Текст книги "Россия и Япония: стравить!"

Автор книги: Сергей Кремлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

А усиление Америки было возможно лишь при умалении Германии и России и при нейтрализации Японии.

Ведь день, когда Германия, Россия и Япония объединились бы, стал бы днем, определяющим судьбу не только (и не столько) Британии, сколько другой англоязычной державы – по тусторону Атлантического океана...

В Европе, стравливая Россию и Германию, Англия, казалось бы, программировала будущее поражение своей конкурентки – Германии.

На деле Англия (не она одна, конечно, а и почти вся Европа вместе с ней) позднее таскала каштаны из огня Первой мировой войны для Америки. Один тот факт, что Англия из мирового кредитора превратилась в должницу США, доказывает это со всей очевидностью.

В желтой Азии Англия мутила воду в расчете на то, что мутная водица будет литься на колесо британской политической мельницы... Но английская линия устраивала и США.

Америка уже тогда посматривала на Японию косо. Американская федерация труда (АФТ) требовала полного изгнания японцев из Штатов, хотя их там было не так уж и много.

Расчет тут у дяди Сэма был явно следующий...

Относительно Японии: если японцы конфликтуют с Россией, то будут искать поддержки у Штатов и не будут конфликтовать со Штатами.

Относительно России: отвлекаем силы русских на Дальний Восток, и тогда русские будут нуждаться в европейских союзниках против Германии, а иными словами – во Франции и в Англии.

То есть стравливая Россию с Японией, можно было откалывать ее и от идей союза с Германией.

При этом важно было выдержать последовательность. Вначале надо было втянуть Россию в дальневосточные дела, уверить ее, что в Европе единственный выход для нее – это союз с Францией против Германии, а потом, рассорив Россию с Японией, надо было совершить обратный маневр и переориентировать Россию на Европу.

Что занятно, уважаемый мой читатель! Кайзер Вильгельм тоже подталкивал Николая Второго на Дальний Восток. Это ведь он давал знаменитый приказ семафорить Николаю с мостика своего «Гогенцоллерна» на русский «Штандарт»: «Адмирал Атлантического океана приветствует адмирала Тихого океана».

И, в отличие от англосаксов, он рассчитывал, что отвлеченная на Дальний Восток Россия не пойдет на войну с Германией в Европе. Он ведь исходил из явной слабости Японии по сравнению с Россией и не учитывал коварства Золотой Элиты, уже решившей мощно поддержать Японию против России и дать ей военную силу, достаточную для такого противостояния.

Вильгельм писал Николаю: «У нас всякий понимает, что Россия, подчиняясь законам экспансии, должна стремиться выйти к морю и иметь незамерзающую гавань для своей торговли. В силу этого закона она вправе претендовать на полосу земли, где находятся такие гавани (Владивосток, Порт-Артур)... Между двумя портами есть полоса земли, которая, попади она в руки противника, может сделаться чем-то вроде новых Дарданелл. Этого ты не должен допустить. Эти «Дарданеллы» (Корея) не должны быть угрозой для твоих сообщений и помехой твоей торговле... Поэтому для каждого непредубежденного человека ясно, что Корея должна быть и будет русской».

Обычно считается, что Вильгельм всего лишь провоцировал Николая, но вряд ли это стопроцентно верно. Он-то лукавил – хотя бы потому, что не упоминал в письме такой в некоторых отношениях удобный для России вариант базирования флота, как китайская бухта Цзяочжоу.

Эту бухту кайзер присматривал для себя, и он ее получил. Но, повторяю, и простой провокацией его письмо не назовешь.

Во-первых, там было слово «Владивосток», а уж этот-то порт был на неотъемлемо русской земле, и уж его-то укреплять надо было и впрямь, не залезая в те корейско-маньчжурские авантюры, о которых мы еще поговорим.

Во-вторых, расчетливо, по-хозяйски проводимая дальневосточная линия русской политики действительно могла бы обеспечить России устойчивое положение великой тихоокеанской державы. Это было вполне реальным и полезным для России вариантом развития общей дальневосточной ситуации. И не мог ведь Вильгельм заранее предполагать «цусимский» ее вариант.

Насчет Кореи тоже все было сказано верно. Да вот, увы, – поздно!

И забавно, и печально то, что резон был как в рассуждениях Антанты, так и Вильгельма.

Для России активная и жесткая дальневосточная политика была вполне разумной. А при этом она должна была быть прежде всего охранительной. Корея могла стать «русской», но время для этого было упущено. Жаль, конечно, но надо было смотреть правде в глаза.

И если уж и стоило конфликтовать с Японией, то, скажем, беря курс на вариант Кореи как прямого, юридического российского протектората при готовности его защищать всеми средствами. При этом можно было предъявить претензии и по поводу Курил – естественного, выдвинутого в океан форпоста России.

Вот уж тут можно было и повоевать при необходимости.

Вылезать же за пределы уже приобретенного на Дальнем Востоке (то есть идти на китайский берег Амура и южнее) нам было более чем преждевременно. Да не то что преждевременно – просто нецелесообразно.

Идти же в Южную Маньчжурию, в Порт-Артур, было глупо и преступно. Лучше уж было просто уступить ее Японии в обмен на мирное развитие нашего Приморья.

Но если уж претендовать на влияние вне границ России, то не далее чем в пределах приграничной маньчжурской зоны – по линии Китайско-Восточной железной дороги, «срезающей» пограничную с Китаем «амурскую» дугу.

А романовскую Россию черт, да плюс британский лев, да плюс – закулисно – американо-еврейские Куны, Лебы и дядя Сэм понесли аж на Желтое море, в Порт-Артур.

Как раз под бок к японизируемой Корее.

Уважаемый читатель! Я уже говорил и не в последний раз повторю: для того чтобы в той ситуации столкнуть законные (с империалистической точки зрения) интересы Японии и безнадежно химерические (с империалистической же точки зрения) интересы России, Корея была местом почти идеальным.

Увы, интернациональное, все усиливающееся крыло британского и американского Капитала мало сомневалось в том, что эта– романовско-виттевская – Россия в Азии будет вести себя так же глупо и антинационально, как и в Европе.

Ведь эта Россия была уже очень прочно опутана как интернациональными займами, так и, говоря языком современным, внутренними агентами влияния.

А чего стоил, скажем, такой августейший «фрукт», как генерал-адмирал великий князь Алексей! Эта туша, метко прозванная «семь пудов августейшего мяса», пыхтя изрекала: «Мне на все наплевать!» – и была склонна обсуждать новый способ приготовления ее поваром стерляди намного более охотно, чем варианты большой политики. Пребывая при этом в уверенности, что япошки – это не проблема.

Поэтому Золотой Элите можно было не бояться того, что, столкнувшись с трудностями на Востоке, Россия блокируется с Германией на Западе.

Англия знала,что, пока Россией будут управлять якобы русская петербургская биржа, якобы русский Витте и русские коронованные придурки, этого не будет!

В ноябре 1901 года официальный Петербург пышно встречал уже известного нам Ито, который приехал на переговоры о... русско-японском соглашении.

Перед одним из приемов в честь Ито министр иностранных дел граф Ламздорф обратился к графу Игнатьеву (не бравому молодому генштабисту и будущему генералу Красной Армии, а его родственнику, семидесятилетнему ветерану дипломатической службы) с просьбой:

– Голубчик граф Николай Павлович! Вы не будете возражать, если вас посадят рядом с Ито?

– Да почему бы и нет, но с чего такая честь?

– Голубчик, ведь вашему знакомству с Дальним Востоком уже сорок лет, если считать со времени вашей первой миссии в Китай!

– Да-а, – размяк Игнатьев, – было время... Это ведь я посредничал тогда между китайцами и французами и подписал Пекинский договор...

– Помню, помню... Так вот, кому же как не вам, знатоку дальневосточных проблем, попытаться выведать у Ито, с чем он к нам приехал на самом деле?

После приема один граф осведомился у другого:

– Так в чем же тут дело?

– А в том, милейший Владимир Николаич, чтобы нам избежать столкновения с Японией и постараться прийти к соглашению, возможному для обеих сторон, – задумчиво ответил Игнатьев.

– Ито действительно так думает?

– Головой не поручусь, но, похоже, он в своем желании мира с нами искренен, Владимир Николаич...

Вообще-то поездка Ито была для части японских «верхов» прежде всего тактическим ходом в игре с Англией. Обожающему напускать политического тумана Альбиону хитрецы-японцы намекали: мол, или вы, господа бритты, договариваетесь с нами, или мы договоримся с русскими.

Тактика тактикой, но все могло сложиться для России и Японии иначе...

Раз за разом японцы требовали от нас полной для себя свободы в Корее. Ну а нам-то что? У нас с Кореей и границы-то общей, собственно, было с заячий скок. А удобное время для мощного нашего вхождения в Корею как в законный протекторат, на основании приглашения самих корейцев, было упущено.

Зато, идя на соглашение с японцами, Россия могла бы сорвать все дальневосточные антирусские планы, то есть планы англосаксов столковаться с Японией за счет интересов России. Позже ведь всеми было признано, что англо-японский договор на долгие годы предопределил соотношение сил на Дальнем Востоке.

Так неужели не стоило сделать все для того, чтобы соотношение сил предопределило русско-японское соглашение?!

Но нет! Петербург упирался, упускал время и инициативу. Да и могло ли быть иначе в Петербурге – «Нью-Бердичеве»?

Могло ли быть иначе, если в январе 1898 года в этом «Нью-Бердичеве» состоялась такая вот беседа...

Вездесущего «гения» русской государственной машины Сергея Юльевича Витте посетил новый английский посол сэр Николас О'Коннор, недавно переведенный в Петербург из Пекина.

– Ваше высокопревосходительство, по просьбе лорда Солсбери я хотел бы задать вам прямой вопрос: «Возможна ли совместная деятельность России и Англии в Китае»?

И Витте тут же ничтоже сумняшеся ответил:

– Конечно!

– О-о! – оживился посол.

А Витте услужливо продолжал:

– Если Англия и Россия смогут договориться, их слово будет законом для Дальнего Востока...

– Конечно! Конечно! – согласно откликнулся теперь уже посол...

А почему бы ему и не соглашаться? Для Англии такая позиция России отзванивала не то что фунтами, а просто-таки тоннамистерлингов.

Англия была от Дальнего Востока черт-те знает где... Россия же имела свойДальний Восток! И под боком у этого русского Дальнего Востока была расположена динамично развивающаяся Япония.

И если бы Россия смогла договориться с ней, то русско-японское слово действительно могло бы стать для Дальнего Востока законом...

Не потому ли виттевский Петербург и был так инертен в делах с японцами?

Романовская Россия теряла и время, и лицо, и инициативу, и разумные перспективы.

И 30 января 1902 года в Лондоне был заключен на 5 лет (заметим себе эту цифру) первый англо -японский союзный договор.

Союзный,читатель!

«Союзники» обязывались соблюдать нейтралитет, если одна из сторон ввяжется с кем-то в войну один на один, и оказывать друг другу военную помощь, если к противнику ведущей войну стороны присоединится хотя бы еще одно государство.

Что это значило реально?

А вот что...

Если Япония начинала войну с Россией, то Англия «нейтрально» помалкивала.

Если к России присоединился бы (случаются же на свете чудеса) Китай, то Англия его приструнила бы (то есть просто еще больше влезла бы в него всеми четырьмя загребущими лапами).

Ну а если бы кто-товел войну с Англией (хотя кто с ней мог тогда вести войну?), то какую реальную помощь могла бы в то время оказать ей Япония?

Так что советский «Дипломатический словарь» был совершенно прав, когда писал об этом «союзном договоре», что он «явился дипломатической подготовкой к войне Японии против России».

И в целях быстрейшего начала такой войны Японии выдавался Англией «карт-бланш» на срок всего-то 5 лет... То есть господ самураев поторапливали, выдавая им при этом щедрые англосаксонские (вкупе с США) займы. Причем займы целевые, на строительство новейших броненосцев в той же Англии.

С уже прочно «завинченными» в нужном Золотому Интернационалу направлении мозгами Россия повела себя – как и планировалось – по-идиотски.

Что было бы для России логичным?

Конечно же, возмутиться двурушничеством Англии, обхаживающей Россию в Европе и гадящей России в Азии, а также и двуличием Франции, блокирующейся с этой Англией и одновременно уверяющей в вечной дружбе Россию.

Потом не мешало бы продемонстрировать готовность к блоку с кайзером в случае, если англичане не денонсируют свою свеженькую антирусскую дальневосточную провокацию.

Ну и дать реальные авансы японцам в Корее...

Возможно, одного этого хватило бы для того, чтобы страсти быстро поутихли. Особенно – если Россия не лезла бы на Дальнем Востоке в авантюры.

А Россия не придумала ничего более умного, как продемонстрировать прочность своих союзных отношений с... Францией!

16 марта 1902 года была обнародована русско-французская декларация. Она гласила, что (читатель, прошу со стула не падать) «союзные правительства России и Франции усматривают в англояпонском договоре стремление обеспечить статус-кво, общий мир на Дальнем Востоке и независимость Китая и Кореи (замечу, что бритты и японцы сразу договорились о своих «специальных интересах» и там.– C.K.), открытых для торговли и промышленности всех наций, что соответствует интересам России и Франции».

Это, читатель, даже не хорошая мина при плохой игре. Это – мина просто дурацкая. Однако романовская Россия на большее и не тянула.

Эх!

Следующим «мудрым» шагом стало подписание 8 апреля 1902 года русско-китайской конвенции о Маньчжурии. И крутилось там все вокруг КВЖД...

Глава 5
Министр Витте, бритты и хитрые профиты

Как мы знаем, КВЖД – это Китайско-Восточная железная дорога. Начали ее строить в 1898 году, а в 1903 году она была открыта для движения.

Обратимся опять к карте. По Амурской дуге китайская Маньчжурия вдается в Россию. Чтобы кратчайшим образом соединить русскую Восточную Сибирь с русским же Дальневосточным краем железной дорогой, надо провести ее на две с половиной тысячи километров по огромной полупустынной и малозаселенной местности Маньчжурии.

Пустыня, а чужая! Заманчиво срезать Амурскую дугу по прямой, да прямая-то идет по территории иностранного государства.

Какой же идиот будет прокладывать таким образом стратегически важную дорогу? Да еще и при условии, что эксплуатировать ее на чужой территории позволяется не вечно, а только 80 лет! Да и не 80, а 36 (потому что чужому правительству позволяется через 36 лет дорогу выкупить!).

Ну можно ли найти на такие условия охотников?

Э-э-э! А петербургское правительство на что? А министр финансов Витте? Сергей Юльевич – это не идиот, а государственнаяголова!

Были, правда, в России головы и не очень, с точки зрения Витте, государственные. Они хотели провести дорогу на Дальний Восток внутри России по Амурской дуге, как потом и прошла часть Транссиба – Забайкальская железная дорога со станцией Ерофей Павлович на ней.

Вот, скажем, командующий войсками и генерал-губернатор Приамурского края генерал Духовский... Боролся против «маньчжурского» проекта, сколько мог. Не понимал человек выгоды...

Генерал Духовский считал проект Витте для России просто опасным и доказывал, что, проходя по пределам Китая, эта линия не будет прочно связывать Приамурский край с Россией, что дорога, проведенная по Маньчжурии, будет выгодна китайскому, а не русскому населению.

Однако Сергей Юльевич мыслил широко (он не только министром финансов был, но одно время и путями сообщения заправлял).

Он считал, что если построить через Маньчжурию дорогу, то по ней не только можно будет быстро перебрасывать русские войска (по чужой территории – замысел-то каков!), но еще и взять в свои руки железнодорожное строительство во всем Северном Китае. А там смотришь – и южнее...

Более того!

Витте считал (загибай-ка пальцы, читатель!), что КВЖД должна была:

– вызвать полный переворот в сообщениях между Европой и Тихим океаном;

– отвлечь на себя грузы, идущие с Запада на Дальний Восток через Суэц;

– открыть для торговли Внутренний Китай посредством соединения его железных дорог с КВЖД;

– дать поддержку русской чайной промышленности и расширить ввоз в Китай русских металлических и текстильных изделий (даром что под боком у Китая был дешевый японский текстиль);

– притянуть к себе свыше половины китайского вывоза и, наконец,

– обеспечить России ни более ни менее как «господство над всем коммерческим движением в тихоокеанских водах»...

КВЖД, к слову, была в основном одноколейной и сложно эксплуатируемой дорогой. Так что «грандиозность» планов Витте просто-таки предвосхищала идеи ильфо-петровского Остапа Бендера относительно превращения Васюков в Нью-Москву, а Москвы – в Старые Васюки.

Но в бессмертном романе Великого комбинатора с увлечением слушали простодушные провинциальные шахматисты, а в Петербурге-«Нью-Бердичеве» Витте всерьез очаровал сановных государственных мужей.

Вот только государственных ли?

Отбрасывая иронию, напомню читателю, что этот ловкий стервец был полностью создан еврейскими «русско-подданными» железнодорожными магнатами и петербургскими банкирами. Так что старался он не для русской армии, не для России, а для предположительных профитов-гешефтов своих «неформальных» шефов.

Гешефты не выгорели – подряды в Китае перехватили англичане, немцы, французы. А вот КВЖД – эту вечную нашу боль на протяжении десятилетий – Россия получила.

Дорогу строили по секретному русско-китайскому договору 1896 года о союзе и постройке КВЖД. Читатель помнит, что подписывали его в Москве престарелый министр иностранных дел князь Лобанов-Ростовский (он через несколько дней после этого и умер – в царском поезде, по дороге в Киев), непременный Витте, а с китайской стороны – чрезвычайный посол Ли Хун-чжан, приехавший на коронацию Николая Второго.

Между прочим, секрет этого договора быстро стал секретом Полишинеля (так во Франции прозвали Пульчинеллу, одного из персонажей итальянской комедии масок дель арте, который выбалтывал все, что знал и не знал), а точнее – секретом французского посла в Пекине Жерара...

Жерару текст договора стал известен из записной книжки Ли Хун-чжана, «забытой» последним на столе при «случайной» отлучке из комнаты, где он принимал француза.

Лишь после того как гость списал текст в своюзаписную книжку, вежливый хозяин вернулся в комнату.

И договор этот (опять-таки не падай со стула, читатель) предусматривал также военный русско-китайский союз. То есть, через два года после разгрома Китая еще весьма слабой Японией чиновный Петербург всерьез брал в расчет Китай как реальную силу.

Н-да...

Или он всерьез рассчитывал на то, что Китай в случае военной нужды обратится именно к России?

КВЖД не успели построить, как в Китае началось восстание ихэтуаней (по западной терминологии – «боксерское»).

Повстанцы напали на русских строителей и разрушили значительную часть дороги (они вообще-то все железные дороги громили, не только КВЖД).

Убытки составили 71 745 878 рублей из общей суммы стоимости дороги в 374 955 598 рублей.

Сумма немалая, так что шефы Витте поживились на КВЖД неплохо и не один раз (за убытки-то платили не ихэтуани, а тоже русская казна).

После разгрома ихэтуаней силами всего империалистического мира царское правительство ввело в Северо-Восточный Китай войска. А вскоре была подписана русско-китайская конвенция 1902 года. Подписана в Пекине – посланником России в Китае Лессаром и представителями МИД Китая князем Цином и Ван Вэньшао.

То есть со стороны Китая ее подписали два средней руки сановника. Всего-то!

По этому более чем странному соглашению низкого уровня Россия обязывалась вывести ранее введенные войска, а Китай...

Китай четырьмя статьями этой конвенции не обязывался, по сути, ни к чему.

Что же до КВЖД, то ее вскоре достроили. Основная магистраль шла от сибирской станции Маньчжурия до дальневосточной станции Пограничная, а южная часть дороги почти перпендикулярно ответвлялась от основной прямой у Харбина через Мукден до Дальнего и Порт-Артура.

Вот оценка Порт-Артура как военно-морской базы в военно-морской литературе: «Порт-Артур был плохо оборудован как пункт базирования основных сил флота на Дальнем Востоке. Внутренний рейд был тесным и мелководным. Узкий выход в море позволял большим кораблям выходить в море лишь во время приливов. Доков для ремонта кораблей не было».

Но зато он был под боком у Кореи, прочно включенной Японией в сферу своих интересов. Выбрал Витте для русского флота «удобное» местечко!

И ведь какая наглость! Граф Сергей Дмитриевич Шереметев относился к Витте весьма критически, а фигурой был влиятельной как формально (в 1900 году Николай назначил его членом Государственного Совета), так и неформально. И вот 26 июня 1900 года Витте пишет ему в тонах откровенного подлизывания письмо, где одновременно наводит тень на плетень:

«В смерти графа Муравьева (того самого прощелыги Михаила Александровича, министра иностранных дел в 1897 – 1900 годах.– С.К.) было просто что-то роковое. Четыре года тому назад по его совету, поддержанному генералом Ванновским (военный министр в 1882– 1897 годах.– C.K.), мы коварно захватили Порт-Артур и Данлаван (Дальний.– C.K.), вопреки моим настоятельным советам не делать этого шага. Правда, пример (впрочем, с нашего ведома) дала нам Германия. С тех пор пошла в Китае каша...»

Четыре фразы. Но это – маленький шедевр провокации!

Витте сумел и свалить свои порт-артурские «заслуги» на других, и обелить себя, и очернить Россию и Германию, и начать отсчет «китайской каши» с момента неумных русских действий там, хотя кашу в Китае, сдобренную опиумом, давно заваривала Британия.

И не она одна... И ПОЭТОМУ вернемся-ка мы еще раз во времена «до КВЖД», чтобы лучше понять времена «после КВЖД». Я уже говорил, что для России был бы оправдан вариант аренды у Кореи порта по тому варианту, который видел даже Николай Второй. Или же – аренды у Китая района бухты Цзяочжоу для организации все той же зимней стоянки тихоокеанской эскадры. Цзяочжоу-Циндао был от Кореи далеко и объективно Японии не касался. А стоянка требовалась, потому что русский флот зимой отстаивался в... Японии.

А как писал позднее Юрий Яковлевич Соловьев, бывший в конце 90-х годов позапрошлого века вторым секретарем русского посольства в Пекине: «Обыкновение зимовать в Нагасаки по многим причинам становилось неудобным».

Но был, оказывается, момент, когда наш военно-морской флот базировался на Японию!

На Японию!

Деревню Иноса на северо-западной стороне Нагасакской бухты наши морские офицеры так и называли «русской деревней»... Это было месте их традиционного отдыха и развлечений. Именно там великий князь Александр Михайлович, пардон, невинность потерял.

Но Нагасаки – это был действительно «неудобный» для военных сил России порт. И, как сообщает тот же Соловьев, Россия несколько лет присматривала для себя удобный порт на китайском побережье для зимовки флота и вела по этому вопросу переговоры в Пекине. И именно в Цзяочжоу с согласия китайцев пробыла несколько недель русская эскадра под флагом адмирала Тыртова.

Есть все основания полагать, что если хотя бы половину тех усилий, которые Россия потратила в Китае на то, чтобы получить «южно-маньчжурский», порт-артурский вариант, она потратила бы на вариант «цзяочжоуский», мы нужную и политически безопасную для нас стоянку в Цзяочжоу получили бы.

Однако пока Петербург «присматривал», Берлин взял да и оттяпал.

Собственно, даже после этого имело смысл предложить Германии арендовать Цзяочжоу совместно... Это, между прочим, было бы и хорошей проверкой искренности пожеланий «адмирала Атлантического океана» «адмиралу Тихого океана».

Россия же ни о чем Германию не попросила, а полезла в ловушку Порт-Артура...

В свое время я приведу мнение президента США Теодора Рузвельта, высказанное им германскому послу в Америке Штернбургу. И тогда читатель увидит, что точка приложения усилий России в Желтом море была выбрана в Петербурге точно так, как если бы ее выбирали для нас злейшие наши враги.

Но программировал-то этот вариант развития событий план Витте по «проникновению» России в Маньчжурию после постройки КВЖД.

Впрочем, был ли Витте другом и сыном России?

Работая над этой главой и распутывая давние и хитро завязанные кем-то«узлы» истории, уважаемый мой читатель, я удивлялся не раз...

И в очередной раз удивился, когда прочел просто-таки апологетические оценки поведения Витте Евгением Викторовичем Тарле. Мэтр нашей исторической науки посвятил ему целую книгу «Граф С.Ю. Витте. Опыт характеристики внешней политики».

И там он в подробностях расписывает, как после провала миссии Ито бедный-де Сергей Юльевич «посетил Маньчжурию и Квантун (то есть – Ляодунский полуостров. – С.К.)» и потом изо всех сил пытался убедить царя Николая в том, что надо, мол, «немедленно эвакуировать Маньчжурию, а иначе России грозят большие бедствия».

Бедствия-то нам действительно грозили, но эвакуировать Маньчжурию – значило отказаться от Порт-Артура и коммерческого порта Дальний.

Но ведь Дальний – это детище... Витте!

Витте в своих мемуарах бесстыже обвинял правительство в том, что оно не приняло ни предложений Ито, ни непосредственно предвоенных предложений японского посла Курино... Мол, были бы приняты эти предложения, и «войны не было бы».

Ну, ладно, Витте этим ставил очередную словесную завесу над своей политикой и прошлое перевирал. Но от Тарле-то можно было ожидать меньшего легковерия и большего здравомыслия.

Безусловно, царизм был виновен по всем статьям, а сама августейшая фамилия вела себя до преступного легкомысленно. Накануне войны великий князь Николай Николаевич в ответ на льстивое пожелание, чтобы он был назначен главнокомандующим против японцев, пренебрежительно (выражение очевидца генерала Епанчина) заявил, что у него нет охоты сражаться с «этими япошками».

Тем не менее ответственность Витте и его роль особенно велики. Именно Витте своими практическими провокационными действиями, а не блудливыми «миролюбивыми» речами подло подводил к японской войне этих великих титулами и мелких умом и душой князей. Ведь все серьезные дальневосточные «боли» России начались после аренды у Китая Порт-Артура в Южной Маньчжурии.

Как мы знаем, аренда Порт-Артура стала возможной в результате объединенного заступничества за Китай России, Германии и Франции после подписания прелиминарных (предварительных) условий Симоносекского договора по окончании китайско-японской войны.

Но какая из трех держав выступила инициатором этого заступничества?

Обычно считается, что это была Россия. И действительно, роль России была тут внешне ведущей – демонстрация силы в Чифу была проведена преимущественно русской тихоокеанской эскадрой, к которой присоединилось несколько французских и германских судов.

А кто был инициатором организации давления на Японию персонально?

Почти все – даже академические – источники указывают на министра иностранных дел России князя Лобанова-Ростовского. Но он лишь председательствовал на определившем линию России «особом совещании» с участием морского министра Чихачева, военного министра Ванновского и...

И еще одного министра, о котором я пока умолчу.

После победы Японии над Китаем дальневосточный вопрос занимал тогда многих в мире, и в России в том числе. Но сути его в России не понимали как раз те, кто понимать ее был просто обязан. 15 февраля 1895 года – еще до подписания Симоносекских прелиминариев – посланник в Японии гофмейстер Михаил Александрович Хитрово телеграфировал из Токио: «Имел долгий интересный разговор с министром иностранных дел... Муцу вновь подтвердил мне... что Япония отнюдь не желает требовать чего-либо, что могло бы быть противным интересам или видам России, и с этой целью он не замедлит вступить с нами в откровенный обмен мыслями для предупреждения всяких недоразумений».

Конечно, искусство дипломатии – это в немалой мере искусство искренне лгать. И излияния Муцу надо было анализировать с учетом этой особенности самых «доверительных» дипломатических бесед... Тем не менее телеграмма Хитрово стоила того, чтобы над ней в российском МИДе задумались всерьез.

Но – не задумались...

Князь Лобанов-Ростовский был в 1895 году человеком весьма престарелым, зато министром – молодым... И хотя волосы его поседели как раз на дипломатической службе, не был князь державной головой, хотя и слепо веровал в свою непогрешимость (как раз такими «деятелями» манипулировать проще всего).

В Симоносеки шли переговоры, время сжималось, но по поведению МИДа России, его главы и шефа сей главы (то есть – царя) это не чувствовалось.

Лишь через два месяца после токийской беседы Хитрово и Муцу Владимир Николаевич Ламздорф (тогда – директор канцелярии МИДа) меланхолически отметил в дневнике: «Я не думаю, что нам было выгодно чересчур поддерживать Японию, однако и навязывать ей сейчас свою волю– дело очень деликатное. Было бы правильно высказать ясно и четко свое мнение в Токио еще до заключения мира и до нашего обращения к Франции и Германии. В конечном счете телеграмма Хитрово... нам давала прекрасную возможность сделать это, не нарушая наилучших отношений с Японией» .

В действительности Россия не стала убеждать Японию «деликатно», с глазу на глаз. А начала вырывать из горла Японии уже почти заглотанную ею добычу. Могло ли это не нарушить наших «наилучших отношений с Японией», если такие возможные отношения такой русской инициативой просто-таки торпедировались?

В Японии были озлоблены и «верхи», и народ...

Ламздорф 1 мая помечал в дневнике: «В телеграмме из Иокогамы Хитрово излагает деликатное положение японского правительства по отношению к японскому народу, сильно возбужденному из-за уступок, сделанных Японией трем державам».

А кто же подталкивал Россию на такие опрометчивые стратегические (именно так!) решения?

Что же, вот тут я вернусь к апрельскому «особому совещанию» по Китаю и назову последнего его деятельного участника – министра финансов Витте.

Все того же Витте...

Капитальный академический труд под редакцией члена-корреспондента АН СССР Е.М. Жукова «Международные отношения на Дальнем Востоке (1870 – 1945 гг.)» сообщает: «Витте особенно энергично отстаивал необходимость не допускать Японию в Маньчжурию и рекомендовал действовать в этом направлении вплоть до объявления войны».

Вплоть до войны, читатель!

Еще бы!

А вот что пишет академик Тарле: «Именно Витте настоял тогда (в 1895 г.), чтобы Россия поддержала «принцип целости Китайской империи» и ультимативно (вот даже как, уважаемый мой читатель! – С.К.)потребовала от Японии отказа от Ляодунского полуострова. Витте настаивал на немедленных действиях. Тогда министр иностранных дел Лобанов-Ростовский привлек к делу Германию и Францию, и когда все три державы обратились к Японии с требованием, составленным в весьма категорических (то бишь, в «дружественных». – С.К.)тонах, то Япония уступила...»