355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Утченко » Цицерон и его время » Текст книги (страница 4)
Цицерон и его время
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 18:04

Текст книги "Цицерон и его время"


Автор книги: Сергей Утченко


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

2. Римское общество во II – I вв.

Превращение Рима в мировую державу, несомненно, вызвало – и не могло не вызвать – крупнейшие социально–экономические и политические сдвиги во всех звеньях и во всей структуре римского общества. В чем же они заключались?

Прежде всего принципиально важным и новым явлением в области экономики следует считать образование денежно–ростовщического капитала. Выход Рима на широкую средиземноморскую арену, вытеснение такого мощного соперника и конкурента, как Карфаген, привели к расцвету римской внешней торговли. О развитии товарно–денежных отношений свидетельствует прежде всего чеканка монеты: если после победы над Пирром римляне начинают чеканить серебряную монету (драхма, денарий) взамен прежней медной (ас), то с конца III – начала II в. появляется уже и золотая римская монета. До II в. до н. э. Рим испытывал известную нужду в драгоценном металле, в частности серебре, но после крупных завоеваний, особенно после захвата испанских серебряных рудников, римское государство получило полную возможность обеспечить регулярный выпуск серебряных денег.

Нужда римского населения в предметах ремесленного производства в основном удовлетворялась местными промыслами, но сельскохозяйственные продукты, несмотря на то что Италия была аграрной страной, ввозились из провинций или зависимых от Рима стран, а предметы роскоши – из Греции и стран эллинистического Востока. Ввоз товаров в Италию всегда преобладал над вывозом. Из самой Италии вывозилось вино, оливковое масло, металлические изделия.

Римляне торговали не только с подвластными им странами, но и с рядом крупных эллинистических государств, сохраняющих еще свою независимость, например с Египтом. Когда–то выдающуюся роль в средиземноморской торговле играл остров Родос, затем Коринф. После разрушения Карфагена и Коринфа в качестве крупнейшего торгового центра начинает выдвигаться остров Делос. Здесь встречались друг с другом и совершали торговые сделки купцы самых различных стран и здесь же возникают ассоциации италийских купцов (главным образом кампанцы или южноиталийские греки), которые имели характер торгово–религиозных объединений, находившихся под покровительством какого–либо божества.

Образованию торгово–денежного и ростовщического капитала содействовало получение римской казной контрибуций, военная добыча и прямое ограбление завоеванных стран и городов. Контрибуция, наложенная на карфагенян после Первой Пунической войны, равнялась 3200 талантам (талант – 26,2 кг серебра), после Второй Пунической – уже 10 тыс. талантов, а на Антиоха III (после победы римлян в Сирийской войне) – 15 тыс. талантов. Военная добыча победоносных римских полководцев была огромной. Тит Ливий описывает триумфы многих римских полководцев. Приведем в качестве образца одно из таких описаний, дающее представление о размерах и характере венной добычи. Речь идет даже не об особенно крупной войне – о победе римского полководца Гая Манлия над малоазийскими галатами в 197 г. до н. э. «В триумфе Гая Манлия несли золотые короны, весившие 212 фунтов (Римский фунт – 327 г.), 220000 фунтов серебра, 2103 фунта золота, 127000 аттических тетрадрахм, 250 кистофор (кистофор – монета достоинством около трех драхм), 16320 золотых филиппиков (филиппик – македонская монета); везли на повозках большое количество оружия и доспехов, снятых с галатов; перед триумфальной колесницей вели 52 неприятельских вождя. Триумфатор роздал воинам по 42 денария каждому, центурионам – вдвое больше, всадникам – втрое, пехотинцам же уплатил двойное жалованье». Плутарх, описывая триумф Эмилия Павла, победителя при Пидне (168 г.), т.е. в битве, решившей исход последней македонской войны, говорил о том, что триумф продолжался три дня, во время которых непрерывно проносили и везли на колесницах драгоценное вооружение, произведения искусства, огромные сосуды, наполненные золотой и серебряной монетой. В триумфальной процессии был проведен и сам побежденный македонский царь Персей и его малолетние дети.

Что касается прямого грабежа побежденных, то Полибий рассказывает об этом с эпическим спокойствием и простотой. «По взятии города римляне поступают примерно так: для совершения грабежа выделяется из каждого манипула известное число воинов… или воины идут на грабеж манипулами. Но для этой цели никогда не назначают более половины войска, остальные остаются на месте… Все воины, выделенные для грабежа, сносят добычу в лагерь. После этого трибуны делят добычу поровну между всеми, причем не только между теми, которые оставались в строю для прикрытия, но и теми, кто стерег палатки, а также больными и выполняющими какие–либо дела и поручения». В заключение Полибий весьма похвально отзывается об этой столь четко и беспощадно разработанной системе грабежа, ибо здесь никто не опасается потерять добычу, все получают поровну, «по справедливости»; у других же народов, подчеркивает наш историк, «нарушение этих правил бывает источником величайших бедствий».

Завоеванные римлянами страны превращались в провинции и облагались налогами. В Риме возникают крупные объединения, компании откупщиков (societas publicanorum), которые берут на откуп сбор налогов в провинциях, а также подряды на различные виды общественных работ в самой Италии. Публиканы отнюдь не пренебрегали и кредитно–ростовщическими операциями, причем опять–таки в первую очередь в провинциях, где еще практиковалась продажа в рабство за долги и где ссудный процент был фактически ничем не ограничен, доходя до 48 – 50%.

Наряду с компаниями публиканов существовали и были довольно широко распространены в Риме меняльные конторы. Они занимались не только своей непосредственной обязанностью, т.е. обменом денег, но и некоторыми, как бы «банковскими», операциями. Они принимали денежные суммы на хранение, давали ссуды под проценты и даже занимались переводом денег одного вкладчика на счет другого. Владельцы этих контор, т.е. фактически римские ростовщики, назывались аргентариями. Однако этот род деятельности не считался в Риме почетным – полноправные римские граждане избегали заниматься подобными операциями, поэтому аргентариями, как правило, были вольноотпущенники или иностранцы (довольно часто – греки).

Поскольку Италия даже в эпоху превращения Рима в мировую державу оставалась аграрной страной, чрезвычайно важно проследить основные сдвиги в области сельского хозяйства.

До II в. до н. э. в Италии преобладали мелкие и средние крестьянские хозяйства, отличавшиеся своим натуральным характером. В таких хозяйствах использовался труд самого землевладельца – главы семьи (pater familias), членов этой семьи и спорадически, т.е., как правило, в страдную пору, труд наемных сельскохозяйственных рабочих. Вся или почти вся производимая в этих хозяйствах продукция шла на удовлетворение нужд самой семьи. Но по мере развития товарно–денежных отношений и роста рабовладения подобные хозяйства начинают постепенно вытесняться и возникают совсем иные формы сельскохозяйственного производства, формы, рассчитанные уже не только на эксплуатацию труда членов самой семьи, но и труда рабов, не только на производство для удовлетворения собственных нужд, но и на сбыт, продажу, т.е. на рынок.

Вот как описывал этот процесс Аппиан, один из древних историков: «Дело в том, что богатые, захватив себе большую часть не разделенной на участки земли, с течением времени пришли к уверенности, что никто ее никогда у них не отнимет. Расположенные поблизости от принадлежащих им земель небольшие участки бедняков богатые отчасти скупали за деньги, отчасти отнимали силой. Таким образом, богатые стали возделывать огромные пространства земли на равнинах вместо участков, входивших в состав их поместий. При этом богатые пользовались покупными рабами как рабочей силой в качестве земледельцев и пастухов… Все это приводило к чрезмерному обогащению богатых, к увеличению в стране числа рабов, тогда как число италиков уменьшалось и они теряли энергию, настолько их угнетали бедность, налоги, военная служба».

Примерно такую же картину рисует нам и другой историк, Плутарх: «Богатые стали переводить на себя аренду с помощью подставных лиц и в конце концов открыто закрепили за собой большую часть земель. Вытесненные с участков бедняки не хотели нести военную службу, не могли растить своих детей, так что скоро в Италии стало заметно, как уменьшается число свободных граждан и, напротив, растет число рабов–варваров, которые обрабатывали для богатых отнятую у граждан землю».

И хотя оба историка, и Плутарх и Аппиан, жили значительно позже описываемых здесь событий, общий характер изображенной ими картины безусловно достоверен. Мелкие и средние крестьянские хозяйства гибли не столько в результате экономической конкуренции, сколько в результате прямых захватов земли владельцами крупных поместий. Кроме того, крестьянские хозяйства Италии весьма заметно пострадали за время почти непрерывных войн на территории самого Апеннинского полуострова, особенно за время нашествия Ганнибала, когда погибло около 50% всех крестьянских хозяйств в Средней и Южной Италии. Наконец, дальние походы в Испанию, Македонию, Африку, Малую Азию, надолго отрывая крестьян от земли, также содействовали упадку мелкого и среднего землевладения.

Что касается новых форм и методов ведения сельского хозяйства, то следует сказать, что огромные латифундии (поместья), насчитывающие много сотен и тысяч югеров (1 югер = 0,25 га.) земли, возникали или на юге Италии, или в Сицилии и даже в Африке. Латифундии, как правило, были слабо связаны с рынком, ибо все необходимое, включая и ремесленные изделия, производилось в них руками рабов, клиентов, должников. В таких имениях часть земель подвергалась обработке, часть использовалась под обширные пастбища для скота и, наконец, какая–то часть раздавалась небольшими участками клиентам.

Для самой Италии характерны поместья более скромных размеров, рассчитанные, однако, на развитие в них товарного производства и использование труда рабов. Такое образцовое поместье, или виллу, описывает уже известный нам римский политический деятель Катон Старший в своем сохранившемся до нашего времени труде «О земледелии» («De agri cultura»). Образцовая вилла Катона представляла собой поместье, имевшее комплексное хозяйство: оливковую рощу в 240 югеров, виноградник в 100 югеров, а также зерновое хозяйство и пастбище для скота. В таком поместье применялся преимущественно труд рабов. Kaтон указывает, что для ухода за масличной рощей требовалось 13 работников, за виноградником – не менее 16 человек.

Он дает детально разработанные советы относительно рациональной эксплуатации рабов, рекомендуя занимать их делом и в дождливые дни, когда нельзя работать на поле, и даже в дни религиозных праздников. Раба, по мнению Катона, следует держать до тех пор, пока он способен работать, когда же он состарится или заболеет, от него желательно избавиться наряду с другими ненужными в хозяйстве вещами: порченой скотиной, железным ломом и старыми телегами. Во главе имения ставится управляющий, или вилик, назначенный, как правило, из наиболее преданных и сведущих в сельском хозяйстве рабов; жена вилика выполняет обязанности ключницы и кухарки. Катона весьма интересует проблема рентабельности сельского хозяйства. Не случайно, разбирая вопрос о покупке имения, он прежде всего советует обращать внимание не только на плодородие почвы, но и на то, чтобы «поблизости был значительный город, море, судоходная река или хорошая дорога», имея в виду перевозку и продажу продукции. «Хозяин должен стремиться к тому, – говорит Катон, – чтобы поменьше покупать и побольше продавать».

В трактате Катона есть одно чрезвычайно интересное место, которое вызвало многочисленные комментарии еще у самых древних авторов. «Если ты меня спросишь, – пишет Катон, – какое имение самое лучшее, то я отвечу тебе так: сто югеров с самой разнообразной почвой, в самом лучшем месте; во–первых, с виноградником, если вино хорошее и его много; во–вторых, с поливным огородом; в третьих, с ивняком; в–четвертых, с масличным садом; в–пятых, с лугом; в–шестых, с хлебной нивой; в–седьмых, с лесом, где можно резать листья на корм скоту; в–восьмых, с виноградником, где лозы вьются по деревьям; в–девятых, лес с деревьями, которые дают желуди».

Римские писатели Варрон и Плиний считали, что перечисленные здесь Катоном различные имения и отрасли сельского хозяйства расположены не случайно, но в определенном порядке, представляя собой некую «шкалу доходности». Такого же мнения придерживается и подавляющее большинство современных исследователей. Однако в последние годы – и, кстати говоря, в историографии советской – были выдвинуты убедительные возражения против этой общепринятой точки зрения. Советский исследователь М. Е. Сергеенко считает, что различные отрасли сельского хозяйства перечислены Катоном произвольно и порядок перечисления никак не связан с вопросом о рентабельности этих отраслей.

Оборотной стороной процесса развития новых форм сельскохозяйственного производства было обезземеливание и пауперизация крестьянства. В свою очередь это явление имело весьма сложные последствия. Обезземеленные, разорившиеся крестьяне частично превращались в арендаторов или поденщиков и батраков. Но последние не могли рассчитывать на постоянный заработок, поскольку их труд использовался спорадически, лишь в страдную пору. Поэтому огромные массы крестьян хлынули в город. Какая–то часть из них смогла заняться производительным трудом и превратилась в ремесленников, строительных рабочих и т. п. Они объединялись в специальные коллегии, причем из надписей как римских, так и найденных на юге Италии нам известно о существовании самых различных коллегий, например, сукновалов, красильщиков, строителей, медников, ювелиров, парфюмеров. Наблюдается определенная специализация ремесла по городам. Наиболее крупными ремесленными центрами на юге Италии считались кампанские города (Капуя, Нола и т. п.), на севере – ряд этрусских городов (например, Популония, Тарквинии). Развитие ремесла было тесно связано с развитием торговли, ибо в те времена большая часть ремесленников сама сбывала свою продукцию, обходясь без каких–либо посредников.

Но огромное количество разоренных людей так и не могло найти себе постоянной работы. В италийских городах, и прежде всего в Риме, они заполняли кварталы бедняков, ведя полуголодное существование. Они ничем не брезгали в поисках случайного заработка: лжесвидетельскими показаниями в судах, продажей своих голосов на выборах, доносами, воровством. Они жили на счет общества, на те жалкие крохи, которые перепадали им во время государственных раздач, триумфов победоносных полководцев или от щедрот римских политических деятелей, завоевывавших себе таким путем и популярность и голоса. Так возник в римском обществе особый деклассированный слой населения – античный люмпен–пролетариат.

Имеются достаточно серьезные основания говорить о процессе интенсивной урбанизации Италии во II в. до н. э. Итоги победоносных войн, влияние городского строя жизни ряда эллинистических стран, обезземеливание италийского крестьянства, приток населения в Рим и другие города – все это, вместе взятое, содействовало общей урбанизации страны. Многие старые города в Италии, частично греческого или этрусского происхождения, испытывают новый подъем. Многие деревни, поселки, места ярмарок получают теперь статус городов и не только формально, но и фактически, в экономическом и социальном смысле превращаются в настоящие города.

В связи с этими явлениями чрезвычайно интересно проследить эволюцию понятия «плебс», «плебеи», т.е. изменение социального содержания данного понятия. Факт эволюции бесспорен – даже априорно можно утверждать, что плебс эпохи так называемой борьбы сословий или плебс накануне движения Гракхов – совершенно разные социальные явления, а следовательно, и понятия.

Если иметь в виду ранние периоды римской истории, то плебеи вполне могут быть отождествлены с крестьянством. Подобное утверждение не следует, конечно, понимать в том смысле, что в те времена вовсе отсутствовало городское население; подчеркивается лишь специфический характер этого населения – оно состояло из крестьян, живших в городе. Более четко разделительная черта между населением сел или деревень и населением городским проводится, видимо, с той поры, когда в результате завершения борьбы сословий и возникновения смешанной патрицианско–плебейской верхушки общества рождается совершенно новое значение понятия «плебс». Ныне это уже не какое–то особое и сравнительно замкнутое сословие, но основная и малоимущая масса населения Италии.

Развернувшийся во II в. до н. э. процесс обезземеливания крестьян был, как мы только что могли убедиться, довольно тесно связан с урбанизацией страны и с ростом городского населения. Именно в этот период завершается оформление двух особых социальных групп, имевших каждая свои, несовпадающие интересы, а в дальнейшем и противоречия – plebs rustica (сельский плебс) и plebs urbana (городской плебс). В состав последней категории, т.е. городского плебса, как уже было отмечено, вошли самые разнообразные элементы: разорившиеся крестьяне, торговцы, ремесленники, вольноотпущенники, люмпен–пролетарии.

Важное значение имеет для нас тот факт, что городской плебс становится в скором времени крупной социальной и политической силой. Об этом можно судить хотя бы по весьма характерным (но вместе с тем весьма мало эффективным) попыткам римских правящих кругов регулировать рост городского населения и ограничивать его возможную активность. Так, например, вольноотпущенникам (получавшим в результате их отпуска на волю гражданские права) разрешалось приписываться лишь к четырем городским трибам, производились насильственные высылки из Рима латинян (также не имевших гражданских прав) и, наконец, на опустошенные войнами территории выводилось большое число поселений (колоний). Однако эти мероприятия, которые должны были, с одной стороны, ограничить численный рост и политическую активность plebs urbana, а с другой – возродить plebs rustica, т.е. италийское крестьянство, не могли, конечно, достичь цели, но могли только обострить – что и случилось на самом деле – весь сложный комплекс противоречий между сельским и городским плебсом, а в дальнейшем между италийским населением и римскими гражданами.

И наконец, остановимся на характеристике ведущего социально–экономического явления эпохи – на развитии рабства и рабовладельческих отношений. Конечно, рабство в его наиболее примитивных, патриархальных формах существовало в Риме с ранних пор, но особенно интенсивно рабовладельческие отношения начинают развиваться, видимо, на рубеже III – II вв.

Каковы были основные источники рабства? Это – завоевательные войны, пиратство и работорговля, долговое рабство (в провинциях) и естественный прирост рабов. И хотя в данном перечислении мы ставим на первое место войны, это отнюдь не значит, что захват пленных и обращение их в рабство следует считать, как это было недавно принято не только в нашей, но и в зарубежной литературе, главным и чуть ли не единственным массовым источником пополнения числа рабов.

Конечно, в период почти непрерывных войн в Средиземноморье в Рим хлынуло огромное количество рабов. Нам известны лишь разрозненные и, видимо, далеко не точные цифровые данные, но и они достаточно красноречивы. Вот несколько примеров. Взятие города Агригента в Сицилии в ходе Первой Пунической войны (262 г.) дало римлянам 25 тыс. пленных, которые и были проданы в рабство. Фабий Максим при взятии Тарента в 209 г. продал в рабство 30 тыс. жителей. В 167 г. при разгроме городов Эпира консулом Эмилием Павлом было продано в рабство 150 тыс. человек. Разрушение Карфагена в итоге Третьей Пунической войны (146 г.) ознаменовалось продажей в рабство всех оставшихся в живых жителей этого города.

Огромное развитие получила работорговля. Она была тесно связана с пиратством, причем эта связь имела как бы двусторонний характер. С одной стороны, пираты всегда были крупными поставщиками живого товара, с другой – ряды самих пиратов постоянно пополнялись за счет беглых рабов. Одним из наиболее крупных центров работорговли был остров Делос, где, по словам географа и историка Страбона, иногда продавалось до 10 тыс. рабов в день. Рабский рынок существовал и в самом Риме (у храма Кастора). Подобные же рынки имелись и в других городах римского государства.

Цены на рабов подвергались большим колебаниям. В годы крупных завоеваний они резко падали. «Дешев, как сард», – существовала поговорка в Риме после захвата Сардинии. Однако цены на образованных рабов или рабов, обладающих какой–либо квалификацией (повара, актера, танцовщицы), были всегда очень высоки.

Что касается других источников рабства, упомянутых выше, то не следует их недооценивать, ибо разорительная деятельность публиканов в провинциях приводила иногда к массовой продаже в рабство, а такой фактор, как естественный прирост рабов, благодаря регулярности и непрерывности действия тоже имел, конечно, немалое значение.

Характер эксплуатации рабского труда в Риме был чрезвычайно разнообразным. Существовали, например, так называемые государственные рабы. Это были, как правило, служители при магистратах, жрецах, выполнявшие такие обязанности, которые считались предосудительными для свободного человека и гражданина, – обязанности тюремщиков, палачей и т. п. Число государственных рабов было в Риме сравнительно невелико, подавляющая масса рабов находилась в частном владении.

Рабы, принадлежавшие отдельным лицам, делились обычно на две неравноценных группы: сельская фамилия (familia rustica) и городская фамилия (familia urbanа). К сельской фамилии, как нетрудно догадаться, принадлежали рабы, занятые в сельскохозяйственном производстве, и они подвергалась наиболее суровой эксплуатации. Рабы, входившие в состав городской фамилии, поскольку это были образованные, квалифицированные люди или домашняя прислуга, находились в сравнительно привилегированном положении. В особых и, как правило, очень тяжелых условиях жили рабы, работавшие в рудниках, каменоломнях или попавшие в гладиаторские школы и казармы.

По римским понятиям, раб не считался субъектом права, не считался личностью, но лишь вещью, принадлежащей своему хозяину, «одушевленным орудием». Раб не имел поэтому никаких публичных прав – ни гражданских, ни политических. Он не имел также и прав приватных: ни права на собственность, ни права на семью. Вот это абсолютное бесправие делало общественное положение всех рабов – даже тех, кто находился в относительно терпимом положении, – крайне тяжелым и вело по мере развития рабовладельческих отношений к обострению внутренних противоречий римского общества.

* * *

Римское общество II в. до н. э. являло собой пеструю картину враждующих классов и сословий. Картина эта сложна, и, для того чтобы восстановить ее в более или менее адекватном выражении, следует, очевидно, иметь достаточно четкое представление о классовой структуре античного общества в целом.

Казалось бы, этот вопрос – во всяком случае, в советской историографии – внимательно изучен, выяснен, а потому и не требует, чтобы к нему снова и снова возвращались.

Дело обстоит, однако, не совсем так. Обычная, пожалуй, можно сказать, общепринятая и выработанная еще в начале тридцатых годов картина классовой структуры античного (и вообще древнего!) общества сводится к тому, что утверждается наличие двух основных классов – рабов и рабовладельцев. Это – наиболее распространенный и наиболее «канонический» вариант. Далеко не всегда – вплоть до самого последнего времени! – говорится о том, что следует считаться с наличием еще одного и немаловажного по своему значению класса – класса так называемых мелких производителей, в состав которого следует включать крестьян и ремесленников.

С учетом этого последнего соображения данную схему, видимо, можно считать приемлемой. Ее никто и не собирается опровергать, но истины ради полезно подчеркнуть, что она все же носит весьма общий характер, что она именно «схематична», а потому и не может дать во всех частных случаях достаточно полного, всестороннего представления о классовой структуре античного общества. Но если так, то вопрос требует более детального рассмотрения.

Внимательное и непредубежденное знакомство с высказываниями основоположников марксизма свидетельствует о том, что они подходили к интересующему нас вопросу не столь ригористично. Хорошо известно, например, что Маркс и Энгельс в «Манифесте Коммунистической партии» считали патрициев и плебеев классами древнеримского общества. Энгельс в своей знаменитой работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» применительно к Афинам неоднократно говорит о «новом классе» промышленников и купцов, о купцах как о паразитическом классе и, наконец, о них же как о посредническом классе «между производителями». Ленину принадлежит замечательная мысль о чрезвычайно тесном переплетении классового и сословного деления в античном (и феодальном) обществе, а также формулировка «класс–сословие». Впервые эту мысль Ленин высказал в своей ранней статье «Перлы народнического прожектерства» : «Сословия предполагают деление общества на классы, будучи одной из форм классовых различий. Говоря о классах просто, мы разумеем всегда бессословные классы капиталистического общества». Эти положения получили дальнейшее развитие в другой работе Ленина, где он прямо говорит, что как в рабском, так и в феодальном обществе различие классов одновременно фиксировалось «и в сословном делений населения, сопровождалось установлением особого юридического места в государстве для каждого класса». Это рассуждение заканчивается следующими знаменательными словами: «Деление общества на классы обще и рабскому, и феодальному, и буржуазному обществам, но в первых двух существовали классы–сословия, а в последнем классы бессословные».

И действительно, если мы попытаемся восстановить классовую структуру, скажем эллинистического Египта или римского общества эпохи Империи, то мы столкнемся с чрезвычайно сложной картиной, с переплетением различных классов и сословий, т.е. с таким состоянием общества, которое не может быть адекватно отражено и описано с помощью двух–или трехчленной схемы.

Но к этому и не следует стремиться. Если речь идет конкретно о том или ином античном обществе, то нет никаких оснований упрощать, схематизировать или тем более «моделировать» это общество – а такие тенденции все же довольно характерны для нашей историографии тридцатых годов – по образу и подобию общества капиталистического (да еще в его «классическом» варианте). Такой четкой и ясной («упростившейся») картины классовых отношений, как в капиталистическом обществе, в древности не существовало, не было столь четко определившейся поляризации классов, не было и столь четкого оформления классов, как таковых. Отрицать или игнорировать все эти особенности – по существу отрицать развитие классов (и классовой борьбы) как общественной и исторической категории.

Из всего вышеизложенного вытекает вывод об определенной специфике классовой структуры античного общества. В чем же она состоит? Остановимся лишь на наиболее существенных чертах, на главных «составляющих».

Итак, прежде всего следует иметь в виду тесное переплетение классового и сословного членения: структура античного общества не «чисто» классовая, но классово–сословная структура. Действительно, четкое разграничение в ряде случаев невозможно; так, например, в ранний период римской истории патриции и плебеи суть сословия, но в то же время, как мы уже знаем, они вполне могут быть названы классами. В более поздний период патрицианско–плебейская верхушка, т.е. нобилитет, также может быть отнесена к господствующему классу римской республики, но, по римским же понятиям, нобилитет полностью (или почти полностью!) совпадает с так называемым сенаторским сословием (ordo senatorius). Рабы – класс, но по своим юридическим показателям они скорее подходят под понятие сословия, хотя именно их сами римляне сословием, конечно, не считали.

Когда мы говорим о классово–сословной структуре античного общества, то необходимо иметь в виду еще одну характерную особенность – неоднозначность связей между производственным показателем и правовым (юридическим) статусом. Что это значит и как это следует понимать?

В ряде античных государств существует определенная и довольно большая категория людей, обладающих формально единым правовым статусом, но в то же время занимающих совершенно разное положение в смысле их отношения к средствам производства. Не говоря уже о рабах в Риме, о чем речь будет ниже, приведем сейчас в качестве примера так называемых царских земледельцев эллинистического Египта. Их можно считать своеобразным сословием, в юридическом смысле довольно точно определенным, однако в состав этого сословия входят не только те, кто своим трудом обрабатывает землю, но и те, кто в той или иной форме эксплуатирует труд других людей. Вместе с тем в античных государствах существует и такая категория населения, которая может быть объединена одинаковым отношением к средствам производства, но которая будет входить в разные сословия, обладать различными правовыми статусами. Так, например, далеко не совпадающим оказывается общественное положение в Афинах владельца той или иной мастерской и одновременно полноправного афинского гражданина и положение владельца аналогичной мастерской, но чужестранца, метека, не входящего, следовательно, в состав гражданской общины. Один – в привилегированном положении, другой – ущемлен и ограничен в своих возможностях, но в обоих случаях общественное (социальное) положение определяется именно, и в первую очередь, сословно–правовой принадлежностью (т.е. не тем, что человек владеет средствами производства, в данном случае мастерской, а тем, что он принадлежит либо к гражданам, либо к неполноправным метекам). В этом и состоит своеобразный и «неоднозначный» характер связей между производственным показателем и правовым статусом.

Другой специфической чертой классовой структуры античного общества следует считать особое положение или, точнее говоря, оформление основных его классов – рабов и рабовладельцев. Дело в том, что самые термины, самые понятия требуют, на наш взгляд, некоторого уточнения.

Рабовладельцы. Это понятие имеет широкое распространение; оно вполне приемлемо, однако следует иметь в виду его общий, собирательный и в то же время нивелирующий характер. На самом же деле господствующий класс, например эллинистического Египта, по своей социальной характеристике (составу) достаточно резко отличается от господствующего класса афинского общества или такой класс–сословие раннего Рима, как патриции, столь же определенно отличен от господствующей верхушки римского общества II – I вв. до н. э. (нобилитет, всадничество), как эта последняя от господствующих слоев поздней Римской империи. Фактически такое уточнение почти всегда проводится; не всегда лишь подчеркивается его принципиальное значение.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю