Текст книги "За Отчизну (СИ)"
Автор книги: Сергей Царевич
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)
Уже с раннего утра Шимон чувствовал какое-то неприятное беспокойство. В этот день должен был погибнуть Штепан. Шимон еще вчера думал со злорадством, что Штепан и не подозревает о ловушке, которая его ожидает. Но сегодня утром в его сознании с убийственной отчетливостью всплыл вопрос: «За что я так ненавижу Штепана? Дурного он мне ничего не сделал. Почему же я так радуюсь наступлению сегодняшнего утра?» И ни на один вопрос Шимон не был в состоянии ответить. Но что сделано, то сделано. Оглядываться и сожалеть не приходится. Остается идти по выбранной дороге.
Шимону не сиделось дома. Ни с кем не прощаясь, он вышел на улицу и тут только вспомнил, что забыл попрощаться с Боженой. Божена на время заслонила собой неприятные мысли о Штепане и его сегодняшней ужасной участи.
Шимон вообще никогда и ни о чем глубоко не задумывался и старался всё неприятное отогнать прочь. Так было и с беспокойными мыслями о Штепане. Шимон отбросил их и занялся сравнением Эрны с Боженой – это было приятнее, чем угрызения по поводу смерти, притом вполне заслуженной, врага не только его, Шимона, но и святой церкви.
Конечно, Божена – девушка бесспорно красивая и неглупая, но куда ей до Эрны! Эрна говорит на трех языках: родном, французском и итальянском, не считая этого мужицкого – чешского. Эрна поет, играет на лютне, знает массу веселых анекдотов и умеет готовить превосходную колбасу со шпиком. Правда, нрав у Эрны немножко колючий и вздорный, а на язык фрейлен Зуммер и вовсе зла. Ее язычок Шимону пришлось на себе испытать не один раз.
А Божена – наивная, как овца, помешана на диких своих моравских преданиях, одевается по-деревенски, хоть нарядно и даже красиво. Но все равно – ганачка с ног до головы, и ничего с ней не сделаешь. Но этот старый дурень Ян Краса объявил, что дает ей приданое.. Зуммер – скупердяй, что-то хитрит; как будто и сговор был, а все свадьбу оттягивает: "Когда я выпью добрую кружку пива в твоей лавке, тогда подумаем и о свадьбе". Ишь что выдумал – "в твоей лавке"!
Правда, нассауский декан обещал хорошее дело со свечами. Если выйдет – плевать и на Зуммера и на его Эрну, хватит и красовских денежек. Надо будет только у Милана разузнать, сколько Ян Краса думает отвалить Божене. А Божена от Шимона не откажется – это так же верно, как "Pater noster".[34]34
Католическая молитва (лат.).
[Закрыть] Но что скажут старики и братец? Старики в конце концов согласятся, а Ратибор... Что-то он подозрительно редко разговаривает с Боженой, что-то тут есть...
Шимон, погруженный в свои размышления, не заметил, как оказался около Большой площади. Навстречу шла толпа мужчин и плачущих женщин.
Шимон остановил знакомого портного:
– Ради бога, Тонда, что случилось?
– Да вы что, Шимон, с луны слетели? Вся Прага, можно сказать, кипит, а он еще спрашивает!
– Да вы не сердитесь, милый друг, я только что вышел из дому.
– Кровопийцы из радницы подло казнили трех честных чешских юношей.
– Боже мой! Трех юношей? Да кого же и за что?
– Имен их не знаю. Говорят, двое мастеровых, а третий – студент. Казнили за то, что они обличали в церквах поповских мошенников с их индульгенциями.
– Вот как?.. Ай-ай-ай! Какой ужас! А вы не знаете, где схватили этого несчастного студента?
– Говорят, в Тынской церкви, и называют его близким учеником мистра Яна Гуса.
– Самого Яна Гуса? И они осмелились!.. Но прошу прощения, нужно спешить... Будьте здоровы, дорогой Тонда!
Шимон повернулся и почти побежал домой. Сомнений не было: студент в Тынской церкви и близкий ученик Яна Гуса – конечно, Штепан. Шпион не соврал. Кончились для Божены уроки по чешскому языку и латыни... У немцев крепкая рука, здесь не шутят!
Войдя в дом, Шимон нашел одну Теклу. Войтех с Ратибором были, как обычно, в мастерской, Божена кормила гусей.
Шимон с печально-торжественным выражением лица, опустив глаза, скорбно и как бы с трудом вымолвил срывающимся голосом:
– Мать! Какой ужас и какой позор! Наш Штепан...
– Что Штепанек? Что? Говори!
– Сегодня в полдень казнен на Большой площади. С ним еще двое.
– Шимон! Так шутить нельзя! Скажи, ты шутишь?
Шимон, стоя с шапкой в руке, только низко опустил голову и чуть слышно промолвил:
– Молитесь, мать, за его грешную душу... Казнь – это не шутка...
– Войтех! Войтех!.. Божена!.. Боже мой, да где же они все!
Первая прибежала напуганная криком Теклы Божена:
– Тетя, вы звали?
– Боженка, Штепана нашего... нет больше нашего Штепана... некому тебя учить наукам...
– Жена! Чего ревешь? Что там стряслось?.. Шимон, почему мать плачет? – Войтех грозно поглядел на сына.
– Отец, – тем же серьезным и грустным тоном отвечал Шимон, – волею божьей, страшной и позорной смертью сегодня в полдень окончил свою грешную жизнь в сем мире наш Штепан. Да будет господь милостив к его отягченной тяжкими грехами душе!
– Что ты там мелешь, дурень! Ты загадки нам не загадывай! В чем дело? – Войтех стоял перед Шимоном, от гнева и волнения то сжимая, то разжимая свои узловатые пальцы.
– Лучше бы у меня язык отнялся, чем мне сообщать вам эту злую новость! Но, хоть и больно мне говорить, все же это горчайшая правда. По приказу короля староместская радница сегодня за ослушание и поношение святейшего отца казнила трех человек, в том числе и нашего несчастного Штепана.
– Тут что-то не то, – недоверчиво и угрюмо отозвался прислонившийся к дверям Ратибор. – Пойду все узнаю сам.
С этими словами Ратибор выскочил и как был, не умывшись, в своем рабочем кожаном фартуке, бросился бегом по улице.
– Я сегодня посетил рано утром нашего Штепана в раднице, – продолжал свой рассказ Шимон, – и застал его там в глубокой печали и раскаянии в совершенном преступном грехе.
Шимон достал шелковый, цвета бычьей печени платок и вытер глаза.
В комнате было тихо, только сдержанные всхлипывания Теклы нарушали тишину в эту горестную минуту. Войтех стоял, опустив на грудь седую голову и мрачно уставившись в пол. Божена обеими руками оперлась о стол и стояла неподвижно, бледная, широко открыв глаза. Известие потрясло всех, никто не был в состоянии произнести ни слова.
Шимон отнял от глаз платок и тихим голосом, прерывающимся от печали, повел далее свое грустное повествование:
– Штепан перед казнью исповедовался духовнику и просил передать всем, что только его молодость и злая воля этого архиеретика, сына сатаны – Яна Гуса толкнули его на столь ужасный грех...
Войтех резко поднял голову и пристально взглянул на Шимона, но не проронил ни слова.
– Вспоминая свой грех, Штепан плакал. Вы понимаете? Штепан – плакал! – Здесь Шимон, слегка возвысил голос и обвел всех покрасневшими глазами.
Божена не выдержала и, закрыв лицо ладонями, разразилась отчаянными рыданиями. Войтех вздохнул и снова пристально посмотрел в лицо Шимону.
– Боже, боже, как проклинал бедный Штепан нечестивого Яна Гуса и его дьявольского друга Иеронима, так жестоко соблазнивших его...
– Постой! – прервал его сурово Войтех. – Что ж, выходит: Штепан испугался смерти и отрекся от своих? Так ли это?
– Я больше не в силах был оставаться со Штепаном, да мне и не разрешили. Попрощавшись, я ушел. Последние его слова были: "Благословляю всех моих родных и..." – Тут Шимон скромно опустил глаза. – Затем он приказал мне не оставлять Божену...
На этот раз и Текла подняла мокрое от слез лицо от фартука, и в ее заплаканных глазах сверкнуло неподдельное удивление.
В этот момент на пороге появилась никем не замеченная высокая фигура женщины в темном вдовьем платье. Кума Людмила медленно обвела всех присутствующих взглядом и спросила:
– О чем плачете? Что случилось в вашем доме, кума?
Текла порывисто поднялась навстречу куме и молча, с плачем обняла вдову:
– Ах, Людмила, Людмила! Вот Шимон рассказывает ужасную новость: сегодня на Большой площади казнили нашего Штепана...
– Что?! Штепана сегодня казнили?! – возвысила голос Людмила. – Я сама там была, и на моих глазах палач мечом срубил головы у трех мучеников. После казни я своими руками накрыла тела этих юношей простынями. А ваш Штепан, я слышала, в этот день из бурсы не выходил из-за раны в ноге... Что же ты, Шимон, наплел? – обернулась Людмила, ища глазами Шимона, но его в комнате уже не было.
Слова Людмилы были прерваны неистовыми проклятиями. Войтех в ярости топал ногами и кричал:
– И это мой сын?! Такой лгун!.. Негодяй! Пусть только появится на пороге моего дома – как паршивую собаку, изобью!
Шимон быстро удалялся от дома, бормоча про себя: "Вот так влип! Проклятая старуха Людмила! И как же оно так получилось? Ничего не понимаю!"
У Дубов царило бурное оживление: все суетились вокруг Людмилы, угощали вдову наперебой, стараясь угодить малейшему ее желанию, и ухаживали за старухой так, словно она действительно вернула Штепана из царства мертвых.
– Кушай, кушай, кума! – упрашивала Текла Людмилу, обставив ее со всех сторон мисками с кнедликами, пряниками, чашками со сметаной, сливками, пампушками с медом и орехами и прочими шедеврами ее стряпни.
– И подумать только, что за злой обманщик Шимон, никогда не ожидала! – восклицала Текла, носясь по комнате. – Божена, живо принеси из погреба холодненького пивца, да еще лучше – бутылочку сладенького... знаешь, что на рождество мы с тобой пили.
– Кума, кума, оставь, я вовсе не голодна и не такой сегодня день, чтобы веселиться. Я пришла позвать вас всех на панихиду в Вифлеемскую часовню по этим трем мученикам, что сегодня жизнь отдали за свой народ.
– Людмила, будь так ласкова, расскажи нам по порядку, что сегодня было там, на Большой площади! – взмолился Войтех, немного остывший от гнева.
Кума Людмила ровным, спокойным голосом принялась рассказывать историю о трех мучениках со всеми подробностями, какие она слышала и видела своими глазами. Все молча слушали. Правда, Божене мешали слушать Людмилу ее собственные мысли: зачем Шимон выдумал всю эту небылицу? Больше всего задела за живое девушку последняя фраза Шимона: к чему было Шимону сочинять, что Штепан приказал ему не оставлять ее, Божену?
Когда кума Людмила наконец закончила свой длинный рассказ, а Текла и Войтех получили ответы на свои бесконечные вопросы, вошел Ратибор. Лицо его было весело.
– Слава богу! Шимон самый паршивый лгун! – закричал Ратибор. – Штепан благополучно сидит в бурсе, оплакивает своих друзей и шлет всем вам низкий поклон. – Заметив сидящую за столом Людмилу, почтительно поклонился ей и поцеловал руку: – Почтенной пани Людмиле – привет!
– И тебе, Ратибор! Да какой ты огромный стал... Ты что в таком грязном платье и в город ходил?
– Куда там было думать об одежде, когда этот бездельник так напугал нас всех! Я как был в мастерской, так и помчался.
– Но как странно... – в раздумье прошептала Божена, – почему же Шимон утверждал, что именно Штепан был сегодня в Тынской церкви?
– Не могу понять, в чем тут дело, но чую, что нечистую игру ведет Шимон, – проворчал многозначительно Ратибор.
Войтех ничего не ответил и после минутной паузы внезапно отрезал:
– Сейчас не станем больше об этом говорить! В свое время все выплывет наружу.
Глава V
1. ТРЕВОЖНЫЕ ДНИУслышав стук захлопнувшейся двери и скрип ступенек, Божена высунулась из окна и увидела, что двое мужчин медленно спускаются с крыльца. Одного из них Божена знала как чиновника новоместской радницы, но второй гость, толстый, с бычьей шеей и неприятным, самодовольным лицом, был ей вовсе неизвестен. Девушка оторвалась от окна и вошла в столовую. Войтех сидел у стола, закрыв лицо ладонями. Заметив вошедшую Божену, он поднял голову и посмотрел на нее. Такого убитого выражения лица у Войтеха Божена еще никогда не видела. Каким-то странным, как будто осипшим голосом он тихо попросил ее:
– Боженка, принеси мне испить кисленького...
Девушка сбегала в погреб, наполнила из бочки кувшин холодным яблочным сидром и поставила его перед стариком. Тот не глядя налил полный стакан, залпом выпил, налил второй и, как бы заливая страшную жажду, осушил его.
– Спасибо, дочка! – Старик медленно поднялся, выпрямился и направился в мастерскую.
Он подошел к Ратибору, обтачивавшему лезвие топора, и тихонько тронул его за плечо. Они оба вышли из мастерской и долго бродили по двору, заходили в сараи, на склад, потом вернулись в мастерскую и, усевшись за столом, долго что-то подсчитывали и тихо переговаривались. Оба были сумрачны и угрюмы. Старик сел на табуретку, опершись обеими руками о колени.
– Да, сынок, видно, подходит полное разорение. Одного я не пойму: откуда набралось столько долгов – сто сорок семь коп грошей! Я всегда считал, что должен самое большее коп восемьдесят – девяносто.
– И почему-то все ваши долги оказались переписаны На Гартмана и Клуге – двух самых паскудных старо-местских патрициев, – в раздумье заметил Ратибор.
– Не удивляйся этому, сынок. Вот уже два года минуло с того самого времени, как папа проклял нашего мистра Яна Гуса, велел схватить его и мистру пришлось скрыться из Праги. Богачи-немцы крепко взялись за нашего брата, особенно за тех, кто известен как почитатель мистра Яна Гуса.
– Но ведь если даже продать все, что мы имеем, так все равно и половины долгов мы не заплатим.
– Вот то-то и оно, что не хватит, а сроку дают до следующего четверга. Как хочешь, так и выкручивайся, а нет – так тюрьма.
Мрачное настроение Войтеха передалось всем домочадцам. В доме стало тихо и печально. Текла ходила понурив голову, но тоже ничего не объясняла Божене, а та мучилась неизвестностью и не решалась спрашивать. "Как жаль, что Штепана нет! – думала девушка. – Был бы сейчас в Праге, все объяснил бы мне. Где-то он теперь вместе с мистром Яном Гусом? И когда вернется?" Да, Яна Гуса и Штепана в Праге не было.
За вспыхнувшим в 1412 году в Праге возмущением против продажи индульгенций последовало повеление папы Иоанна XXIII архиепископу пражскому и епископу литомышльскому Яну Железному немедленно схватить Яна Гуса.
Папское повеление подняло дух пражских патрициев, и они не раз пытались убить Яна Гуса, а Вифлеемскую часовню разрушить. Хотя пражская беднота, ремесленники и студенты дружно защищали своего наставника и свою часовню, жизнь Яна Гуса постоянно находилась в опасности.
Осуждение Яна Гуса поставило короля Вацлава в трудное положение. Король знал, что казнь Яна Гуса неминуемо вызвала бы в Чехии всеобщее народное возмущение, при котором мог бы рухнуть и его трон. Ослушаться же повелений папского престола король боялся, чтобы самому не попасть в еретики со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Король избрал третий путь. Вызвав к себе Яна Гуса, король с королевой в самых милостивых и мягких выражениях "посоветовали" ему до лучших времен удалиться из Праги во избежание нежелательного кровопролития и для сохранения его жизни, которую здесь король обеспечить не в состоянии.
И вот в один хмурый осенний вечер Ян Гус, закутанный в серый плащ, с низко опущенным капюшоном, оставил Прагу, а Штепан, как его верный ученик, решил разделить с ним все горести и невзгоды изгнания.
Почти два года Ян Гус провел в изгнании, странствуя по селам и городам южной и юго-западной Чехии, укрываясь в Козьем замке у Градища на Усти, и наконец поселился в замке Краковец, воспользовавшись гостеприимством одного из его почитателей – пана Гинка Вефля.
Где бы ни останавливался Ян Гус, народ толпами собирался слушать своего проповедника – будь то в церкви, на сельской площади или просто в поле. Проповеди Яна Гуса широко распространились по югу Чехии, а гонения на популярного проповедника еще более распалили ненависть народа к папскому престолу.
И в этот день, когда невзгоды снова посетили дом Дубов, Божене невольно вспомнились Ян Гус и Штепан, которые, наверно, в такой трудный момент помогли бы им своими советами.
На другой день случилось нечто вовсе для всех неожиданное: явился Шимон, который после казни юношей на староместской площади ушел из дома Дубов и, сделавшись счастливым зятем купца Зуммера, почти не показывался в течение этих двух лет в отцовском доме. За это время он стал солидным, процветающим владельцем свечной торговли.
И вот, когда его никто не ждал, он постучал в двери отцовского дома. Войтех не счел нужным скрывать свое недоумение.
– Что случилось, что ты к нам пожаловал, Шимон? – осведомился старик, оглядывая сына.
Вся внешность Шимона говорила о его благосостоянии и полном довольстве своим положением и новой родней.
Играя изящной тростью с головкой из слоновой кости и золота – подарком тестя, Шимон развязно ответил:
– Со мной ничего не случилось, а вообще в мире происходит множество важных и великих событий,
– О чем это ты?
– Как о чем? Разве не важное событие для каждого католика – великий собор всей католической церкви, что должен в конце этого года собраться в Констанце?
– Слыхал краем уха об этом. Но все же, неужели ты пришел только сообщить нам о соборе в Констанце?
– Нет, вовсе не только о соборе. Хотя, – тут Шимон хитро прищурился, – собор и для вас не безразличен, так как ваш любимый мистр Ян Гус приглашен императором Сигизмундом явиться на собор, чтобы оправдать себя перед всем католическим миром.
– Мистр Ян Гус – на собор в Констанце? Так его же там сожгут!
– Даже наверное, – с улыбкой согласился Шимон. – Но я, отец, к вам, собственно, пришел по другому делу, близко вас касающемуся.
– Говори. Но чем короче, тем лучше.
– Очень хорошо. Скажу самым коротким образом. Вы разорены, и даже больше – вас собираются посадить в тюрьму. А Ратибору угрожает нечто худшее за его проделки в Праге...
– Знаю.
Шимон вынул из кармана бумагу:
– Здесь написано, что вы должны уплатить в течение трех дней сто сорок семь коп грошей.
– И это знаю. Дальше.
– Будьте терпеливы, отец. Я хочу вас спасти и нашел средство. Будут уплачены не только все ваши долги, но вы даже получите от пана Камерера – коншеля и одного из самых знатных патрициев Старого Места – пятьдесят коп грошей...
– Ну, продолжай! И что за святая душа этот твой пан Камерер! – язвительно, с насмешкой в голосе и недобрыми искорками в глазах заметил Войтех.
В этот момент в столовую незаметно вошел Ратибор и замер у дверей.
– Пан Камерер действительно достойный человек и искренне хочет вам помочь, так как за все это он от вас желает приобрести лишь одно: ваш секрет закалки стали.
В ответ Войтех разразился оглушительным хохотом.
– Вот что, Шимон: иди туда, откуда пришел, и передай своим друзьям немцам-патрициям, что Войтех согласен скорее сгнить в тюрьме за долги, чем отдать немцам секрет своей закалки. – И, возвысив голос, закончил: – Вы меня опутали своими хитростями и кознями, но купить меня не удастся!.. Иди с моих глаз! Ты мне не сын!
– Мне очень жаль вас, отец, но, кроме вас, в тюрьму пойдет еще кое-кто...
– Врешь! – крикнул Ратибор и, крепко схватив Шимона за воротник, вытащил его за дверь и одним ударом выкинул с крыльца на пыльную улицу.
Лежа в пыли, Шимон бормотал плачущим голосом:
– Ладно... Вы все меня вспомните, всех вас выдам: и тебя, и Штепана, и... Божену...
Ратибор мгновенно оказался около Шимона и с силой сжал ему горло. Шимон посинел и только дергался.
– Ратибор, брось его! – кричал Войтех.
– Сынок, да что с тобой... – плакала Текла.
Но Ратибор, казалось, не был способен ни слышать, ни понимать.
– Ратибор! Что ты делаешь?! – раздался над ним властный голос.
Ратибор вздрогнул, разжал руку и повернул голову. Перед ним стоял Ян Жижка.
– Я пришел к твоему отцу кое-что заказать – и вижу, что пришел как раз вовремя. Оставь его и идем в дом.
Ратибор, тяжело дыша, молча последовал за рыцарем на крыльцо, а Шимон, потирая горло, поднял из пыли свой бархатный берет, трость и, отряхивая платье, побрел вдоль по улице, бормоча:
– Пусть я не увижу святой пасхи, если не отомщу вам всем! Проклятые!..
Войтех с искренней радостью усаживал дорогого гостя за стол.
– Мне недосуг, друг мой, долго у тебя быть. Расскажи, что случилось в твоем доме?
Войтех в немногих словах поделился с рыцарем свалившимся на его голову несчастьем.
– Но откуда, друг мой, у тебя получились такие долги?
– Можете мне поверить, пан Ян, – закончил Войтех, – долгов, включая и ренту за дом, не больше восьмидесяти коп. Откуда они взяли сто сорок семь коп – ведать не ведаю. Вот завтра надо идти на суд. И что с Ратибором делать, не знаю: ему угрожают вспомнить все старое да еще прибавить за участие в сожжении папских булл.
На лбу Яна Жижки меж густых бровей пролегла глубокая морщина. Некоторое время он сосредоточенно глядел своим единственным глазом под ноги, потом коротко и решительно сказал:
– Завтра я сам приеду в радницу. Ратибора же я беру с собой в Польшу. Король Владислав письмом приглашает приехать: снова начинается война с кржижаками. О заказе поговорим потом.
Жижка поднялся и попрощался с Войтехом. Провожая гостя, уже на пороге Войтех вспомнил, что хотел спросить о Яне Гусе.
– Пан Ян, правда ли, что наш мистр снова возвращается в Прагу, чтобы ехать в Констанц на собор – оправдываться в обвинении в ереси?
– Да, на днях он выедет в Констанц. Боюсь, что мы потеряем нашего мистра.
И, вскочив на коня, Ян Жижка поскакал в сторону Вышеграда. Обещание Жижки Войтеха несколько приободрило. И, отправившись на другой день в радницу, он был спокоен, как обычно. Ратибору он приказал оставаться дома: старик опасался, что крутой характер сына навлечет на него новую беду.
Патриции вновь почувствовали свою силу и старались показать ее на каждом шагу. Суд был очень короткий, и Войтеху сразу же стало ясно, что приговор приготовлен заранее.
Рихтарж – старый, важный немец – только спросил Войтеха, почему он до сих пор не уплатил ни одного геллера из своих долгов, составляющих в общем сто сорок семь коп грошей.
– Я готов поклясться на святом евангелии, что я должен не больше восьмидесяти коп грошей и обязуюсь уплатить их в течение года.
Тогда стали подниматься один за другим свидетели – все из богатеев-немцев – и единодушно заявляли: этот человек должен по записям сто сорок семь коп грошей, в чем они готовы принести присягу.
Патриции тут же принесли присягу.
Но когда Войтех хотел также присягнуть, то священник сурово и громогласно объявил:
– Ты еретик, последователь архиеретика, сына дьявола, проклятого святым престолом, отрешенного от святой церкви Яна Гуса! От тебя я присяги не приму.
Тут же был прочитан приговор, по которому Войтех, сын Яна, по прозвищу Дуб, должен быть на три дня прикован к позорному столбу, а затем отведен в тюрьму, где будет находиться, пока все его долги не будут уплачены до последнего геллера.
Подскочившие служители тут же надели Войтеху кандалы и вывели из радницы.
Но на площади гудела толпа новоместских ремесленников: тут были оружейники, бондари, сапожники, плотники и пекари. При виде закованного Войтеха, идущего под стражей, толпа зашумела:
– Войтеха в тюрьму?.. Не дадим! Дело нечистое: суд подкуплен! Мы все знаем Войтеха! Поддержи, ребята!
Крики становились все громче, грознее и яростнее. Рихтарж подозвал начальника стражи:
– Возьми латников и разгони этот сброд.
Начальник стражи только повернулся, чтобы идти выполнять приказ судьи, как шум снаружи внезапно смолк, и небольшой отряд вооруженных всадников остановился у здания радницы.
Звеня шпорами, в зал вошел коренастый человек с черной повязкой на глазу. Обернувшись, он зычно крикнул:
– Войтеха Дуба сюда!
Вломившиеся вместе с ним воины мигом оттолкнули стражу и ввели Войтеха снова в зал.
– Снять с него оковы! – приказал рыцарь.
Цепи со звоном упали на пол.
– Пан Ян Жижка, вы нарушаете закон! – возмущенно поднял голос судья.
– Нет закона осуждать невинного! – отрезал Ян Жижка. – За лучшего пражского оружейника ручаюсь я, рыцарь Ян Жижка из Троцнова, и пан Микулаш из Гуси. Вам этого должно быть достаточно. А назавтра вы все, истцы и обвинители, должны явиться ко мне в Вышеградский замок со всеми вашими счетами. Там разберем, сколько Войтех Дуб вам должен по чистой правде.
И, не обращая внимания на ошеломленных коншелей, Ян Жижка в сопровождении прослезившегося от радости Войтеха вышел на улицу.
Появление перед радницей Яна Жижки вместе с освобожденным Войтехом вызвало в толпе взрыв радости. Десятки смеющихся, улыбающихся лиц окружили рыцаря и оружейника. Крепкие, мозолистые руки мастеровых обнимали и тискали их в объятиях.
– Многих лет Яну Жижке! Доброго здоровья и полную чашу счастья нашему заступнику! Есть еще честные чехи в Праге! Наш Жижка за народ стоит!
Ян Жижка приказал воинам подвести коня и дружески распрощался со взволнованным оружейником.
– Мы еще перед отъездом в Польшу встретимся! – крикнул уже с седла Жижка.
Дома Войтеха ожидала еще одна неожиданная радость. Входя в столовую, он увидел сидевшего у стола Штепана. Загорелый, обветренный с дороги, Штепан за два года возмужал и стал гораздо серьезнее.
Несколько минут прошло во взаимных приветствиях, расспросах.
– Значит, правда, что мистр Ян Гус решил явиться на собор? – с тревогой и сомнением допытывался Войтех.
– Когда мистр последнее время жил в замке Краковец, туда прибыли от императора Сигизмунда паны Ян из Хлума и Вацлав из Дубы с предложением императора мистру ехать на собор в Констанц, чтобы очиститься там от всех обвинений. И мистр, хотя мы все были против его поездки, все же решил ехать в Констанц и там перед лицом всего католического мира защищать то, что он говорил в Вифлеемской часовне и своих проповедях простому люду во время своего изгнания...
В это время комната стала наполняться друзьями Войтеха, пришедшими поздравить соседа с избавлением от тюрьмы, и разговор перешел на сегодняшние события.
Прошло еще несколько дней, и Войтех, Текла, Ратибор и Божена провожали Яна Гуса в Констанц. Штепан сопровождал своего мистра. Народ толпой окружил коляску, и из толпы доносились плач и горестные возгласы. Никто не верил, что Ян Гус возвратится.
