Текст книги "Водитель трамвая"
Автор книги: Сергей Бушуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
Как я помню, вызвали нас в депо в понедельник к двум часам дня. Только, разумеется, не всю группу в одно, а раскидали по своим. Нас краснопресненских – в Краснопресненское депо, народ из Октябрьского – в Октябрьское, русаковских – в Русаковское и так далее. Чтобы мы ознакомились и с маршрутами, по которым предстоит колесить в скором будущем, и чтобы с нами самими поближе познакомилось руководство. Ибо учёба учёбой, а кадры, пришедшие к ним на службу, хотелось бы всё-таки понаблюдать поближе. Помните, я вам рассказывал, как меня поразило изначальное собеседование с минимальным количеством вопросов? А ведь с тех пор прошло уже несколько месяцев. Начальство и думать забыло о тех, кого приняло на работу. Не за чем было. Мало ли сорвутся с крючка? Подыщут работу. Или просто не выдержат «сладостей обучения». А вот теперь – наступило самое время приглядываться. Месяц учёбы – это уже кое-что! Образно говоря, птенцы Петухова постигли азы дорожного мастерства и их можно выпускать в первый пробный полёт.
Глава 3. Первый трамвай
Итак. В понедельник в четырнадцать часов, в самом конце Сентября, группа молодых, страждущих трамвайного вождения людей, собралась в холле Краснопресненского депо напротив окошка диспетчера. Нас с нескрываемым любопытством разглядывали находящиеся там же немногочисленные водители и сотрудники. Мы, конечно, стеснялись, краснели, и ждали развития событий. Я держался поближе к Катеньке Гасымовой, и, вставляя краткие реплики-шуточки в разговор ни о чём состоявшийся у наших дам, озирался по сторонам. Вскоре к нам подошла женщина лет сорока с лишним, с уставшим лицом и непрерывно вздыхающая, и представилась нашим вожатым. В руках она держала бумаги, и не понятные мне тогда предметы. После короткого беглого знакомства, не нужного ни ей, ни нам, она скомандовала «за мной», и пионеры-герои потащились вниз по лестнице к выходу из здания депо. Как оказалось впоследствии, фамилия у нашей тогдашней наставницы была Морозова. Спустя минуту мы очутились на залитом солнце асфальте. Перед нами раскинулось «море широко» в виде депо. Я впервые получил возможность разглядеть, что оно из себя представляет. Прежде, депо меня совсем не интересовало, ибо до последнего дня я не был уверен насчёт того – останусь ли я здесь работать. Сейчас же, когда путь мой оказался практически предопределён, наступила пора вникать в детали. Что же оно из себя представляло изнутри?
Попробую описать максимально просто. Любой человек, попадавший на территорию депо в первый раз, видел прямо перед собой линию рельс. От неё влево ответвлялась ещё одна линия. Эта левая где-то метра через четыре разделялась ещё на две. Дальше ещё на две и так раза четыре. От первого пути также в стороны разбегались рельсы с многочисленными стрелками. Но поразительно: поначалу мне показалось несколько несуразным расположение вагонов стоящих «на приколе». Дело в следующем: впереди, за описанными мною разбегающимися в разные стороны путями находилась ещё куча рельс, на которых стояли трамваи. Стояли кабинами к нам. Их частично закрывали другие вагоны, правда, расположенные в обратном направлении. Справа находилось здоровое здание с массивными высокими воротами. Как можно было догадаться – там трамваи ремонтировали. Потому и ворот имелось немало. Восемь или десять. Сейчас точно не вспомню. Возле них «дремали» совсем старые, отработавшие свое на линии вагоны, выполняющие ныне вспомогательные, но очень важные функции: снегоочистительные – «снежки», как их называли сами водители, и поливомоечный вагон. А, совсем слева – если идти по описанной мною первой линии, дальше всех стоял вагон с надписью: «Учебный».
– Нам туда, – указала рукой наша вожатая, и, не смотря более на нас, молча, направилась к нему.
Мы двинулись следом. По пути миновали будку, наподобие будок ГАИ в былые времена, выкрашенную в зелёный цвет. Как я узнал позже, она была нужна для отправления вагонов выезжающих с утра, и основной её функцией являлось показывать номера трамваев. Ночью, часа в четыре, когда вы уже сидите в кабине, и на соседних с вами путях готовятся выезжать ещё человек пятьдесят, чтобы не создать путаницу, на табло данной будки загорается номер вашего вагона, и вы трогаетесь в путь.
Мы проследовали мимо всех трамваев к своему. И остановились в нерешительности возле него.
– Ну что, все здесь? – угрюмо спросила наша главная, по очереди взглянув на каждого из нас.
– Вроде все, – ответил кто-то.
– Хорошо. Тогда начнём.
Мы, притихнув, ждали, что она скажет.
Вагон стоял возле бетонной стены, выкрашенной в пошлый красно-розовый цвет. Прямо перед ним располагались решётчатые железные ворота зелёного цвета. Они были закрыты, и открывать их нам никто, по-видимому, не собирался.
– Ну что, – продолжала Морозова, подходя ближе к трамваю. – Вас научили уже, с чего начинается приёмка вагона?
– Немного научили, – произнёс, широко улыбаясь, Гена Николаев.
– И с чего же? – без интереса спросила наставница, посмотрев на него.
– С внешнего осмотра, – отозвался тот.
– Правильно, – подхватила она. – С внешнего осмотра. И что же мы проверяем в первую очередь?
– Ну, сначала… есть ли повреждения у вагона, – сказал Володя Фролов – «казах».
Он стоял ближе к Морозовой, чем Николаев.
– Совершенно правильно. Сначала мы проверяем, есть ли явные повреждения у вагона. И если есть, что делаем?
Данный вопрос поставил всех присутствующих в тупик.
– М – м – м, – пропел всё тот же Гена. – Отказываемся ехать?
Морозова бросила на него взгляд полный насмешки.
– Если бы так всё было просто, наземный транспорт Москвы встал бы в парках раз и навсегда.
Дамы, находящиеся с ними рядом, дружно засмеялись. Гена не смеялся. Он погрустнел.
– Ну что, профессор, – обратился к нему уже тогда порядком недолюбливающий его Фролов. – Хотел самым умным показаться? Думаешь, другие не знают, что приёмка вагонов начинается с осмотра?
– Да ладно, – огрызнулся тот, отворачиваясь.
– Ну, так что мы тогда делаем? – повторила свой вопрос Морозова.
Будущее столичного трамвая безмолвствовало.
– А делаем мы вот что: срочно бежим за слесарем, рассказываем ему о найденных повреждениях, и заставляем, слышите? – заставляем подписать в бортовом журнале, что приняли вагон в таком виде. Иначе потом – когда вы приедете – повреждение повесят на вас, и за вас же счёт будут ремонтировать. Понятно?
Она иронически обвела взглядом вверенный ей коллектив.
– То есть, ребятки, смотрим всегда очень внимательно! Не ленимся обходить вагон при приёмке. Обходим со всех сторон, и смотрим. Нет ли царапин, вмятин, не содрана ли где-нибудь краска. Понятно? Это – ваши деньги! А поскольку мудрецов и лихачей у нас хватает, то неизвестно в каком состоянии они пригнали вчера вагон в депо. Приёмщики иногда смотрят плохо, бывают пьяны. Всякое случается. То есть рассчитывайте только на себя, и будьте внимательны. Сколько бы вы не отработали. Не забывайте этого простого правила. Не расслабляйтесь на этой работе. На этой работе вообще не расслабишься. Ясно вам?
Мы активно закивали головами.
– Так, – продолжала Морозова. – После внимательного и тщательного осмотра вагона, что мы делаем дальше?
– Идём внутрь осматривать там? – хриплым голосом поинтересовалась Лисовенко.
– Ну конечно! – воскликнула наставница. – А-то как же! Тут у нас, поди, дел больше нет? А?
– Проверяем колёса, – предположил Фролов.
– Совершенно верно. Вот, посмотрите, – Морозова указала на колёса, – видите вот эти полосы?
Я присмотрелся. И вправду, каждое колесо трамвая сверху вниз пересекала жёлтая полоса.
– Это «риски». Они всегда должны совпадать друг с другом. Это значит: колесо запаковано. Если они перестанут совпадать, следовательно, колесо распаковалось. Сразу же скажу – подобное случается эпизодически, но всё-таки случается. Чаще всего на конечных станциях, а не в депо. Тут стараются, как бы там ни было следить. И что тогда вы должны сделать? Если обнаружите такую неисправность?
– Попробовать починить? – снова вставил своё слово, замолчавший было Николаев.
– Да? – бросила полным ехидства голосом она. – И как же вы это сможете сделать? Положите вагон на бок и достанете из бардачка плоскогубцы?
Под вновь разразившийся дружный хохот Гена угрюмо отошёл чуть дальше. В сторону.
К слову сказать, двумя или тремя годами позже самой Морозовой довелось побывать в положенном на бок вагоне. Женщина попала в страшную аварию. Возле Коптевского рынка, на трамвай который она вела, наехал Камаз со стрелой. Вагон опрокинулся, и лёг на одну сторону. Имелось множество пострадавших. В основном порезанные стеклами. Жертв, вроде удалось избежать. Сама Морозова также пострадала, и долго – я помню – сидела на больничном. Но потом я вновь увидел её на линии. Она стала ещё мрачнее прежнего. Но всё это случилось потом. А пока же она рассказывала нам азы трамвайной профессии.
– Так вот ребята, – наставляла она нас, – если подобное произойдёт и колесо распакуется, надо опять-таки бежать за слесарем. Вообще, во всех технических проблемах разберётся только слесарь. И Боже вас упаси самим когда-нибудь помышлять лезть под вагон. Или в сам вагон. Трагедий у нас с этим связанных было жуть сколько! За те десятилетия, что я тут работаю, могу вспомнить многое. Запомните: никогда не лезьте под вагон. Никогда. Поняли? И вообще… поменьше лазайте в нём. Ваше дело его водить – это я вам скажу тоже занятие экстремальное. Сами убедитесь.
Она помолчала, явно погрустнев, и немного тише добавила:
– Может и передумаете. Я бы этого хотела.
– Чтобы мы передумали? – спросил я, ни мало удивившись.
– Конечно. Дело-то тяжёлое! Зачем вам молодым это надо? Вы можете и получше найти. Я понимаю – интересно конечно поводить. Особенно сначала. Но… пока вы учитесь, попробуйте.
– А что многие бросают? – задал вопрос Володя Фролов.
– Конечно многие! – уверенно отозвалась Морозова. – Вот тут до вас группа училась. Девочка среди них была. И хорошая девочка. В комбинате вот на пятёрки училась. А села в водительское кресло, поехала, задрожала… испугалась… и всё. Сказала: нет, я никогда не смогу стать водителем трамвая. И сколько бы я ни уговаривала её, ни говорила, подожди, ничего страшного, все мы так начинаем, ничего не помогло. Она ушла. И ничего сделать оказалось нельзя. Страшно и всё.
Морозова тяжело вздохнула.
Мы, притихнув, стояли и ждали. Слышалась перекличка водителей-перегонщиков, выясняющих на какую канаву ставить очередной трамвай. Тёплый ветер налетал порывами. В одном из окон пятиэтажки расположенной по соседству с территорией депо, то и дело выглядывала женская голова, и, глядя куда-то вниз, кричала:
– Оксана! Оксана! Купи ещё квасного сусла… Оксана!
– Ну ладно, – произнесла, помолчав наша наставница. – Что дальше мы проверяем перед выездом?.. Не знаете?.. Посмотрите на пантограф. Правда, его мы проверяем, лишь, когда поднимем. Да – да. Токоприёмник. Видите там, да… правильно называете. Плавкая вставка. Сейчас плохо видно. Да и сейчас с ним всё в порядке. За учебными вагонами у нас следят хорошо. Вот она не должна быть изношена. Эх, ладно. Пошли дальше. Заходим в вагон.
Мы последовали за ней, одновременно слушая её объяснения:
– Сразу смотрите наличие лома. Если его нет, надо свистнуть у соседнего вагона. Есть?.. Очень хорошо. Вы можете проверить всё, но прозевать ломик. И тогда, на линии, если появиться необходимость перевести стрелку, то, не имея лома, сделать это будет невозможно! Никак. Вот видите, какая это важная вещь! Будете стоять возле стрелки и ждать первого подвернувшегося трамвая, чтобы одолжить ломик у него. Оно вам надо? А если это произойдёт ночью? Трамваи ходят редко. Представляете? Сколько придётся ждать? А ведь так бывает: работает себе стрелка целый день исправно, а к вечеру раз – и на тебе! И прыгаешь как обезьяна с ломом. Или отбуксируют неисправный вагон. Когда буксируют, отключают стрелки вообще. Так положено по правилам. Чтобы под вагонами не перевелась случайно стрелка и вагоны не «разъехались». Это когда первая тележка едет по одному пути, а вторая поехала по другому. И вагон становится намертво. Целая история. А представляете, что может случиться при буксировке, если не отключить стрелку? Вот поэтому, ребята, никогда не забывайте проверять наличие лома. И когда выезжаете из депо, и когда принимаете вагон по смене. Поняли? Давайте дальше. Идите сюда.
Морозова подвела нас к кабине, и сев в водительское кресло, продолжала:
– В первую очередь в кабине мы проверяем что?
– Звонок, наверное? – предположила Катя Гасымова, прежде лишь шушукавшаяся с остальными девушками вполголоса.
– Звонок это важно! – согласилась, наставница одобрительно кивнув. – Его надо проверять обязательно. Хотя мы, выезжая с утра, его не проверяем.
– Почему? – уточнил Фролов.
Мы стояли, сгрудившись, и внимательно слушали. Ведь речь шла о самом главном – как устроена кабина водителя. Хотя, справедливости ради стоит заметить: кабина учебного вагона совсем не была похожа на обычную кабину. Собственно, её как таковой не имелось. Вместо неё оказался один большой салон с водительским креслом в начале.
– Да потому, – наставительно сказала Морозова, – что вокруг жилые дома. Люди спят. Незачем их будить. Если каждый водитель, приходя с утра, начнёт звонить, то с четырёх утра и до восьми никто из местных жителей не сможет спать.
– А – а – а, – раздался со всех сторон понимающий гул.
– Ну, хорошо, – продолжала она, периодически посматривая на каждого из нас. – Итак, что же мы проверяем первым делом, заходя в кабину? А?
Будущие водители ответили молчанием.
– Для начала мы проверяем амперметр. Его показания. Сейчас, подождите, надо включить аккумуляторную батарею.
Наставница встала, и, потянувшись к железной коробке расположенной сзади, воткнула какой-то рычаг. По ходу действия она объясняла нам, каковы должны быть эти показания, не ниже какого уровня, и что делать если с ними что-то не в порядке.
– И всегда включайте так: сначала аккумулятор – и только потом поднимайте пантограф. Кстати, давайте его поднимем. Кто из вас посильней?
Данный вопрос прозвучал не с проста. Спешу сразу растолковать: пантограф, то есть токоприёмник – вещь складывающаяся. Причём складывающаяся разумеется вручную. Сколько с ним возни возникало иной раз! Больше всех мучились не особо увлекающиеся в свободное от работы время тяжёлой атлетикой женщины. А проблема в следующем: для того чтобы его поднять, требовалось не меньше физической силы, чем затрачивали судя по знаменитой картине бурлаки на Волге. Иной раз приходилось наваливаться всем телом. И не раз случалось, когда изнемогшие от невыносимой борьбы с пантографом дамы, подходили ко мне или кому другому оказавшемуся под рукой, и просили помочь поднять токоприёмник. А поднимался он следующим образом: в кабине водителя, в самом потолке торчала деревянная ручка. Водитель, придя на работу и включив аккумуляторную батарею, пару раз плюнув себе на руки (и перекрестившись, если верующий), брался за торчащую из потолка ручку и тянул её вниз. Следом за ручкой из дырки в потолке тянулся канат. Да-да, самый обычный, не очень толстый канат. Метра полтора или даже два он вылезал совершенно спокойно. Без видимых усилий. Но потом характер его портился, он начинал дерзить и упираться, сопротивляться, кричать: я буду жаловаться в обком! Нет, последнего, конечно, не было (хотя как знать – о чём этот канат думал!), но факт оставался фактом. Внезапно, к жгучему неудовольствию жаждущего трамвайного вождения (простите, если сможете, водители!) работника тянущая канат рука натыкалась на жестокий отпор. Какого хрена? – обычно хотелось кричать мне в таких случаях. Далее водитель, припоминая былины о русских богатырях, и втайне сожалея о горькой доли проклятой русской интеллигенции, набирал воздуха в лёгкие и начинал тянуть канат изо всех сил, перехватывая его у основания, дабы закрепить и развить призрачный успех. Канат в ответ злился, надувался, но сдаваться не хотел. Перебирая остервеневшими пальцами с побелевшими костяшками, жаждущий вождения, с вздутыми на шее жилами, продолжал эпическую битву.
– Э – э – эх, зараза! – кряхтел он надрываясь.
Канат в ответ скрипел и хохотал всеми своими переплетениями. Он крутился в воспалённых ладонях, кривлялся, и негромко так провозглашал:
– Тяните дядя, тяните. Только не надорвитесь. Ваше здоровье и жизнь ещё нужна Отечеству!
– Ах ты, сука! – в который раз чуть не плача и тяжело дыша, вскипал водитель. – Подыщу работу – завтра же уволюсь! Клянусь!
В ответ на это он слышал издевательский хохот, наполненный ядом и уверенностью что подобного никогда не случиться. Дескать, тянуть тебе брат лямку, точнее – канат до самой пенсии. Или пока не преставишься. Второе даже вернее, судя по твоей жизни.
Далее греко-римская переходила в решающую стадию. Водитель, напрягая последние силы, и навалившись на канат всем туловищем, слышал над собой едва различимый грохот. Пантограф, закреплённый на крючке, был оттянут вниз максимально, и следовало срочно отпустить верёвку. Что облегчённый водитель и делал. Если канат тянул его руки в дырку в потолке, с усилием килограмм в десять обжигая конечности, значит, спектакль прошёл с успехом. Необходимо было только выдержать последние секунды (ведь токоприёмник требовалось поднимать плавно!!!) и трубить победу, перемежая её с обязательной матерщиной. По-другому – никак! Если же канат никуда не затягивал мозолистые пролетарские руки, а повисал как мужское естество при первой близости с пусть и знакомой но новой женщиной, стало быть, наступала пора перевести дух, и после удара гонга выходить на второй раунд. Это значило, что водитель-то всё сделал правильно, просто пантограф с крючка не сошёл. Некоторые дамы, таким образом, могли провести весь бой, состоящий из двенадцати раундов, а то и как в былые времена – из пятнадцати, и, в конце концов, проиграть. Вот в таких случаях и следовали обращения к водителям-мужчинам, или к слесарям, если ситуация имела место в депо. Я же говорю: ну нельзя нашим женщинам так распускать себя! Где спрашивается ежедневные занятия со штангой? Где подъёмы – перевороты? Где нагрузки на бицепсы? Где укладывание шпал? Где? А? Нет, измельчала русская женщина! Особенно – молодая. Те, кто в возрасте ещё могут шпалы поворочать. Наследие советской эпохи так сказать. Что им осилить токоприёмник после побоищ в очередях в советских универсамах! А вот воспитанные на гламуре, реформах, и морковных диетах – никак.
Однако наступал момент, когда и столь неуступчивый канат издавал непередаваемый хрип, и, ойкнув очередной (но далеко не последний!) раз, командовал: флаги поднять! Токоприёмники вздёрнуть! После чего бессильно уползал в свою дыру в потолке, позволяя изнемогающему водителю опуститься в кресло, и выдохнуть непереносимые страдания простого народа в равнодушный оптекатель.
Следующий бой намечался на конец дня, когда загнав вагон в депо, водителю необходимо было опустить токоприёмник, и закрепить его на крючке. Тогда аттракцион повторялся, и требовал тех же усилий. И матерщины с обещанием найти другую работу и уволиться при первой возможности. Разумеется, в отдельных случаях всё зависело от конкретного вагона. Одни были более поддающиеся, другие менее. Но легко не приходилось никому. Могу заметить: даже мне человеку весом за девяносто килограмм, доводилось наваливаться всем своим весом на канат. А если дело было с утра, спросонья, когда и так сил нет, можете себе вообразить слова, адресованные мной чешской технике «отремонтированной» отечественными «мастерами» слесарного цеха!
Отдельным и довольно редким шоу являлось распутывание веревки пантографа, когда это случалось прямо во время работы на линии. Говоря проще, если быстро проехать где-нибудь под мостом, верёвка могла запутаться. Когда трамвай заезжает под мост, токоприёмник опускается, повинуясь давлению, потому и требуют правила технической эксплуатации проезжать в таких местах медленно. И если она запуталась, начинал звенеть зуммер, сообщая о том, что тока нет. В этом случае, водитель был обязан залезть на крышу, и лично распутать канат. А это, признаюсь вам честно и страшно и опасно. А коли дело зимой, к тому же и холодно. Я следует заметить, всего лишь раз залезал на крышу вагона, и впредь повторять данный опыт не торопился. Впрочем, к моей радости и не пришлось. Ещё в момент моей стажировки, вышло постановление запрещающее водителям самостоятельно забираться на крышу и что-то там чинить. И совершенно справедливо, я так считаю. Не царское это дело. Да и как учат в комбинате вы уже наверняка, получили представление. Выпускали полных долбешек, выражаясь изящно. Иной, забравшись на крышу, спустился бы оттуда уже бережно накрытый простынёй и в обугленных ботинках. Направленное движение заряженных частиц знаете ли…
А до выхода означенного постановления, водители – ничего не поделаешь – лазали на крышу, и, напевая себе под нос срывающимся голосом шлягер «Прощай любимый город…» боролись с вольнолюбивым канатом.
Итак, после торжественного поднятия пантографа, Морозова перешла к рассказу об управлении трамвая.
– Здесь три педали, – говорила она, равнодушно показывая их нам. – Ходовая, тормозная, и педаль безопасности. Надеюсь, знаете уже – что это такое?
Мы дружно закивали головами.
– Так вот, как вы уже должны были узнать, педаль безопасности держите всегда. Как наступили на неё и не вздумайте даже на миг сбросить. Даже не мечтайте.
– А если она затекла? – с вновь появившейся улыбкой спросил Николаев.
– Кто – педаль? – обратился к нему Фролов.
– Да нет. Нога.
– На конечную приедете – разомнёте, – отозвалась Морозова чуть громче. – Или когда на светофоре встанете. Что вы ерунду спрашиваете? Как дети!
Геннадий понуро замолчал, ловя на себе осуждающие взгляды окружающих. Вокруг царило перешёптывание. Все шептались со всеми, делясь первоначальными впечатлениями.
– Ещё без чего нельзя категорически выезжать на линию? – строго спрашивала нас наставница. – Ну?.. Чего молчите?
Перешёптывание усилилось, но сколько-нибудь внятного ответа не последовало.
– Рассказываю сразу… чтобы не терять время… кроме всего прочего при выезде из депо вы должны обязательно проверять наличие штырей в кабине.
– Каких штырей? – послышался вопрос Лисовенко обращённый больше к своей сестре Симоновой стоявшей рядом, чем к наставнице.
– Штырей для буксировки, – терпеливо разъяснила Морозова, строго посмотрев на неё. – Вагоны все старые. Ломаются часто. И учиться буксировать придётся каждому из вас. Кроме того, в каждом вагоне всегда должна лежать сцепка. Для буксировки. Понятно? Посмотрите там сзади вагона – есть она или нет? Вон там – возле сидений обычно лежит.
Мы всей группой проследовали в указанном направлении и убедились: сцепка на месте. Представляла она из себя здоровую железную трубу с отверстиями с двух сторон. Любой желающий может сам, разглядеть сей агрегат, прокатившись на первом подвернувшемся трамвае.
– Ну как убедились? – услышали мы вновь голос наставницы. – На месте?
– Да – а – а! – хором ответили ей наши девушки.
Молодые люди закивали по привычке головами.
– Хорошо, – продолжала она. – Теперь идите сюда. Буду вам показывать пульт управления. Что здесь к чему.
Мы вернулись обратно к первой двери, и вновь сгрудились над головой наставницы, внимательно слушая её и негромко делясь впечатлениями.
– Вот смотрите, – говорила она, показывая нам основные элементы, с которыми предстояло работать. – Для начала вам нужен звонок…
Морозова показала, где он находиться. Всем конечно очень хотелось позвенеть, но строгая наставница нам этого не разрешила.
Собственно, что собой представляет пульт вы, наверное, без моих объяснений прекрасно знаете. С виду он неказист. В работе не сложен. Если сесть в водительское кресло, то прямо перед вами окажутся три прибора, один из которых спидометр. Самое поразительное, что этот самый спидометр ни на одном вагоне никогда не работал! Никогда! Ни на одном! Хотя как нам объяснял Кирсанов, для того чтобы он ожил и так сказать выразил своё «фи» по поводу подобного к нему отношения, слесарям достаточно соединить два проводка. Но они их не соединяли. А, следовательно, узнать с какой ты скоростью в данный момент едешь не представлялось возможным. Это становилось причиной яростных споров и ругани с начальниками конечных станций любивших втихоря сесть в вагон, и проехав до конечной предъявить претензии ошарашенному водителю, дескать, последний не соблюдал скоростной режим и не выполнял ограничений при следовании на таком – то участке пути. Я обычно отвечал в подобных случаях, мол, я ни я, корова не моя, посмотрите на спидометр, малоуважаемый начальник, он не показывает, что я гнал слишком быстро, а наоборот – ведёт себя довольно спокойно.
Забавный разговор вышел как-то у одного моего хорошего знакомого по имени Александр с наставницей по фамилии Цветкова. Александру было лет сорок пять. Очень умный мужик. Не пьющий. Усатый. Добрый и справедливый. С весёлым нравом и лучезарной улыбкой. Всегда довольный жизнью. Вот такая вот редкость. Он водил трамвай мастерски. А, кроме того, изучил досконально правила дорожного движения, и правила технической эксплуатации. А также на зубок знал охрану труда. И беседовал с руководством не на их языке – истеричном и малообразованном, а на языке заумных терминов и заученных пунктов из правил. Что означенное руководство сильно выводило из себя. Но сделать они ничего не могли. На любой их вопрос он отвечал чётко, жестко, и в случае чего немедленно ссылался на соответствующую литературу и законы. И крыть было нечем. Как-то раз, следуя по двадцать восьмому маршруту (он обычно работал на нём), и изрядно опаздывая, Александр съехал с горочки со свистом. Хотя положено притормаживать. Дело житейское, чего уж там. С кем не бывает? И вот, едва он оказался у остановки «Бассейн», как у двери его кабины нарисовалась Цветкова.
– Гонишь? – ехидно спросила она, с усмешкой болотной гадюки.
– Я? Нет. Еду нормально, – невозмутимо ответил Александр.
– Как это – нормально? – продолжала она, наслаждаясь чувством превосходства. – А кто не соблюдал ограничение скорости при съезде с наклона?
– Не знаю! Может кто-то и не соблюдал. А я ехал нормально.
– Нормально? – снова переспросила Цветкова. – Вот за твоё: «нормально» – получишь докладную.
– Это, с какого же рожна? – спокойно глядя на неё, поинтересовался он.
– А с такого! Ты же нарушил, значит, и получишь докладную.
– Ну что же, тогда ты тоже получишь докладную! Встречную!
– Я – а – а? – удивилась Цветкова. – Это от кого же?
– Да от меня.
– На основании чего?
Александр не спеша повернулся к ней, и, глядя с не менее обворожительной улыбкой, пояснил:
– На основании того, что наставник Цветкова превышает служебные полномочия.
– Каким же образом? – не собиралась сдаваться она.
– Использует ложь в личных интересах.
– Это какую же ложь я использую? – заверещала гадюка, начиная прыскать слюной.
– Откровенную!
– Я? Откровенную? Ты хочешь сказать, что ты не нарушал?
– Нет.
– Да я только что это видела!
– Доказательства? – с той же улыбкой произнёс Александр.
– А какие тут нужны ещё доказательства? Ты ехал слишком быстро.
– А мне кажется – нет.
– Ты что, не можешь определить с какой скоростью ты едешь?
– Вообще-то это должен делать спидометр. А он не работает!
Цветкова зловеще усмехнулась, и, прищурившись, продолжала:
– Ну, если ты визуально не можешь определить с какой скоростью ты едешь, значит тебе пора обратно в комбинат! И учиться заново.
– Хорошо, – степенно почёсывая шершавый подбородок, отозвался Александр. – В таком случае, завтра я приду на работу, сяду, и скажу, что отказываюсь принимать вагон с неисправным спидометром на основании слов наставника Цветковой, что…
– Ладно-ладно, – перебила она его, и стала спускаться вниз по ступенькам. – Пора тобой заняться серьёзно…
Александр щёлкнул тумблером, дверь закрылась, он повернулся и поехал дальше. Докладной как вы понимаете, не последовало. И подобных историй имелось немало и у него и впоследствии у меня.
Я прекрасно помню как однажды, на меня попыталась написать докладную дорвавшаяся до власти начальница Алексеева. Выглядела она признаться, отвратительно. Короткая стрижка, странный овал лица, взгляд более подходящий укурившемуся лосю, а самое главное – косолапость. Алексеева была страшно косолапа. И к тому же толста. Кривые ноги с трудом передвигали эту тушу по планете. Как вы понимаете, она была не замужем. Вас это удивляет? Вот и меня нет. Единственная её отрада оказалась работа. Здесь она пыталась «реализоваться» и «стать человеком». Отсюда и неослабевающая энергия, направленная на единственную цель в жизни – стать маленьким начальничком. Прежде она сама коптила на трамвае по тому же двадцать восьмому маршруту, но «выбившись в люди», начала активно лазать по округе, и искать повод для написания докладных на других водителей. Сама она ездила со страшными нарушениями, довольно коряво, но длинный вечно вылизывающий до блеска одно место вышестоящим начальникам язык обеспечивал ей «белый билет». На неё не писали. И вот, как-то раз старательной рукой нарядчицы, меня забросило на двадцать восьмой маршрут. Чужой для меня. И вот на остановке «Детская поликлиника», дверь моей кабины быстро открылась, и я увидел описанную выше кикимору.
– Водитель, – обратилась она ко мне брюзжащим голосом. – На вас будет докладная. Вы продавали талончики во время движения.
В действительности я ничего не продавал. В другие разы случалось, а тогда – нет. Это была чистейшая ложь. Просто увидев на линии «чужого» водителя – с другого маршрута, эта гнида решила огрести дополнительные баллы у руководства, прогнуться, и показать, как она в поте лица работает, и тщательно выявляет нарушения. На «своих» писать ей было не совсем удобно – это в принципе не практиковалось. «Своих» начальники песочили на словах, если замечали реальные нарушения, ограничивались понуканиями. Но делали это не от любви к подчинённым, а дабы самим же, не испортить статистику по докладным на вверенных им маршрутах.
– Ничего я не продавал, – спокойно ответил я, косясь взглядом на её облик и сумку в руках.
– Мне лучше знать, – проскрипела Алексеева. – Я видела что продавали.
– Хорошо, – кивнул я, – и на вас будет докладная. Я напишу тоже.
– Вы? Напишете на меня? – воскликнула она, вздрагивая то ли от переполнявшей её злости, то ли от неожиданности.
– Да. Я. Напишу на вас.
– И что же вы напишете?
– Во-первых, то, что вы находитесь на работе не в жёлтом жилете, как оно полагается.
