Текст книги "Мы искали друг друга (СИ)"

Автор книги: Сергей Щипанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Начальник нахмурился.

– Куда укусил? – спросил он Лену.

– В локоть, – ответила студентка, тоже насмерть перепуганная.

Николай осторожно взял Оксану за руку, приподнял.

– Ой, больно! – прохрипела несчастная.

Николай нагнулся, вгляделся – на локте едва заметная точка и небольшая припухлость. Повернулся к Лене.

– Где он? Вы его видели, этого скорпиона?

Лена замотала головой.

– Нет.

– Как это получилось? – обратился начальник к укушенной.

– Не знаю, – с трудом произнесла Оксана. – Я спала… Чувствую – боль. Думала иголка воткнулась… Ой, мне плохо.

Девушка наклонилась, ее вырвало.

Николай засопел, озабочено, стал светить фонариком на пол и стенки палатки.

– Осторожно. Ничего здесь не трогайте, – сказал он Саше и Лене. Сунул фонарик в руку жене, вышел. Пошел будить Алишера.

Шофер, поднятый среди ночи, был взъерошен и напуган не меньше Саши и обеих студенток.

Оксану усадили в кабину, туда же сел начальник.

– Давай, Али-баба, гони.

Жене Николай сказал:

– В райцентр ее отвезем. Ты забери пока студентку в нашу палатку.

– Коля, ты думаешь, это был не скорпион? – спросила Саша, до сих пор не справившаяся с волнением

– Не знаю, – жестко ответил Николай. – Только без паники, пожалуйста.

Грузовик рванул с места.

В ту ночь Саша со студенткой уже не ложились. В палатке им было страшно, мерещились всюду ядовитые гады, подкрадывающиеся в темноте; просидели до утра на открытом месте, негромко разговаривали, успокаивали друг дружку, как могли.

Николай с шофером вернулись ближе к обеду. Весь лагерь ждал их с тревогой.

– Оксану в больницу положили, – сказал начальник. – Я так и думал: каракурт ее укусил. Ей укол сделали – у них там сыворотка антикаракуртная… Вроде бы, лучше ей. Успели вовремя.

Палатку студенток тщательно осмотрели и обнаружили в углу черного паука с большим круглым брюшком.

– Он, гад! – определил паука начальник.

Сам Николай раньше с каракуртами дела не имел, но видел, не раз, на картинках. Чтобы убедиться, паука он аккуратно придавил и поместил в стеклянную банку с крышкой.

– Отвезем, покажем спецам: там, при поликлинике противокаракуртный центр.

Начальник велел проверить досконально палатки, осмотреть вещи, постели.

Всё перетряхнули. Перебили всех, попавшихся на глаза пауков, даже абсолютно безобидных сенокосцев, а заодно и насекомых, не успевших вовремя унести ноги.

Окончательно справиться с поселившимся в них страхом, геологи смогли, только покинув проклятое место.

Саша еще долго засыпала с трудом, вздрагивала от малейшего шороха. Обижалась на мужа, похрапывающего себе, оставив, как ей думалось, жену наедине с ночными страхами. Она нервной стала, дерганой.

Не только несчастье, случившееся с Оксаной, было тому виной – Саша уже несколько недель пребывала в «интересном» положении, проще говоря, забеременела.

Глава 8. Крыша мира

1

Название «Памир», или, как теперь говорят, бренд, очень популярно в республике. В Душанбе делают холодильники «Памир», местная футбольная команда «Памир» прорвалась в высшую лигу. Есть ресторан «Памир», гостиница и кинотеатр, еще есть сигареты «Памир», а также вино – любимый напиток местных алкашей (и дешево и сердито).

– Никуда он от вас не денется, Памир этот. В будущем сезоне поедем все, – пообещал приятелям Цай.

Не соврал. Второй полевой сезон Шведов с Трофимовым провели на Крыше мира.

Дорога на Памир была втрое длиннее, чем в Карамазар, и выматывала, соответственно, втрое. Сразу за Калайхумбским перевалом начиналась погранзона, то и дело останавливались на постах – проверка документов.

Трасса вилась вдоль Пянджа. На противоположной стороне – афганский берег. Мрачный, какой-то, сразу видно – чужой. Того и гляди из-за скалы выглянет рожа моджахеда и ствол снайперской винтовки. Говорят, такое здесь случалось.

Заграничный берег представлял собой почти сплошную скальную стену – подножье Гиндукуша. С нашей стороны берег более пологий, и симпатичнее: абрикосовые сады, зелень посевов, даже цветочные плантации (цветы шли как фармакологическое сырье).

Хорог, памирская «столица», оказался на удивление приятным городком, с тихими тенистыми улицами, укрытыми от горного солнца пирамидальными тополями и платанами; без обычного азиатского шума-гама, рева репродукторов, суеты и толкотни.

К «уазику», остановившемуся возле универмага, сразу же подошли двое местных мужиков, стали спрашивать водку. Объяснили: здешнее начальство (козлы!) объявило ГБАО (официальное наименование памирского региона) «зоной трезвости», и спиртное теперь можно купить только у шоферов и разного приезжего люда.

– Не, мужики. Откуда!? – отмахнулся от мучеников сухого закона Цай.

Ящик вина имелся у геологов: знали, что едут в «сухую зону». Но не для того везли, чтобы всем подряд раздавать. Что тогда самим останется?

Еще через день добрались до райцентра Мургаба, лежащего посередине Памирского тракта.

Поселок этот вызывал удивление самим фактом существования. Высота – свыше трех с половиной тысяч метров над уровнем моря. Солончаки. Кругом – высокогорная пустыня. Жить в таких условиях просто немыслимо. И, тем не менее, тут жили, играли свадьбы, рожали детей. Здесь имелись: аэродром, кинотеатр и районное начальство. По поселку бродили тощие коровы, подбирающие, за неимением травы, все, мало-мальски смахивающее на органику, не гнушаясь даже бумажными мешками из-под цемента. Озелененной была лишь главная улица поселка. Там росли, специально посаженные в линию кусты терескена, укрытые сеткой-рабицей (от коров).

Военные, кому выпала незавидная доля служить в Мургабском погранотряде, сочинили поговорку: «Есть на свете три матери: Москва-матушка, Одесса-мама, и Мургаб, мать его!».

В Мургабе находилась перевалочная база Памирской экспедиции.

Все дороги на Памире ведут в Мургаб. Или пролегают через него.

Цай был здесь у себя дома. На Памире он начинал молодым специалистом, сделал карьеру – дорос до начальника, прошел, что называется, жизненную школу. Цай застал геологов-старожилов, из тех, что «стирали» на карте Памира белые пятна. В их времена дорог тут еще не было, грузы доставляли караванами. На караваны то и дело нападали басмаческие шайки. Геологи тоже могли в любой момент подвергнуться нападению. От умения обращаться с оружием часто зависела жизнь. А в глазах мирного населения геолог был царь и бог: он имел право самостоятельно нанимать рабочих и рассчитываться с ними живыми деньгами или продуктами. Большой удачей считалось попасть на работу в геологическую партию. Удивительные вещи рассказывали геологи-ветераны. Хоть вестерны снимай по их рассказам.

Еще с одним «осколком прошлого» довелось встретиться на Памире Цаю, с ловцом снежных барсов Чинибаем. О нем в журнале «Вокруг света» писали: мол, пойманных Чинибаем барсов, можно встретить в зоопарках и Старого и Нового света. Глядя на этого потешного кругленького коротышку старичка, невозможно было поверить, что в молодые годы он возглавлял банду, наводящую страх на весь Восточный Памир, совершавшую конные набеги даже на Китай. Из очередного флибустьерского рейда Чинибай привез ценный приз – жену, с которой прожил полвека. Неугомонный старик, не разведясь с первой, взял вторую, молодую, заделался в семьдесят пять лет двоеженцем.

Колоритные личности. Необычные судьбы. Удивительная страна – Памир.

2

Лагерь поставили в удобном месте, на берегу речки. Когда определили по карте высоту, ахнули – четыре тысячи двести метров над морем.

– Ерунда, акклиматизируемся, – небрежно бросил Цай, уже чувствуя первые признаки горной болезни.

К ночи «горняшка» свалила всех. Расползлись по палаткам, забрались, кто в чем был, в спальные мешки. Тяжелая предстояла ночка.

Макс всерьез сомневался, что доживет до утра, так ему было худо. Как с самого-самого дикого похмелья, когда хочется умереть. Кроме того, его колотил сильнейший озноб – зубами клацал на весь лагерь.

Рядом беспокойно ворочался Трофимов. В дальнем углу стонал во сне Витя Брагин. Кошмарная ночь никак не хотела кончаться.

Утром лагерь напоминал больничный двор. Несчастные жертвы Тутека едва держались на ногах, ходили нетвердой походкой, с изжелта-серыми лицами. Но отлеживаться начальник им не дал: надо было кухонную палатку-десятиместку ставить, все разложить по местам, довести до ума. «Война войной, а обед по расписанию».

Вечером как-то повеселее стало. Начали живее двигаться, аппетит прорезался. Расположились за столом всем дружным коллективом: три женщины, семь мужиков, винца налили. Потом были танцы под магнитофон, Леха на гитаре бацал, хором пели «Эх, дороги» и «Листья желтые». Традицию отмечать начало сезона не нарушили. «Горняшка» отступила.

На Восточном Памире еще не закончилась весна. Имелось подозрение, что она, минуя лето, плавно перейдет в осень. Пока же среди камней пробивалась свежая трава, на склонах лезла кислячка – дикий ревень (из него получался неплохой компот). Эдельвейсы расцветали.

Макс, подобно всем новичкам в горах, хотел увидеть своими глазами легендарный цветок. Всё высматривал, не попадется ли, среди скудной местной флоры, что-нибудь необычное.

– Алик, а здесь вообще-то эдельвейсы есть? – спросил он у Бочкина, уже отчаявшись увидеть этот символ недоступности.

Они перекуривали, сидя на рюкзаках у родничка. Алик усмехнулся:

– Решил любимой девушке подарить? Романтик… Да вот же они, у тебя под носом.

– Где? – удивился Макс. – Эти что ли?

– А ты думал. Он самый и есть, эдельвейс. Это его именем немецкая дивизия называлась. У Высоцкого, помнишь, «он тоже здесь, среди стрелков из „Эдельвейс“…».

Макс разочарованно хмыкнул: цветок-коротышка плохо вязался с туристско-альпинистским фольклором, с рассказами о горных приключениях, о покорении вершин.

А 6 июля (здесь важно обратить внимание на даду), ни с того, ни с сего, выпал снег. С утра все было как обычно: солнце и легкий ветерок. Собрались в маршрут. Пока ехали до места и поднимались на скальный гребень, ветер усилился, небо затянуло, полетела «крупа», затем крупные хлопья. Пришлось срочно спускаться. Обошлось, слава богу, без ЧП. Пейзаж преобразился: из «рериховского» стал «джеклондоновским». Настоящее Белое безмолвие.

«Во, попали, – думали новички по дороге в лагерь. – Замерзнем тут». Ни буржуек нет, ни дров, костер разжечь. Палатки под снегом выглядели обескураживающе. С боков – сугробы по пояс.

Решили пока что чаем согреться. Завалились всей гурьбой на кухню. Тары-бары, обмен впечатлениями… Выглянули – мать честная, солнце сияет, снег прямо на глазах исчезает, легким парком курясь. В полчаса все высохло, ветер опять гонял на дороге пыль.

Неожиданный снегопад подарил геологам незапланированный выходной.

По сему случаю решили расписать «пульку». Играть сели в падатке начальника. Поставили посередке вьючный ящик – походный карточный стол; сели вчетвером: Цай – главный преферансист, Бочкин, Миша Коваль и Макс. Играли, как всегда, на «стол», по полкопейки за вист.

Алик с Мишей разжали начальника на казенный спирт. Не устоял Цай, выставил полфляжки ректификата. Выпивка, как известно, преферансу не противопоказана. Договорились: наливать за «десятерную», «девятерик» и мизер, сыгранные и несыгранные.

Всю игру испортил Коваль, не умеющий везти себя в приличном обществе. Ему с самого начала не пошла карта. Миша горячился, торговался, рассчитывая на прикуп, и раз за разом «подсаживался». Ругался матом, а когда на мизере ему всучили взятку, грохнул по ящику кулаком. Цай, видя такое дело, сложил и разорвал листок с «пулей».

– Это не игра, – сказал начальник.

Миша доволен был, что остался при своих. А его партнеры зареклись впредь садиться за карты с таким психом. Не играй – если нервы не в порядке.

А погода продолжала удивлять. Вслед за снегопадом пришло лето. Даже ночи сравнительно теплыми стали. Днем – хоть загорай. К тому же перебазировались, поставили лагерь на слиянии двух рек на отметке три тысячи шестьсот. Одно плохо: комары тут водились дюже злющие.

3

Жизнь геолога-полевика – не всегда преферанс и выпивка. То праздник был, его сменили будни.

Макс с Лехой уже не были полными профанами в геологии. Как выражался Цай, прошли «геологический ликбез». Это обернулось дополнительными нагрузками. Если раньше приходилось в основном руками да ногами трудиться, то теперь еще и головой, документацию вести, работать горным компасом, с радиометром управляться. От простых маршрутных рабочих приятели поднялись на уровень техников.

– «А после из прораба до министра дорастешь», – цитировал Высоцкого Цай, радуясь успехам своих подопечных.

Что касается служебного положения, то Шведов и Трофимов с самого начала занимали не нижнюю ступень иерархической лестницы, числились инженерами. Хоть маленькие, но начальники.

Их подопечным стал сезонный рабочий москвич Витя Брагин. Странный парень. И это еще слишком мягко сказано.

В Москве Витя трудился в каком-то музее. Тоже рабочим. Здоровый лоб, но рыхлый – тюфяк тюфяком. Волосы он отрастил чуть не до задницы. Любил слушать панк-рок и Гребенщикова, про «Машину времени» заявил, что терпеть не может, а от «Модерн токинг» его якобы стошнило. Еще Витя рассказывал: в школе его исключили из комсомола за то, что в сочинении по литературе разнес в пух и прах «Войну и мир». (Врал, конечно, цену себе набивал, за это не исключают). От армии Витя откосил.

– Как? – поинтересовался Макс.

– Через дурдом, – спокойно ответил Витя. – Диагноз: шизофрения на почве наркомании.

Леха с Максом переглянулись. Ну, дела…

– Так ты наркоман?

– Не то что бы всерьез… Баловался немного: эфир нюхал, «колеса» глотал.

– У вас в Москве все такие… стебанутые? – ехидно спросил Трофимов.

– Ага, – расплылся в улыбке Витя. – Все, кроме меня.

Брагин, в сущности, был большим ребенком, безобидным и где-то даже наивным. А его стремление шокировать окружающих – это возрастное.

Молодые спецы Леха и Макс тоже не далеко ушли. Хохмили, дурачились – солидности никакой. А ведь Трофимов, как-никак, отец семейства. Что касается Шведова… Ну, Макс – холостяк, ему простительно.

Раз возле лагеря появилось стадо яков (кутасов по-местному).

Эти лохматые, хрюкающие быки вид имеют устрашающий. Встретишь такого на тропе, не по себе становиться: а ну как, набросится, да на рога подденет, будет тебе коррида.

Кутасы спокойно травку щипали, помахивали хвостами с роскошными кистями на концах.

– Швед, – сказал Леха, – давай отстрижем пару кисточек с их хвостов.

– На фига?

– Ну, ты и тундра. Из них классные шиньоны получаются! Валюшке подарю. А ты продашь. Парикмахеры, я слышал, без проблем стольник дают за такой хвост.

Макс глянул на ближайшего кутаса, огромного бычару с рогами по полметра каждый.

– Я не подписывался матадором… Насадит на рог, как цыпленка на вертел.

– Не насадит. Я отвлекать буду, а ты потихоньку подойдешь сзади и быстро – чик.

– Да, ну тебя. Вон, Витю возьми.

Брагин стоял тут же, не вмешиваясь. Услышав предложение Трофимова, покачал головой.

– Что я вам, камикадзе?!

Леха махнул на него рукой, продолжил Макса уговаривать.

– Давай ты станешь отвлекать, а я отрежу. Ну, давай, Швед, не трусь…

Макс не устоял. Поддался уговорам и охотничьему азарту.

Витя с ухмылкой наблюдал, как Макс пританцовывает и корчит рожи, отвлекая внимание быка, а Трофимов с ножницами подкрадывается сзади. Бык продолжал жевать траву, поглядывая исподлобья на кривляющегося Макса. Какие мысли возникли в бычьей башке, сказать трудно. Возможно, что-нибудь вроде «чего надо этому придурку?». Трофимов взялся за свисающий до земли хвост, примерился, хватанул ножницами… И тут же получил оплеуху всем роскошным шиньоном. Бык заревел, пригнул голову и двинулся… на Макса. Животное правильно оценило ситуацию, углядев в странном поведении человека, пособничество тому, кто покусился на его хвост.

До сего дня не приходилось Максу бегать так резво. Двух секунд хватило ему домчаться до реки, чтобы залезть в воду по пояс. Рекорд продержался не долго – был побит Лехой. Бык и его не обделил вниманием.

Брагин жизнерадостно гоготал, наблюдая с безлопастного расстояния за импровизированной корридой. Бык теперь нервно прохаживался вдоль берега, стерег незадачливых воришек.

– Витя, – крикнул Трофимов, – кончай ржать. Позови кого-нибудь. Пусть быка прогонят.

– Ага, счас, – съехидничал Брагин. Не видел он кандидатуры на такой подвиг: станешь гнать бычару, все стадо, не ровен час, набросится.

– Ассалом алейкум, – послышалось сзади.

Обернулся: по тропе ехал на низкорослой мохнатой лошадке старичок-киргиз в белой войлочной шляпе.

– Чего случился? Кутас, спугался? – спросил дед, и не дожидаясь ответа, лихо поскакал к быку, издав специфический гортанный крик. Кутасы тут же потрусили в сторону, противоположную лагерю. Бычара, едва не лишившийся половины хвоста, присоединился к стаду.

Витя продолжал хохотать, глядя как «охотники за скальпами», пристыженные и злые, вылезали на берег.

4

Женщин в полевой группе было три: геолог Уварова, Оля и Света – техники. Все незамужние. Тамара Анатольевна уже лет пять, как разведена, а ее помощницы засиделись в девках.

Говорят: две женщины – базар, а три – ярмарка. Но это, как посмотреть. Дамы из команды Цая умудрялись ладить между собой, разные мелкие недоразумения разбирали без шума и крика. Вот язвами они, теми еще были. Максу с Лехой, после приключения с быком, досталось от женского альянса насмешек и ехидства. Леха воспринимал колкости спокойно, с юмором, первый начинал хохотать над собой, а обидчивый Макс переживал сильно, хоть и старался виду не подавать.

Как нарочно, Макса прикрепили к Уваровой. В качестве маршрутчика-напарника. Проще говоря, молодой специалист стал у геологини «на посылках».

– Мы с Тамарой ходим парой, – кисло шутил Макс.

Сам Макс меньше всего хотел бы в маршруты ходить с Уваровой, да только начальству его согласия не требовалось.

Тамара Анатольевна оказалась женщиной с фантазиями.

– Сегодня идем на Безымянный, – сообщила она Максу, как бы между прочим, словно речь шла о получасовой прогулке перед сном.

«Шутит», – решил Макс.

Пик, обозначенный на карте точкой с отметкой «5802 м», торчал, можно сказать, прямо над лагерем. Горка не выглядела слишком уж неприступной, но более чем двухкилометровое превышение – это вам не хухры-мухры.

Собрались, как в обычный маршрут, да он и был, поначалу, таковым. Уварова впереди – тюкала молотком, что-то записывала, Макс сзади с радиометром – делал замеры. Каждый занят своей работой. Вышли на тропу, которая вывела их к площадке-расчистке, вырубленной в скальном уступе.

– Внимание, – сказала Уварова, – сейчас ты удивишься. Ну-ка, померь здесь.

Макс ткнул трубой радиометра в стенку расчистки, включил прибор, и глазам своим не поверил: стрелка, как бешеная, метнулась за край шкалы. Переключил на менее чувствительный диапазон – то же самое. Еще на диапазон – стрелка остановилась посередине. Что за черт! Прибор врет?

Уварова улыбалась, довольная произведенным эффектом.

– Ну как? Удивлен, да? Смотри сюда.

Она указала рукояткой молотка на темную полосу, похожей на спекшийся шлак породы, резко выделяющуюся на фоне светло-серого гранита. Макс нагнулся.

– Видишь желтые иглы, это шрекингерит – урансодержащий минерал.

Молодой спец резко отпрянул. Прибор не соврал: здесь действительно радиация. Да еще какая! Уварова лишь посмеивалась. Будто бы ей все эти гамма– и бета-излучения – не страшнее комариных укусов.

– Ладно, пойдем отсюда, – сжалилась она над перепуганным напарником. – Тебе еще детей надо родить…

Вот ехидина. Чего здесь смешного – у человека нормальная реакция. Чем дальше от радиации, тем лучше.

– Краснохолмцы расчистку сделали, – объяснила Уварова. – Есть такая Краснохолмская экспедиция, ураном занимается.

Маршрут продолжался.

Шли все время вверх. У подножья скальной стены сделали привал. Открыли консервы, нарезали сало – Уварова всегда брала в маршрут солидный шмат этого продукта; еще луковицу добавили, соль и сахар. Фляжка с чаем имелась у каждого.

Долго рассиживаться после обеда Уварова не позволила. Скомандовала:

– Подъем! Выходим на штурм вершины!

Она и не думала шутить, когда сказала, что нынче им предстоит восхождение.

«Чокнутая баба», – ругался Макс. Про себя. Деваться ему было некуда: раз начальство велит, надо делать.

Сбоку от «стены» скала шла уступами, образуя своего рода лестницу. Здесь и стали подниматься горе-альпинисты. Без страховки. Вообще без сякого снаряжения, а главное, не имея ни каких навыков в альпинизме. Уварова поднималась первой, как кошка лезла. Потом сверху Максу подсказывала, за какой выступ цепляться, куда ногу ставить.

Выбрались на относительно пологий гребень, упиравшийся в еще один скальный выступ.

«Наверное, это и есть вершина», – подумал Макс.

Куда там. Все еще только начиналось.

Скалу-«жандарм» обошли понизу. Для этого пришлось спуститься чуть ниже, теряя набранную высоту. За скалой опять шел пологий гребень. И опять думалось: вон она, вершина. Но оказывалось, что за перегибом начинался новый подъем, и так бессчетное число раз.

Уварова шагала бодро. Худая, жилистая, выносливая, что твоя лошадь, она иному альпинисту могла дать фору. Макс держался исключительно на самолюбии. Бесконечный подъем так его вымотал, что будь на месте геологини кто-либо другой, он бы пощады запросил: дескать, оставь меня здесь, или пристрели, только не мучай…

Макс не заметил, как сошел с сухого гребня на заснеженный склон. Он практически отключился, ноги переставлял автоматически, как потерявший управление механизм.

– Уйди со снега! Со снега уйди! – орала Уварова.

Макс пришел в себя. Покорно поднялся опять на гребень. Мыслей не было. Ничего не было. Только желание лечь и лежать, лежать… Но он все шагал и шагал.

Уварова остановилась, сбросила с себя рюкзак, уселась на него.

– Все, пришли, кажется… Садись, Максим.

«Все? Неужели все?». Макс присел, закрыл глаза.

– Эй, смотри, не засни!

Макс разлепил глаза, огляделся. Неужели и правда – вершина. Площадка метров пять на пять, сбоку торчит клыком небольшой выступ. Вот и все.

Ощущения того, что «весь мир под ногами» не было. Ближайшие вершины – на одном с ними уровне, дальних не видно – все облаками затянуто.

«За каким чертом мы сюда залезли?».

Порывами налетал ветер, пробирал до костей. Уварова сидела, съежившись, закрыв голову капюшоном. Она достала полевой дневник, подышала на пальцы, стала что-то писать. Закончив, встала и провозгласила:

– Так как мы покорили этот пик, то имеем право дать ему имя. Отныне он будет называться, ЛГИ – Ленинградский горный институт. В честь моей «альма матер».

Макс только хмыкнул в ответ.

– Что, звучит плохо? Пик Лги… Да, не очень. Как-то иначе надо… ага, вот – Элги. Пик Элги!

Она составила записку для будущих восходителей: мол, пик уже покорен, и обрел имя. Стала рыться в рюкзаке, искать, во что бы вложить послание. Макс пошарил глазами вокруг (привычка цивилизованного человека искать любую неожиданно понадобившуюся вещь у себя под ногами) и сразу же обнаружил некий предмет, выделяющийся цветом и формой среди каменного мусора. Подошел, поднял: так и есть – консервная банка! Отдал находку Уваровой.

«Первопроходчицу» ни сколько не смутило явное доказательство, что кто-то побывал здесь раньше. Уварова спокойно и с достоинством вложила записку в банку, сложила из камней тур, куда и поместила послание. Затем она выбила молотком на каменном уступе надпись «Уварова», и на этом сочла свою миссию законченной.

Осталась самая малость – спуститься с покоренной вершины.

Время поджимало. Чтобы успеть до темноты следовало поторопиться. Спускались не тем путем, что взошли на гору, а по заснеженному склону. Снег был относительно мягкий, съехали по нему, где на ногах, где на заду, как солдаты на картине «Переход Суворова через Альпы». Дальше шла мелкая щебенка, по ней сбежали со скоростью лифта. От перепада высот уши закладывало. Щебнистые осыпи сменялись скальными уступами, а те снегом, и все опять повторялось, пока не вышли на широкую сухую промоину, по которой спускались уже в сумерках.

В лагере Цай то и дело поглядывал на часы. Нервничал. Ночь, а Уваровой и Шведова все нет. Не ЧП еще, но волноваться заставляло. Он знал: маршрутчики направились в сторону Безымянного, но не думал, что Уварова на самую вершину полезет. Какого лешего ей бы там понадобилось? Хотя… она, похоже, из тех, у кого до старости романтика в известном месте играет. И Шведов этот… Глаз да глаз за ним нужен.

Они пришли, когда Цай уже не знал, что и думать. И Шведов и Уварова грязнющие были с ног до головы, от усталости еле ноги переставляли. Цай только спросил геологиню:

– На Безымянный ходили?

Он не стал выговаривать Уваровой, ронять ее авторитет в глазах молодого специалиста. Завтра он с ней потолкует по поводу самодеятельных восхождений.

В палатке Макса принялся пытать Трофимов:

– На самую вершину поднялись?

– Ага, – ответил Макс. – Запишите мне два восхождения: первое и последнее.

5

Памирское лето набрало обороты. Комары совсем осатанели: начали уже днем атаковать. В реке поднялась вода, создав дополнительные трудности. Часть тропы, соединяющей лагерь с «большой землей», – геологи называли этот путь «дорогой жизни», – оказалась затопленной. Ничего фатального в том не было, только теперь, чтобы обойти утес, торчащий над залитым участком, приходилось лезть наверх, затем опять спускаться; или заходить в воду по самое… в общем, почти по пояс.

В этот сезон рыбалка оказалась удачной, как никогда. В заводях осман на крючок дурняком кидался. В качестве наживки использовали хлебный мякиш, смачиваемый корвалолом. Рыба на лекарство перла, что те коты – успевай таскать. Цай ругался: хотел накапать себе снадобья, а из аптечки последний пузырек утащили рыболовы.

Не хотелось Цаю признать, что здоровье не то уже, а пришлось. Сердце принялось шалить, ночами стал просыпаться – задыхался. Понял – это звонок. С горами придется завязать, по крайней мере, с Памиром: высокогорье сердечников не щадит. А пока следовало поберечься.

Цай отдал свое ружьишко, – он не рыбак был, но охотник заядлый, – Бочкину. Сам на рыбалку переключался. Алик наловчился зайцев стрелять, не хуже начальника. Свежая рыба и зайчатина – неплохая добавка к столу.

Продолжались маршруты. Кроме Макса в помощники Уваровой придали Брагина. В маршруте третий – не лишний.

Макс как-то уже приноровился к темпу Уваровой, во всяком случае, не отставал на подъемах. Брагин, тот плелся всегда позади. Его шумное дыхание слышно было за сотни метров. Уварова подкалывала:

– Это тебе не в Москве, по улице Горького фланировать.

– Улица Горького – не Москва, – хрипло возражал Витя. – По ней приезжие только ходят.

Уварова, по ее утверждению, Москву и москвичей на дух не переносила. Убеждена была, что столичные жители, все как один, скряги и чванливые себялюбцы. Иное дело – ленинградцы. Ах, Питер! Город на Неве – лучший в мире. И не спорьте, даже.

А с ней никто и не спорил. Витя усмехался только, да плечами пожимал. Флегматичность этого добродушного увальня напрочь сбивала полемический пыл Уваровой: глупо утверждать, когда тебе не возражают. Брагина геологиня щадила, чаще делала привалы, давала отдышаться, на подъемах чуть-чуть сбавляла темп.

В тот день возвращались раньше обычного. Маршрут не сложный был, управились быстро. До лагеря всего ничего оставалось, десять минут ходу, не более. Обошли уже затопленный участок. Узкая тропа, выбитая прямо в скале, проходила в полутора метрах над водой.

Макс толком и не понял, что произошло. То ли замечталась Уварова, «ворон считала», то ли просто оступилась и… Макс услышал, как звякнул молоток, скатываясь по гладкой каменной поверхности, и плюхнулся в воду. А следом сверзилась и сама геологиня, тщетно пытаясь зацепиться за отполированный камень. Все случилось в одно мгновение: только что она бодро шагала по тропе, и вдруг – плюх! Ойкнуть не успела.

У Макса времени на раздумья не было. Уварова оказалась в воде по горло, тяжелые ботинки-трикони гирями тянули вниз, течение вот-вот утащит ее в самый омут. Женщина из последних сил держалась за трещинку в «зализанной» скале. Дотянуться до нее с тропы было невозможно, а ниже – гладкая каменная поверхность. Макс моментально сбросил рюкзак, присел, и съехал в реку ногами вперед. Оказалось – вовремя. Уварова не имела больше сил держаться.

Теперь они боролись с течением вдвоем. Витя сверху безуспешно пытался дотянуться до них, сам едва не загремел. Угодил бы прямиком им на головы.

– Веревку давай! – Крикнул Макс. – У меня в рюкзаке. Достань.

Макс по совету Трофимова всегда носил с собой веревку. Как в воду Леха глядел, когда говорил: пригодится.

Витя не сразу, но вытянул Уварову. Макс, как мог, ему помогал. Оба парня совершенно из сил выбились. А ведь женщина худышкой была, весу в ней, как в воробышке. О том, чтобы Вите вытащить тяжеленного Макса, нечего было и думать. Самому пришлось выбираться, применив на практике ильфо-петровский лозунг о спасении утопающих. Прямо над водой, укоренившись в узкой расщелине, рос куст, до которого Макс сумел дотянуться. Посбивав локти и колени, ободрав о колючие ветки лицо, «купальщик поневоле» вылез из воды. Витя помог ему взобраться на тропу.

Уварову колотил озноб, больше, наверное, от стресса, нежели от холода. Состояние Макса было не многим лучше. Им обоим срочно требовалось переодеться в сухое. Не лишней была бы и «наркомовская» доза спирта.

Есть силы, нет ли, а до лагеря следовало добраться не мешкая. Побрели: «три калеки, в два ряда». Геологиню Брагин вел под руку, она так и не вышла из полуобморочного состояния. Макс ковылял самостоятельно.

Первое, что услышали от Уваровой ее спасители, когда пришли, наконец, в лагерь, было жалобное:

– Я молоток утопила.

Для геолога молоток – не просто железяка на палке. Как у ковбоя верный друг «кольт», шпага у матадора, ледоруб у альпиниста, так и у геолога его личный молоток. И все-таки. Горевать о потерянной вещи, едва не лишившись жизни, это, знаете ли…

6

Короткое памирское лето закончилось так же внезапно, как и началось. Встали утром, а кругом белым-бело. То не снег был – иней. А на реке, вдоль берега – ледышки.

Геологи решили не задерживаться здесь более. Напряглись, и в три дня доделали работу, с тем, чтобы скорее попасть туда, где тепло, где на ночь не нужно класть в спальный мешок, в качестве грелки, фляжку с кипятком, где добрые люди в босоножках и рубашках с коротким рукавом ходят.

Город встретил полевиков зноем, пустыми прилавками магазинов, взбесившимися ценами на базарах, длинными очередями за пивом, всеобщей нервозностью и плохо скрываемым озлоблением.

Горожан уже не шокировали, как раньше, сообщения о вспышках насилия в Нагорном Карабахе, Фергане, Исфаре. Привыкли. Гадали только: минует ли их чаша сия, или… Наиболее дальновидные уезжали. Кто куда.