Текст книги "Россия и Япония: стравить!"

Автор книги: Сергей Кремлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Вместо этого Петербург Нессельроде и ему подобных уступал инициативу на Тихом океане янки. За восемнадцать лет – с 1834 по 1852 год – в тихоокеанские воды было направлено всего 5 русских судов. Позднее это удивляло кое-кого даже в царские времена!

Но даже неповоротливая на Дальний Восток николаевская Россия видела, что с Японией надо входить в официальные контакты... И наш первый с ней договор – трактат о торговле (Симодский договор) был заключен в 1855 году. С российской стороны его подписал граф и вице-адмирал Евфимий Васильевич Путятин.

За год до этого состоялось «вскрытие» Японии Соединенными Штатами. И надо сказать, что бравый штатовский коммодор Перри, с которым мы еще познакомимся, действовал при этом методами не столько специалиста по вскрытию сейфов – «медвежатника», сколько методами громилы-налетчика...

Снявши голову, по волосам не плачут. После открытия японских портов Симода в княжестве Циосю и Хакодатэ в княжестве Матсумай для далеких Штатов, можно было открыть их (в количестве уже трех штук – Симода, Хакодатэ и Нагасаки) и для соседки – России.

Как себя поставишь, так и стоять будешь... Особенно – на Востоке. Восток ведь – дело действительно тонкое! 18 февраля 1855 года скоропостижно скончался Николай Первый, а первый договор с Японской империей был подписан 7 февраля этого же года руководителем дальневосточной экспедиции 1852 – 1855 годов и главой дипломатической миссии по установлению отношений с Японией адмиралом Путятиным.

Это была, как мы знаем, уже третья, и явно запоздавшая, русская миссия в Японию.

Телексов тогда не существовало, и Путятин, надо полагать, руководствовался долгосрочными инструкциями. И уж не знаю, сам ли Николай санкционировал обязательства Российской империи по этому договору или все решал «по ситуации» Путятин, но обязательства России с самого начала выглядели, уважаемый мой читатель, странно.

Граф Путятин плыл на Дальний Восток на фрегате «Паллада» (том самом, гончаровском, на котором великий писатель плавал секретарем адмирала). Времени на раздумья вроде бы хватало. Однако договор он подписал такой, что я, например, по его поводу лишь плечами пожимаю.

Правда, даже патриотичное второе издание Большой Советской энциклопедии определило его как «благоприятный для России». Но что там усматривалось для нас «благоприятного», мне лично непонятно.

Евфимий Васильевич Путятин моряком был весьма лихим. Мичманом на фрегате «Крейсер» обошел вокруг света с адмиралом Лазаревым, увидел Русскую Америку. По возвращении побывал в Наваринском сражении... Быстро повышался в чинах: еще не «отплавав» по жизни четыре десятка лет, стал контр-адмиралом. Но потом пошел по дипломатической линии, возглавлял миссию в Персию, где, как сообщают источники, «добился обязательства не чинить препятствий русской торговле на Каспии».

Персия в то время была уже далеко не державой легендарного Дария и Ксеркса, и какие такие серьезные препятствия она могла чинить на Каспии Родине героев Наварина – адмиралов Лазарева и Путятина, – мне понять не дано...

Свою государственную карьеру Путятин закончил, к слову, пятидесяти восьми лет от роду (прожил он восемьдесят), уйдя в 1861 году со скандалом в отставку с поста министра народного просвещения после того, как вызвал студенческие волнения.

Пробыл адмирал министром полгода, а волнения вызвал тем, что запретил студенческие сходки, кассы и библиотеки.

Вот этот «великий дипломат» и «реформатор образования» и заключал первый наш договор с Японией.

Обращу внимание читателя на то, что задумка-то была неплохая... Путятин двинулся из Кронштадта устанавливать отношения с Островной империей 7 октября 1852 года – за два года до акций коммодора Перри.

В Японию его эскадра прибыла раньше Перри – в августе 1853 года она бросила якоря в бухте Нагасаки. Причем Путятин имел предписания добиться открытия страны исключительно мирными средствами.

Похвально!

Итак, Евфимий Васильевич предложил японцам установить торговые отношения и провести границу между русскими и японскими владениями на север от Японии.

Тут было все верно – с Японией России надо было как-то определяться, потому что Россия для Японии – не то, что Америка. И Япония для России – не то, что США. Россия и Япония – соседки. И два народа постоянно сталкивала сама жизнь – то шторм прибьет к русским землям потерпевших кораблекрушение японцев, то наткнутся друг на друга в море промышленники или рыбаки.

А новые времена все более сокращали и так невеликие расстояния между японскими и русскими пределами... Так что миссия Путятина – это была акция давно необходимая и разумная.

В принципе было разумно и то, что мы на японцев пушками не давили. Путятин мирно предложил, японцы обещали подумать. И русская эскадра отбыла восвояси.

Это-то все было неплохо...

Плохо было то, что далее мы повели себя с Японией отнюдь не так, как подобает уважающему себя государству.

Во-первых, Путятин был долгое время занят не мыслью о договоре с Японией, а географическими открытиями и исследованиями в Тихом океане. Его экспедиция нанесла на карту немало новых русских имен, и не только чисто русских – мыс Шлиппенбаха в северо-восточной части Кореи был назван так в честь участника экспедиции Путятина – капитан-лейтенанта А.Е. Шлиппенбаха.

Однако в результате этих – мелких, по сути, – открытий Путятин упускал из виду необходимость главного открытия – открытия для России Японии!

Экспедиция Путятина заходила на Филиппины, потом двинулась в гавань Хаджи (Императорская гавань, а сейчас – Советская гавань) на материковом, сибирском берегу Татарского пролива.

Коммодор Перри в это время уже во второй раз пришел к японским берегам – в феврале 1854 года, и 31 марта был подписан первый в новой истории Японии договор между ней и христианским государством – договор между Японией и США.

Путятин же в гавани Хаджи пересел на новый фрегат «Диана» под командой капитан-лейтенанта (будущего адмирала) Степана Степановича Лесовского. Лесовский пришел из Кронштадта специально в распоряжение Путятина. И географическо-дипломатическая миссия вернулась на «Диане» в Японию – в бухту Симода.

После Перри...

Я напомню читателю, что в свое время Федор Шимелин из РАК по поводу открытий «Невы» Лисянского резонно замечал, что географические открытия не всегда согласуются с коммерческой выгодой. Но, как видим, и с дипломатическими выгодами они тоже не всегда согласуются.

Мне сложно понять и другое – почему Путятин не прихватил с собой в Японию и «Палладу». Плыл он к японцам с миром, но лишний фрегат в бухте Симода не помешал бы... Конечно, по тем временам – шла Крымская война – русский фрегат был нелишним и в районе устья Амура, но...

Очень уж мы порой миролюбивы – когда не надо... И когда не надо – как на Балканах – воинственны.

11 декабря 1854 года «Диана» погибла во время землетрясения, и, сдается мне, что-то стряслось тогда и с мозгами Евфимия Васильевича...

Да, ничем иным симодский поворот русских дел на Дальнем Востоке я объяснить не могу! Царская Россия, владевшая в то время, кроме прочего, Русской Америкой, повела себя с Японией, отставшей в то время даже от России на добрый век, просто по-идиотски, сразу же начав «на корню» сдавать русские национальные интересы.

Ну, в самом-то деле... Возьмем эту самую первую российско-японскую договоренность – Симодский договор...

Вот исходные позиции сторон...

Россия во главе с новым самодержцем Александром Вторым – мировая и как-никак во многом по-европейски развитая держава.

Япония – «держава» в тот момент никакая, технологически отставшая от внешнего мира на века...

А Симодский договор закрепил размежевание на Курильских островах так, что русско-японская граница проходила в районе Курил между островом Уруп и островом Итуруп.

Итуруп, Кунашир, Шикотан и «мелочь» вокруг них получала почему-то Япония, хотя даже один, но честный взгляд на карту мира отдает всю Курильскую гряду по совести России.

Всю!

О Сахалине, который «прилип» к русскому Приморью, как прилипает рыба-прилипала к огромному киту, и вообще речи быть не может, кроме как о русском владении!

Тем не менее новоалександровская Россия спокойно и даже с благодарностью отнеслась к тому, что претендовать на Сахалин японцы – тогда до невероятного слабые – «милостиво» не стали. И в договоре было записано считать Сахалин «неразделенным между Россией и Японией, как было до сего времени»...

Эх, если бы лейтенанты Хвостов и Давыдов живы остались да в адмиралы вышли, да если бы они и в дипломаты выбились, то, может, и Симодский договор выглядел бы иначе?

Легко быть спесивым, когда тебе добровольно подставляют морду под кулак – на, мол, бей!

Лихое это было для России время, дорогой мой читатель! Авторитет России был подорван итогами Крымской войны. Япония, как я понимаю, накануне своего «вскрытия» исподволь за событиями во внешнем мире следила внимательно и разбираться в них умела... Поэтому задача у Путятина была, конечно, очень непростой. Тут нужен был действительно мудрый государственный ум в соединении с высоким и убедительным патриотизмом.

Надо было доказать японцам, что неудача России – явление временное, а вот потенциал ее – фактор постоянный. Надо было привезти в Японию альбомы фотографий о России и альбомы об ее истории, ее промышленные изделия и ее книги... И спокойно, с достоинством отстаивать русское дело, не идя на умаление России... Не останавливаясь при необходимости и перед спокойной жесткостью тона...

Но, безотносительно к личным, не очень-то выдающимся, качествам Путятина, вряд ли официальный представитель тогдашней России мог бы повести себя так! Он себя так и не повел, и никаких альбомов в Японию не привез.

К тому же везти все это надо было бы не на одном, не на двух фрегатах, а на флагмане во главе – внушающей уважение эскадры хотя бы в три-четыре корабля. При соответствующем почетном орудийном салюте! Из всех пушек...

Сила духа дипломата питается силой духа державы, пославшей его в чужие пределы для отстаивания своих национальных интересов. А мог ли Путятин, посланный в Японию еще николаевской Россией, быть вдохновлен Россией теперь александровской?

Ведь Путятин подписывал Симодский договор в преддверии тех времен, когда незабвенный сын незабвенного Николая Первого – Александр Второй-«Освободитель», вместе со своим августейшим братцем Константином уже задумывал «освободить» Россию от Русской Америки.

В 1867 году он нас от нее и освободил...

А вскоре он же «освободил» нас и от Курил – по трактату между Россией и Японией 1875 года (Санкт-Петербургский договор).

А за это Япония «отказалась от притязаний» на Сахалин, ни по какому праву ей не принадлежащий. Еще во времена Резанова аборигены Сахалина, айны, говорили: «Сахалин – земля айнов, японской земли на Сахалине нет...» Против русского же подданства они не возражали.

И ведь что еще позорно! Между заключением американо-японского договора от 31 марта 1854 года «о мире и дружбе» и заключением русско-японского договора от 7 февраля 1855 года была заключена англо-японская конвенция. Япония и Англия подписали ее в том же Нагасаки, где торчал Путятин, 14 октября 1854 года.

Так за что историки о Путятине отзываются неплохо – не пойму!

Надо сказать, что и в договоре с янки, и в конвенции с британцами, как одна из двух «станций» для американских судов, где они могли «продовольствоваться лесом, водой, средствами пропитания, углем и другими товарами...», и для английских судов «с целью производства ремонта и получения пресной воды, продовольствия и всякого рода иных нужных предметов...» указывался порт Хакодате на острове Хоккайдо.

Изучение карты показывает, что Хакодате – чисто внутренний японский порт, лежащий на отшибе от тогдашних международных торговых путей, был важен для англосаксов прежде всего как возможная операционная база для действий против России.

И это при том, что факт русско-японского соседства был неизбежно подтвержден уже первым нашим общим договором, где статья 2 касалась границ между Россией и Японией.

Соседство – не всегда добрососедство, однако лишь добрососедство – это умное соседство. Но умно ли мы разграничили себя с Японией с самого начала и умно ли мы себя представили перед японцами?

Так оно и повелось в русско-японских отношениях... Со стороны России – позорный для великого народа идиотизм в смеси с авантюрами властей предержащих. Со стороны Японии – неумная спесь в сочетании с таким же авантюризмом.

Хотя даже из того, что мной было сказано, уважаемый читатель может понять, что объективная основа у умных и добрыхнаших отношений была.

Взаимно дополнять друг друга нам было чем.

Да и люди, понимавшие это, и в России, и в Японии имелись.

Причем с самого начала договорных отношений «демократические» англосаксы ставили себя по отношению к японцам в привилегированное положение, оговаривая лишь свои права в Японии, но не права японцев в Англии и США.

А вот в договоре 1855 года, подписанном Японией с «тоталитарной» Россией, статья 8 гласила:

«Как русский в Японии, так и японец в России всегда свободны и не подвергаются никаким стеснениям. Учинивший преступление может быть арестован, но судится не иначе как по законам своей страны».

Да, мы вполне могли дружить, взаимно уважая законные интересы друг друга.

Чехов в своих сахалинских очерках сообщает много интересных подробностей и констатирует: «Отношения у местной администрации и японцев великолепные, какие и быть должны».

Он же пишет, что после того, как со второй половины XIX века на Южном Сахалине стали укрепляться русские, японские промышленники, облюбовавшие эту зону из-за обилия рыбы и почти дарового труда айнов, встревожились... «Соображение, что они могут потерять хорошие доходы и даровых рабочих, – продолжал далее Антон Павлович, – заставило их внимательно следить за русскими, и они уже старались усилить свое влияние на острове в противовес русскому влиянию. Но... за отсутствием уверенности в своем праве эта борьба с русскими была нерешительна до смешного, и японцы держали себя как дети. Они ограничивались только тем, что распускали среди айнов сплетни про русских и хвастали, что перережут всех русских, и стоило русским в какой-нибудь местности основать пост, как вскорости в той же местности, но только на другом берегу речки, появлялся японский пикет, и, при всем своем желании казаться страшными, японцы все-таки оставались мирными и милыми людьми: посылали русским солдатам осетров, и когда те обращались к ним за неводом, то они охотно исполняли просьбу»...

Это было написано за пятнадцать лет до Русско-японской войны, и тут Чехов подметил в пустяке очень важное – отсутствие злобности по отношению к русским у простых японцев.

Спесью отличались власть имущие, но спесь – черта характера напускная. Ее устраняет или жесткий напор, или полная достоинства, чуть ироничная улыбка.

Улыбаясь Японии японцев и спокойно выдерживая взгляд Японии самураев, Россия могла обеспечивать себе на Дальнем Востоке прочный мир!

Однако у возможной русско-японской дружественности были на Тихом океане те же враги, что и в Европе у нас с немцами. Так же «гадила» нам здесь англичанка, и так же она все чаще гадила не только к своей выгоде, но и к выгоде дяди Сэма...

И все чаще гадил нам сам этот дядя Сэм...

Пиком (или, если желается – впадиной)глупой ситуации стала Русско-японская война 1904 года. Но о ней – позднее...

А пока вернемся опять в Китай...

Великая Октябрьская социалистическая революция перевела отношения России с Китаем в плоскость «пролетарского интернационализма». Китай рассматривался как естественный великий союзник по будущей мировой революции.

Однако в революционно-демократических процессах в Китае преобладали антиимпериалистические и националистические, а не классовые факторы.

Тем не менее СССР весьма старательно помогал Китаю в его стремлении обрести самостоятельность, а также – и в его антияпонской борьбе. Еще в 1924 году было заключено советско-китайское соглашение, которое аннулировало все неравноправные договоры, заключенные царской Россией, с отказом (по статье XI соглашения) от «русской части возмещения», то есть так называемой «боксерской» контрибуции.

Помогали мы основателю Гоминьдана Сунь Ят-сену, помогали китайским коммунистам, но помогали и буржуазному националисту Чан Кай-ши. Он даже невестку от нас получил для своего сына Цзян Цзин-го – «Машу с Уралмаша». На Урале комсомолец Цзян Цзин-го работал под псевдонимом Николая Владимировича Елизарова.

Однако – вотще! «Русская» политика и Гоминьдана во главе с Сунь Ят-сеном, а впоследствии с Чан Кай-ши, и Компартии во главе с Мао Цзэдуном по отношению к СССР была, честно говоря, перманентно двуличной.

А в лучшем случае – меркантильно-иждивенческой.

Ну вот, скажем, лидер Китая Сунь Ят-сен. Умер он в марте 1925 года, то есть тогда, когда сам Советский Союз еще лишь выбирался из-под развалин двух войн и интервенции.

Тем более тяжело было нам в году 1922-м...

И...

И вот весной 1922 года Сунь встречается с сотрудником Коминтерна Сергеем Далиным и сообщает ему о своем настойчивом желании привлечь Советскую Россию к грандиозному железнодорожному строительству в Китае.

– Покрыть Китай сетью железных дорог – моя мечта, – простодушно признавался он Далину.

Далин знал, что Сунь в свое время заведовал Бюро по железнодорожному строительству, что мечты такие у него имеются издавна и что в 1914 году он даже создал в Шанхае для этого фирму.

Поэтому Далин вежливо согласился:

– Что же, ваша мечта – прекрасная и полезная мечта.

– И еще одна моя мечта – соединить Кантон и Москву железной дорогой через Туркестан.

– Идея прекрасная, но откуда же взять средства? – удивился Далин.

– А вы?

– Эх! Мы сами были бы не прочь получить их от кого-нибудь для нашихжелезных дорог...

– Да-да, я пытался добиться поддержки от Запада...

– Ну и как?

– Безуспешно...

Далин был коммунистом, советником Коминтерна, и поэтому он предложил Сунь Ят-сену вполне естественный совет:

– А вы попробуйте провести хотя бы налоговую (не аграрную!) реформу в интересах прежде всего среднего крестьянства!

– Нет-нет, это категорически невозможно, – тут же вспыхнул китаец.

– Но это дало бы вам устойчивую массовую базу на селе.

– Нет-нет, это не выход...

Уважаемый читатель! Для 20-х годов предлагать разоренной России строить в Китае железные дороги было не просто прожектерством, но более того – свидетельством полного отсутствия политического реализма в сочетании с примитивным узконациональным эгоизмом.

А отказ от широких социальных реформ вел в никуда...

И если уж я тут начал рассказ о Сунь Ят-сене, то сообщу кое-что такое, о чем «историки ЦК КПСС» предпочитали помалкивать, дабы не потрескался «хрестоматийный глянец» на облике «вождя китайской революции».

С началом Первой мировой войны Сунь обратился к лидеру влиятельной японской буржуазно-помещичьей партии «кокуминто» Инукаи с призывом вступить в войну на стороне центральных держав (то есть – против России в том числе) во имя освобождения Азии.

Он писал: «Япония – моя вторая родина, а руководители Японии – мои учителя... Азия – наш дом, а Япония и Китай в этом доме близнецы-братья, которые должны тесно сотрудничать и на практике помогать друг другу»...

Сравнение насчет братьев выглядело несколько комично (если посмотреть на территориальные размеры «близнецов»), но мысль была выражена вполне определенно.

Накануне Первой мировой Сунь в очередной раз отправился в Токио и там такой его собеседник, как генерал-милитарист Кацура, был к идее предлагаемого «братания» очень даже расположен и даже предложил Сунь Ят-сену «по-братски» уступить Японии Маньчжурию. А за это обещал ни более ни менее как «освободить Китай от британского влияния».

96

Сунь мялся, чувствовал себя неуютно, но от этих «братских» идей резко не отмежевывался... Назвался груздем – полезай на засолку...

Шли годы...

Не принципиальная позиция мудрого лидера, понимающего жизненно важное значение для Китая прочного союза с Россией, а въевшаяся в самую суть политики Сунь Ят-сена конъюнктурщина и явно антикитайская линия Японии сделали из него «друга» России.

Однако отказываться даже от эгоистичного Китая и от возможностей влияния в нем было для Советской России не просто глупо, но и опасно. Япония была к нам враждебна, а Китай был тут хотя и ненадежным, но реальным фактором отвлечения Японии.

Тем более что в августе 1923 года Чан Кай-ши привез в Москву просьбу Сунь Ят-сена о посылке в Кантон советских политических и военных советников.

И с сентября 1923 по июль 1927 года главным политическим советником ЦИК Гоминьдана становится Михаил Бородин (Грузенберг). Вообще-то – троцкист, но – ладно... Хотя куда там – «ладно»! Троцкистские левацкие перегибы в конце концов обошлись нам в Китае дорого.

Главным военным советником революционного правительства Китая с 1924 по 1927 год был Василий Константинович Блюхер (генерал Галин).

Впрочем, параллельно отмечу, что с апреля 1934 по март 1935 года военным советником режима Чан Кай-ши (то есть – того же правительства Китая) был знаменитый германский генерал-полковник Ганс фон Сект (Зеект), а в 1932 году при высших штабных структурах режима было зарегистрировано около 60 германских военных советников.

Состоял военным советником Чан Кай-ши и майор японской разведки из «исследовательской группы по Китаю» Еремити Судзуки, через которого Чан в 1927 году в Токио установил связи и с самим шефом Судзуки – начальником военной разведки генералом Иванэ Мацуи.

Не помешает со слов кадрового сотрудника Разведывательного управления Генерального штаба РККА болгарина Ивана Винарова узнать и мнение Блюхера, относящееся к 1926 году: «Даже в военном совете в Кантоне до недавнего времени отвергали любую идею о военной разведке... Я не верю в то, что генералы... настолько профессионально неграмотны. Большинство из них окончили военные академии за границей... Наверно, они отвергают необходимость в китайской разведке, чтобы предоставить поле деятельности западным центрам разведки».

К этому можно лишь прибавить, что советскойразведке приходилось действовать в Китае (в том числе с позиций противодействия Японии) чаще всего нелегально.

Мы, так или иначе, все 20-е и 30-е годы присутствовали в Китае, но печальный «китайский синдром» двурушничества сопровождал русских в Китае слишком часто...

Увы!

Вот что рассказывал во второй половине 30-х годов по возвращении из Китая наш авиатор полковник Д.А. Кудымов: «Советские добровольцы первыми поднимались в воздух, первыми бросались в атаку, в то время как другие летчики – иностранные волонтеры (собственно, это «волонтеры» были хорошо оплачиваемыми наемниками. – С.К.)– всегда приходили к «шапочному разбору». Однако китайское командование... проявляло повышенную заботу об американских и английских летчиках. В бой они вводились последними, их машины в отличие от наших (хотя тактико-технические характеристики советских истребителей были намного лучше устаревших западных. – С.К.)и китайских укрывались в специальных капонирах. Лучшим было питание западных волонтеров».

Полковник Кудымов и его товарищи оказались в Китае потому, что в 1931 году Япония предприняла прямую агрессию против Китая, начав с оккупации Маньчжурии...

В январе 1932 года пришла очередь Шанхая, хотя к лету того же года японцам пришлось из района Шанхая отступить. Но вообще-то им в Китае тогда сопутствовали скорее успехи, чем поражения.

И в том была, пожалуй, своя логика, определяемая разницей в национальных характерах географически близких, а цивилизационно – очень, пожалуй, разных народов.

Китай соприкасался с европейцами несколько веков, в течение которых Япония с европейцами сознательно не контактировала.

В середине XIX века Японию, угрожая ей силой, из состояния самоизоляции выводят. В 80-х годах XIX века начинаются буржуазные реформы «революции Мэйдзи» (мы им попозже уделим, уважаемый читатель, немало внимания). И они дают толчок почти мгновенному преобразованию Японии в весьма динамичное государство, быстро становящееся субъектом мировой политики первого ряда.

Китай же – даже после его окончательного «вскрытия» Западом – не прогрессирует по «японскому» типу, а все более превращается в полуколонию и объект империалистической эксплуатации.

Конечно, Япония по сравнению с Китаем была менее привлекательна для Запада. Очень уж она бедна сырьевыми ресурсами. (Даже в 80-е годы XX века Япония импортировала 99,7 процента требующейся ей нефти, 100 процентов алюминия, железной руды и никеля, 95 процентов меди и 92 процента газа.)

Япония была «вскрыта» намного позднее Китая и не казалась по сравнению с Китаем особо привлекательным и быстро окупающимся местом приложения грабительских усилий. То ли дело Китай... Он ведь уже был крепко прижат Западом серией «опиумных» войн.

И уже поэтому Западу было выгоднее поощрять развитие Японии, чтобы держать ее «у ноги» и при необходимости науськать на Россию и (или) Китай. Что Запад потом с успехом и проделывал.

Но, с другой стороны, сырьевое богатство Китая объективно было мощным потенциальным фактором его быстрого национального прогресса..

Почему же не состоялся – параллельно японскому – китайский «рывок» на рубеже XIX – XX веков?

Этим интересным и важным вопросом я буду задаваться еще не раз и постепенно – не враз – постараюсь дать на него хотя бы частичный ответ.

Причем, говоря о китайском характере, надо иметь в виду, пожалуй, тот факт, что разница в психологии относительно немногочисленного образованного слоя китайцев и уже давно необъятной китайской крестьянской массы (так и хочется сказать – биомассы), скорее всего, была большой в XIX веке и остается большой в веке XXI. И поэтому, говоря о китайском национальном характере, я тут имею в виду тот его вариант, который свойствен верхней части китайского общества.

Конечно, и терпеливые кули XIX века, и почти бесправные и почти невежественные крестьяне XXI века, безучастно стоящие у подножия сверкающих пекинских небоскребов со своими старенькими грузовыми велосипедами, нагруженными зеленоватыми китайскими мандаринами, о чем-то думали и думают...

Они безучастны лишь внешне – человек не корова... Но они вмешиваются в ход истории редко – когда уже невтерпеж и когда терять нечего или почти нечего... А текущую ситуацию определяют, увы, образованные и поддерживаемые ими власти предержащие.

Так вот – некоторая информация к размышлению об образе мыслей «мандариновой» части тогдашнего китайского общества...

В начале 60-х годов XIX века феодальная Япония была уже Западом «вскрыта», но еще пребывала в почти абсолютной слабости и растерянности. И правительство Иэмоти – предпоследнего сегуна из дома Токугава (об этом доме и еще много о чем я начну рассказ через десяток абзацев) – обратилось к Китаю с предложением об установлении официальных дипломатических отношений...

Но что было «великой» Небесной империи до веками презираемых дун ян сяо гуйцзы– «карликовых чертей из-за Восточного моря»?

«Чертям» отказали...

А в 1871 году предложение Небесной о союзе против вторжения западных держав отклонили уже «черти», начавшие эру «реформ Мэйдзи».

А еще позднее Муцу Мунэмицу, министр иностранных дел Японии в период японо-китайской войны 1894 – 1895 годов, напишет: « Мы столкнулись с удивительным зрелищем, которое являли две страны, разделенные лишь узкой полосой воды: одна демонстрировала результаты восприятия западной цивилизации, другая оставалась защитником устаревшей практики в восточной Азии. В свое время японцы имели обыкновение относиться к Китаю с великим почтением. Они называли его «Небесной империей» и «Великой империей»... Теперь же мы презираем Китай как фанатичный и невежественный колосс консерватизма».

Резко?

Да.

Справедливо?

Увы, тоже – да...

Пожалуй, часть ответа отыскивается и в показательной оценке психологии китайских компрадоров (национальной буржуазии, обслуживающей интересы иностранного капитала) 30-х годов XX века и их взглядов на иностранцев, сделанной известным советским знатоком Китая Михаилом Иосифовичем Сладковским:

«При всей своей изощренности и изворотливости в отношениях с иностранцами... нельзя не отметить и их слабость. Торговцы фанатически верили в свое «превосходство» и «непогрешимость», они недооценивали своих контрагентов. Доктор Сунь Ят-сен в связи с этим отмечал: «Сам Китай очень высоко оценивал свои собственные достижения и ни во что не ставил другие государства. Это вошло в привычку и стало считаться чем-то совершенно естественным»...

Такими вот национальными свойствами обзавелся за тысячелетия своей истории Китай.

Еще бы! Ведь этих тысячелетий насчитывалось минимум четыре!

И это не считая того, что история вообще Homo sapiens ведет свой отсчет в том числе и от ископаемого «пракитайца» – синантропа.

А Япония...

Ну, о ней-то мы сейчас и поговорим.