Текст книги "За Отчизну (СИ)"
Автор книги: Сергей Царевич
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)
Войтех решительно был не в духе и не переставал ворчать на жену:
– Поскорее покличь Ганку, чтобы умыться подала, да этому сопляку Томашку накажи убрать железо в сарай – еще третьего дня велел...
Текла сокрушенно поглядела на сердитого мужа и, ничего не ответив, пошла в дом. А старик, теребя уже начавшую седеть темно-каштановую бороду и усы, продолжал оглядывать двор, ища нового предлога, чтобы сорвать накопившееся еще со вчерашнего дня раздражение. Но, как назло, придраться было не к чему: всюду царил порядок.
Во двор вбежала румяная, крепкая девушка с медным кувшином и полотенцем в руках. Старик сбросил куртку и засучил рукава. Вода была ледяная, и Войтех долго урчал, фыркал и брызгался. Наконец, когда его загорелое, с резкими чертами лицо стало багровым, он взял у служанки полотенце из сурового холста и начал вытираться. Вытирался он долго и ожесточенно. Потом достал из сумочки у пояса медный гребень и стал расчесывать свои длинные; почти без седины волосы.
– Ратибор встал?
– Встает.
– А Шимон?
– Еще не вернулся.
– Как – не вернулся? Он что, уже ушел, так рано?
– Нет, хозяин, паныч Шимон не приходил еще со вчерашнего дня.
Войтех широко раскрыл глаза и от изумления застыл с поднятой вверх рукой.
– Не возвращался? Где же он пропадает?
– На свадьбе у Фогеля.
– У мастера Фогеля? Что сукном торгует?
– Ну да, у него самого. Его Фрида за Пейпера Франца сговорена, вот и свадьба.
Старик причесался, надел куртку и махнул рукой служанке, что она свободна.
Пройдя в сени, Войтех открыл дверь направо, в мастерскую – большую низкую комнату со сводчатым потолком. Здесь стояло несколько больших дубовых столов, заваленных инструментами; на стенах висели короткие даги и двуручные тяжелые мечи, кривые сабли, тонкие шпаги, длинные кинжалы, известные под названием "мизерекордия" ("кинжал милосердия"), изящные стилеты, секиры, алебарды, бердыши, боевые топоры, в искусстве владеть которыми чехи не имели себе равных в мире. Между столами, поближе к окнам, стояли большие чурбаны с наковальнями самых различных размеров и форм – от огромной, для отковки топоров и секир, и до миниатюрных наковален, необходимых для правки и отделки изящных стилетов.
Из мастерской дверь вела в соседнее помещение – кузню, откуда слышалось сопение мехов, сопровождавшееся мерным вспыхиванием горнов. Чумазый подросток, заспанный и всклокоченный, лениво раскачивал большие мехи, висевшие у закопченного потолка.
Войтех прошел через мастерскую. Подмастерья возились у столов, гремя инструментами, а двое учеников таскали со двора в мешках уголь в кузню. При виде хозяина подмастерья поклонились и пожелали доброго утра. Старик, пробормотав под нос ответное приветствие, прошел в кузню. Разглядев у горна ученика, старик неожиданно разразился бранью:
– Томашек, ленивый поросенок! Да разве так раздувают горн? Чтоб ты пропал со своей ленью! А ну, живо, тяни как надо! Горн давно должен быть готов, а у тебя еще и угли не занялись... Ой, плачет по тебе ремень! – Старик повернулся было, но вдруг снова напал на ученика: – А старое железо я сам, что-ли, со двора должен убирать? Горло перервал толковать тебе одно и то же. Чтобы к обеду все было убрано! Слышишь?
– Слышу, хозяин, – безучастно отозвался мальчишка, продолжая все так же лениво раскачивать мехи.
Взбешенный Войтех в сердцах только плюнул и вышел из кузни. Проходя быстрыми, тяжелыми шагами через мастерскую, он вдруг круто остановился и спросил худощавого подмастерья, курносого и рыжеватого:
– Гавлик, меч для пана Яна Хлумского готов?
Гавлик молча вытер руки о кожаный фартук, снял со стены готовый боевой меч и так же молча подал его хозяину. Тот внимательно осмотрел лезвие, бормоча что-то себе в бороду, проверил, нет ли изгиба, хорошо ли укреплена его медная, обтянутая кожей рукоятка, затем с размаху рубанул по железному пруту в палец толщиной, лежавшему на столе. Лезвие меча наполовину перерубило прут. Старик сосредоточенно осмотрел лезвие в месте удара и, по-видимому, остался доволен.
– Закален неплохо. Правил и точил его ты, Гавлик?
– Я, хозяин, А что? Не ладно?
– Нет, славно. – Войтех повесил меч на стену и ушел из мастерской в столовую.
Постепенно в столовую стали входить подмастерья, ученики. Пришел Ратибор, старший сын хозяина. Хозяйка и служанка внесли сковороды и миски. На столе лежали огромные буханки хлеба и стояли жбаны пива. На сковородах шипели, наполняя комнату крепким ароматным запахом, жареные колбасы, заправленные яйцами, чесноком и салом.
Войтех опустился в кресло, остальные расселись на скамьях и, вооружившись ножами, отрезали себе по доброму ломтю хлеба. Текла положила каждому на хлеб яичницы и по хорошему куску ароматной колбасы. Все ели, держа колбасу в руках; сало текло на пальцы и по губам. Ели молча, с аппетитом здоровых людей, умеющих и крепко трудиться и хорошо поесть. Когда последние куски колбасы исчезли со стола, Текла разлила в большие глиняные кружки пиво. Войтеху пиво было подано в массивной кованой серебряной кружке с замысловато украшенной крышкой.
Войтех отхлебнул из кружки, поставил ее на стол и, утирая усы и бороду, недовольно обратился к Ратибору – парню лет семнадцати, такому же рослому, как отец, и такого же атлетического сложения. Да и лицом Ратибор напоминал отца – те же резкие черты, энергичный, выдвинутый вперед подбородок, только глаза у юноши были не карие, как у Войтеха, а темно-синие, серьезные и спокойные.
– Скажи мне на милость божию, сынок, за какие такие грехи послал мне тебя господь бог? Вот терплю, терплю, но ведь когда-нибудь и мое терпение прорвется... Железо и то рвется...
Ратибор тоже поставил свою кружку и исподлобья смотрел на отца. А тот продолжал все тем же ворчливым тоном:
– Вчера иду я от пана Болеслава из Градца – ходил к нему получить за прошлогоднюю работу, еще в день святого Штепана сдал ему новый щит да две секиры, но у благородного пана расплатиться то времени нет, то денег. Да. Так вот, возвращаюсь я от пана Болеслава и едва только дошел до моста, как навстречу мне идут коншель[9]9
Коншель – советник, член городского совета (радницы).
[Закрыть] Карл Тимбель да старшина плотников Якоб Зейдель. Ну, поздоровались, как честные пражане, а коншель мне и говорит: «Если твой Ратибор еще раз с кем подерется из наших, быть ему на эшафоте». И оба поклялись в этом святым таинством. Оказывается, ты в прошлую среду успел проломить голову сынку какого-то немецкого купца. Так ведь? Не хвастаясь, скажу: оружейника Войтеха Дуба у нас в Праге все уважают – не только чехи, но даже и немцы. И такой стыд мне терпеть! Вот вырастил себе в утешение на старости лет сыновей: один драчун, а другой... – Тут старик только безнадежно махнул рукой.
– Прости, отец, набрехал тебе коншель: никому я голову не проломил, хотя и следовало бы... Один купеческий сынок стал при мне нашего мистра Яна из Гусинца ругать и всячески поносить. Ну, я ему сказал, чтобы нашего Яна он не трогал, а ежели ему кого из духовенства хочется поносить, так пусть найдет кого другого... ну хоть, для примера, ихнего немца – преподобного Альбика Вышеградского. А он, вместо того чтобы ответить, как подобает разумному человеку, полез в драку. А я ведь не девочка, чтобы меня можно было кулаком напугать и сдачи не получить! Вот и дал ему чуточку...
– Что ты нашего Яна в обиду не дал, это правильно, но все ж таки, Ратибор, не шути с огнем, сам ведь знаешь, какое нынче время: весь магистрат Праги – немецкий. Раздразнишь их – так и собьют тебе голову...
Ратибор откинул упавшие на лоб светло-русые волосы и, разгорячившись, перебил отца:
– Но что должен делать всякий честный чех, когда при нем немецкий бездельник затрагивает своим грязным языком гордость нашего народа – нашего Яна из Гусинца и его друзей? Что в таком случае, по-твоему, отец, должен делать каждый истинный чех?
– Бить их, как бешеных свиней! – вырвалось у старика, и он с силой стукнул тяжелой кружкой о стол так, что пиво выплеснулось на скатерть.
Заметив, что все сидящие за столом слушают его с удивлением, Войтех опомнился и, видимо, смутившись, сразу замолчал и стал жадно тянуть пиво.
За столом наступило долгое молчание: все сосредоточенно глядели себе в кружки, и никто не решался нарушить эту тяжелую паузу.
Наконец Текла, желая дать иное направление разговору, спросила Ратибора:
– Шимон со свадьбы еще не вернулся?
Старик прежним, ворчливым голосом заметил:
– И что нам делать с Шимоном – ума не приложу! Зачем мы послушали того попа Яна Противу и отдали мальчишку в немецкую школу? С тех пор мы потеряли Шимона. Как волос выпал – его назад не вставишь, так И Шимона мы назад не вернем.
Текла сложила под передником руки и сокрушенно подтвердила:
– Не наш, не наш теперь Шимон! Домой только поесть да поспать приходит, а где он пропадает, никто не знает...
Ратибор поднял голову и усмехнулся:
– Где пропадает? Это всякий мальчишка знает: у толстосумов немецких – у Зуммеров, Дитмаров да всяких там Штейнеров, а из чехов – у таких, как Михаил де Кауза да Ян Протива, что больше немцы, чем сами швабы. Слышал я, что он приказчиком к какому-то купцу из Мейсена поступает.
– Ну хорошо, пора за работу! – Старик вытер полотенцем рот и руки и поднялся.
За ним поднялись и другие.
Скоро из мастерской стали раздаваться приглушенные удары молотов и частые постукивания молоточков о звонкие наковальни. Временами доносился густой бас Войтеха. Трудовой день начался.
Только Войтех проверил, правильно ли выкована полоса стали для меча, как сзади послышался веселый голос:
– Добрый день, отец!
Старик обернулся и увидел в дверях мастерской младшего сына. Шимон был на год моложе Ратибора и представлял собою полную противоположность брату. Он был пониже Ратибора и темнее. Его лицо было бы даже красивым, если бы не бегающие глаза и неприятно кривящийся в постоянной улыбке рот. Одет был Шимон гораздо изысканнее брата: темно-синий бархатный берет, такой же камзол с разрезами сбоку, длинные, от бедер, коричневые чулки и остроносые туфли с серебряными пряжками, сзади короткий плащ, модный в то время среди зажиточной городской молодежи.
Войтех, ничего не ответив, продолжал работу.
– Мастер Готлиб Носке шлет вам большой привет, отец.
– Спасибо за привет, – проворчал старик, все еще не поворачивая головы. – А еще что скажешь?
– Мастер Носке хотел бы видеть вас у себя.
– Вот как! – с удивлением сказал старик, прекратив осмотр меча, и обернулся к Шимону: – Зачем же я ему понадобился?
Шимон, опустив глаза и играя изящным кинжальчиком, висевшим у него на поясе, с тонкой усмешкой ответил:
– Просто он хочет, чтобы вы пришли к нему в гости.
– В гости? Что-то он раньше меня не приглашал.
В это время к ним подошел Ратибор в кожаном фартуке, с секирой в одной руке и напильником в другой.
– А разве вы, отец, не понимаете, в чем дело?
Войтех внимательно посмотрел на Ратибора и вдруг рассмеялся гулким, раскатистым смехом:
– Так можешь передать своему мастеру Носке мой привет и сказать ему, что оружейник Войтех вовсе не такой старый осел, как он думает.
– О чем это вы, отец? – с деланным недоумением воскликнул Шимон. – Мастер Носке никогда о вас так не думал...
– Оставь, Шимон, – вмешался Ратибор, – не делай из себя невинного ягненка. Ты прекрасно знаешь, что немецкие оружейники хотят заманить к себе отца, после того как... наш чешский меч оказался тверже прославленного баварского "волчка". Не так ли?
– Не знаю...
– Врешь, знаешь! – бросил Войтех. – Так и скажи им. К слову: ты поступаешь приказчиком к... как его там...
– К купцу господину Гельмуту Гартману. Да, совершенно верно.
Старик помолчал, взял вновь меч и стал его внимательно осматривать.
– Ну, а насчет залога как же?
– Сорок золотых. Я думал, отец, что вы, может быть, помогли бы...
– Сорок золотых... Значит, двадцать чешских коп грошей.[10]10
Грош – чешская серебряная монета. Копа равнялась шестидесяти грошам.
[Закрыть] Кабы ты пошел приказчиком к чешскому купцу, я, может быть, понатужился и достал бы залог. Ты думаешь, что твой отец богач? – внезапно с гневом крикнул Войтех. – А ты знаешь, как мне все досталось? Вот эти руки и эта голова – больше у меня ничего не было, когда я начинал. А сколько пакостей творили мне твои богатые немецкие друзья! Сколько раз я был на краю нищеты по их милости! На меня и глядеть никто из них не желал, пока мой способ закалки не дал мне кое-что. С тех пор появился и этот каменный дом, и мастерская, и подмастерья, и твои богатые платья, и расположение твоих друзей... И, зная все это, ты хочешь идти к ним?.. Стыдно тебе, Шимон! Я думал, что у отца чеха и сын будет чех да, видать, ошибся.
Круто повернувшись, Войтех направился в глубь мастерской и принялся показывать Гавлику, как надо делать эфес и рукоять и где надо начинать сужение клинка, чтобы он мог проникнуть сквозь кольца кольчуги. Гавлик слушал хозяина с видом глубочайшего внимания, даже чуть приоткрыв рот, хотя эти объяснения он слышал уже не один десяток раз.
– А потом не забудь, Гавлик: как конец сделаешь, самым тонким напильником пройди, прежде чем на точило положишь.
– Войтех! – сквозь стук, звон, треск и скрежет железа о железо, царившие в мастерской, донесся голос Теклы. – Войтех! Там тебя какой-то паренек спрашивает. Говорит, из Прахатиц пришел.
Войтех подошел к жене:
– Из Прахатиц? Паренек? А звать-то как? Провалиться мне в болото, если я что-нибудь понимаю! Ладно, иду.
И, не снимая кожаного фартука, закопченного, во многих местах прожженного, с засученными рукавами, черными от угольной копоти лицом и руками, Войтех вышел на крыльцо.
Перед ним стоял в запыленной одежде школьника подросток с дорожным мешком за плечами и с помятой шляпой в руках. Войтех пристально взглянул на гостя. Что-то знакомое было в чертах лица, но он мог поклясться, что видел пришельца впервые.
– Здравствуйте, – робко проговорил юноша.
– Здравствуй, – ответил старик. – Кого ты ищешь?
– Мне нужно повидать моего дядю Войтеха, сына Станислава, по прозвищу Дуб.
– Это я и есть. А с какой стороны я тебе прихожусь дядей?.. Да ты заходи в дом... Вот так. Мешок сними и положи на лавку, сам садись и рассказывай.
Юноша потупился; его лицо стало печальным, как только речь зашла о его родных.
– Моя покойная мать, Катерина из Брода, дочь Станислава, значит она вам...
Войтех хлопнул себя по колену:
– Ну да, все ясно! Раз ты сын Катерины и Тима. значит ты мне племянник. А как тебя крестили?
– Мое имя Штепан.
– Рад видеть тебя, Штепан!.. Текла, иди сюда, обними своего племянника... Но послушай, Штепан, почему ты сказал о Катерине "покойная"? Может, мне послышалось?.. Э-э, да ты, парень, плачешь... Вот оно что... Значит, не всё дома ладно. Текла, возьми Штепана, дай умыться, покорми, и пускай он отдохнет с дороги, а потом мы его послушаем.
Войтех встал, крепко потряс за плечо Штепана, выразив этим свое искреннее расположение и сочувствие, и, передав его на попечение Теклы, вышел в мастерскую. Здесь он крикнул Ратибору, перекрывая мощным басом шум в мастерской:
– Вот так штука, Ратибор! У нас гостит родич, которого никто из нас никогда в глаза не видел, хотя я и слыхал, что у моей сестры Катерины есть сын. Вот он и заявился к нам. Сейчас он с дороги отдыхает, а в обед ты с ним познакомишься. Я как взглянул на него, так и увидел что-то знакомое в лице, а оно так и вышло – как две капли воды Катерина. Да, знаешь... – тут старик нахмурился и стал озабоченно крутить усы, – кажется, у них не всё дома как надо... Говоря о матери, он сказал "покойная" – значит...
Ратибор произнес озабоченно:
– Значит, что тетя Катерина приказала долго жить... я так понимаю.
Старик вздохнул и неохотно протянул:
– Видать, так, упокой ее душу господь, если это верно... А как меч пана Индржиха из Пльзеня? Гавлик, неси меч!
Войтех и Ратибор вернулись к работе и трудились вплоть до самого вечера, пока не вошла Текла и не объявила, что пора кончать работу и идти к обеду.
Войтех вытер ладонью мокрый от пота лоб и весело крикнул:
– А ну, детки, клади молотки да напильники! Работа на сегодня кончена. Томашек, туши горн. Мыться – и к столу.
Пока Войтех и Ратибор мылись, Текла, волнуясь, рассказала им всю историю трагической гибели родителей Штепана.
Войтех заметил:
– Конечно, парня жаль. А лицо у него хорошее... Только как это он в университет поступит? Это ведь дело не легкое.
– У него есть человек, который взялся ему помочь, друг нашего проповедника Яна Гуса – Иероним из Праги.
Ратибор, надевая рубашку и затягивая пояс, заметил:
– Если братец попадет под начало этих двух, из него, пожалуй, выйдет толк.
В столовой Ратибор с грубоватой простотой обнял Штепана и так дружески-радушно усадил его за стол, что Штепан почувствовал себя, как будто он этого рослого парня знал всю свою жизнь.
Войтех же и Текла наперебой старались показать Штепану свою ласку и заботу, и все это у них выходило само собой.
Ради столь большого события были поданы вино и мед.
Скоро у Штепана с непривычки закружилась голова, он стал невпопад отвечать на вопросы, язык сделался неповоротливым, а веки как из свинца.
– А Штепанка пора укладывать на боковую! – раздался как будто издали голос Войтеха.
– Пусть он ляжет со мной. Шимона все равно сегодня не будет, – откликнулся Ратибор.
Штепана осторожно взяли под руки и куда-то повели. Дальше он уже ничего не помнил.
На другой день было воскресенье. Штепан проснулся поздно. Вся семья Дубов была уже на ногах, но гостя не беспокоили.
– Пускай поспит хорошенько – ведь он устал с дороги, – заявила Текла, когда Ратибор, смеясь, сказал, что Штепан до сих пор еще не проснулся.
За завтраком Войтех с интересом слушал рассказ Штепана о Прахатице. Старик заметил с горькой усмешкой:
– То, что ты, мальчик, рассказывал, встретишь не только в Прахатицах. Мало мест во всей Чехии сыщешь, где бы не встала нога чужеземца. Возьми вот, к примеру, нашу Прагу. Кто у нас всеми делами вертит? Богачи-патриции. И почти все – немцы. А каково живется подмастерьям да ученикам у немецких мастеров, ты, наверно, и сам знаешь, если работал у немца. В прошлом году в Будишине подмастерья-суконщики восстали против произвола немцев-мастеров – уж очень те над ними издевались. Ну и что ж... восемнадцать парней казнили. И всё по-прежнему...
– Ничего, отец, – отозвался Ратибор, – немало еще есть у нас истинных, честных чехов. Кончится это иго, поверь мне.
– Верно, сынок, верно, но когда такое случится?.. Однако же пора собираться к обедне. Штепанек, тебе тоже, ты говорил, надо быть в Вифлеемской часовне?
– Да, дядя, пан Иероним назначил мне там встречу сегодня.
– Так подождите, пока мы с матерью оденемся.
Ратибор со Штепаном сошли в мастерскую. Ратибор объяснял Штепану, как изготовляется холодное оружие, и показывал развешанные на стенах мечи и кинжалы. Штепан с интересом слушал, потом спросил:
– А ты умеешь владеть оружием?
– Отец говорит, что плох тот оружейник, который не умеет владеть тем, что он делает.
Штепан задумчиво глядел на полированную сталь меча, и у него неожиданно вырвалось:
– Как бы и я хотел уметь владеть этим мечом, как настоящий воин!
Ратибор засмеялся:
– А тебе-то уж зачем? Ты поступишь в университет, будешь доктором богословия. Зачем тебе меч?
Из соседней комнаты раздался голос Войтеха:
– Детки, пошли!
На крыльце уже стояли Войтех с Теклой, одетые в Праздничные платья.
Все семейство двинулось в путь. Впереди шел Войтех, вслед за ним – Текла, а дальше – подмастерья и ученики. Штепан и Ратибор шли рядом. Ратибор – крупный, широкоплечий, синеглазый, со светлыми волосами. Штепан – невысокий, щуплый, подвижной, как ртуть, шатен с темными живыми глазами.
Оказавшись на улице, Штепан с интересом оглядывался по сторонам.
– Прага-то, видно, большу-ущий город! – с робким восхищением заметил Штепан.
– Ну конечно, – с едва уловимой снисходительностью солидно подтвердил Ратибор. – Постой минутку, я тебе сейчас объясню, какая наша Прага.[11]11
Прага – столица Чехии, древнейший город страны, существующий с VII века. К концу XIV века население Праги выросло до тридцати тысяч, и она стала одним из самых больших городов Европы. Прага была привилегированным королевским городом, имевшим самоуправление, которое находилось в руках преимущественно немецкого патрициата. Городское самоуправление состояло из трех городских советов: Старого Места, Малой Страны и Нового Места. Старое Место и Малая Страна были оплотом патрициата. Новое Место, основанное Карлом IV для чешских ремесленников, было центром борьбы против католической церкви и немецкого засилья в стране Ремесленники Нового Места составляли основную массу сторонников бюргерской оппозиции, возглавляемой Яном Гусом.
[Закрыть] Здесь, где мы живем, – Новое Место Пражское. В той же стороне, куда мы идем, – показал пальцем Ратибор на север, – лежит Старое Место. С другой стороны, – указал Ратибор на юг, – как пойдешь вдоль берега Влтавы, попадешь прямо в Вышеград – королевский замок и неприступную крепость...
– А что это там за гора виднеется над Новым Местом? – поинтересовался Штепан, показывая на зеленую возвышенность, видневшуюся на востоке от Нового Места.
– Это Виткова гора, она стоит над Шпитальским полем, что на берегу Влтавы.
– А что за город напротив Старого Места, на другом берегу Влтавы? Там еще есть каменный мост, я помню.
– Напротив Старого Места лежит Малая Страна. Живут там почитай только знатные паны, немцы-патриции, богачи да большие попы с их челядью. Архиепископ имеет там свой дом, не хуже дворца. Мост же каменный построил король Карл, отец нынешнего нашего короля Вацлава, и называется он Карлов мост.
– Подожди... А что там вдали, на холме за Малой Страной? Какие-то башни, колокольни виднеются...
– Вон там, что ли? Так это Градчаны – тоже королевский замок и крепость, не хуже, чем Вышеград.
Вот наконец Вифлеемская часовня.
Часовня уже была набита народом, но Войтеха и его спутников пропустили с почтительными приветствиями.
Когда служба закончилась, на кафедру вышел среднего роста человек. Мгновенно воцарилась тишина, и лица всех присутствующих обратились к проповеднику. Простое лицо проповедника было очень привлекательным. Открытый, умный взгляд, спокойная, приветливая улыбка. Он подошел к решетке кафедры, оперся о нее обеими руками.
– Возлюбленные дети! – пронесся по часовне звучный, чистый голос.
Штепан слышал многих проповедников в Прахатицах: и мрачно-исступленных доминиканцев, и елейно-юродствующих францисканцев, и мечущих с кафедры громы и молнии кармелитов, и скучные, как латинские прописи, проповеди жирных немецких священников. Этот же проповедник говорил просто и вдумчиво. Он учил тому, во что верил сам и в чем был твердо убежден, и это резко отличало его от большинства католических проповедников. В своей речи он сурово обличал высшее духовенство. Никогда Штепан не слыхал ничего подобного с церковной кафедры и едва верил своим ушам.
"Боже мой, это, наверно, какой-то безумец! Ведь его сейчас схватят!" – решил про себя Штепан.
Сурово и скорбно прозвучали слова проповедника:
– Над всем царствует золото. За деньги легко можно купить всё: и отпущение самых страшных грехов, и... – здесь голос проповедника спустился до шепота, – папский престол...
Штепан поник головой: "А ведь все, что он говорит, – чистейшая правда. Но никто не осмелился до сих пор сказать народу и одной сотой доли этой правды!"
Ясный, чистый голос проповедника оторвал его от раздумья:
– Мы восстаем против тех, кто крадет коров. Но как же не восстать против грабителей в рясах, которые выманивают у бедняка последний грош!
Штепан наклонился к уху сидевшего рядом Ратибора и шепотом спросил:
– Кто это?
Ратибор удивленно взглянул на гостя:
– Разве не знаешь? Ах да, ведь ты здесь впервые... Это наш Ян Гус.
Когда проповедь закончилась, в часовне вновь стало шумно. Толпа быстро раздалась в обе стороны, образуя проход для выходящей из часовни знати. Мимо Штепана проплывали гордые фигуры знатных панов и панн в шелковых и бархатных платьях, со страусовыми перьями на бархатных беретах, а за ними хлынул простой народ. Наконец и семья Войтеха вышла наружу.
Позади юношей раздался звонкий, приятный голос:
– Штепанек! Во-первых, здравствуй, а во-вторых, пора нам к пану мистру.
Штепан обернулся и увидел мистра Иеронима. Ратибор проворно снял берет и вежливо поклонился:
– Доброго здоровья, пан мистр!
– Ратибор Дуб, здравствуй! Ты тоже тут? И отец, мать? Значит, вся семья Дуба?
Ратибор потупился:
– Не вся, пан мистр. Брат мой Шимон не ходит сюда. Негодный из него чех получился.
Иероним засмеялся. Из-под густой темной бороды блеснули белые, как снег, зубы.
– Ничего, Ратибор: потерял одного брата – нашел другого.
В этот момент подошел Войтех и с низким, почтительным поклоном приветствовал магистра, сняв свой берет.
– Как поживаешь, Войтех? А шпага, что ты мне сделал, оказалась достойной мастера.
Старик усмехнулся:
– Я вижу, пан так же хорошо знает толк в клинках, как и в науках. Если пану мистру понадобится добрый клинок, я ему такой выкую, что сам король позавидует!
– Благодарствую, любезный Войтех... Однако ж, Штепан, пора. Будьте здоровы!
Иероним в сопровождении Штепана направился к часовне. Войтех и Ратибор смотрели им вслед.
– Хороший человек пан Иероним! Знатный, богатый и ученый, а с тобой говорит просто, словно ровня. Любит свой народ...
И отец с сыном зашагали к давно поджидавшей их Текле.
Иероним со Штепаном вошли в часовню. Около кафедры одиноко стоял Ян Гус. Он держал в руках небольшие листки бумаги, мелко исписанные. Ян Гус выглядел утомленным. При виде подходивших к нему Иеронима со Штепаном он приветливо улыбнулся.
– Это и есть школяр из Прахатиц, – проповедник положил руку на плечо Штепану, – который желает учиться в нашем университете? Я могу помочь тебе устроиться в бурсу[12]12
Бурса – общежитие для студентов в старинных университетах.
[Закрыть] при Вифлеемской часовне. Там все студенты – чехи. А Прахатицы я хорошо знаю – там я окончил школу... А кем бы ты, Штепан, хотел быть?
Штепан уже успокоился и чувствовал себя совсем просто.
– Я, достопочтенный пан мистр, хотел бы быть... проповедником, как вы...
Магистр добродушно улыбнулся и шутливо подмигнул Иерониму:
– Слышишь, что Штепан хочет – быть проповедником Вифлеемской часовни! Ого! Это неплохо.
Иероним тоже улыбнулся и спросил Штепана:
– Парень, а ты понимаешь, что такое наша (он подчеркнул слово "наша") Вифлеемская часовня и ее проповедник?
Штепан смутился, но все же ответил:
– Вифлеемская часовня, я думаю, это такое место, где наш народ учится крепко любить родину и... правду!
– Молодец, сынок! Хоть ты и совсем еще молод, но понял правильно и нашу часовню и наше назначение. Пока иди к себе, а завтра можешь приходить в бурсу. Я все улажу. Иди и будь спокоен.
Штепан поспешил откланяться. На пороге до него донесся голос мистра:
– О мальчике я позабочусь... А сейчас расскажу тебе новость. Ты знаешь, наш друг Ян из Троцнова находится в очень тяжелом положении. Он со своим маленьким отрядом засел в лесу под самым Троцновом, а войска пана Индржиха из Рожмберка окружили его тесным кольцом. Бедняге будет конец, если король за него не заступится. Мы все, его друзья, напоминаем королю, что девять лет назад Ян храбро воевал за короля, когда пан Индржих и другие паны восстали против Вацлава и взяли его в плен. Надеемся, что король из ненависти к своему старому врагу, пану Индржиху, заступится за пана Яна. За него особенно просит пан Микулаш из Гуси – это умнейший муж при дворе и друг нашего Яна.
