Текст книги "Плата за души (Книга 2)"

Автор книги: Сергей Гомонов

Соавторы: Василий Шахов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

– Поехали, что ли? – спросил Влад, которому надоели толкающиеся на перроне пассажиры и провожающие.

И все-таки этой ночью отделаться от Зои ему не удалось...

...В номере тихо играла музыка: манекенщице нравилось заниматься любовью под мелодии песен Джо Дассена, а Влада эта её привычка, как и многие другие, раздражала. Ну, не было, не было у него лирического настроя, пропагандируемого воркующим французиком!..

Ромальцев завел себя, как будильник, на несколько часов бодрствования, но музыка постоянно сбивала его с толку... А тут еще Зойка со своей тягой поболтать в перерывах между "раундами", когда так отчаянно тянет поспать...

Манекенщица возлежала на подушках и любовалась своими стройными ножками, между делом покуривая сигарету – Влад не переваривал ее склонность к курению в постели, тем более, что иначе, чем в постели, она не курила вовсе. Зоя же чувствовала, что Влад почему-то начинает скучать, но как это можно изменить, не знала. Чего же ему не хватает?! Ведь она так старается угодить ему, отдается вся, без остатка, да вдобавок еще и подыгрывает, а он... принимает эти "жертвоприношения" как должное и словно не замечает.

– Влад! – Зоя слегка коснулась его смуглого плеча.

– М? – в голосе Ромальцева слышится оттенок недовольства, но будем считать, что мы его не уловили. Да, так правильнее.

– Ты меня любишь? А, Влад? Вла-а-ад?

Он чуть ли не с досадой привстал на руке:

– Ну, разумеется, люблю! – ("стал бы я спать с тобой, если бы не...", в общем).

– И ты совсем не ревновал меня к Дмитрию?

Коварная ловушка: скажи "нет" – обидится, скажи "да" начнет пространно объяснять и разубеждать. О, что же ему мешает разорвать отношения с этой глупой курицей, в голове которой мозгов столько же, сколько у эмбриона?! С такой не то, что улететь – в трясину разве только провалиться можно... Лучше уж пусть занудствует, чем дует губы. Так израсходуешь меньше энергии на совершенно никчемные по сути своей действия:

– Ну, разумеется, ревновал!

Но его чудные синие глаза – Зоя видела и не хотела верить холодны и равнодушны.

– Да неужели?! А вот и не стоило! Дмитрий твой мне ни чуточки не понравился...

– Зато ты ему... – если не поддержать игру, она не поверит и начнет допытываться снова.

Зоя кокетливо закусила губку и запрыгнула верхом на его бедра.

– Ну, конечно, я заметила, что он ко мне неравнодушен. Это и так понятно...

Ну, конечно. Разуме-е-е-ется!..

– Я хочу тебя! – шепнула она и стала жарко целовать его в грудь и в шею, на сей раз воображая себя "леди-вамп", захватившей жертву.

Влад отлично знал, что она не испытывает и десятой доли того удовольствия, которое тут перед ним разыгрывает стонами и оханьем. Зоя в принципе не знала, что ей нужно изображать и как это происходит на самом деле. Однажды она почти созналась в притворстве, выдав себя с головой фразой: "Я "улетела" бы, если бы ты во время этого что-нибудь шептал или тихо говорил мне на ухо – не важно, что"... Влад категорически отказался: "Болтовня в сексе?! Милая, это все равно, что танцевать во время еды!". Больше она к нему с этой просьбой не приставала и в душу к нему не лезла. И его это устраивало. Еще она будет его учить!..

Бедняжка! А ведь он такой одинокий! И скрывает, что действительно ревнует её к этому противному Дмитрию... Расчувствовавшись, Зоя с удвоенным пылом набросилась на него, чтобы доказать: нет, нет, только я могу понимать тебя и любить по-настоящему, больше никто!..

Интересно, долго еще она будет ломать эту комедию и тормошить его?! Завтра... вернее, уже сегодня достаточно напряженный день, это не выходной, не праздники. Сколько можно?! Ей-то это зачем?! Показать, какая она темпераментная?! Влад все равно видит ее насквозь: молодая стервочка, которой не терпится выскочить замуж. Но он-то здесь при чем?! У нее куча поклонников, на нем свет клином не сошелся...

– Всё, делай, что хочешь, я больше не могу! – наконец сказала Зоя, сворачиваясь у него под боком и, кажется, голос её прозвучал достаточно сонно. Да неужели?!

Она притихла. Влад осторожно повернулся к ней спиной и сунул голову под подушку. Хоть бы немного выспаться!..

– А ты не замечал, что на нас с тобой всегда оборачиваются, когда видят вместе?!

О, нет! Она еще не угомонилась?! Ну что за человек...

– Не замечал, – ответил Влад из-под подушки.

– Мне говорили, что мы с тобой отлично смотримся.

– Да?

Зоя засмеялась:

– Ты что, спать хочешь? – она закопошилась и положила узенький подбородок на его плечо. – Спать, да?!

Влад высунулся, повернул к себе часы и взглянул на циферблат. Начало пятого... "Ты что, спать хочешь?!" Да нет, ни разу...

– Дорогая, а дорогая! Давай поболтаем как-нибудь после?

– Что, я тебя замучила? Или ты обиделся за то, что я сегодня сказала за столом? Насчет размазни я пошутила: не в духе была... Ну ты же меня простишь, у? Простишь?

– Да, да, да! Давай спать?

– Ты устал, котенок? – Зоя обняла его сзади и громко чмокнула в плечо.

Влад стиснул зубы. Вместо того, чтобы мяукать тут жалостливым тоном, как с ребенком, лучше бы заткнулась и куда-нибудь убралась.

– Ну, спокойной ночи, котенька! Угу?

– Спокойной ночи... – он снова сунул голову под подушку и подтянул колени к груди.

Спать с кем-то рядом – это утомительно. Ромальцев не любил делить постель ни с кем. Будь в этом номере еще один диван, он сбежал бы туда...

К своему стыду, он только на работе, за полдень, вспомнил, для чего в Ростов приехал Денис. Завтра у матери день рождения. Нормально. Любимый сыночек. Хорошо хоть загодя вспомнил, не задал дурацкий вопрос при маме.

Зоя осадила его звонками:

– Я в восторге от нашей ночи! Подожди, я сейчас перезвоню!..

Через полчаса:

– Ты просто секс-машина, Влад! Едем со мной во Францию? Здорово я придумала? Ой, пейджер! Ой, меня вызывают! Минуточку! Не бросай трубу, повиси чуток, я мигом!

Влад честно "висел" тридцать две секунды.

Через два часа (видимо, забыв о предыдущем звонке):

– Так ты поедешь со мной во Францию? А почему-у-у-у? Как это – неохота? Ты не хочешь посмотреть мир?! Наверное, ты просто не выспался. Ну, конечно: я всегда права. А зачем Дениска приехал? У мамы? Так значит, Зинаида Петровна у нас Стрелец?! А что мы ей подарим? Почему – "мы"? Ну, ведь и Светка, и Денис говорят "мы", чем мы хуже? Да, и почему бы нам не... Ладно, ладно, не буду! Ну и что, я тоже на работе... Фу, какой ты ворчливый и противный. Ну все, пока. До вечера...

Влад готов был провалиться сквозь землю, лишь бы не проводить с нею еще один вечер. В этот раз он вообще не сможет сдержаться и выскажет ей все, что хотел бы высказать. Или, напротив, депрессия одолеет его, и он умрет медленной и мучительной смертью от скуки.

Светка, оказывается, уже оккупировала кухню. А Зинаида Петровна ходила кругами и ревновала ее к плите. Денис рассказывал анекдоты, выбирая наиболее приличные и безобидные, дабы не оскорбить нежных материнских ушей. Получалось не смешно.

– Вы квартиру снимаете или в общаге живете? – перебил его Влад, вынимая из холодильника пакет молока.

– Вла-а-адик! – укоризненно заметила Зинаида Петровна и не позволила Свете наполнить тарелку старшего сына: сделала это сама.

– В общежитии, – поправился Влад, хотел глотнуть прямо из пакета, но, взглянув на нее, налил в чашку.

– Сейчас уже снимаем. Только не в самом Питере, а в Тосно...

– А. Оч хорошо... – равнодушно откликнулся тот и ушел в свою комнату.

Денис опустил густые, как и у брата (вот второе сходство), длинные ресницы и, понизив голос, спросил:

– А чего это с ним?

– А что? А ничего! – встрепенулась мать, растерянно переставляя тарелку с нетронутым ужином с места на место.

– Не выспался! – как щитком, прикрывшись ладошкой, одними губами объяснила ему Света и лукаво улыбнулась, мол, неужели сам не мог догадаться?!

Ромальцева все равно поняла, о чем она, нахмурилась и удалилась.

Поздно вечером, выпроводив Зою и уложив спать дам, братья собрались в комнате у Влада.

От Дениса за версту веяло силой и энергией. Не то, чтобы он был безголовым оптимистом и энтузиастом. Просто он с самого детства был уверен, что всего в жизни добьется, невозможное существует только в воображении. Владу и их матери это было не по душе. Стремления Дениса казались им чересчур низменными, телесными, материальными, а то упорство, с каким он всегда добивался автономии и самостоятельности – маниакальным. Его кредо – "Живем один раз" – ужасало Зинаиду Петровну. "Я родила чудовище!" – часто думала она, и взор ее отдыхал на Владичке. Полжизни провести по "общагам" да чужим квартирам, полжизни тащить на своих плечах семью и хозяйство – что же останется для духовного развития?! А еще, не дай бог, соблазнится быстрым богатством, свяжется не с теми, с кем нужно – и самой жизни лишится... Горе с этим мальчишкой... Всегда он был проблемой, не хотела она его появления, как чуяла...

Влад снова затронул эту тему, потому что Зоя начала говорить о том, чем мог бы заняться Денис, чтобы позволить себе летать на самолете.

Денис сидел на диване, опираясь спиной о ковер. Когда Влад спросил, чем же он, в сущности, будет делать в этой своей, безусловно, единственной жизни, юноша охватив колени, задумался и медленно выдал:

– Главное для меня – в этой, безусловно, единственной жизни – не напакостить никому. Выбьюсь я в люди или нет – вопрос второстепенный...

– Уже второстепенный?

– Уже – да. Как это ни банально, но на чужом горе своего счастья не выстроишь...

Двадцатитрехлетний сопляк, а рассуждает уже как взрослый. Надо же! Когда успел вырасти?.. Может, главное – вовремя улететь из гнезда?..

– А мне так все равно, принесу ли я кому-то зло или добро. Ради чего стараться? В могилу с собой ничего не заберешь... Ваньку, одноклассника моего помнишь? Он стал священником у нас в православном приходе. Один раз рассказывал, сколько к ним приходит исповедоваться нуворишей. А как замолят грехи – так и довольны. Как будто кассету стерли: записывай поверх хоть "ужастики", хоть боевики, хоть порнуху. Философия... Знаешь, погоди-ка! – Влад поднялся. Он не видел, с какой завистью посмотрел Дениска на его мышцы, играющие под смуглой кожей, на стройную атлетическую фигуру. Сам-то брат в своем Питере солнца почти не видит, из-за книжек почти не вылезает, да и годы его юношеские еще не сформировали тела как полагается. Денис худенький, высокий, но не спортивный – угловатый...

Влад вытащил из верхнего ящика серванта набор инструментов. Там была и дрель, и различные сверла, в том числе с победитовой насадкой для бетона, и отвертки всех видов, и еще всякая всячина.

– Помню-помню, как мы из-за нее ругались! – засмеялся Денис. – Попробовал бы я взять что-нибудь без твоего ведома...

Ромальцев-старший ладонью смахнул с крышки пыль и протянул коробку брату.

– Потом налюбуешься, – предотвратил он ее открывание. – Она твоя.

Денис же хотел раскрыть коробку не столько для того, чтобы любоваться инструментом, сколько для того, чтобы втянуть в себя воздух детства, хранившийся внутри. Так пахло в гараже у отца, когда все это хранилось еще там, так пахли всякие тряпочки из рогожи, развешанные на перекладинах у потолка... В такие моменты Денис внутренне опровергал свое убеждение о том, что раньше, до этой жизни, у него ничего не было. Ведь еще тогда, в два-три года он уже упивался этим запахом как чем-то давно-давно забытым и добрым. Но от внезапной братней щедрости он едва не поперхнулся и не выронил ее из рук:

– Моя?! Да ты же трясся над ними, как царь Кощей! Ты же всегда кричал, что отец подарил ее только тебе!

– Ладно, не шуми. Я же сказал: в могилу с собой ничего не заберешь...

– Рехнулся? Какая еще могила?!

– В любом случае, мне они ни с какого бока не нужны. А у тебя есть Светка. Мало ли что понадобится прикрутить, вывинтить, просверлить. Бери, пока я добрый, и не раздражай меня своей изумленной физиономией...

– Да нет... я... не против...

– Давай ложиться спать.

– Ладно, Владь. Спасибо тебе, конечно, но ты это зря. Как будто тебе некому будет что-нибудь привинтить...

– Иди, иди. Приятных сновидений, – и когда Денис покинул комнату, он проворчал себе под нос: – Себе в крышку гроба, разве что...

Часы на стене в виде рычащей собаки с бегающими, как маятник, глазами, мигнули и показали полночь, словно соглашаясь с его фразой.

Усмехнувшись, Влад почти мгновенно заснул на не расстеленной кровати.

СПУСТЯ ДВАДЦАТЬ ДНЕЙ...

Помощник Верховного, Первый Даос, Путник, Пилигрим переживал не лучшие моменты в их дистанции. Вместилище было слишком мало, по ночам она задыхалась.

Помощник подошел к Учителю и трансформировался из женщины в мужчину. Они были уже в Золотой Долине. Опустившись на одно колено, ученик протянул ладонь над ручьем, дабы принять влагу познания.

– Я хочу уйти и оставить их. До тех пор, пока не найду способ вернуться... – произнес он.

– Этот способ даже не скрыт от тебя. Ты его чувствуешь...

– Смогу ли я что-либо сделать ТАКИМ способом?

(Ой, ой, братишка, сколько раз уже мы говорили с тобой по этому поводу! Ты смешон, Ал!)

Учитель улыбнулся:

– Ты сам слышал... В каждом человеческом существе есть животное, и подчас оно умнее, сильнее и благороднее человека... Ты сам выбрал этот Путь, – старик капнул ему на ладонь, но выливать всю пригоршню не торопился.

Нужно спешно заснуть: она просыпалась ТАМ, у себя.

Он обернулся птицей и, накрывшись огромными полотнищами крыльев, свернулся в выжженном дупле поваленного кедра.

_____________________________________________________________________________________

"Тогда сказал Шу, сын Ра, перед Атумом, владыкой великим, находящимся в Гелиополе: "Всякая правда могуча. Сотвори же ее, сказав – отдайте сан Гору!"

Тогда сказал Тот Девятке богов: "Правильно, миллион раз правильно!"

И Исида испустила великий крик, и она весьма возрадовалась. И она пришла и встала перед Владыкой вселенной. И она сказала: "Северный ветер, лети на запад и обрадуй сердце Веннофре, да будет он жив, здоров и благополучен!"

Тогда сказал Шу, сын Ра: "Подношение ока есть справедливость Девятки"

Тогда Владыка вселенной сказал: "Что это значит, что вы решаете одни?" И Девятка сказала: "Он уже взял картуш Гора и возложил Белую корону на свою голову".

И Владыка вселенной молчал долгое время, ибо он гневался на Девятку.

И тогда Сет, сын Нут, сказал: "Пусть он будет выброшен вон, предо мною, да увидишь ты мою руку, одолевающую его руку пред Девяткой, ибо не знают, как избавиться от него, как изгнать его"...

(Две руки сошлись в борьбе. Никто из них двоих не мог одолеть друг друга. Исида взирала на сына и брата своего, но не должна она была помогать Гору дабы не сочли ее поступок нечестным и не выгнали юношу с великого судилища)...

"И Тот сказал Сету: "Мы не можем так узнать виновного. Неужели будет отдан сан Осириса Сету, в то время как сын его Гор налицо?!"

И Ра-Хорахте весьма разгневался, ибо желание Ра было отдать сан Сету, великому силой, сыну Нут.

И Онурис испустил великий крик пред Девяткой, говоря: "Что же нам делать?!"

И тогда Атум, великий владыка, находящийся в Гелиополе, сказал: "Да вопросят Банебдедета, бога великого, живого, да рассудит он обоих юношей!"...

После очередной беспокойной ночи Рената ощущала себя окончательно измотанной. От сидения за рулем тоскливо ныла спина, в мозгу звучали какие-то посторонние диалоги, в которые она не вслушивалась и не вдумывалась, при резких поворотах или остановках все внутри пыталось подняться к горлу, и ей приходилось высовываться из окошка и дышать морозным воздухом. Очередная неудача привела ее в состояние полной прострации.

Ник увидел ее, входящую в подъезд, и прибавил шагу. Догнать Ренату удалось только на их площадке.

– Послушай, ладонька! Нам с тобой нужно поговорить...

Рената устало улыбнулась. Он вытащил сигарету, дал ей, закурил сам и выпалил:

– Дальше так продолжаться не может!

– Да, я слушаю, – она встала возле большого полукруглого окна, и Гроссман рассеянно поднес ей зажигалку.

– Я надеялся, что между нами все наладилось, что теперь, после всего, что нам перепало, мы будем хотя бы друзьями... хотя мне было бы... хотя это было бы не то, но я согласен и на это... Я понял свои ошибки, я их признаю, я делаю все, что от меня зависит. Можно уважать хотя бы это?! Ты говорила, что я жестокий. Но не жестока ли ты?

Она выслушала его, красиво поднесла сигарету ко рту, глубоко затянулась и сложила руки под грудью.

– Ник... – за этим последовало долгое молчание и еще несколько затяжек. – Все не так просто. Ты словно играешь в детскую игру и чуть что – готов кричать "А так не честно, я так не играю, давайте снова!" Если ты хочешь, я могу объяснить тебе мотивы моих действий и то, почему я больше не буду этого делать...

Гроссман приподнял брови:

– Ты меня очень обяжешь, ладонька!

– Ты помнишь последний разговор с Сашей?

Его передернуло. События прошлого месяца воскресли с новой силой и с отчетливой яркостью. Картинка мертвого – да, да, абсолютно мертвого – лица бывшей жены... Картинка сурового озера с летящим орлом... Гостиничный номер, залитый кровью телохранителя... Последний разговор, когда Николай уже знал, что тот не вернется, но не хотел в это поверить... Все это промелькнуло в несколько мгновений. Гроссман отвел глаза. Рената же пристально смотрела ему в лицо.

– Отправляясь на встречу с тем человеком, он заключил с ним негласный договор: диск и его собственная жизнь в обмен на то, чтобы нас с тобой оставили в покое... Двойник первым нарушил это условие...

– Первой нарушили это условие мы с тобой, куколка – когда полезли кромсать эту чертову программу... Я предупреждал тебя, но ты никогда не слушаешь меня...

– Сейчас уже поздно об этом говорить... Они получат свое сполна, и теперь это не будет беспомощной попыткой огрызнуться...

– Я уже слышал эту сказочку про графа Монте-Кристо...

– Я найду его рано или поздно. Но не сейчас...

"Верно, братец! Лучше вспомни, как она предупреждала тебя, а твой разум не хотел слушать ее душу! Ты ведь мужчина! Ты ведь прав! Свяжи ее, примотай к кровати, отвези в дом для умалишенных – ей там самое место! Действуй! А не то она такого натворит, что ты забудешь о своих удобствах, о своем спокойствии"...

Николай вздрогнул. На секунду ему показалось, что кто-то стоял за его правым плечом и шептал странные речи хрипловатым голосом, от которого холодные мурашки бежали по телу, и оттуда же повеяло гнилью и сыростью.

– Посмотри на себя! – сказал он. – Ночами не спишь, по утрам не ешь, куда-то сматываешься, не предупреждая! – Ник покрутил у виска. – Совсем баба с катушек скатилась! Сколько можно?!

– Прекрати кричать, – еще тише сказала она и затушила сигарету в консервной банке – пепельнице общего пользования. Я должна вернуть долг...

– Пока ты будешь раздавать долги, жизнь закончится! – Ник тряхнул ее за плечи, но она отстранилась. Тогда он сверкнул на нее черными глазами и поднялся в квартиру, так и не выслушав до конца.

Рената вздохнула и сжала упрямые губы.

Вернувшись поздно вечером из офиса своей маман, Николай был сильно не в духе. Они рассорились с Розой Давидовной, он наорал на старого наглого кота по кличке "Прохиндей" (Проша, как любовно называла его мадам Гроссман) и сердито вымыл посуду, составленную после обеда в раковину.

– Где была? – буркнул он на жену, которая проскользнула из прихожей в их комнату.

Одним взглядом она осадила его, и Ник не решился приставать к ней с упреками.

Прошло не менее получаса, прежде чем он успокоился. И, словно почувствовав его настроение и чувство вины за срыв, Рената вышла к нему в зал.

– Ник... – тихо сказала она и уселась на подлокотнике пустующего соседнего кресла рядом с Гроссмановским. – Ты не дослушал меня сегодня, но ты должен знать. Я не стану больше предпринимать никаких поисков, сегодня был последний раз. Я... нашла выход... кажется...

Николай скептически усмехнулся:

– Ну, знаешь, куколка! Зарекалась одна такая...

– Я совершенно серьезно. На то есть причина.

– Наверное, это очень веская причина? – продолжал насмехаться тот, не сводя с нее черных глаз, в которых он так просто воскрешал высокомерный блеск; но Ренату это не задело.

– Достаточно веская... – Николай хотел перебить, однако девушка сделала повелевающий жест и договорила: – Я нашла выход, но я не должна рисковать. У меня будет ребенок... – она откинула со лба свесившуюся прядь волос, а Гроссман подавился на полуслове. Рената поднялась, собираясь уходить, но он поймал ее за руку и вскочил на ноги:

– Стой! Ты это серьезно?

– А с этим шутят?

– Ну... не знаю... От тебя всего можно ожидать. Так ты правда?.. – он кивнул куда-то вниз и поднял глаза на ее непроницаемое лицо. Рената промолчала. Гроссман прихватил себя за волосы на затылке: – Ох, черт!.. Как же тебя угораздило-то? Хм, хотя да... о чем это я... Но надо же что-то делать!

– Наоборот. Сейчас нужно передохнуть, собраться с силами, успокоиться...

– Будешь ты меня учить!.. – он повернулся к балкону, похлопал себя по карманам джинсов, затем нашел пачку сигарет на столе: – Я хочу побыть один... Иди спать, поздно.

На балконе он бессильно облокотился о перила и закрыл рукой лицо. Ну за что им все это?! То одно, то другое... А теперь вот... Странно, что он не учел такой возможности, хотя было столько симптомов... Что теперь с нею делать? Если предложить то, что было бы лучшим выходом в данной ситуации, она заартачится. Обязательно заартачится. Да и он... если отключить мозги и послушать себя как следует – ведь жалко, черт его возьми! Непонятно почему, но жалко. Пусть он не его, не Николая, пусть неизвестно, что из этого получится после всего, что случилось, но нельзя ей предлагать такого. Пока тлела сигарета, Ник исследовал это свое чувство. Редко, но случалось ему впадать в сентиментальность, растроганно каяться перед самим собой в содеянных злодеяниях и в такие моменты смотреть на жизнь с какой-то женской точки зрения. Не было этого сейчас. Не сентиментальность мешала сейчас холодному рассудку, а что-то другое. Такими бывают вспышки интуиции; точно так же они не поддаются никакому логическому объяснению.

Так ни в чем и не разобравшись, Гроссман в сердцах выкинул сигарету в темноту и, выходя с балкона, громко хлопнул дверцей. "Еще раму вынеси!" – отчетливо возникли в голове объемные и сочные мысли, произнесенные... голосом Розы Давидовны.

Рената сидела в кресле, склонив голову на руку. Ник присел на корточки и увидел, что она дремлет.

– Пойдем-ка, я тебя отнесу, – шепнул он и попытался взять ее на руки, но Рената проснулась и отстранилась. Ник уселся у ее ног и тяжело вздохнул. Она выжидательно смотрела на него, ей требовался ответ. – Кто знает, малыш... Может быть, это и к лучшему... – произнеслось вдруг само собой и не его голосом.

– Извини, что так получилось, – Рената погладила его по щеке.

– По крайней мере, этого можно было ожидать. Не могу сказать, что я в восторге – жестоко, но честно. Кроме нас с тобой, обо всех подробностях никто не узнает. Может, хотя бы благодаря этому мы наконец подружимся со своими головами и перестанем мстить друг другу за прошлое?..

Рената улыбнулась:

– Ты – чудо...

– Ладно, ладно, а то еще покраснею. Запомни о том, что ты мне обещала: не повторять своих променадов без моего участия. И закончим. Наша девчонка никогда не услышит, чтобы мы ссорились.

– Мальчишка, – мягко поправила она Николая.

– Мальчишка?! С какой это стати?! Никаких мальчишек! Мне лучше знать!

Она грустно засмеялась:

– Что же, как хочешь... Посиди со мной в эту ночь. Мне очень нужно, чтобы ты был сегодня рядом. Хорошо?

– Ну, если тебе от этого легче, то пожалуйста...

Рената легла в постель, и Гроссман прикрыл ее пледом.

– Ты замерзла?

– Нет. Все в порядке.

– Да у тебя же озноб, ладонька! – он вскочил и закрыл фрамугу. – Ты простыла.

– Ник! Сядь, – она похлопала рядом с собой. – Сядь и успокойся. Все в порядке. Все так, как и должно быть. Просто побудь рядом со мной...

Николай закутал ее и прижал к себе, как ребенка. Дрожа от мелкого озноба, Рената положила голову ему на грудь, прикрыла глаза и вздохнула.

– Спи, я никуда не уйду, – шепнул он, поцеловал ледяной лоб девушки и, взяв в ладони ее руку, стал греть дыханием маленькие застывшие пальцы.

Сам Ник думал о том, что все катится черт знает куда, а все как-то нелепо, непонятно; ощущал он, что ему действительно хочется сменить игру, правила, участников... Ладошка бывшей жены стала теплеть, и в конце концов запылала жаром. На щеках проступил нездоровый румянец. Она размякла. Дыхание выровнялось, но было по-прежнему болезненно-хриплым. Ник провел пальцами по тускло-рыжим волосам. Устала. Сколько же она уже не спала как следует? И как все это скажется на маленьком существе, которое Николай почему-то отчетливо представлял хорошенькой девчонкой, похожей на Ренату, но с характером ее отца. Такая будет счастлива... Гроссман слегка прикоснулся к животу бывшей жены. Так странно... Почему-то они никогда не думали об этом...

В тот момент, когда он уже хотел убрать руку и переложить спящую на подушку, Рената задержала его кисть и хрипловатым шепотом произнесла:

– Когда он родится, я перестану видеть его сны – фиолетовые сумерки над горами, тайгу, скалы... Странная душа останется в нем... Я никогда не могла понять его... Когда-нибудь он точно так же уйдет от меня, и я не смогу и не стану удерживать его...

– Она еще на свет не появилась, а ты ее уже провожаешь, усмехнулся Ник. – Все вы, барышни, фантазерки дикие...

– Так суждено...

Тут она напряглась, тело судорожно прогнулось:

– Не уходи, Ник! Скоро это кончится. Не уходи никуда.

– У тебя снова припадок, нужно позвать врача!

Рената вцепилась в его руку и посмотрела на Гроссмана глазами подстреленной косули:

– Не уходи! Осталось недолго. Я все сделаю быстро и не стану долго вас мучить!..

Она застонала и, извиваясь, закусила край пледа. Забыв о ее просьбе, Николай вскочил и заметался в поисках полотенца, потому что ее вот-вот должно было стошнить, как тогда. Внезапно она дико завизжала, словно смертельно раненный зверь, визг перешел в истошный вопль и замер на полузвуке. Скорчившись, девушка замерла. Гроссман бросился к ней и стал хлопать ее по щекам. Все тщетно: Рената не шевелилась и не подавала признаков жизни. Как тогда...

В спальню ввалилась Роза Давидовна и, не контролируя себя, громко закричала – едва ли не громче, чем несколько секунд назад Рената:

– Да вы шо, с ума сбрендили или где?! Вы времени видели сколько?! – но, увидев безжизненно запрокинутое бледное лицо снохи, мадам Гроссман взволновалась по-настоящему: – И шо это с нею?

– Все нормально, Роз...

– Она припадочная? – Роза Давидовна встала коленками на кровать, потянулась к Ренате, затем круглыми от испуга глазами уставилась на сына: – Скорую зови, чего стоишь, как памятник Ришелье?!

– Она не хотела. Сказала, что все пройдет.

– Ты ее слушай, слушай. Шо-то вы темните, бисовы диты! С чего ей сплохело?

– Я не понял. Может быть, потому что она беременна...

Та всполошилась окончательно:

– Николай, а Николай! Ты совсем рехнутый, а? Звони, идиёт!

Сопровождаемый ревом дражайшей матушки, Ник схватил трубку. Исследовав пульс Ренаты, мадам Гроссман пришла к выводу, что она просто очень крепко спит.

– Не тормоши ее, ма! – попросил Николай.

– Вы не вы будете, если не станете секреты секретничать! проворчала она; Гроссман стал ходить по комнате взад-вперед. Шушукаются по углам, а потом – нате, распишитесь в получении! Вы получше времени найти не могли? Ну, ты скажи, ты скажи!

Ник потер лицо ладонью, дохнул в кулак и ушел на кухню.

Роза открыла дверь врачам и возникла перед ним:

– Иди, сам буди ее!

Почесывая бородку, фельдшер вошел в спальню первым, но для осмотра пациентки выделил одну из своих медсестер. Николай с трудом растолкал жену.

– Отстань! – сонно щурясь, она оттолкнула его. – Снова ты, Гроссман?! О, какой кошмар! – и тут Рената увидела посторонних. – Кто это?! Гроссман? Кто это?!

– Они тебя осмотрят, – успокаивающим тоном объяснил Николай. – Осмотрят – и все.

– Зачем?! Я не хочу. Это не врачи.

– Врачи, врачи. Все в порядке, – и он кивнул медсестре.

Роза Давидовна по мере сил и фантазии описывала, что произошло. Гроссман отмалчивался или отвечал кратко и односложно.

– Соматически она абсолютно здорова, – пожала плечами медсестра. – Какой срок?

Николай окончательно растерялся. Рената, приоткрыв рот, перевела взгляд с него на врачей, снова – на него, а потом опустила вниз. Если кто-то и был не в курсе всего происходящего, то, судя по виду, это была она.

Фельдшер попытался разобраться более простыми методами и стал задавать ей вопросы, от которых она вообще перестала соображать.

– Да не помню я! – закричала она наконец. – Не до того мне было! Я в порядке, я совершенно нормальна, только оставьте меня в покое! Гроссман, уйдите отсюда, богом тебя заклинаю! Уведи их!

– Это стресс! – махнул рукой фельдшер. – Во-о-от... Да, ты вот здесь пиши вероятный диагноз, а здесь – что рекомендовано. Всему-то вас учить-таки надо, ё-мое!

– А какой вероятный диагноз, Петр Кузьмич? – пропищала молоденькая сестричка.

– Ну-к, слезь! – он отогнал ее от стола, всею своей грузной массой опустился на хрупкий стульчик и размашисто вписал в нужную графу: "Невроз на почве стресса. Рек-но: корень валерианы, димедрол, полный покой". – Вот и все, шо попу мять?!

Сестричка покраснела, а остальные, такие же юные и в прыщичках, прыснули и отвернулись. Николаю надоел этот балаган, и он поспешно избавил себя и Ренату от их присутствия.

Девушка, недоумевая, смотрела на него:

– Гроссман, я ничего не поняла. Что со мной? Это... правда?

Николай так и сел, округлив и без того большие глаза:

– Ты ж сама сказала!

– Я?.. – она задумалась, потерла виски. – Ничего не помню... У меня туман в голове, Гроссман. Я думала, мне приснилось, что мы уже приехали сюда... Мне не приснилось?!

– Нет.

– Как жаль... А Са... – тут она осеклась, взглянула на часы, в окно... И вдруг, прижав тыльную сторону кулака к губам, тихо всхлипнула.

Ник прочитал на ее лице: страшное открытие сделала она только что. Это была другая, прежняя, Рената. И он снова не знал, как с нею разговаривать. Что бы он сейчас ни произнес, непременно будет встречено в штыки. Она плакала, а он молча смотрел в ее зазеленевшие глаза и поражался, как резко она обнажила все свои чувства через прозрачный взгляд. Она не закрывалась, не отворачивалась. Точно в какой-то каталепсии Рената глядела сквозь Гроссмана.

– Прости меня, – пробормотал он.

Девушка вздрогнула, вскочила на кровати и швырнула в него подушкой, второй:

– Я тебя ненавижу! Убирайся вон! Я ненавижу тебя! Это ты виноват!