Текст книги "Альма"

Автор книги: Сергей Ченнык

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)

СОЮЗНЫЙ ФЛОТ В СРАЖЕНИИ НА АЛЬМЕ

«…участие флота в Альминском сражении принесло существенную пользу союзникам и немало способствовало победе их».

Генерал-майор Генерального штаба Н. А. Обручев, выдающийся русский военный теоретик.

Обычно в российской литературе эту тему старались не затрагивать, ограничиваясь лишь упоминанием, что сражение сопровождалось поддержкой корабельной артиллерии, и поддержка эта была настолько эффективной, что решила исход сражения на левом фланге. Английские военно-морские историки склонны считать, что флот в сражении на Альме принял самое незначительное участие. Хотя, по их мнению, командирами кораблей и были сделаны попытки поддержать армию, но дистанция была слишком большой, чтобы ее результат был сколько-нибудь существенным. Гораздо большую пользу флот принес после сражения, когда на берег в помощь армейским врачам был выделен почти весь медицинский персонал кораблей, 600 моряков и солдат морской пехоты.

Глава о действиях кораблей намеренно включена в эту книгу. Удивительно, что этого не делали раньше. А ведь Альминское сражение в этом в какой-то степени уникально – боевые действия одновременно шли и на суше, и на море. Даже не думая о такой уникальности, нам, с одной стороны, постоянно твердили, что если бы не флот, то не было бы поражения русских в сражении, с другой – про этот флот и то, чем он занимался, молчали.

Так что теперь мы об этом поговорим. Иначе просто не может быть: не зная, что происходило на море, мы никогда не поймем, что в действительности случилось на суше. Тему эффективности мы еще затронем ниже, но что касается состава и расположения кораблей поддержки, на этом остановимся подробнее.

В ночь с 19 на 20 сентября 1854 г. адмирал Гамелин получил записку, адресованную ему с бивака армии на реке Булганак маршалом Сент-Арно. В ней главнокомандующий не только информировал адмирала о намерении атаковать русских на следующий день, но и ставил задачу флоту. Маршал определил основную задачу кораблям: поддержать действия 2-й дивизии Боске. «Наступление Боске начнется в 5.30 утра от Булганака, и около семи он будет у подножия склонов на левом берегу Альмы».^{357}

Для непосредственного действия по русской армии выделялось 13 кораблей. 11 занимали позиции для обстрела, два составляли резерв и связь с основными силами.

^{Французский фрегат «Caton»}

^{Французский фрегат «Cacique»}

^{Французский фрегат «Roland»}

^{Французский фрегат «Vauban»}

Основные силы союзного флота еще ранним утром 7(19) сентября бросили якоря у устья Альмы.^{358} Они образовали завесу, прикрывающую выделенные корабли. Фактор угрозы со стороны русского флота союзники не сбрасывали со счета, несмотря на его бездействие. Угроза была ненадуманной. Коломб, например, считал, что «… если бы русские имели хоть где-либо морские силы, превосходящие силы союзников, то крымская экспедиция вряд ли бы имела возможность окончиться успешно».^{359}

Общий план действий по поддержке сухопутных войск разработал начальник штаба французского флота адмирал Буа-Вильомез.^{360}

Назначенная группа делилась на несколько отрядов. Первый, подошедший к берегу у деревни Улуккул-Аклес, состоял из трех кораблей. Лидером шел корвет[40]40
  С точным определением типа кораблей – путаница. Очевидно, переходный период военно-морской истории допускал определенные условности.


[Закрыть] (или авизо 1-го класса) «Megaera»[41]41
  Корабли, кстати, не самые многопушечные, тем более, что все свои пушки каждый корабль и не мог задействовать.


[Закрыть] под командованием капитана 2-го ранга Гузне, за ним – фрегат «Cacique» под командованием капитана 2-го ранга Дево, уже побывавшего в этом районе во время активных разведывательных действий весной и летом 1854 г. Замыкал отряд французский фрегат «Canada» под командованием капитана Массина. Задачей этих кораблей была поддержка действий 2-й дивизии.^{361} Силы отряда проходили вдоль берега и становились на шпринг почти у того места, где тыл русской армии прикрывал 2-й батальон Минского пехотного полка. Судя по всему, его задачей было отразить своим огнем атаку русской кавалерии или резерва пехоты против батальонов Боске, когда последние уже будут действовать на плато.

^{Союзный флоту Альмы. Английская литография 1854 г.} 

Второй, основной, отряд, занявший позицию у устья Альмы, вел французский корвет «Roland» под командованием капитана 2-го ранга Камила Альбера Мари де ла Ронкьера де Нои. На его борту находился командовавший силами морской поддержки адмирал Брюа. «Roland» вел разведку и промеры глубин, определяя позиции каждому из следующих за ним кораблей. Сам он занял позиции напротив южного края плато.

За ним шли корвет «Lavoisier» капитана Дьендоне, корвет «Bertholet»[42]42
  Тот самый корвет «Bertholet», которому придется вывозить из Крыма умирающего от рака желудка маршала Сент-Арно и на борту которого главнокомандующий умрет.


[Закрыть] капитана Дюбуа, корвет «Primauguet» капитана Рейно, корвет «Vauban»[43]43
  Бывший «Asmodee».


[Закрыть] капитана де Хербингена. Замыкали колонну английский пароход «Spitfire» под командованием Томаса Спратта и французские «Descartes» и «Cafarelli» капитанов Дарикау и Симона.^{362}

Последним шел арьергардный отряд в составе двух кораблей – французского фрегата «Orinoque» и французского парусно-винтового корвета «Caton» под командованием капитана 2-го ранга Луи Пьера Алексиса Потуа.

Таким образом, роль флота сводилась не к уничтожению живой силы русских, увеличивая в том числе количество орудийных стволов. Основной задачей кораблей было обеспечение союзной (в данном случае французской) армии «…от возможности быть атакованной …как нашими сухопутными войсками, которые тогда подверглись бы огню артиллерии, так и нашим флотом».^{363}

^{Капитан 2-го ранга (Capitaine de Frigate) Анри Рейно. Во время сражения на Альме командир корвета «Primauguet». На фото в звании адмирала. Конец XIX в.} 

Что касается непосредственного участия в сражении, то тут союзному флоту принадлежат следующие заслуги: проведенная рекогносцировка, открывшая существование отмели у устья Альмы, оказав огромную услугу войскам дивизии Боске; облегчение огнем артиллерии действий Боске; компенсирование своим огнем отсутствия кавалерии и увеличение силы полевой артиллерии на левом фланге русских войск; нравственное давление на русские войска, не имевшие ничего для противопоставления ему.^{364}

Как видите, совсем не то, что мы привыкли читать и слышать от бесчисленных «краеведов». Но не согласиться трудно.

Что касается Штенцеля, то он в данном случае сдержан и не возражает: «…во время боя небольшие паровые суда поддерживали своим огнем правый фланг союзников… Армия пока представляла из себя нечто вроде мобильного авангарда».^{365}

Первыми открыли огонь «Mégaère» и «Cacique»,^{366} после того как 1-й батальон 3-го полка зуавов, осмотрев прибрежные деревни и сады, быстро начал подъем на плато.^{367}

К ним присоединились орудия фрегата «Canada». Наиболее эффективным был «Cacique». Его снаряды доставили проблемы минцам, остановили движение кавалерийской бригады.^{368} Вероятно, что адъютанты Меншикова Жолобов и Сколков тоже стали жертвами его огня.

Русские кавалерийские офицеры (Арбузов) утверждали, что огонь велся на рикошетах, благодаря чему несколько ядер попало в строй, убив и ранив четыре-пять человек.

^{Капитан 2-го ранга (Capitaine de Frigate) Камил Альбер Мари де ла Ронкьер де Нои. В Альминском сражении командир фрегата «Roland». На фото в звании адмирала. Конец XIX в.}

^{Сражение на Альме. Литография с рисунка лейтенанта английского флота О. Рейли, сделанного им с борта фрегата «Rétribution» 20 сентября 1854 г.} 

Если французские корабли еще с определенной долей эффективности поддерживали армию, то замыкавшие ордер второго отряда ничем армии помочь не смогли по причине, как вспоминал военно-морской врач Вильям Лоней, слишком большой дистанции.^{369}

В своем рапорте об итогах сражения адмирал Гамелин высоко оценил действия первого отряда кораблей, отметив, что благодаря их точному огню Боске смог беспрепятственно вывести дивизию на плато.^{370}

После того, как синие мундиры французской пехоты заняли плато, флот из участника сражения превратился в наблюдателя.

Но как бы то ни было – огонь кораблей в сочетании с полным бездействием русских позволил дивизии Боске без помех подняться на плато, закрепиться там, создав угрозу левому флангу русской армии. Корабельные орудия заставили батальон Рако– вича сменить позицию, убрав его с пути бригады Буа. Они же во время выхода алжирских стрелков обстреляли гусар Халецкого, заставив и их отойти. Маячившие вдали гусары сильно действовали на нервы «тюркосов», и пока корабельная артиллерия обстреливала русскую кавалерию, их батальон стоял в каре.^{371}

ПЕРВАЯ АТАКА ФРАНЦУЗОВ

«…Около полудня на левом фланге нашем раздались первые выстрелы…».

Ф.И. Приходкин, во время Альминского сражения поручик Минского пехотного полка.

Когда мы говорим «атака», то первое, что приходит в голову – это несущаяся (часто без всякого подобия строя) толпа пехотинцев с перекошенными ртами, орущая дикими голосами «Ура!» (или что-нибудь в этом роде) и тыкающая штыками во всё и во всех подряд. Обязательный антураж мизансцены: рвущиеся снаряды (ядра, гранаты, ракеты) и очаровательные герои-командиры (желательно с обнаженными саблями и в белоснежно-белых перчатках) впереди. Разочарую. Применительно к войне, атака – это совсем другое.

Когда мы говорим: первая атака французов, не будем подразумевать под этим подъем батальонов 2-й пехотной дивизии на плато по тропе у крутого морского берега. Это пока еще даже не сражение. Это только выдвижение, и всё еще можно остановить. Напоминаю: время «Ч» еще не наступило. Ускорение развития событий началось после 11 часов. К этому времени у союзников в действии была не только 2-я пехотная дивизия, батальоны которой уже три часа топтались у Альмы. Начали движение подразделения 1-й пехотной дивизии Канробера и 3-й дивизии принца Наполеона. Корабельные пушки громили бескрайнюю крымскую степь.

Никуда не спешили лишь англичане.

МЕНШИКОВ НА ПОЗИЦИИ ТАРУТИНСКОГО ЕГЕРСКОГО ПОЛКА

После 11 часов князь Меншиков, в сопровождении штаба прибывший на левую оконечность позиции, по-прежнему находится неподалеку Тарутинского полка, сосредоточенно наблюдая за движением Боске, солдаты которого «врассыпную» карабкаются по склонам.^{372} И даже скоро начавшийся артиллерийский обстрел не раздражает князя больше, чем находящийся неподалеку Кирьяков.

^{Союзный флот поддерживает продвижение 2-й дивизии. Английский рисунок второй пол. XIX в.} 

^{Капитан  2-го  ранга  (Capitaiпe  de  Frigate)  Луи Пьер Алексис Потуа. Во время сражения на Альме командир фрегата «Caton». На фото в звании адмирала. Конец XIX в.}

Сам Василий Яковлевич вообще не разделяет волнений и не видит достойных причин для излишней суеты. Вспомним, когда Панаев отправляется к Кирьякову и застает генерала за «сытным завтраком». Здесь же командир 2-й бригады 17-й пехотной дивизии генерал-майор Гогинов.

Кирьяков удивленно смотрит на запыхавшегося адъютанта и не может понять причины его волнения. В самом деле: тарутинские егеря на позициях по гребню плато, стрелки и московцы вдоль берега Альмы в виноградниках. Даже резервисты держат строй на своей, пусть и совершенно неудачно выбранной позиции.

Как результат, в словах Кирьякова (возможно, излишне усугубленных Панаевым) звучит плохо скрываемое раздражение. А тут еще появился тот самый злосчастный призрачный ящик, якобы заполненный чумными, готовыми броситься в разные стороны, оставляя после себя зараженные болезнью роты, батальоны и полки. Правда, бред, вопиющий идиотизм войны? Но почитайте первоисточники: там об этом говорят всерьез.

Меншиков, до которого уже дошли слухи об этом ящике, всё понявший и откровенно раздраженный информацией Панаева о Кирьякове, которого он и так с трудом переносит, собирает всю свою свиту и держит путь к начальнику 17-й дивизии. Благо, почти рядом.

Спокойствие главнокомандующего сменяется нескрываемым раздражением, источник которого – не наступающие неприятели, а собственный командующий левым флангом. И он не выдерживает.

Панаев: «Вдруг вижу, бросил трубу, спросил лошадь и поскакал по направлению к левому флангу, проворчав как бы про себя: «посмотреть, что там наделал Кирьяков!».^{373}

За князем сорвалась вся свитская кавалькада. Компания «на войну» собралась большая, набиралось едва ли не на кавалерийский эскадрон. Лица почти те же: «…Кишинский, Сколков, Веригин, Грейг, Жолобов, Вунш, Комовский, Грот, Томилович, князь Владимир Александрович Меншиков, несколько казачьих юнкеров (Хомутов в их числе), человек 17 казаков, балаклавский грек и 4 крымских татарина, а сзади всех казаки с заводными[44]44
  Заводные лошади – запасные лошади.


[Закрыть] нашими лошадьми».^{374}

Кирьяков констатирует просто и обыденно: «Около 11 часов на левый фланг прибыл его светлость князь Александр Сергеевич Меншиков; сказавши мне, что нас обходят слева,

Его светлость поехал в направлении к морю и вскоре туда же потребовал Московский, а потом и Минский полки с легкими батареями № 4 и №5 17-й артиллерийской бригады».^{375}

Послали за минцами и московцами: «…видя обходные колонны, тянувшиеся вдоль морского берега, и желая усилить левый фланг…»,^{376} князь отправил Виктора Михайловича Веригина привести к батальону Раковича остальные три батальона Минского пехотного полка, приказав для этого вызвать полк из главного резерва вместе с легкой №5 батареей 17-й артиллерийской бригады.^{377}

Бой разгорался. От реки уже доносились нарастающие звуки начавшейся перестрелки, когда на позиции 1-го батальона Тарутинского егерского полка главнокомандующий встретился с командиром 17-й пехотной дивизии генералом Кирьяковым.

Незадолго до этого Кирьяков встретил подходившие 1-й и 2-й батальоны московцев. Увидев солдат, хотя и бодрящихся, но смертельно уставших и голодных, он дал пехотинцам время отдохнуть. Батальоны остановились. Встретив Меншикова, Василий Яковлевич попросил командующего дать им хотя бы час на отдых после трудного марша. Князь категорически отказал в такой, по его мнению, роскоши: «Для них это ничто!», намекая на тот запал, с которым Московский полк прошел перед русскими войсками, выходя на позицию. Кирьяков, улучив момент, вновь подъехал к московцам и извинился перед солдатами.^{378} Думаю, что и это стало известно Меншикову, а тот, как известно, не прощал никому выставления себя в дурном свете. Особенно тем, кого считал глупее себя.

Разобравшись с московцами, Кирьяков поехал с адъютантами к трем батальонам Минского пехотного полка, находившимся в 1500 м от его импровизированного наблюдательного пункта.

Теперь даже Василию Яковлевичу становится понятно, что сражение началось. Оставив Тарутинский полк, он направился к командиру Минского полка. Поприветствовав Приходкина, Кирьяков приказал двигаться на левый фланг, «…отделив один батальон в помощь 2-му батальону…, а остальные два батальона присоединить к Московскому полку. Минский полк тронулся из резерва всеми тремя батальонами, а потом разделился и пошел по двум направлениям: 1-й и 3-й батальоны направились к левому флангу Московского полка, а 4-й батальон – к своему 2-му батальону в Улук-кульскую долину…».^{379}

Легкая №5 батарея 17-й артиллерийской бригады, вызванная из главного резерва, обогнав Минский полк, подошла к флангу 4-го батальона Московского полка, оставив интервал, в который вошел 1-й батальон Минского полка. 3-й батальон стал левее батареи. Орудия этой батареи произвели первые артиллерийские выстрелы в Альминском сражении.

Сам же командир дивизии, не дожидаясь, пока полк дойдет до позиции, вернулся к Меншикову.

ПОЧТИ ПО ТОЛСТОМУ: «…ДА ЗАБЫЛИ ПРО ОВРАГИ»

Меншикова беспокоили удобные для подъема лощины, на которые он указал командующему флангом. В ответ Кирьяков показал князю на 2-й батальон Московского пехотного полка, находившийся к тому времени по приказу командующего у ближнего к ним, как казалось, вероятного подъема неприятеля и заверил, что сможет удержать позицию. Трудно сказать, о чем думал Меншиков в эту минуту, внезапно повернувшись к Кирьякову с вопросом: «А кто у вас у подъема?».^{380}

Начальник 17-й дивизии, не чувствуя беды, совершенно спокойно ответил: «Ракович». И тут происходит невообразимое: услышав эти слова, Меншиков неожиданно для всех срывается с места и мчится к дальнему подъему – тому самому, по дну которого проходит вполне проходимая дорога.

К своему ужасу, князь видит меньше чем в полукилометре приближающиеся группы французских пехотинцев бригады Отамара – и никакого Раковича. Там нет вообще никого! Он с верным Панаевым единственные, кто защищает от поднимающихся неприятелей прибрежные высоты. А для этого их двух сабель явно не хватит.

Вот тут, кажется, зарыта одна из многочисленных собак Альминского сражения. Что же тогда так взорвало князя, когда он услышал столь, кажется, четкий ответ Кирьякова? Все просто: Меншиков понял, что Кирьяков даже не понимает, о каком подъеме идет речь и, естественно, никакие его указания о перекрытии пехотой подъемов не выполнены. Князь спрашивает генерала о подъеме, идущем от Альмы, по которому французы могут поднять артиллерию и который, он надеется, прикрыт. Кирьяков уверенно отвечает о подъеме в тылу русской позиции, где действительно стоит 2-й батальон Минского пехотного полка подполковника Раковича, правда, уже отходящий из-под огня корабельной артиллерии.

Все это значит, что вскоре на плато появится не только французская пехота, которую бояться не нужно, но и вся французская артиллерия, которую бояться как раз нужно, и тогда выполнение задуманного плана окажется под вопросом. Да еще под каким!

С этой минуты всё, что было так красиво запланировано, обращено в прах. Князь понял, что у него почти не осталось времени подтянуть войска и не дать французам установить батареи на плато. Еще раз осмотрев в трубу движущихся к Альме французов, главнокомандующий начал быстро отдавать приказы подходившим пехотным частям и артиллерии.^{381}

Хотя Меншиков предвидел такие действия союзников, но теперь осознал, что Сент-Арно сделал свой второй ход, в то время когда им не был сделан даже первый. Необходимы были срочные ответные действия – и князь начинает действовать: «…немедленно посылает адъютанта своего штабс-ротмистра Грейга (ныне генерал-адъютанта) за кавалерией и конной артиллерией». Вновь уносятся с поручениями и другие адъютанты.^{382}

Обратим внимание на несоответствие. Приходкин говорит, что приказ полку передал лично Кирьяков. Тогда к чему там оказался Веригин? Думаю, что только для уточнения места, куда Минский пехотный должен подойти – и не более. Панаев же без возможности оправдания предъявляет Кирьякову обвинение если не в трусости, то в полной несостоятельности. На деле же, кажется, Панаев сам не понимает, где действительно находится Ракович.

«Любопытно, каким образом Ракович очутился так далеко от подъема, по которому теперь, не видя препятствий, неприятель поднимался, доходя быстро и плотно. Случилось это вот почему: Ракович, находясь на наблюдательном пункте и заметив намерения неприятеля, рано утром послал сказать Кирьякову, что ежели он, в случае натиска, рассчитывает на один его батальон, то ошибется, потому что он, Ракович, сознает себя слабым и просит прислать еще батальон и хоть два орудия…».^{383}

Дальше – больше. Панаев в своем желании облить максимальным количеством грязи Кирьякова начинает откровенно лгать. Вот он пишет о выдвижении минцев, громко именуя это наступлением. Это понятно: одно дело просто привести полк из резерва, другое – вести его в наступление.

«Наши наступали. Они шли, выбирая места, прикрываясь, где было возможно, небольшими отлогостями. В это время прискакала казачья батарея и поместилась между ротами. Несообразительные ротные командиры, толкаясь из стороны в сторону, никак не могли с должной скоростью открыть место артиллерии; особенно памятен мне один офицер, старый поляк: сидит во фронте и не дает роте двигаться… я был вынужден прогнать его за фронт. Он после прикинулся контуженным в ногу, скрылся – и, как говорил мне Ракович, во фронте больше не показывался…».^{384}

Тут, как говорится, …и не краснеет. Донская № 3 батарея занимала позицию между 3– м и 4-м батальонами Минского пехотного полка. Естественно, ни о каких интервалах между ротами речи быть не может. Подполковник Ракович командовал 2-м батальоном и был от этого места далеко. Конечно, о происходящем в чужом и удаленном от него батальоне он ничего знать не мог. Ну а «польский след» – это любимая тема оправдания в поражениях Крымской войны.

^{Французские пешие егеря. Рис. из «Иллюстратед Лондон ньюс».} 

Сам же главнокомандующий занялся Московским полком, приказав ему с батареей № 4 выдвинуться из-за Тарутинского полка налево: «…Батарея вынеслась первою и заняла позиции фронтом к морю…».^{385}

Решительное выдвижение артиллерии было едва ли не самым правильным и своевременным решением Меншикова во всем сражении: «приказание о прибытии артиллерии было исполнено очень скоро, и, как я выше сказал, она была очень полезна».^{386}

Вскоре Меншиков, видимо, посчитав, что сделанного достаточно, вместе со свитой покинул Кирьякова.