Текст книги "Журнал «Если», 2001 № 06"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Марина и Сергей Дяченко,Кир Булычев,Евгений Лукин,Владимир Михайлов,Владимир Гаков,Эдуард Геворкян,Дмитрий Байкалов,Наталия Мазова,Дмитрий Караваев,Евгений Харитонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– Лысины, затылки… – с неудовольствием промолвил дядя Семен.

– Это, знаешь, только квалификацию терять. А соколик твой так и не отыскался?

Отражение Леонида Витальевича Арчеды с унылым видом сняло отражение очков и, протерев, снова водрузило на переносицу.

– Да отыскался… – страдальчески произнесло оно. – В Москве. Три дня назад. Мелькнул, потом опять исчез. Где сейчас – не знаю…

– Эх, ничего себе! – засмеялся Егор. – Скрывается, что ль, дядь Лень?

– Взял кредит – два миллиона… – ни на кого не глядя, расстроенно ответил тот и вдруг взорвался: – Козел он! Одно слово – козел! Ведь прекрасный был инженер, работник – золото! Ну и сидел бы, занимался своим делом! Нет, понесло его в этот чертов бизнес!.. Два раза чудом выкрутился! Ну, теперь точно пришибут…

– Может, обойдется, дядь Лень?

– Ага! Жди! – плачуще выкрикнул дядя Леня, вскакивая с табуретки. – А ты знаешь, что мне у него на дому сказали? Причем два отражения сразу! Один его пятый год уже корчит, второй – полгода…

– Что сказали?..

– А то! Долгов нахватал на триста тысяч! Потому и кредит взял! А головой он своей подумал, как он все это возвращать будет? – И Леонид Витальевич Арчеда умолк, хрипло дыша и держась за сердце. Потом полез за сигаретами. Нервно чиркнул отражением зажигалки и, глубоко затянувшись, пустил в серое туманное ничто отражение табачного дыма.

Ветеран Зазеркалья дядя Семен давно уже не сводил с него скорбных внимательных глаз.

– Зря… – вымолвил он наконец.

– Так и я говорю, что зря!

– Я не о нем. Я о тебе, – сказал дядя Семен. – Ты чего за грудь держишься? Это ж у него сердце слабое, а не у тебя. Ты еще корвалол прими! А закурил зачем? Ну да, ну да! Чтобы из образа не выходить… За женскими персоналиями принялся ухлестывать… – Вздохнул, сокрушенно покачал головой. – Ой, берегись, Леня! Ой, берегись! Пропадешь… Присохнешь к образу – так при нем и останешься! Мы с Егором только-только об этом говорили… И чем он тебя так присушил, этот Арчеда, не пойму! Лысый, очкастый…

Отражение Леонида Витальевича Арчеды смешалось и выкинуло едва начатую сигарету.

– Ну так… – жалобно произнесло оно. – Как же иначе-то? К ним же привязываешься. Помню, после финской войны… – На лице его обозначилась беспомощная искательная улыбка. – Отражал я одного комсомольца, бывшего беспризорника. Техникум с ним одолели, до прораба доросли…

Леонид Витальевич совсем загрустил и, безнадежно махнув рукой, умолк.

Отражение № 5

– Здравствуйте!

Егор обернулся – и вздрогнул. Рядом с коробкой павильона стояло отражение хрупкой женщины неопределенного возраста, одетое неброско, но современно. С виду незнакомке можно было дать и двадцать пять, и сорок с небольшим. Фигура подростка, рыжеватые волосы, бледненькое грустное личико без каких-либо следов косметики. Хотя левая бровь вроде бы слегка смазана.

В первую секунду Егорке померещилось, что именно это лицо явилось ему в осколке старого зеркала, хотя утверждать что-либо наверняка он бы, пожалуй, не рискнул: черты в прошлый раз были искажены, да и длилось-то видение миг, не больше…

Всмотрелся тревожно. Нет, кажется, все-таки не та. Точняк – не та…

– А-а!.. – вскричал, оживая, Леонид Витальевич. Вызвав неодобрительное покашливание дяди Семена, выкатил грудь, приосанился, сверкнул очками. – Позвольте представить! Мои, так сказать, сокамерники… Семен Малахов – ветеран, герой Коринфа. Егор – наше молодое дарование. А это Тома, о которой я чуть было вам не рассказал, но вы, мерзавцы, меня, как всегда, перебили… Тома. Моя, в некотором роде, товарка по несчастью…

– По которому? – осведомился дядя Семен. – У тебя их сейчас, по-моему, как собак нерезаных.

Очень был недоволен.

– Ну как же? – удивился воскресший Леонид Витальевич. – По самому главному! Тоже, как бы это выразиться, потеряла себя.

Дядя Семен с Егором переглянулись и посмотрели на Тому с сочувствием. Действительно, нет ничего хуже, когда твой оригинал исчезает, не оставив следов, и поди пойми, на каком ты теперь свете…

– Давно пропала? – спросил женщину дядя Семен.

– Скоро полгода, – отрапортовал Леонид Витальевич, за что удостоился еще одного неприязненного взгляда.

Егор присвистнул. Его собственный стаж работы в зеркале, как уже было сказано, едва перевалил за три месяца.

– Чтобы женщина за полгода ни разу на себя не поглядела? – с сомнением проговорил ветеран Зазеркалья. – Ох, не верится… А другие ее отражения что говорят?

– Других нет… – с едва уловимой картавинкой печально произнесла Тома. – Все уже устроились. Кто кем…

– И правильно сделали… – проворчал дядя Семен. – У тебя, девонька, между прочим, бровь поплыла…

– Эта? – испуганно спросила она, вскидывая руку.

– Нет, левая…

– Спасибо… – С сосредоточенным видом Тома принялась оглаживать левую бровь. Восстанавливала.

Егор пригляделся и понял с содроганием, что косметика тут и впрямь ни при чем. Отражение распадается с лица… И стало Егорушке не по себе. Отвел глаза, хотя лучше бы он этого не делал, поскольку взгляд его натолкнулся на расплывшуюся ножку стола. Может, в самом деле, на биржу сходить? Пока не поздно… А то, действительно, переберет наркоты… или от дружков не отмашется…

– Ну, а к нам-то вы в гости или по делу? – не отставал дотошный ветеран.

– В гости, – сказал Арчеда.

– Нет, скорее, по делу… – сказала Тома, все еще нервно оглаживая бровь. – Леонид упомянул… там, на бирже… что ваш ведущий исполняет Полупалова. Василия Полупалова.

– Верно. И что?

– Понимаете… – волнуясь, заговорила она. – Тамара Истрина… – осеклась, испуганно всмотрелась в лица, – та, которую я отражаю… отражала… Словом, год назад она встречалась с неким Василием Полупаловым. И вот я подумала… Может быть, это один и тот же…

– Истрина… Истрина… – забормотал, потирая лоб, дядя Семен. – Тамара Истрина… Нет! – решительно проговорил он наконец. – Не слышал. В разговорах не мелькала.

– Ни разу? – недоверчиво переспросила она.

Дядя Семен посмотрел на Егора и Арчеду. Оба с виноватым видом помотали головами.

– Ну, это еще ни о чем не говорит, – поспешил утешить он озадаченную Тамару. – Труппа мы молодая, работаем всего три месяца… Это тебе надо, Тома, по таким зеркалам побегать, которые уже несколько лет висят. Может, там что скажут.

– Но хотя бы взглянуть на него… – и рыженькая Тамара умоляюще покосилась в сторону серебристо-серой коробки павильона. Павильон висел в безликом пространстве – тусклый, тихий. Затаившаяся обслуга прислушивалась к разговору.

– На Василия? Зачем? Полгода назад Василия здесь тоже не было.

– Я понимаю… Мне только посмотреть: он или не он.

Отражения переглянулись.

– Да точно не он! – сказал Егор. – Кто бы с ним таким встречаться стал!

– Пьет? – быстро спросила Тома.

– Без просыху.

– А как бы на него все-таки взглянуть?

– Нету его, – объяснил дядя Семен. – Вызвали куда-то.

– Куда – не сказали?

– В вытрезвитель, скорее всего. Зеркало семь эр-ка шестьсот… шестьсот… Егор, у тебя вроде память получше!

Юноша наморщил лоб.

– Да нет… – сказал он. – По-моему, восемьсот, а не шестьсот… Восемьсот тридцать… Нет, не помню.

– Да он скоро вернется! – вмешался Леонид Витальевич. – Если желаете, в картишки пока перекинемся…

Машинально оглаживая вздернутую бровь, рыженькое отражение Тамары Истриной с несчастным видом смотрело в серую неопределенность Зазеркалья, собирающуюся местами в причудливо-однообразные слитки павильонов. Вдали вдруг косо воздвиглось – и заметалось, затрепетало нечто бесформенно-огромное, слегка напоминающее серебристый обмякший аэростат. Не иначе, какое-то зеркало вынесли из дома, и оно отразило целый пейзаж.

Тамара очнулась, вздохнула.

– Я тогда попозже к вам загляну, – сказала она. – Если вы, конечно, не против…

…Три мужские персоналии долго смотрели вслед цветному блику, скользнувшему в пыльное бесконечное никуда.

– Понял, о чем я тебе толковал? – ворчливо осведомился дядя Семен, обращаясь то ли к Егору, то ли к Арчеде. – Вот ведь угораздило бедняжку. Главное: талант, талант! Полгода к зеркалу не подходила, а ты погляди, как образ держит! Так-то вот, ребятки, – с горечью заключил он. – С бездарями небось ничего подобного не стрясется…

Отражение № 6

Домой Василий Полупалов так и не вернулся. Настала ночь. В павильонах, разумеется. Что же касается глубокого Зазеркалья, то здесь определить навскидку время суток – задача довольно сложная. Освещение одинаковое, серенькое. По бирже тоже не очень-то сориентируешься. Пожалуй, единственное отличие: днем более пустынно, поскольку все при деле. Зато по ночам персоналии покидают отражения темных комнат – и тут уж всяк развлекается в меру сил и способностей. Подчас можно подсмотреть забавные сценки: там бывший статист аттракциона кривых зеркал на потеху толпе вытворяет свои малоприличные дешевые трюки; здесь, пока хозяин с хозяйкой дрыхнут без задних ног, их копии, воровато озираясь, выносят из павильона отражение персонального компьютера и сразу же начинают яростно спорить, кто первый будет резаться в «Героев»…

Компьютера в квартире Василия Полупалова, как нетрудно догадаться, не водилось, поэтому дядя Семен, Егорка и Леонид Витальевич, ожидая возвращения загулявшего Василия, по старинке коротали время за картишками. В павильоне шепталась незримая обслуга. Голосов они старались не повышать – и не потому что боялись разбудить обитателей реального мира. Даже если какой-либо звук проникнет сквозь стекло, мы его все равно не услышим, поскольку в Зазеркалье он имеет совершенно иную природу. (Бряцание холодного оружия, якобы напугавшее Борхеса, видимо, не более чем поэтический образ.) Просто за трепотню на рабочем месте может влететь от распорядителя. Да и от персоналий тоже.

– А я вот по деревне скучаю, – признавался со вздохом кто-то из невидимых тружеников. – Ночью, в пруду… Бывало, звездочкой пошевелишь, так она задрожит вся, отзовется. А кругом-то, братцы вы мои, тишь… Луна еще не вставала. На небе – ни облачка… Благодать.

– Ну вот и оставался бы в пруду! Чего ж ты в зеркало-то полез?

– По культуре, братцы, истомился, по культуре! А теперь вот гляжу на бутылки эти пустые, на занавески нестираные и такая подчас тоска берет… Что я вообще отражаю! Эх…

– Эй, там, в павильоне! – сердито сказал Егор, которому на сей раз сильно не везло с картами. – Потише можно?

В серебристо-серой коробке испуганно замолчали, потом свели голоса до мышиного шороха и зашушукались снова:

– Вам, городским, этого не понять. К вам и луна-то в лужи не заглядывает. Одни фонари…

– Ну ты насчет луж – полегче. Я, если хочешь знать, вообще не из лужи.

– А откуда? Из гидранта, что ли?

– Выше бери! Из бассейна перед бывшим обкомом. Колоннаду отражал. При Андропове! Это тебе, кореш, не звездочками в пруду шевелить! Знаешь, какая ответственность? Чуть исказишь колонну – смотришь, а вокруг бассейна уже из КГБ ходят, к отражениям приглядываются. Того и гляди, воду сменят – с тобой вместе…

– Да уж… – отозвались, покряхтев. – При Андропове с этим было строго. Зато и порядок был!

– Вы заткнетесь там или нет? – повысил голос Егор.

– Да что, мы вам мешаем, что ли? – плаксиво спросили из павильона.

– Думать не даете.

– А чего думать, если играть не умеешь?

– Ох, вы у меня дождетесь! – пригрозил Егор, и обслуга примолкла вновь.

Близилось утро. Праздно блуждающих персоналий наблюдалось заметно меньше. Из соседнего, накрененного под углом в сорок пять градусов павильона, располагавшегося чуть ли не над головами играющих, уже доносился бодрый, как из репродуктора, голос тамошнего распорядителя:

– Потянулся, потянулся… Хор-рошо! Зацепил будильник! Шестой! Ты что, уснул? Будильник – на пол!

Там, надо полагать, с трудом пробуждался кто-то, кому уже к семи надлежало быть как штык на работе.

– Что ж с Василием-то? – задумчиво спросил Арчеда. – Неужели все-таки в ментовку загремел?

– Вернется, – успокоил дядя Семен.

– Да как сказать… Сейчас ментовка такая, что, бывает, и не возвращаются.

Женский визг в отдалении отвлек внимание игроков. Бросив карты, обернулись со скукой на шум. Тоже ничего из ряда вон выходящего – в одном из павильонов шел утренний супружеский скандал.

– Тварь, тварь! – придушенно рычало вдалеке. – Жизнь ты мою заела!

– Ну чего ты врешь?! – визгливо летело в ответ.

– Да-а… – завистливо вздохнул Леонид Витальевич. – Вот, я понимаю, занятость! С утра до вечера… Темперамент-то, темперамент! Есть, с чем работать… Дай мне волю – ух, как бы я скандалиста этого раздраконил! – Снова погрустнел, закручинился. – Где-то сейчас мой Арчеда обретается?

Дядя Семен гулко кашлянул.

– Отражал я одного режиссера, – многозначительно молвил он. – Ну, не его самого, конечно… Осветителя.

– В Коринфе? – не преминул поддеть Егор.

– Нет, в Ленинграде, – глазом не моргнув, спокойно продолжал дядя Семен. – Так вот он говаривал, что у актера бывает только два состояния: опустошенность от недогрузки и усталость от перегрузки. Третьего не дано. Прямо как о тебе сказано, Лень…

– Да лучше уж перегрузка…

– Вот и он так считал.

– Чего они орут? – поморщился Егорка. – Наверно, уже в других павильонах слыхать! Главное, вопить-то зачем? Губами шевели – и все дела.

– В образ вошли… Погоди-ка!

Все трое вскочили. В следующий миг отдаленный павильон, в котором и происходила утренняя склока, как бы взорвался, разлетелся на бесчисленное множество собственных подобий, и показалось, что подобия эти заполнили разом все Зазеркалье. Затем, словно всосанные невидимой воронкой, серебристо-серые кубы стремительно втянулись в бесконечно удаленную точку, где, надо думать, располагались так называемые осколочные пространства. На месте исчезнувшего павильона остались лишь две злобно озирающиеся персоналии – мужская и женская.

– Гля-а! – в восторге завопил Егор. – А ты еще, дядь Лень, им завидовал! Зеркало грохнули, козлы!

– Они-то тут при чем? – хмуро одернул его дядя Семен. – Что было, то и отразили.

– А воспитывать? – не удержавшись, снова поддел Егор.

– Воспитывать… – недовольно повторил ветеран. – У нас в Элладе, знаешь, как говорили? «Сначала отражать и лишь потом уже поучать… Так-то вот. – Он снова повернулся к месту катастрофы. – Однако труппа у них большая была… Куда ж остальные подевались? В осколочники, что ли, сразу подались?

– Труппа-то большая, – заметил Арчеда. – А уровень, прости, невысокий. Конечно, в осколочники… Вот эти двое – да! Это школа! Ничего не скажешь, хорошо работали.

Те, о ком шла сейчас речь, горестно покручивая головами, негромко толковали меж собой. Первое потрясение уже прошло, и теперь трудно было даже поверить, что это именно они пару минут назад столь артистично изображали грызущихся супругов. Женщина растерянно улыбалась, мужчина ее успокаивал, утешал, трогал за плечо. Они долго еще говорили… Наконец взялись за руки – и двойным стремительным бликом унеслись в сторону биржи.

– Василия так и нет? – прозвучал рядом начальственный суховатый голос.

Услышав его, Егорка непроизвольно подтянулся, как салага при виде сержанта. Арчеда надменно отворотил нос. Дядя Семен остался равнодушен.

Голос принадлежал невидимому распорядителю. Вообще-то распорядители бывают всякие: и видимые, и невидимые. Это уж смотря из кого он в начальство пролез: из персоналий или из технического состава (иными словами – из той же обслуги). Если из персоналий, то, кроме общего руководства, он обычно кого-нибудь еще и отражает. В своем, конечно, зеркале.

Этот, как видим (точнее, как не видим), был из технарей.

– Нет, – оглянувшись на старших товарищей, нехотя ответил Егор. – Нету его…

– Кстати, давно хотел спросить… – несколько скрипучим голосом осведомился Леонид Витальевич, высматривая что-то в бесконечной дали. – Вы по-прежнему не намерены обеспечить меня работой?

Незримый болезненно крякнул.

– Леонид! – сказал он. – Ну что опять за выпады?

– Выпады? – удивился тот. – Когда я устраивался к вам в зеркало, что вы мне обещали?

– Что я вам обещал?

– Вы обещали мне частого гостя! Ну и где он, этот ваш частый гость? Я его отразил, вы меня посмотрели, сказали, что проба удалась. И что дальше? Три месяца простоя… Три месяца!

– Да кто же знал, что так получится! – уже нервничая, проговорил незримый распорядитель.

– Нет, позвольте! Я, как дурак, срываюсь с места, гоняю по всем зеркалам, ищу этого Арчеду… Рискую, между прочим!

– Побойся бога, Леонид! – попытался урезонить его распорядитель. – Чем ты рисковал? По-моему, мы с тобой договорились: если что – я тебя кем-то временно подменю…

– Не об том речь! Я что, обязан был этим заниматься? Я вам что, мальчишка?

– А кто был обязан этим заниматься? Я?

– Да, вы! Вы распорядитель! Вы здесь за все отвечаете!

– Здесь – да! Но не там! В реальности я не хозяин!

– Да вы и здесь не хозяин!

– Послушай, Леонид, что за тон! Чего ты, собственно, от меня хочешь? Рекомендацию?

Последнее слово прозвучало несколько угрожающе, и Арчеда вспыхнул:

– Да меня и без рекомендации везде с руками оторвут! Вы что же думаете, на вашем пыльном стеклышке свет клином сошелся? Меня вон в бар Союза писателей приглашают! Зеркало – три на четыре, а я еще, дурак, думаю… И попрошу мне не тыкать! – взвизгнул он вдруг.

– Что за амикошонство!

– Я не намерен продолжать разговор в подобном тоне, – проскрежетал, сдерживаясь из последних сил, распорядитель. – Собрались уходить? Ну что ж – ваше право! Насильно никого удерживать не стану…

Далее голос его возник уже в павильоне.

– Что за бардак?! – сдавленно осведомился он. – Почему занавеска не на месте? Не видишь, что ее сквозняком вправо откинуло? Продерите глаза – утро на дворе! Вот-вот хозяин вернется!

Бедная обслуга…

– Пережимаешь, – по обыкновению ворчливо заметил Леониду Витальевичу дядя Семен. – Смотри, как бы в самом деле без места не остаться. – Хмыкнул, подумал. – Не нравится мне, что и он на биржу зачастил…

– Кто?

– Кто-кто!.. Распорядитель. Не к добру это, Леня, ох, не к добру…

Егорка помалкивал, поглядывая с уважением и робостью на бедового дядю Леню.

Отражение № 7

Василий Полупалов заявился лишь к полудню. Отражение его прибыло на полчаса раньше, что вполне естественно, поскольку расстояний в глубоком Зазеркалье, можно сказать, не существует и перемещение происходит, по сути, мгновенно, – не в трамвае трястись.

– Здравствуй, Васенька! Что-то долгонько ты, свет наш…

Отражение Василия Полупалова обвело очумелым взглядом собратьев по ремеслу и, присев к столу, надолго задумалось.

– Чистенький, глаженый… Откуда ж ты такой?

– Ну, не томи, не томи! Где был-то?

Отражение подняло голову.

– Знаете, ребята… – несколько глуховато произнесло оно. – А этот мой Василий, оказывается, штучка. Я-то думал, обыкновенный алкаш…

– Обыкновенных алкашей не бывает, – мудро заметил дядя Семен. – Только необыкновенные… Ты рассказывай давай!

– Да что рассказывать! – с горечью сказал Василий и жалко скривил рот. – У дамы был. Там и заночевал.

– Неужели на проспекте снял?

– Нет. Старая знакомая.

– А чего тормознутый такой?

Отражение Василия Полупалова нахохлилось – и вдруг ни с того ни с сего грянуло кулаком по хлипкому отражению стола.

– Бездарь! – рявкнуло оно, страшно раскрывая глаза. – Гнать таких в три шеи! В статисты! В осколочники!

– Э! Э! Ты чего завелся?

– На штампиках! – ядовито изрыгал Василий. Лицо его подергивала судорога. – На ужимочках выехать решил! Мебель тебе отражать, а не живых людей! – Застонал с ненавистью и снова приложился кулаком – на этот раз к собственному лбу.

– Васенька! – отечески ласково обратился к буяну дядя Семен. – Ты подробнее можешь?

Василий с трудом взял себя в руки и нахохлился вновь.

– Ну, в общем… – начал он еще глуше. – Прибыл, куда было велено, смотрю – ничего понять не могу. Мало того, что не ментовка: ни одного бродяжки в труппе – сплошь приличные люди… Ага, думаю, накладка… Хрен там – накладка! Слышу: «Василий Полупалов, ваш выход!» Подлетает партнерша… – С каждым словом отражение делалось мрачнее и мрачнее, того и гляди опять кулаком шандарахнет.

– Бабе лет под сорок… Холеная, вся в коже, воротник норковый. Причем не из этих, не из торгашей – культура чувствуется… Иду я с ней, дурак дураком, к павильону, а сам думаю: если у Васьки моего такие знакомые, то это что же получается? Получается, никакой он не алкаш! Совсем недавно с нарезки слетел.

– А я тебе о чем с самого начала твердил? – не устоял перед соблазном назидания дядя Семен. – С двойным дном твой Василий! У меня глаз наметанный, я не ошибусь! Вот если бы ты сразу прежней его жизнью поинтересовался…

– А как бы я это сделал? Он же мне свободной минуты не давал! Если выйдет на улицу, то до киоска – и обратно.

– Ну а ночь-то на что?

– Так он и ночью все время вскакивал, свет включал.

– Да ладно тебе, дядь Семен! – вмешался Егор. – Дальше гони, Вась!

Василий болезненно зажмурился, помотал головой.

– Стыдуха! – сдавленно признался он. – Позорище! Ну не было еще со мной такого… Черт бы драл эту старую знакомую! Как подменили Васятку моего! Я по эту сторону зеркала бомжа леплю, а он по ту сторону – интеллигента! Представляешь, Леня: в ритм попасть не могу!

Не зная, что ответить, Леонид Витальевич полез было снова за сигаретами, но, взглянувши на дядю Семена, спохватился и спрятал пачку.

– Самые лучшие бомжи как раз из интеллигентов, – с неловкостью проговорил он ни к селу ни к городу. Возможно, хотел утешить.

Судорожно вздохнув, Василий возвел покаянные глаза к дяде Семену:

– Короче, прав ты был, Сеня. Прав во всем. Тут не просто отражать – тут воспитывать надо.

Егорка взгоготнул. Дядя Семен насупился.

– Тоже смотри не переборщи, – сурово заметил он. – А то был уже случай. Взялся один такой воспитывать. Да кого! Сергея Есенина! Еще и в белой горячке…

– И что? – жадно спросил Егор.

– Ну, тот смотрел-смотрел, а потом как схватит трость – да по морде набалдашником! Зеркало, разумеется, вдребезги! Воспитатель! Такое место потерял!.. На бирже его с тех пор иначе как «Черный человек» и не звали.

– Почему черный?

– Потом объясню. У вас этого в лужах не проходили… Но ты, Вась, все-таки подробнее давай. Нас-то ведь твои дела тоже касаются…

Отражение Василия Полупалова покивало, сосредоточилось.

– В общем, из беседы их я так понял, – проговорило оно медленно и мрачно, – что запил мой Васек сразу же, как только жену схоронил. Запил, зеркало грохнул…

– Ага… – соображая, пробормотал Леонид Витальевич. Пальцы рук его танцевали, словно ощупывали какой-то незримый предмет. – Ну вот уже кое-что прорисовывается… То-то я думаю: неужели у него раньше в квартире ни одного зеркала не было?

– Грохнул нечаянно или нарочно? – уточнил дядя Семен.

– Нарочно. Померещилось ему что-то по пьянке.

– А что?

– Не знаю. При ней он говорить не захотел.

– При ком?

– Ну, при старой знакомой этой! У кого он сегодня ночь провел.

Отражения переглянулись, задумались.

– А вдруг… – замирающим голосом начал Егорка – и все обернулись к нему. Сглотнул, облизнул губы. – А вдруг он в зеркале жену увидел?

– Хм… Это в смысле – покойницу? – Василий и Арчеда озадаченно посмотрели на дядю Семена.

Тот мыслил. Губами жевал.

– Всяко бывает… – нахмурившись, молвил он наконец. – Если, скажем, зеркало занавесить забыли или простыня с него как-нибудь случайно соскользнула… Словом, если покойник в нем хоть раз отразился… тогда – да…

– И что за это? – мигом вклинился Егор, которого, по обыкновению, интересовало не столько преступление, сколько наказание.

– Ничего. Занавешивать надо. А вот если и занавесили, и простыня не соскальзывала, а отражение покойника все равно потом в зеркало влезло, тут уже серьезно. Тут – скандал. За такое вмиг квалификации лишат и из Зазеркалья вышибут…

– Куда?

– На улицу! Куда еще вышибают? И к бирже потом даже не приближайся – не пустят… Иди вон морды с ведрами в колодце отражай!

Василий вдруг забеспокоился, закрутил головой.

– Бугра бы нашего кликнуть! – озабоченно предложил он. – Разговор-то – по делу. Всех касается.

Персоналии оглянулись на коробку павильона, где вовсю шла подготовка к появлению хозяина квартиры.

– Ну что за освещение? Что за освещение? – раздавался изнутри раздраженный голос распорядителя. – Почему все такое блеклое? Оттенки – теплее. Еще теплее! Он же не с пьянки, он от женщины возвращается! Может быть, даже от старой своей любви! На всем должен лежать особый свет!

– Нет, не стоит, – решил дядя Семен. – Попозже.

– А что такое?

– Да Леня с ним опять повздорил. Вздернутый он сейчас. Лучше как-нибудь потом… Скажи, Вася, а не было намека, что соколик твой сам женушку в гроб вогнал?

Тот оторопел, заморгал.

– В смысле – пришиб, что ли?

– Нет. Если бы пришиб, он бы сейчас отражался не здесь. Он бы сейчас отражался в местах не столь отдаленных… время от времени… Как у них вообще с супругой в последние годы жизнь складывалась?

– Да хреново!

– Точно или догадываешься?

– Н-ну… когда о ней речь зашла, о жене его бывшей, эта его за лацканы хвать! Смотрит в глаза, зрачки у самой по семь копеек – и твердит, как заведенная: «Запомни: ты ни в чем не виноват! Ты ни в чем не виноват!» Значит, виноват в чем-то…

– Слушайте, господа! – с неожиданной бодростью в голосе произнес Леонид Витальевич. – А ведь у нас, оказывается, не все так скучно, как представлялось! Семейная драма, скелет в шкафу…

– Кстати… ночевали-то, надеюсь, не в разных койках? – кашлянув, спросил дядя Семен, чем сильно рассмешил Василия.

– Сень! Да у них полгода назад роман был! Васятка мой, оказывается, на развод подавал! Потом, правда, заявление забрал.

– То есть жена обо всем знала?

– Понятия не имею!

Помолчали. Тихий ангел пролетел. Или, как еще говорят, мент родился… Хотя, учитывая место действия, речь в данном случае могла идти лишь об отражении ангела. Или мента.

– Детей у них не было, – помыслил вслух дядя Семен. – Егорка – он от первого брака… Кстати, Вася, а как зовут эту старую любовь?

– Тома.

Все с интересом повернулись к Василию.

– А фамилия? Не Истрина, случайно?

– Спроси, чего полегче! – огрызнулся тот. – Что ж они, по-твоему, в постели друг к другу по фамилии обращались?..

– А у партнерши ты, конечно, выяснить не мог! Потом уже, после того, как отработали?

Василий крякнул и снова потупился.

– Да понимаешь… Не до того мне было. Стыдуха! Ни разу с таким треском не проваливался! Гастролер!.. Статист – и тот бы его лучше отвалял…

– Ну хорошо, а внешне эта Тома что из себя представляет? Рыженькая, худенькая?..

– Н-нет… Дама такая рослая, в теле, волосы – взбитые, цвета пакли. Но не рыжие…

– Бабник узкого профиля, – прокомментировал Арчеда. – Специализировался на одних Тамарах.

– Ребята, вы о чем?

Вопрос Василия остался без ответа.

– Полупалов, в павильон! – скомандовал негромкий голос распорядителя. – Ваш выход…

Отражение № 8

Дядя Семен и Леонид Витальевич Арчеда сидели у тронутого распадом стола вполоборота к павильону. Сумрачный дядя Семен крутил в пальцах отражение бубнового туза. Леонид Витальевич наблюдал за Егором, который, в свою очередь, наблюдал за тем, что творилось внутри серебристо-серого куба.

Подглядывать за происходящим в павильоне не возбраняется, просто надо уметь это делать. Егор умел. В данный момент он стоял у задней или – как еще принято говорить – зеркальной стороны коробки, погрузив в нее физиономию по самые уши. Нам с вами заметить такого наблюдателя можно, лишь резко припав щекой к зеркалу и направив взгляд почти параллельно отражению стены, на которой оно висит. Но, во-первых, никому в реальном мире не придет в голову совершить столь странный поступок, а во-вторых, стоит вам приблизиться к стеклу, как соглядатай тут же отпрянет.

Вот если бы он сунул свой любопытный нос в какую-либо из трех прочих стен, тогда, конечно, другое дело… Однако за подобные штучки, как было сказано выше, наказывают строго.

– Колоду бы обновить… – молвил со вздохом дядя Семен.

– А?.. – отвлекся Леонид Витальевич.

– Карты, говорю, уже прозрачные. Масть сквозь рубашку просвечивает. – И дядя Семен предъявил ему бубновый туз.

Действительно, масть просвечивала.

– Да, скоро конец картишкам, – с сожалением согласился Арчеда. – Я уже к обслуге обращался…

– И как?

– Говорят, что без оригинала восстановить не смогут. А оригинал – в тумбочке.

– Все они могут, – проворчал дядя Семен. – Вредничают просто.

Многострадальную эту колоду добыл с благословения старших товарищей три месяца назад все тот же Егорка. Когда обмывали зеркало, Егоркиному двойнику вздумалось показать карточный фокус. Фокус не удался, колоду немедленно вернули в ящик, а отражение ее незаметно оказалось в кармане юного дарования. Однако с тех самых пор заветный ящичек больше не открывался.

– Поет, что ли? – спросил вдруг недоверчиво Арчеда.

Оба прислушались. В самом деле, из ртутно-серой коробки павильона доносился приглушенный, но бодрый голос Василия. Напевалось нечто бравурное, чуть ли не «Прощание славянки».

Распорядитель молчал. Отражаловка, надо полагать, шла без сучка без задоринки: запуганная обслуга работала, как часы, и на всем лежал особый свет…

Спустя некоторое время Егор отлип от стенки, явив сидящим у стола свою восторженно ухмыляющуюся физию.

– Чего он там распелся? – полюбопытствовал дядя Семен.

– Перековывается! – глумливо поделился Егорка. – Шторы снял, зеркало протер! Полы моет. – И снова сунулся мурлом в павильон.

– Ты мне вот что скажи, – повернулся Леонид Витальевич к дяде Семену. Темные глаза его за стеклами очков беспокойно помаргивали.

– Как же так вышло, а? Обмывали они зеркало. Предыдущее разбито при загадочных обстоятельствах. Гостей – трое. Каждый о Василии знает всю подноготную. И хоть бы словом кто обмолвился о жене его или о той же Тамаре!.. Даже за упокой не выпили. Тебе это странным не кажется?

– Нет, – буркнул дядя Семен, по-прежнему разглядывая отражение бубнового туза. – В доме повешенного о веревке не говорят.

– Ладно. Допустим… А как тебе нравится поведение этой Томы? Вся в коже, в норке – при свидетелях, средь бела дня хватает прямо на улице грязного опустившегося типа и везет к себе!

– Стало быть, любит…

– Так любит, что за три месяца ни разу к нему не зашла?

– Она женщина, Леня, – напомнил дядя Семен. – Ты что, последовательности от нее ждешь? Увидела, ахнула, мигом все простила.

– Что простила?

– Откуда я знаю! Меня другое беспокоит. Две Тамары… И с обеими он встречался пол года назад…

– Что ж тут необыкновенного? – Леонид Витальевич привскинул плечи. – Отражал я, помню, одного присяжного поверенного – так тот сразу с тремя Жанеттами амурился.

– Бывает, бывает… – со скрипом согласился дядя Семен. – Только тут ведь еще, сам говоришь, и развод, и похороны, и разбитое зеркало! Как-то все больно одно к одному… Нет, Леня, что-то с этими Тамарами не так. Нутром чую…