Текст книги "Время драконов (Триптих 1)"

Автор книги: Сергей Гусаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

– Сашка глянул на расписание, у которого они договорились встретиться с Пищером. Он специально просил его приехать чуть раньше – раньше остальных ребят, так как очень боялся, что не узнает кого-то...

: АМНЕЗИЯ. Потеря зрительных образов, памяти ощущений, действий,– сказанных слов, услышанных мелодий, звуков и пережитых ситуаций –

: очень неприятная болезнь.

Всё, что было с ним – было раньше – словно казалось сном: чужим услышанным рассказом, ‘тралом’ о самом себе – будто и не пережитым никогда на самом деле,—

– он очень боялся, что не узнает кого-то из них:

: они ведь встречались – прежде – и ходили вместе,– почти год назад на 19-й слёт,– “Большой Слёт КСП”, так это называлось,—

– но всё, что было год назад, и за этот год, было будто не с ним.

: С кем-то иным – и знал он об этом лишь понаслышке.

: Не по памяти.

«Скорый поезд на Астрахань...»

– Он снова глянул на расписание, пнул ногой рюкзак. «Интересно, под землёй так же холодно?..»

– Дальше думать было лень, и нечего – и он замер в ступоре безмолвного ожидания. Наконец в толпе мелькнул огромный красный “станок” Пищера —

– Эва! Эй!.. – Андрей вывернулся из-под рюка; “станок” со стоном и скрежетом обрушился на грязный снег. Казалось, он чудом не развалился при этом. «И как он только таскает такие рюки,– отстранённо подумал Сашка,– с его-то ростом...»

– А я уж думал, что ты не придёшь... холодно как.

– Чушь! Под землёй – плюс десять. Как в Сочах.

– Тепло, почти светло и мухи не кусают,– добавил долговязый парень в телогрейке, который уж минут десять ошивался вокруг расписания, бросая время от времени косые взгляды на Сашку.

– А-а, Дизель!.. Что это вы – как на дуэли: в двенадцати шагах друг от друга прячетесь?..

: Казалось, Пищер искренне удивился. Словно забыл о...

– Сашка мотнул головой. «Неужели забыл?..» – с болью подумал он. Получалось неудобно – но не кричать же было теперь: на весь вокзал... да и о чём?

– А я смотрю: стоит. Наш – не наш, думаю? Вроде с гитарой... и виделись, кажись... Да, точно: на 19-м вместе ж стояли! – ‘вот и память восстановили’! – Дизель радостно гыкнул. – Только прикид тогда малость полегше был – оттого и не признал сразу. Ну да ‘язвиниться’ никогда не поздно – а потому обождём, посмотрим, поглядим, что дальше кончится...

– В толпе водоворотом возникло движение, кто-то зарычал, имитируя разъярённого пса.

– МАМОНТ,– со значением сообщил Пищер, приподнимаясь на цыпочках, чтоб лучше видеть,– Мамонт в каске – о!..

: Из толпы выдавился Мамонт. «Ур-р!..» – зарычал он и двинулся на Пищера. Оранжевая строительная каска с чёрным силуэтом мамонта кепчёночкой сидела на его затылке. Против Пищера он казался – гора.

– Ух, как я зол... Ур-р-рр-х, как р-р-р я зол...

– Вот так они и вымерли,– негромко заметил Дизель.

– Кто? Мы? Я??? – Мамонт жил! Мамонт есть!!

– Мамонт будет жить, и – увы! – будет по-прежнему есть... Оф-фициально и для собравшихся склеротиков поясняю: это – Сашка. Мы с ним во Дворце занимались, и на 19-м он с нами стоял...

– Странно,– осторожно заметил Дизель,– до самых последних пор Пищер лично удерживал это звание – Почётного Склеротика, я имею в виду. Хотя разве ж кто оспаривал – в наших рядах?..

– Сашка? Очень хорошо, почти помню. Но на всякий случай освежую о себе: Большой Ильинский Мамонт, гроза шкурников...

– И снаряги,– успел добавить Дизель,– шерше б’ля мамонт, если что где почило или просто накрылось...

– Ширше ля Мамонт,– вздохнул Пищер,– хотя куда – ширше???

: Сашка улыбнулся. В общем-то, чего было злиться? Не узнал же его Дизель... И Мамонт тоже. А что до слов Пищера – он знал Андрея много лет, и знал, что он всегда так говорит: не со зла. Просто такая у него была манера – да если разобраться, у всех у них... Не подначивание, не издёв,– прикол.

– Сколько ты теперь весишь? – поинтересовался у Мамонта Пищер.

– На центнер пошёл...

– На который? – почти невинно спросил Дизель.

– Тебя бы на сцену... И публично – язык укоротить. Такой номер пропадает!

– Не оценят,– притворно вздохнул Дизель. – Да шут с ним, с языком – я и на пальцах могу: трёх жестов вполне хватит,– но мысли, но мозги куда денешь?..

– Трудно куда-либо деть то, чего нет,– строго заметил Пищер.

– С кайфом, мальчики!

: К ним подошла Ольга. Оля, старшая сестра Люси. Сашке казалось, что она смотрит прямо на него,—

– Но она смотрела на Пищера.

– Двинулись, мальчики? А то холодно как... Последний утренний трамвай остался – если опять опоздаем...

– А чего Коровин? И Вет?.. – поинтересовался Мамонт.

– Коровина в ‘мудях’ припахали: он математику умудрился завалить – гений наш... – Пищер хмыкнул.

– “Он слишком много знал” – для этой поганой страны. Я всегда ему говорил: на экзамене – как на допросе, молчи, пока есть силы терпеть. А то точно пересдавать заставят. Но он же не может не выпендриваться... Нет, чтоб поступать ко мне в “керосинку” – там на экзаменах вообще ничего не спрашивают: знают – бесполезно. Весь экзамен: наливай, да пей,– проворчал Дизель, вскидывая на плечо видавший виды брезентовый рюкзачок.

: Карманы рюкзачка ощутимо обтягивали формы бутылок.

– Чего пить-то: нефть? Или продукты её перегонки?

– Продукт,– ласково отозвался Дизель,– а что? Его вся страна хлещет – ‘и ничего, и ничего, и ничего’... Но что же с Ветом?

– Соломин билеты берёт. Он обет дал.

– Обед? – переспросил Мамонт.

– Билеты? Зачем? – удивился Сашка: сколько он помнил Пищера, с билетами его пути не пересекались ни разу. Вот с контролёрами – ...

– Э-э... Понимаешь, это другое. Ну, хотя бы туда брать надо: ты ж ведь в такое место едешь!

– Дай, я объясню,– на ходу прорычал Мамонт,– р-р-р... Вот тебе холодно? Пешком тащиться от станции до дыры не хочешь? А на платформе от КПСС два часа следующий паровоз ждать?.. Тогда бери билет, чтоб не пить на холодный желудок и на автобус в Гавноедово не опоздать. А то сейчас “контры” развелось...

– На каждом километре,– мгновенно среагировал Дизель,– на ходу в вагон запрыгивают: у вас нет лишнего белого билетика? До того обнаглели – поверите-ли, давеча двоих пришлось с крыши стряхивать...

– С чьей крыши? У тебя ж раньше по ней крокодильчики бегали.

– Допился до контролёров,– философски заметил Мамонт,– значит, пора завязывать. По опыту знаю. Недели две перерыв организму сделай – а то загнёшься.

– Как это – “перерыв”?! – возмутился Дизель,– да я без Ильей дня пропить, то есть прожить не могу – до пятницы в таких корчах и судорогах добредаю...

– А в городе пить не пробовал?

– Под чутким дипломатическим руко-водством родных-энд-близких...

– Ремневодством. Особенно папани. Как он нашу предновогоднюю заначку в унитазном бачке обнаружил...

– До сих пор, кстати, не понимаю: как тебе удалось её в бачок стандартных размеров запихать?

– Потому и обнаружил, что для собственно воды места не осталось. И следующие два часа я слушал такие слова, какие на дипломатических приёмах ему говорить явно не дозволялось.

– Не переживай – настоящие ноты твой папаня именно таким языком и излагает. “А Черножопая Обезъяна надо писать с большой буквы: как-никак, пока Президент республики...”

– О! “Вот она она”,– Пищер пророческим жестом указал на самую дальнюю электричку.

– Вечно они её в тот тупик загоняют,– недовольно проворчала Ольга,– давай, поднажмём – есть маза не вписаться... И где нашего ‘билетёра’ черти носят?

: Соломин уже махал им из дверей тамбура. Перевёрнутый “ермак” у его ног удерживал тщетно шипящие двери —

: Вета Сашка помнил – как помнил всё, что было до того года. Раньше они часто виделись у Андрея,– Вет и Пищер жили в одном дворе; вначале их сблизило общее увлечение космоисторией и уфологией, а затем – когда Сашка и Пищер подались в астрономическую секцию Дворца Пионеров ( Вет ‘официальное обрезание’ не признавал, предпочитая всяческую “астрономическую запрещёнку” ) – самодеятельной песней. Потом были первые походы – такие ‘дворовые’, непохожие на то, что пришло после,– походы по пустырям и перелескам Юго-Запада,– костры в оврагах, печёная картошка и покорение полузатопленных коллекторов и подвалов, уложенных в трубы речек,– а потом...

– Потом была лакуна длиной в год:

: Такой страшный, тяжёлый – и, наверное, прекрасный 1976 год...

..: несмотря на полупустые сиденья, расположились в облюбованном Ветом тамбуре. Ольга выгнала курящих Мамонта и Дизеля в соседний вагон, уселась на рюк, рядом поставила гитару.

– Две гитары и ни одного Коровина – это рекорд,– сказал Андрей. – Как бы заметил Дизель, в крайнем случае будет, чем примус разжечь.

– А кто забыл соль? – поинтересовалась Ольга. У неё была редкостная интуиция.

– Соль забыл я,– признался Сашка.

– Ерунда, купим в Ильинском,– Пищер махнул рукой,– меня больше беспокоит судьба бензина.

– А ты его не чеши,– посоветовал со своего рюкзака Вет.

– Легко сказать,– Пищер вздохнул,– этот разгильдяй отказался от стеклянных бутылок – тащить ему, видите-ли, тяжело. И налил бензин в какие-то ‘патентованные’ флакончики из-под шампуня...

– Он их сдаёт,– заложил Дизеля Вет,– вот и экономит. Он и водочные обратно попрёт, вот увидите.

: Из соседнего тамбура донёсся взрыв хохота.

– Уже начали,– Соломин демонстративно повёл носом,– “Кубанская”. Значит, от Мамонта. Он на халтуре в своём сантехнаре нехило подрабатывает...

– В тамбуре мёрзли ноги; Сашке было холодно, но предложить перейти в вагон или присоединиться “для подогрева” к Дизелю и Мамонту он не решался. Пищер, не отрываясь, смотрел на Ольгу; Сашка сказал про себя “ага” – но не более: для него всё такое было уже чужое, мёртвое. Словно ненастоящее – до конца жизни.

Соломин что-то сказал; Пищер ответил ему – как на другом языке,– резануло слово-сокращение: НБС,– чтоб не утонуть, не захлебнуться в невыносимой тоске и боли своей – здесь, при всех – нужно было хоть что-то сказать, спросить,—

– Сашка спросил, что это – и Пищер начал ему рассказывать о Новом, или Настоящем Братстве Спелеологов, в которое входила их группа. Пищер был одним из магистров этого нового братства – то есть тем, кто был признан, как Личность в мире ‘уходящих под’,– Сашке всё, что рассказывал Пищер, было в диковинку – под землёй он прежде ни разу не был, ведь коллектора и подвалы не в счёт – как не в счёт метро и замаскированная под него Новоафонская “пещера”,– и что это за слова такие: транс, налобник, система, плекс, шкуродёр...

– А что, официальный клуб спелеологов какой-нибудь есть – как КСП? – наивно спросил он.

– О Ф И Ц И А Л Ь Н Ы Й ? ? ? – все в тамбуре покатились со смеху.

– Ольга повела носом: из-под дизелевского рюкзака вытекала характерная лужа.

– Правильно сделали, что выгнали этих друзей с сигаретами,– заметил Сашка.

– Фигня,– усмехнулся Вет,– кому суждено быть повешенным... Да на таком холоде даже пары бензина не взрываются.

– Не образуются,– уточнил педантичный Пищер,– однако, сейчас я одного из этих “друзей” привнесу сюда – и...

– Будешь использовать, как тару для бензина? – хмыкнула Ольга.

: Пищер, не отвечая, скрылся в соседнем тамбуре.

– Представляете,– обратился к оставшимся Вет,– и в этот момент появляются контролёры...

– Смертельно жалко будет, что билеты, как дураки, взяли... С другой стороны, где ты видел, чтоб контра являлась, когда мы с билетами едем?

– Ну может, хоть на бензин...

– Распахнулась дверь межвагонного перехода, и в тамбур ввалился Пищер, волоча за собой Дизеля. Сзади добровольно шествовал заинтересованный Мамонт.

– Что, уже выходим? – не глянув в сторону лужи, беспечно спросил Дизель.

– Нет,– отрезал Андрей,– выйдет только Оля. А тебе я сейчас кое-что объясню и кое-что напомню...

– Ольга фыркнула и перебралась со своим рюком в вагон.

– Вот,– сказал Мамонт, протягивая пустую бутылку из-под “кубанской”,– можно собрать тряпочкой или носочком, и выжать сюда. Ещё не всё потеряно.

– Ну зачем же – в бутылку... Её же потом не примут – я лучше что-нибудь придумаю...

– Всё, что мог! В этой жизни!! Ты уже придумал!!!

... а дальше был местный автобус, на который они всё-таки успели и двадцать минут езды по тряской обледенелой дороге; белые поля и чёрная полоса леса у горизонта с катящимся по-над ней мандариновым солнцем, всех швыряло из стороны в сторону и друг на друга в минутном автобусном тепле – кратком дарованном кайфе, а потом Ильинское, конечная остановка: автобус, проскальзывая по глянцу укатанного снега, сделал круг – будто демонстрируя им круговой пейзаж/панораму высоких холмов, заросших лесом, и деревню, укутанную снегом, что закрывала речную долину, лежащую пред холмами,—

– и снова холод и ветер; Мамонт с Дизелем побежали в магазин – «соль-то хоть не забудьте», крикнула им в спины Ольга – а они пошли вперёд по белому разбитому зеркалу, из которого – из каждого сверкающего осколочка – било солнце, и осколочки эти хрустели под ногами леденцами, а сугробы казались мороженым —

: деревенская улочка, заваленная по заборы белым, белые толстые крыши домов и белый морозный трубный дым,– запахи жареной картошки, пирогов, дрожжей и борща, и чуть заметная в снегу – белая на белом – тропинка в конце улочки, спуск к реке;

– тропинка, перечеркнув лёд реки, упёрлась в откос другого берега; они пошли вдоль него по льду и вскоре берег расступился,– Сашка увидел узкую полынью, «Родник», сказал Пищер,– «сейчас хорошо, добавил Вет, а летом бы километр до моста пришлось обходить»,– «летом можно и вброд», сказала Ольга; здесь набрали большую двадцатилитровую канистру воды – она и занимала полрюкзака Пищера,– «потому что источников под землёй нет», сказал Пищер,– «можно полиэтилен под свод подвесить,– сказал Вет,– чтоб с канистрой каждый раз не мучиться – я уж грот присмотрел, где каплет прилично, только дырку в центре полиэтилена сделать и какую-нибудь ёмкость для сбора воды подставить»,– но пока приходилось затаскивать воду с поверхности, и они наполнили канистру плюс все фляжки, которые были – Сашка с презрением вылил из своей московскую хлорку, и прополоскал её, прежде чем набирать родниковую, чтоб не осквернить Вкуса,– мороз жёг щёки и руки, но вода казалась тёплой и сладковатой на вкус, и падал снег, и таял, попадая в тёмную воду, а от воды поднимался пар – и оседал на ветвях ив, склонившихся над водой, кристалликами инея; это было так необычно красиво и здорово – бело-пушистые ветви, склонившиеся к самой воде, фантастические наросты снежных цветов и сосулек,– «как под землёй», сказал Вет,– и все пили из Родника, ложась перед ним прямо на снег – «традиция», сказал Пищер,– и пил эту воду вместе со всеми Сашка, чувствуя, как с каждым глотком её из него уходит то, земное – а приходит и входит то, чему он не знает ни слов, ни эмоций,– “пока не знает”, догадывался он,—

– здесь их догнали Мамонт и Дизель; канистру поволокли за собой на ремне по снегу, потому что было смешно пытаться навьючить её сверху на чей-то рюкзак,– «н-но, залётные!» – командовал Вет впрягшимся в ремень Дизелю и Пищеру —

– и вокруг было утро, чистый лес и мерцающий кристалликами пара воздух, «Магический Воздух Ильинского», сказала Ольга – у Сашки голова шла кругом от такой красоты, а Мамонт каждые десять шагов спотыкался и обрушивался в снег, взметая каскады снежной крупы и пыли, и орал: «Э-ге-гей, гей – я снова, снова в силе!» – Вет хохотал и всё пытался вскочить на Мамонта, чтоб ‘прокатиться на бесполезно искупаемом’ – потому что Мамонт умудрился по колено провалиться под лёд у самого Родника —

– а Ольга шла, и тихонечко напевала строфы Гены:

– Сколько раз мы ходили

К Роднику этой тропкой

Вместе черпали силы

Торопливо и робко

Иль придя отдыхать

И послушать Природу

На Земле не сыскать

Равно ценную воду

И река рядом с нами

Что ворчлива от века

Гладит ива ветвями

Нежно сонную реку

Смотрит ласково вниз

Будто над колыбелью

А вокруг – оглянись! –

Воздух полнится трелью

Здесь природа добра

И мороз ей не страшен

В платье из серебра

Лишь становится краше

Крепок лёд на реке

Сократит нам дорогу

И душа налегке

Позабыв про тревогу

Знаю рано иль поздно

Я вернусь в это диво

Сталактитовой гроздью

Ветвь протянет мне ива

Ледяной перезвон

Её веток прозрачных

Дарит радужный сон

И Пророчит Удачу...

..: Был февраль 1977 года, и это был его первый выход в Ильи.

: Самый первый. Можно сказать – Рождение.

И все они тогда были вместе. Уже – и ещё.

* * *

– А почему Пищер больше не ходит? – спросил Пит.

: Сашка пожал плечами.

– Кто его знает? Себя дай Бог понять... Собственно, после истории со Шквариным он тоже долго не ходил – почти год, пока вы служили,– болел, потому что такие “прогулки” даром не проходят... В Первом меде лежал, Гном его к себе в клинику пристроил – ну, там они и спелись на почве спелеонавтики. Объявил, гордо-гордо так, что Уходит в Большую Науку – ставил какие-то эксперименты с Морозовым в Снежной, и всё одолевал меня расспросами/просьбами: ах, Сашка, не мог бы ты мне помочь собрать-сконструировать шлем такой для магнитного съёма энцефалопараметрии…

– И что: собрал-сконструировал? Этот, как его – член?..

– Не до того мне тогда было. Сашка маленький на руках, и Ленка. И мама с варикозом в больнице… Пахал, как лошадь, на двух работах сразу. И про Ильи не забывал, между прочим. Как и про озвучку слётов самодеятельных…

– Но как же Пищер, без твоей электронной помощи?

– Умотал в Туркмению, к ашхабадским медикам. Они вроде бы в Бахарденской пещере этот самой спелеомагнитной параметрией активно занимались. А где ашхабадцы – там, ясное дело, и Кугитанг. Он мне писал иногда, тамошние красоты подземные нахваливая. Звал к себе, будто издеваясь: на какие шиши мне было добраться туда, и когда? Смешно. Кстати, по слухам, поимел там Пищер изрядное приключение с Пальцевым – будто мир настолько тесен, что не разойтись им было “на одной шестой”... Сам ничего не рассказывал: вы же знаете его, коль не захочет говорить – слова клещами не вытянешь.

– А как заведётся трендить – хоть святых выноси, да,– пробурчал Сталкер,– что ни телега, то пурга…

– На себя посмотри. Пищер по делу трендил. А тебе лишь бы приколоться, стебало фигово. Как у нас в Ильях оживилось всё – он вернулся. И между прочим, к Старице именно он нас всех приручил. Университет Подземный придумал – хоть в одной Системе было ещё такое, как у нас в Ильях? И организовал тот Эксперимент. После которого всё кончилось: сами знаете, как. Оттого он потом и озлобился – на весь мир.

– Сашка замолчал, полез в карман за сигаретами.

– Весёлая группа у него была,– мечтательно протянул Сталкер.– Я с ними в аккурат в семьдесят шестом познакомился... Перед тем ещё, как они тебя привели, да. “ЗМ” называлась – “Три Маразматика”: Пищер, Мамонт и Дизель. И ещё с ними тогда Коровин ходил, и Вет. И девица какая-то... Не помню, как её. Я девиц вообще не различаю, да.

– А где они сейчас? – спросил Пит.

– Никто не ходит,– хмуро сказал Сашка. – Дизель ещё в семьдесят девятом в комсомольские работнички продался – чтоб из института не вылететь и в армии не пахать,– дослужился аж до инструктора... А потом связался с ГБ. Всё плакался, как нажрётся – я, говорит, не против вас всех, ребята, я ж за белые за берёзы наши... За Расею-Мать... Мать его,— Сашка выругался,– потом “женился на дублёнке”, дочке какого-то дипломата, коллеги папашиного,– она стюардессой летала в Токио и на Кипр – и ничего, успокоилась совесть. Сейчас наверняка каким-нибудь “СП” заправляет – что хорошо лежит, прихватизирует, что плохо – присваивает...

– Свято место пусто не бывает,– тихо заметил Пит.

– В смысле?.. – не понял Сашка.

– Ну, Дизель скурвился – а у нас вместо него Сталкер завёлся.

– Сталкер с сожалением посмотрел на Пита.

– Лапоть! Двух разниц, и менту понятных, не различаешь... Я не завёлся, а заразился. От них тогда все заражались, кто хоть выход прообщался. Вот, посмотри на Егорова: из него ж Пищер через слово прёт, Дизель – через абзац всему... Лишь образ Мамонта не вписывается немного – но ведь это тоже талант нужен, образ Мамонта со всеми его флюидами, как родной принять...

– А, брось... – Сашка скривился,– какой такой талант нужно иметь, чтобы нажраться, как свинья и запалить волок – канистру бензина или покрышку – чтоб никому не продохнуть в пещере стало?..

– Ну-ну,– Сталкер хмыкнул,– это ты сейчас так говоришь, да. Но не забывай, что газеты-маразматки наши, что столько лет исправно лепили – под мудрым пищеровским руководством, кстати, по поводу и без повода – хотел я того или нет – именно от них пошли. Конкретно, от Дизеля. Ибо он первым додумался на бумаге рисовать/записывать приколы, что, как пули у виска, постоянно в головы наши бедные на выезде долбятся. И слово “маразматка” именно он изобрёл, да. А до него даже жанра такого в нашей спелеожизни не было. Как и песни-приколы коровинские подземные, которыми Ильи на весь спелеомир прославились не менее, чем газетёнками своими и юмором прикольным чернушечным,– сколько ты лично песен о Подземле знаешь, что не в Ильях были написаны – и с теми, что с подачи “ЗМ” сделаны, хоть как-то сравниться могли б?.. Я лично и десятка не назову, да.

– А остальные? – спросил Пит Сашку.

– Что: остальные? Про остальных ты знаешь и сам. Вет через месяц после того, как меня в Ильи привели, в Крыму разбился. Поехал один, в марте, доказать всем – что мужчина... И что доказал? А после его смерти всё у них и развалилось... Постепенно. У Пищера с Ольгой – как из зоны вернулся – не склалось: банальщина кондовая... Она замуж вышла потом, развелась... Пищер с Мамонтом после провала эксперимента ‘разошлись по прЫнципиальным мудацким соображениям’ – Ильи не поделили и всех, кто в них ходил, не ведая их высокой воли... И оба завязали с хождением,– по разным причинам, конечно,– но суть-то одна... Коровину просто не до пещер и песенок старых подземных – как же, признанный бард стал, лауреатство самодеятельное жопу жжёт... Почему люди перестают ходить? ПОЧЕМУ???

– вдруг со злостью спросил он, затем встал.

– Кто-то уехал – это понятно. Ну, в сапоги забрили. Ну, сессия, скажем. Так ведь она – две недели, остальное время всё равно в общаге тусуешься, по ночам пулю пишешь... Ну, ребёнок родился – допустим. И, допустим, каждое утро тебе на молочную кухню бегать надо – как я год подряд бегал. А потом на почту, газеты разносить, чтоб с голоду ноги не протянуть,– а потом в технарь. НО Я ВЕДЬ ХОДИЛ!.. Почему я мог – хоть раз в две недели – Сталкер мог, хотя на гитаре ещё бренчал с какими-то даунами от “нашего рока” и сессии в МАРХИ исправно сдавал...

– Если б исправно сдавал, под бескозырку не загудел бы, да,– перебил Сашку Сталкер,– так что не очень-то... утрируй.

– Всё равно,– Сашка махнул рукой,– ходил ведь?.. И как из флота откинулся, прямиком в Ильи устремился, как и Пит! А Динамитрий с Удавом лишь по разику нарисовались, крутостью дембельской блеснули – и сгинули, “не понятые интеллигентной общественностью”... Тьфу! Почему пьянь всякая, которой по барабану, где пить, каждые выходные исправно в Журнале отмечается – а Коровин, к примеру,– хоть уж как его иной раз ждут! – времени выбрать не может?.. Жениться, чтоб дома сидеть? Чушь. На фиг такое щастье,– и ведь все знают, чем оно всё равно потом заканчивается... Ходить – так вдвоём, как мы с Ленкой. Или ещё вопрос: отчего Мамонт спился? Пещеры в этом виноваты? Лес? Снова чушь – в пещерах вина не продают. Никто не спивается, а Мамонт бедненький... И работа не повод, чтоб не ходить. Хмырь вкалывает на своей стройке два дня по 12 часов, на третий только отдыхает – и то условно: на телефоне висит, то с подрядчиками ругаясь, то по складам в поисках материалов колеся,– но ведь приезжает! Хомо, опять же, возьми: считай, не отлипает от баранки своей, едва из одного рейса возвращается – в новый гонят… Но эмблемы к слёту памяти Шагала он штамповал, а не Завхоз безработный, скажем. С другом своим Пифом на пару. Да и Пищер – конечно, отец-основатель,— привёл меня в Систему, сказал: «Ходи», сказал многозначительно так: «Это – Сказка, это – Поэзия, это – Чудо, береги это всё, чтобы и нам, и тем, кто после придёт, хватило»,– а сам... Почему такие, как Пальцев, Крицкий и Вятчин лазят по дырам – а такие, как Пещерный Житель, перестают? Что заставляет их бросать пещеры? Грязь?.. Так с ней бороться надо, с грязью. Ах, Крицкий с Вятчиным его, видете-ли, обидели, сорвали эксперимент. Ах, видите-ли, ГБ нам под землю ходить мешает, да дауны всякие, что пещеру засерают, волоки ставят да разоряют гроты наши... С таким трудом и любовью оборудованные. Ну и что? А кому они в этой стране не мешают??? Он же обиделся, как маленький – и в кусты. Правильно. «Запах чем хорош: не нравится – отойди...» Ну, давайте теперь всё уйдём. А они – останутся: пьянь, люмпены, ГБ да эти их сучки-прихлебатели – “спелеодельцы”...

: Он так и сказал последнее слово – без ударения, что получилось “дельцы”.

– Списатели,– уточнил Сталкер.

– Сашка отошёл к дровам, схватил топор, застучал по лесине.

– А зачем они ходят? Что им надо под землёй – ну, тем, кто волоки ставит, гадит, пьёт?.. – тихо спросил Пит.

– “Рыбари”,– хмыкнул Сталкер.

– Что-что?

– “Свечек” своих помнишь?

Пит кивнул.

– Рыбари. Из Стругацких. “Хищные тё... пардон, вещи века”. Были там такие – любители сверхострых наслаждений... В старое метро лазили – типа диггеров нонешних.

: Все замолчали. Лена потянулась к гитаре, отёрла с деки влагу, подстроила струну. Люба думала о Лёше: доехал-ли он до Москвы. Вспомнила, что кошелёк у него был в кармане рубашки под комбезом.

Сталкер думал о том, что Лёшка наверняка свяжется с “отрядом Пальцева”. Потому что НБС больше нет – ‘попрятались, суки’ – кто вскипел/уехал,– кто где?.. — и кроме Пальцева, кем бы он ни был, выезжать на спасы некому. А значит, завтра днём бравые пальцевские ребятушки из “спасотряда” будут здесь – и им, наверное, лучше уйти, потому что Сашка ведь не сдержится – вон как он некстати разъярился,– НО КАК ОБЪЯСНИТЬ ЭТО ЕМУ?..

– Костёр задымил; Сталкер нагнулся, перевернул дымящее бревно к огню другим боком. Подошёл Сашка с охапкой дров, с шумом сбросил их на угли, повесил на трос кан с чаем. Сверху снова заморосило – июнь был, как июнь, в Старице в июне погода всегда была мерзкая,– если вдуматься, в этом выходе им ещё повезло – а как, к примеру, поливало в прошлом году – да ещё ветер дул просто бешеный, ни костра было толком не разжечь, ни обогреться, ни обсушиться,– дуло прямо в обрыв с реки – но ведь привыкли каждый раз становиться над обрывами, такая красота – особенно в закат, когда, конечно, “его бывало видно”,– и поди, заставь себя изменить привычке,—

Сашка присел на корточки, достал сигарету, размял её; вытащил из костра головёшку и вдруг сказал:

– И где был тот же Пищер, когда они взрывали наши Ильи???

* * *

– из ранних стихов Гены Коровина:

Мне встретилось полярное сияние –

Хоть под землёю на сиянья табу,

Мне встретилось полярное сияние,

Когда я шёл с канистрой к водокапу.

Мне не поверят братья-спелеологи:

Такое даже выдумать навряд-ли!

А между тем его цветные сполохи

Дрожали, словно занавес в театре;

Струился свет в проходе узком лентами

И мимо проходил меня, бледнея,—

Но глаз моих касался он моментами

И я не знал Касания нежнее.

Я слышу ироничные вздыхания

Сторонников научной пустоты,

Что лишь у полюсов видны сияния –

НО ПОД ЗЕМЛЁЮ ПОЛЮС ТЕМНОТЫ!

Мне не поверят горе-спелеолухи,

Но под землёй

меня в моих скитаньях

С тех пор всегда сопровождают сполохи

ПОДЗЕМНОГО

ВОЛШЕБНОГО

СИЯНЬЯ...

* * *

– Пробуждение было мгновенным.

: Никакого сна. Свод казался ощутимо зримым, будто подсвеченным изнутри. И даже не изнутри, а откуда-то извне. Сбоку. Едва воспринимаемый блеклый серо-зелёный свет. Карнизная плита над ногами, трещины – невнятно, но явно; сложный узор выступов и впадин – странно чужой, но тот же, это было ясно само собой – и дальше к краю грота, по потолку над входом, угол стены и плиты – россыпью маленьких сине-зелёных огоньков. Словно рассыпанные по потолку угольки-гнилушки или карта созвездий,—

– Рассыпанные по потолку???

: Осторожно открываем глаза...

..: Тоже самое. Третий раз – как и в первый. Он уже знал, что будет дальше.

– Пищер... – сбоку шёпот Сашки. Ясный, не сонный. Впрочем, и в прошлый раз, и на второй день, когда увидели это впервые, всё уже было переговорено, сказано, высказано... И споры дурацкие – Сашка с Завхозом и Ю.Д.А. опять схватились...

– Конечно, никто не спит. Все просыпались разом. Внезапное пробуждение – подобное шоку чувство бодрости: будто и не спал. И эти “пальцы”, “когти”, “глаза”, “узоры”, “звёздочки” – как их только ни называли!..

: Лёгкое электрическое потрескивание.

– Вижу,– хрипло отозвался Сталкер.

– Он высвободил руку, откинул с лица край спальника, прикрыл глаза рукой.

..: Как и в прошлый раз. Лёгкий неясный контур, грань меж неким телом – телом руки?! – и пространством мягкими чёрно-серыми линиями. Внутри контура – будто восковой каркас. Кости, скелет,—

«Интересно, видно это на самом деле – или мнимое изображение, от напряжения мышц руки?»

Стоило залезть сюда на две недели, чтобы увидеть это...

– Рисуй,– шёпотом справа. Это Завхоз.

– Чёрт его знает, где бумага,– явно Белкин.

– Дурак,– тихо, кратко, уверенно. Ю.Д.А.

: Первый раз свечение увидели на вторую ночь. Конечно, и до них видели многие. Ну и что? Одни легенды. Потом увидели ещё через неделю. И вот снова. Осталась ещё одна, и то не всем. Завтра они поднимутся на поверхность, уедут,– внизу останутся только он, База, Ю.Д.А. и КрАкодил.

– Персей... – это Коровин.

– Персей? Ковш! – Ю.Д.А.

: Они знают небо.

– Ковш слева,– голос Сталкера. Ну, этого-то в расчёт можно не принимать – “прикол ради прикола”, лишь бы стравить спорщиков – как он в самый разгар завхозовского спора с Ларкиным о личных геологических коллекциях – «А хладопирит у тебя есть?..» – «Есть! А амазонит у тебя есть???» – «Есть! Только сейчас нет, я его для одной выставки в музей одолжил!..» – вставил: «А амидопирин у тебя есть???»,– и Завхоз с Ларкиным попались, в унисон гаркнув: «Есть!..»

– Свод в гроте от хохота остальных чуть не рухнул... В этом – весь Сталкер,—

..: яростный шёпот, возня. Сашка чертыхается. Щелчёк, тонкий звук: включили магнитофон. Значит, завтра опять будут слушать весь свой трёп, ругаться, гадать, где же треск тот, что всем кажется,– где от мафона, а где от счётчика ионов...

«Боже, какая кустарщина! – с отвращением-отчаяньем думал он,– не так ведь, совсем не так надо работать! И магнитофон настоящий нужен, лабораторный, каналов на 12, запись в ЧМ, чтоб фильтры можно было поставить – НЧ, СЧ, ВЧ,– и осциллографический анализатор СВЧ с датчиками соответствующими – чтоб можно было хоть определить, в каком диапазоне этот звук лежит, чем мы воспринимаем его...»