Текст книги "Дневник 1984-96 годов"

Автор книги: Сергей Есин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 39 страниц)

3 сентября было мое интервью в "Соц. индустрии". Валя Макаров посвоевольничал, текст не показал, но сделал неплохо.

10 сентября. Как удивительно, но я постоянно делаю то, чего не должен делать. Ладно, сижу и смотрю телефильмы – это дело, готовлюсь к продолжению романа, собираю материал, слушаю разговоры. Но почему я в свое время от предисловия не отказался? Это не мой жанр, мне трудно. Все лето я читал Юры Скопа книжечки, не все мне нравится, много журналистики, слишком много нетерпимости и порой злости – откуда такая мстительность? – теперь взял книги сюда, и конечно, ничего не пишется.

Смотрю по 7–8 часов до пяти фильмов. Эмоциональная нагрузка для меня самая тяжелая. Все это – лучшее у ТВ – не всегда хорошее, но много для меня и полезного. Есть вещи, на которых я почти не могу сосредоточиться. Я недопонимаю мелкую вязь в искусстве, его крайние формы работы "под документ", "под жизнь". Игровое кино как бы смыкается с жизнью. Это опасная эстетика, дающая индивидуальный эффект, но вряд ли развивающая искусство. А впрочем, просто я люблю искусство более яркое, с "прицелом".

Я впервые в жюри. Самое трудное – это борьба с собственным конформизмом, с собственной бюрократической системой мышления, встроенной в сознание. Оценка фильма, его за и против – это не сложно, труднее будет не сдаться, не погрешить. Очень противно, что надо мной и над всеми витают уже готовые решения, отвратительна клика ангажированных баб. Опирающаяся в своих мнениях не на собственное представление об искусстве, а на чужие интересы.

В жюри А. Дударев и С. Алексиевич. Мне оба интересны.

Каждый день бегаю на местном прекрасном стадионе. Держусь не ниже 5 км. Два дня подряд – по 16 кругов. Браво!

Как грустно, старость надвигается. Все не успел: детей, спорт, удовольствия. Сегодня утром по стадиону в одних трусах бежал парень лет 24–25, в расцвете. Красиво, широко, размашисто. Этого у меня уже не будет. И не было. А могло быть. Не успел оглянуться. Вся надежда теперь сделать, написать…?

Вчера Саша Косенков из Новосибирска (я встречался с ним на семинарах) рассказывал: в местных кругах "Временитель" расценен как антитеза "Все впереди" В. Белова. Какой бред, я об этом и не помышлял.

13 сентября. Естественно, хоть и взял с собою книги, ни строчки в предисловии к Ю. Скопу не написал. Мучаюсь этим, потому что невыполненный долг отбрасывает меня назад в моей работе.

Самое трудное не отстоять свою правоту, а жить с нею. Позавчера после долгих споров решили: главного приза не давать никому. Здесь есть правда и есть некоторая тенденция. Безусловно, нет ни одной картины-лидера. Но привычка получать по серьгам очень велика. Много народу приехало за призами, приехали поблистать в надежде на то, что что-либо обломится. Мы не дали ничего "Полутора часам в кабинете В.И. Ленина" Шатрова. Ни ему, ни Ульянову. Все устали от этой всепожирающей машины. Оба все уже получили. И оба все еще чего-то хотят.

Слухи о решении жюри уже просочились, зреет скандал. С большим, я бы сказал, напряжением я выбил приз для "Ломоносова", хотя и вижу недостатки фильма. Но это фильм о русском национальном гении, широко поддержанный народом.

Видимо, я не зря сюда поехал. Сейчас возникла идея написать главу в роман о скором отъезде – разговор с Сумашедовым. Это я все сделаю из рассказов А. Зобина – он мне очень нравится, и Наби Рахимов (ему 78 лет) нравится. В Зобине, чистом еврее, я почувствовал, как дорога ему наша страна, родина и наша русская культура.

14 сентября. Удивительное, привычное состояние: закончился фестиваль, отсидел я в президиуме при вручении призов и сразу же почувствовал свою полную ненужность. Это ТВ. За эту гигантскую, внутренне напряженную работу нас даже не поблагодарили. О, милое русское хамство! Вчера вечером провожал В. Соколова, В. Зобина и др. Встретил О. Иванову, которая меня в жюри вербовала, потом доставала билеты и т.д. Она посмотрела на меня как на пустое место.

К 15.00 ходили с В.И. Усковым в гости к Ник. Ник. Еременко и Галине Александровне Орловой – отец и мать Ник. Еременко. Милый гостеприимный дом, умные, неактерствующие люди. Хорошо и интересно поговорили о театре. В.И., кажется, собирается ставить "Сороковой день" в Белоруссии. Что из этого получится? Завтра Москва.

1октября. Через два часа улетаю в Анапу. В связи с лермонтовскими днями будет поездка в Тамань, Тьмутаракань, изба контрабандистов. Летят Володя Мирнев и кто-то, кажется, еще. Вернемся через четыре дня. Я отказался от поездки в Ленинград. В конечном счете, зачем мне нужно еще раз вылезать? Перезимую и так, бочком, бочком.

За эти дни закончил предисловие к Ю. Скопу. Возможно, что и получилось. На будущее, если уж придется, брать надо явление крупнее.

Вчера звонил Саша Егорунин: не возьмусь ли я за статью о С.П. Залыгине. Конечно, взялся бы, но ведь я его почти не читал. А вместо него читал Юру Скопа.

За это время был на "Сороковом дне". Сиренко просто молодец, новый финал получился интересным, глубокими, главное, русским: идея греха и мучения за него – идея очень русская. Прорезалась наконец-то газетная реакция. В "Сов. культуре" на круглом столе несколько интересных и значительных слов сказала И. Мягкова. Как же это пропустила Неля Моисеенко? Но у меня ощущение: пьеса появилась не в свое время.

Валя вернулась позавчера из Кореи.

2октября. 21.00 Я уже в Тамани, в «скверном городишке». По дороге виден на той стороне пролива город Керчь. Господи, какие древние места, сколько поколений было счастливо и погибало здесь. Днем в Темрюке были у секретаря райкома. Толковый парень, знающий дело У всех на устах одно и то же: перестройка, как быть, жить, работать и стать счастливым дальше.

Вечером в гостинице говорили (Слава Шипов, Володя Мирнев) о России, о нашем писательском деле, о перестройке. Меня поселили хорошо, в люксе. Боюсь об этом сказать Мирневу, он сойдет с ума. Благо на разных этажах.

Начинаю выхаживать очередную главу. Пока есть в наличии сон в напольных часах, тетка, фотография, портрет, предательство.

3 октября. Очень полный и интересный день. Но почему память иногда стирает губкой времени эти картины? Вчера с утра ездил километров за двадцать с шофером Васей в школу N 5. Урока не получилось, школьники были на уборке помидоров. В зал собрали человек 200 учащихся 5-10 классов. Я выкладывался на полную катушку. Говорил о литературе, о том, что она «отражает». Очень интересно было посмотреть, как 7-й класс разыграл сцену из «Маскарада». Звездич и Шприх. Ребятам очень интересны длинные платья, кивера.

Их юношеское понимание светскости: княгиня помахивает лапкой. Лакей обносит всех бутылкой из-под шампанского "Салют".

Была осмотрена Тамань: музей Лермонтова, "хата контрабандистов", которая стоит не на том месте и не так. Экскурсию вел Владимир Александрович Захаров – блестящий специалист по Лермонтову. Жаль, что он уже переехал в Москву, потеряется. Видели развалины Тьмутаракани, археологические раритеты, первое на Кубани здание – церковь с колоннами, "турецкий" фонтан.

Вечером повезли на встречу с завотделами культуры. Очень интересен был Лихоносов – он мудрец, но человек лишь одной идеи. Я вспомнил его "Когда же мы встретимся" – роман моей юности.

Какой-то чернявый партработник с гладким лицом продавца обвинил меня в "очернительстве". Пришлось разворачиваться на полную катушку, сел под аплодисменты. Сколько в нас еще боязни, робости, лицемерия! Как мы еще несвободны.

Всю ночь болел живот, видимо, я чем-то отравился.

Утром по делам приемной комиссии дочитал книжечку Владимира Казарина "Как по Волге-реке". Рассказы и путевые очерки, мило, сердечно, со щемящим чувством любви к людям. Местами через самоспровоцированную благостность блестит истинный трагизм.

День начался с открытия праздника в Лермонтовском сквере возле "хаты". Думаю, напишу статью о роли культуры в маленьком городе, поэтому с жадностью ловил детали. Вчера еще пустой сквер сейчас был уставлен радиоаппаратурой. Возле памятника Лермонтову (как в Москве) стояли пюпитры оркестра, напротив – лавки для гостей.

В первом ряду сидели обкомовские и райкомовские работники, а уже за их спинами – писатели. Был сильный ветер. За оркестром, с его черными фраками и концертными платьями женщин, был натянут парус.

После небольшого концерта и выступления поэтов (играли гимн) был круглый стол, ярмарка, а в 14.00 начался лютый КВН с участием московской телезвезды Саши Маслякова. В Москву, в Москву.

14 октября, Челябинск. Сначала о вчерашнем дне в ЦДЛ. Состоялись выборы первого секретаря. Процедура началась с партгруппы. Она продолжалась с 14 до 15, вел Карабасов, секретарь горкома, доктор наук, он мне понравился: все четко, ясно и определенно. Перед этим мне звонил Михалков, просил назвать, а потом и выкрикнуть двух человек – как он подчеркнул, любой политической ориентации, на порядочность которых можно было бы положиться, – кандидатов в счетную комиссию. Михалков намекнул, что при подсчете голосов бывало, дескать, разное. Боже мой, и это писатели! Я порекомендовал Скопа.

Кандидаты такие: в первом туре за Евтушенко – 55, за О. Михайлова и Славу Шугаева – по 15. Особо ощутим удар по Шугаеву. Сработали и моя фраза на парткоме: "Нам не нужно литературных лимитчиков", и его необеспокоенность литературой. За Михайлова были его опыт, война, а значит, кровь, работа на посту председателя ревкомиссии – он принимал в Союз всех так называемых "сорокалетних" и очень неплохо вел журнал "Литературная учеба".

Евтушенко был, как всегда, театрален. В его речи была масса приемов из американской выборной агитации. Он говорил, что будет добиваться, чтобы организовать некий пул из четырех первых секретарей. И назначил бы Ю. Черниченко, М. Шатрова, А. Приставкина и себя. Это, конечно, развязывало ему руки для поездок и прежней жизни. Он также рассчитывает, наверное, что вместе с этими кандидатами к нему придут и их голоса. Но всех это испугало: просматривается мафия, клан.

В половине первого я уже в Челябинске. В дороге написал пару абзацев. Города не видел. Чаепитие в Союзе с писателями, интервью Льву Александрову из "Челябинского рабочего", и встреча в библиотеке. Город какой-то большой, широкий, неясный. В центре запоминаются отдельные дома, а не улицы. Завтра уезжаем в Златоуст.

На встрече с писателями проводил свою обычную мысль о взаимозависимости жизни и планов, производства и культуры. Та же мысль и в моем выступлении.

На сцене любовался своими товарищами. Как все же интересны, остры и талантливы эти писатели из разных городов. Понравилась поэзия Лиды Григорьевой (Москва) и выступление, артистичное, чуть заискивающее, на публику Надежды Мирошниченко (Сыктывкар).

Вечером был в гостях, в цирковой гостинице у Ник. Ивановича Годины. Пили сухое вино. Година прочел свою новую книгу. Я опять удивился, как в этом городе, в этой неразберихе, в этой неустроенности он пишет стихи такого рода: философия и мысль. Квартиру ему, наверное, дадут очень нескоро. Это эпизод в статью.

Римму Д. почти не пустили в библиотеку в ее скромном платье с белым воротничком в полосочку: если вы так одеты, то можете пройти в пальто. А ведь она такая замечательная поэтесса.

Ах, Челябинск, Челябинск… В гостинице живу в номере с каким-то толкачом. Культура-а! Секретарь обкома по идеологии – инженер Химков.

Именно во время интервью для "Челябинского рабочего" выкристаллизовалось название: "Исполнитель".

15 октября. С утра – в Златоусте. Уже поселились в гостинице, осмотрели музей, часть города, побывали на встрече с читателями. Город лежит вокруг пруда, и его не так-то легко сразу объехать. Меня опять удивила стабильность стремления к мирному течению жизни. Хотя соборы и церкви разрушены в 1934 году, но кое-что чудом сохранилось. Сейчас остатки бережет общественность. Прошла выставка по истории города, и общественность пытается что-то спасти. Адреса указала эта выставка. В частности, отстаивают от «наездов» дом, который, возможно, дом Бланков, тех самых, ульяновских.

Интересный музей, но тесный. Мечи и сабли Амосова, каслинское литье, современный отдел. Здесь, в Златоусте, впервые появился восьмичасовой рабочий день в России. Это после 54-дневной забастовки в 1896 году. В музее 40 тысяч экспонатов в запасниках, в том числе полотна Левитана. Не кризис культуры – кризис жизни.

Завтра четыре выступления.

17 октября. Пишу уже в самолете. Рано утром – автобусом до Челябинска, где немножко погулял с Таней Набатниковой по центру. Видел памятник Пушкину Головницкого – прекрасный, романтизированный, чуть барочный, какой-то южный пра-Пушкин. Запомнился и прекрасный театр со смелыми и неожиданными вставками каслинского литья на фасаде.

С Таней пошли к ней в гости. Заспанный Володя, ее муж. Хорошо поговорили о Достоевском, о силовых центрах в его прозе.

Вчера день был очень тяжелый. Утром горком, где я все поменял и рассказывал о падении интереса к революционной тематике, об ответственности читателей и партийных работников за этот протест. Перед этим разговаривал с библиотекаршами. Довольно скучные, отсутствующие лица девушек-библиотекарей и библиотекари-асы, это уже мой возраст. Если мы потеряем и эту категорию интеллигенции – дело швах.

Днем, в перерыве, вместе с зав. отделом культуры горисполкома Виктором Алексеевичем Беловым смотрели выставку "Фотография на память". Ее снял местный уроженец Владимир Александрович Минаев, кинооператор. Снял бесплатно, за отпуск. А "историческую" часть подготовил преподаватель музыки, краевед Владимир Иванович Трусов. Выставка о гибели города, о том, как разрушаются народные ценности. Можно только представить силу гнева местных хозяйственников.

Не забыть бы Белова, его подвижничество. В "Челябинском рабочем" сегодня большое интервью со мной. Есть ошибки, но в целом довольно точно.

31 октября, суббота. Второй день я в Репино, под Ленинградом, а еще раньше на неделю сюда приехала Валя. Как всегда, в Москве мне некогда, хотя никаких особенно дел и нет и оглянешься – одна суета. Правда, за это время написал огромную, в 28 страниц, статью. Я давно собирался сделать это для «Правды», обещал, но вместо 7-10 страниц для партийного органа получилось больше печатного листа. Отдам в «Лит. Россию». Бегал свою обычную норму и купался в заливе. Купание заняло не больше 20–30 секунд, но удовольствие огромное. На кромочке, на прибое уже лежит снег.

После обеда приезжал Сакуров, с ним какой-то парнишка, Леша. Валя брала у него интервью. Очень интересные мысли Сакурова о неоправданной гордыне кино, и очень хорошо говорит об экранизациях – о том вреде, который кино наносит литературе.

Вчера я видел его фильм "Скорбное бесчувствие" (говорят, это медицинский термин). Целый ряд поразительных метафор. Мне было интересно.

С грустью я выслушал один из рассказов Сакурова о Бакланове. В последний момент Бакланов снял свою фамилию с "Разжалованного", оставив Сакурова один на один со студией. Аргументация: "Я не могу рисковать, когда, возможно, мне дадут Госпремию".

Много сил отнимает внутреннее рецензирование, на которое живу. Роман почти позабыт.

2 ноября, понедельник. Сегодня на ТВ передавали доклад М. Горбачева на совместном заседании, посвященном 20-летию Октября. По тексту чувствуется борьба в Политбюро, формулировки о Сталине двойственные. Осталась непримиримость к Троцкому, но по-другому высвечены Рудзутак и Бухарин. Много М. Горбачев говорил о перестройке и ее врагах.

Смотрю много фильмов – каждый день. По утрам бегаю и купаюсь в море.

3 ноября. Я, как аквалангист, с каждым годом спускаюсь все ниже и ниже, все глубже в глубь истории. Кстати, в обозримой истории я больше доверяю интуиции, внутренним, как кольца на деревьях, следам, нежели документам. А потом приходится свою фантазию подтягивать к этим документам.

Вчера был в Ленинграде. Разговаривал с Р.В. Николаевым, председателем Радиотелекомитета, о перестройке, о времени. Два концентрических круга, летящих в разные стороны. Сжимание наступило в центре. Я отпустил на все 5–6 лет, Николаев – на год. Но думали кажется, о разном.

Много говорили о Ленинграде. У меня появилась мысль написать статью о гибели Ленинграда. Бремя этого города под силу лишь всей стране, а не одной России.

11 ноября, среда. Сижу в гостинице «Одесса». Восьмого вечером внезапно получил известие: в Одессе премьера «Сорокового дня». Вылетел из Москвы сегодня в 11.30 утра.

Поразила сама Одесса. Я-то думал, что помню ее по своему пребыванию в 1955 году. Я жил тогда в гостинице "Лондон" на Приморском бульваре. Снимали "Аттестат зрелости" с Василием Лановым в главной роли, и я был занят, как тогда говорили, в "окружении" – ближайший фон главного героя: "наперсники", друзья, свита.

Оказывается, – вкусы и направление были другими – я не обратил внимания, какой дивной красоты был город. Город бывших богатых людей. Мы немножко с Владимиром Владимировичем Шумаковым походили по городу: Европа – все это похоже на Варшаву, Мадрид, Петербург.

Спектакль на меня произвел странное впечатление. С одной стороны, довольно большие потери вкуса и текста, с другой – завораживающая тишина и внимание зрительного зала. Спектакль разыгран как немножко крикливая сцена в одесской квартире, с аффектацией и заламыванием рук. Очень выразительным получился Зусман. Есть с кого писать картинки. Много нового в решении музыкой: Рахманинов с колоколами и "Солдатушки бравы ребятушки" в конце первого акта.

Завтра утром иду в литературный музей.

Вчера звонил В.И.: надо срочно делать роман, который я обещал журналу. А я все отлыниваю. Еще раз о пьесе: перед праздником звонил, после одного из спектаклей, Л. Марягин. Смысл его высказываний в том, что он знает меня по "Имитатору" – "роману собственной художественной, не как у всех, аргументации", а вот в "Сороковом дне" – я обычный, как очень и очень многие. Все больше и больше я начинаю думать – не прав ли Леня? В этой пьесе, хотя я ее по-прежнему люблю, я не вышел к себе. Выйти к себе – наверное, это главное в искусстве.

12 ноября. Очень рано проснулся. Под окнами громыхает трамвай. Утром похожу по городу, музей литературы, может быть, еще какой-нибудь, в 15 часов в театр, обедаю с директором и главрежем – и в Москву.

Обедали в "Красной", меня поразило, что, войдя в гостиничный ресторан, я узнал и зал, и хоры, и расположение столиков. Сколько же лет прошло, а море и небо все те же! (В море в этом году было два выброса фекалий, рыба уничтожается, да и с небом над Одессой не все в порядке.)

15 ноября. Событий два: сместили несколько дней назад Б.Н. Ельцина со всех его постов. В среде интеллигенции это вызвало известное неудовольствие. Ездил выступать в Черноголовку вместе с Баклановым, Шатровым – половина записок об Ельцине. Почему не опубликована его речь? Человек он невиданного мужества. С его уходом, с самим фактом его ухода могут заглохнуть все наши надежды.

Вечером видел "Туманные звезды Большой Медведицы" Висконти. Этот фильм меня утвердил: надо работать резче.

5 декабря. Белоруссия. Дом творчества «Ислеч». Как всегда, в конце года С.П. Залыгин решил проводить Совет по прозе. На сей раз это семинар литераторов, членов СП или тех, кто на пороге вступления в Союз – следующий эшелон. Но С.П. внезапно уехал в Америку вместе с Горбачевым и семинар, всю подготовительную работу оставил на меня.

Компания обычная: В. Крупин, Г. Семенов, Д.А. Гусаров, И. Евсеенко. Из людей для меня новых – Иван Чагринов.

В общении с этими людьми я всегда теряюсь, мне скучно, не хочется выпивать. Определенные трудности и в том, что СП поручил мне все в то время, когда в совете два секретаря: В. Крупин (СССР) и Д. Гусаров (РСФСР) и присутствует третий – Чагринов (Белоруссия).

Приехали утром. После обеда я совершил полуторакилометровую прогулку. Места благословенные: прелестная чистенькая речушка, петляющая по пойме; с обеих сторон по берегам сосновые леса, и тишь – несусветная. Дом творчества тоже роскошный, удобный, современный, комфортабельный. Живу в 2-комнатном на два этажа номере, на втором этаже роскошный кабинет. Блаженствую…?

Долго не вел дневник и из последних событий должен отметить два. Во-первых, увидел четырехчасовой вариант "Людвига" Висконти. Припоминая прежний, 2,5-часовой вариант, скажу: как уродуются сочинения при волевом сокращении! Насколько полный вариант яснее, отчетливее и осмысленнее сокращенного, коммерческого. Сколько здесь о судьбе таланта (судьбе артиста), сколько о сдержанном сердце!

Второе. Медленно, но неуклонно я строю свой новый роман. Все время отнимают дела вроде этого семинара, но, может быть, в этом отделении от непосредственной работы она лучше продвигается. Вчера практически дописал одну главу. Но что первоначально предполагалось сделать на 3–5 страничках, выросло в лист. В срок я не укладываюсь. Сегодня еще не работал, сижу над рукописями семинаристов.

6 декабря. Завтра открываем семинар. Надо подумать над вступительной речью, все чаще и чаще я не доверяю экспромту, как раньше. И надо сказать, не пристраиваясь ни к кому. Главный тезис: литература – последний бастион интеллектуализма. Именно в силу того, что это не массовое, а индивидуальное искусство.

Мне трудно прожить в литературе, не общаясь, как я хотел, или общаясь реже со своими коллегами. Начинаю к ним немножко привыкать. Особенно меня радует – я его по-своему люблю – Володя Крупин. Поражаюсь его взгляду на явление как бы со стороны, той мудрости, которой отмечен еще С.П. Залыгин. Например, он сказал о семинаристах: "Все они пишут довольно стандартно, ангажированно под местную сегодняшнюю традицию, поэтому должны очень нравиться нашему правительству". В "Ислоче" мне нравится. Сегодня утром, еще по темноте, бегал и купался. Пока не заболел.

8 декабря. Вчера выпал снег, на холодную землю – значит, не тает, и сегодня все белое, нарядное. Прочел уже несколько работ Кутузова, Бушкова, Дегтева. Оценивать очень трудно, во мне нет жестокости судьи, везде я пытаюсь найти хорошее, и тем не менее пока все прочитанное в ровных законопослушных рамках, ни одной попытки взорвать структуру, поставить слова поплотнее.

Утром ходил в Раков с Картушиным. У нас много общего в понимании литзадач, мира, писательского собщества.

Я помню его еще по приемной комиссии Союза писателей, он проходил через нее быстро, как бесспорный профессионал. Бедно, по рассказам, почти нище живет. Дай Бог ему удачи.

19 декабря. Пишу с огромным перерывом в Болшево. В Москву вернулся 16-го, прямо к приемной комиссии.

Доволен ли я поездкой? Впервые у меня, пожалуй, возникла идея смены поколений. В этом смысле на семинаре я старался быть честным. Заинтересовали меня и лица вокруг. Запомнились Олег Кораблев, Николай Курочкин, Рая Мустонен, Андрей Малышев и уже совсем мои Вячеслав Дегтев (редкая, изобретательная сила письма, но мало общего образования) и Татьяна Горбовская с ее романом "Расстаемся живыми" и повестью. Как это сильно, как близко мне по психологизму!

Расстроили интриги ленинградских экстремистов: прислали почти уровень литобъединений. Один, Геннадий, уехал домой сразу после обсуждения; другой, Николай, попал в сумасшедшим дом. Взволновала меня и рознь между семинаристами, антисемитские выступления. С этим что-то происходит тревожное; слова вызывают действия, действия множат рознь.

По ТВ прошел вечер Рязанова; выступавшие – одни евреи, ну зачем же так; хотя люди все это вполне приличные.

"Литературная Россия" требует новых поправок к моей статье "Власть культуры" – буду забирать. Последняя новость: отдал на машинку предисловие к Юре – "Апология Скопу".

Впереди самое серьезное: роман пока стоит, в нем многое неясно. Но за время моего отсутствия Сережа перепечатал очередную главу, в ней оказалось 20 страниц (мелко, полно, как печатаю я сам). Это значит семь листов уже есть, жить можно. Теперь надо договориться с Викторией Исааковной.

26 декабря, воскресенье. Вечером был на концерте «Виртуозы Москвы». Дирижировал Владимир Спиваков. Я сидел на «неудобице», ничего не видел, зато слышал. Играли Моцарта. Меня потрясло, что почти алгебра звуков, которой начинается концерт для фортепиано с оркестром ля мажор, еще много столетий будет властвовать над людьми. Думал о Колонном зале; кого он только не видел! Вспомнил похороны Сталина, оркестр на сцене, гроб, пухлые руки Сталина. Они и запомнились. Дочитал Яхонтова. Завтра буду писать рецензию.

31 декабря, четверг. Половина одиннадцатого вечера. Последняя запись этого года. Снова в Болшево, как и два года назад. Тогда мы брали коттедж, и в гостях у нас были Яша и Коля со своими Галями. Веселились напропалую, но вскоре Коля и Галя развелись.

Дочитал рассказы С. Залыгина в 12-м "Новом мире". Сухая, залыгинская, манера, но на этот раз в рассказах много иррационального, холодно-мистического. Много и современной желчи. Это какой-то новый виток у С.П.

Вчера я отчитывался на Секретариате. Отчитался хорошо. Пошучивал с Михалковым и Бондаревым. В глазах у Поволяева, Попцова – этой молодой предприимчивой своры – ревнивый блеск: кто-то предлагает иной уровень общения.

Каким же будет этот новый год? Много ли их впереди, веселых праздников? Вечером был Марягин, рассказывал о Горбачеве. С его слов, а он, в свою очередь передавал со слов отца, дружившего с Горбачевым – сын еврея-лекаря Сафронов, – это "топор в руках… Симонова". Не забыть использовать слова некоего секретаря райкома: "Разбегайтесь, ребята, я чувствую, меня скоро посадят".