Текст книги "Время драконов (Триптих 1)"

– И поскольку спелестологический андеграунд нашей жизни не отделим от андеграунда культурного ( в фаталически-чернушечном юморе выражавшегося, в музыке, которой мы внимали в Ночи Белого Камня, от гитарных переборов и рифов, или кассетных записей, или гармонии стиха, не принимаемой академически правильной рифмой – не столь важно ),– со стихов Гены я начну вторую половину нашей совместной картины:

ЕЁ ТЕНЕВУЮ СТОРОНУ

– То есть то, что стоит за.

: В тени. И при беглом взгляде спереди – на ходу, мельком,—

: просто не существует.

< Вы не пробовали разглядеть одновременно две стороны монеты?..

– правильно: зеркало. Отсылаю к эпиграфу >

* * *

Ни пройти, ни проехать:

везде

коронованный

камень.

В землю пальцы впустивши столбами,

ломает пути.

Ненасытные вши –

мы кусаем

стальными

зубами

Бело-жёлтую кожу

слезливой холодной Земли.

Так и будет – во тьме

средь родительских жутких объятий,

Из которых судьба

умудряется нас выдирать –

Царство серых камней

в обнищавшей глуши непроглядий,

Неподвижная

тверди земной

равнодушная

стать.

– Полно чёрного полдня

От Вечной Ночи

Камня мёртвые волны

Безмолвью учить!

– Вот пойду я, найду

Голубую звезду

Как со лба, да в пруду,–

И друзей приведу...

– Да какого ж рожна

Я чураюсь вина?

: Предо мною стена

Монолитная,

Только чёрная мгла,

Ни прямой, ни угла –

И вокруг мишура

Гелектитовая...

: Очуметь,

онеметь,

не посметь

и – сгореть,—

Роковая вселенская формула...

Каково же внутри,

Если свет не горит,

Да грядущее – кляксою чёрною?..

– Может, хватит рыдать:

Всё равно не поднять,

Только песни орать,

Впрочем, вправе-ли я?

Где б поесть

и поспать?

Где б постичь

и понять?

Где б достать

понадёжней

Евангелие?..

: Отделил Господь свет от тьмы

И назвал свет – днём, а тьму – ночью.

– Ой, предел-удел горемык,

Узелок петли – твёрдый росчерк!..

: Мой Восток – жесток,

Да и Юг – не друг,

Западня ледяная на Севере...

– Бечевы моток,

пара ног и рук,—

По камням верчусь:

шмель на клевере...

На камнях не видно слов,

наверху – мороз осенний,

и в центре дружеских костров —

глаза не выживших полений...

Но здесь – рассказы тихих рек

Чуть слышным отзвуком про годы

Когда приходит человек

Под эти каменные своды

копаться в тёмной голове

просозидавшейся

природы

* * *

От возраста Христа

До возраста строки

Бумага ляжет в стол

А слово – в колею

Но в Мире много слов

А нужно донести

Всего одно, как жизнь

На выдохе: ЛЮБЛЮ.

: Всего одно, как боль —

: Всего одно, как снег —

– Как ночью потолок:

– Квадратная стена:

Бумага не горит. Есть даже в пепле след.

И можно от других – НО ТРУДНО ОТ СЕБЯ.

..: Это действительно очень трудно. Почему-то я с лёгкостью пишу за своих друзей,– закрываю глаза, представляю образ —

– НО О СЕБЕ...

: ...

– Не получается. Я никогда не любил ходить к ильинскому Роднику через воду – ни зимой по льду, ни летом вброд,—

: было у меня некое предубеждение,—

– да и через деревню пьяную...

< Впрочем, если и не пьяную – что событийно-невозможно – всё одно: какая разница?.. >

: Мне всегда было ближе пройти/пробраться по вихлявому подвесному мостику, что весной в ледоход и половодье лишь один соединяет оба берега нашей реки,– затем узкой тропкой вдоль-по-берегу – гуськом, друг за другом; тропа узкая, на одного человека – двоим не разойтись: слева отвесная стена обрыва, справа река шумит на камнях перекатов, как горная,—

... Замечательные строки Юры Устинова приходят на память:

Вдоль-по берегу пешком

Мы уходим друг за другом —

Распалённые недугом,

Окрылённые тоской —

– И дальше:

Очень хочется дойти

До последнего ночлега:

Вечный Поиск Человека

На коротеньком пути...

: Эти строки – об Ильинском. Об Ильях и о нас,– о Шагале и Шкварине...

– Знаю, где он:

Там шмели в траве дрожат,

Там друзья мои лежат —

Под холмами,–

: под холмами —

– под холмами...

: Когда от Родника, набрав воды, поднимаешься летом на поляну перед входом – трава по пояс; зимой – снег...

... но когда писал о Сашке, писал и видел, как он. Как было ему.

Когда писал Сталкера – слышал внутри его голос.

..: О себе, от себя – не могу. Почему – не знаю; может от того, что во всём, что я излагаю, меня ещё нет? Нет меня – того, кто сейчас пишет эти строки?..

– Позднее развитие: так называется моя печать, и по этому поводу я не строю иллюзий в отношении самого себя – как не собираюсь кривить душой. И попробую описать — не более – как это всё начиналось для меня, когда меня ещё не было.

: Когда я был совсем иной – и потому у меня всё было иначе, чем у Сашки. Иль Сталкера. И всё было впереди —

– “Когда мы были молодыми”...

* * *

..: Гена достал из клапана пачку фотографий и протянул её Ивану Владимировичу Ященко.

Из тамбура вернулись Сталкер, Мрак и Аркаша; Коровин приготовился объяснять.

– Это в Скоротово, у Лиса тогда был день рожденья. Сам он только на первых снимках, потом он так наклюкался... – Гена хмыкнул.

«Сволочь Лис,– подумал Сашка,– и чего Пит в нём нашёл?»

– Его пристегнули к основняку, втащили на берёзу и привязали у верхушки – проветриваться... На первом снимке он сам; ещё не вечер, и я снимал без вспышки. Справа Понч-Пруевич ( «Он букву Б не выговаривает»,– пояснил Пит ); слева Наташа. На втором снимке “Свечки” полным составом тянут именинника и своего, так сказать, харизматического лидера ( «Херазматического Пидера»,– успел прокомментировать Сталкер ) наверх, к вершине... Здесь Понч-Пруевич варит грог; здесь он с Наташей, пассией Лиса... Вот их знаменитый Кан – “единичный философ”, как он сам себя называет,– а по-моему, просто распухшая и более наглая копия Лиса – сушит над костром гитару Саньчоуса. На этом снимке – последствия...

– Сашка хмыкнул, глядя на картинно поверженного Кана с “испанским воротником” из обгоревшей гитары. Сталкер опять что-то сказал, все грохнули со смеху, даже Пит улыбнулся,– Сашка, конечно, прослушал – что,– но Гена уже объяснял дальше и переспрашивать смысла не было.

: Гена был с ними только на этом слёте, в Скоротово,– и “ему хватило”: силикатчики... Слово это не было ни ругательным, ни бранным; скорее – диагноз, нечто вроде “чайника” . Лиса знали многие; кто отзывался о нём хорошо – как Пит; кто ненавидел,– ни те, ни другие не могли ничего доказать друг другу. Считалось, что у него самая красивая снаряга, что он великолепно поёт, владеет гитарой; приписывалось ему также несколько первопрохождений в Крыму и на Урале,—

– Лис привёл Пита в КСП и под землю, Пит Лиса боготворил,– как боготворим мы поначалу любого, кто открывает нам глаза на просторы Мира,– но Сашка слушал Лиса – и пожимал плечами: что толку в мелодичном и забойном “бацанье”, если оно без души? Что же до пресловутых первопрохождений... Так у кого в НБС их не было? Это было нормой, а не подвигом. Первопрохождений не было только у официальных плановых спелоспортсменов и туристов,– но вот эти-то слова как раз и были ругательством,—

– а ещё Лис был эгоистом. Сашка сразу увидел это: тот год его многому научил —

Но Лис был в НБС, Лис ходил с Пищером и Мраком в “23-ю” и в Солдатскую, и в Победу на Урале,– у Лиса всегда была самая красивая и классная снаряга, он мог выточить на своём заводе любую, даже самую замысловатую ‘железку’, и у него были какие-то секретные источники капрона, лавсана и авизента,– половина НБС покупала у него всё своё снаряжение – да, конечно, за большие деньги – и Лис мог сколько угодно рассекать по Союзу, в любые места, хоть на самолёте,—

– но разве жить заработками от продажи снаряги – грех?..

: Лис метил в магистры – а Сашка, конечно, был ещё никто,– так, ни-чичака-ни-чайник, год хождения, и то: когда удавалось уговорить маму посидеть с Сашкой, или возвращались из загранки родители Люси,—

: Что у него было против Лиса – подмосковная каменоломня, пусть самая технически сложная “в данном классе”,– да пара недельных поездок на Чатыр-Даг: в марте, когда искали с Пищером и Дизелем Виталика, да “майские иды” под маркой “астроклиматической экспедиции ВАГО” – на деле организованной НБС и бывшей стопроцентной свободнопоисковой спелеологической экспедицией?..

– И вообще: надо-ли кому что доказывать?..

: Пещеры были – стояли и стоят; НБС, походы на слёты, гитара, свеча на камне в красивом случайно найденном гроте – всё это было здорово; дома маленький Саша и фотография Люси, и мама,– а теперь ещё технарь, после которого будет настоящая интересная работа – не то, что “разношение газет и журналов” меж молочной кухней и ритуальной ежедневной давкой в метро,—

– Что ему ещё?.. К тому же Пищер сидел в Лефортово – следствие велось восьмой месяц,– кому бы стал Сашка откровенничать о Лисе?

: Конечно, Лис был сволочью,– и может, не стоило ехать на эту “спасаловку”, потому что те, кто ходил с Лисом, тоже были “с душком” – совсем не такие, как они,– ничего общего не было, как не было ничего общего меж Ильями и Силикатами – и ходили бы они по своим Силикатам, ставили волоки да водку пили,– чего ради попёрлись в наши Ильи? Так им и надо. Но Пищер говорил, что на спасах не думают, кого спасают – как нельзя думать об этом врачам,– а значит, обязательно нужно было ехать, потому что это такой шанс —

– “Я УЧАСТВОВАЛ В СПАСРАБОТАХ”...

: Год ходить в Ильи – сколько можно ползать в “чайниках”?..

: Левая вся перед глазами. Наощупь каждый камень. В темноте – запросто! Кто знает Левую лучше? Вот где можно применить свои знания, опыт,—

– Найти людей. Неважно, кто они по сути. Важно – найти. Должны были вернуться в четыре, а до сих пор нет. Что там с ними могло случиться?..

... только бы Иван Владимирович не спросил про Правую. Правую Сашка знал плохо – Пищер не ходил в Правую, Правую он считал неинтересной – и все, кто начинал ходить с Пищером, туда не ходили.

: Тоже традиция.

– Ну, и последний снимок,– Гена выдохнул,– здесь одна Лена. Так, ни-то-ни-сё. Смотрит, молчит... Таких много. Егорова, твоя однофамиль... – и он сбился.

– Сталкер открыл было рот, чтоб поправить его, но остановился, находу пытаясь сообразить, как же на самом деле произносится это слово. Все засмеялись.

Ященко нахмурился, с сожалением глянул на Сталкера —

– и Сашка снова отключился. Он знал, что сейчас скажет Иван Владимирович; знал, в каких местах будут смеяться Пиф с Завхозом; знал, что Марк и Аркаша, конечно же, снова пойдут курить,—

: машинально взял свои сигареты, спички...

..: Он ведь и о “Свечках” узнал первым. Он ехал к Коровину – Генку “припахали” на контроле; в качестве стажёра НБС он дублировал Аркашу,– у Аркаши накануне была свадьба, которая плавно перешла в день рожденья Мрака – так уж совпало, в пятницу Аркаша с Татьяной зарегистрировались и отметили, как положено, это событие с родственниками,– на другой день, в субботу “развернувшись с друзьями”, и почти все из НБС были там, потому что Татьяна тоже была из НБС, она и училась в своё время с Аркашей в одной группе во Дворце – как и Пищер с Сашкой, в астрономической секции, только на два выпуска раньше,– а в воскресенье был день рожденья Марка, Аркаша с Татьяной специально так подгадали, ведь все знали друг друга много лет – свадьба плавно перешла в день рожденья... Но поскольку контроль есть контроль, кому-то всё равно нужно было сидеть на телефоне и Генке выпала эта доля – два дня не отходить от телефонного аппарата.

Сашке было жалко Коровина, он взял маг и поехал к нему. У Сашки была потрясающая запись “Жаворонков”; Гена давно просил её переписать... И у Юго-Западной Сашка встретил Лиса; удивился, что тот не в пещере – потому что Гена по телефону сказал ему, что «Лис со своими в Ильях, и из-за них никуда из дома не выйдешь»,—

– Выяснилось, что Лису милее «мрачный день рожденья, а не мрачные подземелья», а «чичаки это чичаки, ну их в болото, надоело возиться, пусть сами ходят»,– и они пошли: сами, без него – «но со схемой НБС, а по ней заблудиться невозможно: Мрак, Пищер и Ященко в прошлом году снимали – самая точная и лучшая съёмка, в одном сантиметре метр, не съёмка – атлас»,– снисходительно-свысока объяснил Сашке Лис,– так что «беспокоиться не о чем: всё будет ‘хок-кей’...»

Но Сашка уже знал, что всё “не хоккей”: интуиция,– а может, предчувствие, напряжённое ожидание чего-то, но чего именно – непонятно, пока не свершится, не произойдёт —

: стоило раз глянуть в бегающие глазки Лиса —

: Сашка глянул – и понял всё.

Пока крутились катушки, они с Геной позвонили Питу. Пит ходил со “Свечками” – Силикаты были его первой пещерой, потому что туда привёл его Лис, и он любил туда ходить, презирая иные “дырки” – как, в общем-то и было заведено в их кругу; он ходил с группой Лиса, но в этот раз не пошёл, потому что они решили отправиться не в Силикаты, а в неизвестные ему Ильи; Пит хорошо знал “Свечек” и Сашка чувствовал, что это может понадобиться. Он уговорил Пита собрать рюк и на всякий случай “быть наготове”. Пит подумал и согласился. Он не стал говорить, что на самом деле поругался со “Свечками” ещё в прошлом выходе – уж очень достали его их вечные дымовухи-волоки, и алкоголь – Пит спиртное презирал, как и терпеть не мог пьяных; в этом отвращении было и то, что он серьёзно занимался ай-ки-до, весь ритм его жизни был подчинён жёсткой сетке тренировок и для спиртного просто не было ни смысла, ни места,– но было в этом неприятии и генетическое – Пит был тувинец и в семье его традиционно не принимали спиртного, потому что на родине его родителей водка ни к чему хорошему не привела, «с неё всё и началось, говорил отец Пита,– была страна, и был язык – свой алфавит и вера, и был мир – а теперь НИЧЕГО НЕ ОСТАЛОСЬ,– ты это запомни»,—

– конечно, Пит запомнил: в тринадцать лет очень даже хорошо запоминаешь и понимаешь такие вещи. А к шестнадцати они становятся чем-то вроде аксиомы, сомнению не подлежащей. И потому пути его со “Свечками” разошлись – но говорить об этом Сашке и Гене Пит не стал,– к чему? Он просто собрал рюкзак и стал ждать звонка: как бы они ни ругались со “Свечками” и как бы ни расходились пути – делать нужно то, что нужно.