Текст книги "Мы искали друг друга (СИ)"

Автор книги: Сергей Щипанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Максу не составило большого труда уговорить Алика отпустить его в Табошар. «Замнач» понимал: Макса не удержать. Хоть на цепь посади – сбежит. Оговорили лишь срок возвращения.

В этот раз Макс прибыл в поселок под вечер, и поджидал Марину на остановке. Он знал, что работников геолпартии всегда подвозит служебный автобус.

Старенький «пазик» подкатил к остановке. С шумом открылись двери, Макс радостно улыбнулся, увидев знакомое милое лицо.

Марина, напротив, нахмурилась, быстро огляделась: не смотрит ли кто из знакомых, подошла к Максу и сказала полушепотом:

– Ты зачем здесь. У меня муж вернулся.

И все. Повернулась, уверенной походкой направилась к дому, ни разу не оглянувшись.

А Макс… Макс, словно побитый пес, побрел в сторону шоссе. Горькие мысли одолевали его.

Брошенный любовник. Опять брошенный. Марина попользовалась им, в отсутствии мужа, да и выкинула, за ненадобностью.

«Весь мир бардак, все люди – бл. и», – любил повторять его приятель Стасик Романовский. Похоже, Стас был прав. А Марина такая же, как все.

Напрасно грешил Макс на человечество, всех под одну гребенку причесывая. Да и Марина, если разобраться, лишь в том была виновата, что не стала противиться их обоюдному желанию близости. Не мог знать Макс всех ее обстоятельств. Не понять ему было тоски молодой красивой женщины в заштатном городишке, где из развлечений один только телевизор. Как ей было объяснить, что муж у нее ни рыба ни мясо, и что вышла за него, только потому, что «время подошло», и даже детей у них никогда не будет, по причине ее бесплодия.

Подсознательно Марина давно была готова к адюльтеру и, увидев в первый раз Макса, сразу подумала: «Какой милый мальчик… Ну, обрати же на меня внимание». Случай свел их, и Марина решила: Максим ее принц. Ее «маленький принц» на одну безумную ночь.

А Макс ничего и не желал знать. Максу достаточно было факта: Марина отмахнулась от него. Стало быть, нужно перевернуть эту страницу. И жить дальше.

* * *

В конце лета произошло долгожданное событие: по ТВ показали фильм с участием Лехи и Макса. К тому же, лента получила специальный приз на всесоюзном конкурсе.

Но славы приятелям это не принесло. На фоне сотрясающих страну политических катаклизмов, стройотрядовские проблемы не выглядели заслуживающими особого внимания.

)

Глава 7. Золотая клетка

1

Жилища большей частью бывают стандартные, безликие. Но есть дома, куда входишь и с порога понимаешь, что попал не просто в квартиру (частный дом, особняк, коттедж), а в настоящую обитель, или, если хотите, родовое гнездо – там чувствуется Атмосфера. И дело не столько в самом жилище (хотя и это важно), сколько в его хозяевах.

Квартира, где уже год жила Александра, была именно родовым гнездом. И неважно, что Сашина свекровь въехала туда, вместе с мужем, всего-то чуть больше тридцати лет назад. За эти годы жилье впитало в себя атмосферу семьи, дух рода Ярошевских. Поддержание семейного очага и по сей день лежало на плечах Брониславы Вячеславовны, нестареющей и несгибаемой, похоронившей уже мужа и старшего сына.

В гостиной на стене висели два фотопортрета в траурных рамках: седоволосого человека в строгом костюме с институтским ромбиком на лацкане пиджака и медалью лауреата Госпремии, и мужчины лет тридцати пяти в военной форме с майорскими погонами. Ярошевский-старший некогда занимал крупные посты, дорос даже до замминистра. Его сын Владимир закончил медицинскую академию, был военврачом, попал в Афганистан, где получил тяжелое ранение, умер в Ташкентском госпитале. Отец пережил сына всего на три месяца – не вынес утраты, сдало сердце.

Младший сын Николай рос шалопаем, рано начал выпивать, еще раньше – курить; в школе учился неровно: то пятерки, то двойки – середины не признавал. «В семье не без урода, – говаривал отец, – вот и у нас есть свой урод».

Бронислава Вячеславовна не желала иметь сына-урода, вправляла, как могла, ему мозги: учись, без образования ты – ноль. Коля и сам понимал прекрасно: хочешь не хочешь, а диплом нужен – без бумажки ты букашка. Однако, продолжал валять дурака. В университет Коля поступил, понятное дело, не без помощи отца, которому пришлось задействовать «административный ресурс».

Будущую профессию Николай выбирал методом исключения. Пойти в Политехнический, как отец, в свое время, или Медицинский, подобно старшему брату, у Коли не лежала душа. Да и не потянул бы он, при его-то отношении к учебе. Гуманитарные профессии Колю не интересовали в принципе. Такое же отношение было у него и к точным наукам. Коля выбрал геофак.

В те годы профессия геолога в массовом сознании ассоциировалась с романтикой и огромными заработками, что, конечно же, весьма мало соответствовало реалиям. Слово «романтик» вообще не в чести у геологов; в их речи оно носит оттенок издевки. «До сих пор романтика в жо… играет», – говорят в геологических партиях о каком-нибудь не в меру резвом новичке. Что же касается огромных денег, то это, скорее, из разряда мифов. Получки у геологов средние, не нищенские, как у библиотекарей или у начинающих актеров, но и до заработков продавцов-мясников им, как до луны.

И тех, кто шел в геологию из меркантильных соображений, говоря словами известной песни «ехал за деньгами», и восторженных дурех, отправлявшихся «за туманом и за запахом тайги», ждало разочарование. Такая публика, как правило, быстро отсеивалась, подбирала себе иную сферу деятельности. Зато у тех, кто оставался, были неплохие предпосылки для карьерного роста, имелась, так сказать, возможность самореализоваться.

Николай очень скоро понял: он сделал правильный выбор, профессия геолога – это именно то, что ему нужно. И быстро пошел в рост. Не прошло и десяти лет, а он руководил уже геологической партией. Для дальнейшего продвижения по карьерной лестнице требовалось членство в КПСС. Николай предпочел остаться «при своих». Поперек горла были ему партсобрания, пустопорожние трафаретные речи и тому подобная бодяга. А тут еще подфартило: появилась возможность поработать за границей по линии «Зарубежгеологии». Четыре года Николай оттарабанил в Северной Африке, приехал оттуда полностью «упакованным» (зарплату получал валютой), сразу же пригнал из Горького новенькую «Волгу», что было немыслимой, по тем временам, роскошью.

Все бы хорошо – живи и радуйся, ан нет, боги не любят счастливчиков, норовят ножку подставить. Сначала умерли, один за другим, старший брат и отец. Не успел Николай придти в себя после похорон, Рита, жена, выкинула фортель: заявила, что пора им расстаться.

Брак у них, если честно, давно трещал по швам, и сохранялся лишь усилиями Николая, держался на его ангельском терпении; да еще связывал их, поначалу, сынишка, а потом – четыре трудных года, проведенных в Африке.

Рита рассталась с супругом «по-советски». Ушел он, оставив ей квартиру, машину и все остальное, совместно нажитое.

В родительский дом Николай вернулся, что называется, налегке.

2

Геология – профессия сугубо мужская. То есть, была таковой в те полулегендарные времена, когда горные инженера (слово «геолог» не было еще в ходу) на балах котировались на одном уровне с гусарами. Такой же оставалась она, когда галантных горняков сменили суровые диктаторы золотых приисков и рудников сталинской эпохи. Те не щадили никого (даже себя), могли пить девяностоградусный спирт и не спать по трое суток, а под подушку всегда клали заряженный наган (наличие оружия было не данью моде, а жизненной необходимостью). Пришло время, и обычаи Дикого Запада канули в лету вместе с конкистадорами от геологии. Профессия стремительно обюрокрачивалась, обрастала бумагами, и столь же быстро феминизировалась.

На момент окончания учебы и получения Вершининой статуса молодого специалиста контингент геологических организаций уже процентов на семьдесят состоял из представительниц слабого пола. Как и повсюду, добрая половина этих милых дам была озабочена поиском спутника жизни; причем шансы их, как правило, не превышали показателя один к трем (по соотношению мужчин и женщин).

Неудивительно, что на Ярошевского, едва он развелся с женой, началась форменная охота. Женихом тот был куда как завидным: не старый, но и не голоштанный молокосос какой-нибудь, а солидный, пусть и потрепанный жизнью, мужик.

Александра, поступив на работу в геолпартию, возглавляемую Ярошевским, сразу же вписалась в коллектив. Метрессы-геологини, из числа соискательниц звания «замужняя дама», не воспринимали Сашу, как возможную соперницу. Да и сама она в мыслях не держала сходу выскочить замуж. Тем более – за своего начальника.

Человек предполагает, а Господь… решает по-своему. «Хочешь рассмешить бога – расскажи ему о своих планах».

Их роман развивался стремительно, разгорался подобно лесному пожару. Не думал, не гадал тертый калач Коля Ярошевский, что сможет вот так, запросто, потерять голову, втюриться в девчонку, годящуюся чуть ли не в дочки. Он хорошо знал ее отца, Володю Вершинина – лет на семь-восемь тот был старше, всего-навсего.

Сначала Николай просто опекал Сашу. По-отечески. Девчонка из геологической семьи, стало быть, почти родня. Хрупкая, субтильная даже, но – с характером. Знания кое-какие имеются, однако до настоящего специалиста ей расти да расти. По большому счету, полагал Николай, бабам не место в геологии. Не из-за физических нагрузок – с ними-то справиться можно. И не из-за склочности отдельных дамочек, способных отравить существование целой полевой партии; в конце концов, и мужики попадаются – поубивал бы. Хуже другое: женщины, по убеждению Николая, думают всегда конкретно, абстрактное мышление (а геологу без него никуда) им практически недоступно. Что же касается пресловутой «женской интуиции» – Николай в нее не верил. Не убеждали его и примеры отдельных коллег-геологинь, с которыми приходилось работать, способных любому мужичку сто очков форы дать – исключение из правила, не более.

«Академика Ферсмана из нее, разумеется, не выйдет, – думал о Саше начальник, – но защитить кандидатскую ей вполне по силам. А со степенью все дороги открыты: хоть в академический институт, хоть преподавателем в Университет, хоть в их контору, главное – не будет нужды каждый год в поле мотаться».

– Через два года у тебя будет стаж, сможешь поступить в заочную аспирантуру. Направление я тебе организую, – говорил Николай своей подопечной. – А пока материал наберешь на диссертацию.

– Николай Антонович, зачем мне это? Аспирантура… Еще четыре года мучиться. Надоело! – возражала Александра.

– Слушай старших! Дядя Коля тебе плохого не посоветует. С кандидатской степенью, особенно женщине, проще сделать карьеру… Не возражай! Ты же не собираешься всю жизнь во второй категории сидеть? А аспирантура… это тебе не школа, даже не институт – никаких сессий нет. Сдашь кандидатский минимум – всего-то делов. Три-четыре статейки напишешь, ну и текст диссертации, разумеется…

Так начальник вразумлял молодую специалистку. Николаю нравилось опекать Сашу. Да и сама она была ему симпатична. Если не сказать более.

Каждая из дамочек, желающих заполучить руку и сердце Николая, выбирала свой путь к заветной цели: от простого кокетства до банального секса (забеременеть от босса, и тем самым принудить его к браку – классика «жанра»). Николай держался, как мог, хотя было ясно: капитуляция холостяка лишь вопрос времени.

Саша поначалу тяготилась опекой начальника. Боже ты мой, и здесь воспитывают! Всё за нее решают!! Когда же ее, наконец, оставят в покое…

Впрочем, с Николаем Антоновичем ей было интересно: незаурядный человек, и повидал кое-чего. Узнав, из сплетен женщин-коллег, как обошлась с Ярошевским бывшая супруга, Саша пожалела его и, в тоже время, восхитилась благородством мужчины, не унизившегося до судебных тяжб с бабой.

Дальше – больше. Саша стала ловить на себе взгляды начальника. Уже не покровительственные, нет. Так мог смотреть только мужчина, которому женщина не безразлична. Именно, как женщина, а не просто коллега, подчиненная, с которой хочешь, не хочешь, а приходится общаться, заботиться даже, учить уму-разуму.

Саша испугалась. Не оттого, что будто бы решила: босс намеривается затащить ее в постель, сделать «походно-полевой женой». Хотя, если честно, такие подозрения у нее возникали. Служебные романы не такая уж редкость в геологических партиях (как и повсюду, впрочем). Саша боялась возможных пересудов, сплетен, косых взглядов. Не нужна ей слава вертихвостки, да еще в самом начале карьеры.

Ее опасения оказались не беспочвенными.

Метрессы, ранее привечавшие Александру, начали ехидничать в ее адрес, шутить зло, с издевкой. А Эмма Алексеевна, дама бальзаковского возраста, та вообще зыркала исподлобья, кривила брезгливо лицо. Вроде бы ни к кому конкретно не обращаясь, заявила:

– Некоторые не головой, а другим местом карьеру пытаются сделать.

Саша притворилась, что не обратила внимания на реплику метрессы, но в душе восприняла этот выпад крайне болезненно. Обидно было до невозможности. За что!?

Но долго ходить обиженной Саша не могла и не хотела. А вот ответить на вызов – это в ее правилах. «Ах, так! Плевала я на вас с высокой колокольни! Николай не женатый, я не замужем; какие у нас с ним отношения – не ваше собачье дело!».

Эффект получился обратным тому, которого желали ехидины. Саша окончательно перестала дичиться, начала принимать ухаживания начальника.

По прошествии года Саша Вершинина стала Александрой Владимировной Ярошевской (она и сама толком не поняла, как это произошло), и поселилась в доме, где чувствовалась Атмосфера.

3

Бронислава Вячеславовна встретила молодую невестку не то, чтобы холодно, но и без особой сердечности. Выбора сына мать не одобрила, более того, считала брак Николая, далеко уже не мальчика, с девчонкой, которой в куклы еще играть, верхом легкомыслия. Как с его, так и с ее стороны. Однако, мудрая женщина не стала вмешиваться в дела сына – сам разберется. С Александрой свекровь всегда была вежливой, по пустякам замечаний не делала, с нравоучениями не лезла.

Саша оценила такт Брониславы Вячеславовны, пыталась, по возможности, угодить, старалась не нарушать сложившегося в доме уклада. Это ей не было в тягость – никаких жестких правил и ограничений в семье Ярошевских не было. Здесь уважалось мнение любого домочадца, хотя последнее слово всегда оставалось за Брониславой Вячеславовной. Она же, надо отдать должное, властью не злоупотребляла. Единственное правило, соблюдающееся неукоснительно: за ужином вся семья должна быть в сборе. Завтракали в доме на скорую руку: кофе, булка с сыром или колбасой, и – на работу. Обедали Николай и Саша в столовой. Даже в выходные завтраки и обеды у Ярошевских проходили, как придется. Но ужин – это святое. Каждый должен быть за столом вовремя. Если задерживаешься, или еще какие дела – будь добр позвони, предупреди.

Ужинали в гостиной, в обстановке напоминающей Александре сцены из фильмов о русской дореволюционной интеллигенции: огромный, покрытый льняной скатертью стол, фаянс и хрусталь, наливка в графинчике, домочадцы чинно восседают, едят неторопливо, ведут светскую беседу. У Саши дома все гораздо проще было, и – душевнее. Приходилось привыкать – чужой монастырь, со своим уставом не сунешься.

Единый стиль, как таковой, в обстановке квартиры Ярошевских отсутствовал. Старинные, антикварные вещи, соседствовали с новыми, модными. Массивный шкаф, чеховских, должно быть, времен, стоял в одной комнате с полированной «стенкой», а настоящий французский гобелен мирно уживался с синтетическими паласами. Такое смешение стилей не выглядело безвкусным, напротив, создавало какую-то неповторимую гармонию.

Один предмет выделялся особо, сразу приковывая взгляд – клетка с попугаем. Вещь была, несомненно, старой работы – с золочеными прутьями и основанием из красного дерева. Птица, сидящая в клетке, отличалась ярким, аляпистым оперением: сочетанием синего и зеленого на спинке и крыльях, с желтыми «штанишками». Саше попугай напомнил сезонного рабочего Давлята, нанимавшегося в их партию два года подряд. Тот одевался столь же вычурно: зеленая рубашка и желтые брюки; и не обращал внимания на постоянные насмешки. Попугая звали Коко, но Саша, про себя, стала именовать его Давлятом.

Попугай Давлят держался гордо и независимо, слова за людьми повторять не желал, а когда те донимали, прищуривал глаз, чесал затылок когтистой лапой, или грыз семечки, сплевывая шелуху, через прутья, прямо на пол. Любому другому домочадцу за такое безобразие крепко влетело бы от Брониславы Вячеславовны, но любимцу хозяйки все сходило с рук (точнее, с лап).

Глядя на попугая, Саша ловила себя на мысли: она тоже пленница золотой клетки. Только ее клетка несколько больше, и называется «Семьей», а точнее – «Домом Ярошевских».

С мужем Александра находилась рядом все 24 часа в сутки: на работу – вдвоем, с работы тоже; в конторе и дома, днем и ночью – вместе. Оно вроде бы и неплохо. Какое-то время. Затем начинает тяготить. А потом… Тут, конечно, возможны варианты: либо привыкаешь, притираешься, либо – горшок об горшок, и – кто дальше.

В конце первого года семейной жизни Саша все чаще стала задумываться: что, собственно говоря, подвигло ее на брак с Николаем? Любовь? Нет, это, пожалуй, сильно сказано, влюбленность – так будет точнее. Да еще досада за прошлые неудачи, а главное – желание утереть нос злопыхательницам. Цели своей она добилась, но… Ужасная глупость – выскочить замуж назло. Не важно кому. Все равно – себе дороже выйдет… А, может, все не так уж плохо? Может, ее сомнения – обычные женские штучки-дрючки? Все через это проходят.

Саша на время успокоилась.

На работе у нее тоже, как будто, наладилось. Соперницы признали свое поражение, перестали ехидничать в Сашин адрес. По крайней мере, в ее присутствии.

Николай в рабочее время никак не выделял супругу среди прочих сотрудников, спрашивал строго, с поправкой, разумеется, на ее неопытность.

Прошла еще одна зима.

По весне в партии стали готовиться к выезду в поле.

4

Начало полевого сезона – всегда событие.

Привычный размеренный быт круто меняется. Еще вчера каждый существовал сам по себе – восемь часов в обществе коллег, остальное время отдельно; а сегодня все они – единая команда, живущая по писаным и неписаным правилам. Впереди полгода бесконечных переездов, погрузок-разгрузок, сборов-разборов, маршрутов однодневных и «выкидных». А еще впереди дружеские застолья по поводу и без оного, преферанс по полкопейки за вист (весь выигрыш-проигрыш идет на «общий стол» – на выпивку), происшествия смешные и не очень – все то, чем богата жизнь полевого люда.

Каждый год экспедиционное начальство планировало выезд полевых партий на начало-середину мая, стараясь выпроводить их поскорее. Только планы планами, в реале же, выбраться удавалось в первых числах июня, и то – в лучшем случае.

В этот год собирались дольше обычного: текучка заела. Да и торопиться, особо, не имело смысла: весна выдалась на редкость холодной, отчего на основных перевалах до середины лета лежал снег. Не дождавшись открытия Анзобского перевала, решили ехать вкруговую, через Денау и Самарканд.

Выехали тремя машинами: на двух грузовиках, забитых экспедиционным барахлом под завязку, и бортовом «уазике». Путь предстоял неблизкий, да еще неизбежные задержки – к ночи только добрались до Самарканда. В город заезжать не стали, решили подыскать место для ночевки. В кромешной тьме южной ночи свернули с трассы на проселок. Убедились, что вокруг ни строений, ни посадок, – стало быть, никому они не помешают, – сделали привал. При свете фар выгрузили спальные мешки, достали продукты, накрыли стол-дастархан, представленный, собственно, куском расстеленной прямо на земле клеенки.

– За начало полевого сезона! – провозгласил Ярошевский, поднимая железную кружку.

Полевики, расположившиеся вокруг «стола» на ящиках и свернутых спальниках, дружно сдвинули «бокалы». Металлический лязг, – своеобразная замена хрустальному звону, – жизнерадостно прозвучал под яркими самаркандскими звездами.

Сезон можно было считать открытым.

Стрекотали сверчки и цикады, потрескивали сучья в костре. Ветерок, нет-нет, доносил не слишком приятные запахи – на них старались не обращать внимания.

– На нас водилы смотрят, думают, наверное, банда наркоманов каких-то, – весело сказал Алишер-шофер, по прозвищу Али-баба.

По трассе пролетали редкие, в этот поздний час, машины.

– Почему наркоманов? – удивился начальник.

– А кого еще шайтан может сюда, на пустырь, ночью занести?

– Да, мало ли… Может, мы туристы.

– Туристы в таких вонючих местах не останавливаются, – возразил Алишер.

– Больно привередлив ты, Али-баба. Свежий воздух, комаров нет – чего тебе еще надо?

– А-а, да ладно, пойдет. Давайте еще по пятьдесят грамм… Давлят, у меня в кабине, в бардачке, бутылка – неси ее сюда.

Давлят, – это был тот самый, «тезка» попугая Брониславы Вячеславовны, – не стал перечить старшему; с явной неохотой, ворча что-то под нос, направился к машине.

Отсутствовал он минут десять, уже подумали – не заблудился ли; вернулся, держа бутылку на вытянутой руке, словно ядовитую гадину, обернув горлышко бумагой, дабы не оскверниться прикосновением к сосуду с бесовским зельем.

– Эй, ты чего! – воскликнул Алишер, пораженный таким обращением работяги с самой обычной бутылкой, содержащей не нитроглицерин, и не синильную кислоту, а самую обычную водку.

– Грех, – ответил Давлят, морщась, как от изжоги.

Алишер молча покрутил пальцем у виска: карикатурная праведность Давлята представлялась ему не ханжеством даже, – глупостью.

Долго засиживаться не стали – дорога всех вымотала. Разбрелись, выбрав, каждый по вкусу, местечко, чтобы постелить спальник.

Утром стало понятно, откуда воняло: кругом кучи мусора, гниющие отбросы. Незадачливых путешественников угораздило остановиться прямо на городской свалке.

– Где только не приходилось ночевать, – сказал Ярошевский, оглядевшись. – На помойке – впервые.

Саша добродушно подколола мужа:

– Свежий воздух! Ужин на лоне природы, хи-хи. Пикник на обочине.

Николай только развел руками: мол, и на старуху бывает проруха.

Его подчиненные постарались отнестись к случившемуся с ними конфузу с юмором, подшучивали друг над другом, хохотали. Один только Давлят оставался серьезен. Он устроился в сторонке, что-то писал, положив толстую общую тетрадь на колени.

– Глядите – писатель, – указал на Давлята Алишер. – Роман пишет. Называется «Загадочная помойка».

Давлят никак не отреагировал. Достал из той же тетради конверт, вырвал и вложил исписанный лист, запечатал послание.

– Не успел отъехать от дома, уже письма строчит, мелким почерком, – не унимался весельчак шофер.

Работяга не обиделся. Попросил:

– Али-бобо, когда будем мимо почты ехать, останови.

Давлят не собирался подкалывать Алишера, назвав его дедушкой, считал – так правильнее (имя героя восточной сказки было ему, очевидно, не знакомо). Шофер усмехнулся, сказал незлобиво:

– Давай письмо. Увижу ящик – опущу. Не бойся, не потеряю. Знаю, родня волноваться будет: почему Давлят так долго не пишет? Целых два дня!

Взял письмо, прочитал обратный адрес, опять расхохотался:

– Самарканд, гостиница «Геологическая»! Добавь: третья кучка, слева. Ха-ха-ха.

Путь геологи продолжили в хорошем расположении духа.

5

Геолога, как и волка, ноги кормят. Некто дал такое определение: геолог – это помесь вьючного животного и человека с высшим образованием. И то верно: шагаешь, груз тащишь и мозги напрягаешь, причем – одновременно.

Маршрутные дни, камеральные дни… Пикетажка (полевой дневник), карандаш – основные орудия труда, да еще молоток и горный компас, ну и, разумеется, ноги и голова. Идешь, стучишь, набираешь в мешочки камней, присядешь – пишешь, снова идешь, опять пишешь… В камеральный день всё та же писанина, да еще камни надо оприходовать, завернуть, упаковать. Работы хватает.

Ходить по горным склонам – удовольствие так себе, на любителя, причем весьма специфического. Что вверх, что вниз – ноги бить, вся и радость. Хорошо еще, если по тропе. К слову сказать, в горах тропок разных – полным-полно. Словно специально их протоптали – облегчить труд геологов.

Маршрутная группа шла по тропе, змеящейся меж огромных, – иные с дом размером, – валунов и колючих зарослей облепихи. Тропка повторяла изгибы неширокой, – при желании перепрыгнуть можно, – речки.

Впереди шагала Саша, за ней Оксана, молодая девчонка, практикантка-харьковчанка, замыкал шествие Давлят. Все трое несли увесистые рюкзаки, среди которых самый тяжелый, ясное дело, у Давлята. Но и девушки нагружены – будь здоров. Устали зверски. Даже житель горного кишлака Давлят еле ноги переставлял, что уж об Оксане говорить, впервые увидевшей горы воочию. Саша, та могла бы шагать еще и шагать без отдыха до самого лагеря, но было жаль практикантку. Требовалось остановку сделать, привал.

Впереди блеснуло зеркало водоема, дохнуло прохладой. Путники вышли на берег небольшого симпатичного озерка.

– Ой! – воскликнула Оксана. – Красота, какая.

Кристально прозрачная вода, бирюзовая у берегов, к середине делалась ярко синей, а на глубине – цвета густого индиго. Все краски неба, окружающих скал и растительности по берегам отражались на зеркальной поверхности. И при этом – девственная чистота не испорченная цивилизацией. Следы от костров и ржавые консервные банки, на которые, нет-нет, да и наткнешься – не в счет.

Маршрутчики сбросили рюкзаки с усталых плеч, уселись в тени, наслаждаясь прохладой после целого дня, проведенного на солнцепеке.

Девушки любовались окружающими красотами, делились впечатлениями. Давлят равнодушно поглядывал на бесполезный, с его точки зрения, водоем. К ним бы в кишлак это озеро, там ему нашлось бы применение, скот, скажем, поить, а тут… кому оно нужно?

Оксана, девушка живая и подвижная, не смогла усидеть, подошла к воде, опустила руку.

– Теплая! Эх, искупаться бы…

Саше тоже чертовски хотелось залезть в воду. Мешало присутствие рабочего.

– Давлят, – приказала Саша, как старшая в группе, – давай, топай в лагерь. Мы здесь еще побудем.

Давлят без лишних вопросов надел рюкзак и зашагал по тропе.

– Ура, купаемся! – воскликнула Оксана, когда работяга скрылся за дальним поворотом. Она моментально разделась донага, бросилась в воду, подняв тучу брызг. Саша последовала ее примеру. Купальника с собой и у нее не было – сверкала белой, нетронутой загаром кожей.

Они плескались, словно две античные нимфы в каком-нибудь укрытом от людских глаз лесном водоеме; потом грелись на солнце, не опасаясь нескромных взглядов. Вокруг лишь дикие скалы, над головой – небесный свод такой густой синевы, какая бывает только в горах.

Не догадывались купальщицы, что хитрец Давлят, прикидывающийся простачком, никуда не ушел. Поняв, зачем его выпроваживают, Давлят, зайдя за поворот, быстро поднялся по козьей тропке на скалу, и теперь сверху любовался обнаженными телами женщин. Подглядывание праведный Давлят грехом не считал. Не знакомый с античной мифологией, работяга не ведал о печальной судьбе своего дальнего предшественника Антиноя, которого боги за подобную шалость наградили ветвистыми рогами (не в том смысле, конечно, что соблазнили его жену, а превратили в настоящего оленя). Дорого обошлось бедолаге Антиною подглядывание за купающимися богинями: он, как известно, был растерзан собственными псами.

Больше часа плескались и загорали новоявленные нимфы. Так не хотелось им влезать обратно в пыльную, потную одежду. Но… не идти же в лагерь голышом, на самом-то деле. Это иностранцы могли позволить себе устроить прилюдно стриптиз. (Саше вспомнились те немцы, что загорали голыми на виду у их студенческого коллектива).

Давлят к тому времени ушел, благоразумно посчитав: задержись он, и женщины поймут, чем тут занимался этот хитрюга.

В лагере маршрутчиц ожидала «теплая» встреча. Начальник при всех сурово отчитал и незадачливую супругу и практикантку. Больше досталось Александре, как старшей.

– Ты уже не первый год в геологии! Ладно, студентка, но ты то… Главное правило для всех маршрутчиков: вместе ушли – вместе пришли! Купаться они, видите ли, захотели! Рабочего, одного, отправили… Безответственность, вот что это такое!

Саша молчала, словно ребенок, получивший взбучку от взрослого; и стыдно было, и обидно. Опять ее носом тычут, как щенка. Сама, конечно, виновата, но… зачем так-то.

На работе Николай был, прежде всего, начальником, а уже потом мужем.

Это Саше пришлось усвоить, и принять как данность.

6

В полевых партиях практиканты всегда желанные гости. И вовсе не оттого, что геологи очень уж заинтересованы в воспитании молодой смены. На самом деле, студенты помогают решить кадровый вопрос. Не для кого не секрет: желающих наняться сезонными рабочими год от года все меньше – кому охота горбатиться за гроши! А практиканты – народ безотказный, да сметливый к тому же, понимающий, что к чему.

В тот год в партию Ярошевского прибыли две практикантки, две хохлушечки-хохотушечки из славного города Харькова, студентки географического факультета ХГУ. Они и внешне похожи были, Лена и Оксана. Маленькие обе, как девочки-подростки, смешливые, каждая уйму анекдотов знала, прибауток разных. Саше понравился у них новый вариант известной поговорки, отразивший злобу дня: «Не кажи гоп, не переихав Чоп». Она сразу уловила соль шутки. Знала, что Чоп – это пограничная станция, «ворота на Запад», через которые шел основной поток желающих слинять из Союза.

О своей «альма-матер» харьковчанки отзывались с любовью и иронией. Рассказывали байки о студенческой жизни, хохмы-предания.

– Есть легенда, что в 42 году немцы заминировали здание Университета, – рассказывала Лена. – Взрыватель должен был сработать, как только в здание войдет девственница. И до сих пор мина не взорвалась.

Саша улыбалась снисходительно: точно такую же байку рассказывали практиканты из Киева, а еще раньше – из Львова. Видимо, на Украине очень популярной была тема отсутствия студенток-девственниц.

Полевой сезон получился богатым на юморные истории.

Но не обошлось и без происшествия, едва не закончившегося трагически.

Ночью начальника разбудил испуганный голос Лены:

– Николай Антонович! Николай Антонович!!

– Что, – пробормотал спросонья Ярошевский, – что такое?

– Оксану скорпион укусил.

– Где? Какой скорпион?.. Что за черт…

– Николай Антонович, скорее, – жалобно позвала студентка. – Ей плохо.

Начальник встал, чертыхаясь вполголоса, надел штаны. Саша тоже поднялась, накинула на плечи куртку-штормовку, пошла вместе с Николаем в палатку студенток.

При свете фонарика лицо девушки, лежащей на раскладушке поверх спального мешка, выглядело жутковато: смертельно бледное, в глазах читался не просто страх – ужас. Руки у Оксаны мелко дрожали, перекошенный рот судорожно хватал воздух. Саша не на шутку испугалась: на ее памяти скорпионы жалили людей не раз, но никогда она не видела, чтобы укус так действовал на человека.