с прибытьецем тебя, док!

Гость настороженно понюхал, чуть пригубил, посмаковал, задумался и резко опрокинул настойку в глотку, словно его кто-то толкнул под руку. Потом долго прислушивался к себе, ожидая реакции организма на выпитое. Лишь тогда с довольным видом крякнул:

– Хух! А знаешь, и вправду она мою язву залеченную так и прижигает да поглаживает. Даже ни разу не ёкнула, язва моя.

– Тунгуска секретный состав знает ещё от своих чУмных прабабок. Секрет целебный, лечебный, даже колдовской.

– Из чего она гонит самогонку?

– Так-то сахару ведь у нас навалом в райцентре. Перебоев нет.

– Откуда изобилие в такой глуши?

– Китаец и чёрта в ступе на базар привезёт, лишь бы заплатили.

– Где бы китаец ни был, чем бы ни промышлял, он везде работает на величие Поднебесной. Пусть даже это территории бывшей Восточной Сибири, официально нарезанные для Новой Зеландии, Фольклендов и Канады. Китайский таёжник найдёт, где можно поживиться чужим в пользу своего народа. И разве за это упрекнёшь? Он трудится на благо Поднебесной. А где у вас базар?

– В райцентре.

– Постой-ка, как это в райцентре? Ты ж в международном розыске даже у оккупационных миротворцев. Тебе на люди и носу нельзя казать.

– А я и не кажу. Тунгуска моя у меня за снабженца.

– Неграмотная дикарка?

5.2

– Она и без грамоты спрытная! Ейная родня берёт за копейки у китаёз на складе ящиками подмоченный сахар и слипшиеся леденцы, а замороженные дрожжи килограммами тунгусы покупают для неё в пекарне на районе. А она привозит на олешках продукты к Етагыру. Вот тебе и вся грамота.

– Среди тунгусов есть и городские?

– Хэх! У нас в райцентре ейные соплеменники попроворнее китайских деляг будут. Да ещё во власть местную лезут, как мухи на мёд, – в районе да по посёлкам избираются в муниципалитеты и шерифами, как теперь у них участковых называют по-иностранному.

– Они ж поголовно неграмотные, если верить статистике!

– Зато сметливые. Их над русскими начальниками ставят, так западные оккупационные власти распорядились. Для народов Севера квота такая – три тунгуса на одного русского в любом горсовете. Многие чалдоны и городские русские так и вообще в тунгусы переписались. Так выгоднЕй.

– И правильно. Величавая поступь цивилизации по просторам свободной Сибири! – хмыкнул гость. – Слава демократии и мультикультурности! Только ненадолго это всё, а жаль.

– Неужто скоро русские сюда воротятся?

– Очень даже скоро, по моим подсчётам. Как замкнут свою мегамагистраль по БАМу, тут и нашей сказочке конец. И не только нашей. Мировые морские перевозчики разорятся. Все эти Гибралтары, Дарданеллы, Суэцкие каналы да Малаккские проливы и гроша ломаного не будут стоить, когда китайские товары пойдут по мокру да по суху до Калининграда и Мурманска.

– Неужто маосталинисты до самой Чукотки дойдут?

– Дошли уже. Скоро и Аляску за уши к себе притянут. Да и Якутия у них почти что в кармане. Одно название от ханства осталось.

Ерофеич скривился от мочёной клюквы, которой закусывал, и схохмачил с перекошенным ртом:

– А нас уже тут не будет – на-кось выкуси! Хотя жалко доходное место терять. Мне, почитай что, весь Медвежьедольский район задолжал. Со старателей тунгусы золотишко собирают для меня.

– И как ты только из подполья в международном розыске управляешься?

– Так-то Фекла от моего имени делами заправляет, а она у своей родни вроде как бы баба на авторитете.

– И ты дикарям доверяешь свой бизнес?

– Да чтобы тунгус своего предал или обманул – век такому не бывать! Так уж они устроены. Хоть ты режь такого на куски, а своих не сдаст, – вытер о себя жирные от рыбы руки Ерофеич. – Фёкла, разливай нам горячее в миски!

– А как оккупационные власти на это смотрят?

– Им плевать на нас, тузиков, с высокой колокольни.

– Туземцев, что ли?

– Ну да… Ихние сержанты-суперинтенданты, навроде наших прапоров. Готовы весь армейский склад тебе продать. Плати только.

– А я-то думал, что ты просто лох таёжный, а ты вон какой бизнесмен… Тогда разрешу себе ещё по одной чарочке за успех твоего семейного предприятия! – высоко поднял гость полный стакан.

– Что ты городишь-то? Какого ещё семейного? Фёкла мне не жонка.

– Ну, тогда – сожительница.

– И не сожительница дажить, а прислужница.

– Ладно, мужик, не цепляйся к словам. Ваше с Фёклой здоровьице!

– Не слишком ли щедро себе плеснул, док? Язва ж у тебя была.

– Давно в завязке – года четыре без малого не выпил ни капельки, а знаешь, как иногда хряпнуть хочется, чтобы нервы успокоить и расслабиться!

– Негоже это пить водку на зимовье для расслабона, паря… то ись док. С морозу можно себя и побаловать маненько, а потом уж остережёмся с этим баловством. Фёкла, прибери бутыль со стола!

– Ну тогда пошли одеваться, мужик. Далеко до того надёжного схрона, что ты мне вчера обещал показать?

– Мы с тобой сидим как раз над самым этим местом.

– Можно опять попросить тебя выражаться без постонародных увёрток?

– Это изба – и не жилая изба вовсе, а бывшая контора золотодобывающей шахты, ну, которая тут ещё при последнем белом царе была. Под землёй – заброшенные горные выработки, самое надёжное место для потайного схрона. Тута деньги твои в неприкосновенности, как в подземном хранилище нацбанка.

– Скажи ещё, их бес Етагыр охранять будет.

– И то верно, чего греха таить!

– Опасная это затея, мужик. Заброшенные горные выработки часто обрушиваются… Шахта за столько лет разве не завалилась?

– Ни одной гнилой ступеньки. Брёвна крепи уже в камень превратились, док. Надёжней тех каменных столбов, что мы видели при дороге.

– Ну, тогда чего мы сидим? – вскочил гость.

– Так и я об чём! – поддакнул Ерофеич. – Только одеться всё-таки надо, хоть и полегче, не в шубы. В шахтном стволе стыло, как в том морозильнике.

5.3

Ерофеич провёл гостя в кромешной темноте через моторную клеть, где стоял электродвижок, к околоствольному двору шахты. Там в свете слепого круглого окошка под потолком ещё высились ржавые колёса ручного подъёмника на цепях. Моторная изба и пришахтный двор помещались в искусственной пещере, проделанной взрывниками в скальном массиве. Перед крутым спуском с деревянными ступенями, ведущими вглубь горы, гость приказал:

– Бери обе сумки и ступай вперёд! Я тебе сзади под ноги фонариком посвечу.

– Я на ощупь тут дорогу найду и без света.

– А я вот темноты боюсь, представь себе.

– Пистолет тебе зачем, док?

– Нечистую силу пугать.

– Она сама кого хошь напугает, а пули не забоится. Разве что серебряной, и то навряд ли.

– Ступай вниз без разговоров! И держись в свете фонаря.

– Чтобы ты держал меня на мушке? Зря ты мне не веришь, Шманец.

– Я никому не верю. Дашь мне в темноте по башке, скинешь в шахтный ствол, и денежки – твои.

– Это четыре-то миллиона с гаком в самой твёрдой валюте? Меня за них на куски порвут, если кто из местных урок про то проведает.

– И то верно… Ну, пошёл!

* * *

Едва лишь мужчины вышли с сумками из горницы, крохотная женщинка-прислужница тут же вскочила, бесшумно подошла в своих мягких замшевых сапожках-торбасах к открытой двери чёрного хода и долго вслушивалась в шаги и слова своих удалявшихся повелителей-мужчин. У неё действительно шевелились маленькие ушки, когда она старательно прислушивалась, скинув вязаную шапочку.

Тяжёлые шаги сначала гулко отдавались из тёмной дыры спуска в шахту, откуда тянуло холодом, потом удаляющийся топот перешёл в невнятное бормотанье, словно кто-то большой и страшный ворожил в студёной темноте подземелья.

5.4

Ерофеич с гостем вернулись в избу уже без двух объёмистых сумок из «чёртовой кожи», как называли когда-то брезент для чехлов, предназначенных для транспортировки малогабаритной военной техники. Оба дрожали то ли от холода, то ли от страха. После мерзлотного и мрачного подземелья дом встретил их теплом и уютом. Горшки в печи уже вовсю пыхтели, а самовар тоненько пел, готовясь закипеть.

– Фёкла, станови водку взад на стол! – крикнул Ерофеич не своим голосом.

Гость со вздыбленными остатками волос на покрасневшей лысине и выпученными от страха глазами вырвал литровую бутыль из рук тунгуски и стал прямо из неё лить пахучую цветную жидкость себе в рот.

– Лёва, обалдел? – забыл Ерофеич про табель о рангах. – Шмурдяк-первач – шестьдесят градусов! Сожжёшь всё нутро.

Бутыль была старинная, с выпуклыми буквами «Пей, да дело разумей». С притёртой стеклянной пробкой на коротком горлышке. Само горлышко было настолько широкое, что из него невозможно было пить – только лить прямиком в глотку.

Гость пил ненасытно и торопко, обливаясь и захлебываясь, словно в жаркий день в раскалённой пустыне.

– Лёва, погодь! Задохнёшься.

Но гость не остановился, пока не выхлестал половину старинного штофа из зелёного стекла. Потом выронил бутыль на стол и пошатнулся, словно отпрянул в ужасе от невыносимо страшного видения.

– Ты всё слышал, что он сказал?

– Да никого там не было! – мотнул головой Ерофеич.

– Я его видел собственными глазами.

– Горного аспида? Василиска подземного? Утихни малость, парень…. Мало ли что кому привидится во тьме. После света в темноте у всех разноцветные огоньки перед глазами вертятся.

Дрожавший от перепугу гость даже не заметил панибратского обращения Ерофеича.

– Так ты там на самом деле никого не видел?

– Лёвыч, оставь бутылку в покое! – схватил Ерофеич его за руку, когда тот поднял со стола недопитый штоф из тёмно-зелёного стекла.

– Жалко тебе?

– Жалко тебя. Зимовка в тайге – дело шибко опасное. С такой прытью успеешь допиться до чёртиков ещё до весны, если раньше не вздёрнешься на крюке под потолком. И куда ты двинешь отсюда с перекособоченной башкой? Тайга и летом пьяным не мирволит, а зимой алкашу в тайге вааще кранты. И пистолетик свой спрячь куда подальше. От оружия по пьяни и до греха недалеко. Ты, главное, поплотней закусывай, когда пьёшь.

– Я и так толстый.

– Так кого ты узрел под землёй? – спросил Ерофеич, когда наконец оба уселись за стол, а гость сунул пистолет в кобуру и отстегнул её от подтяжек под мышкой.

– Того самого!

– Одноглазого демона Етагыра с крутыми рогами и на копытах?

– Ага, и ещё с хвостом, – ответил Шмонс после очередного стакана.

– Фёкла, чёртова кукла с глазами! Забери у него водку и накрывай на стол!

– Н-не сметь!

Шмонс властно потянулся за бутылкой, но промахнулся и всей тушей грохнулся на пол.

– Фёкла, чо стоишь? Помоги дотянуть этого борова до полатей. Пусть проспится с дороги. Захмелел с морозу, с устатку и не евши. Да бережней тяни. Слишком дорогой для нас гость… И не тревожь его, пока не проспится. Потом его покормим.