Текст книги "Плата за души (Книга 2)"

Автор книги: Сергей Гомонов

Соавторы: Василий Шахов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Дядя, а научи меня стрелять и резать горло, – попросил он, когда они входили в подъезд.

Услышав эту фразу, соседка с собакой, выкручивая голову, проводила странную парочку – "Владьку с одиннадцатого вместе с каким-то страшненьким" – обескураженным взглядом. Потом она все-таки убедила себя, что это была шутка или фраза из какого-нибудь американского боевика, а потому пошла дальше, увлекаемая своим спаниелем.

– Научишь? – не получив ответа, повторил Леша уже в лифте.

– Сколько тебе лет?

– Девять. С половиной.

– Ты ходил в школу?

– Второй класс бросил. Когда Витьку Синельниковых на Первомайке застрелили прям перед школой... А потом Карену кто-то голову отрезал, на спортплощадку во дворе подкинул... Ну, папка и сказал, что нечего шастать... Меня мама дома всему учила... Она у меня учительница... – тут он вернулся из ранних воспоминаний в реальность, и взгляд его налился злобой: Научишь? Я бородатому голову отстрелю за то, что он маму с батей убил...

– У тебя на руке десять пальцев? Вот каждый месяц загибай по одному, а когда пальцы закончатся, я вернусь и научу.

– До-о-о-олго! Вдруг его кто-нибудь вместо меня убьет?

– Не убьет. Дерьмо не тонет...

– А если ты его случайно?..

– Оставлю. Специально для тебя.

– Ладно. Верю. Буду загибать. Только ты смотри, чтобы тебе самому там не выпустили кишки, дядь. Так бы научил – и ехал. А если что, я бы и за тебя отомстил...

Влад отворил дверь и хотел было пропустить Лешу вперед, но тот как вкопанный застыл на пороге.

– Это мой дом. И твой. Пошли.

Только после этого и только следом за Владом мальчишка рискнул войти.

– Мама! – окликнул Ромальцев. – Ма!

Зинаида Петровна встревоженно выскочила из кухни.

– Мама, это – Леша. Я рассказывал тебе о нем.

Она замерла. Тот стоял, стоял и вдруг прижался что было сил к бедру Влада.

– Ма, мы голодные. Покорми нас, угу?

Зинаида Петровна снова задвигалась, точно в ней сменили батарейки.

– Что ж вы встали на пороге?! Разувайтесь, руки мойте! Сейчас согрею обед! Разувайтесь! – залопотала она и убежала.

На кухне зазвенела посуда, загудела микроволновка. Леша поднял глаза на Ромальцева. Тот улыбнулся и впервые подмигнул ему. Леша остался серьезен, на этот раз даже краешки губ его не дрогнули.

Зинаиду Петровну как подменили. Она словно и не замечала сына, зато отчаянно суетилась возле маленького, но сурового гостя.

– Ма, теперь моя комната – его. Ему все можно в ней трогать. Убирать он тоже все будет в ней сам. Договорились?

Вопрос был адресован обоим. Не сводя переполненных слезами глаз с Алеши, согнувшегося над тарелкой, как бродячая собака, у которой хотят отнять кость и которая за это обещает откусить у отнимающего руку, Зинаида Петровна молча кивнула. Немного прожевав пищу, кивнул и Леша: дядька ведь пообещал научить его стрелять и резать, а за такое он руки ему вылизать готов, не то, что комнату какую-то...

– Сейчас мы поедем посмотреть с Лешей школу, в которой он будет учиться... Поможешь ему подтянуться, ма? Ты же у нас в прошлом тоже педагог...

– Да какой из меня педагог... – отмахнулась Ромальцева и повернулась к мойке, чтобы не расплакаться окончательно.

– Я не хочу в школу. Я хочу, чтобы ты побыстрей, дядь, научил меня как следует стрелять и забрал с собой...

– Мы ведь договорились? А неученые стрелки мне не нужны... – спокойно ответил Влад и поднес ко рту первую ложку.

Леша обреченно вздохнул:

– Хорошо. Раз надо, я пойду. Только быстрее бы ты уже возвращался, не то бородатого убьют, что ж я тогда делать буду? Не успею же...

Зинаида Петровна просверлила сына долгим взглядом. Влад опустил ресницы и упрямо поджал губы.

ПОЛТОРА МЕСЯЦА СПУСТЯ...

Промозглая зимняя слякоть Питера сводила на нет все предпраздничные затеи городских властей. Если у кого-то и было новогоднее настроение, то наверняка только у тех, кому не приходилось носиться по грязным полутемным улицам города.

Андрей также не был вовлечен в карнавальную суету, но не оттого, что ему приходилось шлепать пешком по раскисшим дорогам или поскальзываться на тротуарах, которые не успевали чистить дворники. Он не выбирался из работы, не мог думать ни о чем, кроме своей проклятой работы. Скорпион-младший и сам не понимал, почему с таким остервенением забивает себе голову совершенно не интересными ему вопросами, которых по мере решения становилось все больше и больше. И все они касались работы, работы и только ее...

"Куда тебе деваться, мой лучший воин?! Ты всегда будешь подавать мне меч – ВСЕГДА!!! Знаешь, что такое – всегда? Ты достанешь его из-под рваной хламиды, закрывающей роскошные доспехи, и протянешь мне, а на пальце твоем сверкнет перстень, который ты забудешь снять перед приходом ко мне в ту грозную ночь...И на перстне этом будет твой знак – петля, перехлестнутая дугой с клешнями и заключенная в овал... И знак этот будет преследовать тебя отныне повсюду, где бы ты ни был... Идем со мной, ученичок, я поделюсь с тобой своим искусством... Твой неокрепший разум и твоя злоба, истока которой ты не помнишь, сделают свое дело"...

Только поздним вечером он смог позволить себе забраться под душ и постоять под расслабляющими горячими струями. Как только холеное, тренированное тело начало избавляться от накопившейся за день усталости, зазвонил мобильный телефон. Андрей с неохотой откинул занавеску, протянул руку и взял трубку.

– С наступающим тебя, сынулья! – послышался голос отца. Жди, завтра прилечу...

– Хорошо, – зевнул Андрей и, отключая телефон, подумал, что неспроста отец вспомнил о нем... Неспроста...

"Золотая рыбка на посылках жадной старухи... Ладно уж, судьба у тебя такая"...

Стоило выйти из душа, звонок на входной двери залился трелью. Андрей взглянул на монитор. На пороге стояла фигуристая девушка в меховой шляпке, улыбающееся личико ее было искажено превратностями трансляции, но никакой опасности миленькая визитерша не таила. Андрей открыл.

– Андрей Константинович?

– Да. Чего угодно?

Она засмеялась:

– Вы сказали это так, словно хотели добавить "сударыня"... Но я по делу, – она приподняла синюю сумочку с запоминающейся надписью на ней. Ну, конечно, красотка была направлена из косметического салона!

Андрей отступил и показал, что она может раздеться. Помогать ей он не собирался.

– Я могу предложить вам разные виды массажа, – отделываясь от пальто, тараторила незнакомка.

Скорпион-младший поморщился:

– На ваше усмотрение. Мне без разницы... А каким образом вы...

Она отмахнулась. Складная девочка. И ручки у нее ловкие, уверенные.

– Ваши знакомые. В качестве предновогоднего сюрприза, девушка засмеялась и сняла меховую шляпку.

Золотисто-рыжие волосы тяжелой волной обрушились на плечи. Андрей, собиравшийся удалиться в комнату, мельком ухватил ее отражение в зеркале и резко обернулся. Массажистка снова улыбнулась, еще более лукаво. Точеный носик, немного веснушек, зеленовато-янтарные глаза, жемчужные зубки... Как он сразу?..

– О, черт! – усмехнулся Андрей. – Я чуть было не онемел... Надо же! Проходите...

Она вошла в спальню, минуя зал. Андрей пожал плечами и последовал за нею.

– Почему вы чуть не онемели? – с любопытством озираясь по сторонам, спросила рыженькая и поставила сумку прямо на пушистый ковер.

– Да нет, это я так... Как зовут вас?

– Рената.

Андрей приоткрыл рот, повел бровями, но быстро справился с собой и ничего не сказал. Сразу же назвать ее по имени не повернулся язык, и он лишь махнул рукой в сторону кровати.

– Может быть, нам будет удобнее на ковре? – спросила Рената. – Эти кровати всегда такие мягкие, что не до всех мышц можно добраться как следует...

– Как скажете, – и Скорпион улегся прямо на пол.

Девушка ловко и красиво разоблачилась до ярко-алого пеньюара, вытащила из сумки какой-то флакончик, выдавила на тыльную сторону кисти какой-то ароматный крем и стала разогревать им маленькие, но – сразу видно – сильные руки. Андрей поглядывал на нее, лежа на боку и подперев голову рукой, но когда Рената сделала знак, перевернулся на живот. Тем не менее, он то и дело оглядывался. Девушка хитро улыбнулась и склонила голову к плечу:

– Вы готовы?

– Весь ваш.

Да, у нее были волшебные руки. Его тело знало многих массажисток, но так не умел никто. Под ее цепкими пальчиками оживала и пела каждая мышца, словно струна, прихваченная виртуозным музыкантом. В какой-то момент она переместилась, взяла пульт и направила его на музыкальный центр. Из динамиков тут же полилась классическая музыка.

– Вам нравится Моцарт? – слегка удивилась массажистка, наклоняясь к Андрею.

– Мне нравится музыка Моцарта, – спокойно, не поворачиваясь, ответил тот.

– Вы слушаете только классику, да?

– Я слушаю только то, что мне нравится...

– И, наверное, делаете только то, что нравится, я угадала?

Андрей оглянулся, но она настойчиво повернула его на место и начала второй раунд борьбы с усталостью.

– Вы – колдунья, – чувствуя, как к нему возвращается желание жить и двигаться, сообщил Скорпион-младший. – Поднять меня из руин под силу не каждому, тем более, не каждой...

– Просто интуиция: предчувствую, чего ждет от меня клиент, и стараюсь выполнить любую его прихоть...

– Любую? – он покосился на нее через плечо. – А что я жду от вас сейчас... Ре...Рената? – Андрей споткнулся, но, просмаковав это имя, вдруг понял, до чего легко ему произносить эти три слога.

Она таинственно улыбнулась, соскользнула с его спины и, нагнувшись, поцеловала в правую лопатку. Андрей ничего не ответил. Рената улыбнулась еще загадочнее и добралась губами до его плеча. По его телу побежали мурашки, а когда она прикусила чувствительную зону у основания шеи, истома разлилась внутри него и сосредоточилась горячим ядром в животе. Скорпион развернулся и притянул ее к себе. Закрыл глаза, представил запах – и он пришел к нему мгновенно: запах полынного поля на закатном солнце. Шепнул имя, но она как-то странно напряглась, чтобы, впрочем, тут же расслабиться и прижаться к нему полуобнаженным телом.

Время текло незаметно. Рената сидела в глубоком, как грот, кресле, утопая в серебристой шкуре какого-то хищника, наброшенной поверх обшивки. В руке ее был высокий бокал с апельсиновым соком. Андрей смотрел-смотрел на нее, лежа на ковре и подпирая голову ладонью, а потом гибко поднялся и подошел к ней. Он и сам был похож на хищника – сильного, ухоженного, выследившего жертву и не намеренного оставлять ее без внимания ни на секунду. Зашел со спины, склонился через спинку, заглянул сверху ей в глаза. Они засмеялись, и Рената приподняла свой бокал к его губам. Продолжая посмеиваться, Андрей глотнул оранжевую ароматную жидкость и поцеловал девушку в шею.

В этот момент – короткий, как озарение – не было никакой массажистки. Рыжие волосы, щекотавшие лицо Скорпиона, принадлежали вовсе не чужой девице, доступной и согласной на все, как многие и многие другие, а...

"Неужели ты поверил, что моя сестренка-Танрэй могла бы снизойти до тебя, ученичок?! Вы с вашими дурацкими терминами назвали бы это нарушением субординации. Открой глаза, мой лучший воин! И, желательно, не забывайся больше!"

Он выпрямился, и глаза его стали такими, как всегда колючими и ядовитыми. Массажистка Рената не в добрый час не заметила резкого перепада. "За мое разочарование, пусть и маленькое, пусть и мимолетное, платят всегда другие", – словно сказали эти глаза.

– Что ты любишь? – спросила она, подставляя ему бокал еще раз.

Андрей отодвинулся, обошел кресло и стал над нею. Она с безмятежным любопытством наблюдала за ним, щуря от блаженства зеленовато-желтые глаза. Скорпион посмотрел на нее свысока и намотал на кулак золотистую прядь Ренатиных волос, которые, увы, никак не хотели вновь запахнуть полынным медом – так же, как зрачки не наливались глубоким янтарным светом, словно мед из полыни.

– Я люблю, когда меня не спрашивают о том, что я люблю, негромко ответил он и, дернув ее голову к себе, заставил платить по счетам: платят всегда другие...

И, скрывая улыбочку, массажистка подчинилась. Ему неинтересно было, отчего она так улыбается. Он знал, что заставляло ее чувствовать себя победительницей – именно та минута его нечаянной слабости. Так давай, детка, еще, еще! Покормись и ты иллюзией власти! Может, когда-нибудь тебе повезет и на ком-нибудь ты успешно применишь свои приемы... Давай! Ну! Работай! И Андрей все сильнее скручивал ее волосы на затылке, сильно дергая к себе и заставляя недоумевать: отчего гневается повелитель?!

Утром, перед самым ее уходом, он, наблюдая за тем, как надевает свое пальто ночная гостья, вдруг разомкнул зубы и произнес:

– Ты можешь прийти еще...

Рената вначале не поняла. Затем что-то (Скорпион понял: остатки самолюбия) взыграло в ней, и массажистка достала визитную карточку.

– Я повторяю: ты можешь прийти еще, – повторил он и случайно взглянул на визитку. Что-то задело его, и Андрей перехватил ее руку:

– Анастасия?!

Массажистка поняла, что отомщена хотя бы отчасти, и с большим удовольствием поведала о вчерашнем звонке какого-то пожилого типа, который справлялся о ее росте, цвете волос и фигуре, а после велел назваться Ренатой и откликаться на это имя, как на свое. Ясно, сказал про себя Скорпион, случка прошла успешно. Тебе это почти удалось... папа! Ну, спасибо! Расстарался, поставил сынулю на место! Скорпион укусил скорпиона...

– Давай, сказал он, коротко кивнув на дверь.

Как бы невзначай оставив карточку в его руке, массажистка выскользнула в подъезд.

Скомкав визитку, Андрей бросил ее в мусоропровод, а затем пренебрежительно пробормотал:

– Анастасия, звезда моя...

В спальне все еще пахло кремом и духами Лжеренаты. Андрей открыл фрамугу, собрался и, хлопнув дверью, ушел из дома, не сдавая квартиру на охрану.

Константин Геннадьевич нашел его поздно вечером в офисе и сразу определил, что сын сильно не в духе. Не показав своего удивления, он пригласил его к себе в гостиницу.

– Чего ж в гостиницу? Можно и ко мне... – проворчал Андрей.

– К тебе, так к тебе. Как скажешь. Поехали только быстрее: поболтать нужно, да я еще хотел отдохнуть с дороги...

В машине Скорпион-старший все же сделал небольшое предисловие:

– Сына, у нас есть для тебя работенка. Мозги твои нужны. И свободное время...

– И то, и другое занято, – с неприязнью бросил сын.

– Ерунда. Что-нибудь придумаем...

– Как же...

Первым делом Константин заглянул в бар в столовой Андрея:

– Надо же! Андрюх, да ты, я погляжу, совсем разучился расслабляться! Похоже, только горничная пыль с них стряхивает, а так все то же, что и в позапрошлом году...

Скорпион-младший ничего не сказал. Константин Геннадьевич извлек из буфета два бокала для коньяка и наполнил их из красивой темной бутылки. Он был эстетом и ненавидел всякую пошлятину.

Андрей повертел бокал между ладоней.

– Хотел, чтобы ты немного отвлекся, расслабился... – словно за что-то оправдываясь (они оба знали, за что именно), произнес Константин. – Ну что, за встречу...

Скорпион-младший нехотя чокнулся с отцом и лишь слегка пригубил, не желая ощущать божественного вкуса дорогого коньяка. Константин Геннадьевич кашлянул:

– Ну что, ближе к теме?

Андрей кивнул, но по-прежнему избегал смотреть на отца.

– Ты не морщись. Тебя это тоже затрагивает, так что не думай, что мы тебя впустую от дела отвлекаем. Тут у нас некоторые проблемы с Чечней прорисовываются... Четыре случая перехвата поставок. Похоже, стучит кто-то из своих...

– Кто перехватывал?

– Один раз оружие просто исчезло. Остальные три – операция ФСК. Но без чьей-то "доброй" помощи "фискалы" об этом не пронюхали бы...

Андрей подумал:

– А вы всех проверяли?

– Ну, всех – не всех, а кое-кого проверили... Пока следов никаких...

– А если кто-то со стороны? Мало ли кому мы могли перебежать дорогу...

– Если всех перебирать, то и карт в колоде не хватит... безнадежно отмахнулся Скорпион-старший.

– Значит, перебирать нужно среди тех, кому мы порядком насолили... Эдакий "Ворон", видимо...

– Да, но в отличие от "Ворона" этот из плоти и костей: в духов мщения я не верю, да и ты, надеюсь, пока тоже до этого не докатился... А значит, его можно вычислить, его можно поймать и, в конце концов, его можно убить... Поработай над этим ублюдком. Рушинский обещал не остаться в долгу...

– Нужна мне его благодарность...

С лица Константина Геннадьевича тут же словно смахнули всю его умильность. Сверлящие глаза уставились на Андрея в упор:

– Я сказал тебе: займись!

И программа снова не дала сбой. Андрей опустил веки и стиснул зубы, но это означало уже согласие.

"Подай скорее мне мой меч, ученичок! Земля – маленький шарик, от себя не убежишь! Я жду тебя у самого кедра, куда ты придешь, чтобы помочь мне! Идем, полетаем, мой лучший воин!"

– И сбавь спесь, – уже помягче, с улыбкой, добавил отец. Хоть ты этим и не занимался лично, а умывать руки теперь тебе никто не даст. В семье друг друга не кидают, а если и кидают, то долго не живут. Законы тебе не надо рассказывать, сам знаешь, без меня...

– У твоего Рушинского мания накопительства, папа. Он сам когда-нибудь потонет и тебя за собой утянет. Вместе со Стасом, – тихо проговорил Андрей, пытаясь отделаться от шептавшего ему в ухо чужого вкрадчивого голоса.

– Мы все когда-нибудь потонем, если будем руководствоваться твоими принципами. Голова – прежде всего. Извини меня, но все, что ниже пояса – потом...

Зрачки Андрея сверкнули:

– Не будем об истоках, папа! Если уж на то пошло, то еще неизвестно, кто больше руководствуется тем, что у него в штанах – я или твой импотент-Рушинский! У кого о чем болит, тот о том и думает. А когда у него не получается, то готов удавить всех на свете за свое слабосилие...

– Ладно, перемыли Витьке косточки – и будет. Нехорошо о человеке за глаза...

Скорпион-младший криво усмехнулся.

– Так что? Я могу на тебя рассчитывать?

Андрей поднялся и ушел к раскрытому окну. Там он, стоя на самом сквознячке, взглянул на гадкое черное небо и сглотнул вдруг накопившуюся во рту вязкую слюну:

– Мне нужны подробности. Много подробностей. Чем больше, тем лучше, – и стиснул пальцы в кулак.

– Ну вот, другой разговор! Узнаю своего сына, своего наследника! Между прочим, единственного!

Андрей развернулся, как на шарнирах, подошел к столу и залпом допил свой коньяк. Взгляд его остался по-прежнему мрачен.

– Значит, решено! – отец поднялся.

Ясно, что от сына ему было нужно только это. И черт с ними!

ЗА НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ ДО ЭТОГО, НАЧАЛО ЗИМЫ...

Он был кедром, громадным, прекрасным кедром, раскинувшим ветви в прозрачно-сиреневом воздухе. По его стволу бегали суетливые белки, на него присаживались птицы... А он любовался шальной, неуправляемой в своем веселье златовласой девушкой, что танцевала на берегу у ручья.

– Ты – колдун! – восторженно кричала она. – Никуда не денешься! Заворожу! Усыплю! Укачаю! – каждое слово, ударяясь о порывы ветра, рассыпалось мелкими бусинками эха.

Он шевельнул ветвями, но она не заметила, думая, что это тоже от ветра. Но Он был счастлив, что видит ее, что после всех невзгод она жива и помнит о нем, хоть и не может найти среди густого леса таких же, как он...

"Я с тобой, мы вместе! – шелестел кедр свежими, темно-зелеными иглами. – Мы никогда не расставались! Вспомни меня, вспомни до конца!"

Она оглядывалась, но глаза не могли найти того, что слышала душа. Но это не главное... Не главное.

Внезапно рывок боли заставил его вздрогнуть и застонать.

Смеющийся, пьяный от лихости, бессмысленно жестокий владыка всадил топор в красноватую кору:

– Смотрите, дети мои, смотрите и учитесь!!!

Сидящий на самой верхней ветке кедра пернатый медвежонок обратился в облачко и всплыл в небо:

– Извини, Попутчик, мне нечего здесь делать...

Ствол умер и, тесня остальных, медленно рухнул наземь. И Он остался жить калекой. Друзья по несчастью грустно поприветствовали собрата, который только что закрывал их от палящего солнца сенью своих ветвей.

Боль продолжала рвать рану, но он так давно привык к боли... Однако теперь он не видел той девушки, танцующей у ручья, а она не подозревала, как далеко от нее он теперь... Если бы разломать тиски изуродованного ствола и вырваться к ней... Так нельзя. Ладья плыла в бурном море, брошенная на произвол судьбы. И тот, кто должен был помочь ВСПОМНИТЬ ей, ничего не помнил сам. Там, где не в силах справиться двое, на помощь приходит третий... А третий и сам запутался в своих ошибках, запутался так, что все казалось безнадежным. Так трудно было находить ее каждый раз... Еще труднее – каждый раз терять ее, не зная, не ведая, не последний ли это.

А теперь – последний...

Боль душила его. Смола струями текла по коре, горячая и неуемная. Он хотел бы крикнуть ей...

************************************************************************************

Влад проснулся оттого, что Хусейн подталкивал его в бок:

– Ты что? – спрашивал он, видя, как Ромальцев возвращается в этот мир.

Глинистые края траншеи, накрытой брезентом и маскировочной сетью... Да, это – реальность. Реальность этого мира... Забытое всеми богами местечко близ Аргунского ущелья.

– Чего скулил? Нога замучила, что ли? – Усманов кивнул на простреленную в позавчерашней стычке лодыжку Влада. Может, и нога... Может, и топором владыки... Время от времени не поймешь, где причина, а где – следствие...

– Спи, – сказал Ромальцев и подтянул к себе автомат. – Спи, нам нужны будут завтра силы...

– На, глотни, – Горец протянул ему флягу со спиртом. Может, отпустит.

– Спи, – повторил Ромальцев и сделал несколько глотков.

Хусейн повернулся к нему спиной. Разбуженный стоном Оборотня, он не смог больше уснуть. Думалось. Так, ни о чем и обо всем. И огненная жидкость фляги не сбила его с ровного течения различных мыслей. Может быть, скоро они отработают свои деньги, и до того, как наступят суровые холода, появится время для отпуска. Закончится время чумазых небритых физиономий, время промерзшей земли, пота пополам с кровью и пеной, время постоянно караулящего в груди страха, который все равно, как ты его ни гони... время, которое стало интервалом для них с Асей, запавшей в самую душу... Хусейн не знал, что способен на это: постоянно думать о ком-то одном, перебирать воспоминания, когда никто не стреляет и когда можно привалиться к холодному камню, вытянуть ноги и закрыть глаза...

Странно, почему же больше не хочется спать? Он поднялся и хотел незаметно отползти в сторону, чтобы выбраться из траншеи, но Ромальцев тут же открыл глаза:

– Куда?!

Хусейн удивился: вот еще новости!

– Как куда? Туда! Надо мне...

Ромальцев поднялся и, прихрамывая на неразработанной со сна ноге, поплелся за ним.

– Девочка я тебе, что ли, что ты меня провожаешь?.. недовольно проворчал Горец.

– Был уговор не ходить по одному. Или забыл?

Хусейн отошел к кустам:

– Ага, только пасешь ты исключительно меня, я уж давно засек... Сначала думал: не доверяет, что ли? Потом вижу, что-то другое... Ну, говори уж, что не так?

Влад зевнул и прислонился к дереву:

– Уезжай, Горец.

Тот застегнул штаны и вразвалку подошел к нему. Было похоже, что Ромальцев был занят своими мыслями, далекими от предмета разговора, и неожиданный бунт Усманова сбил его с правильного их течения, потому что тот, теряясь в догадках, но стараясь казаться спокойным, потребовал объяснить причину столь внезапной "немилости":

– Ну, выкладывай, что еще за новости? Все-таки не доверяешь? Или я в чем-то провинился? Недостаточно храбрым себя показал?

Ромальцев рывком избавился от своей задумчивости. В голубых, как лед, глазах его вдруг сверкнула неподдельная угроза. Хусейн подумал, что будь Влад зверем, в тот момент он ощерил бы клинки клыков и глухо зарычал. Оборотень не сказал ничего. Только так посмотрел на Горца, что тому захотелось залезть на дерево, под которым они стояли, или, еще лучше, забиться куда-нибудь в нору. К мамке. Под теплый бок. Уж она не даст его в обиду этому извергу... Ан нет! Воображаемая "мамка" тоже лязгнула зубами, отгоняя его: "Сказано тебе?!" Хусейн встряхнулся. Было ли все это?! Вон и Влад – снова рассеянный, погруженный в свои раздумья... Только и добавил, что:

– Мы и сами вскоре разъедемся на отдых. Так что лишний день не послушаешь пальбы. Давай, без разговоров...

Хусейн вспомнил обрывок своего сна. Что-то похожее говорил ему сказочный "Акела" этой ночью... Это как "ложная память" ситуация повторяется с точностью до микрона... Только "Акела" не Акела.

Они сели у обрыва, но со стороны гор послышался прерывистый рокот, эхо которого в разные стороны трепало менявшимся капризным ветром. Влад поднялся и ушел под деревья. Хусейн тоже. Два вертолета вылетели из-за ближайшей вершины и направились в сторону Грозного. Летели они так низко, что на борту у одного в сумрачном свете зимней зари наемники разглядели нарисованную морду собаки с яростным оскалом. Ромальцев и Усманов переглянулись. Российская техника. "Волкодавов" кидают на мелочь, а задавить всё никак не могут... "Оружия, – сказал тот раненый боевик, – на вас на всех хватит"... ПМН – секретные разработки, а уже в чеченском загашнике их сколько угодно... Конечно, страшнее не умные старые псы, а злобные маленькие шавки... Шакалы...

Усманов встряхнул головой. Обидно за своих, ну да что ж поделать, если они так себя пред всем миром выставили?

– Что за война такая, – глухо, с неизвестно откуда взявшимся в горле комом, произнес он, – что мы за люди такие, что уж и дьявол на нашей стороне, а мы все никак победить не можем, глотки друг другу рвем?..

Влад поглядел мимо него и промолчал. Только возвращаясь в траншею, он напоследок сказал:

– Уезжай, Горец. Я добра тебе хочу. Поверь... – и коснулся озябшего от утренней сырости плеча Хусейна.

Завтракали консервами. Вскрытые кинжалами банки после еды аккуратно закапывали и закрывали срезанной вместе со слоем почвы побуревшей травой. То же самое ждало и затушенный костер.

Затем занялись картами. Зайцев позаботился о том, чтобы у наемников Ромальцева было все, что могло бы обеспечить благоприятный исход кампании. И он был не за горами: по замыслу Влада, им оставалось провести еще несколько операций в этом районе. Где-то здесь, где-то здесь... Он чуял носом, он ощущал всем телом, всей душой... Верный след найден, и цепочка вот-вот приведет его к финалу...

Очередной лагерь боевиков, откуда на днях было вывезено четверо заложников, обмененных на захваченных в плен чеченцев, должен был стать отправным пунктом в таинственном плане, задуманном Ромальцевым. Операцию проводили российские власти, но наемники Оборотня были поставлены в известность и, не вмешиваясь в ход обмена, проследили все пути, ведущие к логову банды.

Чтобы подойти к базе, необходимо было убрать все поставленные "духами" растяжки, выявить и снять снайперов, стерегущих лагерь от "охотников"... И последнее – дождаться сигнала об отсутствии в лагере заложников, которыми чеченцы могли бы прикрыться как щитом. Пожалуй, труднее всего будет установить именно это.

– Кто займется? – спросил Афганец, оглядывая еще не замаскированные лица наемников.

Скиф небрежно выбросил в воздух два пальца. Была его очередь. Влад вручил ему маленький наушник, вставлявшийся только в одно ухо, микрофончик, "усилок", рацию. Остальным Скиф обзавелся загодя, учить его было не нужно. Все прошли через это задание – кроме Мастера – уже по несколько раз.

Стемнело уже к половине седьмого. Вернулся сапер и сказал, что все обработано как надо.

– Ну, пошел я на дело, – сообщил Скиф, подымаясь с места и растворяясь в чаще.

Вслед за ним ушли Афганец и Самурай, поигрывавший вделанной в браслет удавкой – настолько тонкой, что человеческому взгляду ее не дано было разглядеть, и настолько удобной, что, оправдав свое предназначение, она за доли секунды скручивалась в исходное состояние и пропадала внутри браслета, оставляя на поверхности невинное стальное колечко, как в рулетке.

Хусейн ощущал обычное напряжение, но сердце уже не выпрыгивало из груди, как в первые вылазки, и желал только скорейшего прихода сигнала от Скифа. Озирая лица парней, он видел на них то же сосредоточенное выражение, что было, наверное, и у него. Через какие-то минуты они исчезнут под масками...

Юрка и Володька вернулись до того, как разведчик подал сигнал. Афганец не показал вида, что удивился, застав команду на прежнем месте. Самурай же внес некоторую смуту в настрой изготовившихся наемников. Он шумно пыхтел и трещал ветками. Ромальцев взглянул в его сторону, но тут же услышал в наушнике сигнал Скифа и поднял парней:

– Начали!

И до того, как натянуть на лицо шапку-"чулок", Хусейн успел взглянуть в небо. Чем отличается мысль от слова, так в первую очередь тем, что за считанные мгновения она успевает воспроизвести удивительное количество информации, а иногда при этом и запутаться так, как не запутает ее речь. То же произошло и с Горцем: увидев разъевшийся желтый череп искоса поглядывавшей на него Луны, Хусейн вдруг вспомнил один эпизод своей жизни. Он был тогда еще мальчишкой. Лето стояло уморительно-знойным, пьянящим, необычайно прекрасным, каким оно бывает только в детстве. К соседям – деду с бабкой – приехали внуки, сверстники Хусейна, брат и сестра. Удивительно было смотреть на бледно-белую, как неживую, кожу северян, по полгода не видевших дня в студеной Воркуте. Сестра, красивая томная девочка, рано сформировавшаяся, пышнотелая, однажды соизволила выйти к мальчишкам во двор и послушать песни под гитару. Кажется, Хусейн тогда был чуть-чуть влюблен в нее, смешно, неловко и по-детски, а потому с радостью пел для нее все, о чем она ни просила. И – он не помнил, к чему – Женя однажды рассказала не то чукотскую, не то ненецкую легенду, которую еще помнили воркутинцы и которая истолковывала в сказочном стиле происхождение этих пятен на Луне. Если приглядеться получше, то кажется, что на фоне желтого круга кувыркается два человека, соединенных между собой длинным шестом. Северяне говорят "Брат брата вилами закалывает". Очертания верхней фигуры действительно напоминают примитивно изображенного человечка в национальной чукотской одежде (Женя как-то называла ее, но Усманов не запомнил)...

К чему он это? И Хусейн закрыл лицо, чтобы подскочить вслед за Оборотнем и бесшумной тенью заскользить среди кустов.

Афганец первым достиг высоты близ лагеря. Пока другие рассредоточивались по окрестностям, он тем временем стал на колено и, положив на плечо трубу гранатомета, нажал рычаг спуска, практически не целясь.

Саманный дом в центре базы превратился в огненный букет. Затем в горящую свечку обратилась вышка – над нею поработал уже Скиф.

В свете огня по лагерю заметались человеческие фигуры. Ориентируясь по направлению прилетевших гранат, они стали отстреливаться из пулемета, установленного на джипе, но Афганец, любивший, когда сопротивляются, просто-таки с удовольствием выпустил по смельчаку второй заряд.