Текст книги "Давай полетим к звездам!"

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Чеслав Волянецкий и другие – 9

(рабочие записи)

“ИДУ НА ВЫ”

Мы были начеку, но “гипнотизеры” все же обвели нас вокруг пальца…

Леонтьев и Макарин успешно выполнили две коррекции траектории полета. У самой кромки земной атмосферы “Знамя” разделился на приборно-двигательный отсек и спускаемый аппарат. Спускаемый аппарат точнехонько вошел в так называемый “коридор спуска”. Теперь траектория полета в атмосфере обеспечивала минимальные перегрузки и посадку корабля в заранее выбранном районе Казахстана.

Спускаемый аппарат, похожий на огромную автомобильную фару, нырнул в плотные слои атмосферы, гася космическую скорость. “Знамя” тормозилось, вокруг него возникло плазменное облако.

Я решил, что атака “гипнотизеров” уже совершенно невозможна, и отправил сторожевые десантные модули на околоземную орбиту. Для сопровождения “Знамени” к месту посадки остался только “Галеон”, который пилотировали Игорь Лосев и я.

Это было ошибочное решение.

Белый враг выждал примерно полторы минуты и нанес удар. Но теперь это был не лучевая атака и не попытка воздействовать на системы управления космического корабля деструктивными сигналами. Белая четырехгранная пирамидка, высотой около метра, выросла из ниоткуда рядом с летящим в плазме “Знаменем”, уткнувшись вершиной в его борт. Траектория “Знамени” стала резко выгибаться. Спускаемый аппарат все круче зарывался в плотные слои атмосферы.

Лосев, не дожидаясь моей команды, ударил по пирамиде со всех калибров “Галеона”. Лучевые мечи сошлись на белых гранях агрессора – безрезультатно. Огромный спрут, опутавший корабль невидимыми щупальцами, утаскивал спускаемый аппарат вглубь атмосферного океана.

Игорь прекратил стрельбу и в отчаянии сжал кулаки:

– Что будем делать, командир? Уже сейчас там, на “Знамени” перегрузка единиц пятнадцать…Еще минута такого полета – и ребята погибнут!

– Уходи в аварийный отсек, я тебя катапультирую. Наши тебя подберут.

– А ты?

– Есть старое и проверенное средство борьбы с воздушными стервятниками, – я натянуто улыбнулся. – Ultima ratio – последний довод. Таран.

– Тогда вместе…

Я взглянул на него, словно увидел впервые. Невысокого роста, щуплая фигура. Светло-русые волосы коротко острижены и аккуратно расчесаны на косой пробор. Округлое лицо с чуть заостренным подбородком, карие глаза, прямой нос и тонкие губы – в его внешности не было ничего, что могло бы задержать на себе внимание. Но взгляд… В его взгляде было столько уверенности и силы, что я понял – он не подведет. И все же спросил:

– Ты уверен?

– Чеслав, я – летчик, – морщинки пошли от смеющихся глаз. – Ты не забыл?

– Ладно, не обижайся.

Прошелся пальцами по сенсорам пульта. Антигравы – вверх. Силовое поле – вниз.

– Ремни затянуть! Игорь, готов?

– Работаем, Чеслав! – Лосев показал большой палец.

Нас отделяло от “Знамени” и воткнувшегося в его борт агрессора всего метров сто. Я разогнал “Галеон” на параллельном курсе, выводя его вплотную к спускаемому аппарату.

Я – строитель миров. Я создаю их, творю, пестую и лелею. Я лечу их болезни и учу их. Это мои миры, мои маленькие и одновременно большие дети.

Эта белая гадость покусилась на самое святое, что у меня есть – на мой труд, на труд еще сотен и тысяч ребят-миростроителей. Она хотела убить не только Леонтьева и Макарина, загнав их в поле больших перегрузок. Она хотела убить всех нас, убивая наш труд.

Кто-то должен остановить белого агрессора. Раз и навсегда. Почему не я?

Этот мир – мой, и никакой белой сволочи я его не отдам, даже если она сильнее меня в миллионы раз.

Мягкий шлепок ладонью по сенсору. Двигатели “Галеона” взвыли, вложив в последний рывок всю свою силу и мощь.

Борт десантного модуля ударил в самую вершину белой пирамиды.

Антигравы гасили перегрузку внутри модуля, но все же инерция швырнула нас вперед, силясь вырвать из пилотских кресел. Ремни-фиксаторы впились в грудь, сжимая ребра.

Удар “Галеона” отсек вершину пирамиды от спускаемого аппарата. Теперь ее острая оконечность вонзилась в днище нашего десантного модуля. Мы успели ощутить пресс пятнадцатикратной перегрузки, прежде чем антигравитаторы восстановили нормальный гравитационный режим внутри нашего корабля.

– Получилось! – Лосев в сердцах ударил кулаком по колену.

– И мы даже живы! – я вымучено усмехнулся.

Что-то сломалось во мне. Лопнуло, как лопается скорлупа, когда цыпленок выбирается из яйца на свет.

Я перестал быть простым миростроителем. Сотни и тысячи человеческих миров требовали моей защиты. И я был готов защитить их. Даже ценой собственной жизни.

Антигравы работали на полную мощь, ежесекундно отжимая “Знамя” вверх, постепенно возвращая его на прежнюю, расчетную траекторию.

Пирамида рванулась в сторону, пытаясь выйти из гравитационных пут десантного модуля. Но Игорь усилил напряжение поля, удерживая “беляка” в сети:

– Берем в плен эту чертовщину, командир?

Я не успел ответить. Пирамида взорвалась изнутри, распалась на тысячи и миллионы белых песчинок, снежным вихрем ушла вверх, исчезнув где-то на границе атмосферы и космоса…

Алексей Леонтьев и все, все, все – 10

ДОМА!

…Ад длился вечность. Во всяком случае, у меня было такое ощущение.

На самом же деле, как потом я определил по бортовым часам, зону повышенных перегрузок мы прошли всего за шесть с хвостиком минут.

…Вдруг осознал, что я есть. Существую. Дышу, хрипло всасывая в легкие воздух.

Стал медленно приоткрывать веки, опасаясь спугнуть дивный цветной мир, который из белых, серых, черных и еще Бог знает, каких пятен вновь стал складываться перед глазами.

Пульты, иллюминаторы, крышка люка – все это странным образом качалось передо мной, закручивалось спиралью, замирало на месте и снова начинало призрачный танец, но уже в обратную сторону.

На грудь и ребра больше не давил мощный невидимый пресс. Я задышал часто и глубоко, стараясь набрать как можно больше воздуха в изголодавшиеся по нормальному дыханию легкие. Ребра тут же отреагировали тупой ноющей болью.

– Ожил, Лешка, – прохрипел кто-то рядом. – А я уже думал…

“Макарин, – вяло сообразил. – Это Олежка Макарин!”.

Тело еще плохо слушалось, но я скользнул вдоль скафандра правой рукой и отщелкнул замки гермошлема. Рванул вверх стеклянный колпак.

В спускаемом аппарате гулял легкий ветерок. Или это мне только показалось?

– Алексей, у тебя кровь под носом…

Коснулся лица тыльной стороной перчатки. Грязно-рыжее пятно уже подсыхающей крови.

– Наверное, сосуд в носу лопнул, – потянул воздух ноздрями. – Мне показалось или… По-моему, перегрузка была совсем не пять единиц.

– По-моему, даже не десять, – Олег хрипло закашлялся. – Знаешь, я ведь тоже отключался. Только очнулся раньше.

– Слушай, а ведь такой перегрузки не может быть при управляемом спуске, да? Значит, мы сорвались на баллистическую траекторию. И садимся где-то в Южном полушарии. Всю жизнь мечтал окунуться в Индийском океане…

– Шутки – шутками, а хорошего в этом мало…

– Как у нас со связью? Я что-то ничего не слышу.

– Тишина, – подтвердил Олег. – Эфир молчит. Даже помех нет.

– Плохо, – я сглотнул последний комок перегрузки, застрявший в горле. – Значит, садимся вдали от поисковых групп. Где-нибудь у черта на куличках.

– Не факт, – возразил Макарин. – Может, что-то с антеннами?

– Сразу со всеми? Чепуха.

За спиной громко щелкнуло. Пружины резко приподняли наши кресла над днищем отсека.

– Посадка! – я рывком подтянул ноги к животу, группируясь. Заныли “утомленные” невесомостью, а потом еще и перегрузкой, мышцы спины.

За бортом громыхнули двигатели мягкой посадки. Уши мгновенно заложило невидимыми ватными тампонами. Снизу что-то огромное и массивное ударило в днище корабля.

Наш маленький мир, ограниченный стенками спускаемого аппарата, накренился, опрокинулся и закачался как маятник, постепенно замедляя движение.

Скосил глаза в иллюминатор. За покрытым коричневой копотью стеклом ясно можно было различить пучок желтой, высохшей травы.

– Есть посадка, – констатировал я. – Сели на сушу.

– Я это почувствовал, – возмущенное кряхтение донеслось откуда-то сбоку и сверху. Спускаемый аппарат завалился на бок. Олег теперь оказался надо мной. – И это они называют мягкой посадкой!

По инструкции мы должны были отстегнуться от кресел и, не снимая скафандров, ждать спасательно-эвакуационную группу. Я неловко освободился от ремней и попытался приподняться из ложемента. Мир перед глазами моментально поехал в сторону. Удушливая волна тошноты подкатила к горлу.

– Не торопись, – посоветовал Олег, который из-под потолка молча наблюдал за моими эволюциями. – Первые минуты самые трудные. Тело отвыкло от нормальной силы тяжести.

Я вытер перчаткой испарину на лбу, и стал приноравливаться, как бы половчее совершить вторую попытку подняться, когда в стену спускаемого аппарата постучали.

– Ну, вот, и спасатели, – с облегчением выдохнул Макарин. – Приключения кончились, Лешка. Мы приехали!

Мартын Луганцев и его собеседники -10

(записки журналиста)

“ПРИШЕЛЬЦЫ” ИЗ ЭЛЕКТРИЧКИ

…И снова дождь. Низкое сизо-серое небо истекает плотной пеленой осенней влаги. По стеклам окон вагона змеятся струйки воды, меняя свою скорость и направление движения соответственно тому, как тормозится или разгоняется электричка. Мир за окном размылся окончательно, превратился в беспорядочную смесь темных и полутемных пятен. Эта однообразная и унылая картина за окном навевает тоску.

Еще и Инга укатила в редакционную командировку куда-то “аж на Сахалин”, и до конца ноября в Москву не вернется. И почему-то не звонит…

Очень хочется спать. Я сегодня плохо спал ночью.

Вчера Аджубеев погнал меня в Подмосковье. “Советским Известиям” потребовалось дать срочный материал о тружениках сельского хозяйства. Толик Серебряков, который вел у нас сельскую тематику, заболел, и наш главред вспомнил, что после публикации серии космических очерков я бью баклуши, восстанавливая, как у нас говорят, растраченный творческий потенциал в неторопливых философских беседах, сопровождаемых кофе– и чаепитиями в кабинетах коллег-журналистов. Аджубеев посчитал, что я уже вернул себе рабочую кондицию, и дал мне срочное задание: подготовить очерк о жизни подмосковных сельхозработников. Фактаж я должен был получить в совхозе “Сергиевский”, расположенном недалеко от Коломны.

В “Сергиевский” на попутной машине от Коломны я добрался только после полудня. Директор совхоза оказался радушным хозяином, который очень хотел показать московскому журналисту все достоинства и достижения своего большого хозяйства. Поэтому он дотемна таскал меня по убранным полям, по аккуратным, как игрушечные домики, оранжереям, по затаренным до потолка картофелехранилищам, а вечером показал здание нового клуба в центральной усадьбе. Затем в правлении совхоза я был щедро накормлен обильным и вкусным ужином. Впрочем, не мной подмечено, что, если не обедать, ужин покажется гораздо вкуснее. По окончанию трапезы директор лично сопроводил меня в отдельный номер небольшой местной гостиницы.

После такого бурного трудового дня спать бы да спать, но не получилось – за стеной в соседней комнате, шумная женско-мужская компашка отмечала какой-то праздник. Взрывы хохота и пьяные тосты продолжались примерно до половины второго. К двум часам ночи народ за стеной выдохся окончательно и стал потихоньку отходить ко сну, расползаясь по номерам.

Я уж было облегченно вздохнул, но оказалось, что рано радовался. Массовую гулянку за стеной сменил жизнерадостный интим, который по громкости выдаваемых “в эфир” сладострастных женских охов-вздохов вполне мог соперничать с предшествующей вечеринкой.

Все же часам к четырем удалось заснуть. Но уже в семь утра меня разбудили. После завтрака в компании директора совхоза я был усажен в “газик” и отвезен в Коломну, прямо к электричке. Поезда долго ждать не пришлось. Вагон, несмотря на дневное время, оказался практически пустым: только у входа дремал, развалившись на скамейке, мужчина средних лет, да в середине рядов о чем-то тихо беседовали две пожилые женщины, одетые в цветные платочки и мышино-серого цвета пальто.

Была середина ноября, но в электричке не топили, и холод в вагоне был собачий. Я выбрал себе скамейку поуютнее, сжался под плащем, скукожился, сунув ладони под мышки – так, казалось, будет теплее. Некоторое время бездумно созерцал размытый дождем мир за окном, а потом уснул, прислонившись плечом к оконному стеклу.

…Яркое весеннее солнце, нежно-голубой купол неба, огромная белая ракета, оплетенная металлическими лесами стартовых конструкций. И космонавты…

Я не спеша иду вдоль длинной шеренги одетых в оранжевые комбинезоны с белыми гермошлемами молодых парней. Шеренга начинается за горизонтом, тянется через все забетонированное поле гигантского космодрома и теряется где-то вдали. Лица, лица, лица… Как на подбор – все молодые и улыбчивые, очень похожие друг на друга. Я останавливаюсь напротив одного из стоящих в строю парней. Он тут же молодцевато вскидывает ладонь к виску и рапортует:

– Товарищ председатель государственной комиссии, старший лейтенант Гагаринцев к полету на космическом корабле-спутнике “Восток” готов!

Я киваю и делаю шаг вдоль строя. Следующий космонавт отдает рапорт:

– Капитан Нелюбов к старту на корабле “Звезда” готов!

Еще шаг. Новое лицо.

– Старший лейтенант Титовец к полету на космическом корабле “Заря” готов!

Идем дальше.

– Космонавт Гагарский к полету на ракетоплане “Святая Русь” готов!

Иду вперед вдоль строя, почти не останавливаясь.

– …Капитан Гагаров!

– …Старший лейтенант Титов!

– …Гвардии старший лейтенант Нелюбский!

– …Штабс-капитан Гагаринцев!

– …Старший лейтенант Титовский!

И вдруг:

-…Старший лейтенант Гагарин к полету готов!

“Га-га-рин”, “Га-га-рин”, “Га-га-рин”… Фамилия звучит как звон далекого колокола…

….Я открыл глаза. Знакомый вагон электрички. Дождливая серость за окном. И негромко звучащая песня:

– А еще я судьбе благодарен

За Отчизну, что в сердце живет,

И за то, что в апреле Гагарин

Совершил свой бессмертный полет…

Пока я дремал, у меня появились новые соседи по вагону – группа парней и девушек , которые сидели впереди через проход и два ряда скамеек. Один из парней неторопливо перебирал струны гитары и тихо напевал.

“И снова эта фамилия – Гагарин, – отметил про себя. – Так, галлюцинации продолжаются”.

Внимательнее присмотрелся к новым попутчикам. Две девушки и три парня. По возрасту – около двадцати лет. Все пятеро одеты в одинаковые зеленые куртки. Какие-то рабочие спецовки, скорее всего. Трое ребят – парень с гитарой, высокий молодой человек в очках с тонкой оправой и белокурая девушка – сидели ко мне лицом, и я хорошо мог рассмотреть спереди их одежду. У всех над правым нагрудным карманом пришита красная полоска с надписью крупными желтыми буквами “ВССО”. Над карманами слева – длинный бело-синий прямоугольник с каким-то плохо различимым издалека рисунком. Гм, точно униформа.

Вывод подтверждали и совершенно одинаковые рисунки на куртках светло-русого парня и темноволосой девушки, сидевших ко мне спиной. На рисунках имелись стартующая ракета-носитель “Союз”, серпик Луны и несколько белых пятнышек, которые, очевидно, должны были символизировать звездные россыпи. Выше рисунка, на уровне плеч дугой шла надпись: “Студенческий строительный отряд “Прометей”. Город Гагарин”.

“Ну, вот и здесь тоже – Гагарин, – я уже почти обрадовался новому появлению загадочной фамилии. Словно в толпе вдруг увидел лицо старого и хорошего знакомого. Что же это за Гагарин такой, в честь которого названы целые города, расположенные, правда, неизвестно где? Наш Юрий Алексеевич Гагаров такой чести не удостоился. По крайней мере, пока”.

– Сашенька, – сказала белокурая девушка, – что-то ты совсем тоску нагнал своей лирикой. Андрейка вон уже спит!

– Причем здесь песня, Маришка? – недовольно заворчал сидевший ко мне спиной светло-русый паренек. – Просто спать хочется. Устал.

– Дома отоспишься, – безапелляционно заявила белокурая девица. – Саня, а ты спой лучше что-нибудь веселенькое!

Парень с гитарой улыбнулся:

– Я сыграю, а ты споешь?

– Ну, Саш, ты нашел певицу, – кокетливо сморщила носик девчонка. – У меня с детства ни слуха, ни голоса! Вот если всем вместе спеть – это пожалуйста!

Парень с гитарой чуть повернулся, устраиваясь удобнее на скамейке, и я успел заметить нашитую на его левом рукаве большую бело-голубую эмблему: голубой щит, белый самолетик и надпись большими белыми буквами “МАИ”. Ниже эмблемы был пришит синий прямоугольник, на котором белела надпись: “Факультет космонавтики”.

Гм… Московский авиационный институт закончили очень многие работники космической отрасли. Олег Макарин, например. Или герой одного из моих очерков – Главный конструктор Василий Павлович Михеев. Но вот какая странность: факультет космонавтики открывать в МАИ будут недели через три, в конце ноября!

Саша прошелся кончиками пальцев по струнам гитары, подбирая аккорды, кашлянул и запел:

– На заре стартуют корабли, гром трясет окрестные дороги…

– От Земли на поиски земли, – в четыре голоса подхватили остальные ребята, – от тревоги к будущей тревоге…

Я слушал их песню и потихоньку осмысливал ситуацию. Сначала, когда я только начал брать интервью у светочей нашей космической науки, появились всякие мелочи – открытки и значки с подписью “Гагарин”. Потом возникли большие портреты с изображением этого же Гагарина. Затем в кабинете Мозжорова я обнаружил книги не только с фамилией Гагарина, но еще целый букет всяких Гагарцевых, Гагарських, Титиковых и Анн-Жаннет Ерченко.

А теперь рядом сидели пятеро студентов, которые работали в строительном отряде в городе Гагарине и один из которых только что пел песню о бессмертном апрельском полете все того же Гагарина. И какой я должен сделать из всего этого вывод?

Если гипотеза Инги верна, то эти события – суть проявление тех самых параллельных во времени миров, которые когда-то были одним общим миром с нашей Вселенной, а потом по какой-то причине отошли от нее. Тогда эти симпатичные молодые люди – из параллельной вселенной. В которой есть некто Гагарин, совершивший бессмертный полет в апреле, и есть город, носящий имя Гагарина.

Вот ведь как бывает. Садишься в обычную электричку и встречаешь в ней целую группу пришельцев из параллельной Вселенной.

Я принялся внимательно рассматривать поющую компанию. Почти мои ровесники. Мальчишки как мальчишки. Девчонки как девчонки. Белокурая девчонка мне вообще кого-то сильно напоминает разрезом голубых глаз и формой лица.

Я дождался, пока ребята закончили петь, поднялся со скамейки и подошел к ним:

– Здравствуйте! Извините за беспокойство, но не могли бы вы ответить на парочку вопросов?

Пять пар глаз изучающее уставились на меня.

– Ну, а почему нет? – пожал плечами Саша с гитарой. – Какие вопросы?

– Вас зовут Александр, если не ошибаюсь? – наверное, мой собеседник был старшим в этой компании. – И вы только что пели песню о Гагарине. А кто вообще такой этот Гагарин?

Возникла пауза. Они молча смотрели на меня во все глаза.

– Вроде бы не пьяный, – наконец хмыкнул парнишка в очках, сидевший около окна.

– И на дурака не похож, – окинул меня оценивающим взглядом светло-русый Андрейка.

– Товарищ, наверное, с Луны свалился, – хихикнула его темноволосая соседка.

Я почувствовал, что краснею. Ситуация была самая что ни на есть дурацкая.

– Э… да вы, пожалуйста, ничего плохого не подумайте, – я суетливо полез во внутренний карман пиджака и достал редакционное удостоверение. – Я корреспондент газеты “Советские Известия”.

– Разрешите, – белокурая Марина осторожно взяла из моих рук книжицу удостоверения. – Так… Луганцев Мартын Андреевич, собственный корреспондент газеты “Советские Известия”. Все верно.

– Что-то я не слышал о такой газете, – парень в очках продолжал подозрительно коситься на меня.

– Ай, – махнул рукой Андрейка. – Сейчас их столько стало издаваться! Что ни день – то новая!

– Ну, ребята… – запротестовал я. – “Советские Известия” – это очень известная газета. У нас редактором сам Аджубеев.

– А кто это? – осведомилась темноволосая девушка. – Никогда не слышала!

– Да ну его этого вашего Аджубеева! – рассмеялась вдруг белокурая девушка. Она по-прежнему держала в руках мое редакционное удостоверение:

– Глядите, какое забавное совпадение… Вас зовут Мартын, как и моего папу. Он, кстати, тоже журналист, но всю жизнь проработал в газете “Правда”. И отчества у вас одинаковые – оба Андреевичи. И даже фамилии похожие: вы – Луганцев, а он – Луганин! Только папе в прошлом году уже сорок пять стукнуло.

Белокурая Марина вернула мне удостоверение, весело сверкнула глазами и спросила:

– Значит, вы хотите знать кто такой Гагарин? Это вам, наверное, в вашей редакции дали задание – выяснить, знает ли современная молодежь фамилии первопроходцев космоса?

– Э… Не то, чтобы… – начал возражать я, но Марина остановила меня жестом руки:

– Мальчики, кто расскажет о Гагарине? Сашуль, ты у нас круглый отличник? Давай, блесни эрудицией!

– Ну, Гагарин… – Александр пробарабанил пальцами по корпусу гитары. – Юрий Алексеевич Гагарин – первый космонавт планеты, Герой Советского Союза.

– Стоп, – я решительно остановил его. – Точно Гагарин? Не Гагаров?

– Не запутаете, – хихикнула темноволосая девушка. – Гагарин, Гагарин! Вам любой малыш из детского садика это скажет!

– Мы этим летом как раз работали в городе Гагарине, – парнишка в очках перестал смотреть на меня с подозрением. – Раньше город назывался Гжатск, а имя Гагарина ему присвоили уже после гибели Юрия Алексеевича…

– А что Гагарин погиб? – я не смог скрыть удивления. – Когда?

– Кажется, в шестьдесят восьмом году, – сказал светло-русый Андрейка. – Или в шестьдесят девятом? Точно не помню…

Я едва не поперхнулся. С утра вроде бы был год одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмой. Или в том – гагаринском – мире время исчисляют иначе?

– Ладно, хватит пока о Гагарине, – сказал я. – Вопрос номер два: вы студенты Московского авиационного института? И все учитесь на факультете космонавтики?

– Все как один, – подтвердил Александр. – Четвертый курс, шестнадцатая учебная группа.

– Замечательно! И как давно был создан ваш факультет?

– Да лет двадцать назад, – пожал плечами парень в очках. – Где-то в конце шестидесятых…

Я похолодел. Эти пятеро были не просто из другого, параллельного мира. Они были еще и пришельцами из будущего. Правда, из будущего своего мира.

– Так… – я лихорадочно прикидывал, чтобы еще спросить. – А вот скажите… Кто возглавляет ваш факультет?

– Академик Мишин Василий Павлович, – сказал Андрейка. – Был преемником Сергея Павловича Королева, а потом перешел на преподавательскую работу…

“Королев Сергей Павлович… Это еще кто такой? Королев… Королев…. Должен быть кто-то похожий и в нашем мире, с похожей фамилией, – я задумался. – Гм, может Королевин? Точно, Королевин! У них, в их мире, – Королев Сергей Павлович. А в нашем мире – Сергей Павлович Королевин! Точно!”

– Вот кстати, – парнишка в очках полез в рюкзачок, который стоял у него на коленях. – У Мишина недавно книжка вышла. О нашей лунной программе. Я брал с собой почитать.

Он извлек из рюкзачка зачитанную брошюрку в черно-белой обложке и протянул ее мне.

Мои пальцы слегка дрогнули, когда коснулись книги из другого мира.

– “Знание. Космонавтика, астрономия”, – прочитал я на обложке. – В. П. Мишин, “Почему мы не слетали на Луну?” Год издания девяностый…

У меня мгновенно пересохло в горле. Эти пятеро действительно были из будущего!

– А что мы и вправду не полетели на Луну? – вид у меня, наверное, был совершенно обалдевший.

– Не получилось, – подтвердил Александр. – Так, к сожалению, и не смогли.

– А… – я закашлялся. – Кхе… Кто же на Луне высадился?

– Американцы, – сказал парень в очках. – Нил Армстронг и Эдвин Олдрин. Летом шестьдесят девятого года.

Меня бросило в жар. А как же полет Леонтьева? “Знамя-5”? “Лунник”?

И тут я вспомнил, что у меня в сумке уже две недели болтается номер “Советских Известий”, который вышел на следующий день после высадки на Луну Алексея Леонтьева и в котором была моя большая статья о конструкторе Северцеве.

– Значит, наши советские космонавты на Луне не были? – я раскрыл сумку. Слава Богу, не оставил газету дома. – А что вы скажите на это?

Я извлек из сумки “Советские Известия” и развернул на первой странице. Там была напечатана большущая фотография Леонтьева в скафандре “Кречет” рядом с развернутым советским флагом и посадочным кораблем “Лунник”. И огромная “шапка” через всю страницу:

“Советский человек – на поверхности Луны!”

– Ух, ты… – восхищенно произнес Александр.

– Ой, мамочки, – удивленно вскрикнула Марина.

– Не может быть, – убежденно сказал парень в очках. – Разрешите?

Он взял у меня газету, развернул. В “подвале” на второй странице была моя статья о Северцеве с фотографиями и самого конструктора, и космического скафандра.

– Полный отпад! – сказала темноволосая девчонка.

– Это подделка, – скептически ухмыльнулся русоволосый Андрейка. – Ваши “Советские Известия”, наверное, фантастику печатают? Так, чтобы было похоже на реальность.

– Все равно здорово сделано, – сказал парень в очках. – Сразу и не скажешь, что это розыгрыш. Все публикации как настоящие!

Он пролистал газету дальше:

– Слушайте, Мартын Андреевич… У меня к вам есть предложение. Я так понял, что книжка академика Мишина вам понравилась?

Я сглотнул ком в горле и кивнул:

– Да, хотелось бы почитать. Как мы все-таки не слетали на Луну…

– Тогда давайте меняться, – лицо парнишки в очках расцвело озорной улыбкой. – Я вам – книжку, вы мне – газету. Страшно люблю фантастику!

– Согласен, – поспешно произнес я. – Давайте меняться! Только это не фантастическая, а самая обычная газета.

– Отлично, – он не придал значения моим словам, бережно сложил газету и спрятал ее в рюкзак. Я же сунул книжку Мишина в свою сумку.

Электричка стала притормаживать.

– Платформа “Третий километр”, – сообщил женский голос из динамика на потолке. – При выходе из вагона будьте осторожны!

– Ой, ребята, наша остановка! – темноволосая девушка вскочила со скамейки.

Компания быстро собралась и двинулась к выходу.

– До свидания, папин тезка, – белокурая Марина обернулась ко мне у самой двери в тамбур и помахала рукой. – Кстати, знаете, почему меня назвали Мариной? Первый слог в моем имени – от имени папы, второй – от имени мамы. До свидания!

Она взмахнула рукой и скрылась в тамбуре.

– До свидания, – эхом прошептал я.

Я вернулся на свое место у окна.

Вот и все. Они ушли. Куда? Снова в свой мир? Да, наверное. Два мира коснулись друг друга. И снова разошлись.

Марина… Марина… Папу зовут Мартын… А маму? От мамы в имени дочери – второй слог. Гм… Инна? Или Инга? Мартын и Инна… Мартын и Инга…

У меня внутри что-то оборвалось. Нет, не может быть. Нет, нет…

Мартын и Инга….

Какой в их мире сейчас год? Тысяча девятьсот девяностый. Или даже девяносто первый. Моему тезке Луганину Мартыну Андреевичу в их мире в прошлом году стукнуло сорок пять лет…

Мартын и Инга… Мар-тын и Ин-га… Мар-Ина… Марина!

Я вскочил со скамейки и рванулся к выходу из вагона.

Электричка все еще стояла у платформы “Третий километр”. Я выскочил на перрон и осмотрелся.

Дождь продолжал лить. В воздухе висела почти сплошная пелена воды. Холодные крупные капли бомбардировали асфальт, поднимали фонтанчики в лужах, гулко стучали по крышам вагонов электрички.

Перрон платформы “Третий километр” был совершенно пуст. Я оказался единственным пассажиром, который вышел под проливной дождь из железнодорожного вагона.

Пятеро пришельцев из другого мира бесследно исчезли.

Алексей Леонтьев и все, все, все – 11

(из дневника космонавта)

РАЗМЫШЛЕНИЯ И СОМНЕНИЯ

Ветер теребит белесо-желтые жухлые кустики травы на газонах, поднимает бурунчики пыли и мелкого песка над асфальтовыми дорожками, гнет к низу нежные стволы молоденьких деревьев в маленьком скверике перед входом в спецкорпус гостиницы. Тяжелые сизые тучи лениво ползут над крышами далеких пятиэтажек на север, в сторону железнодорожной станции Тюра-Там. К вечеру синоптики обещают первый снег.

Зябко повожу плечами. В комнате плюс двадцать два, если верить ртутному термометру, прикрепленному на косяке у входной двери. Но я почему-то почти все время чувствую легкий озноб. Позавчера сказал об этом врачам. Медики сначала переполошились, заподозрили какую-то инфекцию, прогнали меня и Олега через дополнительную серию медицинских процедур. Ничего не нашли, даже насморка, и констатировали: озноб имеет психологическую основу. Слишком много тревог и волнений было в космическом полете. В общем, лечите нервы, товарищ Леонтьев. Больше отдыхайте, расслабляйтесь, спите.

После приземления меня и Макарина вытащили в прорезиненный и герметичный эвакуационный модуль, развернутый вокруг спускаемого аппарата “Знамени”. Луна давно уже считается абсолютно безжизненным небесным телом, но ученые все же опасались, что на скафандре и на контейнере с грунтом я мог “прихватить” с лунной поверхности какие-нибудь “спавшие” миллионы лет микроорганизмы, смертельно вредоносные для земной биосферы. Поэтому встречающие – поисковики, медики, испытатели, – работали с нами в специальных бактериозащитных костюмах. С меня и Макарина сняли скафандры “Сокол”, уложили на носилки и провели первое медицинское обследование: взяли кровь, прослушали сердце и легкие, измерили давление. Затем нас по отдельности загрузили в два вертолета, оборудованных герметичными салонами, и в компании целого сонма врачей отправили на Байконур.

В Ленинске, во дворе гостиницы “Космонавт”, наш экипаж поместили в изолированный корпус, построенный еще год назад. Здесь, в строжайшем карантине, мне и Олегу предстояло прожить целых три недели. В течение этого срока нас очень тщательно исследуют на предмет поиска всяческой, как выразился Сергей Павлович Королевин, “инопланетной заразы”.

Сегодня с утра – после обязательных медицинских процедур – я было взялся за рисование. Очень хочется положить на холст все, что увидел в полете своими глазами. Холста и красок у меня здесь, в карантине, конечно же, нет, но карандаши и бумага имеются. Начал делать наброски для будущих картин.

Но сегодня дело что-то не пошло. Около часа малевал стыковку “Лунника” и “Знамени”, а потом бросил. Мысли лезут в голову все те же. О странностях нашего полета. Сижу, смотрю в окно и думаю.

За спиной тихонько постучали в дверь, едва слышно скрипнули петли.

– Не помешаю?

– Заходи, Олег, – бросаю через плечо, не оборачиваясь.

– Лексей, в шахматишки не хочешь сразиться? – Макарин старается придать своему голосу бодрые нотки, но я улавливаю фальшь. Все-таки год подготовки в одном экипаже и почти две недели космического полета просто так не проходят. Человека узнаешь куда лучше, чем лет за пять обычной работы на Земле.