Текст книги "Сокровища, омытые кровью: О кладах найденных и ненайденных"
Автор книги: Сергей Демкин
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)
Шел 1934 год. К этому времени широко распространились слухи о зарытых в буше сокровищах, и в дело вмешались португальские власти. Они потребовали половину клада, если кто-нибудь найдет его. Узнав об этом, выдвинула претензии и южноафриканская алмазная компания «Де Бирс» на том основании, что среди сокровищ Лобенгулы есть алмазы, украденные с ее шахт в Кимберли. А лондонское миссионерское общество, выступавшее от имени матабеле, заявило, что половина клада должна принадлежать потомкам вождя.
Появление столь могущественных претендентов на ценности зулусского короля отпугнуло кладоискателей-одиночек: какой смысл рисковать деньгами, а может быть, и жизнью, чтобы потом в случае удачи отстаивать свои права на сокровища с сомнительной перспективой выиграть дело?
Сыграло свою роль и то, что даже детальные указания Джэкобса, полученные Лейпольдтом, так и не помогли ему обнаружить клад. Вполне возможно, что доверенный Лобенгулы слишком понадеялся на свою память, а она подвела его. Оставленные же в лесу ориентиры вполне могли быть ложными.
Поэтому появилось много разных версий относительно того, в каком направлении отправился из Булавайо караван с ценностями и где, следовательно, могут быть спрятаны сокровища. Например, в книге «Семь затерянных троп Африки» Хедли Чиверз утверждает, что, двинувшись вначале на север, он затем повернул на восток и много дней добирался до последней стоянки на берегу реки Саби. По другой версии, клад захоронен к северо-западу от Булавайо в районе водопада Виктория. Наконец, еще один вариант приводится в иллюстрированном сборнике «Все наши вчерашние дни», вышедшем в Солсбери. В нем целый ряд деталей совпадает с тем, что обнаружил майор Лейпольдт: сожженные фургоны, могила в лесу, ориентиры в виде зарубок на деревьях, но они соотнесены с совсем другими географическими координатами.
Одним словом, тайна клада Лобенгулы до сих пор остается неразгаданной. Единственное, что не вызывает сомнения, так это его существование.
ВТОРОЕ ОТКРЫТИЕ СОКРОВИЩ ТУТАНХАМОНА
Шестого ноября 1922 года английский археолог Говард Картер отправляет в Лондон телеграмму своему другу и спонсору – лорду Карнарвону: «Удалось сделать замечательное открытие в Долине Царей. Великолепная гробница с нетронутыми печатями. До Вашего приезда вход мною засыпан».
За два дня до этого Картер нашел первые ступеньки, ведущие вниз – к склепу Тутанхамона. «Такое могло взволновать любого археолога!» – запишет он позже в своих воспоминаниях.
Двадцать четвертого ноября, когда Карнарвон спешно прибыл из Англии, наступил решающий момент. Дрожащими руками Картер проделал отверстие в углу запечатанной двери, ведущей в первую камеру усыпальницы фараона. Археолог зажег спичку и поднес к дыре. За его спиной стоял лорд, выражавший нетерпение. «Видите ли вы там что-нибудь?» – спросил он и передал электрический фонарь. «Да, – отвечает Картер. – Удивительные вещи!»
В своих записях он отметит: «Пожалуй, за всю историю археологии никому не доводилось увидеть что-либо более великолепное, чем то, что я рассмотрел при свете электрической лампочки». Он различил золотые носилки, трон, колесницу с позолотой, массивные статуи, алебастровые вазы, скульптуры диковинных зверей и египетских божеств, созданных 2400 лет назад. Это был музей невиданных сокровищ! А волнения объяснялись тогда тем, что впервые ученому встретилась неразграбленная усыпальница…
Спортсмен и путешественник, поклонник Байрона и коллекционер старых гравюр, азартный игрок на скачках и яхтсмен, барон Генри Стенхоуп, лорд Карнарвон, владел огромными богатствами. Третий зарегистрированный в Англии автомобиль принадлежал именно ему и стал затем роковым в его судьбе. В 1901 году в Германии он попал в катастрофу и получил тяжелые травмы. Кроме того, последствием аварии явилась астма, с которой в Туманном Альбионе жить нельзя. И в 1903 году лорд Карнарвон уезжает в Египет, и там им овладевает навязчивая идея самостоятельных раскопок. Разбрасывавшийся на разные экстравагантные мелочи аристократ вдруг увидел цель жизни – искать, находить и радоваться историческим раритетам. Но два фактора тормозили его мечты – отсутствие знаний и утомительная египетская казуистика с оформлением концессий на раскопки. Вот так судьба и свела лорда с опытным археологом Говардом Картером, давно научившимся укрощать корыстных чиновников. Отсутствие аристократизма у него с лихвой компенсировалось всесторонней образованностью и огромными практическими навыками. Они быстро стали закадычными друзьями, верными друг другу до гроба. Картер к тому же был человеком смелым, решительным, упорным, с фантастической интуицией. Умел он и держать свое слово.
Лорд Карнарвон, будучи очень богатым, не скупился на закупки у арабов египетских редкостей. Конечно, это было противозаконным, ибо ловкачи добывали их в забытых гробницах. Но лорд был страстным коллекционером. Правда, однажды опытный французский египтолог едко высмеял англичанина за огромное число фальсификатов в его собрании. Там были даже закопченные черепки простой арабской посуды XIX века. Лорд был уязвлен. И вот именно тут он и обрадовался союзу с Говардом Картером, который быстро очистил его коллекцию от пустяков. С 1907 по 1912 год они работали в Египте вместе, открыли и раскопали две гробницы египетских сановников. В 1914 году новый друг лорда за взятки каирским крючкотворам получил разрешение на исследования в Долине Царей. Тут удалось найти кое-что интересное.
Как и полагалось по договору с чиновниками, Карнарвон разделил все находки на две части – себе и каирским музеям. Однако, как выяснилось в наши дни, дележка была не в пользу египетской стороны. Лорд взял себе больше и самые лучшие находки. А кое-что он просто утаил от всех.
Археологические раскопки друзей продолжались и в годы первой мировой войны, которую лорд просто игнорировал. Однако сразу же после ее окончания он уезжает в Англию поправлять свое пошатнувшееся финансовое положение. На прощание он бросил загадочную фразу, смысл которой прояснится лишь через семьдесят лет:
– Надеюсь, мой друг, вы и дальше будете верны слову, данному мне в долине царских гробниц…
Освободившись от мелочной опеки своего экстравагантного друга, Говард Картер быстро вышел на след Тутанхамона и вскоре отбил призывную телеграмму в Лондон.
Как утверждает Агата Кристи, каждый англичанин хранит неприятную семейную тайну: в его душе есть мрачный подвал, скрывающий привидения прошлого.
Шестой барон Карнарвон, сын лорда, оплатившего поиски последнего пристанища Тутанхамона, хранил в подвале своей души не призраки прошлого, а нечто более существенное – тайну отца, которая могла бросить черную тень на всю их семью. Однако уже в наши дни, будучи в преклонных летах и одолеваемый болезнями, он был вынужден приступить к составлению завещания. Но и тут его рука не поднялась вписать туда нечто давно им скрываемое из наследия отца, некогда открывшего гробницу фараона.
Как во всякой добропорядочной английской семье, его сын жил отдельно, хотя и тянул с отца деньги. И этот сын (соответственно, внук знаменитого лорда), примчавшийся в родовое имение из Лондона, не дожидаясь окончания описей, потребовал от эконома Батлера точного перечня имущества в фамильном замке Хайклиер. И старый слуга принялся за дело. Однажды он сказал молодому (седьмому) барону:
– Видите ли, ваше высочество, есть тут одна деликатная деталь…
– Что вы имеете в виду?
– Египетские ценности, сэр.
– Какие ценности? Ничего об египетском я не слышал от отца, если не считать безделушек на его рабочем столе.
– Следуйте за мной, сэр.
И старый слуга подвел будущего владельца замка к стене между курительной комнатой и залом для гостей. Там он отодвинул тяжелую занавеску, и Карнарвон-младший увидел дверцу сейфа и два скрытых шкафа. Они не открывались много лет.
Из сейфа Батлер взял старую деревянную коробку от сигар и вынул из нее ключи со следами ржавчины. Слуга открыл затем скрытые панелями и занавесками шкафы, и барон увидел то, что совсем и не ожидал, – папирусы и таблички с иероглифами, золотые и бронзовые вещицы, глазурованные вазы и ритуальные предметы из слоновой кости, ожерелья и кувшинчики, разрисованные лотосами…
– Это Египет! Боже мой! Тут сокровища фараонов. Что делать?
Барон собрал всех слуг и наложил запрет на все разговоры об египетских ценностях. И даже пригрозил им «проклятием фараонов».
К несчастью для него, в это время в замке находилась съемочная группа, которая с разрешения отца должна была снимать одну из серий приключенческого фильма как раз про легенду о проклятии фараона, от которого якобы погибли многие друзья и знакомые его деда. Развязные киношники бродили из комнаты в комнату, курили где попало, много смеялись и вообще плевали на всю таинственность, с грохотом перетаскивая осветительную аппаратуру. Так они наткнулись на беспредельно смущенного барона перед шкафами с египетскими трофеями. Они тоже несказанно удивились набору сокровищ и тоже получили напоминание о молчании и проклятии фараона. Но эти циники от киноискусства отлично знали, что старый лорд умер не от гнева Тутанхамона, а от чистой случайности. Как-то его укусил обыкновенный каирский москит. На подбородке образовался еле заметный бугорок. При очередном утреннем бритье Карнарвон срезал его лезвием. К вечеру образовался зудящий нарыв. Это было вполне закономерно в условиях его гостиницы с восточным шиком, но без всякой европейской гигиены. К врачу лорд не обратился, ибо, как истый англичанин, не доверял египтянам. В результате он умер 5 апреля 1923 года от заражения крови…
Поняв, что с киношниками не договорится, Карнарвон-младший вдруг вспылил и выгнал всех парней взашей из своего замка с помощью своры слуг. Затем он закрылся в кабинете отца, не встававшего уже с постели, и принялся размышлять. В конце концов он пришел к решению быть честным в пределах создавшейся ситуации и приказал Батлеру вызвать экспертов аукциона «Сотби», а сам пригласил сотрудников Британского музея для финансовой и художественной оценки неожиданных египетских трофеев.
Группа, приехавшая из Лондона, привезла с собой реставраторов и специалистов по консервации предметов старины, что оказалось весьма мудрым и своевременным решением. Ценности хранились, прямо скажем, не в лучших для них условиях, что-то уже сильно пострадало от сырого климата Альбиона.
Между тем, отказавшись от всех контактов с прессой, молодой барон принялся исследовать чердаки, подвалы и чуланы замка. Так на свет Божий выплыли из темноты и пыли еще триста предметов египетского происхождения, включая и те, что принадлежали не Тутанхамону, а его деду – Аменофису III. Тут были папирусы, статуэтки, керамические сосуды, ритуальные предметы из серебра и бронзы.
Сперва вещи из склепа Аменофиса несказанно озадачили работников Британского музея, но затем они нашли краткие заметки из воспоминаний Картера, что он вместе с лордом в 1914 году проводил раскопки в гробнице этого фараона, в которой до них трудились американские археологи. Шестой наследственный барон и лорд Карнарвон к этому времени скончался. От него скрыли всю суету с египетскими ценностями. После похорон специалисты Британского музея продолжили свои работы по описанию всех находок в замке. Продолжались они восемь месяцев.
* * *
Кстати, Тутанхамону не везло всю жизнь. Коррумпированные чиновники прикарманивали значительную часть собираемых по всему Египту налогов. Придворные ювелиры ухитрялись присваивать серебро, золото и драгоценные камни, привозимые из Африки для украшения его дворца и загородных резиденций. Жрецы, пользуясь его малолетним добродушием, отхватывали с безмерной жадностью для своих культовых центров огромные земельные площади. Словом, при жизни он был окружен жуликами всех мастей и рангов. Да и после смерти покоя от них не было. Когда Картеру выпала удача – найти гробницу фараона, он насчитал среди погребального инвентаря более трех тысяч драгоценных предметов. Но через неделю после первых восторгов археолог убедился, что в момент запечатывания подземной гробницы в ней было сокровищ больше, по крайней мере, на одну треть. Анализ внутренней обстановки показал, что грабители побывали в камерах усыпальницы Тутанхамона дважды. Первая банда гробокопателей вынесла из первых комнат мелкие золотые и серебряные вещицы, а вторая – фараонову парфюмерию. Благовонные масла, духи из лепестков розы, изысканные косметические притирания ценились в Египте, пожалуй, не ниже золота.
Интересно, что воры не забрали сосуды, а перелили их содержимое в кожаные мешки. Один из них в спешке был оставлен в подземелье с отпечатками пальцев ловких воришек.
Почему ловких? Да потому, что тайна их проникновения в гробницу фараона до сих пор не разгадана. Печати оказались целы, а вот следов подкопа нет. Сплошная мистика…
* * *
Прошло еще восемь месяцев после того, как сотрудники Британского музея закончили обследование скрытых за панелями шкафов лорда Карнарвона. Новый лорд (он стал им после смерти отца) согласился на новые «раскопки» в замке Хайклиер. Из Лондона на этот раз приехал египтолог Николас Рейве.
В первый же день он задал хозяину вопрос:
– Сэр, вы разрешите мне простукать стены?
– Пожалуйста, весь дом в вашем распоряжении. Я приставлю к вам слуг.
– Нет, спасибо. Гораздо лучше, если мы будем действовать с вами только вдвоем.
И что вы думаете? Посыпались новые находки. В разных темных уголках, за рядами книг, в стенных тайниках и тумбочках с двойным дном нашлись еще шкатулки и коробочки, глиняные фигурки божков и заупокойных слуг фараона, таблички с иероглифами и папирусы с заклинаниями, бронзовые вещицы и священные для всех египтян изображения жуков скарабеев. Совсем неожиданной оказалась алебастровая чаша с печатью знаменитого фараона Рамзеса II. Она сразу же была признана большой исторической ценностью. Но вот откуда она? Это, увы, не удалось выяснить.
В одном из письменных столов новый хозяин замка неожиданно обнаружил записки, сделанные рукой Говарда Картера. К сожалению, они сохранились не полностью, но та часть, которая осталась, содержала оценки предметов из личной коллекции лорда. Они, кстати, были составлены весьма ловко, ибо в них настойчиво подчеркивалось, что египетская коллекция в замке Хайклиер – личная собственность лорда Карнарвона. Однако настойчивость не подкреплялась объективными фактами…
Египтолог Н. Рейве имел основания усомниться в оценках Картера и не согласиться с ним в том, что большинство предметов личного собрания не имеет большой исторической ценности. Он показал новому лорду небольшую корону с головами кобр и вопросительно посмотрел на него.
– Действительно, – вынужден был произнести лорд, – вещь дорогая и прекрасная. Настоящая редкость…
Общее изумление вызвал и документ, найденный в одном из рабочих столов старого Карнарвона. Из него следовало, что его жена без огласки передала часть коллекции своего мужа в Метрополитен-музей в Нью-Йорке. Передала как вещи Тутанхамона, но среди них были и сокровища других египетских фараонов.
Николас Рейве открыл в тайниках замка коллекцию античных монет, происхождение которых не документировано. Его «раскопки» выявили керамические сосуды, покрытые лаком и не потерявшие свой блеск за тысячелетия. Обнаружил он дорогую посуду и фигурки египетских божеств из могильников высокопоставленных чиновников разных фараонов. Тайна их тоже не прояснилась. Ущерб науке очевиден.
Рейве, проделав титаническую работу в замке, не мог не выступить в печати. Реакция была бурной. Пресса просто заверещала по случаю такой скандальной сенсации. Но важно отметить другое. Египетские власти, поддержанные работниками каирских музеев древностей, начали по дипломатическим каналам требовать возвращения всех сокровищ фараонов на их историческую родину. Египтяне уверены, что вывоз древних реликвий был незаконным. Они грозили поднять вопрос в ЮНЕСКО.
Реакция нового лорда Карнарвона на бурные обсуждения семейной тайны в печати была неожиданной. В нем вдруг проснулся собственник. Он отказался от новых переговоров с Британским музеем, а дипломатам заявил, что обладание редкой коллекцией он считает вполне законным, ибо объявил ее частной собственностью и застраховал.
Через полгода, когда буря в печати приутихла, лорд открыл замок Хайклиер для посещения любознательными экскурсантами. Естественно, сокровища Тутанхамона показываются за плату. Демонстрация ценностей, накопленных прадедами, полностью согласуется с нынешними обычаями английской аристократии, не имеющей подчас других доходов. Кстати, лорд велел гидам не беспокоить его вопросами со стороны туристов по поводу экспонатов, у которых не обозначено место находки…
Глава шестая.
ЗАРЫТЫ В ЗЕМЛЕ, СХОРОНЕНЫ В ТАЙНИКАХ
ДЕНЕЖНЫЙ ДВОР ДРЕВНЕЙ РУСИ
При описании русских денежных кладов нередко упоминаются «деньги» и «полушки», а их стоимость обычно указывается в алтынах, гривнах, копейках и рублях. Например, известный «клад в изразце», найденный в Московском Кремле на месте древней Спасской улицы и датируемый сентябрем – октябрем 1606 года, составлял в сумме 12 рублей 3 гривны 3 алтына. Как пишут историки: «Это была достаточно большая сумма для того времени». Но вот как появились эти денежные единицы и что они собой представляли, знают немногие. Поэтому рассказ о становлении денежной системы в России будет далеко не лишним для всех, кто интересуется кладоискательством.
За триста лет до копейкиПравление Ивана Грозного давало обильную пищу летописцам. Причем наряду с деяниями государственной важности они фиксировали и на первый взгляд заурядные поступки, которые тем не менее впоследствии приобретали неожиданное значение. Так однажды во время посещения Новгорода чем-то сильно разгневанный царь в сердцах ударил своим жезлом в стену Софийского собора. Сей кощунственный поступок имел непредвиденные последствия: «…просыпася велие сокровище, древние слитки в гривну и в полтину и в рубль», – повествует летописец. Невольный венценосный «кладоискатель» повелел нагрузить нежданно-негаданно найденными сокровищами возы и отправить их в Москву. Значение же находки Ивана Грозного состоит в том, что он стал одним из первооткрывателей кладов знаменитых ныне серебряных слитков.
Известно, что деньги-монеты появились на Руси лишь в XIV веке. До этого торговля была меновой, или, как теперь говорят, бартерной. Правда, в обращении находились иностранные монеты – дирхемы Арабского халифата, римские и западноевропейские денарии. Но количество их было небольшим, а нарицательная стоимость высокой. Поэтому их пускали в ход только при крупных торговых сделках.
А как быть в повседневном обиходе? В одном и том же городище обменять огурцы на сапоги еще можно. Но вот везти их куда-то, если нужного товара на месте нет, неудобно. Тем не менее наши пращуры находили выход из положения. На выручку им приходили гривны – серебряные, а позднее и золотые слитки, которые стали основной единицей счета и платежа.
Одно из самых ранних упоминаний этой денежной единицы встречается в 1060 году в Псковской летописи: «Изяслав Ярославич… дань заповеда даяти 2000 гривен». Правда, летописец не уточняет, что представляла собой гривна. Однако через сто лет этот пробел восполнил персидский писатель Ахмет-Туси: «…и обращаются у русских слитки металла определенного веса».
Само слово «гривна» происходит от названия шейного украшения в виде обруча. Первоначально такие обручи применялись в качестве денежной единицы при расчетах. Однако их форма была не слишком-то удобна: в кошелек, который привязывался к поясу и назывался. «Калитой», или «мошной», такую «денежку» не спрячешь. Вот и начали гривны рубить на кусочки, а потом мастера стали лить серебряные слитки специально для денежного обращения, хотя название за ними осталось прежнее.
Строго определенной формы и веса у слитков не было. Для тех, кто рассчитывался ими, главным было то, что они из серебра. Поэтому в разных местностях и в разное время гривны мало походили друг на друга: были и трехгранные палочки, и прутики четырехгранного сечения, и палочки с утолщениями на обоих концах. В одном из кладов попался даже плоский округлый слиток, свернутый в трубочку.
К концу XII столетия произошла унификация гривны. Число их основных типов сократилось до четырех: новгородские, киевские, литовские, черниговские. Правда, как каждый именовался в то время, неизвестно, поскольку летописи на сей счет ничего не сообщают. Названия же им даны по месту находки тех кладов, в которых они встретились впервые. К настоящему времени их обнаружено около трехсот на очень обширной территории: от Новгорода до Херсонеса и от Прибалтики до Урала.
Наиболее распространенные новгородские гривны весили 200 граммов и представляли собой продолговатые бруски. Киевские ромбовидные были немного легче – 160 граммов. Они находились в обращении с начала XII века вплоть до захвата Киева монголами в 1240 году. На территории Великого княжества Литовского имели хождение округлые палочки с глубокими поперечными бороздками, весившие около 100 граммов. Наконец, в кладах, найденных в районе Чернигова, встречаются своеобразные бесформенные гривны с расплющенными или вытянутыми углами. Вес их примерно равен новгородским.
Проба серебра в гривнах была стандартизована князем Мстиславом в договоре 1229 года: «без 10 золотников», то есть девяносто процентов. По замыслу авторов этого нововведения, оно должно было упростить «международные» финансовые расчеты между отдельными местностями. Однако далеко не все строго соблюдали букву закона. Поскольку уменьшение содержания серебра в гривнах давало ощутимую прибыль, некоторые изготовители снижали его. Благо проба на слитках не ставилась, а проверить ее на практике было невозможно. Поэтому содержание благородного металла в разных гривнах заметно варьировалось: от 600-й пробы в литовских до 950–960-й в черниговских и новгородских. Тамошние серебряных дел мастера строго выдерживали стандарт: пока гривна находилась в обращении, новгородские слитки служили международной валютой.
Поскольку нарицательная стоимость гривны была достаточно высокой, во внутренней торговле они использовались лишь для крупных сделок, покупки земельных владений, платежей в казну. Но это случалось далеко не каждый день. Поэтому те, у кого имелись серебряные слитки, хранили их в надежных тайниках у себя дома или рядом с ним. Причем обязательно в таких, которые уцелеют во время пожара. Излюбленными местами для «домашних сейфов» были подпол, погреб и печь. Не случайно самый большой клад из 199 слитков был обнаружен в 1828 году замурованным в кладку печи Борисоглебского собора в Рязани.
Появившаяся в XIV веке копейка стала постепенно вытеснять гривны. Но они еще долго находились в обращении. Так, в 1447 году, как сообщает летописец, в Новгороде был казнен серебряных дел мастер «ливец и весец» Федор Жеребцов, которого посадник обвинил в умышленном «разбавлении» серебра для слитков. Когда же выяснилось, что эта, по современной терминологии, «финансовая афера», принесшая огромные барыши ее участникам, была организована «сверху», в городе вспыхнул мятеж. Власти были вынуждены изъять серебряные гривны из обращения и перелить в монеты. На этом история денежных слитков на Руси закончилась.
