Текст книги "Альма"

Автор книги: Сергей Ченнык

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

ПОХОРОНЫ ПАВШИХ

Едва закончили греметь орудийные выстрелы и союзное командование убедилось, что русские, покинув поле сражения, возвращаться в ближайшее время на него не собираются, победители приступили к скорбной церемонии предания земле павших и оказания помощи тем, кто в ней нуждался.

Для мертвых отрывались братские могилы глубиной примерно в 1,5 метра, в которые укладывалось по 50–60 человек, при этом тела сносились к ближайшей могиле, в некоторых случаях национальная принадлежность не соблюдалась.

Леон Герен вспоминал: «Длинные ряды мулов перевозили на корабли раненых французов, англичан и русских. Тут же хоронили павших, собирали окровавленные и разбросанные части трупов, которые зарывали в общую яму. Оружие и одежда собраны были в кучу и преданы огню».

К сбору убитых и раненых привлекались в основном специально выделенные солдаты полков или понесших минимальные потери, или не принимавших активного участия в сражении, как, например, 28-й полк британской армии. На эту печальную миссию ушло как минимум два дня, 19-й полк занимался ею до 22 сентября. Аналогичной работой занимались эти два дня и Королевские фузилеры, в том числе и счастливый, что остался живым после кровавой бойни, Тимоти Гоуинг.

«21 и 22 мы подбирали раненых, своих и чужих. Наших тотчас отправляли кораблями в Скутари; сотни раненых русских переносили в виноградники на склоне. Мертвых хоронили в огромных ямах – и до чего печальной и ужасной была эта картина, ведь многие тела были буквально разорваны на куски. Трудно было установить порой причину гибели того или иного солдата. Одни словно продолжали стрелять, другие будто уснули – и поле битвы было сплошь усеяно мертвыми телами во всех возможных позах. Лица тех, кто нашел свою смерть на острие штыка, были искажены страданием; некоторые улыбались».

Служили службу священники, читая молитвы над могилами. Нужно сказать, что как и русские, французские священники не оставляли свою паству и под огнем. Один из них, аббат Статлер из 2-й дивизии, заслужил похвалу Боске за свое поведение в сражении.^{940}

Проведший несколько экспедиций на Альминском поле В. Гуркович утверждает, основываясь на собственном опыте и результатах исследовательских работ, что часть русских солдат была похоронена в одних могилах с англичанами и французами.^{941} Возможно, действительно трудно было определить национальную принадлежность разорванного и залитого кровью тела, не говоря уже об оторванных конечностях. Да и нужно ли это было?

В некоторых случаях для похорон использовались уже готовые сооружения, например, батарея у Курганной высоты. Современные исследования помогли обнаружить на ней места захоронения солдат Казанского егерского и Владимирского пехотного полков. В материалах экспедиций 1990 г. В. Гурковича^{942} и А. Пузровского в 2007 г.^{943} об этом говорится достаточно подробно.

Как проходил скорбный процесс? Разочарую многих – никакой возвышенности, особенно в случае с телами солдат противника. Не было тогда специальных формирований вроде «кригсграбкоманд»[86]86
  Похоронных.


[Закрыть] Первой мировой войны. И занимались этим обычные солдаты армейских полков. Естественно, не в радость им была эта работа. Сам процесс этот был, скорее, не торжественное предание земле, а очистка местности в целях предотвращения возникновения эпидемий и их распространения. Тут позволю не согласиться с исследователями 2007 г., утверждавшими, что «…захоронения совершались в спешном порядке соответствующими службами Британской армии. При подтягивании тел к траншее, вероятно, применялись такелажные ремни с латунными и железными пряжками (они были найдены преимущественно у костей ног), недостачи в которых не было, поскольку союзные войска прибыли на полуостров морем».^{944}

Давайте опустимся на землю. Всегда считал, что многое сначала непонятное на самом деле просто. Не спорю – русских убитых, не слишком церемонясь и не озабочиваясь проблемой, что война-то началась рыцарская, таскали на ремнях к ближайшим местам захоронений. Возможно, так поступали и со своими. Правда, с русскими было проще – не требовалась идентификация погибших. Такелажные ремни – это здорово! Это просто чудесное изобретение, прямо своей конструкцией предназначенное для похоронного дела в полевых условиях. Вот только кто его даст? Королевский флот славился невероятно строгой системой учета. А тут еще и оставляли на ногах тел, даже не удосуживаясь снять (читайте выше).

И нужно ли гнать уставших солдат на берег моря (а то и в Евпаторию), чтобы те тащили такелажные ремни, которые еще им никто из флотских коллег не даст? Тем более, что моряки выделялись для помощи в эвакуации раненых на корабли, а не для уборки тел убитых, хотя и привлекались к этой работе по обстоятельствам.

А если оглянуться? А если мозги напрячь? Да вокруг навалом брошенных ранцев и другого снаряжения. А на каждом ранце великолепные ремни не хуже такелажных, которые никто считать не будет и потому их можно отправлять в могилу вместе с убиенными. То есть почти на каждом теле имеется средство его транспортировки. Так что все проще, чем кажется…

Если же кто-то считает, что каждого убитого хоронили с воинскими почестями, то он заблуждается. Не до этого было. В первую очередь думали, как помочь тем, кто еще жив.

Конечно, далеко не все убитые были преданы земле. Многие тела, в основном русские, были забыты, не найдены и остались лежать под лучами солнца. В конце 1855 г. фуражиры российской армии прибыли на Альму для заготовки сена. По воспоминаниям одного из них, кости людей продолжали лежать среди полусгнивших ранцев и других деталей амуниции. Сами места захоронений не были точно обозначены: «…я не нашел могил, где были похоронены союзниками трупы наших убитых, но полагаю, что в настоящее время эти могилы удостоились хотя бы простого деревянного креста».^{945}

ПЛЕННЫЕ

Пленные – это такие же неизбежные спутники войны, как раненые, убитые и контуженые. Как правило, максимальное число этого трагического «урожая» собирают победители. В 1854 г. ни о каких международных законодательных актах об отношении к военнопленным еще говорить не приходилось, потому к ним относились в основном хорошо.

Если в первые минуты после победы попавшихся в руки британских солдат русских пехотинцев даже, как мы уже видели, отпускали, уже спустя час подобная практика была категорически прекращена. Пленные, в соответствии с пунктом 2 приказа по армии, собирались в отведенные штабом места.^{946} Под конвоем их отводили в район на морском берегу северо-западнее поля сражения, где передавали для охраны солдатам 63-го полка, который почти не участвовал в сражении, и единственные потери, понесенные им в эти дни, – умершие от рецидивных вспышек холеры.^{947} Сохранившие возможность двигаться самостоятельно (в том числе имевшие легкие ранения или контузии) конвоировались к Евпатории, где их ждали посадка на транспорты и отправка в Турцию. Нужно сказать, что особо охраной пленных не занимался никто, что позволило многим из них, в первую очередь сохранившим присутствие духа, просто уйти. Раненым оказывал помощь полковой врач Роберт Левине, которому помогали несколько добровольцев из числа солдат, за что были отмечены в рапорте командира полка полковника Суини.^{948}.

Старшие офицеры и генералы доставлялись к английскому главнокомандующему, который с каждым или почти каждым из них коротко беседовал. Как правило, они попадали в плен, просто растерявшись. Характерно, что это были командиры бригад, которым в бою просто нечем было заняться. Лорд Раглан коротко побеседовал со взятым в плен генералом Александром Семеновичем Щелкановым,[87]87
  Умер в плену осенью 1854 г


[Закрыть] командиром бригады 16-й пехотной дивизии, сидевшим на лафете одной из пушек батареи капитана Вудхауса, артиллеристы которой захватили его в момент, когда он, контуженный при падении с убитой лошади, не имел сил подняться с земли. Уолпул Ричардс приукрасил обстоятельства пленения русского генерала: «…Мне чертовски повезло: после вышеописанной атаки, преследуя отступающих, я захватил русского генерала с ценными документами и после битвы сдал его лорду Раглану».^{949}

Генерал, по английским данным, просил у лорда Раглана разрешения следовать за русской армией к Севастополю, на что Раглан ответил ему категорическим отказом, но обещал всяческую заботу.

Пленный генерал был отправлен к адмиралу сэру Эдмонду Лайонсу на «Агамемнон» и был принят там весьма гостеприимно.

Другой высокопоставленный пленный – командир 2-й бригады 17-й пехотной дивизии генерал-майор Павел Александрович Гогинов был ранен и после оказания медицинской помощи доставлен на английский военный корабль.[88]88
  Умер в плену 29 сентября 1854 г.


[Закрыть]

Французские (то есть взятые французами) пленные собирались отдельно. Их сформировали в одну группу, по возможности покормили. Среди них оказался и совершенно не военный копиист Яковлев.

«…Нам позволили отправиться к другим русским пленным, которые находились тут же невдалеке. В самом деле, когда нас привели к ним, восемь человек русских сидели кружком, очевидно, в неприятном расположении духа. Между ними находился и подпрапорщик Московского пехотного полка Савельев. Нечего, я думаю, и говорить о том, какое впечатление произвела на меня эта родная встреча. После первых приветствий пошли расспросы о том, откуда кто и как попал в неволю. Я рассказал свое горе, другие говорили о своих несчастиях. Потом мы подсели к огню; один из нас и сказал: «Давайте, братцы, с горя хотя покурим трубки. Верно, обедов и ужинов здесь для нас нет».

Но едва только проговорил он это, как показался француз с железным ведром в руках. Очевидно, оно было полно какой-то жидкости.

Мы стали ему говорить: «Эх, брат-француз, ты, кажется, супу принес нам; да только чем же мы будем его есть?».

Француз заговорил: «Суп бона, бона. Монже». (Суп хорош, хорош. Кушайте.) и отошел от нас прочь. Тогда, вынув ложку из мешка, один из нас подошел к ведру и стал пробовать жидкость, приговаривая: «Должно быть, холодный, совсем пар не идет». После чего, перекрестясь, он отведал ее и сказал нам: «Ну, братцы, так что холодный: ведь это чистая вода!». Мы засмеялись и стали придвигаться к огню: «Что ж, когда не приходится хлебать, так будем пить: может, голод-таки забьем.». В это время француз принес сухарей, вроде наших галет, по-французски называемых бисквит, дал каждому из нас по сухарю и ушел. После чего мы принялись за ужин. Разумеется, кто как умел или что при себе нашел, тем и поужинал – и все-таки оставалось засыпать с тощим желудком. Мы улеглись кругом дымящегося бревна; в стороне лежала небольшая куча хворосту, которая позволяла нам некоторое время поддерживать огонь. Тут же стояли и конвойные зуавы. Обыкновенно, днем их бывало не более восьми, и только на ночь становили до двадцати человек. В таком-то положении мы находились до 11-го сентября, когда всех перевезли сначала на корабль «Vill de Paris», а потом на пароходофрегат «Labrador».^{950}

22 сентября возникла проблема с русскими ранеными, которых не успевали по разным причинам погрузить на транспорты. Более 200 из них уже умерли, остальные лежали среди нечистот и гноя, страдая от отсутствия должной заботы.^{951}

Флот готовился к выходу, армия тоже, и заниматься этими беднягами было некогда и некому. Было принято решение не оставлять их на произвол судьбы. Раненых передавали на попечение младшего врача 44-го пехотного полка Джеймса Томсона с одним помощником. Часто говорят, что это был слуга, но это не соответствует истине. С медиком остался рядовой Джон Марж, солдат этого же полка. Им оставили некоторое количество медикаментов, а также продукты, в том числе 10 мешков сухарей, 4 бочонка рома, чай, сахар.^{952}

Если мы пишем о сражении на Альме, то мы просто обязаны сказать о маленьком подвиге духа этого человека. Именно так назвал действия врача Рассел в одном из своих первых репортажей в «Таймс» из Крыма.

30-летний врач в течение 4–5 дней боролся за жизнь каждого из русских солдат. Когда потребовалось пополнение запаса продуктов, он приобрел у местных татар корову и отдал ее на мясо для пленных. 60 человек, спасти которых не удалось, Томсон с помощником похоронили. После ухода армии возникла опасность, что появившиеся на поле русские казаки просто убьют англичан, но раненые русские офицеры заверили медиков, что ни в коем случае не допустят этого.

Некоторое число раненых русских солдат и офицеров, чтобы не обременять свою медицину заботой и лишними расходами и без того дефицитных медицинских средств, было решено вернуть под попечительство России.

Через несколько дней транспорт «Эйвон» подошел к берегу. Все оставшиеся к тому времени в живых раненые были погружены на его борт. Доктор Томсон и Джон Марж сопровождали их до Одессы, где 342 человека из числа взятых в плен раненых^{953} передали в руки российских властей.

Томсон и Марж направились в свой полк, но славный человек, оставивший в Англии жену и троих детей, никогда больше не вернулся в строй. Сказалось чрезвычайное напряжение сил, обострившее затаившуюся болезнь.

Он умер от холеры 5 октября 1854 г. в Балаклаве, на следующий день после того, как сошел с борта корабля. В его родном городке Кромарти на кладбище Гранд Форрес установлен памятник – монумент, деньги на который выделил муниципалитет. На плите выбиты слова: «…в дань человеку, чья жизнь была полезной, а смерть стала славной». В местном колледже студенты за успехи в учебе стали получать именную «Стипендию Томсона».

Джон Марж сделал достойную солдата карьеру в 44-м полку, с отличием закончив службу.^{954}

Вскоре после окончания сражения начали рождаться и первые мифы. Некоторые даже красивые и романтичные. Один из них – о якобы приехавших полюбоваться на «игру в войну» севастопольских и симферопольских знатных дам. Что послужило основанием для этого, сказать трудно. Но то, что его подогревали прежде всего сами союзники – несомненно. Например, офицер Шотландской гвардии Фредерик Стефенсон писал матери, что как сувенир с места несостоявшегося пикника на Альминских высотах подобрал роскошное перо со шляпки одной из таких барышень.^{955}

Думаю, это не более чем высокий художественный штрих на куче человеческого мяса. Зачем нервировать маму…

Но не все предпочитали плен и возможный покой вдали от России возвращению в строй. С изуродованным пулей лицом рядовой Владимирского пехотного полка Иван Андреев сумел незамеченным уползти с поля сражения и после нескольких дней невероятных мытарств и страданий он вернулся в полк.^{956}

ПОТЕРИ

«Буди воля Божия: ты и твои подчиненные исполнили долг свой, как смогли; больно неудачи, но еще больнее потери!»

Император Николай I – князю А.С. Меншикову после проигранного сражения па Альме.

Пришло время поговорить о скорбном. Пока речь пойдет об оборванных жизнях и изуродованных телах, души будут искалечены совсем скоро.

Сразу хотелось бы оговориться, что информация по потерям у различных авторов, историков, исследователей, участников и в различных источниках весьма разнится, и я не могу утверждать точно, какая именно является истинной. В то же время нет смысла «гоняться» за точностью до единицы с таким упорством, будто от этого зависит судьба войны. Существует масса документов, в том числе полковых отчетов, в которых данные отличаются от официальных и, тем более, неофициальных. В целом учет потерь во всех армиях, участвовавших в Крымской войне, был поставлен из рук вон плохо. В лучшую сторону можно поставить, пожалуй, только французский контингент. Это обусловлено социально-политической ситуацией в стране, где призванные в армию люди были прежде всего гражданами Франции, а не недавними крепостными (как в России) или отбросами общества (как в Англии), одетыми волею судьбы в солдатский мундир. Расхождения в цифрах, даваемых различными источниками, следует отнести прежде всего к тому, что точный подсчет потерь не был свойствен ни одной из сторон, принимавших участие в сражении. У русских же он был всю войну приблизительным, отчего цифры убитых и умерших от ран мы никогда не узнаем.^{957} Потому какие бы точные цифры ни были на первый взгляд, они не будут соответствовать действительным на деле. Так, один русский артиллерийский офицер, попавший в плен к англичанам, утверждал лорду Страфорду, что один только залп его батареи скосил целую роту английской Колдстримской гвардии.^{958} Для начала вспомним, что гвардия под картечью практически не была, а общие потери ее совершенно мизерны. Кроме того, ни один офицер русской артиллерии на Альме в плен к союзникам не попал. Но факт преувеличения потерь очевиден. И это не касается только русского артиллериста. И более высокие чины были склонны к подобным преувеличениям: ниже мы коснемся популярного истерического монолога герцога Кембриджского.

В. Гуркович приводит эмоциональное высказывание французского офицера, который забрел (видно, другим ему нечем было заняться, а значит, он из батареи, активно в сражении не участвовавшей) на позиции русской батарейной №1 батареи 16-й артиллерийской бригады: «…русские артиллеристы грудами лежали на платформах, возбуждая мое удивление: здесь, в этой усыпальнице, все легли, исполняя свой долг… Честь им!».^{959}

В то же время потери батареи убитыми составили по «Перечневой ведомости чинов, убитых с начала боевых действий…» 7 человек. Это, конечно, немало, не будем кощунствовать, ибо и один человек, сложивший голову – уже трагедия. Но и преувеличивать смысла нет. Значит, француз просто посчитал артиллеристами и казанских егерей, которые, как мы помним, использовали артиллерийскую позицию для укрытия от огня, обороняясь в ней от английской пехоты?

Кроме того, совершенно ошибочно, говоря об итогах сражения на Альме, определять его исход и результат количеством истерзанного человеческого мяса. В этом случае нужно помнить утверждение Фридриха Великого, что: «приобретение местности, а отнюдь не число убитых доставляет победу». Если мы уже начали говорить о таком щепетильном и моральном вопросе, как потери, и в то же время утверждаем, что хотим сделать наши эмоции минимальными, тогда давайте будем немного циничными. Увы, в другом случае мы не сможем правильно оценить потери воюющих сторон и их влияние на дальнейший ход военных действий. Посему на время, пока Вы читаете эту главу, забываем, что эти несчастные убитые и искалеченные люди, некоторые из которых еще только умирают, страдая от невыносимой боли, умоляя о хоть какой-нибудь помощи – чьи-то дети, мужья, братья. Они сейчас цифры. Так проще и так легче.

Итак, потери. Как правило, люди, далекие от ремесла военного, сводят их огульно в две категории – убитые и раненые. Однако это неправильно. Дело исчисления потерь гораздо более сложное. На практике они разделяются на две категории: демографические и военно-оперативные. Первая для нас значения не имеет. А вот второй категорией мы и будем оперировать. Она включает не только убитых, а и «…всякое выбытие из строя, хотя бы на время».^{960} А это убитые, умершие от ран, попавшие в плен, пропавшие без вести, раненые, контуженые и больные, поступившие в лечебные заведения. Составной частью этого вида потерь является категория безвозвратных потерь. Знание количества потерь для обывателя представляется как нечто вроде счета футбольного матча: кто больше перебил и перекалечил врагов, тот и победитель. Это не так. Информация о потерях и их видах важна прежде всего для оценки военных ресурсов: как собственных, так и неприятельских. Результат же сражения определяется не одним количеством убитых, а общим количеством солдат, хотя бы на время оказавшихся вне строя.^{961}

Первые, кого называют среди потерь, – убитые, то есть те, смерть которых наступила в результате ранений или иных причин, приведших к ней непосредственно во время боя или спустя непродолжительное время после него. Это самое время точно назвать нельзя, так как в различных армиях его исчисляют по-своему. К категории убитых тесно примыкают умершие от ран – это еще более сложная категория.

Раненые, контуженые – это те, кто во время боя получил ранения или контузии, степень тяжести которых привела к необходимости направления пострадавшего в лечебные заведения. Тоже сложная категория.

Пропавшие без вести – это солдаты и офицеры из числа убитых, смерть которых не установлена, либо попавшие в плен при обстоятельствах, также оставшихся неизвестными. Удельный вес этой неопределенной группы в общем размере потерь зависит в значительной степени от характера и результата военных операций. Наступающая армия располагает гораздо более точными сведениями о своих военных потерях, и у нее удельный вес «пропавших без вести» будет меньше. И, наоборот, при отступлении эта группа значительно возрастает, так как отступающей армии не всегда удается сохранить в целости свою систему учета. Фактически у отступающей армии большинство «пропавших без вести» составляют попавшие в плен.^{962} В то же время в армиях середины XIX в. пропавшие без вести включали в себя и без разрешения покинувших поле сражения. Нередко часть их возвращалась в свои полки. Но некоторое число использовало естественное ослабление контроля за личным составом во время сражения или сразу после него и бежало. Такие беглые сбивались в шайки, промышлявшие банальным разбоем. В русской армии Крымской войны приходилось даже проводить экспедиции против таких групп дезертиров, терроризировавших тылы собственной армии. Что касается сражения на Альме, то нужно отметить наличие весьма значительного количества именно этой категории солдат. Притом пропадали без вести по совершенно разным причинам. Иногда совсем глупым. И не только русские. Лорд Страфорд в своих мемуарах вспоминал о том, что после Альминского сражения ему сообщили, что его друг, офицер «зеленых курток» Сидней Бекуит был последний раз замечен очевидцами во время сражения, когда вел в бой батальон Стрелковой бригады. После боя его тело не было обнаружено среди убитых, и сам он не проходил ни через один их медицинских пунктов британской армии. Только через два дня совершенно случайно солдаты из артиллерийского обоза, направленные к реке за водой, нашли тело офицера в кустах. И сразила его не русская пуля. Очевидно, Бекуит уже был болен холерой, и чрезмерная физическая и психологическая нагрузка спровоцировала резкий всплеск заболевания, который организм не выдержал.^{963}

Потому, касаясь проблемы потерь сторон в Альминском сражении, мы будем говорить об одной главной категории – боевых потерях, подразделив ее на две подкатегории: безвозвратные и временные (санитарные). К первой отнесем всех убитых, умерших от ран и пропавших без вести, ко второй – раненых и контуженых.