Текст книги "Время драконов (Триптих 1)"

: Кассета тихонько повизгивала,– плёнка...

– СКОЛЬКО ЖЕ ОНА СПАЛА???

Спичка догорела – и схлопнулась вокруг могильная чернота камня. Грудную клетку захватило, сжало,– словно там внутри дёрнулся человечек на ниточке,– и откуда-то обрушился, ворвался, ударил внутрь ком льда —

: Она открыла рот.

– Одна за другой вспыхнули три спички; она выскочила из спальника, нащупала – там, она знала, Лёшка вчера задул, чтоб не коптил зря, кусочек оргстекла,– зажгла его, бросила мешавшиеся в руке спички на стол, выключила магнитофон – визг смолк; втиснулась в сырой и холодный комбез, схватила плекс и бросилась в тот проход:

– БОЖЕ, ЧТО Т А М МОГЛО СЛУЧИТЬСЯ???

* * *

– из ранних стихов Гены Коровина:

Здесь нет ни домов, ни проспектов,

Здесь нет фонарей вдоль дорог –

Ребята, бродяги, поэты,

Покинем родимый порог!

Нас город цепями обвешал,

Работой, кино приковал –

Мои дорогие повесы,

Расчистим душевный завал!

И взяв рюкзаки и гитары,

Рискуя не встретить уют –

Уйдём же в подземные залы,

Чтоб душу очистить от пут!

Здесь дружбу познаем и братство

И таинство собственных сил,

Но чтобы до дружбы добраться –

Уйдём из уютных могил!

И вот в разукрашенных касках,

Оставив дома за спиной –

Уходим в подземную сказку,

В подземную быль, как домой:

Где тяжёлый свод над головой

Угрожает наломать дрова –

И под этим сводом не впервой

Слушать нам разумные слова

О том, что там – у выхода – светлей,

О том, что лес за речкой голубой...

Но нам дороже общества людей

Вот эти сотни тысяч тонн над головой!!!

* * *

– Триста тридцать или сто пятьдесят? – переспросил Сашка.

– Сто пятьдесят,– бодро отозвался Сталкер,– сто пятьдесят, да. А может, и триста тридцать... Нет, точно: сто пятьдесят...

– Пит, у тебя что записано?

– Сто пятьдесят – девять,– ответил Пит, перевернув листок,– а до этого: триста – пятнадцать, триста три – пять-и-пять, триста девять – восемь-и-четыре; затем мы свернули, и у нас пошло: девяносто – пятнадцать, девяносто пять – шесть-и-семь, бульник там характерный был посреди прохода; девяносто – восемь-и-одна, шестьдесят семь – тринадцать-и-пять...

– Та-ак,– угрожающе произнёс Сашка,– иметь тебя, Сталкер, некому. По-твоему, мы два раза подряд свернули направо?..

– А что, я виноват, что у тебя компас геологический, а у меня нормальный?

– Нормальным компасом, Сталкер, твоё... гм... сокровище ещё никто не называл. Убогим – это было...

– Знаешь что? – возмутился Сталкер,– сам тогда бери ‘азимуд’ своим распрекрасным... а я лучше метры считать буду. А ещё лучше будет, если компАс отдать Питу – его, в конце концов, три года этой фигне ‘облучали’. Да.

– Никто не виноват, Сталкер, что ты с горным компасом работать не научился. А ‘дуристом’ твоим много не наснимаешь.

– Это точно,– согласился Пит,– но всё равно это не настоящая съёмка. По-настоящему если работать, то знаете, сколько всего нужно?

– Во вход не влезет. Догадываюсь – вам, топографам, только ‘вволю дай’,– пробурчал Сталкер. – Кстати, кто-нибудь из присутствующих здесь умников может объяснить мне, бестолковому, в чём разница меж геодезистом и топографом?.. А??? И чем отличается картография от топографии?

: Пит, привыкший к сталкеровским приколам, только хмыкнул – объясняй, не объясняй... на следующем выходе будет тоже самое. Как однажды Сталкер довёл Сашку до белого каления, ‘приколовшись’ к какой-то фразе в Библии,—

– а наутро и сам вспомнить не смог, из-за чего спор затеял.

– Сами не знаете, да! – гордо заключил Сталкер,– а выпендриваетесь...

Сашка молча отдал Сталкеру рулетку и поменялся с ним местами, отметив точку, где окончили предидущее измерение, лункой в глиняном полу. Пит исправил в пикетажном журнале “150” на “330” – специальным топографическим шрифтом, по которому все чётные цифры уходили вверх от строки, а нечётные вниз – и посмотрел дальше в проход, прикидывая, где будет следующий пикет.

: Пол штрека по-прежнему был неестественно-ровный – мягкий и чистый, будто кто-то неведомый заботливо отутюжил его катком, уничтожив малейшие следы всех, кто мог здесь побывать до их прихода. «Какая чистая Система»,– подумал Пит.

– Семнадцать рублей сорок копеек,– изрёк Сталкер, перейдя на новую точку. – Цены растут, а нравственность падает... Да.

– И погасил налобник.

: В штреке сразу пала тьма.

– Триста тридцать пять... Триста тридцать семь,—отозвался Сашка, вглядываясь в жёлтом полусвете фонарика в лимб компаса.

– Пит записал цифры. Посмотрев на неровные сводчатые стены, потолок, торчащие из глиняного пола у правой стены глыбы, он полувопросительно сказал:

– Тут, пожалуй, полтора на полтора будет – а, Сань?

– Ага,– не отрывая взгляда от компаса, ответил Сашка,– полтора на полтора. В высоту и в ширину.

– В ширину и в высоту,– буркнул из темноты Сталкер.

– В ВЫСОТУ И В ШИРИНУ!!! – прорычал Сашка, направляя луч фонарика в глаза Сталкеру,– высота при измерении указывается ПЕРВОЙ!

– Если я сейчас также посвечу тебе... – начал Сталкер, но махнул рукой.

: Пит зарисовал силуэт хода, поставил рядом номер пикета и дробью записал размеры сечения – в числителе высоту, в знаменателе ширину,– на всякий случай продублировав аналогичную запись в журнале. Чем больше таких перекрёстных записей, тем легче потом камералить, знал он. Как и то, что камералить неизбежно придётся ему —

«И чего они? – устало подумал он,– каждые пять минут – как дети...» Но говорить ничего не стал: толку?.. Хоть он дорогой вымок не меньше, и спал не больше,– что действительно изматывало при поездках в Старицу через Тверь, так это ночная дорога, в которой полночи тусуешься на холоде перед закрытыми дверями тверского автовокзала, а перед тем давишься в переполненной последней электричке,—

: только и можно поспать, что полтора часа в “икарусе” – при условии, что удалось взять билеты на сидячие места, а не на “подсадку”, и контра не испортила настроения поборами за шмотники,—

– но если потом маршировать десять километров по вязкой просёлочной грязи, как выпало им в этот раз,– под хлещущим дождём... Какое тут “настроение”?

А ещё Сашка, копытами землю роя, сразу же бросился ко входу – даже лагерь толком не поставив,– спихнул всё на Ленку,– «мол, успеется – не для того ехали, чтоб на пузе валяться...» Хотя Сталкер ему ясно сказал: пока толком не поест и не выспится, толку от него не будет – себе дороже эксплуатировать его в таком ‘sos-стоянии’... «Под землёй поешь»,– ответил Сашка на все его причитания. И погнал к возможному входу. Который, правда, открылся довольно быстро – «кажется, даже к сашкиному удивлению»,– подумал Пит. И Система оказалась воистину нехоженой и неизвестной никому,—

– а значит, всё не так плохо. Теперь бы перекусить,– хоть бутербродик: вон, как Сталкер на транс с едой поглядывает... Да и на фляжечку портвешковую,– кстати, за Отрытие так и не приняли до сих пор ни грамма. Непонятно, как это Сталкер удерживается от характерных предложений по данному поводу...

– Давайте, на следующем перекрёстке сделаем привал на завтрак,– предложил Пит.

– И ОБЯЗАТЕЛЬНО ПРИМЕМ ЗА ОТРЫТИЕ – А ТО Я УЖ НЕ ЗНАЮ, ИЗ КАКИХ ПОСЛЕДНИХ СИЛ СДЕРЖИВАЮСЬ,– поддержал Сталкер,– иначе съёмка всё равно не получится, факт. Как говорит весь мой печальный жизненный опыт... Только я категорически против привала: в смысле опускания свода, да.

– Ладно,– неожиданно легко согласился Сашка,– как только выйдем в подходящее место. А пока – вперёд.

– К победе ‘кому-нести-чего-куда’,– Сталкер включил свет и двинулся дальше, осторожно выпуская из руки ленту рулетки, другой конец которой держал Сашка,– десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать... и ещё тридцать пять до поворота. Тринадцать рублей тридцать пять копеек, да! – радостно завершил он разглядывание цифр – словно специально едва прокарябанных на тёмной от старости ржавой металлической ленте.

– Триста-и-ноль-десятых – ровно,– голосом телефонной барышни отозвался Сашка. – На левой стене симпатичные друзы; зарисуй, Пит... На отметке девять и пять десятых метра от последнего пикета, восемьдесят сантиметров от пола. И ещё одна – в пятнадцати сантиметрах...

– Да тут целая трещина с натёками, смотрите! – воскликнул идущий впереди Сталкер. – И зал... Санта Маруся, какой зал...

* * *

«Как глупо всё получилось»,– подумал он. Затем нервно рассмеялся: заблудиться в трёх шагах от грота... Два поворота – и всё. Смешно. Дёрнул же его чёрт полезть в щель за сортирным тупиком!.. А теперь Любка там одна с ума сходит... Мало было: ещё поворот, ещё... Эх, чёрт!..

– Он сплюнул. Глупее не придумать: и надо же, чтоб это случилось именно с ним! Теперь вот в двадцати метрах от выхода и фонарь раскокал... в кого он только такой невезучий???

... а вообще: при чём здесь он? Разве он придумал этот дурацкий фонарик? Ну что им стоит – продавать плекс?.. Эх, будь трижды неладны изобретатели этого хренового “Ленинграда”!..

: От волнения не хватало слов. «Кретин жизнерадостный...»

: Он снова вздохнул, потом рассмеялся. Хотя смеяться было особенно не над чем. Любка там одна с ума от страха сойдёт – это точно.

«А мне придётся тащиться в деревню – ‘стрелять’ у кого-нибудь свет. Если дадут, конечно. Хотя – разве могут не дать???»

– Ругая себя последними словами, он медленно, наощупь находя дорогу, направился в сторону выхода. Изредка он зажигал спички: их осталось в коробке ровно десять штук, и он несколько раз пальцами пересчитал их, прежде чем тронуться в путь – зажигая каждую очень осторожно, боясь сломать,– ведь это был его последний свет.

: Дойдя до выхода, он даже сэкономил две штуки. Будь коробок полным – он, может, добрался бы и до грота.

– А почему бы и нет?..

* * *

– Комментарий и песня Гены Коровина с кассеты, записанной

на диктофон у костра в Старице в мае 1986 года:

«…ну вот, уговорили. Вообще-то я не люблю комментировать, как Мирзаян – что, откуда, почему… Но это песня не моя, это Толик Атанов в 1980 году написал. Ровно в Новый год, сидя на лестнице. Ты, Сашка, выключи свой магнитофон. И бардобойку убери, не для записи всё это. Лучше “налейте Хлебопёку ещё чаю”. Вот так.

А случилось, что Толика выперли в Новый год из гостей – с бардами это, увы, бывает… Пришёл он часа в четыре домой,– это довольно важно: “час маразма”, самое прикольное время,– сунул руку в карман – ключей нет. Где-то посеял. Сел на лестницу и стал дожидаться родителей. А внизу в подъезде компания фураг свой Новый год праздновала. И здесь я немного расскажу, что такое самарские фураги. Чтоб песенку эту каждый “по полной программе” заценить смог.

Фураги – это не просто разновидность урлы, гопоты иль шпаны. Думаю, это ближе к нации или к малым народам. По крайней мере, этнические признаки независимости от внешнего мира у них выражены полно. Включая внешний вид, нормы поведения и язык. То есть – прононс. Такой растянутый, несколько в нос… Ну и независимый от внешнего мира словарный запас имеется. Достаточно автохтонный. Хотя корни с индоевропейской семьёй в принципе прослеживаются. Я не тяну [ в сторону ], я дело излагаю. Вот, например, по внешнему виду и по лингвистике сразу. Важный атрибут фураги – пинджак. Такой узко-облегающий, ручки за плечами сводящий. Ещё – коры, некая разновидность кроссовок. Шьющихся, как и весь их прикид, лишь в одном самарском ателье. Что характерно, коры – трёхцветные. Брючки тоже специальные: узкие-узкие. Вот вам, например, характерный такой диалог в самарском троллейбусе – сам слышал:

– Ну ты, чу-увак, ты себе в нату-уре ка-акие брю-юки сшил? Внизу ско-око?..

– Де-еся-ять… Туго лезут, но сидя-ат клё-ё-ово…

[ смех, звяканье посуды ] … Но самое важное у фураги – это, собственно, фурага. Или фура. Она же – бабайка. Чуть поменьше грузинского “аэродрома”, но больше нормальной кепки. Снять с головы фураги эту штуку в принципе невозможно. Можно всё снять – но не неё. Мы, когда с альтернативной грушинки в 1981 году возвращались, в поезде просто страшную картину видели: один фурага в нашем вагоне ( он к каким-то родственникам в Москву ехал ) от любопытства высунул голову в окно в коридоре – фураги народ в принципе любопытный – и тут у него ветром бабайку с кочана сдуло. А было это где-то в районе Рузаевки,– то есть ехать нам и ехать оставалось… Так он до самой Москвы от стыда головой наружу и ехал. А в Москве на перроне увидал у кого-то на голове нечто подходящее – сорвал, напялил на себя и заорал, будто припадошный: «режте-бейте, лучше яйца с корнем вырвите – не отда-а-ам!!!” По слухам, они даже на ночь и при купании своих бабаек не снимают. Анекдот такой: выслали в Среднюю Азию за тунеядку пару фураг – идут по пустыне, жарко. “Давай, пинджаки сымем” – предлагает один. “Давай”. Всё равно жарко. “Давай, брюки сымем” – “давай”. Но-таки – Азия, жара… Снимают всё с себя подряд,– остаются через какое-то время в трусах и бабайках. “Ну, давай, что-ли, бабайки сымем?..” – “Ну ты чё-о, как-то неудобняк… Уж лучше – трусы…” [ смех ]

Что характерно, местные хиппи, они же “золотая молодёжь”, с фурагами “на ножах”. Как говорит Витька Черепок, «это извечная борьба славянофилов и западников». И вот на девятое мая 1980 года самарские хиппи устроили самую настоящую демонстрацию < время-то представляете, какое было?.. Совок – и ‘дерьмонстрация’…>,– построились колонной ( такой совковый вариант хиппи, добровольно построившийся колонной ) и с соответствующими лозунгами насчёт свободной любви и вообще свободы к зданию горкома двинули. Да-да, тому самому, против которого над волжским обрывом Чапаев на коне стоит с поднятой вверх шашкой. Его, когда ставили, вначале к Волге лицом повернули – но получалось, что он с обрыва как бы вниз, в воду сигает… И развернули в сторону горкома. Поднятой шашкой ввысь. Сталкер с Егоровым и Пищером, пива жигулёвского насосавшись, как-то влезли после очередной грушинки на этот памятник и стали шашку чапаевскую кирпичом точить… Чем кончилось? Да отпустили потом с хохотом… Потому как по уголовным статьям даже на мелкое хулиганство не тянуло – они ведь памятник не портили, а как бы в порядок приводили, оружие чистили… М-да. Так вот, о демонстрации этой. Ясное дело, колонну хиппи сопровождала цепь плечистых молодых людей “в штацком”. А сзади них бесновалась и исходила матом и слюной целая толпа фураг – потому как хиппи, средь прочих ‘лозгунгов” несли над головами мастерски сделанное соломенное чучело фураги, одетое к тому ж в новенький прикид от местного фуражьего версаче… По полной программе – от бабайки до трёхцветных кор. И на площади перед горкомом они это чучело подожгли. Ну, тут фураги совсем озверели – прорвали цепь плечистых молодых людей в штацком, и началась мочиловка. Довольно кровавая. Которой власти дали развиться до кульминации – к удовольствию сторонне наблюдающих каэспэшников – а затем начали винтить: с двух сторон, двумя ведомствами. МВД забирало своих клиентов, гэбуха своих. Кончилось это, конечно, весьма печально: некий генерал, по слухам, начальник местного военного округа, из окна выбросился – стрельнув в висок перед этим на подоконнике из табельного оружия. Потому как сынишка его эту демонстрацию возглавлял. М-да… Вообще о фурагах можно часами рассказывать – например, о том, что перед входом в штабы местных комсомольских оперотрядов специальные устройства для вытирания ног – не перепрыгнуть, не перешагнуть,– обитые сорванными с фураг бабайками. И комсомольские силы правопорядка – средь которых, кстати, немало официальных куйбышевских каэспэшников – всех пойманных фураг через эти коврики пропускают. Нравится?.. Меня лично сей факт до слёз поразил. Тут, как говорится, можно долго философствовать. И на тему фашизма, и “за официальное каэспэ”… Как мне сказал один такой мальчик – ни капельки не сомневающийся в своей гражданской позиции – “а что: было бы лучше, чтоб эти комсомольские бойцы эмблемами наших слётов половички украшали? Так хоть самодеятельную песню не трогают, потому как все – свои”.

Ну, тогда я им, братцы, чужой. Не нравится что-то – можешь высмеять, или отойти в сторону. Напали – дай сдачи. Но так…

Ладно, возвращаюсь к Атанову. Сидит, горемыка, на лестнице: родителей ждёт. А внизу фураги свой Новый год встречают,– как водится, в подъезде,– песенки поют. Ясное дело, не мирзаяновской музыкальной направленности. И даже не в стилистике Городницкого. А потому Толик сидел-сидел, слушал, пока полностью не одурел – тогда взял записную книжку и быстренько для самоуспокоения пародию наклепал.

Наклепал – и ясное дело, ведь хочется хоть кому-то спеть, похвастаться… А ближайшие потенциальные слушатели – на два этажа ниже. Какое-то время инстинкт самосохранения удерживал его от очевидной глупости, но потом сдал. И Толик спускается вниз, и говорит этим ребятишкам:

– Пацаны, дайте в натуре гитарку на пару минут – я вам песенку классную покажу.

– А сам уж представил, как в больнице потом будет этим подвигом хвастаться. Если не удерёт, несмотря на первый разряд по бегу. Тут что важно: против оперотрядовских подонков, что только вмногиром и могли пару фураг, несмотря на их хилость, заломать и об бабайки носами вытереть – наш человек гордо и почти трезво выходит один против толпы. С гитарой наперевес, а не с кулаками. И без поддержки мусоров за спиной.

– Ну ты, в натуре, борода, ты играть-то умеешь?

– Да вы гитарку дайте, и увидите.

– Ну чё, ребя, да-адим?

Тут я специально хочу подчеркнуть, что фураги в принципе не злые ребята. Не гопота и не шпана по натуре. Но в определённой ситуации… Как я поведал, и цепь гэбэшников разметать могут.

: Дали Толику гитару, и начал он петь. На первом куплете уж изготовившись для отдачи инструмента в одну сторону, и быстро-быстрого движения ногами – в другую. А у фураг вдруг слёзы из глаз потекли… А после третьего куплета…

– Ну ты, в натуре, в бороде, а как играешь!.. Мужик, ты ещё чего-нибудь сбацай, а?..

– Ясное дело, напоили Толика…

Но это ещё не всё. Сидите крепко. Так вот, мне Гена Жуков лично рассказывал: вызвали его в 1984 году судить волгодонский смотр-фестиваль творчества комсомольских агитколлективов – и КОМСОМОЛЬСКИЙ АГИТАЦИОННЫЙ АНСАМБЛЬ «СТУПЕНИ» БАЦАЛ СО СЦЕНЫ ЭТУ ВЕЩЬ В СОПРОВОЖДЕНИИ “ВЕРМОНЫ”, ЭЛЕКТРОГИТАР… ГОВОРЯ, ЧТО ПЕСНЯ ЯВЛЯЕТСЯ НАРОДНОЙ.

А сейчас я её покажу – честное слово, в самый последний раз – и вы попробуйте заменить комсомольско-официальной лексикой пару-тройку моментов… У меня лично не вышло, хоть я и пытался. А потому детей прошу положить спать, щепетильных дам – заткнуть изнутри уши. Сейчас, только чай допью,–

– или, может не надо? Мне кажется, что рассказ вполне самодостаточен. Я ведь после неё больше ни одной песни спеть не смогу – честно предупреждаю… Ладно, ладно… Ну, слушайте в последний раз:

[ далее на плёнке – омерзительно-дистрофический голос, перебиваемый взрывами хохота и женским визгом,– к концу записи переходящий в крещендо ]

– Я, чуваки, семь лет, в натуре, отмотал:

Меня боялись даже тётиньки в роддоме,–

По вечерам перо в карман я клал

И понт держал в седьмом микрорайоне…

– Бабайку в лужу уронили

И порвали олимпийку —

Но я клянусь вам, гадом буду –

Что не забу-уду свою Марийку…

Её вчера – в натуре! – повстречал:

Она стояла с чува-аком у батареи…

– Ну ты чё, волк, давно фанеры не жевал?

И приколол ево пером в натуре к двери…

– БАБАЙКУ В ЛУЖУ УРОНИЛИ

И ПОРВАЛИ ОЛИМПИЙКУ —

НО Я КЛЯНУСЬ ВАМ, ГАДОМ БУДУ – ЧУВА-АКИ! –

ЧТО НЕ ЗАБУ-УДУ СВОЮ МАРИЙКУ…

Мне прокурор за это срок в’бал –

И я отправился к Хозяину на нары,

По вечерам я ’уй в сухую драл –

А по ночам в нату-уре снились чма-ары…

– БАБАЙКУ В ЛУЖУ УРОНИЛИ

И ПОРВАЛИ ОЛИМПИ-И-ИЙКУ —

НО Я КЛЯНУСЬ ВАМ,

ВСЕМ В НАТУРЕ – ЧУВАКИ! – НУ ЧТОБ Я СДОХ!!! –

ЧТО НЕ ЗАБУ-У-У-УДУ СВОЮ МАРИ-Й-Й-Й-Й-Й-ЙКУ…

– А-А-А-А-А-А-А-А-А…»

* * *

: Сашка чуть не подавился. Ложка плясала и дёргалась в руках, грозя вывалить содержимое в самое неподходящее место.

– Сталкер, прекрати,– сквозь слёзы простонал он.

– Гляди, Пит: сейчас он и в самом деле ‘какапультируется’...

– Он же спелеолог, а не лётчик. У него стул ка-аменный...

– Правильно соображаешь. Лётчик катапультируется: “а-а-а... ПЛЮХ!..”, а спелеолог – “плюх...”

– Почему просто “плюх”?

– Да потому, что когда на тебя сверху “плюх”, из тебя уже никакое “а-а...”

– БУ-УХ-Х..: страшно выдохнула темнота.

: МЯГКИМ МОЛОТОМ УДАРИЛО ПО УШАМ — свеча погасла на столе, но прежде чем чёрной тоской, бедой/предчувствием успело сжать сердце, Сашка и Сталкер щёлкнули выключателями: система и фонарик – одновременно.

: Рефлекс —

– Сталкера вдруг всего передёрнуло; рука, включившая систему, повисла, не в силах продолжить начатое движение. «Х-х-х»,– начал он смеяться: на вдохе, дико,– затем откинулся назад, на камень, и закрыл глаза.

– Сейчас, сейчас, Сань. Главное – не на нас. Опять – не на нас. Снова...

– Что это?.. – шёпотом спросил Пит.

: Сашка взглянул на него, пожал плечами.

– Плита упала недалеко. Непонятно, из-за чего столько волнений?

– Это из-за меня, из-за меня,– пробормотал Сталкер,– это я перед входом...

Сашка поморщился.

– Не тешься Именем всуе,– бросил он и начал шарить по карманам, отыскивая спички.

..: Спички не находились; руки мерзко дрожали, не нащупывая их и всё судорожно схватывали воздух,– мешал фонарь, зажатый в правой, и Сашка почему-то не мог переложить его в левую руку – так и шарил глупо левой рукой в правом кармане, весь извернувшись,—

– наконец достал коробочку с “Ригой”, спички, закурил и зажёг свечу.

– Сооруди-ка нам кофею,– тихо сказал он Сталкеру,– а мы с Питом сходим посмотрим, что там грохнулось...

Сталкер кивнул и полез в транс за кофе. Пит посветил туда, откуда донёсся звук. Проход затягивала тусклая пелена пыли – будто толстое щупальце осьминога медленно выползало в их грот из чёрного хода.

«Хорошо, что мы пришли с другой стороны»,– подумал Пит.

«М-да, выбрали же место для пикничка»,– подумал Сашка.

– А Сталкер снова подумал о том, что не стоило, совсем не стоило ему распространяться перед входом о спасателях и острить на тему “привала”...

* * *

..: Маленький жёлто-синий огонёк светлячком вполз на самую макушечку чёрного треугольного пятнышка, оставшегося на камне от плекса, и дрогнул, будто пытаясь оторваться от него. Повиснув в воздухе, он на секунду осветил пятачок ноздреватых серых выступов и впадинок, кремниевый отпечаток-излом ракушечки – и погас. Казалось, темнота не сразу, а мягко и плавно сомкнулась вокруг, неслышно обойдя её тело, колени, волосы, руки, прикрывавшие место, где грелся на камне маленький огонёчек,– руки, словно хранящие его тепло и её глаза, где за ресницы ещё цеплялись две последние искорки света...

– Потом темнота разрушила всё и вошла внутрь:

…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………– –

………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………–

………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………–…–

………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………–…

………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………

* * *

– из Гены Коровина:

в ночи пещер вне света плекса

как под пятой/опорой зевса

движенья нет

глаз сублимирует пространство

слух отвергает постоянство

и гаснет свет

но темнота была в начале

оставь/забудь свои печали

о суете

звук ниспадающей капели

сравним с каченьем колыбели

по чистоте

пойми/проверь под этим сводом

знак не теченья но свободы

уводит в даль

времён живых и мимолетных

куда стремлением ответным

зовёт печаль

не от того что время метит

но потому что пламя светит

на жизнь твою

воспринимаешь камня слёзы

и по двуликой сказке грёзы

как дежавю

прозрачен свет

тьма бархатиста

звук осязаем

запах мглистен

и воздух тих

и не беда

что мир вторичен

когда ты в нём

и синкретичен

веди мотив –

– храни мотив,

Твори Мотив

* * *

“Прежде чем лезть в какую-нибудь дырку, внимательно подумай: а как я оттуда вылезу...”

– Сашка, изогнувшись, посветил вперёд.

– Когда такие плиты падают, наверху всегда остаётся место. А иногда интересные боковые трещины открываются... Как сейчас.

: Плита – точнее, несколько отслоившихся от потолка тяжёлых известняковых блоков – неустойчивой грудой обломков загромождала проход; слева всё было привалено/запорошено мелкой, как пудра, известняковой пылью, высыпавшейся из линзы-каверны. Сашка осторожно поднялся по булыганам и заглянул в небольшой грот, открывшийся наверху. Камни под ногами качались, скрипя в такт шагам, но держались крепко; свод каверны хоть и пугал мелкими трещинами, но сыпаться вроде не собирался. Сашка проскользнул в щель, открывшуюся дальше,– не полностью, а только чуть-чуть, чтобы глянуть, что там – и тут же вынырнул назад.

– Ну?... – прошептал сзади Пит.

– Там дырка влево идёт. Может, ход. Сбойка: дует оттуда здорово... Потому пыль и повалила на нас.

– Полезли?

– Ты что! Пошли к Сталкеру. Там всё на таких соплях... Да и кофе хочется. У меня просто здоровская смесь – робуста с арабикой, в самом оптимальном соотношении,– специально для компьютерных своих ночей подбирал. Так что нам после прошлой ‘неночи’ в самое оно будет. Если, конечно, Сталкер не испоганит его... Значит, есть смысл как можно быстрее вернуться – чтоб не допустить печального перевара.

– Сашка спрыгнул с последнего уступа и зашагал в сторону оставленного зала.

– Слушай, Сань... А почему ты перед входом о “спасотряде” так?..

Сашка хмыкнул. Он всегда хмыкал, когда речь заходила о них.

– Зачем тебе? – хмуро бросил он. – Мы ходим, и ладно. Не хочу о них здесь. Мало тебе было “восемьдесят шестого”, да?..

– А почему бы и не здесь? Почему они вообще не дают нам ходить, с чего всё началось? Из-за Шкварина, из-за того, что вы тогда его нашли?.. Ты вообще уже сколько лет обещаешься рассказать – да всё тянешь... Что я, виноват, что тогда служил?

: Сашка поддал ногой камень. Выключил фонарь, некоторое время шёл в полутьме. Пит светил сзади – тени прыгали впереди,– по бутовым стенам, камням,—

«Ну что, ЧТО рассказывать? Что толку рассказывать – ТЕПЕРЬ???»

– За поворотом послышался преувеличенно оживленный свист Сталкера.

– “Биб-ба”,– перевёл Пит,– Макарти.

– Джозеф,– раздражённо буркнул Сашка. Он терпеть не мог, когда калечили, не понимая сути, название песни,– а уж столь известную фамилию...

«И вообще: занимался бы своей геологией/топологией,– какого ему в эти дрязги-расклады лезется?.. Всё ж и так на его глазах, считай, было – раньше нужно было вникать-интересоваться. Когда ещё можно было что-то изменить,— а то: кулаками и ногами махал не менее прочих – и вдруг задумался... ‘на старости лэп’. Совесть, что-ли заела?.. Иль оправдания некого хочется – в связи с явно меняющимся миром,– что не зря было всё, не напрасно???»

– Кофе дымился в стаканчиках; Сталкер старательно намазывал бутерброды паштетом.

– Выполняя временно вверенные мне находу функции Нашего Общего Пита...

– Мне потоньше,– сказал Сашка.

– Всем потоньше,– с готовностью отозвался Сталкер,– бо время такое... Тревожное, да. Но что у нас – там?..

Сашка потянулся к сигарете.

– Наверху дыра. И щель – влево, естественная. Если, конечно, обвал был естественный.

– Щель большая?

– Достаточная... дует оттуда – просто жуть. Слева у нас – что?

Сталкер подумал.

– Слева... Слева Дохлая Большая. Метров через четыреста, да. У неё вход повыше нашей – в ельнике над обрывом, вертикалка. За овражком таким меленьким… А что – сбойка?

– Может... – Сашка пожал плечами. – Тогда вроде ясно, отчего обвал. Мы вскрыли этот вход; раньше здесь была узкая щель, она погоды не делала. А мы устроили вентиляцию.

– Одним воздухом? Маловато его, чтоб сразу – обвал...

– А от чего здесь вообще всё падает? Изменили тягу, давление; изменился поток воздуха – влажность, температура... Может, достаточно было доли градуса. Что-то подсохло, сжалось – или наоборот...

– Всё равно: какая сбойка может быть под оврагом? Ещё ни одна старицкая Система овраг не пересекала – у них же заложение метра в три-четыре, не глубже. Да. Уж скорее – в овраг тот самый дыра… Вот и сифонит.

– Пахло не Поверхностью – а Дырой. Значит…

Сталкер помолчал, размешивая свой кофе черенком ложки. Затем неожиданно спросил:

– Ты веришь в интуицию?

– Хм... Иначе зачем мы здесь?

– Так вот, моя жопа говорит, что здесь что-то не так. Туда надо слазить.

Пит оживился.

– Здорово, Сань! Две Системы – соединились!

– Сашка пожал плечами, затянулся сигаретой.

– И что? Дохлая всем известна; теперь и сюда начнётся паломничество. Я бы заделал ход. Хочется чего-то своего – как Ильи....

: Сталкер хотел сказать, чего – Куска Гавна Былого,– “да!”,–

– но Ильи...

* * *