Текст книги "Россия и Япония: стравить!"

Автор книги: Сергей Кремлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Янки открыли двери в Китай не совсем в той манере, в какой «медвежатник» открывает банковский сейф, – силенок для этого было маловато. Но золотых долларов хватало – ведь за спиной США стояла Золотая Элита. Она с момента создания США обеспечивала им всегда и во всем режим наибольшего благоприятствования. И поэтому «китайские» дела янки неизменно процветали.

После упомянутой выше серии «аренд» Британия забеспокоилась и предложила янки как-то совместно отреагировать на новую ситуацию. Но до поры до времени «младший» – заокеанский «брат», как и за семьдесят с лишком лет до этого в случае с доктриной Монро, предпочел ввести в оборот единолично американскую доктрину госсекретаря Хэя, которая известна также как доктрина «открытых дверей».

«Бескорыстным» и «высокоморальным» янки и долларов не надо – дай им только о других народах позаботиться... Вот и тут предложение «сохранить во всех частях Китая открытый рынок для торговли всего мира» объяснялось ими желанием «провести административные реформы, настоятельно необходимые для сохранения целостности Китая». Именно это было сказано в ноте, подготовленной для Хэя специальным советником госдепартамента – востоковедом, дипломатом и, по совместительству, разведчиком Уильямом Вудвилом Рокхиллом.

6 сентября 1899 года нота была направлена правительствам Англии, Германии и России, а вскоре – и Франции, Италии и Японии.

3 июля 1900 года – уже во времена восстания «боксеров»-ихэтуаней – появилась вторая нота Хэя с призывом придерживаться «принципа равной и справедливой торговли во всех частях Китайской империи».

Какой прогресс, надо заметить! От «тарифов абсурда» в начале XIX века Штаты пришли под конец этого века к политике «равной торговли». Правда, «тарифы абсурда» не пускали чужих на рынок США. А доктрина Хэя была ключом янки к чужим рынкам. Но это была деталь «малозначащая». Не так ли?

В нотах Хэя говорилось о реформах...

И они Китаю – пусть и не в редакции Хэя – были действительно необходимы.

В САМОМ преддверии Ихэтуаньского восстания, в 1898 году, молодой император Гуансюй рискнул пойти на реформы. Риск был не в том, что реформы могли оказаться несвоевременными, а в том, что им упорно противилась уже помянутая выше клика его тетки – 63-летней императрицы-регентши Цы Си.

Собственно, и Цы Си о реформах рассуждала весьма громко – как и царевна Софья в допетровской России. Но «гладко было на бумаге»...

Главной фигурой короткого периода «Ста дней реформ» (с 11 июня по 21 сентября) стал лидер движения «обновления» сорокалетний философ Кан Ювэй (автор трактатов «Тонкости в учении Мэн Цзы», «Исследование идей Конфуция об изменении общественного строя» и др.).

За «Сто дней» было издано более 50 указов: о поощрении промышленности, о развитии сельского хозяйства, об открытии университета, о строительстве железных дорог, об усилении армии и т. п.

Увы! Герои любых «Ста дней» не очень-то, похоже, везучи. 21 сентября Цы Си произвела очередной (не привыкать!) переворот, арестовала Гуансюя, от его имени издала указ о возобновлении ее регентства, прекращенного с началом ученых «реформ», арестовала «реформаторов», казнив шестерых из них.

Но Кан Ювэя упустила. Автор трактата «О великом единении» успел бежать и стал за границей главой... монархической партии. Что ж, с философами – от большого ума – такое случается.

Забегая вперед, скажу, что в 1911 году Кан Ювэй решительно выступил против революции Сунь Ят-сена и против него самого, а в 1917 году, за десять лет до смерти, участвовал в неудачном монархическом путче милитариста Чжан Сюня, пытавшегося восстановить на престоле маньчжурского императора Пу И (значительно позднее это сделали японцы).

Неудалые реформаторы потерпели крах прежде всего, конечно, потому, что много философствовали на манер русского Манилова и мало действовали. Свое гнусное значение сыграло – как тоже случается нередко – и вульгарное предательство командующего Бэйянской (Северной) армией тридцатидевятилетнего генерала Юань Шикая.

Не первый (и, увы, не последний в истории государств и народов) генерал-предатель получил в награду пост губернатора Шаньдуна, а после активного участия в подавлении Ихэтуаньского восстания стал губернатором столичной провинции Чжили.

В 1908 году Цы Си скончалась, а через три года началось Учанское восстание – пролог китайской Синьхайской революции.

Началась она в 1911 году, в год «синьхай» по старому китайскому календарю, отсюда и название. Последней каплей стало принятие цинским правительством акта о... национализации железных дорог. Фактически это означало передачу железных дорог в провинциях Сычуань, Хуюэй и Гуандун иностранному консорциуму.

10 октября 1911 года восстали солдаты 8-го саперного батальона в Учане – с того и пошло. К концу года императорская власть в стране полностью себя исчерпала.

Революция сделала вначале премьер-министром пекинского правительства, а затем и временным президентом Китая не кого иного, как... Юань Шикая. Собственно, вначале временным президентом был провозглашен 29 декабря 1911 года Сунь Ят-сен, вернувшийся из эмиграции. Но Юань Шикай добился от него отказа от президентства в свою пользу.

Потом генерал установил военную диктатуру, а позднее даже пытался провозгласить себя императором. Все это политическое фокусничество с удовольствием поощряли и Запад, и Япония... Да и без благословения самой китайской буржуазии (не такой уж и слабой к тому времени) все это вряд ли было бы возможным.

Чудны дела твои, Господи, но дела Капитала еще, пожалуй, чудеснее...

Китай Юань Шикая вряд ли можно было назвать Китаем в полном смысле этого слова, ибо к тому времени он как единая держава начинал уже распадаться... В китайских портах высаживались иностранные десанты.

Одновременно активизировался Гоминьдан Сунь Ят-сена (и за три года до своей смерти, в 1913 году, Юань Шикай объявил Гоминьдан вне закона).

Распоясывались понемногу и генералы-милитаристы.

В великом по своему комплексному потенциалу Китае начиналась очередная многолетняя и изнуряющая смута, которую не умаляли большие и малые интервенции, а прежде всего – интервенция японская.

Неспокойно было и в маленькой, но древней Корее. И как раз в Корее завязался тот узел взаимных русско-японских противоречий, который потом затягивался все туже и туже...

Король Кореи, провозгласивший себя в конце XIX века после ряда иезуитских подзуживаний императором, был тогда формальным вассалом императора Китая (о чем напоминал и указ Цы Си накануне китайско-японской войны).

Фактически же Корея была от Китая независима. Но в перспективе дело шло к зависимости от Японии. Однако Корея могла стать и зоной разумного влияния России в том случае, если бы мы пришли в Корею вовремя и значимо – почти сразу после того, как отказались от Русской Америки.

То есть – в конце 60-х или в самом начале 70-х годов... Конечно, наших отношений с режимом Цы Си это не. улучшило бы. Ну и что? С Россией из-за Кореи маньчжурская династия воевать не стала бы не только по причине своей фактической крайней слабости, но и потому, что японцы в Корее справедливо воспринимались как оккупанты, а русские могли быть восприняты как гарант стабильности.

Еще более перспективно такой вариант выглядел бы, естественно, при сохранении нами Русской Америки. Да и было бы все это – при ее сохранении – еще более возможным! При умной русской внутренней и внешней политике сил бы тут хватило на все. Ведя европейскую войну за свободу «братушек», Россия влезала в миллиардные внешние долги. Отказ от идиотской европейской политики сразу же давал бы средства для захватывающих дальневосточных проектов.

Увы, не для квази-русских «бар Романовых» и тяжеловесного Александра Третьего это было возможным и доступным для понимания и осуществления.

А вот Россиятакое вполне могла бы осилить!

Эх!

Позднее, когда время было упущено, Россию в Корею настойчиво толкали многие, и Витте – в том числе. Хотя основное направление, задаваемое Витте, было маньчжурским.

Цели у него были, скажу прямо и заранее, провокационными и антирусскими. Результатом здесь могло стать только возникновение и развитие русско-японских трений, что на деле и произошло.

Иными словами, в интересах тех мировых антироссийских сил, для которых Витте в Европе старался рассорить Россию и Германию, он же в Азии стравливал Россию и Японию.

Причем, что интересно и в каком-то отношении даже забавно до грустного... Знаменитый в будущем геополитик Карл Хаусхофер, знаток Японии (в 1908 – 1910 годах он был там военным атташе Германии) и мировой ситуации вообще, оценивал Витте как проводника прогерманской линии в России, да и его дальневосточную политику ценил высоко.

Ловок был граф Сергей Юльевич на актерство и притворство – что и говорить!

Вообще-то вначале в Корее соперничали – как мы об этом уже немного знаем – Япония и Китай. Корея издавна считалась феодальным «леном» Небесной империи... Но в 1875 году Япония предприняла туда военную вылазку.

Всего двадцать лет назад Япония находилась в состоянии жесткой феодальной самоизоляции, режим которой длился к середине XIX века уже третий век.

Лишь под корабельными пушками эскадры американского коммодора Перри Япония была вынуждена открыть страну для внешнего мира.

Теперь уже японцы требовали от корейцев «открытия» страны методами классической «дипломатии канонерок». В апреле 1875 года три военных японских корабля впервые вошли в устье реки Ханган, на которой стоит корейская столица Сеул.

В 1876 году Япония навязала Корее неравноправный торговый договор, открывший дорогу уже договорам с Кореей Соединенных Штатов и Запада.

Корейцы – народ небольшой, но упрямый, независимый, себя уважающий. В 1882 году в Корее поднялось первое антияпонское восстание. Япония отступила.

В декабре 1884 года в Сеуле произошел прояпонский дворцовый переворот (провернули все это, конечно, сами японцы). Но все быстро закончилось тем, что население столицы напало на японское посольство и сожгло его, убив нескольких японцев.

Прояпонское правительство сбежало в Японию.

А в Корее возросло влияние вмешавшегося в ситуацию Китая. Во второй половине 80-х годов доля Японии в корейском импорте резко снизилась, зато доля Китая возросла.

Что же до России, то королевская Корея была не прочь пойти и под руку России (на правах чуть ли не присоединения!).

А вот Россия...

Я, уважаемый читатель, признаюсь, глазам своим не поверил, когда прочел, что к тому времени, когда 7 июля 1884 года в Сеуле был подписан первый русско-корейский договор о дружбе и торговле, Корея была единственной из сопредельных стран Востока, с которой Россия до этого не поддерживала никаких официальных, в том числе и дипломатических, отношений.

Это надо же!

Оказывается, мы «в упор» не замечали как раз то сопредельное(то есть имеющее с нами общую границу) государство, своевременное мощное покровительство которому могло бы придать нашей дальневосточной политике феноменально заманчивые и долговременные перспективы!

Александр Третий под авантюрный «тибетский» проект (о нем будет рассказано в свое время) отваливал два миллиона рублей. Николай Второй субсидировал постройку КВЖД.

А ведь не в Тибет, не в КВЖД, а в Корею надо было вкладывать русские силы и средства. В Корею России можно было идти – как сильной и дружественной соседке – еще тогда, когда коммодор Перри лишь подплывал к берегам Японских островов, а Муравьев только-только раскручивал амурские наши дела...

Мы могли идти в Корею еще даже до основания Владивостока в 1860 году, а уж после основания – тем более!

Тем не менее японцы опередили нас в «корейских» делах чуть ли не на десяток лет, хотя любви и доверия к ним у корейцев традиционно не было испокон веку.

И корейцы в 1884 году – через полгода после заключения договора с нами – показали, что совсем не склонны изображать из себя перед японцами, как кролика перед удавом... Пожалуй, свою роль тут играл и этот «свежий» русско-корейский договор.

Куда только Россию не совали на Дальнем Востоке всякие там витте и романовы – в Маньчжурию Северную, в Маньчжурию Южную... Но только не туда, куда нам надо было идти... То есть – в Корею.

Впрочем, и в Корею, как я уже говорил, нам надо было если и идти, то – вовремя... Скажем – в 1885 году, когда растерявшийся под напором обстоятельств и массы новых «торговых партнеров» и «друзей» Сеул выразил желание принять прямой протекторат России. Прямой протекторат! Добровольно! Это, по сути, был бы первый шаг к включению сопредельной Кореи в состав России – на правах широкой автономии при верховном праве России на защиту рубежей своего дальневосточного протектората.

Не решились...

Зато за шесть лет до этого русский военный министр Милютин (надо сказать, глубоко русский патриот, реформатор русской армии, но человек невеликого политического ума) не находил ничего более подходящего, как выдвигать русские войска к границе с Германией – к досаде и недоумению кайзера Вильгельма.

О непонимании этого и впрямь рациональным мышлением не понимаемого шага Вильгельм прямо говорил самому Милютину.

Не более понятным было строительство железных дорог на западе России – явно в целях быстрой переброски русских войск опять-таки к германской границе...

А если бы эти дороги да вести на русский Дальний Восток – по русской, естественно, территории?

А если бы эти бы войска да постепенно перебросить по ним туда же, на Дальний Восток, – так, для острастки горячих голов и для укрепления веры в мощь России голов трезвых и осторожных?

А если бы после первой же просьбы корейского короля да и ввести их в Корею и начать в Корее укрепляться прочно? У нас же была с ней пусть и узенькая, но сухопутная граница.

Причем и естественные «рокады» вдоль китайско-корейской границы были – реки Ялу и Тымынь... Было по чему совершать маневр войсками для защиты границ нового благоприобретенного протектората.

Вместо подобных решений и действий романовская Россия в 1888 году навесила на себя цепи первого французского займа, которым облагодетельствовали Отечество Витте вкупе с экс– и нью-бердичевскими банкирами («Новым Бердичевом» именовали Санкт-Петербург бывшие местечковые еврейские ростовщики, удачно перебравшиеся в русскую столицу)...

Россия ввязывалась в чуждые ее интересам европейские свары. А перспективная ситуация в Корее была отдана на откуп Японии.

18 апреля 1885 года Япония и Китай заключают в Тяньцзине конвенцию о равных, по сути, правах в Корее и об отказе от ввода туда войск сторон. Войска из Кореи взаимно отзывались, но могли быть введены туда вновь. «Равновесие» оказывалось, конечно же, неустойчивым.

В том же 1885 году Англия оккупирует порт Гамильтон на крохотных корейских островах Комундо в сотне километров от материка.

И Россия...

Нет, Россия Александра Третьего и Победоносцева не спохватывается... Она, уважаемый читатель, устами российского поверенного в делах в Китае Ладыженского, встретившегося с наместником столичной провинции Цин Ли Хунчжаном, заключает в 1886 году свое Тяньцзинское соглашение по Корее – устное. Тоже взаимно обязуясь не вводить в Корею никаких войск.

Китай за это обязался совместно с Россией добиться... от Англии эвакуации Гамильтона, что вскоре и произошло.

Китаю-то это было выгодно, потому что английский Гамильтон – это база для английской интервенции в Китай вне Китая... Китай мог теперь говорить и о его поддержке Россией...

А Россия? Что реально выгодного для себя получила Россия?

Ничего!

Так был упущен очень уместный шанс и повод войти нам в Корею уверенно и сильно. Ведь, в отличие от Японии, у нас, напоминаю, была с Кореей сухопутная граница.

Да и опереться нам в Корее тогда было на кого. Энергичная и властная корейская королева из рода Мин ориентировалась на Россию и группировала вокруг себя активные антияпонские силы. И Мин оставалась сторонницей России до конца, поддерживала связи с русской миссией...

Безвольный же и ничтожный король Ко Чжонь (Ли Чже Хван, И Хый) находился под влиянием Китая.

В 1894 году в Корее начинается крестьянское восстание под флагом нового религиозного учения «тонхак» («восточное учение»). За помощью в его подавлении Сеул обратился и к Китаю, и к Японии.

Китай направляет в Корею три тысячи солдат. Япония оккупирует Сеул.

В связи с подавлением «союзными» японскими войсками восстания тонхаков Япония вновь стала хозяином положения, арестовала королевскую семью и образовала марионеточное правительство 80-летнего Те Уонь Гуня – бывшего регента и отца арестованного короля. Это правительство отменило договор Кореи с Китаем и заключило договор с Японией. Последняя признавала независимость Кореи от Небесной империи.

27 июля 1894 года Те Уонь Гунь объявил Китаю войну и сразу спрятался за спину той Японии, которая его для этого из-за своей спины и доставала.

Защита Японией новодельной корейской «независимости» и послужила формальным поводом к японо-китайской войне 1894 – 1895 годов. Официально объявленная 1 августа, она началась фактически 25 июня 1894 года, когда японское военное судно «Нанива» под командой капитана Того (будущего адмирала и победителя в Цусимском сражении) потопило без предупреждения английский пароход «Коушинг», зафрахтованный Китаем и перевозивший китайских солдат.

В ходе войны японцы оккупировали корейскую столицу, но закрепиться тогда они там не смогли.

Помешали и антияпонские выступления самих корейцев, и политическое (увы, не силовое!) вмешательство (так и хочется сказать – уже «помешательство») России.

Теперь, когда за десять лет все тут изменилось для России не в лучшую сторону, мы начали вдруг махать кулаками... Советский историк Федор Ротштейн позднее писал: «Россия не для того согласилась на независимость Кореи, чтобы предоставить Японии возможность овладеть ею и запереть выход из Владивостока».

А чего иного, спрашивается, могла ожидать Россия после того, как «согласилась на независимость Кореи»? Китай был в состоянии нарастающего кризиса и осуществлять реальный патронаж в Корее не мог. Защитить себя самостоятельно Корея тоже не могла. И, отказываясь от протектората над Кореей, Россия отдавала ее Японии почти автоматически! Вопрос был лишь в темпах и сроках.

Впрочем, и тогда еще время для решительной (то есть – неизбежно силовой) русской политики окончательно упущено не было, потому что 6 июля 1895 года по инициативе королевы Мин король Ко Чжонь удалил из правительства японских ставленников и назначил вместо них министров русской ориентации. Японии отказали в праве держать гарнизоны в главных городах страны.

Ну пусть и с опозданием, но можно было энергичными действиями России переломить ход событий в свою пользу. Ведь Япония хотя и быстро усиливалась, но все еще была достаточно слаба. В июне 1895 года в Корейском королевстве было всего-то две тысячи японских войск! Японский флот тогда еще очень уступал нашему – если брать общее соотношение боевых кораблей.

Но что толку от этого, если все лучшие наши морские силы были заперты в узкостях далекой от Желтого моря Балтики и развернуты на Германию?

А ведь можно, можно было своевременно перебросить все приличное и новое на Тихий океан... Сделай мы это вовремя, и не надо было бы даже организовывать в Сеуле очередной – теперь уже прорусский – переворот. Его уже провела законная корейская королева Мин!

Но и этот, уже окончательно последний разумный, наш шанс Россия бездарно упустила...

И ведь что обидно и досадно, уважаемый читатель! Молодой император Николай Второй в то время на записке Лобанова-Ростовского пометил: «России безусловно необходим свободный в течение круглого года и открытый порт. Этот порт должен быть на материке (юго-восток Кореи)...»

Очень здравая мысль! Причем – именно на юго-востоке, потому что тогда коммуникации от такого порта к Владивостоку не пережимались бы Корейским проливом, посередине которого, разделяя его на Западный и Восточный проходы, стояли японские острова Цусима.

Юго-западный же, например, корейский порт Инчхон (Чемульпо) был-то неплох – на расстоянии трехсот миль через Желтое море находился германский Циндао (Кио-Чау). Но внутри Желтого моря русский флот было легко запереть в случае войны, а уж связь с Владивостоком блокировалась точно.

Недаром позднее, в Первую мировую войну, японцы весьма быстро и без проблем захватили Циндао, хотя эскадра адмирала Шпее с «Шарнхорстом» и «Гнейзенау» ушла заблаговременно в Океанию.

Вот когда – в конце XIX века – нам по-настоящему стала «икаться» продажа Русской Америки. В новой ситуации на Тихом океане державе действительно очень бы не помешала незамерзающая база флота. Но Россия Александра Первого упустила «гавайский» шанс, Россия Николая Первого – Форт-Росс, а Россия Александра Второго – и всю Русскую Америку.

Да, наследство они оставили своим преемникам непростое...

То есть Николай здравомыслия был не лишен, но, во-первых, его политика была отягощена ошибками деда и прадедов (не говоря уже об ошибках отца). А во-вторых, Николай, увы, тоже был лишен умной государственной воли. Зато неумное упрямство демонстрировал потом не раз.

Вот и на этот раз все ограничилось умной пометой при неумной политике.

20 сентября 1895 года российский поверенный в делах в Корее и генеральный консул в Сеуле Владимир Карлович Вебер отослал в российский МИД депешу, в конце которой писал:

«В высшей степени желательно получить категорические указания императорского министерства относительно того, в какой мере возможно оказать поддержку королю. Отказывать ему или оставаться в бездействии в ответ на высказываемые к России предпочтение и доверие казалось бы мне не только нежелательным, но даже опасным для нашего положения здесь».

Император Николай сделал и на этой депеше помету: «Я разделяю мысль Вебера».

Пометой все ограничилось, увы, и в этом случае...

Ну что тут скажешь, уважаемый мой читатель?!

А 8 октября 1895 года японский посланник Иомиура проводил в японской миссии в Сеуле смотр своих сил – полицейских, солдат и наемных бандитов «соси».

Японские «соси» имели богатый опыт предвыборного террора и политических убийств в самой Японии и в тот день оказались на высоте... Они ворвались в королевский дворец и перебили всех находившихся там женщин, рассчитывая на то, что уж таким образом они не упустят и Мин.

Они ее и не упустили.

Опознав потом труп королевы, «соси» вытащили его в сад, изрубили на куски, облили керосином и сожгли.

Эх!

Король Ко Чжонь оказался под стражей, но 11 марта 1896 года бежал, укрылся в здании российской миссии и там издал указ об увольнении министров прояпонских и назначении министров – сторонников России.

Увы, русских броненосцев, способных подкрепить своим главным калибром это решение Ко Чжоня (как-никак – законного монарха), поблизости не было... Они выстраивались в водах Кронштадта на парадных императорских смотрах...

Кончилось все это тем, что 14 мая 1896 года Владимиром Карловичем Вебером и японским представителем Дзютаро Комурой было подписано первое российско-японское соглашение по Корее – Меморандум 1896 года.

Внешне миротворческое, оно стало первым реальным камнем преткновения в отношениях России и Японии в наступающем новом веке. Обе державы соглашались на присутствие в Корее «в целях охраны» равного числа солдат, а также на прочее – по мелочам.

Не прошло и месяца, как уже в Москве представитель Японии на коронации Николая Второго Аритомо Ямагата и министр иностранных дел России князь Алексей Борисович Лобанов-Ростовский подписали 9 июня новый протокол по корейскому вопросу, где предусматривался совместный контроль обеих держав над бюджетом и иностранными займами Кореи, контроль за формированием корейских вооруженных сил и полиции.

В Корею прибыли русские военные инструкторы и финансовые советники. Кто-то из них представлял российские интересы, а кто-то был и эмиссаром Витте.

На должность главного советника министерства финансов и главноуправляющего таможенным ведомством Кореи король назначает К.А. Алексеева.

Основывается Русско-корейский банк (впрочем, и «русским», и «корейским» он был лишь в кавычках).

А Николай писал другу Вилли в Берлин:

« Как тебе известно, мы пришли с Японией к соглашению по поводу Кореи, а с Северной Америкой у нас еще задолго до этого установились прекрасные взаимоотношения. Я, право, не вижу причины, почему последняя обратилась бы против старых друзей (эх, господин полковник, господин полковник Романов!– C.K.) только ради «les beaux yeux» (прекрасных глаз) Англии».

Вильгельм к тому времени мог бы без обиняков ответить, что почему бы и нет, если Россия готова обратиться против старого партнера – Германии, только ради «les beaux yeux» Франции (да и Англии в придачу).

Однако Вильгельм, не без лукавства, конечно, писал из Берлина:

«Мастерское соглашение в Корее, которым тебе удалось успокоить чувства сердитых японцев,я считаю замечательным образцом дипломатии и предусмотрительности; ...теперь ты, собственно, хозяин Пекина».

Н-да, устами бы германского кайзера – да мед пить!

В 1897 году русским посланником в Токио назначается 50-летний барон Роман Карлович Розен. Просто справки ради замечу, что он оставался там два года, а в конце 1902-го был вновь назначен в Токио, сменив Александра Петровича Извольского, и встретил в Японии начало Русско-японской войны.

Розен-то 13 (25) апреля 1898 года и подписал последнее наше довоенное соглашение с Японией по Корее.

На протоколе Розена – Ниси (Ниси – японский министр иностранных дел) нам надо бы остановиться подробнее...

Он рождался уже в обстановке резкой активизации России в чужих и чуждых ей краях – после «аренды» романовской империей зоны Порт-Артура в китайской Южной Маньчжурии, после начала строительства КВЖД в китайской Северной Маньчжурии, после получения в 1896 году первой «русской» лесной концессии на реках Ялу и Тумынь по корейско-китайской границе.

Россию, упустившую в Корее свой шанс тогда, когда Япония была слаба, теперь – когда там уже прочно обосновывалась Япония, антинациональная клика просто-таки втаскивала в Корею.

А при этом по соглашению от 13 апреля Россия отказывалась от привилегий в Корее и отзывала своих финансовых и военных инструкторов.

МИД, правда, оставлял открытым вопрос о возможности занятия при осложнениях северной части Кореи. Но возникал ли бы он, если бы в Корее были наши не военные инструкторы, а воинские части?

А Япония не просто обосновывалась, а уже вытесняла из Кореи даже Соединенные Штаты, которые в 1882 году заключили с корейским королем свой собственный «договор».

К слову, в тот же период, в марте 1898 года, Япония хотела добиться от России гарантий полной свободы своих действий в Корее в обмен на признание «особых интересов России в Маньчжурии». Предложение не такое уж и неразумное: раз уж мы влезали в Маньчжурию и, скажу, забегая вперед, перехватили у Японии Ляодунский полуостров с Порт-Артуром, то можно было бы что-то и разменивать...

Хотя разумнее было бы – если уж мы упускали Корею как таковую – попытаться нейтрализовать ее в военном отношении в обмен на экономическую свободу для Японии и военный порт для России на юго-востоке Кореи.

Россия же отказалась, боясь... испортить отношения с Америкой и Англией.

Воистину, можно было бы сказать, что тех, кого он хочет наказать, Бог лишает разума. Однако можно ли лишить кого-то того, чего тот не имеет? А внешнеполитического разума-то романовская Россия уже давно не имела.

И пошла, как баран на веревочке, к войне с Японией.

Витте от такой политики внешне дистанцировался. Он все сваливал (я потом еще это покажу) на министра иностранных дел Муравьева – мол, это он повлиял на царя и добился роковой аренды Порт-Артура.

Но общие отзывы об этом Муравьеве -«Порт-Артурском» не расходятся: полуобразованный жуир, проныра, ограниченный лентяй, изворотливый обманщик и ловкий царедворец, обязанный карьерой протекциям.

Короче – идеальный вариант идеального «агента влияния». То есть агента, используемого «втемную», так, что он даже не догадывается о том, что его делают орудием и проводником чужой воли.

При таком великосветском олухе царей небесного и земного Витте несложно было обеспечивать себе прикрытие по принципу «я – не я, и лошадь не моя, и я не извозчик».

Русско-японская война дала абсолютное преимущество в Корее и на Дальнем Востоке Японии. И это пришлось признать даже США. Даром, что они и сами на Корею виды имели, а по американо-корейскому договору 1882 года обещали корейцам содействовать в их отношениях с другими странами.

Так вот, они и «содействовали»! В 1907 году военный министр США Уильям Говард Тафт (чуть позже он станет президентом США) официально заявил: «Весь мир должен питать доверие к политике Японии, которая стремится распространить в отсталом народе правосудие и образование».

Под такие авансы Япония вела дело к полной аннексии Кореи, которая стала фактом 22 августа 1910 года после того, как японским и корейским «императорами» (оба в кавычках, но по разным причинам) был подписан соответствующий «договор».

Этот «договор» стал одним из логических результатов бездарности нашей дальневосточной политики и поражения России в дальневосточной войне.

В нем было сказано, что «император» Кореи (в кавычках потому, что «империей» в кавычках была Корея) «желая увеличить общее благосостояние обеих наций и для сохранения мира на Дальнем Востоке» уступил на вечные времена все права суверенитета на свою страну японскому «императору» (в кавычках потому, что – как мы увидим из дальнейшего – он правил, но не управлял).

Япония из тех же «высоких побуждений» «соглашалась» на это.

Россия и Япония таким образом получили фактически пусть и коротенькую, но общую сухопутную границу.

Много бурных событий пронеслось над Россией, Японией, Кореей и Китаем за десятилетие до такого взаимно «великодушного» решения двух «императоров»... Да и сама аннексия Кореи оказалась, как сказано, лишь итогом многих из этих событий.

Но об этом – о КВЖД и Ляодуне, о Порт-Артуре и реке Ялу, о Витте-«Полусахалинском», Жамсаране Бадмаеве и много еще о чем и о ком – у нас будет время поговорить в деталях позднее.

А сейчас поговорим о Японии...

Официальные отношения наши с Японией были намного более молодыми, чем с Китаем. Удачное по японским результатам, но неудачное по петербургскому итогу посольство Адама Лаксмана и странно неудачное посольство Резанова – вот и весь наш японский «пассив» первой половины XIX века.

Без «актива»...

К середине этого века, имея Русскую Америку, в случае нарастающего на Тихом океане усиления, Россия могла бы сдвинуть с глупой точки и японские дела. По крайней мере – попытаться это сделать!