Текст книги "Время драконов (Триптих 1)"
Автор книги: Сергей Гусаков
Жанр:
Путешествия и география
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
..: Пятнадцать метров, отделявших его от Пита, показались ему пятнадцатью километрами и он полз их вечность – от угарного газа кружилась голова, всё плыло перед глазами,– хорошо ещё, хоть глаза не ело, могло быть и хуже,– мрачно подумал он,– его шатало, как пьяного и жутко мешал неудобный и бесполезный в шкурнике противогаз, но снять его было нечем, руки были заняты и даже на секунду он не мог освободить ни одну из них для лишнего движения,– «упаду – не встану; упадёт со спины Кан – застрянем оба и не вытащит никто, это тебе не Штопорная – раз, два, и в дамках»,– бормотал он, чтобы хоть как-то поддержать себя и не свихнуться от этого страшного и тяжёлого груза,– стёкла противогаза запотели и ни черта сквозь них не было видно – он полз-брёл, опираясь о стены, а тут ещё пот, и толстый неповоротливый Кан словно специально цепляется за каждую крепь, каждый выступ пола, свода, стен —
... он почувствовал расширение; остановился, бросил Кана, сорвал противогаз – мерзкую вонючую резину с лица – стало легче; он отдышался, попробовал расстегнуть на Кане куртку,– молнию заклинило, и тогда он просто рванул полы в разные стороны, задрал свитер – подсознательно звучало: ты занимаешься этим только для того, чтоб не идти туда снова,– чтоб никого не тащить, никого не искать —
– противно было к этому прикасаться,– но сердце билось – громко, каждым ударом отдаваясь в ушах; он понял, что это бьётся его – молотом оно долбило в виски и голова гудела и кружилась от этих ударов,– «плохо»,– пробормотал Сашка, но не было времени дожидаться, отдыхая, Ященко и ребят – тут, может, всё секунды решают, и нужно успеть вытащить из этого поганого ада ещё хоть одного человека, только одного,– это ведь не просто так – ночь, прочёсывание, тяжёлый транс со спасательским ‘железом’ – полный комплект,– Штопорная, завал и та плита на плечи, и этот волок... И ещё было много мыслей и обрывков мыслей; этого человека ведь ещё надо найти, и всё это переплеталось с совсем уже бредом, страшным бредом – Пит будет смеяться, и что скажет мама, а Люся,– ... Боже, дома ему влетит – там маленький Саша – Сашка! – вот ‘в этом-то всё и дело’: Сашка маленький один, сейчас Её найти – и всё, кончено, упаду, подумал он,– плевать на них на всех,– Люся, Лена, Сашка, Пит, Сталкер и Ященко – это главное, а технарь почему-то в доме, да, электричество наука о контактах с плитой не поскользнись либо они есть тьфу чёрт либо тьфу Бог нет где,– что я несу —
: В зале стало малость полегче – эту гадость вытягивало, но больше здесь никого не было. Он увидел два расходящихся под острым углом штрека, вспомнил карту,– Липота должна была быть справа; он рванулся туда, едкий запах исчез, и дым тоже, и ход привёл его в грот, в котором были стол, нары – всё из больших старых крепей, очень прочно, очень удобно и сухо,– только два человека в мире могли так всё оборудовать: это был их стиль, и Сашке показалось, что сейчас он увидит обоих – «хватит прятаться»,– чуть не сказал он —
– И ТУТ УВИДЕЛ “Свечек”.
* * *
Лена сказала, что пора всё-таки спать – «хватит насиловать»,– сказала она и Пит подхватил: «забытия давно минувших дней»,– Сталкер с Сашкой разом глянули на часы, и хмыкнули. «Самый час»,– сообщил Сашка. «Час Маразма,– уточнил Сталкер,– полночь по U.T. — как же, уснёте вы сей час, да»,– но Люба уже спала и Лена повела её в палатку.
Сталкер и Сашка заглянули в кружки – там ещё оставалось; «НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!» – картинно удивился по этому поводу Сталкер и долил из фляги; опустевшую флягу сунул за бревно. Было слышно, как девчёнки в палатке расстилают спальники.
– Я, пожалуй, у костра останусь,– сказал Сталкер,– тесно там. А ночь – ничего... Люблю в такую ночь у костра...
– Кого? – мгновенно отреагировал Егоров.
– Себя, хорошего. Бо терпеть не могу групповщины, да. Однако не вздумай стебать – себя я люблю платонически, неразделённо.
– Это как? – опешил Сашка.
– А это, чтоб ты голову свою стебовую на ночь поломал... И вообще: что может быть дурнее храпящей рядом тётки?
– Дурно пахнущий мужик! – донеслось из палатки.
Все засмеялись.
– Ничего вы не понимаете. Мне свобода дороже...
– Радикулита? – с готовностью подхватил Пит.
– Сталкер демонстративно поднял вверх брови, затем с сожалением посмотрел на Пита.
– Эх, ты... Так и помрёшь Вечным Чайником. Сколько лет ходишь – ну хоть ЭТО знать должен! Какой же радик на пенке?
– Сталкер... Бедненький... Иди к нам, мы тебя со всех сторон согреем,– смеясь, крикнула из палатки Лена,– ты только скажи, когда на Натке женишься? Смотри – проморгаешь...
– Все бабы – дуры,– сокрушённо пробормотал Сталкер, опуская кружку.
– Сашка пошёл в палатку помочь устроиться девчёнкам; Пит взял сигарету, оставленную Сашкой на бревне, повертел её в руках – и вдруг спросил у Сталкера:
– А Виталик... Он как погиб?
* * *
– Он стоял на ветру, глотая слёзы. Дул резкий, холодный ветер —
: как и тогда, два месяца назад, когда они впервые пошли вместе в Ильи...
: Сегодня были только Пищер, Дизель и Гена. Мамонта неделю назад забрали в десант, и он ещё ничего не знал. Ольга подошла позже,– смазанные глаза, чёрный платок...
Дизель с Пищером почти не разговаривали – стояли порознь; Пищер ближе к гробу, Лёшка в стороне. Потом он куда-то ушёл, вернулся с Ольгой... А Пищер всё смотрел по сторонам, ни на ком не останавливаясь, взгляд не в глаза – по груди. Маленький рост. Когда несли гроб, ему приходилось вытягиваться, идти на цыпочках, чтоб упереться плечом...
– Было солнечно; лужи талого снега, апрель – но ветер продувал насквозь,– хотя, может, и не ветер это был, и не от ветра знобило – не от того ветра, что дул по ногам – а от того, что подкашивал под ноги — это был такой страшный удар, а солнце продолжало улыбаться, плавясь в грязных лужах,—
– как раньше улыбался он, он ведь всегда улыбался,– самый младший из них, и мама стояла одинокая, тоненькая, чёрной тростинкой на холодном ветру; даже отец приехал на похороны и стоял сбоку, что-то спрашивая у ребят – Сашка не слышал, о чём они говорили: слова относило ветром; он вспомнил другие похороны – и слёзы душили его, он не мог отвечать, когда его спрашивали, не понимая, отчего – смерть, почему,– но приходилось говорить: никто ведь не знал, как он погиб,– и приходилось рассказывать: к Дизелю и Пищеру, нашедшим тело, боязно было подходить,– а Сашка был с ними, когда искали,– когда ещё думали, что – найдут, что ещё можно спасти... И нужно было всё это говорить, выговаривать – сквозь слёзы – и повторять, повторять, повторять...
..: В морге ревел орган,– «зачем орган, и так всё...»,– думал он, не слыша, что говорили другие – Виталик, Вет стоял перед глазами – живой, смеющийся,—
: Пищер не дал ему верёвок и снаряжения. В НБС считали такие выезды безумием, и Виталику просто запретили ехать. Было ясно, что ехать нельзя – снег, обледеневшие склоны Чатыр-Дага, по прогнозу на ближайшие недели пурга; добро б ещё с группой – тогда погода по боку, всё равно под землёй всё иначе, и наверху гарантированный костёр; дежурные, знающие КС любого погружения и готовые оказать помощь, твои товарищи на страховке при спуске и подъёме – но ехать одному...
... Гроб не открывали: серый тяжёлый металл – так он вернулся оттуда, из своей последней поездки, и лица его больше никто никогда не увидел. Потом выяснилось, что он собирался ехать не один – с ним должен был ехать Лис. Лис был почти магистром, его знали все, потому что все покупали у него анораки, комбезы, рюкзаки, самохваты и рогатки,– мастер по изготовлению снаряжения, золотые руки – говорили о нём,— и никто не подумал ничего плохого: мало-ли из-за чего человек не смог поехать?.. И добренькие люди одолжили Виталику снарягу – в том числе старую гнилую пеньку, которая оборвалась, когда он висел над двенадцатиметровым колодцем: просто каменным мешком, не стоящем света фонарика – без ответвлений и продолжения...
Не сулящем ничего – кроме смерти.
: В автобусе было тесно, гроб тяжёлой монолитной плитой – металл, как камень и камень, как металл – скользил по полу, заставляя упираться в него ногами,– давил и вздрагивал, точно живой, будто изнутри кто раскачивал его... У подъезда Пищера остановились – Андрей выскочил за свечёй, потому что в суматохе никто не догадался её взять. Пока ждали Андрея – курили, и снова холодный ветер, лужи, солнце и двор, площадка во дворе – Виталик жил с Андреем в одном доме, и вот теперь – в последний раз – его внесли домой; постояли,– глухо рыдала мать, прибежал растрёпанный Пищер со свечёй, будто в ней было дело, подумал Сашка, потом понял, что Андрей не в себе, ему нужно было делать хоть что-то,—
– Лис,– вдруг сказал он.
– Дизель тут же схватил Пищера за руки, свеча выпала на пол, покатилась по лестнице, но никто этого не заметил – они стояли одни на лестничной клетке и Сашка поднял её – жёлтый парафиновый столбик, а Дизель сказал:
– Ты не имеешь права прогонять его, сегодня сюда может прийти любой,— это была первая трещина между ними – Пищер стоял с руками, сжатыми за спиной Дизелем, и Лис гордо прошёл мимо.
..: Он жил ещё десять дней,– восемь переломов – позвоночник, бёдра, ноги... Как он хотел жить! Страшно было себе это представить – один в ледяном каменном мешке, а сверху дождь, снег... и белое пятнышко неба,—
– Если бы выехать раньше! Если бы оставался контрольный срок! Если б не промолчал тот, кто должен был ехать с ним!..
– И та, что дала верёвку...
– И крымская ГСС, отказавшаяся подниматься на плато из-за плохой погоды,—
: “Спасатели” – даже следов их не нашли они, когда поднялись наверх. Никто не оплачивал им дорогу, не отпускал с работ, не предоставлял отгулов,– а те, из Крыма, когда им звонили три недели подряд – каждый день, пока не поняли, что надо ехать самим – те, кто назывался спасателями и получал за это гордое имя деньги, уверяли, что ищут, что прочёсано всё плато и его точно нет – ищите-мол-где-угодно, только не на Чатыр-Даге...
: Снег на плато, вопреки прогнозам, не шёл более месяца, и та самая обещанная синоптиками пурга случилась в день отъезда Егорова. В последний день их поисков.
На старом, оплавленном солнцем снегу, было много отпечатков следов Виталика – и ни одного следа “спасателя”.
: Ложь. Трусость. Лень. Боязнь промокнуть в снегу, замёрзнуть под порывами ветра,– скотское нежелание оторвать жопу от уютного кресла перед телевизором в тёплой квартире,– могут быть названы причиной смерти?..
: ИСКАТЬ ЧЕЛОВЕКА – это ведь не отбирать снаряжение и спиртное у случайно встреченных погожим летним днём ‘диких’ туристов...
: Его ещё можно было спасти –
– Если б они хоть не врали, что ищут!
– Он не умирал десять дней. Он очень любил жизнь, и очень хотел жить.
... А у костра на оттаявшем пятачке земли, уже обледеневшем, чуть заметённые снегом, сдуваемым ветром со склонов, валялись гильзы “беломора”.
: Вет не курил.
... Пищер наклонил свечу; с двух сторон протянулись зажжённые спички. Сашка не видел, кто – только руки; руки раздвинули цветы и венки и поставили на холодный металл Свечу,– так провожали они в последний путь тех, кто ходил и уходил под землю – это была их традиция,— и снова звучала музыка, и снова – очень громко, слишком громко,– было противно и страшно, и снова много говорили, но он не слышал слов/снов –
– Лис сказал, что не поехал потому, что Виталик вроде бы ехать отказался; Лис отправился к родным в Казахстан и о том, что Виталик уехал один и не вернулся, узнал только вчера...
..: Убрали цветы, пьяный служитель протянул было руку к свече, но Пищер заорал «Не трожь!» – и тот, испуганно бормоча нечто вроде “нельзя, нельзя”, отступил в сторону.
: Гроб задвинули на транспортёр, словно багаж в аэропорту, и он медленно двинулся вперёд – не под землю уходил от них в Последнюю Свою Дорогу Виталик – в небо, и Свеча на цинке, жёлтое колеблющееся пламя, провожало его до самого конца: в том огне, в котором сгорел он, было и её пламя. Он унёс с собой этот огонёк – всё, что они теперь могли дать ему, «и всё», сказал кто-то,– Сашка ощупью нашёл дверь и вышел наружу.
... А потом они вернулись во двор; в тот двор, с которого когда-то всё началось,– другим таким же апрельским днём – долго-долго стояли там и курили, и Пищер снова смотрел вокруг, будто ничего не видя. «Будь проклята эта страна”,– потом сказал он. Сашка знал, что вчера его выгнали с работы за эту поездку. Потом были стол, рис с изюмом, стопка, прикрытая кусочком чёрного хлеба, и Пищер пил, пил... «Будь проклят этот мир»,– повторил он. Через месяц он выйдет на площадь – не на Красную, на Пушкинскую,– но и этого будет достаточно. И год проведёт в Лефортово, и ещё полгода – в зоне под Пермью. И где-то там ему ‘опустят’ почки... Но это будет после, потом. А сейчас он молча пил, и Дизель пока сидел рядом – в тот год, когда Андрей вернётся, Лёшка пойдёт служить...
– Но это тоже будет после. А пока они сидят рядом и против них сидит Ольга, которая не дождётся его из зоны – такова будет священная воля родителей-грушников,– отец Пищера, по иронии судьбы тоже грушник, ничем не сможет помочь сыну – но честно уйдёт в отставку... Не потому, что ему будет стыдно за него – наоборот:
: Он уйдёт в отставку потому, что ему станет страшно своей работы.
А рядом с Ольгой сидит Гена Коровин – о котором, как и о Мамонте, будет ещё,– но не здесь: тоже потом.
: Позже. Ибо Время только сковывает их в лёд, именуемый Молчащим, Несостоявшимся Поколением – ‘и сколько пройдёт безудержно-медленных дней до ледохода?..’
– Они вместе вышли на лестницу: Пищер, Гена, Ольга, Дизель, Саша – и другие, которые тоже были там; Гена взял гитару и начал настраивать её, и из дверей выскочила разгневанно-праведная соседка,– “как-же-мол-можно!” – но ей объяснили, что – можно и нужно, потому что эти песни он любил, это были его песни; он и сам пел их, и они за столом слушали кассету с его голосом – только голос и остался, и пока оставались его Ильи –
– и они запели в лицо этой соседке:
Мы под землю ушли раньше времени,
Но оплакать нас не торопись —
Под землёй Люди Нашего Племени
Лишь сильнее влюбляются в жизнь...
* * *
–из Гены Коровина:
Сеет с кончика пальца
Земля натёчное семя –
А прорастает – Чудо…
… валяться в спальнике в гроте
– сигарета, плэер –
и не смотреть на часы
Не мигая смотреть
Как радужный шар свечи
Обступают тёмные стены
– Кофе глоток; сигарета. И снова кофе глоток.
: Так всеобъемлюща тишь этого утра в пещере —
– Как тьма за порогом грота.
Полоска плекса в руке
Пляшут вокруг светотени
Треск – костерок в ладошке
Странное чувство тревоги
Всех охватило в гроте –
: кто-то вошёл в пещеру.
Или все ждут,
что войдёт.
В ожидании ушедшего за водой:
Слышно, как падают капли
где-то в соседней пещере.
: Таинство Вечной Ночи…
* * *
..: На разборку, чистку и сборку системы ушло минут двадцать. Вначале Сталкер разобрал её; оттёр детали от грязи, пыли и окислов, потом зачистил ножом контакты переключателя, постучал батарейками друг о друга и как следует поскоблил ножом полюса. Всё это ему пришлось делать в полной темноте, наугад шаря по полу грота в поисках каждой детали – так как свеча, запасные батарейки и совсем уж аварийный плекс остались в трансе у развилки; конечно, это было плохо – но кто знал, что она накроется именно тогда, когда он заглянет в эту щель?..
– Со второй попытки блок питания был собран и луч света, в несколько раз более яркий, чем прежде, осветил грот. Поначалу вспышка ослепила глаза, но, привыкнув к свету, он с изумлением увидел то, на что прежде, при слабом мигающем свете системы не обратил внимания: плита, служившая в гроте потолком, была вся покрыта узором иссине-чёрных точек и пятнышек. Мелкие – как булавочные уколы, царапинки; крупные – с горошину. Будто негатив звёздного неба. Белое и чёрное. Тьма и свет. Камень – небо наоборот:
Н Е Б А
: – – ДА.
С В О Д
«Вот оно – оно,– какая станция метро не может похвастаться отделкой из таких простых – и таких плит?..»
: Рядом лежал маленький отколыш, упавший сверху; Сталкер поднял его, осмотрел. Казалось, он и внутри был весь пронизан пятнышками чёрных звёзд и туманностей. «Хорошо, что я не геолог»,– подумал он и потянулся за сигаретой. Закурил, ещё раз внимательно осмотрел плиту над головой, точно боясь пропустить какой-либо ранее не замеченный узор или точечку,– чтобы потом нарисовать именно так,– затем выключил свет: к чему он во время перекура?
: Дауны, что истерически боятся хоть на секунду остаться под землёй в темноте, просто не представляют, какой кайф красок, оттенков, цветов, форм и переливов может давать она – ЧТО В СРАВНЕНИИ С ТВОИМ ПРЕДСТАВЛЕНИЕМ УБОГАЯ ПОДАЧКА ЖЁЛТО-СЕРОГО ЗРЕНИЯ???
– Презрительно хмыкнув, он протянул руку вперёд. И точно там, где ожидал, коснулся плиты-свода. «Значит, есть ещё Красота,— мысленно произнёс он. И добавил после небольшой паузы: – Осталась...»
– Он вспомнил бардак в центральной и привходовой части Системы: мусор, огромные, дурно пахнущие помойки отвратительными маяками у жилых гротов,– там же на десятки метров вонь ‘бытовух’ – привычных всем тех же волоков из смеси бензинового чада, сигаретного дыма и прочего, что расползается по Системе от любой компании, почитающей пребывание-касание с Пещерой за сидение в гроте,– а ещё плесень у сложенных из камней и крепей столов и нар – там, где изливали пьяную душу,– спички, бычки, пачки от сигарет по самым “модным” прогулочным маршрутам...
: ЭКОЛОГИЯ. Планета в планете,—
«С-сволочи... За три года так всё засрать...»
: Три года он не был здесь, и три года мечтал – как вернётся, коснётся этих камней,– сколько всего здесь было оставлено! – а вернулся...
: Старые друзья уходили – работа, учёба, дом... Но приходили другие – толпы, целые толпы новичков; слава Ильей росла – ведь действительно: чудо была пещера,— и новичкам все здесь всегда были рады – как когда-то были рады им самим,—
: “ПИ” – “Пищеровские Инициативы”, человек человеку – друг, и всем всё было можно; Пищер придумал СПУСК – Спелеоподземный Университет-и-так-далее,– музыкальными и литературными сплетнями-новостями делились и поучали друг друга, что кому в мире интересного открылось,– философией с социальными заворотами мозговых ‘язвилин’ не брезговали – Монтеня с Авторхановым почитывали, да Бродского с Киплингом,– а уж как Стругачей и Булгакова всем гротом, бывало вслух парили... Да пищеровские лекции по тарелкам летающим разным с экстрасенсами в Бермудском треугольнике и следами неведомых пришельцев имени фон Дэникена заслушивали,– часа на три-четыре тральчикам захватывающим внимали, пока колотун не прошибал от недвижимого образа, то есть подобия, жизни,—
– Но было и просто в кайф: как Коровин притащил своего сумасшедшего приятеля-поэта, и он читал в Десятке пищеровской – только что написанное, здесь же, в Ильях – на глазах у всех:
– Ни туловища нет, ни тени:
Поймай меня, тамошний пёс —
Пещерное хитросплетение
Кукишем тебе в нос!..
: Какого я цвета и ветра —
Лучинка которой звезды,
Здесь корни гигантских деревьев
Прокладывают ходы...
... Спали в логове – называется грот.
Спелеологи: каменный век,—
В каждом сердце хозяин Крот,
Он, прищурившись, ждёт ответ...
: Может, это действительно было здорово. А ещё – егоровские программы по Жарру,—или ‘Ж-М-Ж’, как его стали называть в Ильях – полюбили мы его слушать под землёй и пошла возня с аппаратурой: усилители, колонки, аккумуляторы неприподъёмные,– магнитофоны, что через раз выходили из строя, через два просто лажали; колонки, боящиеся сырости, как спасатель – входа в Систему...
– И роденовские идеи со светом: ультрафиолетовые лампы с капризными и дерущимися током преобразователями, но зато – скрытое освещение,– рисунки фантастические на стенах люминесцентными красками,– подколы чичак и наивных чайников...
... а каких гостей приглашали на наши праздники и слёты! – приезжали со всех концов страны и никто не жалел денег на дорогу: Володя Васильев из Харькова, Серёжа Кучма из Запорожья, Коля Якимов и Шура Деревягин из столь любимого нашим гран-бардом Коровиным Челябинска,– Вадик Певзнер пел в Русской Америке, Игорь Салчак читал свои стихи в Десятке,– “Кенгуры”, считай, месяц подряд по разным гротам концертировали – и как! – а “Иваси” вместе с “Несчастным Случаем” встречали у нас Новый год...
: Не хождение под землю было —
– А что???
: Праздники, дни рожденья...
..: Газеты, программы, техника,– организационная суета, неразбериха, нервотрёпка,– срывы с капризной аппаратурой, с излишне впечатлительными приглашёнными – и перекушавшими на радостях дивной встречи ветеранами-хозяевами,—
– Огромные толпы гостей и хозяев: по тридцать, по шестьдесят человек в гроте —
: Да разве ж так можно было?..
– И что-то ушло.
: Вино и водка забивали усталость и веселили больше, чем песни и разговоры у свечи или костра. И всё меньше оставалось времени и сил просто ходить и искать новое,– пещеру все почитали за Дом, и всё казалось знакомым в ней, как в обжитом доме,– наощупь каждый камень, и всё больше сидели по гротам: непрерывное круглосуточное застолье, вечный праздник, пирпетуум кайф и пир’духа, конвейерный приём гостей по накатанному сценарию – свежие подземные сплетни, чай, несвежие городские анекдоты про ‘КП=СС’, магнитофон с очередной новомодной егоровской записью “с последнего слёта”, водовка, традиционно популярные ильинские шлягеры в авторском исполнении или уродской интерпретации очередного полуглухого, полубеспамятного “спелеобарда”,– снова водовка, новый приход гостей – или ещё страшнее: в муках и скорбях заранее составленная другом Егоровым в городе очередная ‘умоподрачительная’ магнитофонная сборка – “фо спешел для данного Праздника” – и привет: часа три запланированного согласно Высоким Егоровским Музыкальным Вкусам общего кассетного “веселья”,– ни на слово, ни на полшага в сторону – шаг влево предательство, анекдот вправо вредительство, просьба вырубить никому не нужную железку и предоставить слово живому человеку – оскорбление... И ведь хорошо ещё, коль всего часа на три – а не как в Старице было, на Астрономический Новый Год в 1987-м, печально-безалкогольном году —
: ‘Оттопырил’ Друг Егоров совершенно-кошмарно-дурацкий подвиг – ‘закатал’, не щадя здоровья своего и ушей родных и близких, до сих пор о Дне Том скорбящих, при помощи всех своих магнитофонов восьмичасовую магнитофонную программу: с цитатами из всех музыкальных времён и жанров – Подвиг Ди-джея Первой Степени на Грани Абсурда,– скомпилированных-смикшированных при этом так, что ни концов, ни начал ни одной музыкальной композиции не доискаться – и всё из самых любимых в нашем кругу... За одно это убивать, не глядя, надо,– но самое жуткое было в том, что цитату из незабвенного Виктора Архиповича Луферова – “Хороводная Вокруг Зелёного Кувшина”, «наливают — и выпивают» включил в сборку во всех возможных вариантах через каждые десять минут.
: Чтоб наливали – и, естественно, выпивали. А выезд по понятным всем причинам оказался СОВЕРШЕННО СУХИМ...
– Ни разу в жизни наш музыкальный спелеомэн-затейник не был так близок к смерти, как к утру этого чудесного “праздника”. Да,—
... Сталкер включил свет. Камни были холодные, долго лежать не стоило. Он двинулся к развилке – обидно, конечно, что и до НКЗ добрались, гады: лишь в двух трещинах из восьми уцелели сталактиты, да ещё вот эта сказочная чёрно-белая плита в тупичке – красотища какая! — и он подумал, что хорошо, что тогда, в 78-м, уходя из пещеры после того, как вытащили “Свечек” и их поганые шмотки, остатками аммонита, неучтённого подрывником-любителем Егоровым, взорвали Штопорную.Как он тогда бесился...
Теперь туда дороги нет – а значит, большую и лучшую часть Ильей всё-таки удалось спасти; правда, и им туда не попасть – но это не беда: главное, красота осталась для будущего – для Тех, Кто Придёт После,– и раз уж мы не сумели сохранить Её иным способом – значит, так нам и надо.
: Да.
У развилки он взял транс, заменил батарейки в системе – старые уже отработали все шесть положений – зажёг свечу и, соорудив из подходящих камней удобное сиденье, расположился на более длительный отдых.
– Пора было перекусить.
: Где-то капала вода, “НКЗ”, подумал он,– справа была Вторая трещина и в ней был потрясающий сталактит – точнее, триптих из трёх забавно сросшихся сталактитов,– “Мальчик не утерпел”... Теперь сияло жёлтое пятно скола. И фотографий ни у кого не осталось.
– Неужели дома это будет смотреться лучше?..
: Сухой, без характерных капелек воды...
– Но дело не в деталях: как вообще могло так получиться? Ведь было раньше – когда он только пришёл в Систему – ходили, исследовали,— открывали Мир; встреча двух групп была – Событие...
И когда только начиналось здесь всё – после Сьянов – решили: история не должна повторяться. Но что получилось? Ведь хотели, как лучше...
: Пещера стала домом,— сказал он себе. Общагой. Ночлежкой.
: От родителей сюда убегали, от жён, мужей, работы, учёбы... От верхнего мира. От всего. Но – значит, здесь было хорошо? Значит, лучше – чем где бы то ни было?
– Как же хорошее стало ядом?..
«Великие Пищеровские Социальные Инициативы»,– сказал он. Доброта ко всему и во всём,– но не добрые мы были, а добренькие. Жалостливые. Всё прощали друг другу, абсолютно всё: и случайных людей, и гонор, и пьяный кайф, и подлый трёп,—
– И “железки” и камушки “на память”. И живопись туалетную по стенам. И срач в гротах. И болтовню без дела – как и дела, которые хуже болтовни.
И – нет больше Сказок. Растащен Исторический Музей. А ведь ещё тогда, в 78-м всё начиналось... “Свечки”, в общем, даже не были первыми. Просто им не сошло – как сходило иным. Героизм дурацкий спасательский будто объявил всем потенциальным даунам-додикам: ходите, родные, и ничего не бойтесь. Есть кому спасать ваши дурацкие, никому не нужные Ж. – и “программа безопасности” НБС-овская сыграла по сути против пещеры: расчистили вход, сделали его удобным, широким и комфортабельным,– то есть не сделали, а просто пробили новый, сразу в Четвёртый Подъезд – взамен изъёгистой шклевотины, что грозя не застреванием ежеминутным, так кирпичом или чемоданом на кочан, в Кафе выводила,– Егоров с дружками-приятелями постарался, под наускивание Коровина и прочей интеллигентской публики из НБС – в аккурат после шкваринских спасов, пока мы с Мамонтом со своими долгами перед Родиной разбирались на суставные части, а Пищер геройски от московского ГБ подальше в Азии шхерился... Опять же – Пищеру спасибо ещё – узкие шкуродёры на Централке расфигачили вдребезги, две Магистрали безшкурниковые справа и слева протаранили, объявив это дело Смыслом и Целью хождения в Ильи,– коль мешали шкуродёры, перебирались бы в Кисели иль Силикаты, да,– гротов прекрасно оборудованных для стоянок всяких чичайников настроили,– и понеслось...
: Те, что приходили после “Свечек” – но по сути ничем не отличались от них,– уже не терялись за завалами. Как не оставались без света в чужими руками оборудованных гротах, да. Освоились в Ильях,—
– ... .
– и НБС автоматически прекратило существование своё: на фига нужна организация в родном благоустроенном доме?.. “Организаций” хватало наверху.
«Конечно,– подумал он,– в том, что не стало НБС, есть и моя вина... Но хотелось иначе – без идиотских совковых правил и ‘лозгунгов’,– и хотелось не мне одному... И может, получилось бы,– подумал он,– если бы...»
: Да. Если бы НЕ...
– Потому что когда Пищер вернулся и начал свои эксперименты,– вот оно, то самое Познание,– и когда Университет был на взлёте, когда всё это ещё действительно было здорово – сколько ребят до сих пор благодарны Пищеру за СПУСК, за стихи, песни и музыку под землёй! – тогда засуетились те, которым до всего есть дело. И пошло/поехало: провокации, сплетни, войны – запоздалая “за экологию”, и “гражданская” – против даунов и урлы, что повадились прибарахляться в чужих гротах... Но самая страшная – против тех, чёрных. «Нас убивают изнутри»,– сказал тогда Пит. Но кто ему поверил? А потом было поздно.
– Сталкер вспомнил, как вылавливали стукачей. Как потом началась грызня, драка за лидерство... Как оборвали Пищеру его последний эксперимент – ложный вызов, точнее самовызов того самого “спелеоспасотряда”, что не в состоянии оказались найти в Ильях тело даже месячного жмура,– хотя духан от него должен был стоять просто впечатляющий, и ведь Сашка говорил, что мертвячиной разложившейся пёрло аж у Автомата в Правой – на полпути до Колизея,– где Сэм-таки на него и наткнулся: в результате исключения Егоровым всей остальной части Системы...
«Вот ведь незабавно,– подумал Сталкер,– некоторые из этого “отряда” и не скрывали своих связей с ГБ – даже бравировали ими,– тот же Крицкий, да и Вятчин, ближайший друг пальцевский…»
– и Андрея со всей командой, включая ГО на поверхности, выдернули из подземли и палаток. Прямиком в КПЗ областного УВД:
: На две недели. Акклиматизации, так сказать, послеэкспериментальной ради – в виде допросов, избиений и прочих манящих прелестей совка,– было всё, и многое из того, во что теперь ни один беспамятный ‘социал-демагог’ розовых мастей никогда не заставит себя поверить — так к чему вспоминать?..
[ … ]
– А ПОТОМ ИМ ВЗОРВАЛИ ИЛЬИ.
* * *
..: Телефон звонил, не переставая.
«Одиннадцать»,– машинально отметил он, глянув на часы. Завтра надо быть в хорошей форме, иначе ничего не удастся. Осталось так мало... Поднять, положить трубку – и спать. Что этот звонок?.. Завтра с утра к Киму. И будет мгновение, в которое нужно вместить всю свою жизнь здесь...
– Телефон звонил и звонил.
– Ч-чёрт... – пробормотал он и взял трубку.
– Пищер?
( Ну, положим. )
– Сразу: я тебе не звонил. Если Пальцев узнает...
( Ну, это точно. Только вряд-ли теперь мои пути пересекутся со всякой подземной сволочью: “по ряду причин на самом деле – или типа того...” По крайней мере, ТАК ХОЧЕТСЯ В ЭТО ВЕРИТЬ!.. Боже, никогда в жизни не видеть эти гнусные хари... )
– Кто из ваших сейчас в Старице?
( А вот это никого не касается. Даже тебя, при всём моём уважении. Тем более, что я уж два года, как не хожу... “Спасибо кому” – знаешь. Так что при встрече можешь передать:тебе с ними ещё встречаться и встречаться. )
– Но ты не можешь не знать!
( Забавно... К чему столько патетики? )
– Пальцев и все с ним едут в Дохлую!
( Туда им и дорога. Желательно в один конец. )
– Слушай. Мне звонил Лис...
( Надо же... Если б он позвонил мне – это было бы удивительней. )
– Тут не до шуток, Пищер! С кем-то из ваших там что-то случилось... Они едут туда все! И Лис с ними, и даже Сапёр...
( Очень хорошо. Волчья стая на выгуле. Меня это уже не касается. «Надеюсь, что Пит с Егоровым действительно там,– подумал он,— а если и – вдруг – Старина Мамонт... Что ж: Сапёр выбрал не самое лучшее место и время для подземной прогулки. Как бы они его совсем не...» — впрочем, ему какое дело? Это уже не его. «Главное, чтоб у них хватило ума не подлезть под “мокрую”»,– подумал он, собираясь положить трубку. )
