Текст книги "Смерть белой мыши"

Автор книги: Сергей Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– Ну, хорошо. – Я верил ему. – А в доме напротив кто прячется?

– В каком доме?

– В соседнем, вон в том!

– Я не знаю.

Толстяк, похоже, действительно был удивлен.

– Старый такой, весь седой, – подсказал я.

– Откуда мне знать? – всхлипывая, повторил парень.

Для порядка мы притащили в гостиную и третьего, атлета. Тот говорить с нами не пожелал – хотел умереть героем. Когда мы вытащили ему кляп, он попытался плюнуть в презренных врагов, а потом, когда мы его снова упаковали, просто закрыл глаза.

Чтобы не усложнять себе жизнь, мы оставили ребят в прихожей. Правда, для верности мы примотали их скотчем друг к другу, составив стулья спинками. В групповом варианте они не могли из коридора проникнуть ни в одну комнату, чтобы потереться там о какой-либо острый угол. Это сейчас, когда парни сообразили, что мы не собираемся их убивать, они сидят тихо. А дальше они будут дергаться, как после скипидарной клизмы, лишь бы поскорее выбраться из этого дома.

Я подошел к высокому столику, на котором стояла фотография молодой Анны, и взял ее в руки. Нет, она была не хуже Греты Гарбо! Приди ей в голову такая блажь, она могла вскружить любую мужскую голову. Как она тогда сказала? «Если хотите говорить со мной, держите в голове это лицо, а не то, которое у меня сейчас». Жаль, что сама Анна не видела того, что видела эта фотография. Хотя, может, и видела…

– Это она? – спросил Лешка, дождавшись, пока я закончу свой молчаливый разговор с фотографией.

Я кивнул.

– Красивая, – оценил мой друг.

Я снова кивнул.

– И была такой до самого конца.

– Ты хочешь, чтобы человеку, нажимавшему на кнопку, мы отомстили лично?

Действительно, чего еще я хочу?

– Да нет. Ты сможешь перерезать ему глотку кухонным ножом?

Лешка покачал головой.

– Полиция сама разберется, – сказал я.

Я поставил фотографию Анны на место. И снова посмотрел куда-то в верхний угол комнаты. Почему я считаю, что мертвые непременно левитируют?

10

Дождь лил, не переставая. У меня струи воды потоком стекали по щекам. Мы дошли до калитки, и рука моя уверенно – задумайся я, никогда бы не вспомнил, где он точно, – нашла разболтавшийся засов. И тут что-то меня остановило. Кудинов, шедший за мной следом, нетерпеливо ткнул меня в спину рукой. Но взгляд мой был неудержимо притянут едва различимым в темноте предметом.

Это был почтовый ящик. Такие в Америке стоят перед каждым домом в пригороде или в сельской местности: закрепленный на столбике на высоте груди, с полукруглым, как половинка трубы, верхом. В Эстонии я таких не видел, хотя, возможно, нечто похожее устанавливают в Скандинавии. Во всяком случае, у Анны слева от калитки был именно такой ящик на столбике, только побольше.

– Вы, друг мой, идете или нет? – прошипел мне в спину Лешка. – Вы, вероятно, не заметили, но мы стоим под холодным душем.

Я действительно об этом и не думал. Я открыл дверцу ящика – она, как и в Штатах, на замок не запиралась, – и вытащил из него пачку рекламных буклетов и листовок, пару конвертов и какую-то тонкую, видимо, местную, газету. С моего рюкзачка вода лилась струей, но внутри было сухо. Я поспешил сунуть в него Аннину почту и застегнул молнию. Кудинов с интересом смотрел на меня, но от комментариев воздержался.

– Теперь можно? – спросил он. – Ну, небольшая пробежка до машины?

Я посмотрел на него. Я не забыл, что уже просил об этом Августа, но эффект незавершенного действия давал о себе знать. Для меня-то ведь это может так и остаться загадкой.

– Слушай, мы все равно уже всюду наследили. Давай разберемся и со стариком.

– Все, что вашей душе угодно, – с готовностью отозвался мой напарник.

Мы забежали под навес над крыльцом Марет. Почему люди – не собаки? Сейчас бы встряхнулись всем телом, как наш Мистер Куилп – окатывая всех вокруг, как из шланга, – а сами уже не насквозь мокрые. А то стоим, зуб на зуб не попадает: Лешка с прилепленной к черепу шевелюрой (я-то в бейсболке), и каждый прижимает к телу винчестер, придерживая его под курткой за приклад. Не довести бы усатую бабушку до инфаркта, когда она нам откроет. А с другой стороны, Марет у себя не одна, и неизвестно, сколько там еще народу кроме этого старика.

Я поделился своими сомнениями с Лешкой.

– Она же тебя видела? – сказал он. – Иди один, вроде бы водопроводчик. А я тебя прикрою с винчестерами.

Очевидно, наш шепот был слишком громким. За дверью вдруг раздался старческий женский голос. Марет спрашивала на родном языке, но смысл был понятен.

– Откройте, пожалуйста, Марет, – по-русски сказал я. Как там его звали? А! – Это Мартирос. Я приезжал чинить котел вашей соседке. Вы просили зайти.

Марет принялась что-то ворчать по-эстонски, типа «Носит тебя нелегкая в такую погоду!». Тем не менее лязгнул засов, повернулся ключ, и дверь отворилась.

Она в прихожей была одна. Фланелевое платье, плечи закрыты шерстяной шалью, на ногах – теплые домашние тапочки.

– Зач-чем – так – поздно? – спросила старушка, подбирая русские слова.

Тут она увидела за моей спиной второго мужчину и, похоже, пожалела, что открыла дверь. Лешка, убравший ружья за стену, чтобы их не было видно, широко и открыто улыбнулся.

– Извините, – сказал я, – но мы пришли не из-за котла. Это по поводу вашей соседки.

– Такой – не-счастье! – Марет даже забыла о том, что наверняка намеревалась сделать – спросить, а кто же тогда мы. – Кто хотел ее уб-бивать? Зачем? Полиция мне нич-чего не сказал.

– Обязательно скажет, – заверил ее я. – Марет, кто еще живет в вашем доме?

Блеклые голубые глаза старушки за толстыми стеклами линз смутились.

– Ник-кого нет.

– Марет! – укоризненно произнес я.

Тут в прихожей, крадучись и прижимаясь к стене, появился старик, которого я видел через окно. Он был мужчиной: прятаться не стал, наоборот, в руке его был молоток.

– Здесь ник-кого нет, – повторила Марет, облизывая губу под тонкой щеточкой усов.

Я улыбнулся.

– Тогда обернитесь!

Старик, явно понимающий по-русски, принял обороняющуюся позу. Не похоже было, что он умел пользоваться молотком, разве что чтобы забить гвоздь.

Они с Марет быстро обменялись парой фраз. Диалог мог быть таким.

Старик: Кто это такие? Зачем ты открыла им дверь?

Марет: Я не знаю, кто они такие. А ты что приперся сюда с молотком? Думаешь, сможешь нас так защитить?

Старик (смело, поднимая молоток вверх): Еще как смогу!

– Кто это, Марет? – спросил я.

Старушка судорожно сглотнула.

– Мы не причиним вам никакого зла. Я просто должен знать.

– Это не ваш-ше дело, – вдруг произнес по-русски старик, по-прежнему держа молоток наизготовку. – Вы сам-ми кто?

– Отец, положил бы ты свое оружие, – мирно сказал ему Кудинов, пригибая к дверному проему оба ствола винчестеров так, чтобы их было видно. – Мы тоже не с карандашами сюда пришли, но мы же не наставляем их на вас.

Старик опустил молоток, а Марет от волнения присела на стоящий у входа табурет.

– Эт-то же не вы уб-бивать Анна?

– Конечно, нет. Но мы хотим знать обо всех, кто к этому причастен.

Говоря это, я уже знал, что мы пришли зря. Не так ведут себя люди, замешанные в убийстве.

– Мы хотим знать, кто этот человек у вас в доме? Он что, только что приехал?

Старики переглянулись.

– Нет, – не поддалась на легкую ловушку Марет. – Эт-тот человек здесь живет, только… Только мы не хот-тим, чтобы все это знали.

– Это ваш друг?

Марет вдруг зарделась, как девушка на выданье.

– Да, друг.

– А кто еще есть в доме?

– Больше ник-кого нет.

– Мы можем посмотреть? – спросил Лешка.

Он протянул мне один карабин и, не дожидаясь формального разрешения, вошел в дом.

– Побудь здесь, – сказал он мне.

Широкими шагами – засиделся у себя в Лесу, засиделся! – Кудинов пробежался по комнатам первого этажа, потом одним махом поднялся по лестнице в мансарду. Не прошло и минуты, вот он, снова на своем месте.

– Чисто.

– Марет, у вас в доме есть телефон?

По ее реакции я понял, что она как раз об этом думала. Вот сейчас мы уйдем, а она быстренько раз-раз и к телефону.

– Будете звонить в полицию, скажите, что в доме вашей соседки трое парней, которых они ищут. Те, кто убили Анну. Мы их связали, но все равно пусть поторопятся.

11

Я связался с Августом по скайпу, как только возник беспроводной интернет. Как ни странно, это случилось посреди чистого поля, мы даже не повернули еще на Нарвское шоссе. Машину вел Лешка, так что я мог вволю поупражняться со стилусом.

«Группа уже выехала в Вызу», – откликнулся связник.

Кто бы сомневался в Марет!

Я сообщил о четвертом парне и о зеленом деревянном доме по улице Ристику. «Это профессионал, будьте осторожны», – предупредил я. Сам сообразит, откуда он мог бы получить эти сведения.

«Две группы захвата будут там через пятнадцать минут, – набрал мой связной. – Вы пока все равно не светитесь».

Этого он мог бы и не говорить.

Полицейская машина промчалась нам навстречу, когда мы съезжали на Нарвское шоссе. Это была та странная парочка, которая проверяла у нас с Лешкой документы. Хорошо, что они спешили, а то, заметив знакомую машину, могли бы спросить, почему же мы не поехали в Нарву. Минут через десять мимо нас проехал и полицейский минивен, тоже с работающим маячком.

– Знаете, друг мой, чего я не понимаю, – сказал Кудинов. – Одно дело – попугать старушку. Ну, невинно пошалить в ее доме: разбить вазы, стекла в шкафах. Даже если тебя поймают, отделаешься штрафом и, допустим, небольшим сроком. Возможно, даже условным – не знаю, как живут граждане в этой стране. Но взрывать ее в такси среди бела дня в центре города! Что, промежуточных мер нет никаких?

– К ней должны были прийти и отрезать палец? Это же не Коза ностра, и здесь не Сицилия, где, если откроешь рот, тебе потом отрежут и язык. Нет, по-моему, тот визит и был последним предупреждением. После мышей.

Я ведь тоже думал на эту тему.

– Есть вопрос посложнее. – Я отлепил свою промокшую ветровку от сиденья и повернулся к нему. – Хорошо, они хотели сделать подарок своему святому мученику, живущему в изгнании. «Они» – не эти безмозглые мальцы. Эти-то шестерки в какой-то организации. Серьезной организации – там и полицейские разного уровня, и даже, видишь, профессор консерватории, и еще неизвестно кто, если на сходки бывших эсэсовцев здесь приходит министр обороны. Это тебе не какой-нибудь Союз младовегетарианцев. А хозяйка этого не поняла, или ей плохо объяснили, что к чему. Она заартачилась, и что, в этой серьезной организации решили ее убить? Какой смысл? Что, это должно было помочь им заполучить дом?

– У нее есть сын, ты говорил? Можно предположить, что они с ним как-то договорились.

– Не смеши меня. Ее сын – буддист. Отринул себя от этого мира и живет в каком-то монастыре, в Индии или в Непале, никто не знает где.

– Хм, у меня есть другая версия, – не сдавался мой друг. – Они подготовили акт о реституции, но, пока была жива теперешняя хозяйка дома, одинокая преклонных лет женщина, добропорядочная благоприобретательница, не хотели давать ему ход. Ну, чтобы не было лишнего шума, судебных разбирательств, всей этой долгой канители…

– Не знаю, – усомнился я. – Вон в Латвии Вию Артмане, самую знаменитую их актрису, в одночасье вышвырнули из квартиры, которую она добропорядочно получила от государства. Ни у кого мизинец не дрогнул.

– Но там старый хозяин, наверное, не был нацистским преступником. И не было скандала на весь мир. Я, по крайней мере, про Вию Артмане не слышал.

– Ну, раз даже вы не слышали! – пошутил я.

А что, в самом деле так могло быть. В любом случае, если это серьезные люди, они вряд ли пошли бы на убийство из чувства досады. Но не исключено, что кто-то из серьезных людей просто бросил мимоходом человеку рангом пониже, которому это дело было поручено: «Не понимаю, неужели нельзя разобраться с этой женщиной?» Так решают проблемы сильные мира сего. Если что-то пойдет не так, они никаких преступных приказаний не отдавали, им и в голову не приходило, что их можно было так понять, а если дело получит огласку, то исполнители могут и ответить по всей строгости закона. Я поделился этими соображениями со своим другом.

– Все равно несоразмерно, – не позволил мне успокоиться Кудинов. – Они могли преподнести своему кумиру подарок попроще, ради которого не приходится убивать.

– Здесь как раз все может обстоять очень просто. Тому упырю тоже достаточно было мимоходом бросить фразу типа: «Я готов оказать вашей организации самую серьезную финансовую помощь. Мне-то самому, старому человеку, ничего не надо. Разве что походить босиком по лужайке моего детства…».

– Это довод, – согласился Лешка.

Теперь, когда он удовлетворенно замолк, можно было заняться тем, что не исчезало с периферии моего сознания. Я раскрыл рюкзачок. Меня не интересовали ни промокшая газета из четырех полос, ни ворох яркого глянцевого спама. Одно письмо было без марки, только с почтовым штемпелем и с отпечатанным типографским способом названием организации. Я даже не стал вчитываться – какое-нибудь требование из налоговой инспекции. А вот второй конверт…

– Вы просили пересылать свою почту по этому адресу? – невинно спросил Лешка. Это он так пошутил.

Я посмотрел на него.

– Именно так.

Второе письмо было адресовано мне. Имя получателя написано совершенно ясно: Nikita Nobory. Никита – это же я так Анне представился в первый день. Она, правда, по имени ко мне никогда не обращалась, все «вы» да «вы» – понимала, что это очередной псевдоним. А вот о фамилии, естественно, речи никогда не было. Поэтому Анна подумала, возможно, не без некоторого ехидства, о Nobody как о господине Никто. Но чтобы такое явно значимое и распространенное слово не вызвало подозрений на почте, она написала его, как его иногда произносят. А дальше C/o – Care of – и свое имя и адрес. Не знаю, распространено ли это обычное для западных стран обозначение в Эстонии, но факт остается фактом – письмо дошло.

Лешка, пока я крутил в руках письмо, то и дело посматривал на меня.

– Сколько ей, ты говорил, лет было? – не выдержал он.

– Семьдесят, может быть, больше, – кратко ответил я и разорвал конверт.

«Я знала, знала, несносный вы человек, что вы доберетесь и до моего почтового ящика, – писала Анна по-английски ровным, аккуратным, легко читаемым почерком человека, у которого в голове все выстроено четко и скрывать которому нечего. – Тем лучше. Не могла же я оставить вам письмо на стойке в гостинице».

Теплая волна разлилась у меня по груди. Лешка снова с недоуменным любопытством взглянул на меня.

«Я еще раз обдумала всю ситуацию, – читал я. – Вы, как всегда, правы. Мне нет смысла сидеть на месте и ждать, пока они сделают свое дело и я смогу вернуться домой. Я написала им о сыне хозяина – пусть отрабатывают свои зарплаты. Но вы же такой упертый – вам непременно надо до всего докопаться самому. А это – время, и я не хочу злоупотреблять вашим временем. Была бы я под рукой, вы бы шли дальше и дальше. А так меня нет – и вам придется возвращаться к нормальной жизни».

Кудинов прямо голову себе откручивает: то на дорогу смотрит, то на меня. Ничего не понимает – а он любит понимать.

«При всем при этом мне было весело – я закисла в своем качестве пенсионерки. Надеюсь, что и вам не было скучно. Ваша Анна».

И постскриптум: «Если вдруг будет желание, я пару дней поживу в Хельсинки в отеле, название которого похоже на то, где мы встретились. Не ошибетесь».

Я читал, а отмечал только то, что касалось наших отношений. «Вы, как всегда, правы». А ведь она все время только со мной спорила. «Они» подчеркнуто. Это про полицейских. Я сначала подумал, что это она меня уязвить хочет: мол, полиция-то разберется с тем, что мне не по плечу. Но и «им» подчеркнуто, а дальше про меня совсем без издевки. И это «Ваша» в конце. И предложение выпить в баре через пролив. Пару дней она дала мне, чтобы добраться до этого письма – так что тупицей и неумехой она меня не считает. Не считала.

– Прощения просит? – спросил Лешка. Я же ему как другу рассказал и про свои переживания в связи с Анной.

Я покачал головой.

– Хотя…

– Данные противоречивые, – констатировал Кудинов.

Мне не хотелось ничего объяснять – все ведь обернулось совсем не так, как думалось Анне.

Еще я позвонил Ольге. Она же ждала меня на ужин, хотя его точно придется отложить на неопределенный срок. Я сказал, что мне нужно будет улететь вместе с человеком, с которым я встречался. Что, в общем-то, было правдой. Я даже не понял, была ли Ольга этим огорчена или почувствовала облегчение. Как-то странно она отреагировала. Я не успел над этим задуматься, как она сказала:

– Я тут подумала… Я, наверное, лучше скажу тебе, как есть.

– Хорошо, давай.

– Я хочу ребенка.

О как!

– Я не знаю, встречу ли я еще мужчину, который станет для меня всем. Но я не могу больше жить одна. Мне нужен кто-то, кого я буду любить.

Я молчал.

– Ты здесь? – спросила Ольга.

– Я слушаю тебя, слушаю.

– Ты понимаешь, о чем я? Конечно, понимаешь. Я не смогу бросить работу, мне придется найти няньку. Но каждый день я буду просыпаться и буду засыпать с существом, которого я люблю и которое будет меня любить.

Лешка снова внимательно посмотрел на меня. Чувствует, что какой-то серьезный разговор, и опять удивляется, как за такое короткое время у меня такой разговор мог с кем-то возникнуть.

– Я сейчас так свободно с тобой говорю, потому что знаю, что ты не появишься вечером и, может быть, я вообще никогда тебя больше не увижу. Мне такого человека как раз и хотелось найти – не могу же я попросить сделать мне ребенка своего менеджера по импорту.

Ольга тихонько засмеялась.

– Хотя в качестве племенного жеребца он на две головы выше меня, – догадался я.

– Не обижайся. Только про голову говорить не приходится, там у него пусто. А это ведь тоже важно…

– Это ты не обижайся на «жеребца».

Кудинов, и не подумавший делать вид, что ничего не слышит, развел свободной от руля рукой и со смесью удивления и восхищения прищелкнул языком. Он иногда так делает – еще и с завистью. Он-то считает, что живет рутинной жизнью, в которой уже нет места никаким эмоциям. Иногда он еще прибавляет: «Когда ты все успеваешь!» Сейчас не прибавил.

– Ты думаешь, что появишься зимой? – спросила Ольга.

Зачем мне продолжать вранье?

– Не уверен.

– Ну, в общем, будет честнее, если ты будешь все знать. Захочешь – позвонишь, не захочешь – я, по крайней мере, тебя не обманула.

– Нет, – подтвердил я. Должен же я тоже что-то сказать.

– И еще, – сказала она. – Я почему-то думаю о том, о чем мы говорили. Ну, что ты точно не стал бы жить так, как прожил, и как, наверное, живешь. Это же страшно?

– Да нет, почему страшно? – возразил я. – Это так.

Это одно из моих излюбленных выражений. Я не доверяю ценностным суждениям и эпитетам, через которые люди выражают свою субъективность. Стараюсь смотреть со стороны: «То так, а это вот так».

– Мне было бы страшно.

Я рассмеялся:

– Я себя утешаю так: жизнь я прожил несуразную, но зато умру, как задумал.

– Это как?

– Не жалуясь, не жалея себя, без пафоса – просто отчалю. Если, конечно, мне будет дана высшая милость умереть в сознании.

Я совсем не собирался воспарять на такие высоты. Просто как важные вещи вдруг формулируются в мозгу при воздействии противоположного магнитного поля, так и эти слова вдруг возникли, и я не стал задерживать их в себе.

– Это ты со Спинозой говорил? – спросил Лешка, когда через пару минут я закончил разговор.

– Нет, встретиться со Спинозой, надеюсь, мне предстоит чуть позднее.

На этом с философией было покончено. С Кудиновым у нас, как правило, две исходные координаты – здесь и сейчас, hie et nunc. Сначала мы подумывали из Вызу ехать в Нарву, пересечь эстонско-российскую границу, и дальше я уже сам перебирался бы в Финляндию. Однако поразмыслив – ведь четверо молодых парней, которых разыскивала полиция, уже были в ее руках или вот-вот окажутся, – мы решили, что риск будет небольшим, даже если я поеду в Хельсинки просто на пароме. Последний пусть не фешенебельный, но уж точно комфортабельный белый лайнер отходил в 23:55. У нас с Лешкой было время по традиции – и давней нашей, и той, которой придерживались пассажиры, отъезжающие в страну озер и лесов, – хорошенько посидеть. Мне нравится этот типично русский эвфемизм. Стоя пьют только алкоголики, но раз уж приземлились, чего же сидеть без дела?

Нам посчастливилось найти свободный столик в ресторане морского порта. Я первым долгом пошел в туалет, снял в кабинке ветровку и выдавил из нее над унитазом хилую струйку. Не уверен, что это поможет в такой беде: майка тоже была насквозь мокрой. Из смежного помещения до меня доносился мерный гул рукосушителя, или как там его называют по-русски. Это Кудинов тряс под ним своей достаточно длинной и потому уязвимой перед лицом непогоды шевелюрой. Поскольку одежда у нас по-прежнему липла к спине, мы принялись активно сушить ее изнутри.

Где-то между второй и третьей текилой в скайпе для меня пришло первое, не лишенное юмора сообщение Августа: «Парней в Вызу получили в неповрежденной упаковке». Что, мы переборщили со скотчем? Тем не менее мы тут же за это выпили. Во время непродолжительной пивной интерлюдии пришло второе сообщение: подрывника Юри удалось взять живым на квартире. Пришлось снова заказать текилу.

А еще время от времени я думал об Ольге. Готов бы я был вот так, из чистого гуманизма, сделать ребенка незнакомой женщине, чтобы никогда больше не увидеть ни ее, ни своего сына или дочь? И понял, что нет, не готов. У меня тоже есть потребность любить и заботиться о ком-то, и я хочу реализовывать ее не на расстоянии, а каждый день. Даже когда я делаю это на расстоянии.

Ольга! – усмехнулся я. Вот Лешка – мой самый близкий друг, который знает обо мне больше, чем кто-либо другой, включая Джессику. И я его знаю как облупленного уже много-много лет. Мы были вместе на операциях, где любой из нас и мы оба могли погибнуть. Но никогда в нашем общении мы не погружаемся в глубины, в которые одним махом может отправить вас случайно встреченная женщина. Дело не в сексе. Между нами нет того электричества, которое возникало даже у нас с Анной, хотя с самого начала было понятно, что никаких горизонтальных отношений у нас быть не может.

Просто все так устроено – я уже это говорил, да и мысль эта не новая, – что женщины для мужчины – это идеальный инструмент самопознания. Мне впервые дала это почувствовать Джессика – с Ритой я был слишком молод, чтобы это понять. Это может показаться примитивным, как это часто случается с вещами глубокими, но здесь все можно свести к психическому магнетизму: одинаковые полюсы отталкиваются, противоположные притягиваются. И притяжение это пробуждает такие силы, что они берутся из самого нутра, из глубин, о которых мы и не подозревали. И раз мы попадаем на этот скрытый от нас уровень, то и все остальное, что там находится, постепенно начинает открываться. И в этом весь смысл. Противоположный пол позволяет нам идти вглубь, в глубь себя.

И еще я подумал, что, в сущности, вся жизнь делает именно это. Мы ведь знаем о себе только то, что смогли выявить обстоятельства. Все мои операции – это ведь не только возможность прожить, хотя бы эпизодами, жизни, которые иначе для меня недоступны. Нет, каждая из них помогает мне открыть что-то в самом себе. В Югославии я узнал, что я не трус. В Париже – что я не убийца. В Афганистане – что я не вор, хотя все к этому вело. В Индии я еще раз и окончательно убедился, что даже если в отрыве от дома я иногда и проживал свою жизнь мужчины, люблю я Джессику.

А Таллин? Опять укус изнутри, особенно болезненный. Это было первое в моей карьере проваленное задание. Были неудачные операции, были незавершенные. Были такие, которые показывали мне бессмысленность усилий. Были такие, в которых я терял близких. Но ни разу еще никто не погибал, потому что я не успел разобраться в ситуации. А сейчас-то разобрался? Вот, например, ты почему остался в Эстонии? Из упрямства? Из-за задетого самолюбия? Из желания отомстить? В конце концов, от отчаяния? Нет? Тогда почему? Не знаю. Правда, не знаю. «Быть может, в будущем, брате прошлого, я увижу себя таким, каков я сейчас.» Это снова Джойс – он в очередной раз поселился у меня в голове, потому что я вспоминал профессора Фергюсона. Только тот считает, что я полюбил дублинского гения благодаря ему, а на самом деле это случилось гораздо раньше.

Снова полил дождь, и мы с Кудиновым поупражнялись в остроумии по поводу осенней погоды, оправдывающей человеческую слабость, которой мы как раз и предавались. Но мысли мои продолжали продвигаться в заданном направлении. И, когда мы замолчали, мне пришел на ум Бог. Я часто о нем думаю – не постоянно, как, считается, он обо мне, но все же думаю. Мысль эта тоже не новая, скорее всего, я ее где-то вычитал, просто потом забыл, где и когда, и теперь считаю своей. Мы Богу нужны для того же – для самопознания. Ему, чье совершенство превосходит всякое понимание, тоже нужно зеркало, чтобы увидеть себя – и для этого он создал человека.

Лешка собирался переночевать в Таллине и возвращаться в Москву утренним рейсом. Однако как-то незаметно, исподволь мы пришли к мысли, что светиться в гостинице с австралийским паспортом ему не стоит. Так что палубных билетов мы купили два. А одолженный Августом дамский пистолетик оставили ему в камере хранения.

И тут – вот неожиданность! – в очереди на посадку на паром я увидел коротышку, с которого – без сознательного участия с его стороны – началось мое всплытие со дна в этой истории. Ну, того, затянутого в кожу, который предложил мне в туалете «Гитар сафари» сексуальные услуги, что и подсказало мне, где можно было бы укрыться на ночь. Он и сейчас был одет точно так же – в черную косуху с никелированными нашлепками, кожаные штаны и сапоги на высоком каблуке. С ним были две симпатичные и смело державшиеся девицы, с одной из которых, как я смутно припоминал, он и танцевал в тот вечер. Чего его потянуло в город трезвенников? Вряд ли на просушку поехал? Скорее всего, сотрудниц своих повез на заработки – не случайно же он подошел ко мне тогда в туалете.

Проблем с паспортным контролем не было никаких. А ведь Марет могла описать нас полиции. «Были бы трезвые – прицепились бы!» – изрек по этому поводу Кудинов. На палубу мы, естественно, не пошли, поспешили занять места в баре – их же там не без счета.

Коротышка с победным криком приземлился на единственном оставшемся свободным высоком стуле, предоставив девушкам место за своей спиной. Теперь, наконец, они стали почти одного роста. Коротышка заказал три «отвертки» и, довольно потирая руки, посмотрел в нашу сторону. Я подмигнул ему. Коротышка вряд ли запомнил меня по нашей мимолетной встрече, но тоже подмигнул мне в ответ своим детским круглым глазом.

– Вы и с этим джентльменом успели познакомиться в Таллине, – поразился Кудинов.

Я с важным видом кивнул.

– И, разумеется, с его дамами, – со сдержанной завистью в голосе уточнил Лешка, который тоже, должно быть, понял расклад в этой компании.

– Нет, дам мне и без них хватило, – разочаровал его я. – Так что мы будем пить?