Текст книги "Мы искали друг друга (СИ)"
Автор книги: Сергей Щипанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
Глава 4. Позвони, мне позвони
1
Любому студенту технарю известна поговорка: «Сдал сопромат – можешь жениться». Пресловутое «сопротивление материалов» – это некий рубеж, высота, если хотите, взяв которую, студент с большой долей уверенности может рассчитывать на успешное окончание учебы. У будущих геологов тоже есть такая планка. Называется она минералогией.
Достаточно полистать увесистый томик «Курса минералогии» Бетехтина, чтобы сразу же стало ясно: науку эту нахрапом не одолеть.
У всякого геолога-второкурсника, будь он даже семи пядей во лбу, при мысли о летней сессии начинали дрожать поджилки – минералогию сдавать! О-о, это не для слабонервных.
Нервозную атмосферу подогревали рассказы бывалых, уже изведавших (многие и не по одному разу) на себе, что такое сдавать минералогию. Ходили слухи, практически легенды, о черном мешочке Профессора, последнем, и якобы самом серьезном испытании. Ведь можно зазубрить учебник. Можно. Заучить наизусть названия всех минералов из учебной коллекции. Написать шпоры с химическими формулами минералов и их свойствами: твердостью по шкале Мооса, плотностью, цветом, блеском, спайностью, сингонией кристаллов… Все это, в принципе, можно сделать заранее. Но, когда Профессор достанет свой черный мешочек, этот «ящик Пандоры», и извлечет из него камешек, который видишь впервые, а ты должен будешь сходу определить, что это за минерал, то…
Меж тем сессия надвигалась неумолимо. Как всегда, ее начало было отмечено появлением, без санкции начальства, в университетском вестибюле самодельного плаката со знакомой по учебникам истории фигурой красноармейца, указывающего пальцем. Только, вместо привычного «Ты записался добровольцем?», воин вопрошал: «Ты сдал посуду за прошлый семестр?».
Как обычно, плакат провисел лишь полдня, пока не попался на глаза бдительному комсоргу Дятлову.
Шутки шутками, а минералогию никто не отменял.
Саша отчаянно трусила, готовясь к экзамену. Смотрела в учебник, и чувствовала себя последней тупицей: нет, никогда ей не одолеть сей премудрости. Мыслимое ли дело, запомнить всё это?! Родители вздыхали, глядя, как мучается их чадо.
– Не надрывайся ты так, Шурка. И не бойся – на экзамене все вспомнишь, – попытался успокоить дочку папа.
Саша лишь рукой махнула: уйди, мол, не до тебя.
Удивительно, но папа оказался прав.
К экзамену Саша перегорела, страх ушел куда-то, сменившись полной апатией. С утра пораньше она заглянула, было, в учебник, но тут же отложила книгу. «Перед смертью не надышишься», – сказала Александра сама себе и преспокойно отправилась на экзамен.
Волнение вернулось, едва Саша взялась за ручку двери экзаменационной аудитории. а когда тянула билет, пульс ее подскочил, должно быть, до 200 ударов в минуту, а то и более. Но потом, все встало на свои места: Саша легко вспомнила нужную информацию (а чего не вспомнила – подглядела в шпаргалке). Черный мешочек оказался не таким уж страшным испытанием. Профессор держал там очень хорошие, практически эталонные, образчики минералов, легко узнаваемых по характерным признакам. Вот угольно-черный кристалл с сечением в форме сферического треугольника – ну, конечно, турмалин, друза нежно-голубых кристалликов – целестин, а мутно-белый кубик – да это же просто соль, по-научному – галит. Чтобы убедиться, Саша лизнула камешек – соленый. Профессор укорил, спросив:
– А не облизывая, нельзя разве определить галит?
Еще пара-тройка вопросов, и Александра вольной птицей выпорхнула из аудитории, радостно размахивая зачеткой со свежей записью «минералогия – хор».
– Сэнди, как?! – услышала она, едва только оказалась в коридоре.
Зуля и Ленка Куракина ждали подругу, чтобы поздравить с успехом. Или утешить, в случае провала. Сами-то они уже отмучились: Зуля сдала на «хорошо», а Ленка была безмерно счастлива, что отделалась «трояком». Саша от избытка чувств обняла по очереди обеих.
– Четверка!
– Молодец! – похвалила Куракина.
– С тебя причитается, – добавила Зуля.
– Конечно. С тебя тоже.
Решили: такое событие, как сдача минералогии, не отпраздновать просто грех.
– Поехали ко мне, девчонки, – предложила Ленка. – Суббота, мои на дачу укатили.
Согласились, разумеется. По пути затоварились в гастрономе, взяли колбасного сыра и три бутылки сухого «Душанбе». Зуля осталась недовольной.
– На фига нам эта кислятина, водки надо было взять.
– Ну тебя, Зулька! Мне вообще водки нельзя, – возразила Саша.
– А вино, что, можно?
– Можно. Немного. Диета моя на днях благополучно закончилась.
– Зуля, как ты только ее пьешь, водку. Фу, гадость! – поддержала подругу Куракина.
– Много вы понимаете, – буркнула Зуля. – От водки меньше вреда, чем от всякого го…
Впрочем, настаивать она не стала. Да и напрасно клеветала Зуля на «Душанбинку» – приятное легкое вино, и, что немаловажно, не бьет по карману.
На улице – жарища, а ведь только начало лета, что-то в середине будет! Пока добрались до Ленкиного дома, запарились. Зуля, та вся вымокла – пот с неё в три ручья лил.
– Залезай под душ, – предложила хозяйка.
Уговаривать Зулю не пришлось. Оставив Ленку с Сашей собирать на стол, она скрылась в ванной, откуда тотчас же послышался шум льющейся воды и восторженные Зулины вскрики.
– Лен, у тебя халатик мне найдется? – спросила она, наплескавшись вволю, выйдя из ванной в одних трусиках, с полотенцем на голове.
– У меня они в стирке… о-о! – осеклась Ленка, уставившись на Зулин бюст. – Ну, ты, мать!..
Посмотреть было на что: две спелых, аппетитных дыни, пятого, не меньше, размера, увенчанные багровыми вишнями, плавно покачивались, подобно огромным медузам на невысокой волне – даже на девчонок это зрелище произвело впечатление; мужики – те попадали бы на месте. Или истекли бы слюной, однозначно.
– Рубенс отдыхает. – хихикнула Саша, дурашливо прикрывая глаза ладонью.
– Вы чего? – не поняла, сначала, Зуля. – А, это… Завидно, да?
– Да уж. Отпад! – согласилась Ленка. – Под одеждой они у тебя не так эффектно смотрятся. Только как такую тяжесть все время таскать?!
– Чего вы прицепились к моим сисям. Ленка, дай хоть рубашку какую-нибудь, пока обе не поумирали от зависти. Я в своем зажарилась, не могу больше.
Она бросила на спинку стула свое голубое, с множеством украшений в виде рюшечек-воланчиков, платье и внушительных размеров бюстгальтер (назвать такую солидную вещь лифчиком – проявить неуважение). Ленка принесла ей футболку, натянув которую, Зуля не столько спрятала, сколько подчеркнула собственные роскошества.
– Ну что, девчонки, обмоем минералогию, – предложила хозяйка, разлив вино в бокалы.
– И за окончание моей диеты, – добавила Саша, чокаясь с подругами.
Выпили. Зулька картинно поморщилась, осушила бокал одним махом, Ленка смаковала, тянула вино, сложив губы трубочкой, Саша осторожно прихлебывала, словно горячий чай, заново привыкая к забытому вкусу.
– Слава богу, минералогия позади. Отмучились. – Еще раз порадовалась Куракина. – Я, когда билет взяла, глянула – ой, мамочка, думаю, пропала!
– Фи! – небрежно бросила Зуля. – Ты просто не умеешь обращаться с «преподами». Они же, все, кобели. Им бы только на голые коленки поглазеть, да в вырез платья залезть зенками.
– Куда уж нам с тобой тягаться! Ты их наповал убиваешь… Хи-хи, – усмехнулась Ленка. – Как наставишь два своих орудия, они тут же сдаются. Так?
– А-а, фиг! Профессор, старый хрен, пялился на сиськи, пялился, ну, думаю – пять баллов обеспечено… Вот паразит – я ему и ответила всё! А он: Деникаева, я вам не могу поставить «отлично», знания у вас поверхностные. Ну, не гадство?!
Зулька, надо отдать должное, на экзаменах отвечала блестяще, что удивительно – при её-то непутевости. Красивая девка, татарка по отцу, по матери украинка, Земфира Деникаева (так звалась она согласно паспорту) могла, что называется, отмочить номер. Взять, хотя бы, такое её признание: как-то раз попала Зуля в одну веселую компанию, «перебрала» и отрубилась напрочь, а наутро обнаружила, что…. как бы помягче выразиться, лишилась невинности. «И ты на них не заявила?», – удивилась Ленка. «Да, ну… Я же ничего не помнила. Обидно только: самый волнующий в жизни момент пропустила». Зуля так легко и непринужденно поведала о своем «грехопадении», что воспринималось оно досадным казусом, не более.
– Значит, два события отмечаем, – обратилась Зулька к Александре, – минералогию и окончание твоей диеты? Как ты, бедная, выдержала?
– Нормально. Ко всему привыкаешь… А, если честно, нет-нет, да не устоишь: тортика кусочек, картошечки жареной…
– Винца рюмочку, – добавила Зуля.
– Кто о чем, а вшивый о бане, – засмеялась Саша.
Зуля отмахнулась.
– Ну, тебя… А я тоже болела желтухой. Давно, в детстве. Лет пять мне тогда было, или шесть… Только я не в «Заразке» лежала, а в Детской инфекционной… знаете, да? Нет? Повезло вам, значит. Помню: нас заставляли постельный режим соблюдать, а кто не слушался – нянечка грозилась трусы отобрать.
– Как это?
– Вот так. Снимут с тебя трусики, и будешь лежать под одеялом, как миленькая. Не станешь же с голой жо… по палате бегать… Ха-ха-ха.
Все трое покатились со смеху. Саша представила себе Зулю, не ту, пятилетнюю, а сегодняшнюю, бегающую нагишом…
– Ну, Зулька! Уморила.
Саша с трудом одолела хохот, вытерла слезы.
– К нам, слава богу, таких мер не применяли.
– Напрасно. На вас, поди, управы не нашлось. Шастали, небось, к мужикам. А? Я заметила, там имелись симпатичные мальчики.
Зуля, вместе с Куракиной, пару раз навестили подругу в больнице. Деникаева, неугомонная, и в «Заразке» строила глазки мужичкам-пациентам.
Ты, подруга, давай колись: были у тебя там шуры-муры? По глазам вижу – были!
– И как ты догадалась, – не стала отрицать Саша.
Ей, вдруг, мучительно захотелось рассказать девчонкам о Максе – вино, похоже, сделало свое дело, развязало язык. Только, о чем, собственно, рассказывать? Если разобраться, ничего ведь и не было…
Беседа подруг прервалась самым неожиданным образом: хлопнула входная дверь. Девчонки испуганно посмотрели на Ленку: родители?!
– У нас гости?
В комнату вошел высокий парень.
У подруг отлегло от сердца – это же Ленкин брат, Борис.
– Привет, – поздоровался с девушками Боря. – Празднуем? По какому случаю?
– Мы минералогию спихнули, – ответила Ленка. – А ты, почему не на даче? Я думала, вы все уехали…
– Ага, размечталась! – Борис подмигнул Саше и Зульке. – Работы полно, какая нафиг дача… Кузов одному хмырю рихтовали, надо было срочно закончить.
Борис работал на СТО автослесарем, а по выходным, иногда, шабашил. Он был на два года старше Ленки, и уже отслужил в армии. Кроме того, учился на заочном. Самостоятельный человек. И всегда при деньгах.
– Меня возьмете в компанию? – продолжил Борис, подошел к столу, взял в руки бутылку, повертел. – Такую ерунду пьете!
– Я им говорила, – подхватила Зуля.
Борис хотел что-то сказать, но взгляд его остановился, на Зулиной груди, и… слова застряли в горле. Зулька сидела все равно, что голая, футболка не в счет – скорее раздевает, нежели одевает…
– М-м, – промычал Боря нечленораздельно. – Один момент!
Он вышел в прихожую, и тут же вернулся с пакетом, из которого достал бутылку с лейтенантскими звездочками на «погончике».
– О! – оживилась Зулька. – От це, дило, як каже моя мамо.
Саша приуныла. Коньяк, да еще в сочетании с вином, не входил в ее программу. Нельзя так резко нагружать печень. А станешь отказываться, скажут: ломается. Кроме того, единственный, как с неба свалившийся кавалер, будет, ясное дело, на Зульку пялиться, а ей – ноль внимания. В общем, пора смываться. Надо же и честь знать…
2
Жизнь опять становилась легкой и радостной. Висевшая дамокловым мечом минералогия не отравляла больше существование. Сессия еще не закончилась, но уже можно было дать себе послабление, отдохнуть от зубрежки, переключить мозги с формул на что-нибудь более приятное.
Летом Саша просыпалась рано, вставала, пока еще не жарило сумасшедшее солнце.
Легкий ветерок из распахнутого настежь окна надувал занавески, щебетала и чирикала птичья мелочь, слышалось ритмичное шарканье метлы дворника. Саша сладко потянулась, встала, подошла к окну – наслаждалась утренней прохладой. В сонной тишине двора гулко звучал, доносившийся с улицы, шум редких машин, подвывание троллейбусов – звуки просыпающегося города.
На кухне – было слышно – лилась вода; мама уже встала, набирала чайник, собиралась готовить завтрак. Саша прошла в ванную – умываться.
– Ты чего в такую рань? Не спится? – окликнула ее мама.
– Доброе утро, мулечка, – промурлыкала в ответ дочка.
– Доброе, – подтвердила муля. – Раз уж встала, сходишь за молоком, ладно? Сейчас приедет «корова».
Сине-желтый молоковоз, прозванный «коровой», появлялся каждое утро в восьмом часу, оповещая жильцов оглушительным гудением рожка; тот час же выстраивалась длиннющая очередь с бидонами и трехлитровыми стеклянными банками. Шофер, тучный носатый осетин Гриша в неизменной фуражке-«аэродроме», обслуживал быстро, споро наполнял тару, принимал рубли и трешки, подгонял нерасторопных покупателей:
– Нэ задерживай, прахади!
Успевал переброситься шутками с бойкими бабенками, постоянными клиентками:
– Маруся, как дэла?
– Еще не родила, – с усмешкой отвечала Машка-шалава из первого подъезда.
– Ха-ха. А когда родишь?
– Как только, так сразу. Мужика подходящего найду… Вот ты, Гриша, сколько раз… можешь?
– Восэмь, – не задумываясь, отвечал шофер.
– Ну, да!? – удивлялась Машка, – неужели восемь?
– Туда-сюда, – уточнял Гриша.
Очередь надсаживалась хохотом. И смех и грех. Жильцы привыкли к соленым шуткам веселого молочника; хохмочки давно стали обязательной частью «программы».
Когда-то Александра, в то время школьница, конфузилась, слыша подобные непристойности. Потом приобвыкла. Народ в окрестных домах и общагах обитал сплошь языкастый, и не слишком щепетильный по части грубых выражений: в основном строительные рабочие, а на стройке, известное дело, изящная словесность не в ходу.
Получив с утра заряд «казарменного юмора», Саша вернулась домой. Поставила молоко в холодильник. Там со вчерашнего дня оставалось еще больше половины банки продукта.
– Муль, у нас полно молока! Прокиснет же…
– Ничего, на блины пойдет. Вечером блинов напеку, – отозвалась мама, и продолжила, размышляя вслух. – Масло у нас кончилось, не забыть купить. На рынок еще нужно сходить…
– Давай я схожу, – предложила дочь.
Муля удивилась: ужасно не любила Саша ходить за покупками, толкаться в очередях.
– У тебя же экзамен завтра.
– Послезавтра, – поправила Саша. – Ты не волнуйся, успею подготовиться. Что купить на рынке?
– Картошки на рубль, помидоры… – начала перечислять мама, довольная, что ей не придется тащиться после работы на рынок. – Да, купи еще сала килограмм, отец просил – с собой возьмет, для маршрутов.
У папы начинался полевой сезон: готовился со дня на день отбыть на Дарваз.
– Хорошо, куплю.
Все-таки, приятно быть полезной – самооценка повышается. «Почему бы и не прогуляться до базара? – подумала Саша, – Все лучше, чем дома торчать». Уже потом, выйдя с рынка с битком набитыми сумками, изменила свое мнение. Предстояло еще дотащить всё это до дому. В этакую-то жарищу. Что ж, сама вызвалась…
– Саша! – услышала она со стороны дороги знакомый голос. Из притормозившего у обочины автомобиля ее окликнул Боря Куракин. – Давай, подвезу.
Саша мельком оглядела машину, – таких она здесь еще не видела, – с длинным, остро скошенным передком, без характерного выступа багажника сзади («зубило», да и только).
– Привет, – поздоровалась Саша, обрадованная и удивленная одновременно.
– Давай сумки, – сказал Боря, выйдя из машины, открывая торцевую дверь. – Садись. Куда везти?
– Это твоя машина? – спросила Саша, удобно устроившись в кресле.
– Ха! Скажешь тоже. Мне такая не по зубам.
– А как она называется?
– «Восьмерка», – ответил Борис, и уточнил. – Ваз двадцать один ноль восемь. Их только-только начали выпускать. У нас в городе таких три-четыре всего. Эта – стеклотарщика одного, Махмуда.
– ?..
– Украл, – ответил Боря на немой вопрос девушки. – Ха-ха. Шучу. Махмуд умудрился ее в первый же день ударить. Ездить-то не умеет – права, наверное, вместе с машиной купил. Сдавал задом, и в столб въехал! Вот мы ему кузов и рихтовали. Он мне доверенность дал, чтобы пригнал ему тачку, когда закончим. Договорились, что через пять дней будет готова, а мы за три управились.
Боря весело трепался, крутя баранку. Доехали моментом, не успели и поболтать толком.
– Саш, хочешь, прокатимся за город? – неожиданно предложил Борис. – Занесем твои сумки…
Александра опять удивилась, но не подала виду. Спросила только:
– А стеклотарщик знает, что ты на его машине катаешься?
– Да, знает, – отмахнулся Боря. – Сам мне сказал: если надо, можешь ездить пока.
– Тогда ладно, – согласилась Саша. Вырваться, хотя бы на час, из душного города – совсем не плохая идея.
Сказано – сделано. Через четверть часа они уже катили по трассе «Север – юг», в сторону Варзобского ущелья. Ветер задувал в открытые окна. Играл приятный музон: салон стеклотарщиковой машины был оборудован японской стереосистемой. Аль Бано и Ромина Пауэр пели про итальянское счастье – феличиту.
– Саш, а чего ты так резко исчезла позавчера? – спросил Борис, имея в виду неожиданный уход Александры с посиделок у Куракиной.
– Я думала, ты не заметил, – усмехнулась девушка, – Зулькой был занят.
– Ха! Ваша Зуля, конечно… это что-то! Только она не в моем вкусе.
Последнюю фразу Борис произнес серьезно, и мельком так глянул на Сашу, что та смутилась – неужели у него есть что-то к ней? Саша скосила глаз: Боря смотрел на дорогу, улыбался чему-то, насвистывал мотив «Феличиты». Саша посмотрела на него еще раз – оценивающе. Высокий, плечистый, блондин, лицо простецкое, открытое – хороший парень, и она бы не прочь завязать с ним отношения, вот только… Что «только»? Ох, Саша и сама не знала.
Боря остановился у загородного ресторанчика с открытой террасой. Внизу шумела речка, от которой веяло прохладой, дымился мангал с шашлыком, но все столики были свободны.
– По шашлычку? – предложил Борис.
Саша начала было отнекиваться, но Боря не стал слушать возражения, провел спутницу к столику, заказал две порции. К шашлыку Боря взял еще бутылку болгарского вина для Саши и минералки – себе.
Зачем? – опять попыталась возразить Саша. – Что, я буду пить одна?
– Ничего. Считай, что мы вдвоем выпиваем. К мясу – красное вино. Так классики советуют.
– Ты с ума сошел Боря, я же упьюсь!
– Я не заставляю тебя всю бутылку выпить. Чуточку – для аппетита. А что останется, с собою заберем.
С Борисом трудно было спорить, на все у него ответ имелся. При этом он не навязывался, держался по-джентельменски, не делая ни малейшего намека, что ожидает от Саши чего-то в благодарность за угощение. И все-таки, девушка ощущала неловкость: ведь, как ни крути, а она принимает ухаживание парня, давая ему тем самым повод надеяться на близкие отношения в дальнейшем. И не так он прост, этот Боря. Шмотки у него, – адидасовские кроссовки, светлые брюки из тонкой «плащевки», бежевая рубашка с коротким рукавом, – явно не из магазина; на безымянном пальце массивный перстень-печатка – знак принадлежности к миру «деловых».
Но, как бы там ни было, а на свежем воздухе у Саши разыгрался аппетит, заставив отложить в сторону душевные сомнения. А шашлык в сочетании с красным вином оказался очень даже не плох.
Саша сидела спиной к дороге и не видела, как из подъехавшего микроавтобуса высыпала группа молодых людей, решивших тоже «вдарить по шашлыку».
– Сэнди! – услышала Александра и обернулась.
– Таня?
Татьяна, – это была она, подруга по больнице, – подошла к столику, поздоровалась.
– Привет, – ответила Саша, опять смутившись, сама не зная почему. Борис сдержанно кивнул.
Татьяна стрельнула глазами на Борю, лукаво улыбнулась подруге: ага, у тебя новый кавалер!
– Как дела Сэнди? Диета, вижу, закончилась.
– Да, вот… – пробормотала Саша.
– Ну, ладно, не буду вам мешать.
Саша была раздосадована этой встречей. И не потому, что окончательно стало ясно: их дружба, на самом деле, шапочное знакомство, не более. Своим появлением Татьяна заставила Сашу вспомнить о Максе, и одновременно, как бы, укорила.
Садясь в машину, Саша вновь поймала на себе любопытный взгляд бывшей подруги. «Ого! Богатенького отхватила себе ухажера. Кто же он такой?».
Настроение у Саши окончательно испортилось. Борис недоумевал, но с расспросами не лез, на обратном пути тактично молчал, только мурлыкал что-то под нос. Остановив машину у Сашиного дома, он выжидающе посмотрел на девушку; та натянуто улыбнулась, сдержанно поблагодарила, и, попрощавшись, ушла.
3
Горы были, что называется, рукой подать. С любой точки города, куда ни глянь – горы. Даже из Сашиного окна виден Гиссарский хребет, возвышающийся синевато-серой громадой над грязно-желтыми холмами предгорий.
Здесь, в городе, в разгаре лето: раскаленный асфальт, дрожащий от зноя воздух, душная хмарь. Там, в горах, бушевала весна, качали «лисьими хвостами» огромные, выше человеческого роста, эремурусы, волнами разливался аромат цветущего югана.
Саша упаковывала рюкзак: ботинки-«вибрамы», свитер, две пары шерстяных носков, сменные рубашки, крем для рук, крем для лица, зеркальце, косметичку… Не забыть бы ничего. «В горах любая мелочь важна», – поучал дочку папа – старый геологический волк. В отдельный пакет Саша уложила вкладыши для спального мешка, бельишко, купальник. Ну, кажется всё. Завтра – «прощай любимый город», и – «вперед и вверх». Начинается летняя учебная практика.
Как всегда, волнительно немного и грустно. Саша, несмотря на богатый опыт кочевой жизни, была, в сущности, домашним ребенком. Диван, интересная книга, мамины пироги – это для нее; а подъем ни свет ни заря, отбой в 11–00, ежедневные маршруты – что называется, на любителя. Хотя… поднадоел город за зиму, хочется сменить обстановку.
«Так и буду всю жизнь мотаться: город – горы, горы – город. Выбрала профессию… Может, зря не послушалась родителей, не пошла на медицинский? Зубрила бы сейчас анатомию, ни о каких горах не думала бы… Там на лекциях все в белых халатах, провонявшие формалином аудитории… Ужас!».
Саша прилегла на диван, закинув руки за голову, прикрыла глаза. Накатило, вдруг, защемило сердце, захотелось уткнуться в подушку и зареветь. Не оттого, что разлучается с родным домом, это – пустяк. Не на век расстается – на какие-то два месяца, да и не на край света едет. Мучило другое. Где-то глубоко, может быть даже в подсознании, сидело ощущение недоделанности чего-то важного, грозившего невосполнимой потерей; упустишь сейчас – потом не поймаешь.
Из гостиной доносилась музыка. Пели: «Позвони мне, позвони…». По телику показывали «Карнавал» с Ириной Муравьевой. Фильм Саша уже видела раньше – тогда не зацепил; песня тоже. Вот, теперь…
«Позвони, – еще долго крутилось в голове заевшей пластинкой, – позвони мне, ради бога…». Нет, не позвонит он. Теперь точно не позвонит.
Некоторое время Саша лежала, закрыв глаза.
«Наплюй на свою гордыню – звони сама», – приказал внутренний голос. «А номер?». «Попробуй узнать у Татьяны», «Нет. Не стану ей звонить». Саша прервала внутренний диалог, стала вспоминать. Ведь что-то Макс рассказывал о себе…
«…У меня в роду шведы, наверное, были; фамилия – Шведов». Точно, Шведов!
Саша рывком встала, подошла к книжному шкафу, порылась, достала телефонный справочник. Раскрыла на «Ш». Шведовых было трое, и еще одна Шведова. Который из них? Отчества Макса она не знала. Припомнила: он говорил, что живет на «МЖК». Ага, вот – Шведов Н.А., ул. Маяковского… Подходит.
Саша перенесла телефон из прихожей в свою комнату: длина шнура позволяла таскать аппарат по всей квартире; прикрыла дверь.
Волнуясь, как абитуриентка на первом экзамене, набрала номер. Ответили сразу:
– Да.
Голос показался Александре знакомым, но решила уточнить:
– Можно Максима?
– Я слушаю.
– Здравствуй.
– Сэнди? Привет!
В голосе Макса слышались и удивление и… радость? Господи, неужели он и вправду рад ее слышать?!
– Откуда у тебя мой номер?
– Сорока принесла. На хвосте, – привычно отшутилась Саша. – Рассказывай, как живешь-можешь?
– Не жалуюсь. А ты?
– Я тоже.
Вот и поговорили… Боже ты мой, ну что она как жвачку жует. Опять ведь расстанутся, не сказав ничего.
– Максим!
– Саша!
Прозвучало синхронно, и – опять пауза. Молчание первым нарушил Макс:
– Я думал о тебе.
– И я.
– Давай завтра встретимся.
Саша чуть не разревелась – идиотка, ну что бы ей раньше позвонить!
– Я завтра уезжаю, – пролепетала она жалобно, – на практику.
– А-а. – Макс был явно разочарован. – А когда приедешь?
– Не знаю. Постараюсь в этом месяце вырваться на день-два…
– Позвонишь?
– Ага. – Саша вздохнула. – Я скучала по тебе, Макс.
– Правда? И я…
Спать Саша укладывалась счастливая и грустная, одновременно.
Так она и заснула – с печальной улыбкой.
4
Участок, где располагался университетский лагерь, на геологическом языке именовался Зиддинским грабеном. Несмотря на пугающее название, то была довольно симпатичная местность. Здесь имелись изумрудно-зеленые холмы и скальные обрывы, стремительная речка и тополиная роща над обрывом.
Лагерь: три ряда палаток, столовая под навесом, походная кухня. Вечером, для освещения, заводили движок-электрогенератор, его треск сливался с шумом реки – своеобразная замена сверчку.
Конец июня. Лето добралось и сюда. Днем пекло, камни накалялись – не притронешься, но стоило солнцу зайти, становилось свежо. Под утро и вовсе колотун: с реки сыростью тянуло, вылезать из теплого спальника – и думать не охота, а куда денешься. Вот уже дежурный дурным голосом орет: «Подъем!», молотит по подвешенному рельсу железякой; полусонный народ бредет к речке умываться… Будни. Рутина. Маршрутные дни, камеральные дни…
Чтобы как-то разнообразить бытие, Александра сотоварищи сходили на минеральный источник, нарзанчику попить. Полдня туда шлепали, полдня обратно, ноги посбивали – такой путь отломить, да по крутым склонам… Вот, ведь – охота пуще неволи. Тут главное – уйти от однообразия лагерной жизни. А то, получается как в анекдоте: «Начальник пионерлагеря построил пионеров и говорит:
– Запомните, здесь, прежде всего – лагерь, а уже потом – пионерский».
Монотонное течение дней нарушило необычайное происшествие. С перевала спустилась группа туристов-дикарей: двое мужчин и две женщины, по виду явно не здешние. Оказались – немцы. Один из них, кое-как изъяснявшийся по-русски, вежливо поинтересовался у дежурного, где им можно поставить палатки. Тот показал рукой в сторону обширной поляны за лагерем:
– Да, вон – места много. Ставьте, где захотите.
Немцы разбили бивак не так, чтобы вплотную, но и не слишком далеко, в пределах видимости. Установили палатки, наладили костерок, сварганили что-то на обед, а пока варилось, решили позагорать и поиграть в волейбол. Взорам изумленных геологов предстали худощавые, длинноногие и абсолютно лишенные комплексов (ну, еще бы – заграница!) люди: джентльмены в «костюме Адама», дамы – в «платье Евы», соответственно.
На горном склоне, по-над речкою, притулились три небольших кишлака: Насруд, Пасруд и Намозга. Пожалуй, все их население высыпало посмотреть на необычное представление, устроенное путешественниками-нудистами. Таким образом, зрителями в партере оказались геологи, а на галерке – кишлачные жители.
Для кого развлечение, а кому – головная боль. Лагерное начальство в лице Юнуса Раджабовича (Саксофона), было чрезвычайно шокировано неподобающим поведением иностранцев, забывших, что находятся они не у себя дома, на каком-нибудь диком пляже, а на нашей, советской земле. Саксофон дважды протер очи, прежде чем поверил в реальность увиденного. Стоя на возвышении, откуда великолепно просматривалась поляна, он поднес, было, к глазам восьмикратный бинокль, носимый им постоянно, но тут же опустил, решив: могут неправильно понять. Некоторое время Саксофон пребывал в полной растерянности: что предпринять? Как разговаривать с немцами, когда они в таком… непотребном виде? Иностранные граждане, к тому же… Не наломать бы дров. Саксофон призвал в помощники Тимура Бекназаровича, прозванного Дуче (когда наденет шляпу свою – Муссолини, один в один; точнее – копия экранного образа диктатора из «Освобождения»), имевшего какой-никакой опыт общения с иностранцами. Посовещавшись, оба, – Саксофон впереди, в парадной белой рубашке, но при этом, в брезентовых штанах и геологических сапогах, Дуче за ним, в своем неподражаемом котелке, – отправились на переговоры.
Дуче потом рассказывал в узком кругу, как проходило дипломатическое рандеву. Немцы, увидев столь представительную делегацию, усовестились: трое из них скрылись в палатке, а оставшийся, прежде чем начать разговор, соизволил таки надеть спортивные трусы. Это был долговязый парень, с огненно-рыжей шевелюрой и улыбкой «шесть на девять».
– Здра-вствуй-те, – выговорил по слогам немец.
– Гут морген, – поздоровался глава делегации, хотя правильнее было бы сказать «гутен таг».
Используя все свои познания в немецком, Саксофон попытался изложить суть имеющихся у «советской стороны» претензий:
– Вир хабен… э-э, протест. Зи нарушайт мораль. Вир волен… э-э… Зи мюссен прекращать стриптиз!
Слово «стриптиз» он выговорил с подчеркнутой брезгливостью.
Немец продолжал скалиться, демонстрирую лошадиные зубы.
– Гово-рит-те по-рюски пожа-луй-сто.
Переговоры длились недолго. Иностранцам было предложено на выбор: а) впредь не смущать студентов и местных жителей, появлением в обнаженном виде; б) покинуть окрестности лагеря.
Немцы выбрали второе.
Бессмертной фразе «В нашей стране секса нет» еще только предстояло прозвучать через пяток лет с телемоста «Познер – Донахью». Но и теперь, в советской глубинке, граждане строго блюли мораль, заявляя решительное «нет» всяческим «стриптизам-нудизмам».
Впрочем, те же самые граждане нередко оказывались посетителями подпольных видеосалонов, где за «чирик с рыла» можно было посмотреть отменную «клубничку».
5
У Саши занозой сидело в голове: удрать в город. В принципе, можно было отпроситься на денек-другой, только веская причина нужна, а ей ничего на ум не приходило, кроме банального «к стоматологу». На зубную боль здесь жаловался каждый второй «сачок», досаждая начальству стереотипными просьбами. Не желая множить число симулянтов, получивших отказ, Саша решила прибегнуть к древнему как мир способу – самоволке. Тут и выдумывать ничего не надо, схема отработана: утром выходишь на трассу, ловишь попутку до города, вечером – обратно. За вычетом времени на дорогу, у «самоходчика» на всё про всё остается пять – шесть часов. Не бог весь что, разумеется, да ничего не попишешь – довольствуйся тем, что имеешь.
