Текст книги "Деникин. Единая и неделимая"

Автор книги: Сергей Кисин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 33 страниц)

Вот из этой молодежи, в отличие от профессионального военного казачьего сословия, и были сформированы первые подразделения добровольцев.

Прибывший в Новочеркасск Деникин отметил: «Если бы в этот трагический момент нашей истории не нашлось среди русского народа людей, готовых восстать против безумия и преступлений большевистской власти и принести свою кровь и жизнь за разрушаемую родину, – это был бы не народ, а навоз для удобрения беспредельныых полей старого континента, обреченных на колонизацию пришельцев с Запада и Востока. К счастью, мы принадлежим к замученному, но великому русскому народу».

В составе Алексеевской организации треть были офицерами, половина – юнкера, 10 % – учащиеся вузов, кадетских корпусов, духовных семинарий.

Подчеркнем, среди «великого русского народа», собравшегося восстанавливать порядок в государстве, 60 % были дети. Взрослые предпочитали скрываться за их «колыбелью».

КРЕСТОВЫЙ ПОХОД ДЕТЕЙ

К концу ноября 1917 года под ружьем у генерала Алексеева из 500 добровольцев более 300 были гимназистами, кадетами, реалистами, студентами, юнкерами от 14 до 19 лет. Пороху не нюхавшими, смерть в глаза не видевшими, в живых людей сроду не стрелявшими. В лучшем случае они умели держать в руках винтовку (многим в силу возраста даже 5-кг винтовка Мосина (со штыком и боекомплектом) была не по плечу), кое-как ходить строем. Понятия о тактике боя, штыковом поединке, маскировке, смене позиций и пр. не было в помине. Офицеры-добровольцы пытались их хоть немного поднатаскать, но у самих было дел по горло. Да и крайний дефицит вооружения и боеприпасов сказывался (на всех было около 100 винтовок по 120 патронов на каждую, 18 револьверов и ни одного пулемета).

В Добровольческой армии их называли «баклажками». Капитан Новиков писал: «Они говорили басом, чтобы казаться старше. Они изнемогали под тяжестью солдатской пехотной винтовки… Они совершали огромные, никакими уставами не предусмотренные переходы. Они тонули в реках, замерзали в снегах, безропотно голодали, переживали отчаяние безнадежности… Они усеивали своими детскими костями просторы Дона, Кубани, Таврии…. Они ходили в штыковые атаки, метали ручные гранаты, сидели на пулеметах, на орудиях, на бронепоездах… Слово «кадет» стало самым ненавистным и самым яростным символом для революционной черни. И национальная история России впишет, уже вписала их безвестные имена в самые светлые и самые жертвенные скрижали своей героики. И новые поколения очистившейся и возрожденной России почтительно склонят головы перед их бессчетными и безыменными могилами».

Еще в середине ноября атаман Каледин, разочарованный в собственных подчиненных, умолял Алексеева выделить ему группы по 5–6 добровольцев под командованием донского офицера, которые бы направлялись на железнодорожные станции для поддержания там порядка. С Запада шли эшелоны с возвращавшимися распропагандированными казаками-фронтовиками, которые уже слышать не хотели о воинской дисциплине и служению «генералам». С Кавказского фронта, после перемирия, подписанного командующим генералом от инфантерии Михаилом Пржевальским и турецким генералом Вехиб-пашой, через донские станции в Центральную Россию и на Волгу следовали эшелоны совершенно распоясавшихся вооруженных вояк, которые по пути устраивали такие станционные погромы, как будто ехали по вражеской территории.

Они митинговали на станциях, линчуя железнодорожников и требуя паровозов в нужных им направлениях. Попутно грабили местное население, отнимая в первую очередь съестное.

Что могли сделать 5–6 подростков с винтовками против хорошо вооруженных орд? Местами, завидев погоны, их тут же расстреливали на путях невзирая на возраст. Глупая затея Каледина привела лишь к напрасным жертвам.

До определенного момента и руководство большевиков с большой опаской смотрело на Дон, стараясь до поры до времени не ссориться с казавшейся мощной силой. 9 ноября на расширенном заседании Петроградского совета профсоюзов в речи, посвященной оценке борющихся сил, Ленин даже лукаво заметил: «Неправда, что мы не хотим соглашения для избежания гражданской войны. С такими силами, как Каледин, Родзянко, Рябушинский, мы готовы заключить соглашение, так как они опираются на реальную силу и имеют значительный общественный вес».

Однако, по мере поступления сведений о разброде и шатании на Дону, в Совнаркоме осмелели и решились на активные действия. Шахтеры Макеевки объявили забастовку в ответ на объявление Каменноугольного района на военном положении, а из Петрограда 18 ноября для их поддержки отправился сводный отряд из пяти полков. За помощью в Севастополь к «братишкам» отправился начальник штаба Красной гвардии Ростова Иван Ченцов. «Братишки» насупились, созвали I съезд представителей боевых частей Черного и Азовского морей и сухопутных частей Крыма, который постановил выделить Ростову и Таганрогу флотилию судов, а также потребовать и от Кубанского войскового правительства снять военное положение и признать Совет Народных Комиссаров.

Вскоре оттуда в Таганрог и Ростов была отправлена флотилия тральщиков КО-21, КО-23 и КО-31 с тысячью вооруженных матросов на борту. Грозная сила, учитывая корабельную артиллерию калибром 120-мм. Параллельно по железной дороге (эсеровский «Викжель», объявивший «нейтралитет», на деле перебрасывал только большевистские части) из Крыма вышел на Ростов 1-й Черноморский отряд из двух тысяч «братишек» под командованием беглого матроса эсминца «Прыткий» Алексея Мокроусова, члена Севастопольского совета, прославившегося тем, что на собрании Совета в Феодосии лично пообещал физически уничтожить «всю буржуазию».

20 ноября 272-й Гдовский пехотный полк (запасной), расквартированный в Новочеркасске и митинговавший почти каждый день, отказался подчиняться атаману. Каледин попытался было показать, кто в курене хозяин, но случилось давно им ожидаемое.

4-я и 6-я казачьи сотни, которые вызвал из Новочеркасска в Ростов командующий Ростовским округом Генерального штаба генерал-майор Дмитрий Потоцкий для предотвращения выступления местных большевиков, дошли до станции Нахичевань, начали митинговать и отказались идти дальше.

Через день есаул Валуев докладывал о том, что 1-я, 2-я и 3-я сотни того же полка Новочеркасской команды отказались выходить на построение на Троицкую площадь. Из Ольгинской полковник Цыганков докладывал о волнениях в 41-м полку, об отказе 39-го полка нести военно-полицейскую службу на рудниках Ровенецкого горного района. Начальник гарнизона Таганрога Генерального штаба генерал-майор Анатолий Назаров сообщал об отказе некоторых сочувствующих большевикам сотен 17-го и 51-го полков выполнять боевые приказы и желании присоединиться к матросам тральщиков из Севастополя.

Для атамана наступал момент истины – под ружьем у него из верных подразделений вместо 100-тысячной армии оставались лишь конвойная сотня и юнкера Новочеркасского казачьего юнкерского училища, начальником которого состоял бывший кандидат на пост атамана, буйный мигулинец, 50-летний Генерального штаба генерал-майор Петр Попов (однокашник Деникина по Академии). Те же дети.

Не время было становиться в позу, пора идти на поклон к генералу Алексееву. Деникин передает диалог в максимально пафосной манере:

«Михаил Васильевич! Я пришел к вам за помощью. Будем, как братья, помогать друг другу. Веяния недоразумения между нами кончены. Будем спасать, что еще возможно спасти.

Алексеев просиял и, сердечно обняв Каледина, ответил ему: – Дорогой Алексей Максимович! Все, что у меня есть, рад отдать для общего дела».

Вероятнее всего, вкрадчивый Алексеев был куда менее любезен и для начала настоял, чтобы «все, что есть для общего дела», отдал сам атаман. Кокетство закончилось. Тут же долго осторожничавший Каледин (потом оправдывался, что «было страшно пролить первую кровь») мигом раскрыл перед ним свои арсеналы, невзирая на солдатские комитеты и недругов из правительства – вопрос стоял уже об его атаманском перначе. По утверждению председателя войскового Круга Николая Мельникова, добровольцы получили целый бронедивизион (6 машин) в составе двухпулеметных и однопушечного броневиков. Оружие вручили сразу 800 бойцам, что позволило выдать винтовки и студенческой дружине. Насчет «бронедивизиона» парламентарий, конечно, загнул, но кое-какая колесная техника у добровольцев хотя бы временно, но появилась.

После этого «в ружье» были подняты относительно организованные Сводно-офицерская рота и Юнкерский батальон, дополненные сотней Новочеркасского училища. Выдвинули запасникам ультиматум: сдать оружие, 20 минут на размышление, в противном случае пулеметы броневиков прочешут всю станцию Хотунок под Новочеркасском, где они и были расквартированы. Не ожидавшие от алексеевцев такой прыти запасные 272-й Гдовский и 273-й Богодуховский пехотные полки (несколько тысяч солдат) без единого выстрела сдали оружие (еще один 276-й Купянский пехотный полк был разоружен в Каменской), пополнившее добровольческий арсенал. Сами солдаты были распущены по домам.

Ободренный Каледин 22 ноября выпустил обращение к большевикам, обещая, что их Советы никто не тронет, если они не будут вмешиваться в происходящее, не касающееся их лично. Тогда же атаман обещал, что казачьи войска не будут пересекать границы Донской области, что ставилось ему в вину Совнаркомом, опасавшимся очередного карательного «похода на Петроград».

Однако это не возымело воздействия. Уже на следующий день в Таганрог прибыли севастопольские тральщики. «Братишки», возглавляемые так называемой «Комиссией пяти» во главе с матросом-большевиком Владимиром Драчуком, предъявили атаману ультиматум с требованием отменить военное положение в Донской области и признать Совнарком. Кроме того, было выставлено требование отправить в отставку Каледина, Богаевского и Агеева. В ответ атаман потребовал удаления самих тральщиков – он уже мог себе это позволить, за его спиной маячили верные штыки генерала Алексеева.

«Потеряв» Новочеркасск, большевики намертво вцепились в Ростов, в котором тоже не все было так уж однозначно, 10-тысячный гарнизон, состоявший из запасников, давно уже перестал подчиняться хоть кому-либо. Солдаты бросили нести службу и от нечего делать ходили на митинги или просто слонялись по городу с винтовками за плечами, пугая почтеннейшую публику и отказываясь платить в трамвае. Наличие оружия в руках периодически толкало их на разного рода уголовные подвиги, и к атаману зачастили делегации от ростовцев, умолявших раздать оружие населению для защиты от «защитников». Каледин объяснил, что не может этого сделать, ибо в этом случае вооруженных столкновений не избежать и тогда уже ни о каком контроле над ситуацией не может идти речи.

Вместо солдат караулы несли 150 казаков, которых подобная «общественная нагрузка» тоже никак не устраивала. Тем более, что запасники начали требовать передачи всей власти Советам рабочих и солдатских депутатов, не признавая власти атамана.

Усложняло положение то, что Ростов – город пролетарский, но отнюдь не большевистский. Донской комитет РСДРП, в отличие от многих российских городов, в скобках имел приставку не (б) – большевики, а (м) – меньшевики и возглавлялся популярным политическим деятелем Александром Локерманом, одним из организаторов знаменитой Ростовской стачки 1902 года. Донком, пользовавшийся огромным авторитетом у местных рабочих, занял особую позицию, отказался признавать большевистский переворот, но и требовал от Каледина отменить военное положение в Донской области.

Донком категорически запретил своим членам РСДРП исполнять какие-либо комиссарские должности, участвовать в реализации декретов Советской власти, хотя и разрешалось входить в выборные организации. Большевики рассматривались как узурпаторы, лишившие народ прав и свобод, завоеванных Февральской революцией.

Соответственно, ростовским большевикам в городе особо рассчитывать было не на кого, только на вмешательство извне братишек из Севастополя. Поэтому так страстно и ожидали прибытия тральщиков, приурочивая вооруженное выступление именно к этому дню.

Поэтому генерал Потоцкий достаточно самонадеянно решил сыграть на опережение и со своими мизерными силами попытался установить контроль над Ростовом. Сводный отряд казаков и юнкеров в ночь с 25 на 26 ноября атаковал расположенный в театре-варьете «Марс» Ростово-Нахичеванский совет рабочих и солдатских депутатов и штаб Красной гвардии, в суматохе застрелив депутата Совета Кунду, члена штаба Казбирюка и нескольких рабочих. Одновременно попытались взять под контроль почту и телеграф. Первая кровь, чего так боялся Каледин, пролилась. В ряде изданий именно это событие считается началом Гражданской войны в России.

К утру 26-го положение переменилось. «Главный комиссар» Черноморского флота матрос Василий Роменец отстучал в Совнарком тревожную телеграмму о событиях в Ростове, запрашивая санкцию на дальнейшие действия. Совнарком дал «добро»: «Действуйте со всей решительностью против врагов народа, не дожидаясь никаких указаний сверху. Каледины, Корниловы, Дутовы – вне закона. Переговоры с вождями контрреволюционного восстания безусловно воспрещены. На ультиматум отвечайте смелым революционным действием. Да здравствует революционный Черноморский флот!»

Флот здравствовал и сам рвался в бой. Благо, мировая война оставила черноморцев почти без дела, и всю нерастраченную энергию «братишкам» пришлось спускать лишь на отстрел собственных офицеров в Ялте и Севастополе. С прибывших тральщиков был высажен десант, и верные большевикам солдаты 252-го Хотинского пехотного полка перешли в наступление. В ростовских гостиницах прошли повальные обыски, у находившихся там офицеров, которые так и не определились, на чью сторону им переходить, изъяли множество револьверов. Разоружили переведенную из Киева школу прапорщиков. Казаков выбили с почты и телеграфа. Потоцкий, не имея поддержки из Новочеркасска, отступил на эвакуационный пункт железнодорожного вокзала и занял круговую оборону.

Удивительно, что Потоцкий не стал отступать на политически индифферентную купеческую Нахичевань, через которую проходила железная дорога на Новочеркасск и где в суете улиц и одноэтажных домов несложно было бы обороняться. Не стал отступать и на Зеленый остров, где в 1941 году от фашистов сумел укрепиться и отбиться целый полк НКВД. Да и вообще, очень похоже, что сама задумка «удара на опережение» сильно попахивала авантюрой и не была согласована с Калединым, которому просто некем было даже поддержать Потоцкого. Итог был предсказуемый. Без связи, без боеприпасов, неся огромные потери, генерал оборонялся сутки и сдался на милость победителей. Казаки заявили, что «с солдатами и рабочими они драться не будут», и ушли, с ним оставались только юнкера. То есть вчерашние дети.

Генералу очень повезло. Потоцкого не пустили в расход здесь же, перед вокзалом, как многих других, а отправили под арест на яхту-крейсер «Колхида», затем обменяли на пленных матросов. Судьба выступивших с ним юнкеров неизвестна. Зная, как большевики поступили с юнкерами в Москве, можно не сомневаться, что эта детская кровь обильно окропила и ростовские мостовые.

Узнавший о событиях в Ростове атаман Каледин в Новочеркасске 26 ноября срочно созвал Войсковой Круг. Долго думать было не о чем, в наличии находились только те же новочеркасские юнкера-дети генерала Попова. Необходимо было теперь официально обращаться за помощью к Алексеевской организации. Таким образом, де-факто признав существование Белой Армии, которой не было еще и месяца от роду.

Алексеев тут же двинул в бой Георгиевскую роту, единственную на тот момент полностью сформированную. Понятно, что менее сотни офицеров могли образовать лишь незначительный заслон, но никак не наступающую часть. Вечером того же дня им в поддержку выступил уже сводный отряд под командованием полковника князя Хованского, состоявший из Офицерской роты и Юнкерского батальона. Всего 500–600 штыков, все, чем обладала на тот момент Белая Россия. В бой летели, сломя голову. По воспоминаниям командира роты Юнкерского батальона поручика Мстислава Мезерницкого, кадеты рвались в атаку с криками: «Покажем, что мы не мальчики! Умрем, но оправдаем надежды «дедушки» (Алексеева. – Прим. автора)]»

Боевое крещение получили под Нахичеванью, где правый фланг алексеевцев напоролся на сильный заслон 252-го полка красных. В итоге в первом же бою все как один полегли юнкера 1-го взвода капитана Данского, сформированного из кадет Одесского и Орловского корпусов. Как потом сообщалось в донесении Алексееву, «найденные трупы мальчиков были изрешечены штыковыми ударами».

Алексеевцы отошли к станции Кизитиринка, куда срочно были переброшены тральщики севастопольцев, обрушившие на детские головы град снарядов. При полном отсутствии противодействия суда могли лупить по позициям юнкеров на выбор.

Хуже всего, что брошенные в заснеженную степь добровольцы так и не получили поддержки от войскового интендантства. Ни боеприпасов, ни горячей пищи, ни медикаментов. Создавалось впечатление, что юнкеров послали просто на заклание как искупительную жертву для побуждения взрослых взять в руки оружие.

Пока они обливали кровью кизитиринские бугры, отвечавший за снабжение Генерального штаба полковник Николай Карпов метнулся в Новочеркасск трясти интендантов, но те отделались лишь обещаниями. Тогда отчаявшийся полковник обратился к своей знакомой Ольге Мягковой, поддерживавшей добровольцев. Энергичная дама смогла сделать то, что не смог синклит генералов – обзвонила всех знакомых, распределила, кому покупать хлеб, кому сахар, кому чай, кому сало, кто повезет патроны, кто продовольствие. На следующий день все это уже было на позициях (привезли пожелтевшее сало и насквозь промерзший серый хлеб, но и шоколад и теплые перчатки).

Севастопольцы докладывали в Петроград: «Каледин вместе с союзными империалистами объявил гражданскую войну… Братская кровь проливается. Просят немедленно слать все черноморские отряды с большим количеством пулеметов водным путем и сухопутным. Юнкера наступают на Ростов с броневиками: тралер открыл огонь. Срочно жду ответа и указаний. Главный комиссар Черноморского флота Роменец».

Следует заметить, что далеко не все броневики не были на ходу. Их подтащили к району боев быками скорее для устрашения и поддержки пулеметным огнем, чем для маневренных атак. Саботировавшие работу машинисты паровозов разбежались, так что в течение всего наступления от Новочеркасска до Кизитиринки неустанно курсировали локомотивы, водимые юнкерами и студентами. Возили на «фронт» боеприпасы и продовольствие, увозили раненых.

На следующий день к юнкерам прибыли Михайловско-Константиновская юнкерская батарея (без орудий, в качестве пехотной роты), спешенная сотня донских юнкеров и сотня 6-го Донского пешего батальона, дружина стариков-казаков станицы Аксайская.

Стало чуть легче, но выхода все равно не предвиделось. Под Ростовом образовалась патовая ситуация: алексеевцам не хватало сил для наступления, а красным – не хватало для того же желания. Ростовские меньшевики убедили рабочих, что им нет смысла лить кровь за интересы большевиков, а не желавшим воевать запасникам вообще непонятно было, для чего их гонят в бой. Фактически на небольшом пятачке постреливали друг в друга без особого рвения несколько сотен человек с обеих сторон. По свидетельствам участников событий, активность проявляли только моряки и добровольцы, а казаки и солдаты, видимо, по взаимной договоренности, от боев уклонялись. Гражданская война еще не обрела нужного градуса ярости и беспощадности.

Несколько дней бесплодных стычек и обстрелов без особого сближения сторон (на тральщики поступила информация, что у алексеевцев появилась артиллерия, поэтому они не рисковали подходить ближе) так никому преимущества и не принес. Прибывшие из Азова и Тихорецкой отряды красногвардейцев общей ситуации изменить не могли.

Через несколько дней, 2 декабря, ситуация изменилась. Войсковой Круг ударил «сполох» и бросил на Ростов всех, кого смог наскрести в казачьей столице и кого старики могли взашей вытолкать в поход. На разложенных фронтовиков надежды не было, но младшие возраста казаков в станицах пока еще находились под влиянием Круга.

Под Кизитиринкой сформировалась Донская особая казачья бригада под командованием полковника Юдина. Всего набралось 2493 штыков и сабель при 49 пулеметах и 6 орудиях. При этом следует заметить, что артиллерийская обслуга из казаков категорически отказалась воевать, пришлось ставить к пушкам юнкеров. Да и сами казаки особо в бой не рвались – атаману самому приходилось появляться в цепях, дабы поднимать их в атаку.

Со стороны армянского монастыря Сурб-Хач (с севера) подходила казачья бригада 46-го и 48-го полков (около 2 тысяч сабель) полковника Краснова.

В решающий момент в тылу красных со стороны станицы Гниловской вдруг загрохотали артиллерийские разрывы. Откуда взялись орудия, не знали ни белые, ни тем более красные, которые постоянно опасались каких-то подвохов со стороны «генералов». Запасники от греха подальше, не желая быть окруженными, отступили в свои казармы в селе Александрова под Нахичеванью и объявили, что складывают оружие.

Оказалось, что панику в тылу поднял отряд генерал-майора Анатолия Назарова. Начальник Таганрогского гарнизона открыл безрадостную картину. После получения известий о боях в Ростове он приказал подчиненным 17-му и 51-му казачьим полкам выступать туда на подмогу Каледину, однако объявившие нейтралитет казаки отказались. С генералом пошла только команда фельдшеров, к которой присоединились гимназисты и несколько офицеров-артиллеристов, захвативших с собой два орудия и два зарядных ящика. По дороге к ним прибились несколько сотен казаков и одумавшаяся пулеметная команда 51-го полка. У самого города они увидели двигавшийся по Дону к Ростову караван мелких судов со спешившими на помощь своим матросами-черноморцами и, заняв скрытную позицию, открыли по судам беглый огонь. Одно потопили, другие повернули назад.

Под Ростовом, умело маневрируя, Назаров сумел создать для красных видимость работы нескольких батарей и подхода скрытных резервов Каледина. Со стороны Олимпиадовки подошел ударный отряд из и сотен казаков, атаковавший в конном строю. По подсчетам историков, первое сражение Гражданской войны вели белогвардейские войска в количестве 4526 штыков, 2117 сабель,12 орудий, 4 несамоходных броневиков и около 400 сменявших друг друга добровольцев-алексеевцев.

Почуяв западню, передовые отряды красных сдались, матросы погрузились на суда и ушли в Севастополь, Красная гвардия во главе с председателем Ростово-Нахичеванского Совета и главой ВРК Сергеем Сырцовым – по домам и в подполье. Ростов пал.

Одновременно пришло сообщение о том, что кубанский атаман генерал-лейтенант Александр Филимонов разоружил в Екатеринодаре поддерживавший большевиков запасной артиллерийский дивизион и арестовали ряд членов исполкома Екатеринодарского Совета. Ждать помощи с юга большевикам уже было не от кого.

Уже ближе к вечеру со стороны Нахичевани в Ростов на центральную улицу Большую Садовую вошел отряд юнкеров, навстречу им в конном строю со стороны вокзала двигалась сотня казаков-кубанцев. Во главе колонны юнкеров на автомобиле ехал сам атаман Каледин.

Прибытие авто Каледина собрало толпу, перед которой выступил атаман, грустно заметив: «Мне не нужны аплодисменты. Я не герой, и мой приезд не праздник. Я приехал в ваш город не как счастливый завоеватель. Была пролита кровь, и нам нечего радоваться. У меня нелегко на сердце. Я выполнил свой гражданский долг, и мне не нужны аплодисменты».

Добровольцам было не до аплодисментов. В город вносили гробы с телами погибших под Кизитиринкой юнкеров. Белая Армия понесла первые потери, большая часть которых пришлась на первый раз взявших в руки винтовки детей. Только в роте поручика Мезерницкого за несколько дней боев из 140 решивших доказать, «что они не мальчики», юнкеров в строю осталось 65. «Дедушка» должен был быть доволен.

«Вы знаете, какой бы я им поставил памятник? – говорил Алексеев после взятия Ростова. – Грубый гранит – громадная глыба, а наверху разоренное орлиное гнездо с мертвыми орлятами. И сделал бы надпись: «Орлята умерли, защищая родное гнездо, где же были орлы, донские казаки?» В проповеди после панихиды по погибшим архиерей, обращаясь к мертвым кадетам, сказал: «То, что вы здесь, указывает нам, что нужно делать. Нужно делать то, что делали вы, защищая Церковь и Родину. Объявлена война всему христианству. Вот первые мученики. Дети, простите нас и примите последний поклон от нас вы, отдавшие жизнь свою за Христа. Христос с вами!»

Юношеская кровь обильно окропила идею, придав белоснежным принципам зловещий кровавый отблеск.