Текст книги "В КОРОЛЕВСТВЕ КИРПИРЛЯЙН. Сборник фантастических произведений"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Алексей Корепанов,Александр Бачило,Павел Молитвин,Людмила Козинец,Павел (Песах) Амнуэль,Евгений Дрозд,Феликс Дымов,Николай Орехов,Владимир Клименко,Евгений Носов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 37 страниц)

Евгений НОСОВ
ПЕРЕЕЗД

Солнце пекло. Мухи попрятались в тени. Трезор Барбосович Костогрызов, солидный пес с признаками благородства на угрюмой физиономии, возлежал на траве, скрываясь за добротной конурой. Трезор Барбосович находился на службе. Дело, надо полагать, серьезное, ответственное. Костогрызов так и полагал – он бдил, несмотря на полуденный зной. Чай, не казенное охранял, а хозяйское, стало быть, и свое.

Покой и равнодушие царили в просторном полупустом дворе. И вдруг покой нарушился неслыханной по наглости выходкой какого-то замухрышки воробья. Трезор Барбосович в изумлении широко раскрыл глаза: воробей клевал мозговую кость, которая терпеливо ждала обеденного часа, чтобы доставить удовольствие Костогрызову, ему и только ему!

Грозный рык вырвался из груди Трезора Барбосовича. Воробей моментально исчез, словно испарился от гневного взгляда.

– Вконец обнаглели, на чужое зарятся!.. – прорычал Костогрызов. Но мысли его были уже далеко.

«Помозговать разве?» – в переносном смысле подумал Трезор Барбосович. Вопрос показался ему серьезным и весьма своевременным. Да и чутье подсказывало, пора, мол. Но тут за забором послышался веселый лай Жулика, бездомного по прописке и неунывающего попрошайки и авантюриста по характеру.

– Трезорка! – заполошно прогавкал Жулик. – Пошли на соседнюю улицу: там дома ломают. Говорят, кран подъемный туда приехал, «Като» называется. И бульдозер тоже какой-то импортный. Облаять бы надо?!

– Не Трезорка, а Трезор Барбосович, шантрапа ты беспородная!

Костогрызов Жулика не уважал: «Лишняя, пустая собака, – считал он. – Ну, любит его ребятня с нашей улицы, ну и что? Хозяйством обзаводиться нужно, добро копить, а ему все игрушки… Уж и не молод, а все то же: ни кола, ни двора…»

Трезор Барбосович слышал, как Жулик нетерпеливо перетаптывался с лапы на лапу за забором, но молчал.

– Трезор, может, пожевать у тебя чего найдется? – не очень уверенно спросил Жулик.

– Поди лучше на кран погавкай.

Жулик промолчал; иного ответа он и не ожидал. За забором стало тихо.

«Помозговать разве?» – снова подумал Костогрызов, но уже в прямом смысле: интерес к м’озговой кости пропал до другого, более подходящего для этого настроения. Тем более никто уже не покушался на кость. Трезор Барбосович натужно зевнул, клацнул зубами и принялся за философию.

«Вот ведь, – подумал он, – кто есть Жулик? Дворняга. А кто есть я? Благородный пес из благородного семейства. Это хорошо». – С таким мудрым определением, которым обычно завершалась его философская мысль, он задремал. Уши его сторожко двигались во сне, стараясь уловить звуки перемены в тишине двора…

– Эй, Трезорка, все спишь?! – послышался лай Жулика.

– Работаю, – глухо отозвался Трезор Барбосович, вскидываясь. Он подумал, что молчанием тут не отделаться, не хватало, чтобы Жулик подумал плохо. Костогрызов на работе не спит!

– Тогда слушай новость!..

Трезор Барбосович слухов и сплетен не любил, считая, что все неприятности у его хозяина, как и у самого Костогрызова, происходят именно от сплетен и доносов. Ухо его только слегка развернулось к забору…

– Соседнюю улицу почти уже всю снесли, завтра с нашей выселять начнут! – радостно сообщил Жулик.

– Вот те на! – вырвалось у Трезора. – А как же хозяин?…

Весть о том, что Трезор Костогрызов, а тогда еще просто Трезорка, помещен в уважаемые руки не последнего человека, в семействе Костогрызовых восприняли как должное. Его хозяин занимал не очень солидное, но очень престижное положение среди людей. Правда, чем он занимался на работе и что из себя представляет эта работа, Трезор не знал, да никогда и не интересовался. Хозяин имел солидное хозяйство – этого было вполне достаточно. Три четверти дома хозяин сдавал внаем. И правильно, думал Костогрызов, никто уже не скажет, что человек живет не по средствам. Трезор Барбосович понимал хозяина (все большие люди по странному совпадению имеют низкие оклады) и старательно оберегал его хозяйство. Иногда он, правда, недоумевал, почему это квартиранты говорят о хозяине – «хозяйчик» и «сквалыга», но, чувствуя родство с хозяином во взглядах на жизнь, рычал на квартирантов. А те добавляли, что и собака под стать своему хозяину. «А как же иначе? – недоумевал Трезор Барбосович. – У хозяина хватка – позавидуешь! И походить на него приличной собаке не стыдно». И потому он с подчеркнутым старанием рычал на квартирантов.

Новость Жулика, как рыбья кость, впилась в сердце Костогрызова. Значит, хозяин лишится дома, а сам Костогрызов – конуры?… А сколько важных мелочей придется на разорение: тут тебе и кадушки, и сарайки, и всякие пустячки, которых не возьмешь с собою на новую квартиру… Полный разор…

– Чего молчишь? – Жулик, не дождавшись ответа, весело и в то же время взволнованно и мечтательно прогавкал: – Всем с нашей улицы квартиры благоустроенные дадут. Вот заживут люди! Ни тебе дров, ни угля, за водой на колонку не ходить. Опять же ванна, душ там всякий. Антенны коллективные…

Жулик очень старательно перечислял блага новой жизни. Ему было приятно, когда их становилось больше, и он боялся упустить что-нибудь важное.

«Тебе-то что терять, – неприязненно подумал Трезор Барбосович, – а каково нам с хозяином?» Но вслух спросил:

– Ты-то чему радуешься? Или надеешься, что тебя возьмут на новые квартиры? Больно ты нужен кому…

Жулик почесал задней ногой за ухом: для него вопрос прозвучал странно и неожиданно.

«Люди всегда рады новому, – подумал он. – Как же мне не радоваться вместе с ними». И с вызовом повторил вслух:

– Как же не радоваться?!

– Дурак, – равнодушно сказал Трезор Барбосович и, звякнув цепью, полез в конуру.

… Всю ночь ему снилась новая квартира хозяина – пусть не такая большая, как эта, но благоустроенная. Трезор Барбосович даже угол себе присмотрел. Ему снилась мягкая, теплая подстилка у батареи на кухне. А на плите в большой кастрюле варилась большая мозговая кость…

Утром, с наслаждением припоминая детали сна, Костогрызов с достоинством подумал, что он такую жизнь заслужил. «Конечно, хозяину не очень выгодно терять этот дом, но что делать – сносят», – нашел он оправдание. И вопреки обычному, даже немного радовался мечтам о новой жизни. Да и что им с хозяином еще надо, все есть!

– Трезор, ты проснулся? – позвал Жулик.

– Ну, – недовольно буркнул Костогрызов.

– Машин на улицу понаехало – уйма, пойдем полаем?

– Что я, пустобрех, что ли?

– На прощанье надо бы, – беззаботно тявкнул Жулик.

Трезор Барбосович промолчал: не резон, решил он, терять время на этого пустомелю – пора готовиться к переезду. Он откопал все заботливо припрятанные на черный день косточки, любовно перенюхал их и сложил в миску, и был приятно удивлен, что миска скрылась под костями – так много их было. Потом он огляделся в поисках тары под необходимые в хозяйстве вещи, без которых и на новой квартире не прожить: веревки там, гвозди, пуговицы… Приволок большой ящик и старательно сложил в него свое имущество.

Хозяин тоже выносил из дома вещи.

«Эк, сколько добра у нас!» – с гордостью думал Трезор Барбосович.

Хозяин грузился долго и обстоятельно, по-хозяйски. На три грузовика. Костогрызов исподлобья наблюдал за грузовиками – кабы не утащили чего – и ждал своего часа. Наконец он настал. Хозяин подошел к Трезору, снял с него ошейник, отстегнул от конуры цепь, долго в раздумье смотрел на них. Потом закинул ошейник в кузов, а цепь бросил в конуру. Трезор Барбосович взглядом указал хозяину на свой ящик с добром, мол, смотри, тоже собрал самое необходимое. Но тот, даже не глядя в его сторону, пошел к машине, сел в кабину и уехал.

Трезор Барбосович ничего не понимал. Он застыл: сидел у конуры и смотрел на калитку, которая впервые в жизни в этом дворе была распахнута настежь.

Заглянул Жулик.

– Трезор, там уже и кран приехал, и бульдозеры, и экскаваторы! – захлебываясь от возбуждения, заливался он лаем, но вдруг замолчал и удивленно оглядел пустой двор. – А хозяин твой где?

Трезор Барбосович промолчал. Он вдруг понял, что и он – вещь. Вещь, нужная хозяину до поры до времени. И все добро, накопленное им за свою жизнь, на поверку оказалось просто старым хламьем…

– Жулик, где же ты? – послышалось с улицы. – Полезай скорее в машину, в новом дворе теперь будешь жить!

– Зовут, – сказал Жулик. Он посмотрел на улицу, потом на Трезора, снова на улицу… Уселся, почесал задней лапой за ухом. Во взгляде его появилась серьезная озабоченность.

– Жулик! – вновь донеслось с улицы.

– Поезжайте! – гавкнул Жулик в ответ. – Мы с Трезоркой после сами доберемся.

Павел МОЛИТВИН
В НАЧАЛЕ ЛЕТНИХ КАНИКУЛ

Глава первая

ПОЛОСА НЕУДАЧ. ПРОПАЛИ ЛЬВЫ. РАЗНЫЕ ВЕРСИИ. МЯФА

Михаил Худоежкин медленно шел по Парку, мрачно глядя себе под ноги. Ему не хотелось смотреть на яркую веселую зелень, на сияющие, словно налитые солнцем пруды, на мельтешащих вокруг песочниц малышей. Летнее утро не радовало его.

– Полоса неудач – вот как это называется, – тихо и жалобно пробормотал Михаил себе под нос.

Он точно знал, с чего началась эта полоса, – с того момента, как он обнаружил в своем табеле две тройки: по поведению и по физике. Тройку по поведению он пережил легко – Худоежкин-старший не раз говорил, что презирал в детстве мальчишек, имевших «отлично» по поведению. Но тройка по физике… Она означала – прощай, «Орленок», прощай, мечта: физику Худоежкин-старший уважал. «Есть тройка – нет велосипеда», – лаконично сказал он, и спорить было бесполезно – существовал между ними такой договор.

Михаил вздохнул и двинулся по дорожке, ведущей к львам. Только их бронзовое спокойствие и величие могли утешить его. А в утешении он нуждался потому что тройка по физике была лишь началом.

Следующим ударом судьбы было ОРЗ, подкараулившее Михаила сразу после бесславного окончания пятого класса. Всего неделю провалялся в кровати, казалось бы, пустяк, но из-за этого пустяка не попал в пионерлагерь и будет теперь целый месяц торчать в городе. И это летом, когда все друзья разъехались!

Михаил вздохнул тяжелее прежнего. К львам, к львам! Он мужественно переносил обрушившиеся на него невзгоды, но сегодня… Нет, это уж слишком! Это и есть та соломинка, что сломала хребет перегруженному верблюду. Пропустить утренник!

Михаил вздохнул так тяжело, что ленивые голуби с шумом взлетели у него из-под ног. К счастью, до львов было уже недалеко.

Михаил застыл, выкатив глаза и разинув рот от удивления. Потом закрыл рот, похлопал длинными, отвратительно загибающимися вверх, почти как у девчонок, ресницами и почесал в затылке. Львов не было.

Канал между прудами, заросшими по берегам плакучими ивами и густым невысоким кустарником, был. Два выдающихся навстречу друг другу полуострова, на которых раньше стояли львы, остались на прежнем месте. Даже постаменты, облицованные плитами известняка, сохранились, а львы пропали. Большие бронзовые львы, правые передние лапы которых опирались на шары. Львы, которые являлись гордостью Парка и были лишь капельку мельче своих знаменитых невских собратьев.

Михаил Худоежкин протер глаза, помотал головой, подошел к постаменту и потрогал его рукой. Постамент – шершавый, прохладный, с нацарапанной на одной из плит надписью «Здесь был Вася Смердов» – стоял на месте, но лев отсутствовал.

– Что же это за Парк без львов? – Михаил растерянно оглянулся по сторонам. – Как же это без львов-то?

И тут он понял, что все его прежние неудачи, в общем-то, ерунда. Подумаешь, велосипед, подумаешь, утренник! А вот львы…

Он не просто привык к ним, он любил львов! Любил за их мощь, красоту и спокойствие. За то, что под шапками снега, в пелене дождя и в солнечных лучах они не меняли своего гордого вида. За то, что они всегда были и всегда будут. А рядом с вечным что стоит случайная тройка, замечание в дневнике или плохое настроение?

Несколько минут Михаил смотрел на ставший вдруг куцым и скучным канал, а потом побежал на аллею.

– Простите, вы не знаете, куда делись львы? – обратился он к молодой мамаше, которая катила перед собой коляску и одновременно читала испещренную формулами тетрадь.

– Кто? Какие львы? – Она подняла на Михаила отсутствующие глаза.

– Бронзовые, вот тут стояли, – указал Михаил рукой на постаменты.

– Не знаю. А разве тут были львы? – удивилась женщина.

– Были, – дрогнувшим голосом ответил Михаил.

Ребенок пискнул, и молодая мамаша, сердито мотнув головой, мол, какие еще львы, быстро покатила коляску по дорожке, приговаривая: «Агусеньки-матусеньки-кукусеньки. Нету никаких львов, нету. Нет и не было никогда. И не надо нам их, не надо».

Старичок-пенсионер, остановленный Михаилом, приподнял очки, посмотрел на пустые постаменты и, вздохнув, сказал:

– Да-а… Как время бежит! А ведь помню, хорошо помню, были львы. Были…

Молодой мужчина, шедший по аллее быстрым шагом, остановился с явной неохотой и долго смотрел на Михаила непонимающими глазами:

– Где львы? Откуда львы? Какие львы? Два года ведь прошло, как здесь «Шапито» не выступает!

– Да не живые, а бронзовые. Скульптуры.

Мужчина внезапно нагнулся, пристально вгляделся в лицо Михаила и спросил громким шепотом:

– А тебе они зачем, а?

Казалось, еще минута, он схватит Михаила за руку и, несмотря на свою занятость, потащит в ближайшее отделение милиции.

– Да нет, я просто так, – промямлил Михаил. Конечно, он не испугался, но галстук, строгий черный костюм и жесткий пробор портфеленосного мужчины подействовали на него угнетающе.

– Ах, просто так? Странно, странно… – подозрительно процедил мужчина и пошел прочь, время от времени оглядываясь на Михаила. Видимо, он все еще колебался, оставить ли это чрезмерное любопытство безнаказанным, или принять соответствующие меры.

Толстая тетка с метлой и в ватнике так же, как и Михаил, почесала в затылке, а потом вымолвила:

– Кажись, были львы-то? Ей-бо, были. Хм-гм. Ну, стало быть, увезли их. А тебе они нужны, что ль? Зачем?

Михаил Худоежкин пожал плечами, поковырял землю ногой, обутой в красную с белым кроссовку, и ничего не ответил толстой тетке. Потому что объяснить, зачем ему нужны львы, было очень трудно. Львы – это не ватник, без которого зимой холодно, не метла, без которой не сделать порученную работу… Но они тоже нужны.

И, может быть, не меньше чем ватник и метла.

Михаил Худоежкин понуро брел к своему дому, когда его неожиданно окликнули:

– Мишка, привет!

Михаил поднял голову – и увидел своего одноклассника Витьку Суковатикова. С Витькой Михаил был в прохладных отношениях, потому что тот жил в другом дворе, но сейчас обрадовался, как лучшему другу.

– Привет! А ты знаешь, что львы в Парке пропали?

– Бронзовые? Врешь!

– Честно. Постаменты стоят, а львов нету.

– Врешь!

– Ну, заладил. Пойдем, сам убедишься.

Пока они шли к месту, где раньше стояли львы, Михаил поделился с Витькой своими печалями, а тот, в свою очередь, рассказал, что путевку в пионерлагерь ему не достали и придется до августа сидеть в городе. А в августе он вместе с родителями поедет на Кавказ.

– Смотри-ка, действительно нету! – Витька вытаращился на пустые постаменты. Тут же ребята услышали возмущенный бас:

– Куда их дели? Вчера еще тут стояли!

– Стояли, стояли. Я помню.

– Да что вы помните! У меня вот холст незаконченный остался! Хотел сегодня дописать, а их нету. Безобразие!

Ребята выглянули из-за кустов. На полянке стояли бородатый мужчина с висящим через плечо этюдником и средних лет женщина.

– Действительно, безобразие!

– Ну, я это так не оставлю! Я этих горе-администраторов найду!

– Правильно-правильно, надо найти того, кто всем тут заведует, и все выяснить. Как это наш Парк – и вдруг без львов! Сегодня скульптуру увезли, завтра воду из прудов отведут. Надо узнать…

– Узнаем! – пообещал художник и решительно двинулся по аллее. Женщина засеменила следом.

– Вот это да! Исчезли львы, – Витька не мог прийти в себя от изумления. – А ты не знаешь, куда они делись?

– Спрашивал. Никто не знает.

– Здорово! – Витька обошел постамент, но никаких подозрительных или наводящих на дельную мысль следов не обнаружил, – Ну ничего, найдем и узнаем.

– Может, их ремонтировать увезли?

– Что в них ремонтировать-то? – Витька смотрел на пустой постамент, и на губах его блуждала сладкая улыбка. – Нет, тут дело не простое. Тут надо мыслить не традиционно, предлагать смелые гипотезы, иначе эту загадку не разгадать. Есть у тебя смелая гипотеза?.

– Нет, – честно признался Михаил. – Ума не приложу, кому наши львы могли помешать.

Витька посмотрел на него с сочувствием:

– М-да! Ум не надо прилагать, им надо работать. Они не помешали, а понадобились. А понадобиться они могли многим.

– Например?

– Например, их могли похитить какие-нибудь мафиози, чтобы продать миллионеру, верно?

– А через границу их что, на вертолетах повезут, да?

Витька помолчал, а потом с огорчением признался:

– Нет, через границу их не переправить.

– А может, их увезли, чтобы сделать форму и отлить таких же львов для других парков в других городах?

– Вряд ли. Тогда бы объявление написали. «Увезены по техническим причинам» или что-нибудь в этом роде. Тем более, что они еще вчера были здесь… О! – Витька чуть не подпрыгнул от восторга. – Их ведь ночью увезли! Так? Втихаря, значит, злоумышленники поработали.

– Какие?

– Да что ты все спрашиваешь, сам думай. Вот хоть инопланетяне могли стащить. У них техника может быть ого-го какая.

– Зачем же инопланетянам наши львы? – опешил Михаил.

– А зачем вообще все произведения искусства? Чтобы любоваться. Хороша гипотеза? Сразу получают объяснение все похищения картин, статуй и прочих шедевров. Ты ведь знаешь, что такие случаи участились?

– Ну.

– Да не «ну», а точно. Зачем мне похищать картину, если я могу пойти в музей и посмотреть на нее? Незачем. А инопланетяне не могут, их ни в музей, ни в парк не пустят. Значит, они и похищают.

– Почему же обязательно – инопланетяне? – не согласился Михаил. – А если человек в другом городе живет, и ему до музея добираться далеко?

– Захочет – доберется. Или просто хорошую репродукцию купит. Сейчас фотоспособом на холсте знаешь как здорово делают? Лучше настоящих картин выходит!

– А скульптуру?

– Так ведь этих львов в комнату к себе не поставишь? Нет. Значит, и похищать их не будешь. А инопланетяне на площади их у себя поместят или в парке.

– Чего же они тогда «Медного всадника» не взяли?

– Ха! Будто не понимаешь! Они к себе внимание не хотят привлекать. А «Медного всадника» незаметно не стащишь. Хотя, кто знает… – Витька на мгновение задумался. – Вдруг они его уже уволокли, а на площади Декабристов копию поставили. И никто ничего не заметил.

– Зачем им это нужно? – Михаил думал, что уж этим-то вопросом загонит Витьку в тупик, но тот снова вывернулся:

– Как зачем? Чтобы спасти шедевры земного искусства от уничтожения.

– Да кто их уничтожать-то собирается? Наоборот…

– Земляне. Люди то есть. Вот начнется атомная война, так от статуй и картин один пшик останется.

– А если не начнется? И почему тогда эти всесильные инопланетяне людей не спасают? Или им статуи и картины дороже?

– Может, и дороже. Или они не имеют права вмешиваться.

– Ага. Вмешиваться права не имеют, а красть памятники, значит, имеют? – возмутился Михаил.

– Так ведь они из лучших побуждений. Чтобы спасти их для жителей других миров. К тому же, они эти статуи, может, и не насовсем берут. Посмотрят, подождут, и если мы между собой войну учинять не будем, вернут все, что взяли.

– Бред.

– Почему это бред? – обиделся Витька. – Все, по-моему, логично.

– Логично. Не спорю, – согласился Михаил. Врал Витька складно – не подкопаешься.

– А чего тогда говоришь – «бред»?

– Я? Ничего я не говорил. Я молчал.

– Ну я, я сказала, что все это бред.

– Кто? – Ребята уставились друг на друга, а потом одновременно повернулись к кусту цветущей сирени, из которого донесся ленивый голос. Приподняли нижние ветки и заглянули под куст, но там никого не было.

– Странно. Ты ведь тоже слышал?

– Слышал, – подтвердил Михаил, – но ничего не вижу.

– Смотреть – еще не значит видеть, – назидательно сказал уже знакомый ребятам голос. Казалось, он шел прямо из земли.

– А ты есть? – опасливо спросил Михаил.

Послышался легкий смешок.

– Мыслю, значит, существую, – торжественно провозгласило невидимое существо. – А раз вы меня слышите, так и подавно.

– Ты инопланетянин? – с надеждой спросил Витька, уже уверовавший в правильность своей смелой гипотезы.

– Ничуть. Но выгляжу, на ваш взгляд, довольно странно.

– Все равно. Вылезай, – потребовал Витька. – Нас не удивишь, мы всякое повидали.

– По-моему, не очень вежливо разговаривать, не показываясь, – поддержал его Михаил. – Как бы ты ни выглядело, покажись, пожалуйста.

– Воля ваша, – помолчав, согласился голос. – Но чур не пугаться и шума не поднимать.

И тут же ребята увидели, что бугор земли под кустом сирени начал менять цвет. Из бурого он превратился в густо-фиолетовый, потом в темно-багровый и, наконец; в светло-розовый.

– Вам нравится такой цвет? – Голос явно исходил из бугра.

– Н-ничего.

– Так ты что, обычная земля? – прошептал Михаил, сам неожиданно потерявший голос.

– Нет, я просто маскируюсь. Значит, такой цвет вас устраивает? А то я могу сменить.

– Устраивает, – пробормотал Михаил. – Очень красиво.

– Правда? – обрадованно спросил розовый холмик. Он слегка надулся, став похожим на поднявшееся тесто, потом, подобно гигантской капле воды, обтек стволы сиреневого куста и перелился поближе к ребятам. Теперь он напоминал большой перевернутый таз.

– Здорово! – восхитился Витька. – Совсем как кисель.

– Извините, – недовольно, сказало похожее на перевернутый таз существо, и по слегка поблескивающей поверхности его прошла легкая рябь. – Но это сравнение мне неприятно.

– Он не нарочно, – извинился Михаил. – А можно тебя потрогать?

– Только осторожно.

Михаил нагнулся и провел рукой по теплой, гладкой поверхности невиданного существа.

– Ой! – внезапно взвизгнуло оно, Михаил отдернул руку.

– Больно?

– Щекотно.

– Давайте познакомимся, – официальным тоном предложил Витька. – Меня зовут Виктор, его – Михаил, а тебя как?

Существо задумалось. Розовый цвет его приобрел лиловатый оттенок, и наконец, когда ребята уже начали недоуменно переглядываться, оно сказало:

– Друзья зовут меня Мяфой.

– У тебя есть друзья? А как ты видишь? И слышишь? И двигаешься?

После первого вопроса тело Мяфы сморщилось и покрылось зелеными пятнами. Михаил предположил, что она обиделась, и собрался уже обругать Витьку за грубость, но Мяфа быстро справилась с собой и приняла прежний облик. Наверное, поняла, что если Витька и допустил бестактность, то сделал это случайно.

– У меня есть друзья, и заговорила я с вами вовсе не от скуки…

– А давно ты живешь в Парке?

– Давно. Можно сказать, всю жизнь. Почему тебя это интересует?

– И тебя никто никогда не видел? – не утерпел Михаил, уже сообразивший, куда гнет Витька.

– Ну, во-первых, я неплохо маскируюсь. Во-вторых, я вовсе не стремлюсь показываться людям, особенно взрослым. И сейчас открылась вам с определенной целью… – Мяфа говорила неторопливо, словно через силу, и ребятам трудно было удержаться и не воспользоваться паузами в ее речи.

– А как ты все-таки говоришь?

Мяфа снова начала зеленеть и покрываться рябью, однако и на этот раз сдержалась.

– Неужели так важно, как я говорю? Мне кажется главное, что я мыслю.

– Конечно, конечно, – поспешил согласиться Михаил. – Мы вовсе не хотели сказать ничего обидного.

– Я не обиделась. Но давайте спрячемся – сюда идут люди, – сказала Мяфа и поспешно начала перетекать вглубь зарослей сирени, отделенных от львиного постамента неширокой дорожкой.

Ребята последовали за ней.

– Вот хорошее место, ниоткуда нас не видно, – остановилась Мяфа.

Ребятам, присевшим на корточки, чтобы как-то поместиться под кустами, место показалось не слишком удобным, но спорить они не решились.

– Ну-ка, взгляните, в таком виде я вас меньше смущаю? Теперь не будете отвлекать меня вопросами?

Ребята, застыв от удивления, смотрели на Мяфу – посреди нее вдруг появилось некое подобие рта, открывавшееся и закрывавшееся по мере того, как она говорила.

– Да-а-а, – растерянно протянул Витька, а Михаил попросил:

– А нельзя ли, чтобы еще глаза появились? Приятно разговаривать, глядя собеседнику в глаза.

– Глаза – зеркало души, – согласилась Мяфа, и почти тут же надо ртом появились два глаза. Круглые, без ресниц, но с веками. – Какого цвета глаза вы предпочитаете?

– Карие! – выпалил Витька, сам имевший шоколадные глаза.

Михаил хотел сказать, что ему больше нравятся серые, как у него самого, у мамы-Худоежкиной и папы-Худоежкина, но промолчал. В самом деле, если у тебя серые глаза, светлые волосы и курносый нос, это еще не значит, что и у других все должно быть точно таким же.

Глаза у Мяфы из красноватых стали коричневыми, и Витька удовлетворенно улыбнулся.

– Ну а теперь давайте перейдем к серьезному разговору.

Ребята согласно кивнули, не отводя завороженных взглядов от Мяфы, все тело которой представляло теперь как бы одно большое лицо. «Настоящий Колобок», – подумал Михаил, но вслух этой мысли благоразумно не высказал.

– Так вот, показаться я вам решила, когда услышала разговор про исчезновение львов. Мне стало ясно, что вас это исчезновение волнует почти так же, как меня. Ведь это правда, оно волнует вас?

– Еще бы! – подтвердил Витька. – Да лучше бы у меня дневник из портфеля пропал!

При этом заявлении Михаил едва не рассмеялся. Если бы у Витьки среди года, а особенно в конце четверти, пропал дневник, тот был бы только рад. Однако удержался Михаил от смеха не только потому, что боялся обидеть Мяфу, а обидеть ее ничего не стоило, но и потому, что сейчас Витька говорил искренне Ему действительно было неприятно, что львы пропали, а про дневник он просто так ляпнул. Им так долго внушали, что дневник – это их главный документ и едва ли не самое ценное в жизни, что фраза о нем вырвалась у Витьки совершенно автоматически.

– Именно такой вывод я сделала из вашего разговора, – продолжала Мяфа. – Я видела, как Михаил пытался узнать о судьбе львов у других людей… К сожалению, одни их исчезновению не придали значения, а другие его и вовсе не заметили. Это обидно, но иного я от взрослых и не ожидала, – сказала Мяфа, и Михаилу показалось, что рот ее скривила горькая усмешка.

– Ну, они ведь не все такие, – попробовал он вступиться за взрослых. – У них ведь дела…

– Естественно, – откровенно усмехнулась Мяфа. – Деловые люди. Но важно не это, важно, что никто из них не знает, куда исчезли львы. Я этого тоже не знаю. Но подозреваю, что их украли. Похитили. И готова приложить все силы, чтобы вернуть их Парку.

– Мы тоже! – почти крикнул Витька. Михаил согласно кивнул.

Раньше он никогда специально не думал о львах, они были как бы частью его жизни. Как школа, Парк и сам город. Михаил любил их, но не отдавал себе в этом отчета. Однако стоило им пропасть, как он остро ощутил их отсутствие. Парк без них стал другим; кажется, даже весь город изменился. И сам Михаил чувствовал себя другим – ограбленным и обиженным, причем, в значительно большей степени, чем когда Егор Брюшко, по кличке Брюхо, отнимал у него мороженое или пирожок. Наверное, потому, что пирожок или мороженое принадлежали лично ему и ограблен был он один, в то время как львы принадлежали всем: маме, папе и бабушке Худоежкиным, родителям Витьки и самому Витьке, и неизвестному Васе Смердину, оставившему свой автограф на одном из львиных постаментов, и даже Брюху, а значит, ограблены были они все. И обида была уже не личная – маленькая, а общая, за всех – большая.

– Я не знаю, кто похититель львов, но по-другому объяснить их исчезновение не могу. Я собираюсь начать розыск похитителя, – продолжала Мяфа.

Когда подобные слова говорит похожее на колобок существо, это выглядит довольно забавно, но ребята даже не улыбнулись. Напротив, они были благодарны Мяфе.

– Мы поможем тебе! – горячо сказал Витька.

– Конечно, поможем, – помедлив, подтвердил Михаил.

– Отлично, – Мяфа улыбнулась. – Это как раз то, на что я рассчитывала. Попытайтесь что-нибудь разузнать у администрации Парка, сторожей и садовников. А когда часы на башне покажут десять, подходите к руинам беседки, там и поговорим. Быть Может, я познакомлю вас со своими друзьями, которые тоже обеспокоены исчезновением львов.