Текст книги "Давай полетим к звездам!"

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

– Ему незачем снимать скафандр, – покачал головой Филов. – В “Кречете” можно находиться более суток. Это универсальный скафандр. В нем даже удобства всякие предусмотрены.

Он весело подмигнул Инге.

– А что это там, сверху, на “шарике”? – я показал рукой на верхнюю часть пилотской кабины.

– Дался вам этот шарик… – фыркнул Вячеслав Михайлович. – Там расположены отсек двигателей ориентации с запасами топлива и стыковочное устройство.

– А что находится внизу, под кабиной пилота? – Инга быстренько спустилась вниз по лесенке и заглянула под кормовую часть корабля.

– Под лунной кабиной, внутри рамы посадочного устройства находится ракетный блок, который обеспечивает торможение корабля при посадке с высоты примерно трех километров. Он же используется при старте с Луны и выведении корабля на окололунную орбиту.

Мы еще некоторое время добросовестно “попытали” Филова, выясняя технические подробности устройства “Лунника”.

– Вячеслав Михайлович, а вот если положа руку на сердце? – “под занавес” нашей беседы спросил я. – Можете гарантировать, что “Лунник” в полете покажет себя достойно?

Филов улыбнулся чуть снисходительно:

– Можно ваш блокнот и ручку?

Он взял у меня блокнот и шариковую ручку, крупными буквами написал на листе “Успешную работу “Лунника” гарантирую” и размашисто расписался внизу страницы.

…– Ну, и как? Убедилась?

Мы сидели в небольшом кафе на полпути от фирмы Михеева до железнодорожной станции, пили кофе с пирожными и обменивались впечатлениями от беседы с конструктором Филовым.

– В чем? – Инга сделала вид, что не понимает, о чем я говорю, и задумчиво наморщила хорошенький лобик.

– В том, что изображения Гагарова с непонятной подписью все же существуют, – напомнил я, принимая ее правила игры. – Ты же не верила? А сегодня увидела собственными глазами!

– То, что я увидела собственными глазами значок на свитере у Филова, – произнесла Инга лукаво улыбнувшись, – вовсе не означает, что этот значок существует на самом деле. Вот проявим фотопленку, напечатаем фотографии – вот тогда и посмотрим, существует эта необычная гагаровская подпись или нам только померещилось.

– Ну, знаешь! – возмущенно выдохнул я. – Ты отрицаешь очевидные вещи!

– Подождем до вечера, – Инга миролюбиво положила ладошку на мой локоть. – Я все же хочу взглянуть на фотографии.

Инга как в воду глядела. На фотографиях, которые мы отпечатали вечером, значка с изображением Гагарова и непонятной подписью “Гагарин” не оказалось. Были фотографии “Лунника” и улыбающегося Вячеслава Михайловича Филова. Но на свитере у конструктора лунного корабля никакого значка не было.

Алексей Леонтьев и все, все, все – 6

“СОПЛОМ Я СЯДУ НА ТВОЮ ЗВЕЗДУ”

…Двигатель ракетного блока “Д” работает очень мощно и, конечно же, совершенно бесшумно. В космосе не бывает звуков: нет воздуха, и нет никакой другой среды, чтобы передать звуковые колебания.

Я практически не ощущаю перегрузки. Но и невесомость, с которой уже успел сжиться за восемь суток космического полета, пропала. Маленькая куколка полосатого тигренка, подвешенная на тонкой резинке к потолку “Лунника”, теперь не болтается бесцельно в воздухе, выписывая замысловатые траектории, а потянулась вниз, к полу моего кораблика, куда ее влечет невидимой рукой проснувшаяся сила гравитации.

Ложемента и кресла для космонавта в “Луннике” нет. Я просто зафиксирован ремнями и стяжками перед иллюминатором и пультами управления. Но никаких неудобств от этой совершенно нелепой для земных условий позы не испытываю. В невесомости и при низкой гравитации такое крепление даже удобно. Можно в любой момент расслабиться и повисеть в пространстве, не боясь упасть или уплыть куда-то в сторону. И с медицинской точки зрения, как шутили ребята-медики на Земле, тоже очень полезно. По крайней мере, пролежней и геморроя мне точно можно не опасаться.

– “Флаг–один”, двигатель работает устойчиво, – сообщает Земля голосом Володи Шаталина. Он снова вышел на связь, сменив Пашу Поповца. Наша старая традиция: дублер отвечает за общение центра управления полетом с экипажем корабля в самые напряженные моменты космического рейса.

– Меня это радует, “Гранит”, – отвечаю, называя Шаталина его полетным позывным.

С позывным Володькина Шаталина связана веселая история, в свое время наделавшая много шума как в отечественной, так и в мировой прессе. В первый полет, еще на “Восходе-6”, Шаталин отправился под позывным “Амур”. В нашем Центре управления полетом и в Звездном работают “очень серьезные люди”, и они всегда считали, что Амур – это только название большой реки где-то там, на востоке необъятной страны по имени Советский Союз. Нашим “очень серьезным людям” и в голову не могло прийти, что у древних римлян был бог любви, который тоже звался Амур. Нет, конечно, где-то и когда-то, кажется, еще в школе, они что-то такое читали об этом самом Амуре. Но потом, с годами, под грузом “очень серьезных космических дел”, из их мозгов совершенно выветрился даже легкий намек на “любовную” составляющую имени Амур.

Бедный Володька! Не успел он вернуться из полета, как все юмористы от Бреста и до Дальнего Востока зубоскалили про “амурные похождения” советского космонавта. Где-то в Америке, в Штатах или в Канаде, какой-то мелкий деятель от космонавтики тиснул в бульварной газетенке большущую статью о сексуальных экспериментах на советском корабле “Восход-6”. И пошла писать губерния! Мировую прессу буквально штормило от догадок и предположений на тему “секс в космосе”. Даже на послеполетной пресс-конференции экипажу “Восхода-6” нашими, советскими мастерами пера был задан вопрос с “любовным” подтекстом. Красный, как только что сваренный рак, Володька, потея и заикаясь, вынужден был оправдываться и доказывать представителям прессы, что ничего “такого” не было и в принципе быть не могло.

Конечно, руководство ЦУПа и Звездного городка получило хороший втык в высоких инстанциях за “ослабление идеологической работы при подготовке экипажей космических кораблей и потерю политической бдительности”. Наши начальники во главе с генералом Маканиным озабоченно почесали затылки, и в свой второй полет, на корабле “Знамя-1”, нарушая уже сложившуюся традицию, по которой космонавт получает позывной один раз и навсегда, Шаталин ушел с новым именем – “Гранит”. Весомый позывной, товарищи. Солидный. Серьезный. Это вам, понимаешь ли, не легковесные летающие амуры с их любовными стрелами! “Амурные” остроты постепенно сошли на нет. Но прозвище “Римский Бог” за Володькой так и осталось.

Сквозь стекло иллюминатора вглядываюсь в лицо Луны за бортом моего кораблика. Лунная поверхность ощутимо замедляет бег. Это значит, что связка “Лунника” и ракетного блока “Д” теряет орбитальную скорость. Мы уже не летим по орбите над Луной, а по параболической кривой начинаем падать на ее поверхность.

С каждой минутой это падение становится все более заметным. Луна за окошком “Лунника” постепенно приближается. Очень необычное зрительное ощущение. Кажется, что Луна растет, распухает, как свежее тесто, раздается вширь. Вот уже скрылась за контуром иллюминатора линия горизонта. Кратеров становится все больше, мелкие становятся крупными, крупные – большими. На лунной поверхности теперь можно различить гораздо больше трещин, выпуклостей и впадин, чем было видно с окололунной орбиты.

В моем послевоенном детстве был случай, когда мы с соседскими пацанами сами сшили из тряпок мяч. В освобожденном от немчуры, раздолбанном снарядами и голодном Ворошиловграде с футбольными мячами было туговато. Тогда мы из всякого тряпья, презрев предлагавшуюся помощь наших сестер и знакомых девчонок, соорудили круглое чудо, и чуть ли не с утра и до самой ночи гоняли его на очищенном от мусора пустыре, в который превратилась спортивная площадка около развалин нашей школы. А потом, потные, перемазанные грязью, с разбитыми локтями и коленками, но счастливые, возвращались домой. И всех счастливей, наверное, был я, потому что нес в руках, прижимая к старой, разодранной майке наш мяч – весь в серой, въевшейся пыли, со шрамами от бесконечных штопок и рваными дырами новых, только что полученных ран.

Почему я вспомнил сейчас об этом? Луна за окошком кораблика была удивительно похожа на тот самодельный мяч из моего мальчишеского прошлого…

“Лунник” движется не по прямой, а по сложной посадочной траектории, периодически поплевывая в пространство огненными стрелами из двигателей ориентации. Ждешь, Луна? Жди, дорогая. Я лечу. Скоро буду. Если техника, конечно, не подведет…

– “Флаг–один”, – снова появляется в эфире Шаталин. Володька сегодня на удивление немногословен. Видимо, Земля решила не мешать мне пустой эфирной трескотней во время посадки. – Корабль в полном порядке. Прошел отметку “десять”.

– Понял, “Заря”, – бодренько откликаюсь, – прошли “десятку”.

“Десятка” – это десять километров над поверхностью Луны. Радиолокатор кораблика измеряет расстояние, а система радиосвязи отсылает полученные данные по трем каналам: напрямую на Землю, на “Знамя” и на автоматическую станцию “Луна-30”. С лунного корабля и летящей по орбите станции информация ретранслируется в ЦУП. Связь сразу по трем каналам нужна для обеспечения надежного управления во время спуска.

– Леша, ты только что побил рекорд Женьки Хлунова, – говорит Шаталин. – Поздравляю!

– Принято, “Заря”. Высылайте ракету со спортивным комиссаром – зафиксировать рекорд, – шучу в ответ. – И не забудьте бутылочку шампанского!

Рекорд Хлунова – это отметка в девять с половиной километров. Именно до этой высоты над лунной поверхностью опустился в предыдущем полете Женька Хлунов на четвертом “Луннике”. Я нахожусь уже ниже. Сейчас на Земле нет человека, который когда-либо имел возможность посмотреть на Луну с такого близкого расстояния.

А смотреть есть на что. Горы, расщелины, холмы, впадины и, конечно же, сотни и тысячи кратеров проплывают под моим кораблем. Не знаю, с чем это связано, но с приближением к поверхности Луны там, внизу, появилось гораздо больше оттенков светло-серого цвета. И еще есть коричневато-бронзовые, и даже зеленоватые участки. Вот хорошо бы было прилуниться, выйти из корабля, а вокруг – зеленая травяная лужайка. Солнышко в зените, желтая россыпь одуванчиков. И лунные кузнечики прыгают…

– “Флаг–один”, пройдена отметка “пять”, – напоминает о своем существовании Шаталин. – Все параметры корабля в норме.

И снова пауза. Тихая, глухая и очень тревожная пауза. Длинная, как полярная ночь.

Я хорошо знаю, что означает эта долгая пауза. Именно сейчас все наше космическое руководство, собравшееся в центре управления полетом, принимает окончательное решение по посадке “Лунника”. Королевин, Михеев, Чертков, Маканин, Керимбаев и еще около полусотни управленцев от гражданских и военных инстанций собрались в зале заседаний, заслушали доклады всех служб, обеспечивающих полет, и вот-вот вынесут вердикт. Как там у Шекспира? “Быть или не быть – вот в чем вопрос”. Очень хочется, чтобы “быть”. Очень не хочется возвращаться домой почти от самого порога домика “тетушки Селены”.

– Леша, принято решение на спуск, – мне показалось, или голос Володьки действительно дрогнул? – “Флаг–один”, как понял? Подтверди прием.

– Понял тебя, “Заря”, – говорю я. – Идем на спуск! На борту порядок, самочувствие отличное.

И для пущей убедительности показываю большой палец прямо в черный блестящий глазок телекамеры, которая неотрывно и неусыпно глядит в лицо с первой минуты моего появления в “Луннике”.

– Смотришься замечательно, – смеется в ответ Володька. – Первый парень на деревне!

– …С поставленной сельсоветом задачей стать первым хлопцем на Луне, – продолжаю его фразу. В наушниках шелестит смех. Видимо, в ЦУПе шутка многим понравилась.

Как-то неловко сейчас чувствовать себя пассажиром на борту “Лунника”. На Земле, в ЦУПе, на наземных измерительных пунктах, народ пыхтит по полной программе, трудится в поте лица. А я здесь лечу себе спокойненько, едва ли не помахивая Луне белым платочком из окошка моей летающей “избушки”.

Лунная поверхность под кораблем движется все быстрее и быстрее. Сейчас как раз тот участок траектории спуска, когда корабль летит наиболее быстро. Посадка совсем уже скоро. Как там поется в старой студенческой песенке? “Соплом я сяду на твою звезду”? Тетушка Селена хоть и не звезда, но все-таки первое небесное тело, на которое должна ступить нога человека.

Справа на пульте замигал круглый желтый глаз лампочки индикатора.

– “Заря”, принимаю пеленг два, – сообщаю на Землю. Это значит, что система управления “Лунника” поймала сигнал с “Лунохода-5”, который уже третьи сутки торчит в расчетной точке на лунной поверхности и ждет – не дождется моего прилета.

– Фиксируем пеленг-два, – подтверждает Шаталин.

Так, а где же пеленг-один? Должен быть еще сигнал с “Лунохода-3”. И пеленг–три – с запасного “Лунника-3”, который в законсервированном режиме стоит на Луне уже несколько месяцев. Садиться можно не только по трем пеленгам, но и по двум, и даже по одному. Но… Но лучше все-таки по трем. Один пеленг – хорошо, а три – лучше!

Секунда ползет за секундой. Наконец, на пульте одновременно вспыхивают еще два огонька. У циклопа в глубине пещеры открылась пара дополнительных глаз. Глазастенький ты мой…

– Есть пеленги один и три, – рапортую немедля.

Автоматика кораблика захватила все три радиоточки на лунной поверхности. Сразу же включились двигатели ориентации корабля, расположенные над потолком кабины. В верхней части иллюминатора несколько раз полыхнули веселые оранжево-зеленые зарницы. “Лунник” чуть-чуть подровнял ориентацию по полученным с поверхности Луны пеленгам.

Внезапный и резкий толчок где-то под днищем корабля. Несколько секунд достаточно сильной вибрации. Но до “пыточной камеры” в Звездном городке – очень далеко. Там действительно зуб не попадал на зуб, а здесь – так себе, легкая дрынчалка. Толчки и вибрация в ощущениях подтверждают информацию с пульта управления “Лунника”: двигатели ракетного блока “Д” выключились.

Вот и все, дорогой товарищ Леонтьев. Теперь или посадка на Луну, или аварийное возвращение на орбиту после включения двигателей самого “Лунника”. Третьего, как говорится, не дано.

Впрочем, почему не дано? Ведь существуют два варианта посадки: удачный, то есть штатный, и… Н-да… Тогда на лунной поверхности появится еще один кратер. Которому впоследствии будет присвоено имя Алексея Леонтьева, как нетрудно догадаться.

…Что-то темное наползает на сердце из мрачной бездны. Хохочущий гестаповец целится в мальчишку из пистолета….

Вдох. Выдох. Спокойно!

А откуда это мысли у меня такие мрачные? Сдрейфил я, что ли? Да нет, вроде бы… Пока все идет нормально. Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить…

Тихонечко начинаю насвистывать “Из-за острова на стрежень, на простор речной волны”… “Нервная энергия всегда должна находить выход”, – учил нас инструктор по парашютным прыжкам Николай Константинович Никитский. Мы, первый отряд советских космонавтов, молодые и еще “необстрелянные” космосом, взлетали на учебном самолете в солнечное апрельское небо над парашютной базой где-то под Энгельсом, весело хохотали, горланили песни, подначивали друг друга – и прыгали, прыгали, прыгали. С разных высот, на любую местность, днем и ночью.

– “Флаг”, приготовиться к разделению, – в голосе Шаталина прорезаются тревожные нотки. – Десять секунд до отделения ракетного блока “Д”.

– Понял, “Заря”, – отвечаю. – Будем отрезать хвост!

В наушниках слышу легкий Володькин смешок. Еще одна шутка принята.

Странное у меня сейчас состояние. Тревожно-веселое. Случиться может все, что угодно. Повлиять на что-либо я практически не в силах. Поэтому остается только один способ контролировать ситуацию – шутить. Шутить, чтобы зубы не стучали.

Снова резкий толчок снизу. Намного сильнее прежнего, даже язык прикусил. Сердце ласточкой ныряет в невидимую бездну.

– Есть разделение, – говорит Шаталин спустя несколько томительно долгих секунд после толчка. – Включение двигателей лунного корабля!

Череда тревожных мгновений. Могут ли секунды ползти медленно, как улитки? Оказывается, могут.

Поглядываю в иллюминатор. Кратеры за окошком ускорили бег.

Новый толчок снизу, но уже не такой резкий, как первые два. Можно сказать, даже нежный. Лунный корабль начинает дрожать. И мгновение спустя я уже слышу приглушенное взревывание ракетного мотора. Это двигатель “Лунника” включился по сигналу бортового посадочного радиолокатора “Планета”.

Звук работы двигателя становится чуть тише и размереннее. Он доносится не снаружи – там, за бортом, по-прежнему почти вакуум, какой там может быть звук? Звуковые колебания передаются снизу по конструкции моего кораблика. Такое впечатление, что все вокруг вдруг стало ворчать. Но не зло, а почти по-дружески, как ворчит на поздно вернувшегося и подвыпившего хозяина любящий и верный дворовой пес.

Сначала тяга посадочного двигателя идет почти на режиме максимума. Кораблик прекращает движение к Луне, слегка заваливается на бок и даже поднимается на несколько десятков метров вверх. На мгновение мелькает перед глазами неровная полоса лунного горизонта. Как серый оскал огромного дракона. Потом тяга двигателя падает до шестидесяти процентов от номинальной. “Лунник” выравнивается и снова начинает приближаться к Луне. Если смотреть со стороны, то мой кораблик только что выполнил что-то, отдаленно похожее на известную фигуру авиационного пилотажа – “петлю Нестерова”. Это предусмотренная программой полета операция. Теперь с уверенностью можно сказать, что ракетный блок “Д” отстал от корабля окончательно и сейчас летит к Луне по баллистической траектории. Наша ящерка сбросила хвост и уже не получит этим огрызком из прошлого по затылку в самый неподходящий момент. Казалось бы мелочь, а все-таки приятно.

– “Флаг–один”, высота две тысячи метров, – информирует Земля. – Переходим на ручное управление.

Я несколько раз щелкаю тумблерами на пульте, нажимаю добрый десяток кнопок, и аккуратно берусь пальцами правой руки за рукоять управления. И только проделав все эти операции, сообщаю:

– Перешел на ручной режим. Как поняли, “Заря”?

– Принято, “Флаг–один”, – отзывается Шаталин. – Идешь на ручняке!

Правильно, Вовик, правильно. Идем на ручняке. Идем не потому, что сдохли основные тормоза или автоматика, а потому, что так написано в программе полета. Наши инженеры посчитали, что космонавт – Леонтьев, Шаталин или Валерка Быков, персоналии не имеют значения, – с посадкой справится все-таки лучше, чем самый умный-разумный робот-автомат. Человек – венец творения, и его сама “должность во Вселенной” обязывает быть умнее киберов.

Но ручное управление кораблем – все-таки иллюзия. Сейчас “Лунник” летит на высоте чуть более полутора километров, и его по-прежнему ведет автоматика. Потому, что вера наших инженеров в способности человека-космонавта – это хорошо. Но вот в высоких инстанциях есть мнение, что автоматика все-таки надежнее. “Не надо возражать, товарищи конструкторы, у нас большой опыт партийной и хозяйственной работы. И с человеческим материалом в отдельности, и с трудовыми массами в целом. Поэтому пусть космонавта подстраховывает работающая автоматика!”.

И автоматика “Лунника” подстраховывает, выдает команды, ободряюще подмигивает лампочками световой сигнализации. Но теперь, после перехода “на ручняк”, у меня есть возможность в любой момент вмешаться в безупречную работу “космического робота” и перехватить управление “Лунником”. После этого в моем распоряжении будет примерно минута времени, чтобы с помощью ручного управления двигателями ориентации и регулирования тяги основного двигателя выполнить зависание корабля, его маневр над лунной поверхностью, окончательно выбрать посадочную площадку и прилуниться. Всего ничего…

При выборе места посадки возможности ограничены пятачком в пятьсот-шестьсот метров. Если на этом пятачке я не найду удобную “полянку” для лунного “пикника”, то придется увеличивать тягу двигателя до ста процентов и быстренько возвращаться на орбиту вокруг Луны. Но я почти абсолютно уверен, что убегать обратно в космос в аварийном режиме не придется. Все-таки не зря “Луноходы” чуть ли не полгода утюжили этот район, составляя самую подробную карту местности. Здесь нет больших кратеров или крупных камней. Везде практически ровная и гладкая поверхность. С учетом лунных реалий, конечно. Тут тоже есть кое-что… Но это так, мелочевка: два или три неглубоких метровых кратера, несколько десятков острых булыжников и россыпи лунной гальки почти повсюду. По мнению наших ученых, идеальное место для первого визита к “тетушке Селене”.

– Ты на высоте тысячи метров, Леша, – говорит Шаталин, позабыв назвать мой радиопозывной. Волнуется товарищ дублер. – Баллистики только что сообщили, что ракетный блок “Д” упал на Луну примерно в пяти километрах от расчетного места твоей посадки.

– Понял, “Заря”, – отвечаю я. – На борту порядок.

“Лунник” продолжает снижаться и одновременно летит над лунной поверхностью. Во все глаза смотрю на проплывающие за окном пейзажи. Не столько любуюсь сменяющими друг друга видами Луны, сколько пытаюсь заранее оценить степень реальной опасности места будущей посадки. Я с закрытыми глазами могу нарисовать достаточно подробную карту посадочной зоны. Но теорию всегда нужно проверять практикой. А практика сейчас – это тщательное наблюдение за районом предстоящего прилунения.

“Тетушка Селена” значительно меньше Земли, и поэтому при полете над лунной поверхностью горизонт кажется необычно близким. Это затрудняет визуальную оценку высоты полета. Земной опыт довлеет, и создается впечатление, что “Лунник” летит гораздо выше, чем на самом деле.

Лик Луны с высоты около километра напоминает серый мрамор, покрытый грязно-белыми пятнами разной величины. Кратеры похожи на бело-серые оспины на более темном сером фоне. От некоторых из них радиально отходят светлые пылевые лучи, – наверное, следы разлета пыли при ударе метеоритов.

Видимость очень хорошая, бликов на иллюминаторе нет. Солнце сейчас находится где-то у меня за спиной, с противоположной стороны от иллюминатора корабля. Солнечные лучи падают на подстилающую поверхность примерно под углом двадцать градусов.

Кратеры внизу, под “ногами” “Лунника”, похожи на огромные круги с рваными краями. На Земле, рисуя свои картины, я примерно так их и представлял. А вот кратеры, расположенные на некотором удалении от вертикали и ближе к горизонту, выглядят очень необычно. Они больше напоминают овалы разных размеров. Из-за того, что освещение боковое создается впечатление, что внутрь этих светлых овалов “вписаны” меньшие по размеру и тоже овальной формы тени. Тени очень четкие, почти черные. Кто-то взял множество разновеликих блюдец, беспорядочно расставил их на лунной поверхности и наполнил очень темной и маслянисто поблескивающей жидкостью.

Еще вижу внизу очень много неровностей, состоящих из бесформенных холмиков пыли и мелких камней. Будто сотни и тысячи черепах испуганно замерли в серых панцирях, увидев, как из черноты неба вынырнул, растопырив четыре металлические ноги, мой кораблик.

– Пятьсот метров, – не дает забыть о себе Володька Шаталин. – Что видишь в окошко, “Флаг–один”?

– Володя, ты не поверишь: вижу Луну, – отделываюсь шуткой. Совершенно не хочется описывать пейзаж за окном, хотя по инструкции я именно это и должен сейчас делать. Хочется просто смотреть.

Вот за иллюминатором проплывает достаточно большой кратер, метров тридцать в диаметре, не меньше. Он очень хорошо освещен и кажется почти белым на фоне имеющей цвет морской волны лунной поверхности. Вокруг кратера хорошо просматривается пылевой вал округлой формы.

Стенки корабля немного подрагивают. Двигатель размеренно урчит. Словно мурчит приласканный, разнежившийся на руках у хозяина пушистый котище.

Внимательно смотрю на приближающуюся лунную поверхность. Сейчас кораблик словно плывет над ней. Любая неровность на лунной поверхности в лучах солнечного света кажется яркой, почти ослепительно белой. Формы неровностей очень разные. Некоторые похожи на рваные вытянутые облака, некоторые – на причудливо изогнувшихся змей. Корабль летит над Луной, угол отражения неровностями на лунной поверхности солнечных лучей постоянно меняется. Поэтому кажется, что и “облака”, и “змеи” внизу – живые, шевелящиеся.

Вот мелькнул большой кратер, а внутри него несколько маленьких. Еще кратер, в который “вписан” кратер меньшего размера – в большом круге с рваными краями меньший круг. Меньший касается большего, кажется, только в одной точке. Лунные Архимеды и Пифагоры, наверное, немало усилий приложили, создавая такой шедевр.

Ага, вот и внешнее “касание” двух кратеров. Причем один из них даже чуть налез на другой, и границы между ними в месте касания практически нет. А вот тут, рядом, еще два небольших кратерочка. И между ними очень тонкая ленточка границы.

– Двести метров над поверхностью, – сухо сообщает Шаталин. – Вертикальная скорость снижения – десять метров в секунду.

– Понял, “Заря”. Наш поезд прибывает на станцию “Луна”. Уже вижу здание вокзала и ковровые дорожки к вагону.

Володя, кажется, взял себя в руки и больше не волнуется. Ну, и правильно, чего волноваться? Первая высадка на Луну – экая невидаль! Сколько раз отрабатывали ее на тренажерах, с завязанными глазами совершить можно. А вы, дорогие товарищи, на вертолете в режиме авторотации не приземлялись, нет? Вот где эмоции, вот где острые ощущения! С высоты сотни метров – и на Землю-матушку сесть, ровно, четко сесть, так, чтобы не плюхнуться мешком, а элегантно, красиво. По сравнению с теми нашими тренировками на вертолетах, нынешний спуск к Луне – это так, семечки. Конечно, если не принимать во внимание, что это ПЕРВЫЙ в истории человечества спуск пилотируемого аппарата на поверхность иной планеты. Но об историческом значении полета я сейчас думаю меньше всего. Не время.

– “Флаг–один”, у нас пропала картинка с внутренней телекамеры, – обеспокоено говорит Шаталин. – Леша, проверь питание. Ты там случайно ничего не выключил?

На пульте индикатор телекамеры горит нормальным светом, тумблер в положении “включено”. Значит, повреждение появилось где-то в самой камере. Земля “ослепла” на один глаз и теперь не видит меня. Это неприятно, конечно. Но не смертельно. Ну, не получит советский телезритель изображения моей жизнерадостной рожицы в момент посадки – не велика потеря. Хотя, конечно, для истории…

– У меня нормальная индикация по внутренней телекамере, “Гранит”, – говорю я. – С камерой разберусь после посадки. Внешние камеры работают?

– По внешним замечаний нет. Картинка четкая и хорошая. Даем почти в прямой эфир на Центральное телевидение.

Хорошее слово “почти”. В данном случае оно означает, что передачу наши “компетентные товарищи” задерживают минут на пять. И если – не дай Бог! – со мной или с “Лунником” что-то случится, эта “прямая” телепередача на ЦТ будет немедленно прервана. По техническим причинам.

До боли в глазах всматриваюсь в пейзаж за окном. На Луне есть места, буквально испещренные глубокими трещинами и кратерами, а есть ровные и практически бескратерные участки, лишь чуть-чуть иссеченные всякой кратерной и каменной мелочью. На одном из таких ровных участков я и должен посадить “Лунник”. Где-то вон там…

– Сто пятьдесят метров… Леша, ты почти над самой границей посадочной зоны, – голос Шаталина снова буквально звенит от волнения. Опять заволновался мой товарищ и дублер. Я давно подметил: когда сидишь в ЦУПе и контролируешь чью-то работу в космосе, иногда волнуешься и переживаешь больше, чем сами участники космического рейса. Ты – только наблюдатель, и при всем желании помочь тем, кто работает “наверху”, практически ничего изменить не можешь. Разве что совет дать. А вот ребятам, которые работают над Землей, переживать и особо волноваться просто некогда. Работа съедает почти все чувства и ощущения.

Бликующая точка появляется почти точно в месте предполагаемой посадки. Похоже на большой осколок зеркала, который отражает солнечные лучи…

– Высота сто метров, скорость снижения восемь.

Что-то яркое поблескивает прямо в том месте, куда “Лунник” ведет автоматика… Ну-ка, ну-ка… Мама дорогая, это же “Луноход”! Но откуда?!

Район будущей высадки определили загодя. Фотосъемка с борта лунных автоматических орбитальных станций дала общую панораму Луны. А уже после облетов Луны пилотируемыми кораблями “Север” и “Знамя” посадочный район выбрали окончательно. Его тщательно обследовали с помощью самоходных аппаратов “Луноход-3” и “Луноход-5”. Сюда же заранее был высажен и резервный корабль “Лунник-3”. Оба “Лунохода” и “Лунник” образовали на поверхности Луны почти равносторонний треугольник, в центре которого находится район высадки. По пеленгам с этих трех аппаратов мой кораблик должен совершить посадку – в центр треугольника. Но сейчас он почему-то снижается не в выбранный район, а идет прямо на один из “Луноходов”!

Начинаю лихорадочно соображать, что могло произойти. Мысли в голове прыгают зайчиками, путаются. Версии, версии, версии…

Ну, что случилось? Скорее всего, произошел сбой бортовой вычислительной машины на “Луннике”. Если пеленг с “Лунохода-5” был принят раньше пеленгов с “Лунохода-3” и “Лунника-3”, компьютер на моем корабле почему-то – а вот почему, черт возьми?! – посчитал принятый сигнал как одновременное прохождение сигналов от всех трех аппаратов. И, конечно же, выдал команду на ориентацию корабля в геометрический центр, расположенный между этими тремя точками. Хорошо, допустим, что так все и было…

Так, а дальше? Бортовая вычислительная машина повела кораблик не в посадочный район, а прямо на “Луноход”. И хотя буквально минутой позже компьютер принял настоящие сигналы от “Лунохода-3” и “Лунника-3”, менять принятое решение он уже не стал. Почему? Потому что, такая смена района посадки после калибровки по трем пеленгам не предусмотрена программой полета. Поэтому сейчас “Лунник” послушно идет строго по радиолучу, прямо на “Луноход-5”. Годится, в качестве объяснения? Пожалуй.

Ладно, детальной аналитикой займемся потом, после посадки. А сейчас нужно что-то делать, иначе и в самом деле сяду “задницей” прямо на наш “лунный трактор”!

Включаюсь в работу. Два щелчка тумблерами, одна нажатая кнопка на пульте, – и управление “Лунником” теперь полностью в моих руках. Наверное, со стороны я сейчас больше всего похож на одетого в скафандр пианиста. Исполняется космическая симфония спуска на ручном управлении. Премьера, товарищи…

Включаются двигатели ориентации на “крыше” корабля. Быстрее, быстрее! Нужно уйти в сторону, иначе корпус “Лунника” при посадке может задеть стоящий на небольшой возвышенности “Луноход”.