Текст книги "Журнал «Если», 2005 № 02"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Кирилл Бенедиктов,Леонид Кудрявцев,Юлия Остапенко,Максим Дубровин,Дейл Бейли,Пол Ди Филиппо,Глеб Елисеев,Джон Грайзимир,Геннадий Прашкевич,Хосе дель Валье
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Дьердь усмехнулся:

– Нет-нет, он не умер. Просто он так пахнет. – И добавил: – Плохая кормежка…

Будто в такой вот синей камере обделываются только потому, что в тюрьме плохо кормят.

– Дайте биоэтику лист допроса.

Маркус с сомнением посмотрел на Гая, но ослушаться не посмел. Три плотных удлиненных листка легли перед Гаем. Четкая распечатка, жирные выделения. Некоторые фразы заклеены скотчем.

"В чем заключались твои обязанности?"

"Санитарный контроль. Станции доступны для пылевых бурь, в сезон дождей болота вокруг зацветают. Да мало ли. Мы должны постоянно следить за меняющимся бактериальным составом, экологической обстановкой".

"Как часто ты бывал в Ацере?"

"Раз пять. Да, точно, пять раз. Я специалист по указанному поясу". "Как ты получил разрешение на вторичное посещение одной и той же Станции?"

"Как обычно. Через блок связи. Я знаю о существующих запретах, но мы обязаны выполнять приказ. Это был конкретный приказ. Не я напрашивался на дежурство, мне приказали. У нас все, как у военных".

"Ты уже бывал у Языка?"

"Разумеется".

"С какой целью?"

"Я же говорю. Мы постоянно ведем забор проб. Это наша главная обязанность. Ради этого мы и вылетаем на недельные дежурства. Воздух, состояние почвы, ветры, грунтовые воды".

"А передача лекарств? Это входит в функции санитарных врачей?"

"Нет, конечно. Но иногда мы присутствуем при официальной передаче лекарств. Мне тоже приходилось принимать участие в таких акциях".

"Какие лекарства ты передавал?"

"Не помню. Разные. И не передавал, а всего только присутствовал при передаче. Южная Ацера – сложный регион. Эпидемиологическая обстановка там напряженная. Как правило, лекарств туда везут много".

"Но ты же врач. Ты видел маркировку на ящиках и коробках".

"Ну и что? Зачем мне в это вникать? Это вовсе не входит в мои обязанности. Там самый широкий набор. Самые разные лекарства. Самые разные. Но их подбор – дело специалистов".

"Ты знаком с кем-то из уродов?"

"Конечно. Только мы так не говорим. Мы называем жителей Территорий "остальными". Так от нас требуют. Так принято. И так рекомендовано Комитетом биобезопасности".

"А ты входил в личные контакты с остальными? Общался с ними?"

"И это мне приходилось делать".

"С кем? Когда? Где?"

Ответ был заклеен скотчем.

Видимо, Гаю не полагалось знать конкретных имен, мест, времени.

"…времени хватает только на то, чтобы раздать лекарства".

"Почему лекарств так много? Ты ведь сам сказал про широкий набор. Спектр заболеваний там широк или не удается погасить очаги эпидемий?"

"Это вопрос к специалистам".

"Остальные, с которыми ты общался, они просили тебя им помочь?"

"Смотря чем".

"Ну, скажем, перевести через разделительную линию или подарить точную карту линий?"

"Мы не прислушиваемся к таким просьбам".

"Значит, они были?"

"Наверное".

"Остальные утверждают, что бегут с Территорий из-за болезней и голода. Ты можешь это подтвердить?"

"Это любой может подтвердить. Я имею в виду сотрудников Станций. Еще остальные жалуются на нарушение их прав".

"Прав? Каких именно?"

"Ну как? Права человека. Они общеизвестны".

"Вот именно – человека! А речь идет об остальных!"

"Попробуйте сказать им такое. Психически они крайне не уравновешены".

"Значит, ты считаешь, что права человека должны соблюдаться на всех Территориях?"

"Ничего это не значит. Я никогда не задумывался над этим. Но, с другой стороны, почему бы и нет?"

"Это кажется тебе справедливым?"

"Мы братья. Мы все от одного корня".

"Значит, права остальных должны защищаться так же решительно, как защищаются права всех свободных граждан Есен-Гу?"

"Не вижу в этом противоречия".

"Разве такой подход не будет мешать развитию общества?"

"Конечно, нет. Общество состоит из отдельных людей. Защищая их права, мы защищаем общество в целом".

"Где вы видели, чтобы желания одного конкретного человека полностью совпадали с желаниями окружающих его людей? Всегда возникают противоречия".

"Пусть этим занимаются законники".

"У тебя что, две жизни?"

"Бросьте. Я просто так говорю. Вряд ли даже Нацбез так плотно контролирует будущее".

Как-то это не походило на допрос.

Некая искусственность вопросов мешала Гаю.

«…Чтобы реализовать возникающие желания, надо их узаконить. Это известно. Надо сделать личные желания общими. Так в свое время узаконили туффинг. Став статьей Закона, личное желание сразу приобретает права, выполнение которых обеспечивает государственная машина. Твои личные желания сразу становятся общими, присущими многим. Наверное, слышал о лоббировании? Оно всегда являлось главным инструментом политики. Попавшие на высшие этажи власти не сильно-то желают покидать эти этажи, сам знаешь. Вот тут и начинается игра. Если ты действительно хочешь навязать обществу свои желания, прямо объявляй, что, придя к власти, непременно выполнишь желание каждого гражданина. Обман? Возможно. Но только такой подход окупается».

"Зачем вы мне это рассказываете?"

"Понимание приходит не сразу. Разве у остальных не так?"

"Не знаю. Не разговаривал с ними на эту тему. Меня это не интересовало".

"Но ты общался с остальными. Беседовал с ними. О чем ты беседовал с ними?"

"Не помню. О какой-нибудь чепухе. Самые обыкновенные разговоры".

"Кто это подтвердит?"

Три последующих абзаца были заклеены.

Не такие уж великие тайны, с некоторым раздражением подумал Гай.

Неопытность санитарного врача, валявшегося после допроса на синем, с виду чистом полу, была отталкивающей. Вопросы и ответы как-то не стыковались с ужасным видом обеспамятевшего человека. К тому же в камере стоял смрад. А заклеенный скотчем текст мог означать одно: Ким Курагин действительно назвал какие-то имена. А значит, попался.

5.

В кабинет Дьердя они поднялись в лифте.

Здесь пахло острым соусом, в углу зеленела искусственная пальма.

Конечно, кабинет был невелик, но он полностью принадлежал Дьердю. В общем-то редкость, если отвлечься от мысли, что находишься в стенах Нацбеза.

– Чего вы добиваетесь от этого парня?

Дьердь молча указал на просмотровую приставку.

Выглядела приставка непритязательно, но имела отдельный выход в Сеть и автоматически фиксировала дату, время, имя пользователя, все прочие необходимые детали. Дьердь открыл пароль и отошел к столу. Этим он давал понять, что все здесь к услугам биоэтика.

Файлы, впрочем, оказались всего лишь служебными отчетами Кима Курагина.

Собственно говоря, Гай не видел нарушений, которые давали бы право следователям применить к санитарному врачу столь жесткие методы. Ну да, поддался человек слабости, вполне объяснимой, кстати. Пожалел уродов или сделал что-то такое, что было принято свидетелями за его слабость. Ну, вел разговоры с остальными. Ну, дважды попал на одну Станцию. Это же не его недосмотр. Работа на Станциях требует нервов и воли. Языки спускаются от Зародышевых туннелей в долины. Чтобы следить за их течением, приходится задействовать многих специалистов и отправлять инспекционные группы в самую глушь. Питательная биомасса Языка живет, дышит, она постоянно требует подпитки и освежения. От Языков отсекают огромные куски и развозят по ближним и дальним точкам. Одним Язык кажется безвкусным, другим напоминает вкус банана или тушеного коричневого риса. А на самом деле Язык – всего лишь производное особой дрожжевой массы, гениальное достижение генной инженерии. Можно варить, поджаривать, можно поедать сырым. Витамины, минеральные вещества, разнообразные добавки. Без Языков остальные не могли выжить. Ах, Мутти, далеки мечты от действительности!

– Мои ребята умеют разговорить любого, – как бы в пространство сказал Дьердь, раскрывая серую папку без каких-либо обозначений на синей крышке. – Они профессионалы в своем деле. И хорошие психологи. Не следует думать, – стрельнул он холодными зелеными глазами в сторону Гая, – что Нацбез держится на кулаках. Легкий намек, почти незаметный. Чаще всего этого достаточно.

Он откинулся на спинку стула, и в зеленоватых глазах вновь проскользнула недобрая тень.

– Этот тип, – он имел в виду Кима Курагина, – чего-то недоговаривает. Личное общение с уродами – всегда выражение тех или иных чувств. Мы смотрим на это так. Сегодня говоришь с уродкой, завтра спишь с ней. А потом в лесах появляются уроды, организм которых освежен кровью со стороны.

Ну да, миллиард против семи. Перед Гаем вновь легли распечатки. Знакомая знаковая система, четкое распределение строк. Казалось, схватываешь все сразу. Но даты на документах стояли семилетней давности.

"10 час. 30 мин. Объект наблюдения вышел из дома.

10 час. 37 мин. Объект наблюдения вошел в винную лавку. Вышел с упаковкой критского вина. Спустился по эскалатору в бистро "Зодиак". В бистро находилось семь посетителей и хозяин. Человек за отдельным столиком опознан нами как издатель Цвиль. Обсуждались условия публикации будущей книги. Цвйль особо настаивал на выделении мотива крыс. Действие книги должно происходить в городе, в котором нет ни одной крысы. "Эта деталь наделает шуму. (Записано дословно.) Здоровые люди будут рады прочесть о таком городе". – "Некоторые кретины, Цвиль, все равно выглядят здоровее нас с вами. Тот же секретарь Комитета биобезопасности Ингвар Боке. Или чиновники Политисполкома. Или вспомни биоэтика Алдера. Это он выступил в Совете, требуя взвешенного подхода к Референдуму. Типичный обыватель, путающий будущее с ушедшим днем. Такие, как он, мешают чистке". (Записано дословно.) – "А права человека?" – "Это тоже тема для кретинов и обывателей. Что-то вроде прав сексуальных меньшинств. Сам по себе биологический гомосексуализм всегда бессмыслен, скажем так, игра природы. Он ведет к репродуктивной элиминации, поскольку обусловлен полиаллельными особенностями генотипа. (Записано дословно.) Отсюда невысокий уровень гомосексуалистов в любой популяции. Правда, все эти уроды очень активны. Предлагают новые законы, участвуют в гинф-альманахах, регистрируют для таких, как они, специальные каналы. Понятно, что игру природы не стоит относить к сознательным преступлениям, но зачем ее пропагандировать? (Записано дословно.) Больных проказой мы ведь не считаем преступниками, зато и пропаганду проказы не ведем".

Гай открыл вторую распечатку.

"12 час. 21 мин. Объект наблюдения спустился на Нижние набережные. Синий квартал, вход № 37.

12 час. 29 мин. Бактериолог Гайя Алдер и объект наблюдения обсуждали тактику выступлений (объектом наблюдения, конечно, являлся Отто Цаальхаген, об этом Гай уже догадался). "Активное меньшинство общества ориентировано сегодня совсем не так, как надо". (Записано дословно.) "Никто не видит того, что сегодня права человека превратились в самый эффективный механизм самоуничтожения. Буквальное соблюдение прав ведет к резкому снижению репродукции, к максимализации роста мутационного груза. (Записано дословно.) Там, где соблюдаются права человека, рано или поздно начинается этническая чистка". (Записано дословно.)

14 час. 13 мин. Объект наблюдения и Гайя Алдер продолжили разговор в постели. "Ты не боишься?" (Записано дословно.) – "Нет… Хочу больше… Вот так… Когда я играла с Марихен…"

– Проклятые суфражистки, – улыбнулся Дьердь.

Гай не откликнулся. Он все еще не понимал, зачем перед ним выложили расшифровки семилетней давности. Ну да, связь Гайи Алдер се скандальным писателем. Но это никогда не было тайной. Болтовня Отто Цаальхагена тоже не могла его удивить. Разве что виза, оставленная на отчете.

Считать Заслугой.

У тайных агентов свои заработки.

Одни следуют за объектом наблюдения по набережным и площадям, другие включаются в систему личной связи. Самый гнусный филер чаще всего выглядит так же благообразно, как Председатель Большого Совета. В прямой зависимости от порядка, в каком записана молекула ДНК, находится появление на свет Божий зеленой плесени, ночного мотылька или птицы, но предсказать – вырастет из конкретного сперматозоида Председатель Большого Совета или обыкновенный филер, это пока невозможно.

– Ты меня вербуешь?

– Взываю к здравому смыслу.

Дьердь улыбнулся. В зеленоватых глазах вновь угадывалась та же опасность.

Впервые Гай увидел Дьердя на выставке скульптур из нового искусственного материала. Тогда он не знал, что Дьердь является сотрудником Нацбеза. Посетители сами могли менять форму поставленных в зале скульптур, все они постоянно менялись, тут же застывая, как бронза. Это Дьерд, кажется, придал огромному угрожающему изображению урода, скажем так, символические рога.

Но почему бы и нет? Миллиард против семи.

Старший брат болен.

6.

Абстрактное мышление.

Его возникновение позволило развиться разуму.

Мы не похожи на первых людей, не знавших, что вода это вода, а камень это камень. Правда, вещами можно пользоваться, не ведая их названий. Для уродов, например, названия не имеют большого значения. Какая разница: грязная вода или просто вода? Тяжелая вода или снеговая? Мы вообще не пьем воды, не прошедшей очистку, а уроды черпают ее из грязных ручьев. Оттого у них сморщенные лица, а почки набиты камнями. Толпы слабоумных роются в канавах, отыскивая червей. Другие поджаривают на кострах падаль, едят рыбу из фонящих прудов. Мысль оказаться в чистом поле, открытом всем ветрам, сама по себе ужасна для любого жителя Есен-Гу, а уроды кочуют по дряблым вымирающим лесам Территорий, общаются с болотными тварями.

В сущности, Остальной мир – это биомасса. Косная мысль остальных никак не работает на возможное будущее. Языки – это да, Языки снимают агрессию, но Экополис для уродов всего лишь средоточие самых невероятных благ. До них не доходит, что мы самодостаточны, что мы давно ничего не должны ни им, ни природе. Они не могут обойтись без шелушащихся деревьев, без линяющего зверья, мутных ручьев, нелепых машин, – нам этого ничего не нужно. Мы готовы к следующему шагу, но нас не отпускает Остальной мир. Уроды по-прежнему считают нас частью биосферы. Дьердь прав, намекая на некие особые решения. И Мутти права. Чудовищный Остальной мир в тяжелом грязном отрепье висит на наших ногах. Если от него не избавиться, он нас утопит. Все силы и средства Есен-Гу уходят на подпитку и освежение Языков, а семь миллиардов уверены, что так и должно быть. Жрать Языки или высаживаться на Марсе?

Для уродов это не вопрос. Они смотрят на Экополис с ужасом. Из Экополиса, говорят они, ушли даже крысы. Они не смогли жрать ваши трансгенные продукты. Известно, с какого корабля они бегут.

Ах, Мутти, зелень прекрасных глаз!

Как мы хотим освободиться от вечной зависимости!

Но природа не любит умников. Природа понимает, что опасность для нее грозит как раз со стороны умников. Сами по себе уроды не опасны. Они могут запалить море, отравить лес, это да. Но с тем же энтузиазмом они бросятся восстанавливать погубленное. А вот умники…

Миллиард против семи.

Попробовать договориться? Снять разделительные линии? Позволить серой биомассе захлестнуть Есен-Гу? В природе оно так и совершается. Где бесчисленные тьмы существ, достигших биологического совершенства? Где трилобиты, например, заполнявшие теплые моря, в неимоверных количествах ползавшие по дну, зарывавшиеся в ил, сосавшие солоноватую воду? Они стали умничать. Они, скажем так, каким-то образом ограничили свое воспроизведение. И соответственно – попали в ловушку.

Чтобы вид оставался здоровым, необходим переизбыток. Поэтому уроды так бездумно и интенсивно плодятся. Динозавры в свое время тоже, наверное, покусились на право быть самыми умными, и где они теперь? А перволюди? Все эти питекантропы, неандертальцы, кроманьонцы? Ряд волшебных изменений милого лица. Взять в руки дубину еще не означает победить. Дубиной не разгонишь грозовую тучу. С дубиной не пойдешь против бунтующего вулкана.

Эскалатор медленно полз на смотровую площадку, смутная дымка далекой бухты нежно слепила глаза.

Гай вспомнил округлившуюся Мутти и улыбнулся. Продолжать и дальше делиться с уродами, значит, навсегда остаться в прошлом, опуститься до их уровня, перечеркнуть будущее. Среди уродов тоже появляются умники. Они указывают на слуховой аппарат обезьяны и насмешливо спрашивают: а что, разве человек Есен-Гу стал лучше слышать? С нескрываемой издевкой они напоминают: посмотрите на себя! У вас слабые зубы, у вас вялые мышцы. Зрение вы поддерживаете патентованными средствами, мускулы раздуваете патентованными средствами. Какой же это прогресс? Вы просто боитесь живого мира.

И Отто Цаальхаген подпевает уродам.

Крысолов уже поднес дудочку к губам!

7.

Обходя зал, заполненный приглушенными голосами, Гай тщетно искал новенькую, имени которой пока не знал.

Полиспаст и Клепсидра.

Почему-то ему было смешно.

Приподнятые уголки губ, тонкие ниточки бровей.

В Экополисе нет некрасивых людей, но следовало признать, что даже на этом фоне новенькая выглядела красавицей. Целенаправленный отбор дал прекрасные результаты. Хотя вообще-то биоэтика начиналась когда-то всего лишь с желания защитить братьев наших меньших. Люди подбирали бродячих собак, кошек, птиц с перебитыми крыльями, подписывали охранные документы, выступали на бесчисленных конференциях и конгрессах в защиту бизонов, фламинго, бенгальских тигров. Впрочем, в перерывах между всеми этими конференциями они продолжали охотиться на медведей и стрелять вкусных болотных куличков.

Улыбки, смех. Шлейфы платьев, как пороховые дымы.

Искусственные кристаллы в ретортах, железные цветы, серебро.

В платине нет бактерий, золото не бывает хищным. Свет и формы придуманы лучшими дизайнерами Экополиса. Чем изломаннее линия, тем легче воспринимается на глаз. В этом скрыт некий протест. Против живого там – в Остальном мире. Против грязного, вонючего, разлагающегося живого. Этим протестом полны чудесные решетки на потолках, светильники, в которых нежно плавится солнце, сияющие улыбки, зеленоватые глаза. Экополис самодостаточен. Об уродах тут помнят всего лишь как о постоянно ноющей занозе.

Гай покачал головой.

На Линейных и Масляных заводах работают лучшие специалисты.

Сейчас они отвлечены от всех важнейших программ. Они работают только на остальных. И так будет, пока мы не проведем Референдум, пока не решим окончательно распроститься с уродами. Уроды не хотят вкладывать силы в будущее, – значит, надо выбрать свой путь. Гай улыбнулся. Возвращение со Станций сулило ему необычайные возможности – уже назначенные встречи с Ларвиком и с Госхином, консультации с астронавтами, когда-то выходившими на орбиту, вхождение в круг специалистов, от которых зависят целые области знаний. Тесный чудесный мир. Чувство причастности к нему заставляло сердце биться учащенно. Пожалуй, эпидемии, захлестывающие сейчас Остальной мир, действуют посильнее призывов к единству.

С некоторым недоумением он всмотрелся в сцену из романа Отто Цаальхагена.

На подиуме гинфа некий человек – без имени, суетливый, еще не урод, но с явными задатками урода – обматывал скотчем мохнатую морду некоего существа.

"Собака", – выдохнул кто-то.

"Тварь", – не согласился другой.

Конечно, отклонения в психике, но несчастный не нашел сил осознать этого, а санитарная инспекция, видимо, проморгала. Собаку нельзя держать в Экополисе. Любой биологический объект должен рассматриваться как носитель болезнетворных организмов. Хозяина собаки (или твари) мучила запретная любовь к животному. Дежурство на Масляных заводах занимало у него всего одни сутки в неделю, но на эти сутки собака (или тварь) должна была оставаться одна.

Кто-то свистнул. Вместо того, чтобы заняться ликвидацией страшной аварии на Химическом уровне (сердце Гая тревожно стукнуло), хозяин мохнатой твари торопился вернуться в свою тесную комнату.

Гай тщетно искал новенькую.

Разумеется, она не назначала ему встречи.

Она только назвала имя писателя. Это не повод ее искать.

Собачьи глаза – влажные, преданные – раздражали Гая. Зато будущее радовало.

Где-то через год Носители соберутся в Экополисе, и Референдум будет проведен. В конце концов, биоэтика тоже начиналась с эмоциональных порывов. Позиции первых защитников живого страдали многими внутренними противоречиями. С одной стороны, категорическое требование прекратить все виды работ с лабораторными животными (что означало прекращение поступательного движения науки), с другой – постоянное требование развивать и расширять кормовую базу (то есть развивать и без того непомерно разветвленную сеть специализированных ферм, где на убой выращивали коров, свиней, птицу). С одной стороны, отчаянные вопли по поводу загубленных озер и рек, мертвой рыбы, вымирающих зверей; с другой, молчаливое поощрение рыбалки – спорта, в котором наибольшие почести получает самый удачливый убийца.

Биоэтика во все внесла коррективы. Содержание лабораторных собак, крыс, кроликов, даже мушек дрозофил попало под прямой контроль смешанных комиссий. Конечно, научные прогнозы того времени страдали прямолинейностью, поскольку в их основе лежал метод прямой экстраполяции. Только создав мощную партию, биоэтики смогли начать планирование по-настоящему нового мира. Уроды тянулись к ужасному единению с матерью-природой, но люди Экополиса энергично отказывались от нефункциональных форм. Долой чумных сусликов, малярийный гнус, больную рыбу, лосей, вонючих скунсов. Только человек!

– Я нашла вас!

Возможно, новенькая и не искала Гая, но раз уж наткнулась, должна была что-то сказать.

Он готов был принять любой вариант, тем более, что до вылета в Ацеру оставалось всего два часа. Впрочем, само понимание того, что он находится в сердце Экополиса, наполняло Гая гордостью. Командировка на дальние Станции всегда открывает перспективы. Он не Ким Курагин, он не сорвется. Новенькая, конечно, ничем не напоминает Мутти, может, даже слишком спортивна, но в прекрасных зеленоватых глазах Гай видел будущее. Именно оно объединяло всех в этом зале. Прямо как настоящих заговорщиков.

– Почему вы так смотрите на меня?

– Вы похожи на мою сестру…

– Она здесь? Вы нас познакомите?

– К сожалению, это невозможно.

– Вы поссорились?

– О нет…

Она спохватилась:

– Простите меня. Вы же Гай Адлер.

Она, конечно, знала историю похищения Гайи.

– В детстве мы поклялись всегда быть вместе, – зачем-то объяснил он.

Она понимающе кивнула. Ее тоже радовал клуб. Люди вокруг кружились, никого при этом не задевая ни локтем, ни краем шуршащего платья. Напитки в необычных бокалах, мерцающее, ничего не напоминающее стекло, голографическая собака на подиуме гинфа. Фиолетовые тени на эмалевой стене. Надвигался час вопросов. Это тут тонко чувствовали.

«Северный Язык…»

"Ветры с северных Территорий…"

"Нацбез очищает Камышовое плато…"

"Декоративная каллиграфия…"

"Новая мораль…"

Оказывается, новенькая хорошо знала писателя. По крайней мере, Отто Цаальхаген откликнулся на ее зов сразу. В крупных кудрях, словно в олимпийском венке, он подошел, окруженный учениками и почитателями, и сразу на Гая пахнуло потом – сладковатым, рассеивающимся.

– Что вы думаете о крысах?

Ученики и почитатели насторожились.

Все они выглядели по-разному, но любой готов был кинуться на оппонента по первому приказу учителя, по одному лишь его кивку. На слова новенькой кто-то вызывающе приподнял бровь – в отяжеленных веках проглядывали древние северные корни, кто-то агрессивно сверкнул зеленоватыми глазами, вызывающе уставился на нее.

– Сильные твари.

Новенькая не разделяла убеждений писателя:

– Может, и сильные. Но мы никогда ими не восхищались.

– Попробуйте взглянуть на это с точки зрения самих крыс.

Ученики переглянулись. Каждое слово учителя казалось им откровением. А гаммельнский дудочник сразу и всерьез заинтересовался новенькой, даже облизнул толстые губы.

– Уроды обожают торты в виде пенных шапок, – сказал он. – Когда крысы разносили по Территориям легочную лихорадку, такие торты вошли в моду. Одни уроды исходили зловонной пеной, другие поедали торты. Сотнями тонн. Понимаете? Это называлось – съесть проблему.

– Кому-нибудь помогло?

– Тем, кто выжил.

Сгустившаяся толпа увлекла писателя.

Скорее всего, он не узнал Гая. Или не захотел узнать. Со дня их последней встречи прошло семь лет. Новенькая раскрыла было рот, но человек в чудесном темном костюме потянул ее за руку.

Гай не огорчился.

Теперь он знал, что новенькая в зале, что она где-то рядом, а значит, ее всегда можно найти, надо лишь правильно определить течение человеческих потоков.

«Спешите за горизонт…»

"А если за горизонтом страшное?…"

"Разве вы не готовы к этому?…"

"Но если там нет ничего?…"

– Алдер.

Гай обернулся.

Он знал, что к нему подойдут.

Что-то должно было выделить пилота из толпы.

Человек, который поведет бокко над Территориями, должен чем-то выделяться. Он не раз бывал среди остальных. Он жил среди них. Сперва как беженец (специально подстроенный побег из Экополиса), потом как человек без особых интересов (но по тайному согласованию с Нацбезом). На Территориях никто за ним не следил. Все равно там, где есть нечего, один человек лишнего не съест. Железное здоровье пилота позволило ему трижды пройти реабилитацию. Но на Территории его больше не выпускали. Иногда только позволяли водить бокко в Адеру. Ничто не выделяло его из толпы, разве что изящная крошечная золотая капелька на лацкане – признание многочисленных Заслуг.

– Тэтлер.

Гай кивнул.

– Я друг Дьердя.

– Это имеет какое-то значение?

– Он просил напомнить вам о сегодняшнем разговоре.

Узкое лицо пилота осветила улыбка – немного кривая, немного неправильная, но в этом был свой шарм. Наверное, он не случайно вспомнил Дьердя, держал что-то в своей удлиненной голове. Повел внимательными глазами в сторону проходившей пары:

– Счастливые лица…

– Здесь много счастливых лиц.

– Но эти счастливы по-особому. У них похитили дочь. Всего год назад. Все равно они нашли силы оставаться счастливыми, – Тэтлер испытующе разглядывал Гая. – Я знаю на Территории гнилой городок, уроды сплавляют туда похищенных ими женщин. Нечто вроде большого борделя для вымирающих. Там никогда не слышно смеха. А в Эко-полисе много счастливых пар. Видите, какие хорошие лица. Когда мы начнем строить новое будущее, здоровье пригодится нам прежде всего. Понимание этого помогает прятать тоску. Никто не знает, живы ли похищенные дети. Вам могу сказать, что смерть в таких случаях предпочтительнее. – Он улыбнулся. – Дьердь просил вам напомнить, что в Остальном мире человеческая жизнь вообще не имеет никакой цены. Всего лишь безликая масса, жаждущая грубых удовольствий. И не спрашивайте меня о сестре… – он понимающе коснулся руки Гая. – Я немало времени провел на Территориях, но вашу сестру не встречал, иначе упомянул бы о такой встрече в отчетах. Как живут похищенные, об этом тоже лучше не спрашивать. В конце концов все погибают. От грязи, от насекомых, от постоянного унижения.

– Зачем Дьердь просил об этом напомнить?

– У вас выразительное лицо. – Чувствовалось, что пилот присматривается к Гаю. – К вам хочется подойти. За вами будущее. Это несомненно. – И указал взглядом: – Видите того человека?

– У него тоже что-то украли?

– Мечту, – кивнул Тэтлер. – Этот человек разработал принципиально новый тип скафандра. Для работы на лунных станциях. На марсианских такой тоже бы пригодился. Чудо-скафандр испытывался в самых гиблых местах, но так и остался без применения. Сами знаете, все космические программы погребены сейчас под проблемами Остального мира. Все наши средства, все наши силы уходят на борьбу с эпидемиями, на освежение Языков, на расчистку химических и радиоактивных свалок. Да, у этого человека украли мечту. Можно сказать и так.

– Об этом Дьердь тоже просил напомнить?

Тэтлер кивнул. В зеленоватых глазах пряталась усмешка.

– Я много жил среди уродов и могу подтвердить одно: они на самом деле уроды. Мы выбиваемся из последних сил, поддерживая жизнь Языков, а они часами могут любоваться какой-нибудь рыжей белочкой, раскачивающейся на живой ветке. Они не хотят видеть, что чудесная белочка обсыпана напившимися ее крови клещами, что шерсть ее лезет неопрятными клочьями, а сам любитель сентиментальных зрелищ до крови расчесывает открытую язву у себя за ухом, и у него плохо гнется искалеченное ревматизмом колено. – Тэтлер улыбнулся: – Впрочем, и у них есть мечта.

– Это здорово, – искренне сказал Гай.

Тэтлер отвернулся. Может, не хотел, чтобы Гай видел его глаза.

– Да, мечта. Каждый урод мечтает об Экополисе. О том, как однажды ворвется в город с отрядом единомышленников. И уведет вашу сестру, мать, подругу, ему без разницы. И зарежет вашего друга. Урод ведь не ищет понимания. Зачем ему понимание? За ним семь миллиардов. Он просто сожжет обсерватории, Дома матерей, взорвет набережные и забросает каналы дрянью. Выкорчевав керби, разведет живые леса и привезет с Территорий вонючих белочек, чтобы они красиво скакали по веткам, оплетенным гнилыми лишайниками. Видите того благообразного старца? Когда-то он конструировал входные маяки. У него украли генкарту – случайно, при перевозке действующего архива одного из медицинских центров. По этой карте некий умный урод провел в Экополисе почти месяц. Он заразил кучу народа самыми дикими болезнями. Семь миллиардов. Слишком густой бульон.

– Неужели там некого полюбить?

– На Территориях?

– Ну да.

– Как странно вы говорите…

Кто-то тронул пилота за плечо.

Узкое лицо мгновенно налилось улыбкой.

Тэтлер исчез в толпе, зато в рукав Гая снова вцепилась новенькая. Правда, при ней теперь находился гаммельнский дудочник. Он обнимал новенькую за талию и часто облизывался. Наверное, хотел съесть проблему.

8.

…этот ваш герой – тоже урод.

– Счастлив, что вы это разглядели.

– Но зачем вы про них твердите? Чего ждете от них?

– Огня, который выжжет все Языки, – Отто Цаальхаген наслаждался. Рукав пышной рубашки изнутри наливался нежным огнем. – Массового террора. Пусть он, как ураган, пройдет по всем Территориям. Презрения к малодушным. Не думайте, что кто-то избежит наказания. Даже в Экополисе. Слабость будет жестоко наказана. Не забывайте, что отмену особых мер навязывают именно остальные. Они надеются, что мы испугаемся.

«Выявить Носителей невозможно…»

"Но Референдум нельзя оттягивать…"

"Мы всё начнем сначала, если потребуется…"

"Обрати внимание на этот кристалл…"

"Разделительные линии…"

– Вы меня пугаете, Отто.

– А вы и должны пугаться. Чудеса радуют только издали. Вам ведь не нравится стригущий лишай и гнойные язвы, разъедающие тело? Вас ведь не устраивает хромота, перемежающаяся лихорадка, скверное зрение, паралич? Вы же не хотите, чтобы ваша дочь или мать задыхались в приступах астмы? Вот видите. Не хотите. Почему же миритесь с тем, что происходит? Почему ничего не делаете для будущего? Или вам достаточно пресловутых пяти минут в какой-нибудь каморке с красивым тупым самцом? – Он мрачно взглянул на новенькую, и рукав его нежно расцвел. – Зачем вам будущее? Каморка и самец. Этого достаточно. Глядя на вас, я готов поверить, что в космос полетит совсем другое человечество.